Эпидемии и общество: от Черной смерти до новейших вирусов

Фрэнк Сноуден, 2019

Это захватывающая история о том, как эпидемические заболевания повлияли на развитие нашей цивилизации, общественное устройство, ход истории, а также на наши представления о прекрасном и отвратительном, о жизни и смерти, о собственных возможностях и их пределах. Я ни в коем случае не пытаюсь доказать, что историю творят болезни, и не намереваюсь утвердить диктатуру микробов. Моя мысль гораздо проще: некоторые заболевания действительно способны менять общество, и чума как раз из их числа. В это непросто поверить, но сегодня основным языком общения в Северной Америке вполне мог бы быть французский, а не английский, если бы когда-то в дело не вмешался вирус желтой лихорадки. Современные города выглядели бы совсем иначе, если бы непосредственное участие в их переустройстве не принимал холерный вибрион, а оформлением интерьеров не заведовала туберкулезная палочка. И вероятно, в мире сегодня было бы гораздо больше народов, языков и культур, если бы не корь и свинка, отчалившие от берегов Европы вместе с первооткрывателями эпохи Нового времени. Но главное – прямо сейчас где-то формируются патогены, способные изменить образ будущего, который мы рисуем себе, до неузнаваемости. Выходит, что Русская кампания сыграла не последнюю роль в крушении французского господства в Европе и в мире. А решающим фактором такого исхода оказалась болезнь. Фрэнк Сноуден предлагает читателям взглянуть на обширное наследие, оставленное нам инфекционными заболеваниями, и трезво оценить меру ответственности нашего общества за прошлые и грядущие эпидемические катастрофы. На самом деле между человечеством и микробами идет дарвиновская борьба за существование, и перевес на стороне микробов. Для кого Прежде всего книга будет интересна тем, чьи профессиональные интересы лежат в сфере медицины и охраны общественного здоровья, а также урбанистики. Тем, кто интересуется культурологией, историей и социологией. Тем, кто заинтересовался вопросами эпидемиологии и реакцией общества на подобные события в связи с пандемией COVID-19.

Глава 3

Обзор трех пандемий чумы

541 — ок. 1950

Бубонная чума — неизбежный ориентир в любом обсуждении инфекционных заболеваний и их влияния на общество. Во многих отношениях чума представляла собой наихудшую из мыслимых катастроф, устанавливая тем самым своеобразный критерий, по которому можно судить о других эпидемиях. В более поздние столетия, сталкиваясь со вспышками новых, незнакомых заболеваний, люди всегда опасались, что эти бедствия будут как чума — столь же опустошительными. Такие особенно пугающие события, как эпидемия холеры в XIX в. или «испанки» и СПИДа в XX столетии, нередко называли новой чумой. По той же причине и туберкулез, главный убийца XIX в., получил прозвище «белая чума». Ну а слово «чума» стало именем нарицательным для любых социальных бедствий, даже не связанных с инфекционными заболеваниями, поэтому во многих языках можно встретить обороты вроде «чума несчастных случаев» или «чума банковских ограблений».

Что же такого ужасающего в этой болезни и ее социальных последствиях? Что сделало ее особенной? Одно из самых ярких свойств чумы — необыкновенная вирулентность. Этот фактор определяет, насколько сильный ущерб заболевание причинит организму и сможет ли оно вызвать патологические состояния. Вирулентностью измеряется способность патогена, преодолевшего защиту организма, спровоцировать болезнь, вызвать разного рода недомогания и привести к смерти. В этом смысле чума крайне вирулентна. Она поражает организм в рекордно короткие сроки, вызывает мучительные и страшные симптомы, в отсутствие лечения дает стабильно высокую летальность, которая определяется отношением числа умерших к числу заболевших. Проще говоря, процент погибших от патогена очень высок. До открытия антибиотиков чума убивала больше половины заболевших, а надо сказать, очень немногие заболевания дотягивают по летальности даже до 50 %. Ко всему прочему, чума распространяется по организму чудовищно быстро. Как правило, смерть наступает через несколько дней после появления первых симптомов, а иногда и раньше.

