Мост над бурными водами. Сборник рассказов

Фарид Рауф

Данный сборник рассказов содержит истории про Баку и бакинцев в бурные и смутные 1990-е годы – время радикальных перемен, которые оставили неизгладимый след в жизни многих жителей бывшего Советского Союза.

ЧЁРНЫЙ ТЮЛЬПАН

«A»

Свет в казарме тускло мерцал, и каждое движение в комнате отдавалось дикими плясками теней на стене. Было тихо, и скрип карандаша по смятому листу бумаги входил в сон пятерых солдат. Шестой писал письмо. Писал аккуратно, тщательно выводя каждую букву, проверяя наличие грамматических ошибок, будто это имело огромное значение. Ведь мать ждёт любой весточки, всё равно какой. Но, может, потому он писал аккуратно, что писал эти письма также себе?

— Самир, ты кончишь писать? — спросил один из лежащих солдат. — Выключай свет!

Самир не ответил. Он не торопился спать. Ему казалось, что сон крадёт его время. Этому надо сопротивляться, насколько дозволяет плоть. Сопротивление стало неотъемлемой частью его нынешней жизни, навалившейся и придавившей действительности. Самир мог этому противопоставить только свои мысли. В мыслях он мог беспрепятственно перейти любые границы, оказаться даже в Баку, перелетая лихо советско-афганскую границу, не волнуясь при этом быть сбитым «стингером».

А сон был не в его власти. Сон творил кто-то другой. С ним было очень трудно бороться — оставалось только не спать. Но в этой борьбе подводило тело — жалкая оболочка, тюрьма для души и одновременно её великое пристанище. Но плоть так быстро поддавалась силе нескольких граммов свинца, она так невыносимо болела при ранениях, так смрадно гнила. Её возможности были так ограниченны здесь, на войне, на чужбине, в истреблении жестоком и бессмысленном, в разрушении чужой жизни, которая никого не звала строить светлое будущее под названием коммунизм.

Сон снова властно потребовал уделить ему время. Самир потушил свет, и все предметы растворились в темноте.

«В»

Зазвонил будильник. Он имеет привычку настойчиво звенеть тогда, когда совсем не хочется вставать. Будильник-садист.

Мама встала. Разбудила мужа и сына. Потом пошла на кухню. Привычные движения — зажгла газ, поставила на плиту чайник. Достала из холодильника яйца и ловко сбросила эмбрионную массу на сковородку. Яйца возмущённо зашипели. Потом пошла в ванную. Выглядеть опрятно — необходимость.

— Азад, ты опаздываешь в школу. Вставай!

Азад всегда «экономит» время. Обратно на кухню — надо подать мужу чай. Он любит крепкий. Тут появился отец. На стол подан традиционный утренний завтрак — сыр, масло, чай. Вся семья в сборе, только без Самира…

— Сегодня у нас контрольная, — сообщил Азад в надежде уговорить родителей не отправлять его в школу.

— Готовился? — спросил отец.

— Так себе.

— На этот раз тебе придётся пойти. В прошлый раз ты уже отсидел дома. Слишком много поблажек мы тебе делаем.

Мать стоя перекусила и выпила чай. Муж встал: — Ты погладила мне рубашку?

— Висит на стуле.

Теперь быстро помыла тарелки. Азад всё ещё ковырялся в яичнице.

— Я не понимаю, о чём ты думаешь, — сказала мать. — Тебе всё равно — опоздаешь ты в школу или нет, а потом меня вызывают учителя и спрашивают, где ты целыми днями шляешься.

— Мама, если бы ты знала, как неохота учиться! Изо дня в день одно и то же.

— Это у всех так. Я каждый день хожу на работу. Отец тоже… дедушка тоже ходил…

Дедушка закивал головой:

— Жизнь — это повторение. К нему надо привыкнуть.

Мама быстро оделась, схватила сумочку и вышла в ритм каждодневной обыденности. Проходящая по улице толпа задавала такт, а машины аккомпанировали нотам дня.

«С»

Из гостиничного окна открывался прекрасный вид на Шушу и окрестности. Свежесть зимнего воздуха шептала о жизни, дыхание лесных склонов приглашало к созерцанию прекрасного.

