Процесс

Франц Кафка, 1925

Роман о последнем годе жизни Йозефа К., увязшего в жерновах тупой и безжалостной судебной машины, – нелицеприятный портрет бюрократии, знакомой читателям XXI века не хуже, чем современникам Франца Кафки, и метафора монотонной человеческой жизни без радости, любви и смысла. Банковского управляющего К. судят, но непонятно за что. Герой не в силах добиться справедливости, не отличает манипуляции от душевной теплоты, а добросовестность – от произвола чиновников и до последнего вздоха принимает свое абсурдное состояние как должное. Новый перевод «Процесса», выполненный Леонидом Бершидским, дополнен фрагментами черновиков Франца Кафки, ранее не публиковавшимися в составе романа. Он заново выстраивает хронологию несчастий К. и виртуозно передает интонацию оригинального текста: «негладкий, иногда слишком формальный, чуть застенчивый немецкий гениального пражского еврея».

Предисловие переводчика

«Процесс» Кафки известен большинству русскоязычных читателей в блестящем переводе Риты Райт-Ковалевой. Браться за перевод после нее было бы самонадеянно и, пожалуй, нелепо — если бы речь не шла именно о «Процессе». Моя выдающаяся предшественница имела дело с редакцией Макса Брода, друга и душеприказчика Франца Кафки, которому писатель вообще-то наказал сжечь все незавершенные рукописи. Брод ослушался; судить его за это не повернется язык, но для того, чтобы издать «Процесс», ему пришлось, по сути, придумать недописанному роману структуру (Кафка расположил главы не по порядку и не нумеровал их) и выбросить большие куски текста, показавшиеся ему наименее законченными.

Иными словами, Брод по праву своей дружбы с автором принял, с одной стороны, важное решение сохранить для потомков великий роман, а с другой — еще ряд решений, не всегда оправданных именно с точки зрения сохранности текста «Процесса».

Специалисты по творчеству Кафки выделяются въедливостью даже среди литературоведов. Одно из материальных свидетельств этой въедливости — издание «Процесса», вышедшее в 1997 году (почти через восемь лет после смерти Райт-Ковалевой) и подготовленное Роландом Ройсом и Петером Штенгле. Коробка с шестнадцатью не сшитыми между собой тетрадями, не считая вступительной — в каждой по главе, — весит больше четырех килограммов. В тетрадях — факсимиле черновиков и их расшифровка.

Немалая часть сохранившегося в рукописи текста была недоступна Райт-Ковалевой. Я перевел не только главы, отброшенные Бродом как недостаточно законченные, но и те части текста, которые Кафка зачеркнул и ничем не заменил. Они особым образом выделены в книге, которую вы держите в руках (вновь включенные главы переводились и в более ранних изданиях, но публиковались как приложения к основному тексту). Раз уж мы вслед за Бродом исходим из того, что рукописи не горят, то неподвластны пламени и зачеркнутые места — тем более что Кафка вымарывал их не слишком старательно и, возможно, вернул бы в текст, если бы ему довелось завершить работу над «Процессом».

Переводчики и исследователи, работавшие над «Процессом» в последние десятилетия, часто переставляли главы местами. Порядок глав в моем переводе — попытка восстановить хронологию событий: как прожил свой последний год банковский управляющий Йозеф К. Я следовал указаниям на времена года и логике сюжета. Из-за появления дополнительных глав — в самом тексте, а не в виде приложения к нему — расстановка смысловых акцентов несколько сместилась по сравнению с каноническим переводом. Например, без предпоследней главы «Здание», на мой взгляд, «Процесс» становится другим романом.

Важно понимать, впрочем, что мой, вероятно, упрощенный подход к структуре книги — не единственно возможный. Попробуйте рассказать себе историю Йозефа К. в разной последовательности; оно того стоит — ведь для русскоязычного читателя 20-х годов XXI века эта история актуальнее новостей. Злоключения Йозефа К. — не то, от чего стоит зарекаться.

Мне же, как иммигранту в немецкоязычном мире, близок не только сюжет, но и негладкий, иногда слишком формальный, чуть застенчивый немецкий гениального пражского еврея. Надеюсь, что русский текст адекватно передает мои ощущения.

А в самом конце книги вас ждет сюрприз — описка Кафки, от которой у меня на глаза навернулись слезы. Сумеете удержаться — значит, что-то у меня (а заодно и у блестящего редактора этой книги Любови Макариной) не вышло.

Л. БершидскийБерлин, 2021 г.