Капитул Дюны

Фрэнк Герберт, 1985

Досточтимые Матроны уничтожили планету Ракис и почти полностью завоевали Старую Империю. Сестры ордена Бене Гессерит создают новую Дюну на планете Капитул и вырабатывают стратегию, которая позволит им отвоевать утраченные позиции. Однако противник намерен продолжать наступление и строит свои хитроумные планы…

Написание истории — это отвлекающий маневр. Большинство исторических сочинений отвлекают внимание читателя от тайных пружин великих событий.

(Башар Тег)

В те дни, когда Айдахо был предоставлен самому себе, он с удовольствием исследовал корабль-невидимку, ставший местом его заточения. Как же много интересного было в этом иксианском изобретении. Корабль представлял собой настоящую пещеру чудес.

На этот раз Айдахо остановился, прекратив на время свои блуждания по кораблю, и пристально вгляделся в глазки видеокамер, вмонтированных в сверкающую поверхность свода двери. У него возникло странное ощущение, что он видит сам себя в этих бесцеремонных механических глазах. О чем думают Сестры, когда смотрят на него? Неуклюжий подросток-гхола с давно переставшего существовать Убежища на Гамму превратился в высокого худого мужчину со смуглой кожей и темными волосами. Волосы сильно отросли с тех пор, как Айдахо вступил на борт этого корабля в последний день Дюны.

Глаза Бене Гессерит заглядывали под кожу. Он был уверен, что они подозревают, что он — ментат, и боялся того, как они истолкуют это открытие. Мог ли ментат надеяться до бесконечности скрывать этот факт от Преподобных Матерей? Какая глупость! Он знал, что они, кроме того, подозревают, что он — Вещающий Истину.

Он помахал рукой глазку видеокамеры.

— Я нисколько не устал. Продолжу свои исследования.

Беллонда выходила из себя, когда видела, с какой шутливой несерьезностью относится гхола к наблюдению. Она терпеть не могла, когда он принимался за свои походы по кораблю, и не пыталась скрыть свое отношение. Айдахо видел горящие от ненависти глаза всякий раз, когда Беллонда являлась на борт. Не ищет ли он способа бежать отсюда?

Именно этим я и занимаюсь, дорогая Белл, но я сделаю это так, как тебе и не снилось.

Для Айдахо на корабле существовали ограничения в передвижении: наружное поле, которое он физически не мог пересечь, поля, охранявшие машинное отделение (с временно выключенными двигателями), помещение охраны (он мог заглянуть туда, но не мог войти), арсенал и отсек, где содержался плененный тлейлаксианец Сциталь. Иногда он встречал последнего мастера, но видел его только через барьер, поглощавший всякие звуки. Существовал также информационный барьер — отсек, где хранился бортовой журнал, который не отвечал на запросы Дункана Айдахо. Ответы журнала были блокированы Преподобными Матерями.

Кроме пространственных ограничений, существовали еще и временные. Айдахо было отведено не более трехсот стандартных лет на понимание окружавших его вещей.

Если, конечно, нас не обнаружат Досточтимые Матроны.

Айдахо понимал, что Матроны ищут его, что он для них добыча даже более желанная, чем женщины из Бене Гессерит. У него не было никаких иллюзий относительно того, что они сделают с ним, попади он в руки Досточтимых Матрон. Они знают, что он здесь. Мужчины, которых он тренировал, умели подчинять себе женщин. Это задевало Матрон и разжигало их ненависть к Айдахо.

Как только Сестры убедятся в том, что он ментат, они тотчас поймут и то, что в его памяти хранятся все сведения о его прошлых жизнях, жизнях гхола. Прежние копии не обладали такой способностью. Они заподозрят, что он — скрытый Квисатц Хадерах. Стоит только посмотреть, как тщательно дозируют они для него меланжу. Сестры в ужасе от возможности повторить ту ошибку, которую они допустили относительно Пауля Атрейдеса и его сына — Тирана. Тридцать пять столетий нестерпимого ига!

Однако с Мурбеллой надо было обращаться с особой осторожностью. Каждый раз, встречаясь с ней, он не ожидал, что получит ответ — теперь или позже. Это был типичный подход ментата — сосредотачиваться на вопросах. Ментаты накапливают вопросы так, как остальные люди накапливают ответы. Вопросы образовывали свои паттерны и системы. Это придавало проблемам форму. Теперь появлялась возможность рассматривать вселенную сквозь созданные паттерны, наслаждаться игрой отражений знания от поверхности внутреннего сознания, внутренние конструкции создавали причудливую смесь с отражениями понимания внешнего мира, его образов и словесных выражений. Особую прелесть этим конструкциям придавали их временность и текучесть.