Не менее пугающим обстоятельством чумного поветрия были возраст и социальное положение его жертв. Привычные нам эпидемии в первую очередь угрожают детям и старикам. Это норма для обществ, где встречаются такие инфекции, как паротит, корь, оспа и полиомиелит. Но с чумой все было иначе: она предпочитала мужчин и женщин в расцвете лет. Потому и создавалось впечатление, что эпидемия чумы — событие странное и даже сверхъестественное. За счет такой особенности эта болезнь, в сравнении с другими, наносила куда более тяжелый экономический, демографический и социальный ущерб. Иначе говоря, чума оставляла после себя огромное число сирот, вдов и обездоленных семей. К тому же, в отличие от других болезней, чума не питала особого пристрастия к беднякам. Она атаковала всех подряд, что наводило на мысль: настал день Господень, пробил час Страшного суда.

Еще одна отличительная черта чумы — ужас, который она порождала. Столкнувшись с чумой, общество отвечало на нее массовой истерией, насилием и религиозным возрождением: люди пытались умилостивить разгневанного Бога. Тревожно озираясь, они искали в своих рядах виновников чудовищного бедствия. Те, кто считал чуму Божьей карой, винили в несчастье грешников. Поэтому раз за разом чума провоцировала поиски козла отпущения, гонения и травлю. Те, кто придерживался демонической трактовки эпидемии, искали организаторов бедствия среди смертных. Такие бдительные граждане часто преследовали иноверцев и евреев, охотились на ведьм и выискивали отравителей.

Эта глава представляет собой исторический обзор, посвященный чуме как заболеванию, и расскажет в том числе о мерах, которые общество предпринимало для борьбы с напастью, о последствиях чумных поветрий и о трех пандемиях чумы, случившихся за последние 1500 лет.

Чума и общественное здравоохранение

Историческое значение чумы столь велико еще и потому, что она вызвала крайне важный социальный отклик — развитие общественного здравоохранения. Бубонной чумой вдохновлена политика первых и самых суровых санитарных мер, призванных защитить население и ограничить распространение опасной заразы, — всевозможные способы принудительной изоляции заболевших. Оставим за скобками проказу и лепрозории, где изолировали ее жертв, потому что эти инкурабельные учреждения — для неизлечимо больных — никак не повлияли на развитие здравоохранительных стратегий. Реализация противочумных мер подразумевала привлечение вооруженных сил. В первую очередь предписывалась организация санитарных кордонов. Эти демаркационные линии изолировали население, пресекая любые перемещения людей и товаров. Кроме того, в число мер по защите от заразы входила организация карантинных зон и чумных бараков, известных также как лазареты; органы здравоохранения (различные комитеты и советы) наделялись чрезвычайными полномочиями по надзору за соблюдением санитарных правил. И чтобы народ не забывал, сколь широк круг полномочий этих ведомств, иногда на видном месте появлялись колодки и виселицы.

Рис. 3.1. Три пандемии бубонной чумы (рисунок Билла Нельсона)

Раньше всех противочумные меры начали внедрять итальянские города-государства эпохи Возрождения. Что было более чем резонно в свете их уязвимого расположения на пересечении всех торговых путей Средиземноморья, куда с Ближнего Востока и севера Африки прибывали пассажиры, товары, а заодно и безбилетные крысы. Флоренция и портовые города Венеция, Генуя и Неаполь были пионерами санитарно-гигиенической политики, которая со временем распространилась повсеместно.

В последующие столетия наметилась другая тенденция. Всякий раз с появлением новых смертельно опасных заболеваний, например холеры, желтой лихорадки и СПИДа, органы здравоохранения поначалу сразу пытались вернуться к противочумным мероприятиям. Как говорится, генералы всегда готовятся к прошлой войне, то есть, столкнувшись с новым врагом, применяют устаревшие стратегии. Во многом структуры здравоохранения веками ведут себя точно так же. Соблазн использовать старую противочумную защиту столь велик еще и потому, что такие меры создают впечатление решительного и оперативного реагирования, а это внушает населению чувство защищенности.