Самир постоял немного на балконе перед тем как спуститься вниз, в столовую. Было шумно, солдаты бряцали ложками и тарелками. Самир сел рядом с Юсифом. Сразу к ним подошёл какой-то пожилой человек.

— Султан-муаллим, — представил его Юсиф. — Писатель. Наверное, слышал о нём?

Самир демонстративно покачал головой — нет.

— А мы о тебе наслышаны, — сказал Султан. — Побольше бы нам таких ребят, как ты. Молодчина! Родина сейчас нуждается в таких бойцах. Сотня-другая бойцов — и мы поставим армян на колени… Ночью слышали?.. Стреляли. Я так боюсь за Шушу. Здесь столько исторических памятников. Здесь центр нашей цивилизации… Один снаряд может уничтожить в секунду всё, что люди веками создавали… Всё это русские! Если бы не их помощь армянам… Наше руководство тоже «молодец»! Никто ни о чём не чешется! Идёшь по Баку — все своим делом заняты… сытые морды. Шалавы по городу расплодились. Беззаконие, взяточничество…

Самир заметил, что появился человек с видеокамерой и начал снимать их. Понятно… Этот писатель приехал сюда ради рекламы. Потом в газетах напишут, что такой-то деятель был на фронте, вёл работу среди населения и прочую белибердень…

— Это не война, а игра, — перебил Самир разглагольствования писателя.

— А я о чём говорю? Надо воевать по-настоящему. Мы столько лет с армянами жили в дружбе, столько для них делали, как, например, газопровод в Армению⁴. А с русскими вообще проблем не было… Надо отомстить!

— А ваши дети воюют или как? — спросил неожиданно Самир.

— Они ещё в школе учатся, — выпалил писатель. — Но всех своих родственников я… — писатель на секунду задумался, — я поощряю идти на фронт и…

Самир молча встал и вышел. Разговор стал неинтересен. Писатель секунду смотрел ему вслед, а затем продолжил говорить что-то Юсифу, но уже с меньшим пылом.

У входа в гостиницу стояла группа солдат во главе с капитаном.

— Самир, — сказал он. — Нам пришло подкрепленье… Добровольцы… Народный фронт организовал для нашей предстоящей операции.

— Когда же наше руководство будет думать об армии? Чем вообще занимается министерство обороны?!

— Оно будет руководить операцией, — обиделся капитан на слова Самира.

— Руководить они могут. Вообще, у нас только руководить и могут.

Самир с интересом посмотрел на новоприбывших. В группе он сразу приметил двух битых ребят. Точно — они служили на морском флоте, выяснил позже Самир.

Капитан объяснил добровольцам, как в нынешнем бардаке принято жить, то есть где они будут спать, принимать пищу и нести, так сказать, боевую службу. Самир подошёл к одному из «битых» ребят и завёл разговор о жизни.

Звали парня Фархад, 27 лет. Служил на Дальнем Востоке в военно-морском флоте. Работал электриком на одном из бакинских заводов. Пришёл воевать — просто воевать, или можно сказать: «отдать долг Родине», «защитить Родину» и т. д.

«А»

Без пяти минут шесть Самир проснулся. В шесть подъём — зарядка и завтрак. Никакого наслажденья от еды. Хотя здесь в Афганистане кормили советских солдат гораздо лучше, чем в самом Советском Союзе.

На разводе заместитель начальника штаба сообщил:

— Ночью бандиты обстреляли наш пост на 25-м участке. Два наших солдата погибли смертью храбрых. Был бой — всех гадов прикончили… мать их… Надо отвезти тела в часть. Через двадцать минут колонна отъезжает. Асадов, Словесный, Косоруков, Давлетшин и Гончаров выделены для сопровождения.

Самир услышал свою фамилию. Он вспомнил классную перекличку в школе.

Развод завершён. Самир пошёл получать оружие. Холодный металл коснулся рук, и почему-то во рту тоже чувствовался вкус металла. Самир проверил магазин. Потом направился к грузовику «ГАЗ-66». Рядом лежали убитые. Теперь им путь в часть, где их тела будут помещены в цинковые гробы, а оттуда на «чёрном тюльпане» — самолёте-«катафалке» — на Родину.