Инструктор первого Айдахо учил его первым словам для обозначения этих первичных пробных конструкций: «Постоянно следи за движениями, которые происходят на экране твоего внутреннего взора».

С момента первого робкого погружения в мир ментата прошло много лет. С тех пор сила росла. Чувствительность к внутренним изменениям усилилась настолько, что Айдахо становился ментатом всякий раз, когда происходили изменения в восприятии наблюдений.

Беллонда была для него самым тяжелым испытанием. Он опасался ее проницательного взгляда и безошибочных вопросов. Ментат проверял ментата. Айдахо встречал набеги Беллонды осторожно, проявляя осмотрительность и терпение. Посмотрим, зачем ты пришла.

Словно он этого не понимал.

Терпение превратилось в привычную маску. Однако страх был естественной реакцией, и его не следовало скрывать. Беллонда не скрывала своего желания видеть его мертвым.

Айдахо воспринимал как факт, что рано или поздно наблюдатели увидят источник его навыков, которые он был вынужден использовать.

Истинным навыком ментата был присущий только им способ ментального конструирования, которое называется «великим синтезом». Этот синтез требовал такого терпения, на которое был способен только ментат. Обычный человек не мог даже мечтать о таком терпении. В школе ментатов такой прием назывался персеверацией. Для этого человек должен стать примитивным охотником, способным читать мельчайшие изменения в окружающей обстановке и следовать за ними. В то же время нельзя было терять из виду широкую перспективу и стратегическую цель. Так рождалась наивность, похожая на наивность Вещающих Истину, но наивность ментата была более мощной.

— Ты открыт всему, что может произвести вселенная, — говорил первый учитель Айдахо. — Твой ум не компьютер; это инструмент открытий, настроенный на все, что приходит в твое сознание через органы чувств.

Айдахо всегда чувствовал, когда чувства Беллонды открыты. Она стояла здесь, ее взгляд обманчиво блуждал, и Айдахо знал, какие первичные понятия занимают в этот момент ее ум. Защита Айдахо покоилась на главном изъяне Беллонды: открытые чувства требовали идеализма, которого Беллонда была начисто лишена. Она не задавала самых удачных вопросов, и Айдахо не переставал этому удивляться. Стала бы Одраде использовать негодного ментата? Судя по ее остальным действиям, вряд ли.

Я ищу вопросы, которые формируют лучшие образы.

Поступая так, никогда не думаешь о себе как об очень умном создании, о том, что ты располагаешь формулой, способной решить проблему. Ты остаешься открытым для новых вопросов, создавая новые паттерны. Испытание, повторное испытание, придание формы, повторное придание формы. Непрестанный поиск, ты никогда не останавливаешься, никогда не пресыщаешься, не поддаешься самодовольству. Это частный, твой, и только твой, путь, похожий на путь других ментатов, но идти по нему можно только своим шагом, сохраняя свою, и только свою, уникальность.

«Ты никогда не станешь полным ментатом. Именно поэтому мы называем состояние ментата «недостижимой целью».

Эти слова первого учителя навеки запечатлелись в мозгу Айдахо.

Накапливая свои наблюдения Беллонды, Дункан все больше проникался восхищением перед точкой зрения, которую внушили ему Великие Мастера ментаты, обучавшие его в незапамятные времена. «Из Преподобных Матерей не получаются лучшие ментаты».

Ни одна представительница Бене Гессерит не была способна к полному отчуждению от связывающего ее абсолюта, от зависимости, приобретенной во время испытания Пряностью: безусловной верности Общине Сестер.

Учителя ментаты предупреждали об этой опасности и не раз говорили о вреде абсолюта. Приверженность абсолютным истинам — главное прегрешение для ментата.

«Все, что ты делаешь, все, что ты чувствуешь и говоришь, — это эксперимент, но ни в коем случае не окончательный вывод. Ничто не останавливается до самой смерти, но даже смерть не есть остановка, поскольку каждая жизнь творит бесчисленные круги. Индукция создает энергию, и ты усиливаешь свою чувствительность к этим биениям. Дедукция воплощает идею абсолюта. Отбрось истину и потряси ее основы!»

