Убийство за кулисами

Фридрих Незнанский

Криминал и искусство – веши, к сожалению, порой неразделимые… Убита известная оперная певица. Единственный подозреваемый – наш бывший соотечественник, известный тенор, ныне гражданин США. В расследование включается Александр Борисович Турецкий. Чтобы найти виновных, даже ему, знаменитому «важняку», придется изрядно потрудиться и впервые в жизни заглянуть за кулисы оперного театра и узнать то, о чем обычный человек и не догадывается…

Глава 3

Следствие началось

Получив вызов к своему непосредственному начальнику, следователь по особо важным делам соответствующего управления Генпрокуратуры РФ Валерий Померанцев ни секунды не сомневался, что Александра Борисовича интересует, как именно продвигается следствие по Северотуринску,^[1] которое шло полным ходом и постепенно близилось к своему естественному финалу — передаче в суд. А посему, прихватив с собой папку упомянутого дела, с виду напоминающую скорее один из томов «Всемирной истории», Валерий, тихонько насвистывая какую-то легкомысленную мелодию, в самом что ни на есть распрекрасном настроении двинулся в сторону приемной Турецкого.

До выходных оставалось всего два дня, и Померанцев заранее сговорился со своей очередной подружкой, в которую был почти что влюблен, провести их за городом: у подружки имелся состоятельный папа, а у папы — дача. И не какие-нибудь там пресловутые шесть соток, а самый настоящий особнячок во Внукове почти на двадцати га соснового леса! Предполагались традиционные шашлычки (если погодка позволит) и… Ну и все, что к ним обычно прилагается… С мыслью об этих самых шашлычках Валерий Александрович и достиг кабинета Турецкого.

У всех хороших сыщиков интуиция развита как минимум хорошо, как максимум — блестяще. Померанцев был как раз хорошим сыщиком — то бишь следаком, а посему, едва глянув на начальство, хмуро восседавшее за старомодным письменным столом, отвоеванным Турецким на правах любимого и помогающего думать, почувствовал, как где-то в области солнечного сплетения (видимо, там и располагается основная база интуиции) у него пробежал мгновенный холодок. Перед мысленным взором почему-то промелькнул дымящийся мангал с почти готовым аппетитным продуктом и тут же исчез…

— Присаживайся, — коротко произнес Александр Борисович, даже не взглянув на том с северотуринским делом. И Валерий последовал распоряжению начальства, пристроив тяжеленную папку на коленях и мысленно с тоской распрощавшись с шикарными планами на ближайшие выходные. Как показало дальнейшее собеседование с начальством, он был прав на все сто процентов.

Мысль попытаться отбиться от дела об убийстве оперной дивы, аргументируя это намерение обилием текущих дел, включая громоздкое северотуринское, ушла так же быстро, как и пришла: ведь и Турецкий занимался той же самой текучкой, что и его подчиненные… Померанцев вздохнул последний раз и сосредоточился на словах Александра Борисовича, коротко и сжато изложившего ему суть случившегося.

— В общем-то, — заключил Турецкий, — особо винить этого Никонова трудно: все улики с самого начала указывали на Строганова, к тому же, обнаружив труп, он, вместо того чтобы вызвать милицейских, сбежал. Его «запаниковал» звучит убедительно, но и то, что следы своего пребывания на месте убийства не только не скрыл, но в принципе наследил по полной программе, еще убедительнее объясняется той же самой паникой… В состоянии аффекта человек убивает свою любовницу, затем осознает, что именно совершил, и в ужасе скрывается с места преступления…

— Да, — кивнул Померанцев, — такая очевидная, традиционная для подобных убийств схема, которая все остальные версии делает излишними… Чего возиться, если и так все ясно?

Он вздохнул и вопросительно посмотрел на шефа:

— Думаете, подстава?

— Не исключаю, — вздохнул Турецкий. — Поскольку на театр Строганова явно наезжали, причем крупно, отрабатывать эту версию будем… В «Дом оперы» поедешь ты, и чем скорее — тем лучше.

— Кто еще будет работать по этому делу?

— Группа небольшая, но, я считаю, вполне крепкая… К тому же, — усмехнулся Турецкий, — если иметь в виду тебя, то можно сказать — и полгода не прошло, как вы расстались!..

— Неужели «Глорию» решили опять привлечь?