Появился старший лейтенант Шапошников для проведения инструктажа. Идейный товарищ. Сам подал рапорт о переводе в Афганистан. На всех инструктажах, уже ставших формальностью, но не для него, он вначале говорил о выполнении интернационального долга и происках империалистов.

После инструктажа солдаты собрались у грузовика. Там стояли два офицера медицинской службы — полковник и лейтенант. Полковник сокрушался — если бы помощь подошла вовремя, то одного солдата наверняка удалось бы спасти. Он умер от потери крови.

— Жаль… теперь уже на Родину… в землю.., — сказал полковник.

— Он уже давно на Родине, — сказал Самир. — Его душа там…

Полковник посмотрел внимательно на него:

— Веришь в существование души?

— Верю, хотя не положено. Комсомолец.

— Ты откуда?

— Из Баку.

— Мусульманин? Вы все верующие…

— А вы атеист, товарищ полковник?

— Да. Был бы ты у меня в операционной, я показал бы тебе кое-что… За столько лет я не отыскал место, где находится душа. Да и многое другое вызывает у меня сомнение…

— Её невозможно отыскать. Надо просто верить в её существование.

— Ишь ты, говоришь складно. Студент, наверное? Где учишься?

— Не успел поступить. Сразу в армию забрали. Я — январский… Я вот к кришнаитам ходил…

— Эти бездельники у вас в Баку тоже завелись, — перебил полковник. — Нет никакой души. Я тебе как врач говорю. Так что, брат, ц-е-п-л-я-й-с-я з-а ж-и-з-н-ь к-а-к т-о-л-ь-к-о м-о-ж-е-ш-ь!!!

— А как насчёт интернационального долга?

— Ты полегче!.. — Он оглянулся по сторонам. — Одно другому не мешает.

— Стройся! — последовал приказ командира.

После короткого развода бойцы полезли в машину. Всё стало рутиной.

Всегда кажется, что всё самое плохое произойдёт не с тобой. Самир иногда представлял себе, как может взорваться машина или попасть снаряд в их казарму.

Но — нет… Дальше этого сознание не работало. Это неуловимо — тонкая грань между жизнью и смертью. Пока ты мыслишь, ты объять эту грань не в состоянии.

— Гриша, воду взял? — спросил Самир.

— Да. Больно много ты воды пьёшь.

— Что делать? Такой фиговый чай дают… Приходится пить воду. Вообще, только чаем я могу утолить жажду, но нормальным чаем…

— Ты хочешь, как дома, на блюдечке с вареньем. Дождись «гражданки».

— Если доживу.

— Ты много обо всём этом думаешь. Нафиг! Я вот… Всё до одного места. Что будет — того не миновать. Главное, помирать быстро, мгновенно… Бомба, к примеру, накроет, и ты ничего не почувствуешь. До твоего приезда один барак снарядом накрыло… А то, прикинь, в госпитале гнить. Одна операция, вторая. Приезжаешь домой — инвалид, третья операция, тихо помираешь, и никому нет дела…

— Давай лучше о чём-нибудь другом поговорим.

— Давай помолчим.

Самир вновь задумался о том же. «Такой ничтожной кажется жизнь человека. Раз — родился, два — умер. Был человек, и нет человека. Трудно поверить в случайность рожденья человека, а как объяснить его смерть? Нет, явно кто-то всем этим управляет. В школе учителя говорили про атеизм, а сами небось верили в Бога. Только непонятно, добр ли Бог… А может, во всём происходящем есть смысл? И в смерти, и в войнах».

Так беспорядочно мысли цеплялись одна за другую, и даже сам этот мыслительный процесс вызывал восхищение и веру в высшее сознание. «Во всяком случае, — думал Самир, — с верой легче жить. Вот, пожалуй, истинные атеисты — люди очень смелые. Они не боятся перечеркнуть своё бытие после его финала». Самиру же казалось, что не только, как их учили, материя вечна, но также вечности принадлежит и сознание, притом сознание каждого отдельного индивидуума.