Когда вопросы Беллонды касались его отношений с Мурбеллой, он видел явную эмоциональную реакцию. Любопытство? Ревность? Он воспринимал любопытство (и даже ревность) относительно сексуальной потребности в этом болезненном пристрастии Мурбеллы и Айдахо друг к другу. Неужели экстаз так велик?

В этот день Айдахо бродил по своим апартаментам, чувствуя себя не на месте, так, словно он впервые попал сюда и еще не воспринимает помещение как свой дом. Это во мне говорят эмоции.

За годы заключения помещение приобрело более или менее жилой вид. Здесь пещера. Когда-то это был грузовой отсек. Большие комнаты с закругленными потолками — спальня, библиотека, гостиная, выложенная зеленоватой плиткой ванная с сауной и парной. Длинный зал для упражнений, который они делили с Мурбеллой.

Помещения носили на себе следы контактов с его обитателем: плетеное кресло, висящее в правом углу рядом с консолью и проектором, с помощью которых можно было управлять доступными системами корабля. На столе ридулианская бумага. След пищи — пятно на рабочем столе.

Не находя покоя, Айдахо отправился в спальню. Темнело. Из всех чувств самым острым у Айдахо было обоняние. В спальне пахло слюной, напоминание о сексуальной коллизии, происшедшей здесь прошлой ночью.

Да, это самое подходящее слово. Коллизия.

Самый воздух корабля-невидимки — отфильтрованный, рециркулирующий и очищенный — навевал скуку. Ни один поток свежего воздуха из внешнего мира не бывал долгим. Иногда Айдахо долго молча принюхивался, надеясь уловить хоть какой-то запах, который не напоминал бы о многолетнем заключении.

Должен найтись способ бежать отсюда!

Он покинул свои апартаменты и направился по коридору, в конце которого сел в лифт и спустился в нижнюю часть корабля.

Что в действительности происходит в мире, раскинувшемся под небесами?

Те намеки, которые он слышал от Одраде, наполняли его страхом и подавленными чувствами. Бежать некуда! Мудро ли я поступаю, что делюсь своими опасениями с Шианой? Мурбелла просто смеется надо мной, говоря: «Я защищу тебя, моя любовь. Досточтимые Матроны не причинят мне никакого вреда». Еще одно заблуждение.

Но Шиана… как быстро она выучила тайный язык жестов и прониклась духом конспирации. Конспирации? Нет… Я сомневаюсь, чтобы хоть одна Преподобная Мать решилась выступить против Общины Сестер. Даже леди Джессика в конце жизни вернулась к ним. Но я не прошу Шиану выступать против Сестер, я только хочу, чтобы она защитила нас от безрассудства Мурбеллы.

Огромная сила охотников делала возможным точное предсказание лишь масштабов разрушения. Ментату оставалось только созерцать их уничтожающее все на своем пути насилие. Но Досточтимые Матроны несли с собой что-то еще, какой-то сокровенный смысл, существовавший где-то в Рассеянии. Кто такие футары, о которых столь небрежно сообщила Одраде? Отчасти люди, отчасти животные? Такова была догадка Луциллы. Но где сама Луцилла?

Незаметно для себя Айдахо оказался в Большом Хранилище, огромном, с километр длиной, помещении, в котором перевезли на Капитул последнего гигантского песчаного червя. В этом месте до сих пор пахло Пряностью и песком, и запах этот напоминал о давно минувших и канувших в Лету днях. Он понимал, почему так часто приходит в Большое Хранилище и почему часто, как это произошло сегодня, ноги сами приносят его сюда. Это помещение притягивало и отталкивало его одновременно. Огромное пространство, запах песка, Пряности и пыли питал ностальгию по давно утраченной свободе. Но была у этой медали и другая сторона. Именно здесь с ним всегда происходило это.

Произойдет ли сегодня?

Без всяких предвестников проходило ощущение пребывания в Большом Хранилище. Потом… возникала сверкающая сеть в расплавленном от жары небе. Айдахо отдавал себе отчет в том, что это видение, что на самом деле никакой сети нет. Его ум переводил на человеческий язык то, что не в силах были высказать ощущения.

Сияющая сеть ундулировала, словно под дуновениями вечного северного ветра.