— Пока лично я такой необходимости не вижу: Вячеслав Иванович Грязнов не сказать, чтобы очень охотно, но все-таки поделился своими лучшими оперативниками, Романовой и Яковлевым… Устроит?

— Класс! — искренне восхитился пробивной силой своего начальника Померанцев.

— Вот и отлично. План следствия, надеюсь, положишь мне на стол завтра… Не делай большие глаза! Завтра — так и быть, во второй половине дня.

— Хотите сказать, ехать в театр надо прямо сейчас?

— Почему сказать? Я уже сказал. Созванивайся с ребятами — и флаг вам в руки!.. Не понимаю, почему на твоей физиономии не отразилось глубокое удовлетворение!

— Терпеть не могу иметь дело с этой… художественной интеллигенцией, — вздохнул Померанцев. — А если учесть, что в музыке, особенно в оперной, я дуб дубом…

— Не ты один! — строго прервал его Турецкий. — Твоя цель не арии петь, а поймать убийцу… Или подтвердить версию Мосгорпрокуратуры. На этом лирическое отступление будем считать законченным. Иди, Валерий, работай, не теряй времени.

— Есть! — вяло отозвался Померанцев и, взяв из рук Александра Борисовича папку с делом Марии Краевой, поднялся и направился к выходу. Прежде чем созвониться с Галей Романовой и Володей Яковлевым, следовало самому хотя бы прочитать показания свидетелей. Время пока у него было: если не разъехавшиеся на гастроли артисты «Дома оперы» появятся в театре сегодня, то произойдет это ближе к вечеру, пожалуй, не раньше шести-семи часов.

— Нет ничего хуже, чем подхватывать следствие с середины, подбирать чужие хвосты, — вздохнула Галочка Романова, оперативник 1-го Департамента МВД, взглянув на своего спутника. Ясный, но совсем не по-июньски холодный вечер застал их неподалеку от Белорусской, перед Домом культуры, в котором строгановский театр арендовал помещение.

— Ты не совсем права, — возразил ей Померанцев, с любопытством озираясь по сторонам: перед популярным в Москве ДК функционировало открытое летнее кафе, в данный момент ярко освещенное вспыхнувшими минуту назад фонарями. Валерий отметил, что все до единого столики были заняты. — Никаких «хвостов» там нет, завтра утром ознакомлю тебя и Володю с делом — сама увидишь…

— Тогда для чего мы вообще нужны? — удивилась Галочка. — Нет, я понимаю: если этот самый Строганов иностранец, именно Генпрокуратура должна им заниматься… Но ведь это чистая формальность, да? Я знаю сто случаев, когда обходились силами города…

— Галка, мне и без тебя ясно, что дело не только в Строганове. Не понимаю, какая тебе разница в чем, если мы все равно уже тут…

— Ага! А еще если учесть, что оба разбираемся в шоу-бизнесе, как свинья в апельсинах…

— Это не шоу-бизнес, дурочка! Это — бери выше — опера!..

— Тем более!.. — Она немного помялась. — Но, если честно, о Строганове и об этом театре даже я слышала… А мы не опоздаем?

— Он обещал собрать всех, кто еще в городе, к семи… Мы как раз вовремя!

— Сейчас двадцать минут восьмого! У тебя часы отстают!

— Ничего подобного, не отстают. Просто пусть немного посидят в ожидании, поволнуются слегка — естественнее будут себя вести, — пояснил Валерий. — Вот и познакомимся с фигурантами… Ладно, пойдем… Да не туда, служебный вход сбоку!..

Как все здания, в которых располагаются зрелищные учреждения, сияющий свежеотремонтированным фасадом ДК с изнанки выглядел отнюдь не так привлекательно, как со стороны кафе. Однако и особо путаться по тупиковым, неожиданно сворачивающим коридорам со стенами, выкрашенными унылой зеленой краской, им тоже не пришлось. На входе вместо традиционного старичка-вахтера сидел, к удивлению Померанцева, здоровенный парень в камуфляже и при кобуре… Очевидно, такая мера в виде охранника, да еще вооруженного, принята была из-за неприятностей, обрушившихся на «Дом оперы». Парень не только внимательнейшим образом изучил удостоверения Померанцева и Романовой, но и вполне толково объяснил, как быстрее всего пройти к сцене со стороны кулис: Строганов и его сотрудники, по словам парня, собрались именно там.