И тут же пронзала мысль о сне — кусочке жизни, когда отсутствует сознание. Самир вспомнил, как однажды в детстве, когда он осознал, что тоже, как и все, в один день умрёт, он стал бояться засыпать. Ведь во сне отключалось сознание. Может, вот это и есть состояние смерти или небытия? А кто его знает? С того света никто не возвращался.

С некоторых пор Самир стал бояться сновидений. Было приятно просыпаться — может, это и была генеральная репетиция смерти и последующего воскресения. И так всегда, вечно…

Машина заурчала, преодолевая подъём. Послышался хлопок газа. Ещё один. Звук шёл спереди, с грузовика, который вёз тела.

— Хреновая машина у Володьки Косматого, — заметил Гриша.

— Он же за ней не следит, — вмешался Гончаров. — Мне бы дали машину, я бы…

— У тебя уже была машина, Гончар.

— Так меня за бензин сняли, а не за плохое содержание. Все бензин толкают, только вот меня решили накрыть, сволочьё.

«В»

Мать разбирала почту. У заведующей канцелярии горкома бумажной работы всегда хватало. Смена власти, местной, разумеется, — и новые директивы. Именно начальники канцелярий могут ответить на вопрос: как управляется страна всесильными «исходящими» и «входящими». Штамп, номер, дата и размашистая подпись — решалась судьба. «При чём тут Бог», сказал бы начальник парткома, воспитанный в духе «научного» атеизма, но то и дело про себя обращаясь к Богу с просьбой не наказать его на том свете и дать дальнейшее продвижение по службе.

Мать не заметила, как вошла сослуживица.

— Привет, как дела? — все эти машинальные вопросы и ответы. — Как ребёнок?

— Опять приболел. Не знаю, что с ним делать. Он такой слабенький. Хочу его в какую-нибудь спортивную секцию записать, пусть окрепнет немного.

— Хороший врач нужен. Сперва подлечить необходимо. Я тебе дам адрес и телефон. Моих двух детей, можно сказать, он поставил на ноги.

— Спасибо. Обязательно обращусь к нему. Да оторвись ты от своих бумаг!

— Фуф! Хорошо, что сказала. Я так иногда заведусь, что не могу остановиться. Я имею в виду работу…

— От Самира вести есть?

— Неделю назад письмо получила. Пишет, что всё нормально.

— Да. Представляю, как тяжело тебе. Расти, расти и потом отдай на съедение… — Голос понизился. — Говорят, что наши скоро оттуда войска выведут.

— Я молюсь на Горбачёва…

— Ладно тебе! Нашла на кого молиться. Уж молиться Богу надо.

— Я чувствую, что именно этот человек покончит с войнами, по крайней мере, с теми, в которых участвует наша страна. Эта вся перестройка и демократизация — здорово.

— Это ещё не известно. Вон, говорят, в Алма-Ате такое было.

— Главное — Самир жив был и здоров, вернулся домой — и всё, и всё…

— Он вернётся. Поверь мне, — сказала сослуживица. Слова утешения денег не стоят, а вот душу человека облегчают. — А вообще, как ты его проморгала в Афганистан? Надо было положить на лапу кому надо.

— Мы не ожидали. Его забрали в Грузию, на «учебку», а оттуда раз — и в Афганистан. Если бы я знала!.. — И неожиданно воскликнула: — Пускай дети генералов воюют!

— Не забывай, что здесь райком партии.

— А чего? Председатель сам политические анекдоты рассказывает.

— На то он и председатель.

Вошёл молодой инструктор райкома. Аккуратно одетый, весёлый — ведь его ждала ПЕРСПЕКТИВА. Он тут был временно. Трамплин. Отец выдвинет.

— Об-б чём-ммм речь?

— Об анекдотах.

— Анекдоты я люблю. Поделитесь.

— Встречается как-то Рейган с Горбачёвым…

— Только не тут, — запричитал парень с перспективой стать, по крайней мере, председателем райкома партии.

— Я думала, что ты смелый.

— Для смелости есть место и время.

Мать вспомнила снова Самира. Для него время и место для выражения смелости выбрал кто-то другой.

