Корабль-призрак

Фредерик Марриет, 1839

Фредерик Марриет – выдающийся морской капитан, изобретатель спасательной шлюпки и автор приключенческих повестей и рассказов для юношества. Его произведения вдохновляли Джозефа Конрада и Эрнеста Хемингуэя! Роман, основанный на предании о Летучем Голландце, создан на стыке традиций маринистики и готической прозы. Этот текст и сегодня поражает воображение: родовое проклятие, миссия длиною в жизнь и мужественные герои, которым противостоит Его Величество Океан…

Frederick Joseph Marryat

The Phantom Ship

© Марков А. В., вступительная статья, 2021

© Оформление. Т8 Издательские технологии, 2022

© Издание. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2022

Борт о борт с вечностью: о романе Ф. Марриета

Английского писателя Фредерика Марриета (1792–1848) принято называть главным английским маринистом, мастером изображения морских приключений и странствий. Марриет был маринистом не только в литературе, но и в жизни: еще в детстве он пытался сбежать на корабль, а в 14 лет стал мичманом Королевского флота. Можно сказать, он обжился в приключениях еще прежде, чем написал первые строки. Во время наполеоновских войн он показал немалую личную смелость, участвуя в атаках на французские корабли под началом легендарного адмирала Кокрейна бой; на Баскском рейде, в котором англичане впервые опробовали корабли, начиненные порохом, в качестве подрывных зарядов, стал образцовым генеральным сражением на море. Марриет видел сквозь сумерки, как исчезали в дыму враждебные корабли, как выпущенные ими ядра пролетали в темном небе, как сильный ветер гнал чужой флот на мель.

Этот бой был не просто блистательной операцией командования: сам Кокрейн с бранью вспоминал, что подкрепление не прибыло вовремя, противник оказался хорошо вооружен, а многие пороховые корабли не достигли целей. Здесь возникало новое отношение к самой стихии: выигрывает не тот, кто придумывает лучший маневр, но кто умеет вовремя усовершенствовать корабли, заменив прежние брандеры, корабли-поджигатели, которые стали казаться варварским орудием всесожжения, на переделанные из транспортников бомбы, дававшие морякам шанс остаться в живых. Морская война превращалась из поля захвата и уничтожения в продолжение сухопутных и даже экономических войн: англичане стремились подорвать экономику Франции и всего континента, тогда как Наполеон учился распределять усилия, добиваясь профессионализма и на суше, и на море.

За время службы Марриет изведал всю Атлантику, увидел Бермуды и Галифакс, несколько раз спасал товарищей, а один раз целый корабль во время шторма, своими руками срубив мачту. Он был одним из тех, кто невольно начал англо-американскую войну в 1812 году: Англия, опасаясь союза США и наполеоновской Франции, попыталась уничтожить молодое государство, истребляя флот и агитируя индейцев на атаку с суши, и на первой линии истребителей американских кораблей находился наш писатель. Нелюбовь к североамериканской независимости, которую, как и саму американскую регулярную армию, тогда отстояло канадское ополчение, Марриет сохранил на всю жизнь: в 1837 году он участвовал в подавлении восстания в Квебеке против власти Британии над Канадой и об Америке писал только плохое, обличая свободную торговлю, выборную демократию, как политическую систему, подходящую для одних циников и демагогов, и превознося, иногда без особых на то оснований, добродетель и милосердие британцев в ходе войны.

Впрочем, право говорить о своих соотечественниках хорошо он заслужил и собственным милосердием: став в 1815 году коммандером (капитаном второго ранга), он принялся за усовершенствование корабельного дела, и, в частности, изобрел вещь, которая, как нам кажется, существовала всегда, — спасательную шлюпку. Собственно, звание коммандера к этому и располагало, в британском флоте все больше возрастало значение шлюпов, внеклассных судов, которые выполняли различные разведывательные и тактические задачи, стали как бы «спецназом» флота; и коммандер обычно ведал шлюпами, а тогда почему бы не создать «спецназ» в виде шлюпок и на самом корабле.

Но, немного отойдя от морских походов и выгодно женившись, Марриет не оставлял военного дела. В 1820 году он, как коммандер шлюпа, засвидетельствовал кончину Наполеона на острове Святой Елены и даже сделал зарисовку ссыльного владыки полумира на смертном одре; вообще он любил делать морские зарисовки во всех путешествиях. На суше ему было скучно: Марриет рвался в бой, участвовал в походе против Бирмы, а в 1829 году, будучи направлен на разведку мелей в районе Канарских островов, он глушил тоску от этого прозаического дела написанием романов. С 1830 года он заявляет о себе как о профессиональном литераторе, выпускающем один роман за другим. «Корабль-призрак», вышедший в 1839 году, стал его двенадцатой книгой.

Сюжет этого произведения несложен: перед нами переработка сказания о «Летучем Голландце», корабле, капитан которого продал душу дьяволу и поэтому никогда не может обрести покой. Рассказ о таком корабле создал или, во всяком случае, распространил по всему Лондону в 1795 году театральный актер, беглый каторжник (укравший в Ковент-Гардене драгоценную табакерку у графа Орлова), литератор Джордж Баррингтон, заставив всех поверить в его правдивость, во всяком случае, весь XIX век появлялись репортажи свидетелей «Летучего голландца». Конечно, этот рассказ — некоторое напоминание о судьбе Голландской Ост-Индской компании, которая в 1798 году окончательно обанкротилась. Наш современник, философ Грем Харман, подробно объяснил неудачу Ост-Индской компании устойчивыми симбиозами, полной зависимостью от акционеров и конкурентов, что и обрекало ее в конце концов на неудачу. Харман точно заметил, что история Ост-Индской компании — история призрачных решений, незапланированных, вызванных обстоятельствами; призраки этих решений до сих пор преследуют нас, когда мы наблюдаем пределы роста фирм и других систем. В отличие от удачи, которая может быть переведена на другой язык, например на язык искусства, воспета или использована для обустройства общества, неудача всегда остается с нами как напоминание о нашей ограниченности обстоятельствами и даже о былых преступлениях. Поэтому когда король Георг V видел призрак «Летучего Голландца», он на самом деле видел ограниченность (даже монархической) власти, ту катастрофичность истории, которая требует продолжения политических реформ. Но история проклятого капитана у Мариетта обросла теми подробностями, которые мог выдумать уже только человек прогрессивного XIX века, выступавший не только за просвещение, но и за смягчение общественных нравов.