К удивлению Валерия, как раз с той стороны, в которую они с Галей двигались, все отчетливее доносились звуки фортепиано. А он-то полагал, что весь коллектив будет сидеть в унынии из-за случившегося, а там, видишь ли, музыка звучит… Ну и ну! Бес их разберет, этих музыкантов! Может, у них горе так проявляется? И почему собрались на сцене, а не в какой-нибудь комнате, к примеру? Есть же у них там всякие гримерные, примерочные и вообще…

Однако сцена, как выяснилось, при закрытом занавесе, да еще со стороны кулис, на сцену, какой ее видят из зала зрители, походила мало. А напоминала пусть и большую, и странной формы, и с тряпичными стенами, но комнату. Своего рода мебель здесь тоже была: помимо большого коричневого рояля, за которым сидел, перебирая клавиши, сухощавый немолодой человек, в ней обнаружился странного вида деревянный сундук, обитый темным металлом, уйма стульев, среди которых бросалось в глаза помпезное кресло с узкой высоченной спинкой, обтянутое золотой парчой и вообще все позолоченное, а посреди всего этого — обыкновенный ободранный стол выпуска годов эдак пятидесятых и в самом дальнем углу некий предмет, отдаленно напоминающий сервант.

При появлении Померанцева с Романовой несколько человек, устроившихся в разных концах комнаты-сцены, о чем-то довольно громко между собой переговаривающихся, одновременно замолкли. Но навстречу гостям поднялся только один из них — высокий широкоплечий мужчина лет тридцати пяти, c лицом былинного богатыря и густой русой шевелюрой… Во всяком случае, именно известная картина «Три Богатыря» и вспомнилась Галочке при первом взгляде на Строганова — их главного и пока что единственного подозреваемого…

Померанцев, окинув наметанным взглядом остальных, отметил, что помимо хозяина театра здесь находятся еще пятеро: двое мужчин и три женщины, все, кроме господина за роялем, молоды — куда моложе, чем он ожидал. На всех лицах — откровенное любопытство и ни тени страха… Страха не было и на лице Строганова, хотя любопытство тоже отсутствовало. Усталость и безразличие — вот как определил бы Валерий выражение лица знаменитого тенора…

Померанцев был профессионалом, поэтому в процессе знакомства с артистами запомнил их на всякий случай, сразу «срисовав» внешность и «напечатав» в памяти имена.

Высокая и, вопреки померанцевским представлениям об оперных певцах, худенькая брюнетка с подвижным личиком и веселыми синими глазами (очень даже ничего! — отметил он) оказалась Кирой Голдиной и, как пояснял по ходу дела Строганов, «прекрасным меццо» (что это такое, Валерий, убей, до конца не знал, но припомнил, что «меццо» была и убитая певица).

— Кира, — словно отвечая на его мысли, пояснил Юрий Валерьевич, — дублировала Машу, когда та была занята у себя в театре, пела Елизавету…

— Елизавету? — автоматически переспросил Померанцев и тут же перехватил удивленный взгляд Строганова. Впрочем, кажется, тот довольно быстро понял, что его гости настолько далеки от музыки, что даже не знают репертуара «Дома оперы». Заминка вышла всего секундная, после чего Юрий Строганов пояснял все уже детально:

— Наш основной, он же «гвоздевой», спектакль — «Мария Стюарт», но эта опера — не из тех, что являются классическими. Она — новая, композитор — перед вами… Знакомьтесь, Валерий Михайлович Струковский!..

Немолодой сухощавый мужчина, сидевший за фортепиано, слегка привстал и, бросив на Померанцева кроткий взгляд проницательных карих глаз, улыбнулся неожиданно светлой, удивительно приятной улыбкой. Струковский кивнул, после чего, аккуратно поддернув брюки, вновь присел на круглый вертящийся табурет. «Он что, тоже знаменитость?..» — мелькнуло в голове у Померанцева, пожалевшего в этот момент о недостатке своего музыкального образования.

— «Марии Стюарт», — продолжил Строганов, — если вы не в курсе, вообще уже почти четыреста лет, весьма популярный сюжет… Дело не в Шиллере, а в реальной биографии шотландской королевы, которая претендовала на английский трон… Елизавета Английская пленила ее и после многих лет заточения казнила… Отсекла голову…

«В нашем случае, — мысленно вздохнул Померанцев, — казнили саму Елизавету… Господи, неужели нам еще придется изучать биографию этой самой Марии? Или, чего доброго, немецких поэтов читать?!»