Потом сеть раздавалась, и в просвете Айдахо видел двоих — мужчину и женщину. Они выглядели вполне заурядно, но в то же время очень необычно. Бабушка и дедушка в древних одеяниях. Длинный, до пят фартук на мужчине и длинное платье и головной платок на женщине. Они работали в цветнике! Айдахо был уверен, что это совершеннейшая иллюзия. Я вижу, но это не существует в действительности.

Со временем мужчина и женщина начинали замечать Айдахо. Он слышал их голоса.

— Он опять здесь, Марти, — говорил мужчина, обращая ее внимание на Айдахо.

— Как он может видеть сквозь пелену смерти? — всегда спрашивала Марти. — Мне кажется, что это невозможно.

— По-видимому, он стал очень тонким. Интересно, знает ли он об опасности?

Опасность. Именно это слово прерывало его видение.

— Ты сегодня не у консоли?

Какое-то мгновение ему казалось, что это продолжается видение, но потом он осознал, что вопрос задала вполне реальная Одраде. Ее голос раздался сзади, женщина стояла рядом с Айдахо. Он резко повернулся и успел заметить, что не закрыл за собой люк, и Одраде проследовала за ним в Большое Хранилище. По его пути, не наступая на песок, который мог выдать ее присутствие своим шорохом под ее ногами.

Вид у Одраде был усталым, глаза выдавали нетерпение. Почему она думает, что я должен быть у консоли управления?

Словно отвечая на его невысказанный вопрос, Одраде сказала:

— В последнее время я очень часто заставала тебя за пультом у консоли. Что ты ищешь, Дункан?

Он молча покачал головой. Почему я вдруг почувствовал угрозу?

В обществе Одраде он редко испытывал страх. Однако мог припомнить и исключения. Например, однажды она вдруг стала внимательно приглядываться к его рукам, находившимся в поле консоли управления.

Страх ассоциируется с консолью. Неужели я выдал пристрастие ментата к получению данных? Может быть, они заподозрили, что у меня есть скрытая от них внутренняя жизнь?

— Мне совершенно отказано в праве на частную жизнь? — В голосе прозвучали гнев и вызов.

Одраде медленно покачала головой, словно говоря: «Ты способен на нечто большее».

— Ты приходишь сюда второй раз за сегодняшний день. — В голосе Айдахо появились обвиняющие нотки.

— Должна тебе сказать, что ты стал лучше выглядеть, Дункан, — еще одна словесная уловка.

— Ваши наблюдатели докладывают тебе и об этом?

— Не раздражайся. Я приходила поговорить с Мурбеллой, и она сказала, что ты должен быть внизу.

— Полагаю, вы знаете, что Мурбелла снова беременна.

Можно ли расценивать эти слова как попытку умиротворить Одраде?

— Мы очень рады этому, но я пришла сказать тебе, что Шиана намерена нанести тебе визит.

Почему об этом говорит мне именно Одраде?

Слова Верховной Матери вызвали в памяти Айдахо образ девчонки с Дюны, которая стала самой молодой (так утверждали сами Сестры) полной Преподобной Матерью. Шиана, его доверенное лицо там, на воле, которая в Пустыне следит за развитием Великого Червя. Стал ли он вечен? Почему Одраде интересуется визитами Шианы к нему?

— Шиана хочет поговорить с тобой о Тиране.

Одраде видела, что сумела удивить Айдахо.

— Что нового могу я сказать Шиане о Лето Втором? — спросил Дункан. — Она же Преподобная Мать.

— Ты очень близко знаешь Атрейдесов.

Ага, вот в чем дело! Она охотится за ментатом.

— Но ты говоришь, что она хочет обсудить со мной Лето, а о нем не надо думать как об Атрейдесе.

— Но он был им. Он был слишком рафинирован, сведен до первобытных элементов, но все же он был одним из нас.

Одним из нас! Она напомнила ему о том, что и сама была из Атрейдесов. Она воззвала к его вечному чувству долга по отношению к этому семейству!

— Это ты так говоришь.

— Может быть, мы перестанем играть в эту дурацкую игру?

Его охватило чувство опасности. Надо быть осторожным. Эта перемена не укрылась от Одраде. Преподобные Матери очень понятливы. Он уставился на нее, не смея говорить, зная, что любое слово скажет ей слишком много.

— Мы уверены, что ты помнишь о жизнях не одного гхола, — не дождавшись, когда Айдахо ответит, Одраде продолжала: — Давай, давай, Дункан! Ты ментат?