«С»

Самир спустился вниз к реке. Новенький «Урал» стоял в тени деревьев.

— Хреново вы маскируетесь. В Афганистане вас за километр увидели бы, а ещё в лесу находитесь.

— Откуда им бедным знать, — сказал Юсиф. — Вот ты и научи.

— Все мы учились, — заметил капитан.

— Пока я их буду учить, их всех по одному перебьют. Война должна вестись на государственном уровне. А тут одна самодеятельность.

— Ладно, не задирайся, — отрезал капитан. — Все вы, «афганцы», любите выпендриваться и из себя крутых строить.

Капитан отошёл к бойцам. Юсиф зло посмотрел ему вслед.

— Иногда думаю, какого чёрта я припёрся сюда. А тебя вообще не понимаю. Тебе одной войны недостаточно?

— Вот ответь на первый вопрос. Почему ты здесь? Я не люблю говорить про патриотизм и родину. Кто об этом громко говорит, меньше всего дел делает.

— Я член оппозиции…

— А чтобы быть патриотом, нужно числиться в оппозиции? — перебил Самир. — Я вот что скажу — проходимцев везде хватает.

— Среди коммунистов их намного больше, — упорствовал Юсиф.

— Не дели народ. Я видел, что из этого в Афганистане получилось.

— Афганцы — народ что надо. Никто их не смог покорить — ни англичане, ни русские. А мы тут никак оборону организовать не можем! А ещё и предатели есть!

— Избитая тема. Мне неинтересно… Самобичевание я не люблю, потому что не мазохист. А предателей и в Афганистане хватало — всякие там «бабраки» и «кармали»…

— Я не удивлюсь, если с нашей предстоящей операцией что-либо произойдёт, — продолжал Юсиф. — Не хочу каркать…

— Уже накаркал… И мне интересно, что с этой операцией произойдёт.

— Завидую я тебе. Не боишься ты смерти…

— Я уже один раз умер. Мне дана вторая оболочка…

«А»

Машины остановились. По инструкции этого не полагалось делать. Но грузовик знаменитого Володьки Косматого перегрелся на подъёме. Что-то было неладно с двигателем. Старший машины — прапорщик Загороднюк орал на весь Восток благим матом.

Самир и Гриша выпрыгнули из машины. Место было пустынное. Голые скалистые склоны гор молча взирали на усилия чужеземцев завести машину.

— Кажись, я тут был, — сказал Гриша. Он несколько минут подумал. — Точно! — воскликнул он, будто узнал знакомую девушку. — Вон там деревня. Говорю же — был я тута-а!

— Что-то не видно деревни, — заметил Самир.

— А мы её в прошлом году спалили. Там душманы прятались.

— Так и спалили целиком?

— А что делать? Приказ был. Да и по-другому трудно было бы выкурить этих сволочей оттуда. Людей потеряли бы. Все в деревне за них были.

«Чего же воевать против них, если вся деревня за них? Конечно, отсталые элементы в деревне не понимают, какие блага несёт им коммунизм», — подумал Самир, но, конечно, не высказал это вслух.

Но тут к нему подошёл прапорщик Загороднюк. Он будто уловил колебания на лице Самира.

— Жалеешь их? — спросил он.

— Кого — душманов или жителей деревни?

— Они все заодно. Нечего их жалеть, солдат! Своих жалеть надо.

— Я жалею, да и вообще людей люблю.

— А мы не любим?

— А чего Вы, товарищ прапорщик, отделяете меня от остальных?

— Ты всегда непутёвые разговоры ведёшь. Такие, как ты, потом… раз — на их сторону переходят.

— Это серьёзное обвинение.

— Да, солдат! Я так думаю!

Это обращение «солдат» Самир ненавидел всеми фибрами своей души.

— Что ты к нему пристал? — вступился Гриша. Положение деда позволяло ему говорить с прапорщиком на «ты».

— Плохо ты людей знаешь. Два таджика прошлым месяцем на сторону бандитов перешли. Тут надо за всеми присматривать.

— Так это таджики… У них язык с афганцами почти один… А ты машинами занимайся. Для таких дел замполит существует.

Спор продолжался. Самир отошёл в сторону.