— Теперь — Ирина Радова, — продолжил Юрий Валерьевич, и в его голосе впервые за все время появились теплые интонации. — Ирочка у нас — драматическое сопрано, поет как раз Марию…

Симпатичная, пока еще только слегка пухленькая, но явно склонная к полноте голубоглазая блондиночка приветливо сверкнула кокетливым взглядом на молча кивнувшего Померанцева. Дублеров у юной дивы местного значения, судя по всему, не было. Или вторая исполнительница отправилась на гастроли?

Третья женщина, точнее, девушка разительно отличалась от обеих певиц. Римму Катаеву, толстушку лет двадцати, темноволосую, с крупным лицом и карими глазами, вызывавшими ассоциации с маслинами, отрекомендованную как «помощник режиссера» или просто «помреж», в хорошем настроении упрекнуть было трудно. Она была едва ли не единственной, если не считать самого Строганова, на чьем лице виднелись следы горя: девушка явно недавно плакала.

Наконец, последний из присутствующих, нервного вида высокий шатен с узким лицом и, несмотря на худобу, отчетливо наметившимся животиком, оказался молодым (не больше тридцати!) баритоном, исполнявшим все в той же «Марии Стюарт» партию некоего Лейстера — любовника Марии, переметнувшегося, как определил для себя Померанцев, «из корыстных соображений» в фавориты к Елизавете Английской… «Все-таки как минимум либретто прочесть придется! — вновь вздохнул на этом месте Валерий, — иначе запутаешься в персонажах, а значит, и в исполнителях-фигурантах…»

Вероятно, Галочка подумала о том же, поскольку, словно откликаясь на мысли Валерия, поинтересовалась:

— С содержанием оперы более подробно ознакомиться можно?

— Риммочка, — Строганов повернулся к помощнице режиссера, — у тебя, по-моему, были еще экземпляры либретто?

— Да, Юрий Валерьевич, сейчас принесу.

Девушка неожиданно легко для своей комплекции поднялась с места и исчезла в боковых кулисах.

Валерий проводил ее взглядом и поинтересовался:

— А что, сам режиссер на гастролях?

На мгновение на сцене установилась почти ощутимая физически пауза. А потом раздался немного севший голос хозяина театра:

— Наш режиссер… Он же продюсер театра… Он же мой самый давний и близкий друг Марк Розингер убит два месяца назад… Разве вы об этом не знаете?..

Должно быть, вытянувшееся от изумления лицо Померанцева произвело впечатление на всех артистов, поскольку заговорили они почти одновременно:

— Но как же так?! — Ирина Радова всплеснула руками. — Мы же все это сто раз следователю говорили, как же так?

— Вот именно! — возмущенно подала реплику Голдина.

— Как же вы не в курсе? — скривился баритон Вадим Кутепов.

И только композитор молча покачал головой.

Валерий Померанцев не в первый раз сталкивался со столь наивным представлением сограждан о том, кто и каким образом проводит следствие, и поэтому прореагировал спокойно — в отличие от вспыхнувшей Романовой.

— А почему вы решили, что мы обязаны были об этом знать? — довольно резко ответила вопросом на вопрос Галя. — Вот вы точно должны понимать, что следствия по поводу убийства разных людей ведутся разными подразделениями! Безусловно, все, что касается вашего театра, Генпрокуратура сведет воедино… если возникнет необходимость. Но дело об убийстве вашей солистки мы получили только вчера, пришли познакомиться с вами, послушать, что вы думаете о случившемся… Естественно, мы просто не можем быть в курсе всего! Но будем — обязательно, и в самое ближайшее время.

Артисты замолчали так же дружно, как и начали говорить. Померанцев воспользовался паузой и перешел к делу, поудобнее устроившись на облюбованном им стуле, с которого видны были все находившиеся на сцене.

— С каждым из вас, — произнес он мягко, — мы будем беседовать отдельно и неоднократно, можете не сомневаться. А сегодня действительно очень хотелось бы услышать, что вы сами думаете о гибели вашей коллеги. Может быть, кто-нибудь поделится своими соображениями по собственной инициативе?