Прежде всего, его проклятый капитан немилосерден: во время бунта на корабле он выкинул зачинщика за борт, тем самым позволив гневу возобладать над разумом. Гнев стал вести его к принятию все более порывистых и непродуманных решений, так что в конце концов, прокричав богохульство, он был отвергнут небом, землей и морем. Спасти его может только сын, хранящий семейную реликвию, вспоминая которую, безрассудно клялся его отец, теперь наш герой невзирая ни на что должен доставить ее отцу. Как раз здесь в романе Марриета появляется тень театрального вора Баррингтона: реликвию у жены проклятого капитана украл лечащий врач, и, чтобы вернуть собственность, приходится поджечь дверь дома врача. В этом эпизоде очевиден страх перед театральными пожарами, которые могут запереть зрителей в зале — этот страх сохранялся в Лондоне вплоть до изобретения электричества.

Марриет помогает преодолеть этот городской страх и смотреть драму нового типа, в которой сын капитана женится на дочери нечестного врача, а чувства оказываются сильнее любых оставленных в прошлом пороков. Дочь врача, впрочем, чернокнижница, и история всего произошедшего с ней далее, история, вместившая в себя все ужасы готических романов, говорит нам: призраки живут среди нас и могут мстить. Невозможно просто, как раньше, выстраивать добрососедские отношения с призраками, например с историей своего рода, прощая предкам все их преступления. Надо уметь примириться со злейшим врагом, надо уметь действовать решительно, и в этом отношении любовь не просто взаимное влечение, но знак вселенского примирения двух враждующих кланов.

Единственное, что может нарушить этот мир, появление новых призраков, призраков изуверства, и нелюбовь Марриета к французским и испанским колонизаторам — нелюбовь английского политика и изобретателя к тем, кто опирается на свои традиции и слишком доверяет своим языковым привычкам: если ведьма, значит, преступница. Потом эту же нелюбовь подхватили и многие писатели ХХ века: Марриета очень любили Джозеф Конрад и особенно Эрнест Хемингуэй, который в романе «По ком звонит колокол» (1940), где подрывник, как будто списанный с Кокрейна или Марриета времен операции на Баскском рейде, изображает нравственное преимущество республиканцев, далеко не безгрешных и иногда непростительно жестоких, над франкистами так же, как Марриет — преимущество англичан над колонизаторами континента.

Роман иллюстрирует одно из популярных положений в современной экономической теории, теорему Коуза и Стиглера, согласно которой уменьшение транзакционных издержек делает экономическую систему более устойчивой: например, безупречная работа транспорта способствует развитию всей экономики. На этой теореме построена, в частности, современная урбанистика, создание комфортной деловой среды. Но Марриет смотрит глубже, чем институциональные экономисты ХХ века: он показывает, что снижать издержки на суше и на море нужно по-разному. На суше надо справляться с суевериями, такими как любовь к роскоши, которые и ведут к воровству, пожарам и убийствам, тогда как на море надо прежде всего уметь спасать корабли, а для этого вести морскую хронику, помнить историю каждого корабля, в том числе имена тех убитых, призраки которых и делают корабль проклятым. Иначе говоря, безупречная работа системы должна быть дополнена вниманием к жертвам прежней системы, своего рода «новой этикой», которая и позволяет капитану примириться с зачинщиком бунта, хотя вроде бы «исправить» ничего уже нельзя.

Вообще, связь маринистики с развитием религиозного осознания милости восходит еще к Античности. Так, поэт Диагор Родосский, когда ему говорили, что множество посвятительных картин в храмах о спасении на водах (это были вотивные картины, что-то среднее между мексиканскими ретаблос и живописью Айвазовского, наглядно доказывавшие могущество Посейдона как спасителя) свидетельствуют о реальности богов, отвечал, что мы просто не имеем ни картин, ни каких-либо еще свидетельств от тех, кто молились богам не менее истово, но утонули, а значит, богов нет. Хотя Диагор был атеистом в свое время, христиане признали в нем «своего», ведь он действительно оспорил суеверие, в котором спасение на море отождествляется с материальной роскошью.

Настоящее спасение на море — это совсем другое, это умение в последний момент простить обидчика. Доказательство бытия Божия не в том, что кому-то помогла молитва у святыни, а в том, что сама святыня появилась, была доставлена вопреки всем обстоятельствам — как клятва, как залог готовности и к гибели, и к спасению. Где появляется готовность простить при свидетелях, где сын жертвует всем ради спасения отца, там только Бог принимает жертву и спасает человека от него самого, от бесовских призраков и самообмана. Будем думать именно об этом при чтении романа, который хотя и не принято относить к «вечным» произведениям литературы, прошел с этой милостивой вечностью совсем рядом.

Александр Марков,

профессор РГГУ