Он подумал, что трудно представить, как можно перейти на их сторону. До конца своих дней ты никогда не будешь снова на родине. Не увидишь своих родителей. Нет, этого он сделать не сможет.

А что если придётся выбирать между жизнью и смертью? Слишком высока цена жизни. Самиру не хотелось погибнуть смертью храбрых. Хотелось жить — ведь это так прекрасно! Он только мог восхищаться подвигами солдат Великой Отечественной войны, о которых он читал или видел фильмы. Они не боялись смерти, бросались под танки. Как это они могли делать? Самир не знал ответа.

Спор между Гришей и прапорщиком завершился. Гриша подошёл к Самиру и сказал:

— Не обращай внимания на этого мудака. Но лучше с ним не спорить.

— Откровенно говоря, а я только с тобой откровенен, меня эта война уделала…

— А меня как… Жду не дождусь «дембеля». Не то, что дни, часы считаю!

Наконец Косматый завёл машину. Прапорщик дал команду лезть в машины. Колонна тронулась в путь. Всё снова повторялось, и ничего Самир не мог сделать с этим ходом событий… А так хотелось нынешнюю реальность перечеркнуть. Но это только можно было сделать в мыслях.

Вдруг раздался свист. До боли знакомый и неприятный. Засосало под ложечкой — как в первом бою. Самир понял, что их обстреливают. Теперь история была в его руках — надо было действовать.

Гриша выпрыгнул из машины, и Самир ухватил то мгновение, когда система белков, углеводов и жиров под телесной оболочкой личности, именуемой Гришей, разлетелась на куски. Самир остался сидеть, как парализованный. Последнее, что услышал Самир, — это был мат Загороднюка.

«В»

Подходило время обеденного перерыва. Мама взглянула на часы. Начальник ушёл, и она решила сбегать домой. У дверей дома стоял дедушка.

— Ты пришла очень кстати. Я никак дверь открыть не могу.

— А Азад где?

— В школе.

— Пора ему быть дома. Опять, наверное, шататься пошёл.

— Да-а… Я совсем забыл, — и он тронул свою лысую голову. Это касание напомнило ему не только, что у него плохо с памятью, но и то, что он уже совсем лысый. Много у старых людей напоминаний об их возрасте.

Мать открыла дверь.

— Я могла и не прийти домой. Тогда тебе пришлось бы прождать несколько часов. Поэтому надо сказать Азаду, чтобы перестал шататься попусту.

— Да что ты его так опекаешь! Взрослый парень, пускай гуляет. Это мне надо перестать быть забывчивым. К сожалению, возраст берёт своё.

Они прошли на кухню. Мать поставила подогреть на плиту еду.

— От Самира писем нет? — робко спросил отец.

— Куда же ещё? Неделю назад получили.

— Тофика давно видела?

— Месяц назад.

— Сукин сын, даже не звонит мне.

— Ну, если ты его так встречаешь…

«Не прав отец, — подумала мать. — Так плохо со своим сыном не обращаются. Он этого не заслужил».

— А как мой зять? Слышал, новое назначение должен получить. Почему-то слышу это не от вас, а от совсем чужих людей.

— Да всё пока неопределённо. Всякие проблемы возникают. Вот и забываем сказать…

— Это ли проблемы? Вот у Самира действительно проблемы.

И тут мать ощутила, что у Самира проблемы…

«С»

Самиру план операции с самого начала не понравился. Какая идиотская идея послать людей вперёд, а за ними технику! Но на операцию прибыл сам министр. Правда, подумал Самир, что диверсия в нашей армии может произойти и на самом высоком уровне. Конечно, присутствие министра успокаивало. Да и ребята на операцию подобрались что надо.

Самир сидел на позиции и взирал на великолепную природу Карабаха. Любил он леса, деревья… И всё это, вдруг подумал Самир, может для него исчезнуть. В это трудно поверить. Кажется, что твоё сознание создано на вечные времена. Он взглянул на чистое голубое небо. Ему захотелось верить, по крайней мере, что он после смерти взлетит туда и будет созерцать землю оттуда.