— Я поделюсь! — Кира Голдина решительно тряхнула головой, отчего ее длинные роскошные волосы, собранные в «конский хвост», перекинулись на грудь. — И думаю, с тем, что скажу, согласится каждый, хотя не все в этом сознаются… Простите, Юрий Валерьевич, я понимаю, что вам это будет неприятно, но… В общем, Машу мог убить кто угодно, но только не Юрий Валерьевич!

— Почему? — поинтересовался Померанцев, заранее догадывавшийся об ответе.

— Потому что она была злокачественная стерва, вот почему! И единственный, кто этого не понимал…

— Если вы хотите сказать, Кира, что я этого не понимал, — негромко перебил ее Строганов, — то это будет ложью… В последние полтора месяца я это не только понимал, но успел испытать на собственной шкуре…

— Ну зачем вы на себя наговариваете?! — В Кириных глазах блеснуло что-то, подозрительно напоминавшее влагу. — Да вы всегда, с самого начала, позволяли ей все… Хозяйничала, как хотела! Издевалась над нами за вашей спиной при любой возможности! Я-то это знала лучше всех!

— Почему? — вновь спросил Померанцев.

— Потому что была ее дублершей, — нервно ответила Голдина. — И тут у Марии возможностей — хоть отбавляй!.. Я, например, должна петь в вечернем спектакле. Приезжаю в театр, до этого весь день настраиваюсь… А она, которая, по ее заверениям, в этот день никак не могла играть, тут как тут! И все — мимо… Понятно?.. А уж пока она позволила мне взять партитуру, чтобы партию отксерокопировать… У нас экземпляров тогда, в самом начале, было в обрез… Вот уж поиздевалась!

— Ты, Кира, все-таки палку не перегибай, — неуверенно вставил баритон Вадим. — Характер у Маши был, конечно, не мед, но…

— А ты вообще молчи! — внезапно вмешалась Радова. — Ты на нее… Простите, ради бога, Юрий Валерьевич… с самого начала облизывался, как кот на сливки, а она этим пользовалась… Надо же, до сих пор пользуется!..

— Чего только не узнаешь и о себе, и о других в такой вот ситуации, — горько бросил Строганов, и впервые за все время на лице его мелькнула усмешка.

— Простите, Юрий Валерьевич, — повторила Ирина и, кажется, приготовилась расплакаться.

— Я продолжу, — вновь завладела вниманием присутствующих Кира. — Так вот. Кто ее мог убить? Например, бывшая подруга, которой она отказала в деньгах на лекарство для ее больной матери, а мать возьми — да и умри!.. А подруга хотела только занять, понимаете?.. И не спрашивайте, откуда я это знаю, сама расскажу: я у нее в гостях была, когда эта несчастная женщина позвонила и кричала, что таким, как Машка, нельзя жить среди людей… Я рядом с телефоном сидела и все слышала! Да она, когда трубку бросила, сама же мне и рассказала эту историю… От злости рассказала, поливала грязью эту несчастную подругу и ее бедную мать… «Я, — говорит, — свои деньги сама решаю, куда тратить: на сумасшедших старух или на себя с Пуфом…» Представляете? Для нее этот проклятый Пуф был дороже больной женщины! Вот!

— Ка… Какой Пуф? — растерянно поинтересовалась Романова.

— Обыкновенный кот… То есть нет, как раз необыкновенный, не кот — а настоящая гадина… Кстати, интересно знать, кому он сейчас достался?.. Она его котенком где-то подобрала, а он вырос здоровенным, как… как собака, и таким же злобным…

— Вот видишь, — Строганов снова усмехнулся, — говоришь, Маша стервой была… А она ведь Пуфика на помойке нашла, подобрала и выходила… Разве злой человек способен на такой поступок?..

— Еще как способен! Мария — живое тому доказательство… То есть… Я хотела сказать… — Кира наконец смешалась: в пылу своей речи она совершенно забыла, что как раз «живым» доказательством певица уже не была…

— Дамы, успокойтесь. — Неожиданно молча наблюдавший происходящее тезка Померанцева, композитор Валерий Михайлович Струковский, поднялся из-за рояля. — Не думаю, что господину следователю интересны наши внутренние дрязги…

— Не скажите! — усмехнулась Романова. — В личности жертвы почти всегда кроются причины преступления — конечно, если преступление неслучайное. Об этом, кстати, всем будущим следователям на первом курсе твердят… И это — правда.

