Убийство на Неглинной

Фридрих Незнанский

Ранним утром в Москве, на Неглинной улице, у ворот Центрального банка России, убит вместе со своей охраной вице-премьер России. У следствия, которое возглавляет А.Б.Турецкий, имеется несколько версий на этот счет. Но когда в процессе расследования начинают проясняться истинные мотивы заказного убийства, появляются опасения, что генеральские погоны, обещанные «важняку» за успешное раскрытие громкого преступления самим президентом, могут и не найти своего нового хозяина.

ПО ИНИЦИАТИВЕ ГЕНЕРАЛЬНОГО ПРОКУРОРА

— Саша, извини, но если ты не очень занят, загляни ко мне.

— Не занят — в каком смысле? — удивился Турецкий.

— Ну, я же не знаю, какие у тебя в настоящий момент дела, — начал сердиться Меркулов, что выдавало его с головой: будь что-нибудь обычное, просто сказал бы «зайди». А поскольку с оговорками, если, мол, ты не очень… и так далее, значит, приготовил очередную бяку. Какую-нибудь тухлятинку, куда вынужден сунуть носом, хотя и не нашел для себя оправдательных причин, лучшего друга и верного младшего соратника.

А впрочем, зачем Косте нужны какие-то оправдания? Если он, будучи заместителем генерального прокурора, имеет чин государственного советника юстиции первого класса, что в армейских условиях приравнено к генерал-полковнику, а лучший друг — всего лишь просто полковник, или старший советник юстиции. Это Славке Грязнову легко острить: «Пламенный муровский привет господам советникам!» Они-то, может, и советники, да куда там второму до первого!

Впрочем, Славка — вот он, сидит напротив и с неподдельным интересом ждет продолжения диалога. Разговор-то по громкой связи.

— В настоящий момент? — Турецкий сделал как бы задумчивую паузу и подмигнул Грязнову. — Обсуждаем с коллегой план розыскных мероприятий. Подходит такой вариант? В конце концов, Костя, чем могут заниматься нормальные люди, если рабочий день кончился… — и он сдвинул левую манжету, — полтора часа назад?

— Это хорошо, что ты задержался на работе, а то я хотел было домой к тебе звонить, да вспомнил, что Клавдия, уходя, сказала: «Там к Сан Борисычу Грязнов пошел». Так что, если вы с ним еще не закончили свой… план, забирайте остатки, э-э… ваших набросков и валите ко мне. Только учти, у тебя до поезда чуть больше трех часов. — И Меркулов отключил связь.

— Ни хрена себе! — озабоченно произнес Грязнов. — Чего это с ним случилось?

— А ты не понял? — рассмеялся, впрочем, без особой радости, Турецкий. — Он же всю эту мутату ради последней фразы затеял. Хитрый черт! Прямо сказать не может: ты, мол, Саня, извини меня, старого дурака, но расклад получается такой, что тебе придется в очередное дерьмо окунуться, такая уж у тебя планида, друг ты мой сердечный! Пойдем, однако, пока ему не пришла в голову идея похуже…

Турецкий завинтил пробку ополовиненной литровой бутылки водки и сгреб мусор со стола в корзину. Грязнов завернул в бумагу оставшиеся пирожки с капустой, которые купил еще горячими по пути в Генпрокуратуру. — Хорошие пирожки, особенно когда ты весь день без обеда.

— Интересное дело, — бурчал Слава, — где это меня могла видеть Клавдия Сергеевна? Я ж в их крыло не заходил.

— Э, дарагой! — с кавказским акцентом заметил Турецкий. — В этом доме служба информации поставлена на недосягаемую висоту! Ти понял?

— Стараюсь, но что-то не получается.

— Идем, по дороге расскажу.

Турецкий оглядел кабинет, проверил ручку сейфа, подергал ящики письменного стола — заперты ли, снял с крючка куртку и, вздохнув, погасил свет. Грязнов усмехнулся:

— У тебя прямо ритуал прощания с кабинетом!

— А кто его знает, что приготовил Костя? Кабинетик-то этот он мне буквально по дружбе устроил, к генеральному ходил, чтоб я тут у них под боком находился, и перевел меня из Благовещенского переулка сюда, на Дмитровку.

— А вы, господин советник, чего же хотели? Сидели бы себе в следственном управлении и не лезли сюда. Так нет же — ведь тут на виду! Помелькаешь в коридорах, подсуетишься — глядишь, кто-то и сообразит: «А что это какой-то полковник в нашей вотчине отирается? Непорядок!» И дадут тебе генеральский погон, чтоб не выпячивался.