Самир заметил на склоне горы движение. Выстрел — всё замерло. «Какой идиот стрелял? — подумал Самир. — Спугнул врага не вовремя. Надо было ещё подождать». Но через минуту началась пальба. Уже стреляли с противоположного склона. Самир взял быстро свой расчёт и почти ползком стал спускаться к ущелью, находящемуся справа. По рации он услышал, как дали команду идти вперёд.

Один из бойцов слегка выпрямился — устал идти сгибаясь. «Подумать только — устал», — пронеслось у Самира в голове, но в следующую секунду боец рухнул вниз.

Всё — никого нельзя уже было остановить. Началась беспощадная пальба. Грохнул гранатомёт.

Преодолев ущелье, Самир стал наблюдать очень странную, по его мнению, тишину вокруг. Он как раз таки намеревался обойти центральное место баталий. Однако тишина всего за несколько сот метров от линии соприкосновения его насторожила. По рации он услышал снова команду двигаться вперёд.

Вперёд. Медлить нельзя. Но пройдя тридцать метров, Самир и его отряд оказались накрыты шквальным огнём. Казалось, стреляли с четырёх сторон. Самир бросился на землю. Бороться за жизнь он умел.

Говорят, что осознание надвигающейся смерти чётко возникает перед умирающими. Но Самир не собирался умирать. Он прижался к земле и дополз до небольшого куста. На нём был бронежилет. Пускай стреляют в спину. Главное, чтобы не попали в голову. Он видел, как уже четверо солдат из его отряда свалились замертво.

«Я должен постареть, понять этот мир и потом только умереть», — твердил про себя Самир. А иначе в чём же смысл жизни, зачем такой путь?

Через десять минут всё замерло.

Перспектива оказаться в армянском плену, наверно, была хуже смерти. Но кто мог расстаться сам с жизнью, расстаться с надеждой.

«Надо бороться», — подумал Самир.

ЭПИЛОГ

В морге госпиталя лежали несколько тел. Прибывший туда капитан спросил у полковника медицинской службы:

— Сколько тут тел?

— Девять. Один у меня на столе.

— Чего же до сих пор в гробы не уложили? Пора бы…

— Надо сказать, чтобы листы принесли. А у сварщика электроды кончились.

Это только могло происходить с советскими людьми. Нет электродов — и всё встало. Даже в морге.

Полковник возвратился к себе в операционную. Молодой врач — лейтенант склонился над чьим-то телом.

— Изучаешь?

— Этого пацанчика могли бы спасти, если привезли бы на два-три часа раньше.

Черепная коробка была вскрыта. Полковник стал кое-что показывать молодому врачу и завершил:

— Мозг — штука серьёзная. Самые сложные операции… Мой старший брат — нейрохирург. Я у него немного практиковался. Чтобы стать хорошим нейрохирургом, нужен особый талант.

— Да…

После некоторого молчания лейтенант сказал:

— Вот это серое вещество. Здесь всё то, о чём этот паренёк думал, мечтал, кого любил и ненавидел. Сколько гениального в этом сером веществе заложено!

— Кем же заложено? — спросил полковник и сам ответил. — Не кем, а чем — скорее всего, природой.

— Такую гениальную вещь природа не могла изобрести.

— Посмотри сюда. Вон это уже мёртвые клетки. Нет жизни, нет и действия. Нет и души… Вон гляди на сердце. Нет движения. И там тоже нет души.

Лейтенант помолчал несколько минут. Полковник закрыл черепную коробку.

— Больно знакомое лицо у этого солдата, — заметил лейтенант. И сразу же почти вскричал:

— Да это тот солдат, который с Вами говорил на заставе! Помните? Вы говорили о кришнаитах, о душе! Я его запомнил. У него было такое лицо…

— Да… Припоминаю. Вообще-то мёртвые все друг на друга похожи… Я, пожалуй, пойду. Убери здесь всё. Распорядись, чтобы тело отвезли вниз.

Полковник бросил последний взгляд на труп молодого солдата и произнёс:

— А у этого солдата, кажется, всё-таки была… или есть… душа.

1987—1993

Примечания

4

Газопровод «Дружба» был проложен в советское время из Азербайджана в Армению.