В прицеле черного корабля

Федор Березин

Они живут на планете беспрерывных ядерных войн. Правда, иногда официально торжествует мир. Но вообще-то это ничего не меняет. Просто тогда войны между империями ведутся тайно. Суперлинкоры бомбардируют главным калибром спорные архипелаги, а танковые клинья пашут гусеницами атоллы. Где-то в этом споре железа с напалмом мечутся какие-то аборигены. Не беспокойтесь, о них позаботятся специальные службы или конкистадоры-работорговцы. В большом океане вокруг таятся выведенные природой за миллиарды лет чудища. Не волнуйтесь, это полная ерунда сравнительно с лодкой марки «кишка», способной очищать плацдармы для высадки очередью ядерных снарядов. Что с того, что война тайная? Идет серьезная битва за острова Слонов Людоедов, без термоядерных боеприпасов никак не выгнать с акватории настырных южных антиподов. В распоряжении героев романа самая совершенная боевая субмарина планеты. Она даже еще более новаторская, чем они могут представить. Но к лучшему ли это? Ведь по сути, несмотря на вроде бы полную автономность, их подводный крейсер был и остается ударным наконечником флота северной империи. Задачи, которые ставятся им сверху, могут меняться. Неизменным остается одно: им требуется плыть и плыть вперед к новым и новым опасностям. И альтернативы у них не существует...

А все-таки хорошо, что в этой луже три измерения!

Лотар-Гюнтер Буххайм «Подлодка»

1. Кратные солнца и корабли

Интересно, вот сейчас там наверху по-прежнему существуют солнца? Или они исчезают, и появляются только когда перископ высовывается вовне? Пыхают сразу все трое, удивительно безинерционно входя в привычный квинтиллион, или сколько там, свечей накала. Точнее, почему трое? Малый компонент у нас изначально выключен, он только подразумевается, эдакий научный казус подвешенный в небеси. И вот значит, бело-желтая красавица Фиоль, вместе с раздувшимся бурым Эрр включаются разом, единовременно с инициацией всего остального, то есть цветастым небом, и серым, а то и зеленоватым, или даже сверкающим золотом — никогда не отгадаешь загодя, хоть меряй здесь, в глубине, с микробной точностью любые из доступным приборам параметров, то ест, температуру, соленость и прочее — цвет все едино другой — совершенно неожиданный. Так вот все это является вдруг и одновременно. И хоть бы раз застать мир на каком-нибудь спотыкании, когда звезды в момент накала, вместо облаков прорези, срез моря замусолен ретушью, типа творец еще не прикинул, чтобы такое с ним сотворить — абсолютный штиль, или все же застелить поверх чуть, самую малость ряби. Или там, как в провинциальном спектакле патриотического союза, когда задремавший и не вовремя очнувшийся актер-солдатик, впопыхах, не вовремя вклинившись, вылетает на сцену с серьезным видом, да еще с фанерной декорацией брашского танка «Циклоп-2», под всеобщий смех и ржание, моментально сводя на нет всю многоактовость трагедии о героях-защитниках Умброфена, мигом превращая ее в смешную до слез комедию. Вот так бы хоть раз, сорвать шторину с мира. Пусть бы откуда не возьмись вынырнула из ничего луна… ну, Мятую лучше не трогать… а допустим луна Странница, и встала по ошибке на место Эрр. Во смеху то… Или пожалуй, тут уж тоже не до смеху. Не хватало еще падения в тартарары всех религиозных верований мира, заодно с осыпанием и без того неустойчивых лесов науки.

В общем, смело считаем, будто никаких звезд и прочих отвлекающих предметов на сегодня не существует, ибо их взаимо-орбитальные кульбиты не имеют для подводного крейсера «Кенгуру-ныряльщик» абсолютно никакого значения. Потому как, что ему до их миллионно — и миллиардокилометровых охватов? Вот эти, тутошние, вернее, отраженные в штурманском экране в параллель невидимому горизонту километры — вот то — да. Или еще более важные, иногда просто смертно важные, вертикальные стометровки — то тоже — да.

И еще всяческая мелочь — психотронные узлы-переплетения взаимоотношений двухсот человек команды, двухсот винтиков большой сверхсложной движущейся машины, состоящей из миллиона деталек, от простых заклепок, до атомного хронометра, пробующего каждую наносекунду на зубок по отдельности. И сам ты, по одной из версий строения мира, вообще-то тоже значишься болтиком, точнее, не болтиком, это уж слишком, а эдакой ульма-схемой, должной реагировать на всяческие вводные, в том числе поступающие не только из замкнутого мира «Кенгуру-ныряльщика», но очень часто из того, вроде бы обволакивающего симметрично-катамаранную форму крейсера, забортного несуществования.

Вот как раз сейчас, что-то оттуда поступает. И потому тут же активируется микрофонно-динамиковая форма жизни. И совсем она не простая, как может первоначально показаться по скрипам и режущему фону — ушные раковины не являются тут окончательной инстанцией выносящей приговор. У этой формы жизни даже наличествует свой, несколько отличный от привычного язык. То есть, в общем-то не ясно, кто и кем управляет: люди техникой, или все же она ими, навязывая свои законы общения, и следовательно в большой мере, и мышления тоже.

— «Слухач» — «Главному»! Что у нас тут за картинка пошла!

— «Главный» — «Слухачу». Поверхность, азимут двести, дальность сто, шестивинтовой корабль. Предположительно тяжелый крейсер, тип… Пока не знаем, надо поанализировать чуток.

— Идет почти на нас, видали?

И снова с активацией микрофонов:

— «Координат» — «Главному»! Оцените «момент»!