— Убийство Маши неслучайно — в этом я уверен, как ни в чем другом, — горько произнес Юрий Валерьевич Строганов. И все, словно по команде, замолчали.

Он поднял голову и посмотрел в глаза Померанцеву:

— Как раз то, что Машу убили неслучайно, я и пытался доказать вашему предшественнику… вашему коллеге.

— Ну что ж… — Померанцев решил, что на данный момент получил впечатлений более, чем достаточно. Галя наверняка тоже. Он поднялся с места. — Юрий Валерьевич, давайте мы с вами сделаем так… Насколько я знаю, назавтра у вас назначено свидание с руководителем нашей следственной группы — Александром Борисовичем Турецким. Вы не могли бы очень коротко записать к этому моменту на листочке в порядке появления все неприятности, свалившиеся на театр — с самого начала? Или не успеете?..

— Я могу сделать это минут за десять, слишком много об этом думал…

— И не забудьте про сгоревшие декорации… Кстати, я вижу, вы успели обзавестись новыми?..

— Что вы, нет! Почему вы так решили?..

Валерий кинул взгляд на золотое кресло.

— А-а-а… Нет, мебель огонь не тронул. Сгорели очень дорогие задники и часть не менее дорогих костюмов… Остальное цело, успели потушить все вовремя, иначе и от ДК бы ничего не осталось… — Он задумчиво покачал головой. — Мы тогда еще думали… Решили, что пожар — случайность, чья-то неосторожность… Даже заявлять никуда не стали… Собственно говоря, именно с пожара все и началось… Но давайте и в самом деле отложим это на завтра!

…Уже на выходе Померанцева с Романовой догнала пропустившая все предыдущее помреж — толстуха Римма:

— Товарищи следователи, подождите… Подождите!..

Померанцев, совершенно забывший о своей просьбе, недоуменно обернулся к запыхавшейся девушке.

— Вот, пожалуйста… Едва нашла! — Она сунула в руки Валерию толстую пачку бумаги формата «А-4». — Извините, экземпляр не очень четкий, машинописный… Его сам Валерий Михайлович делал, он на компьютере не умеет… Старики вообще с компьютерами не в ладах…

Впечатление «старика» композитор никак не производил, но у таких юных особ, как Римма, на этот счет было другое мнение.

— Вы выглядите расстроенной, — не удержалась Галочка. — Вы так любили Краеву?

— Краеву? — Бровки девушки сами по себе поползли вверх. — Н-не знаю… Понимаете, сегодня как раз два месяца с того дня, как Марк Иосифович погиб, я… я была у его мамы…

Голос девушки прервался и дрогнул. Она опустила голову и уставилась в пол.

— Спасибо вам за либретто, — ласково сказал Валерий. — Вернем, как только увидимся в следующий раз.

…На улице по-прежнему было холодно, для лета — просто возмутительно холодно. Но Валерий с удовольствием вдохнул в себя воздух, показавшийся после всего увиденного и услышанного удивительно свежим.

— Ты чего примолкла? — поинтересовался он у Романовой. — Фигуранты не понравились?

— Почему? — Она пожала плечами. — Артисты как артисты… Они по жизни все склочники… Наоборот, мне главный фигурант очень даже понравился. Нужно достать его диск и послушать, как поет… Можешь считать меня необъективной, но на убийцу он непохож категорически!

— Я и сам не слепой, — усмехнулся Валерий. — И согласился бы с тобой на все сто, если бы не парочка обстоятельств.

— Ты имеешь в виду улики?

— Нет! Я имею в виду, во-первых, что он, насколько я понимаю, артист Божьей милостью, а артисту, да еще талантливому, любую роль сыграть — раз плюнуть! А с его внешностью роль простодушного сибирского «медведя» — и вовсе как нечего делать.

— А во-вторых?

— Во-вторых, Галчонок, личный опыт… Могу тебе назвать не менее десятка дел, по которым проходившие в них убийцы были по жизни настоящими обаяшками… Нет, солнце мое, я — не поклонник Ламброзо! Так что будем работать, и работать, судя по всему, много и нудно… И не забудь, собираемся у меня завтра где-то в час, не позже. Володя в курсе. Ибо не позднее чем в пятнадцать нуль-нуль я обязан предъявить нашему дорогому Сан Борисычу предварительный план следствия!

Примечания

1

См. роман Ф. Незнанского «Окончательный расчет».