— Твоими бы устами да мед пить… Ох, Слава, генералы у нас секретаршами от народа загорожены, так что не подсуетишься.

— Ладно, хрен с ними. Ты чего-то начал про информаторов, а?

— Так это я просто старый анекдот вспомнил. Про товарища Сталина. Рассказать?

— Давай, давай, дорога дальняя…

И в самом деле, здание Генеральной прокуратуры построено так, что даже хозяева тратят уйму времени, чтобы пройти из одного конца здания в другой — чего уж тут говорить о приходящих. И поскольку кабинет Меркулова находился именно в противоположном крыле, к тому же на другом этаже, а в коридорах встречались одни полотеры, можно было и поговорить.

— Был такой писатель — Михаил Булгаков, слышал?

— Знаю. Дом на Большой Садовой, вечно там какая-то хреновина…

— Ага. Так вот, рассказывают, вызвал писателя к себе товарищ Сталин и спрашивает: «Говорят, Юрий Карлович Олеша пьет, это так?» — «Так, — отвечает Булгаков, — но не более других». — «А не продаст?» — спрашивает опять Сталин. «Не думаю, — говорит Булгаков, — для этого он слишком талантлив». — «Талантлив, говорите? — Сталин фыркнул в усы. — Это меняет дело». Берет синий карандаш и что-то зачеркивает в большой папке, которая лежит у него на столе. Потом закрывает папку и запирает в сейфе. «Во всяком случае, — говорит, — могу обещать вам лично, что о нашем разговоре Лаврентий не узнает…» А в этот момент портрет Берии, который висел над сейфом, вращал глазами!

Последние фразы Турецкий произносил со зловещим кавказским акцентом. Славка отсмеялся, потом спросил:

— А этот… Олеша, он кто?

— Тоже писатель. «Три толстяка» в кино видел? С Баталовым?

— По телевизору показывали. А чего он еще написал?

— Он, Славка, больше афоризмами последние годы пробавлялся.

— Ну например?

— «Озверевший фраер страшнее бешеной собаки». Подходит?

— Наш человек… Значит, ты подозреваешь?…

— Толку от моих подозрений! — И Турецкий выдал такую шутку, что Грязнов раскатисто загоготал, вытирая ладонью глаза. Полотеры смотрели на него подозрительно: в коридорах со скатанными ковровыми дорожками и сияющими натертыми полами вести себя следовало сдержаннее. Всем, но не Грязнову. Потому что за его спиной, как бы это кому-то из сидящих в данном здании не нравилось, стоял МУР. А это — не хухры-мухры. Только вот никак всё не могли убрать из Славкиной должности четыре идиотских буковки «врио». Потому и был он «вечным» исполняющим обязанности начальника, потому, кстати, и генералом не был. Но это, как говорится, все следствие. Причина же была в другом: не любил Грязнов ходить в министерство и в глаза замам подобострастно заглядывать. В принципе плевал он на них, и они это знали. А что сыскарь от Бога, так за то его и держат, за то и зарплату выдают. Понимал Турецкий, откуда у его друга такое непочтительное, мягко выражаясь, отношение ко всякого рода генералам. И не осуждал его.

А что касается слухачей — или стукачей, как будет угодно, — то этой публики всегда хватало в правоохранительных конторах всех степеней. Иначе каким образом содержание секретных совещаний у того же генерального прокурора немедленно становилось известным в некоторых, сильно заинтересованных структурах, не исключая криминальные?… Были времена, когда «жучков» находили в кабинетах заместителей прокурора. Но тогда это была, в общем, довольно грубая работа, следы которой при необходимом минимуме знаний легко обнаруживались. А нынче подобная подслушивающая техника монтируется в батарейках, конденсаторах, и хрен их неспециалист обнаружит. Поневоле будешь помалкивать в тряпочку. Враг не дремлет! Вечный лозунг России на все времена. Вот и получается, что не о делах насущных в родных стенах речи ведут, а в основном анекдотиками народ перебивается. Когда же всерьез приспичит, говорят: «А не пойти ли нам, дружище, в Столешники, свежих пирожков испробовать?» Словом, восемнадцатая серия про Штирлица…

Меркулов выключил верхний свет и сидел с настольной лампой. Потому лицо его оставалось в тени. Стол был идеально чист. На краю — свернутая газета. Это он, наверное, вместо скатерти приготовил, чтоб нечаянно полировку не запятнать. Столоначальник — одно слово.

— Привет, Вячеслав, — Костя протянул руку, не вставая. — Извини, старый становлюсь, ленивый, да и спина чего-то…

— А ты не расклеивайся, — нравоучительно заметил Грязнов, пожимая пухлую ладонь. — Рано еще. Как там твои?