По тому, как она говорила, по интонации, обвиняющей, а не вопрошающей, он понял, что тайне пришел конец. Невзирая на опасность, Дункан испытал несказанное облегчение.

— А что, если так?

— Тлейлаксианцы смешали клетки более чем одного гхола, когда выращивали тебя.

Айдахо-гхола! Он отказывался думать о себе как об абстракции.

— Почему для вас вдруг стал так важен Лето?

В этом ответе прозвучал отказ от бегства.

— Наш Червь превратился в песчаную форель.

Эти форели растут и размножаются?

— Да, это очевидно.

— Если вы не сумеете остановить или уничтожить их, то они превратят Капитул во вторую Дюну.

— Ты вычислил это, не правда ли?

— Мы с Лето.

— Итак, ты помнишь множество жизней. Очаровательно. Это делает тебя похожим на нас.

Какой у нее прямой взгляд!

— Это совсем другое.

Надо заставить ее сойти с опасного пути!

— Ты получил доступ к этой памяти в момент первого контакта с Мурбеллой?

Кто мог догадаться об этом? Луцилла? Она была при этом и могла поделиться своими подозрениями с Сестрами.

Пришлось коснуться смертельно опасного предмета.

— Я не новый Квисатц Хадерах!

— В самом деле?

Она оценивает объективные данные. Она продемонстрировала это холодно и спокойно, обнажив свою жестокость, подумал он.

— Ты же знаешь, что нет! — Он боролся за жизнь и понимал это. Боролся не столько с Одраде, сколько с теми другими, кто наблюдал за ним все эти годы.

— Расскажи мне о своих последовательных воспоминаниях, — это был приказ Верховной Матери, которого нельзя ослушаться.

— Я знаю те… жизни. Они слились для меня в одну.

— Это накопление может быть очень ценно для нас, Дункан. Ты помнишь чан с аксолотлями?

Ее вопрос направил его мысли к моменту смутного прозрения в окружении образов тлейлаксианцев и нагромождения человеческой плоти в те мгновения, когда он, будучи новорожденным, продирался по родовым путям. Но какое отношение это имеет к чанам?

— Сциталь поделился с нами знаниями, и теперь мы можем создать свои системы с аксолотлями, — сказала Одраде.

Системы? Интересное слово.

— Значит ли это, что вы сможете воспроизвести и производство Пряности, которым овладели на Тлейлаксу?

— Сциталь торгуется, но он просит больше, чем мы ему дадим. Но Пряность придет вовремя тем или иным путем.

Одраде слышала нотки уверенности в своем голосе, почти не опасаясь, что Дункан заподозрит неуверенность. У нас может не хватить времени сделать это.

— Сестры, которых вы послали в Рассеяние, сбились с пути, — сказал он, сообщив ей о своей тренировке ментата. — Вы снабжаете их Пряностью, но ее запасы конечны.

— Эти Сестры обладают знаниями об аксолотлях и песчаных форелях.

Он был поражен до немоты самой возможностью того, что в бескрайней вселенной возникнет бесчисленное количество Дюн.

— Они решат проблему снабжения Пряностью либо с помощью чанов, либо червей, либо и того и другого, — сказала она. Это она скорее всего говорила вполне искренне. Утверждение покоилось на статистическом ожидании. Одна из групп Преподобных Матерей в Рассеянии, хотя бы одна группа, сделает это.

— Чаны, — повторил он. — Меня посещают странные… сны. — Он едва не сказал «мысли».

— Так и должно быть. — Она вкратце рассказала ему, каким образом тлейлаксианцы встраивали в свою систему женскую плоть.

— Они использовали ее и для производства Пряности?

— Мы думаем, что да.

— Это отвратительно.

— Не будь ребенком, — укоризненно произнесла Одраде.

В такие моменты она очень не нравилась ему. Однажды он упрекнул ее за тот способ, которым Преподобные Матери отделывались от «общего потока человеческих эмоций», и вот, пожалуйста, ответ в том же духе.

Не будь ребенком!

— Против этого, по-видимому, нет лекарства, — сказал он вслух. — Такой уж у меня неполноценный характер.

— Ты что, решил обсудить со мной вопросы высокой морали?

Ему показалось, что он услышал гневные нотки.

— Я не собираюсь обсуждать с тобой даже этику. Мы просто играем по разным правилам.