— «Главный» — «Координату»! Занимаемся… Так-с… Почти без смены хода, будет в «зоне» через час сорок пять. Наблюдаете экран «поля боя»?

— Ух ты! Смотрите «момент атаки»! Схлопни Карлик! Капитан Стат, это ж наверное класс «Пеликан» не ниже! Четырнадцать «дальстволок» на платформе! Это ж шанс, а?

— Мы что, уже воюем с Брашпутидой, баритон-капитан? Кто нам давал полномочия топить тут на юге тяжелые крейсера? Да и вообще, не преувеличивайте, у «Пеликана» никак не четырнадцать стволов — он ведь не линкор даже.

— Ладно, пусть и не четырнадцать, и пусть даже не «дальстволок». Но ведь все равно махина еще там. Одной команды — пяток наших «Кенгуру», так ведь?

— Не вводите в соблазн, Пелеко, а то у меня, и правда, руки зачешутся. Сделать такое дело — это точно выдать себя с головой.

— Да ну, капитан Стат! Мы ж ядерными не будем, так? Да и «гвоздем» не обязательно. К тому же, один не осилит, а четыре-пять, так точно трезвон поднимут по всему полюсу. Надо обычной торпедой, на «тихом» ходе. Подойдет и…

— Дор, они начнут нас искать. У нас приказ не засвечиваться ни в коем разе.

— Да, чем мы таким заняты, капитан Стат? Исследованиями дна? Кому оно надо, если там больше пяти тысяч? Оттуда ничегошеньки не поднять, даже если утопим. Долг каждого нормального солдата — давать брашам по шее при каждом удобном случае.

— Вы меня тут присяге учите, что ли, баритон-капитнан? Нельзя нам расчехляться, ясно?!

— Да читал я этот приказ, шторм-капитан Косакри. Но ведь такой случай. Крейсер псевдо-людишек, один, без прикрытия. Это ж…

— Не мучьтесь, Дор Пелеко.

— Господи Великий Эрр! Но хоть вы, жрец Рикулло, скажите свое слово, а? Ну, ради какой Мятой, нам тогда загрузили торпеды? На какой Карлик, таскать с собой этот балласт?

— Линейный помощник, не доставайте лученосца. Военные вопросы — не его компетенция. Да и вообще, не может большой крейсер плавать тут в одиночестве, где-то рядом «пятерня» прикрытия. Иначе не бывает. А может он сам и есть прикрытие. Вдруг там дальше целая армада прет?

— Тем более, надо подвинутся посмотреть. Уж о засечке перемещений армад в северном направлении, мы докладывать должны точно.

— Да это я про армаду так, для вашего охлаждения.

— Я что, по-вашему, больной, шторм-капитан, а? Я просто, в отличие от некоторых, настоящий военный моряк. Я не могу спокойно…

— Баритон-капитан Пелеко, еще один намек в таком роде и я вас временно отстраню! Вы поняли, нет?!

— Понял, понял, молчу, Фиоль с вами.

— «Главный» — «Слухачу». Смотрите экран. Смена курса «пеленга один».

— Ага, наблюдаю, бас-лейтенант. Вот видите, Дор, а вы…

— Но если увеличить ход, то можно все-таки перехватить. Смотрите…

— У нас тем более нет задачи гоняться за крейсерами, пусть даже и тяжелыми.

— Но он может опять сменить…

— Все-таки прекратите, Пелеко…

— «Главный» — «Слухачу»! Тут…

— Ага, «Слухач», лицезрю. Эсминцы что ли?

— Два винта… Да, точно, по два винта. Они самые, капитан Стат! Дальность…

— Вот видите, Пелеко, а вы…

— А вы, капитан Стат, довольны, да?

— Линейный помощник, все же уймитесь наконец! Вокруг подчиненные! И я вам не брашский линкор, чтобы так люто злиться. Не отвлекайте меня от управления кораблем, и ведите себя не как мальчишка на первом цикле «униш». А то я буду опасаться оставить на вас главный командный пост. Вот нате, поработайте с «Машинным». Не нравятся мне такие соседи. Уходим подальше, растворимся подобно карлику Лезенгаупу.

— «Машина» — «Главному»! Давай, отворачивай градусов эдак на девяносто влево. Ход малый! Правильно, капитан Стат!

— Все так, Дор. Как быстро не гони, а Странница все равно перегонит, так!

— Любите вы старые поговорки, Стат, да?

— Конечно люблю, если они к делу.

И очень-очень скоро, всякая эскадренная суета брашей остается только на курсовом экране. Весьма похоже, эти призраки в свою очередь набрели на чью-то команду «выкл», как сделали до этого большие желтые и красные солнца. Очень хочется надеяться, что эти крейсера и эсминцы произвели свое «выкл» окончательно. А вот солнца все-таки хотелось бы когда-нибудь снова узреть. Красивые они все-таки.

Но вот океан Бесконечности вокруг, он сейчас совсем некрасив, в смысле, попросту невидим. Он лишь среда для смазки и скольжения прорезиненного корпуса большого катамарана «Кенгуру». Его почти бесшумное раздвигание настраивает на всяческие мысли, и даже на воспоминания о каких-то прошлых, былых делах, о коих даже нельзя рассказать опасно обидчивому помощнику, ибо странный, вроде бы так же как и солнца не существующий ныне мир покоящегося на суше адмиралтейства, наложил на происшедшее какие-то чудные ограничения, с рукописно выведенной подписью: «Секретно. Разглашению не подлежит». Так что если и можно рассказывать, то только там, в глубине себя.

Сей искусственный мир до невероятности многослоен. Попробуем содрать хотя бы одну кожуру.