— Спасибо, в порядке. Нам время тлеть, а им — цвести!

— Скажите на милость, — пробурчал Турецкий, расстилая газету на столе, — какие мы расслабленные и огорченные! Не верь ему, Славка, это он специально для тебя несчастного изображает. А сам вычисляет, как бы это мне вонючую такую пилюльку в пасть затолкать и чтоб я ее схавал и не выдрючивался.

— Вячеслав! — слабым голосом пожаловался Меркулов. — Ну хоть бы ты его научил не хамить пожилому и усталому начальству! Ведь вот как сейчас встану да как дам ему! Господи, за что?! Почему должен терпеть?… Доколе?!

— Славка, — засмеялся Турецкий. — Ты с попами дружил, как там известный протопоп своей женке ответствовал, не помнишь? Ну, когда она пытала его: долго ли еще муки терпеть?

— До самыя до смерти, — усмехнулся Грязнов. — Ино еще побредем.

— Вот именно, доставай пирожки. Это у нашего генерала от голода. Или недопития.

— Нахалы вы, — вздохнул Меркулов и вдруг забеспокоился: — Эй, голубчики, я эту газету совсем для другой цели приготовил! Стоп! — Константин Дмитриевич перевернул ее, осмотрел и ножницами вырезал небольшую заметку на первой полосе. — Вот так, а остальное можете использовать, как заблагорассудится.

— А чего там, Костя? — сунул нос поближе Турецкий.

— Для тебя, голубь ты наш! На, читай. Можешь про себя. А бутылочку-то давай сюда. Слава, прими у него.

Меркулов ушел в приемную, где у Клавдии в шкафу хранились рюмки и печенье к чаю. Заодно пошарил в холодильнике и обнаружил непочатую банку крабов. Вернулся, протянул банку Грязнову:

— Инструмент найдешь?

— Обижаешь, начальник…

Турецкий тем временем прочитал заметку. Суть ее была в том, что вчера в девять утра в Питере был застрелен вице-губернатор, ехавший с супругой из дома на работу, в Смольный. Выстрелы раздались, когда машина в запрещенном месте поворачивала с улицы Рубинштейна на Невский. Сам Михайлов получил смертельные ранения в грудь и голову. Касательное ранение в голову получила и супруга вице-губернатора, сидевшая сзади. Шофер успел выскочить и удрать, поэтому, можно считать, отделался легким испугом. Киллер-профессионал, стрелявший с крыши дома напротив, в спешке бросил оружие — автомат Калашникова калибра 7,62 и скрылся. Возбуждено уголовное дело, создана оперативно-следственная бригада. У следствия уже нет сомнений, что убийство — заказное, а причиной его могло быть то обстоятельство, что Михайлов, будучи еще префектом в Санкт-Петербурге, оказывал покровительство тамбовской преступной группировке, что, однако, ничем не подтверждается.

— Ну? — спросил Меркулов, увидев, что Саша закончил чтение и теперь размышляет.

Турецкий протянул заметку Грязнову и пожал плечами:

— А какие могут быть вопросы? Все предельно ясно. Тебе-то что непонятно?

— Ну, во-первых, как ты прочитал, убийство совершено вчера утром, газета эта — сегодняшняя, а сводка ко мне поступила полтора часа назад. С уведомлением помощника президента. Как это тебе понравится?

— Не знаю, как вам, коллеги, — сказал Грязнов, — а вот мне не нравится фраза: «в спешке бросил оружие…» Профессионал не бросает, а оставляет. А так-то… Я с Саней согласен: раз уж корреспонденту все до изучения ясно, о чем тут говорить? Правда, лично мне ничего не ясно. Тамбовцев знаю. Мы их вместе с питерскими ребятами в девяностом практически почти прикрыли. Мы… Честно говоря, не столько мы, сколько питерцы, наши просто помогли в нужное время и в нужном месте. Кума тогда взяли, Кумарина. Только наше гуманное правосудие имело на этот счет свою точку зрения: пока то да се, присудили Куму «химию», и он вскоре вышел. И такая кровь полилась! Там татары взялись за тамбовских, казанская группировка. Самого Кума подстрелили, по-моему, чуть ли не в собственной квартире. Слышал, что лечили его тогда лучшие медицинские светила и у нас, и в Европе. Так вот, после девяносто пятого, это я точно знаю, группировка развалилась на несколько мелких групп, большинство из которых ушли в легальный бизнес. А одна группа даже охранное агентство организовала… Да, а с их оппонентами такая была история. В принципе война тамбовских и казанских закончилась в конце девяносто четвертого — начале девяносто пятого, когда взяли лидеров и тех и других. Но в апреле кто-то хорошо подставил татар: выдал руоповцев за конкурирующую группировку. А браткам много ли надо? Открыли огонь, убили старшего лейтенанта. Ну, РУОП и показал им в ответ. Ребята работали «по-жесткому», несколько сотен взяли, и те были счастливы, что попали в камеры живыми. На том бы и кончилось, но оживились связи татар в администрации известного вам питерского демократа, и снова пошло-поехало. Сейчас казанцы контролируют наркоту, игорный бизнес и несколько банков. Все, начальник, иссяк. Дайте горло промочить…