— Соблюдение правил часто служит извинением за неумение сочувствовать.

— Неужели я услышал какие-то отголоски совести в словах Преподобной Матери?

— Это невозможно использовать. Сестры немедленно изгонят меня, если поймут, что в своих действиях я руководствуюсь голосом совести.

— Тебя можно проткнуть насквозь, но управлять тобой вряд ли получится.

— Прекрасно, Дункан. С тобой гораздо приятнее общаться, когда ты не скрываешь, что ты ментат.

— Я не слишком доверяю твоему расположению.

Она расхохоталась:

— Как это похоже на Белл!

Он тупо смотрел на нее. Дункана вдруг озарило, как он сможет избавиться от своих тюремщиц, вырваться из тисков манипуляций Бене Гессерит и зажить своей собственной, свободной жизнью. Путь на свободу зависел не от хитроумных машин, а от изъянов, присущих Сестрам Бене Гессерит. Ключ к успеху — это абсолют, которым они, по их мнению, удерживали его!

Шиана знает об этом! Это приманка, которую она держит перед моим носом.

Дункан молчал, и Одраде заговорила сама:

— Расскажи мне о тех жизнях.

— Это неправильный подход. Я думаю о них как об одной нескончаемо длинной жизни.

— Там не было смертей?

Он молча некоторое время обдумывал ответ. Серийная память. Смерти были столь же информативны, как и жизни. Его столько раз убивал сам Лето!

— Смерти не прерывали память.

— Странная разновидность бессмертия, — задумчиво произнесла она. — Ты знаешь, не правда ли, что Мастера Тлейлаксу постоянно воссоздают самих себя? Но ты… Чего они надеялись достичь, смешав клетки? Соединив разных гхола в единой плоти?

— Спроси об этом Сциталя.

— Белл была всегда уверена, что ты ментат. Она будет в полном восторге.

— Думаю, что нет.

— Я позабочусь о том, чтобы ей было приятно. Господи, у меня столько вопросов, что я не знаю, с чего начать. — Она изучающе смотрела на Дункана, касаясь пальцами подбородка.

Вопросы? Требования ментата заполнили ум Дункана. Он дал волю своим вопросам, которые сразу образовали сложный рисунок. Что искали во мне тлейлаксианцы? Они не могли использовать для воплощения клетки всех без исключения гхола Дункана Айдахо. Хотя… он помнил обо всех. Какие космические связи соединили в одно целое все эти жизни? Было ли это в основе тех видений, которые преследовали его в Большом Хранилище? В его мозгу формировались половинчатые памяти: его тело в теплой жидкости, питаемое трубками, массируемое машинами, к нему прикасаются зонды ученых тлейлаксианцев. Дункан чувствовал, как отвечают на это нежным мурлыканием его древние предыдущие сущности. Слова не имели смысла. Сущности дремали. Он ощущал это так, словно с его собственных губ срывались слова на незнакомом языке, хотя это было обыкновенное галахское наречие.

То, что он видел в действиях тлейлаксианцев, приводило его в священный трепет. Они исследовали такие глубины космоса, которых не смел коснуться никто, кроме Бене Гессерит. Этих достижений нисколько не умалял тот факт, что тлейлаксианцы совершали их из эгоистических побуждений. Бесконечные возрождения Мастеров Тлейлаксу были наградой за дерзновение.

Лицеделы, которые могли имитировать любую жизнь, любое мышление. Вид той тлейлаксианской мечты был столь же величественным, как и достижения Бене Гессерит.

— Сциталь утверждает, что сохранил память о временах Муад'Диба, — сказала Одраде. — Ты можешь сравнить записи с его воспоминаниями.

— Такой вид памяти — не более чем торговая уловка, — предостерег Дункан. — Мог он продать это изобретение Досточтимым Матронам?

— Мог. Пошли. Давай пройдем в твои апартаменты.

Когда они оказались в его рабочем кабинете, Одраде жестом указала ему на кресло возле управляющей консоли. Неужели она все еще охотится за его тайной? Она наклонилась над ним и повернула несколько рукояток на панели управления. На экране проектора появилось изображение Пустыни, на горизонте были видны катящиеся дюны.

— Капитул? — спросила она. — Широкий пояс вдоль экватора.

Его охватило волнение.

— Ты говоришь о песчаных форелях. Но есть ли там песчаные черви?

— Шиана ожидает, что скоро появятся и они.