— Погоди, — перебил Турецкий. — Так ты считаешь, что если этот Михайлов, будучи префектом, оказывал содействие тамбовским, то убрать его могли казанцы?

— Я ничего не считаю, я вам изобразил общий фон, а деталями занимайтесь сами. Это не моя компетенция… Возможно, казанцы. Если судить по почерку. Тамбовские, насколько мне не изменяет память, с киллерами не связывались, они все делали сами. А тут заметен профессиональный почерк. Между прочим, наши, столичные, казанцы тоже приглашали наемных убийц, когда воевали с солнцевскими.

— Костя, а чего это ты на меня смотришь, как мусульманин на поросенка? Гадость какую-нибудь придумал? — Турецкий решительно придвинул к себе рюмки и стал разливать водку. — Славка, где наши пирожки? Я ведь не обедал!

— Пожалуй, тебе и поужинать сегодня толком не удастся, — с сожалением покачал головой Меркулов.

— Это по какой же причине? — вскинулся Турецкий.

— Так ведь в «Красной стреле» теперь только буфет. А тебе еще домой заскочить придется, Ирину с Нинкой поцеловать, чего ты давно не делал, одеться, чтоб выглядел не как босяк, а как ответственный представитель Генпрокуратуры, прибывший по личному указанию генерального, понимаешь? Фактически как его помощник, готовящий материалы по оргпреступности.

— На хрена козе баян, Грязнов? Ну ты хоть скажи, что питерские парни — не чета нашим, сами не только работать умеют, но и нужные справки писать. Ты ж с ними пахал! Костя, если это очередная твоя подставка ради спасения чести и достоинства нашего «много обещающего» генерального правоохранителя, то я взбунтуюсь! Я сожгу города и мосты! И вообще, на фиг мне это нужно? Я устал. Мне все надоело. У меня старый брюзга-начальник, от одного вида которого хочется удавиться, а вовсе не топиться в какой-то там Неве. Что скажешь?

— Давайте выпьем, ребята, — ответил спокойно Меркулов, беря в руки рюмку и надкусывая холодный пирожок. — О, с капустой и яйцами! Сто лет не едал. Ну как в добрые старые времена — со здоровьицем! Пей, Саня, нам и твое здоровье дорого. Ты ведь все понял, когда я тебе про поезд сказал?

— Ну?

— Так чего тогда невинную девочку разыгрываешь? Вячеслав тебя достаточно знает, да и я не поверю. Ты лучше вопросы задавай.

— А кто тут сказал, что я согласился? — удивился Турецкий. — Да, вот и Славка слышал, что ты про какой-то поезд говорил. Ну и что? А у меня, оказывается, со здоровьем плохо! Могу бюллетень представить. Ирка мне на прошлой неделе давление мерила — сто шестьдесят на сто. И думаю, с тех пор повысилось. И вообще, чего мой непосредственный шеф мышей не ловит? Пусть подберет тебе… соглядатая в Питер.

— Мне, Саня, сейчас нужен не кто-то из твоих коллег, которых порекомендует Казанский, можно подумать, что я и сам вас всех наперечет не знаю, а именно ты. Ну… есть такое указание. Понял? Там прокурором некто Маркашин. Семен Макарович. Ты его должен знать по эрмитажному делу — См.: Ф. Незнанский. «Опасное хобби». Значит, проще будет разговаривать. Пойми, нам обострения никак не нужны, а кто-то из администрации президента давит на генерального: видимо, этот Маркашин серьезно кому-то поперек горла встал. Перед звонком к тебе я имел беседу с нашим… — Меркулов показал пальцем в сторону кабинета генерального прокурора. — Твой вояж — это его инициатива. По указанию президента, так я склонен понимать.

— Так кого же слушать? И у кого получать указивки?

— У меня, — безапелляционно заявил Меркулов и протянул свою рюмку: — Разливайте, ребята, и валите отсюда. Вячеслав, не сочти за труд, проводи этого оратора и посади в вагон, чтоб не сбежал, как гоголевский женишок. А ты, Саня, приедешь в Питер, разберись, что там делается со следствием по Михайлову, и звони, получишь дальнейшие указания.

Когда закончили и минутку традиционно помолчали, ощущая приятное жжение от качественного зарубежного пойла, Меркулов, оправив обеими ладонями усы, критически оглядел стены своего кабинета, подмигнул коллегам и сказал:

— А не спуститься ли нам…

— В Столешники? — хором сказали Грязнов с Турецким и рассмеялись от такого согласия.

— Вот именно… — Меркулов обнял их за плечи и повернул к двери. — Оставь, — сказал Турецкому, который уже взялся за пустую бутылку, чтобы вынести ее из «конторы», — я еще вернусь и сам уберу.

Стало уже темнеть. Накрапывал дождь. И разговаривать на улице, а ведь именно за этим и вывел их Костя из здания, было довольно-таки неуютно.

— Слушайте, у меня машина, — сказал Грязнов, показывая на милицейский «жигуленок», которым он пользовался в личных целях. — Давайте подскочим в «Будапешт», это ж два шага, а там я гарантирую полную секретность, а?

— Не возражаю, — заявил Меркулов, — но за твой счет.

— Спасибо, добрый человек! — хмыкнул Слава.

— Так чего ты конкретно хочешь от меня? — спросил Турецкий, когда машина, ведомая Грязновым, тронулась.

— Это другой разговор, — довольно заметил Меркулов. — А то, понимаешь… Вот так, россияне!

— Костя, тебе президентский трон спать не дает? — наивно улыбнулся Саша.

— Нет, его помощники, — не принял шутки Меркулов. — А лично мне необходимо знать, cui bono?

— Так, — констатировал Турецкий, — мы перешли на латынь. Грязнов, это значит в чьих интересах. Или кому выгодно? Ты, надеюсь, не забыл наш замечательный юрфак?

— Кому выгодно — будет cui prodest. И не морочь головы старшим. Слушай, что тебе говорят, — не отрываясь от руля, ответил Слава. — Костя прав: именно cui bono.

— Благодарю за моральную поддержку, Вячеслав Иванович, — мимоходом заметил Меркулов. — Так вот, в чьих интересах подставить Маркашина? Кому мешал Михайлов? Вячеслав тебя уже отчасти просветил. А я, честно говоря, и сам не исключал возможности встречи с кем-либо из лидеров этих тамбовских, с тем, кто отошел от явного криминала. Кстати, хочу вам, ребята, сказать, что, кажется, наконец нам удастся утвердить новое положение об освобождении от ответственности лиц, помогающих следствию, в тех случаях, когда они сами могут быть привлечены к уголовной ответственности. Конечно, если Дума перестанет валять дурака и займется, в конце концов, делом. Так вот, Саня, тебе и это уже можно иметь в виду.

— Всего ничего, — хохотнул Турецкий. — Самая малость: надо просто узнать, кто застрелил вице-губернатора, кто изо всех сил подставляет петербургского прокурора и, наконец, по возможности назвать поименно заинтересованных лиц из президентской администрации, из нашей родной «конторы», а также из МВД, ФСБ, Службы спасения президента, в смысле его личной охраны, и… я кого-нибудь забыл, Костя?

— Правительство забыл, — спокойно напомнил Меркулов.

— Ага, точно. Но ведь придется искать от каждой правительственной группировки отдельно. Кого-то — от премьера, а кого-то и от вице-премьеров, причем от каждого из них в отдельности. Ну еще…

— А больше не надо, — успокоил Меркулов. — Справься с упомянутыми. И на все про все у тебя, друг мой, сроку — неделя. Больше дать не могу. Справку представишь генпрокурору. Первый помощник рассмотрит ее вместе с другими подобными материалами, — их готовят такие же, как ты, «ответственные товарищи». Все это обобщат, и наш генеральный выступит с речью. Так что уж постарайся выглядеть умнее других.

— Нет, Грязнов, ты теперь понял, почему я так дорожу своим местом и репутацией? Ну кому еще, только представь, может быть подобное доверено?

— А ты, между прочим, не фиглярничай, — обернулся с переднего сиденья Меркулов. — Ничего особенного. Обычная работа. Ты за нее оклад жалованья получаешь. За одно и голову постарайся не подставлять. Она у тебя, к слову, не такая уж дурная, как ты хочешь показать… Приехали, что ли? Смотри, как быстро! Вячеслав, посади нас так, чтобы мы могли поговорить недолго, но без опаски, а то этот тип действительно решит, что на нем свет клином сошелся…

— А разве не так? — ехидно спросил Турецкий.

— Перебьешься, — усмехнулся Меркулов и, сопя, полез из машины.