— Им нужно большое количество Пряности в качестве катализатора.

— Мы отправили туда большую партию Пряности. О катализаторе тебе говорил Лето, не правда ли? Что еще ты помнишь о нем?

— Он столько раз меня убивал, что при одном воспоминании о нем я не испытываю ничего, кроме боли.

В распоряжении Одраде были исторические записи из Дар-эс-Балата, и Одраде знала, что это правда.

— Он убивал тебя сам, это я знаю. Он просто выбрасывал тебя, когда надобность в тебе была исчерпана?

— Иногда он позволял мне работать до конца, и тогда я умирал естественной смертью.

— Стоил ли этого Золотой Путь?

Мы не в состоянии понять его Золотой Путь, как и то брожение, которое его породило в голове Тирана. Он прямо сказал об этом Одраде.

— Интересный подбор слов. Ментат думает о временах правления Тирана как о брожении.

— Это правление породило Рассеяние.

— Но его подтолкнул и Великий Голод.

— Ты думаешь, он не предвидел Голод?

Она не ответила, принужденная к молчанию его умом ментата. Золотой Путь: человечество, «извергающееся» в глубины вселенной… Оно больше не живет на одной планете и не подвержено единой судьбе. Наши яйца лежат отныне не в одной корзине.

— Лето считал человечество единым организмом, — сказал он.

— Но он включил нас в свой список против нашей воли.

— Вы, Атрейдесы, поступали так всегда.

Вы, Атрейдесы.

— Стало быть, ты заплатил нам свой долг сполна?

— Я этого не говорил.

— Понимаешь ли ты мою дилемму, ментат?

— Как долго работают песчаные форели?

— Больше восьми стандартных лет.

— Как быстро растет наша Пустыня?

Наша Пустыня! Одраде показала рукой на проектор.

— Она стала в три раза больше с того момента, когда появились первые форели.

— Так быстро!

— Шиана каждый день ожидает увидеть первых маленьких червей.

— Они появляются на поверхности, достигнув длины около двух метров.

— Она говорит то же самое.

— Каждый из них с перлом сознания Лето в его «бесконечном сне», — задумчиво произнес Айдахо.

— Он так говорил, а он никогда не лгал в таких вещах.

— Его ложь была более утонченной. Как у Преподобных Матерей.

— Ты обвиняешь нас во лжи?

— Зачем Шиана хочет меня видеть?

— Ментаты! Вы думаете, что в ваших вопросах содержатся ответы. — Одраде покачала головой в притворном раздражении. — Она должна была узнать о Тиране все во время обучения в центре религиозного обожания.

— Господи, зачем?

— По всей земле распространился культ Шианы. Он существует везде в пределах Старой Империи, его принесли туда уцелевшие жрецы Ракиса.

— Дюны, — поправил ее Дункан. — Не надо думать об этой планете как об Арракисе или Ракисе. Это затуманивает разум.

Она приняла поправку без возражений. Он был полный ментат, и она терпеливо ждала продолжения.

— На Дюне Шиана разговаривала с песчаными червями, — сказал он. — Они отвечали ей. — Дункан встретил недоумевающий взгляд Одраде. — Это ваши старые фокусы с Защитной Миссией, да?

— В Рассеянии Тирана знают под именем Дур и Гульдур, — сказала она, учитывая его ментатскую наивность.

— Вы дали ей очень опасное задание. Она знает об этом?

— Она знает, но ты сможешь сделать это задание менее опасным.

— Тогда откройте для меня свои базы данных.

— Без ограничений? — Она знала, как отреагирует на такое решение Беллонда.

Он кивнул, не смея надеяться на то, что она ответит согласием. Подозревает ли она хоть в малейшей степени, как отчаянно я этого желаю? В той части сознания, где пряталось его стремление к свободе, скопилась такая невыносимая боль. Неограниченный доступ к информации! Она подумает, что я хочу иллюзии свободы.

— Ты станешь моим ментатом, Дункан?

— Разве у меня есть выбор?

— Мне надо будет обсудить твою просьбу на Совете, и потом я дам тебе ответ.

Неужели путь к свободе открыт?

— Я должен научиться мыслить, как Досточтимая Матрона, — сказал он, споря с глазком видеокамеры и наблюдателями, которые будут толковать его просьбу.

— Кто сможет сделать это лучше человека, который живет с Мурбеллой? — сказала Одраде.