Последствия чумы

Главная особенность эпидемий — их обширные социальные последствия. Пример бубонной чумы наглядно показывает, что неправильно рассматривать инфекционные заболевания лишь в узком, специальном контексте. Поражая общество, чума неизбежно становилась частью общей картины, и эта часть так же важна для понимания истории того периода, как важны войны и события в сферах религии, экономики и высокой культуры. Я ни в коем случае не пытаюсь доказать, что историю творят болезни, и не намереваюсь утвердить диктатуру микробов. Моя мысль гораздо проще: некоторые заболевания действительно способны менять общество, и чума как раз из их числа. Другие многочисленные болезни, даже такие смертоносные, как грипп «испанка» или полиомиелит, не оказывали подобного эффекта. И главная задача нашего исследования — разобраться, почему инфекционные заболевания так сильно разнятся по этому аспекту: одни оставляют значительный след в культуре, политике и устройстве общества, а другие нет.

Бубонная чума — один из лучших примеров пандемии, которая отразилась на всех сферах общественной жизни. Это заболевание изменило демографические структуры Европы эпохи раннего Нового времени. Из-за цикличности эпидемического процесса болезнь затрагивала каждое следующее поколение, что сильно замедлило прирост населения в период между XIV и XVIII вв. Чума имела разрушительные последствия для экономической жизни и затормозила развитие общества. Она отразилась на религии и народной культуре: пышным цветом расцвели новое благочестие, поклонение чумным святым и мистерии. Бубонная чума очень сильно повлияла на отношение людей к смерти и, разумеется, к Богу.

Чумной мор привел к тому, что Европу захлестнули бесчисленные проповеди и мистерии, главной темой которых была теодицея — оправдание доброго всемогущего Бога перед лицом зла и страданий. Несложно принять мысль, что Бог может разгневаться и наказать тех, кто отвернулся от него и нарушал его заповеди. Но чем объяснить ужасающие страдания невинных людей, их массовую гибель, тем более когда речь идет о детях? Да, чума действительно привела к всплеску богобоязненности, но она же спровоцировала и мощный откат в противоположном направлении. Были и те, кто, столкнувшись с эпидемией бубонной чумы, пришли к неутешительному выводу, что никакого Бога, по всей видимости, не существует. Не могло же любящее и всемогущее существо истребить половину населения большого города, убивая без разбора мужчин, женщин и детей. В итоге все это привело не столько даже к атеизму, сколько к глухому отчаянию, зачастую невыразимому. То был психологический шок, посттравматический стресс — звучит анахронизмом, но сегодня мы назвали бы эту реакцию именно так.

Чума серьезно повлияла на искусство и культуру. Сложился отдельный жанр чумной литературы, который пополнили произведения Джованни Боккаччо, Даниеля Дефо, Алессандро Мандзони, Альбера Камю. Чума преобразовала иконографию европейской живописи и скульптуры, сильно повлияла на архитектуру, что выразилось в строительстве знаменитых соборов и церквей, посвященных Спасителю, Деве Марии и святым Себастьяну и Роху — защитникам от чумы. В Вене и других городах Центральной Европы появились чумные колонны. Их возводили по случаю окончания эпидемии, чтобы напомнить горожанам, сколь милостив Господь.

Много позже, уже в середине XX в., в 1957 г., та эпидемия чумы вдохновила Ингмара Бергмана на создание фильма «Седьмая печать». В разгар холодной войны режиссер был всерьез обеспокоен возможностью ядерной катастрофы. В попытке вообразить апокалипсис он обратился к истории бубонной чумы, потому что именно она очевиднее всего живописала предел людских бедствий, а потому была наилучшей метафорой атомной катастрофы.

В XVII в., тоже вдохновленные опытом пережитой чумы, жители баварской коммуны Обераммергау впервые исполнили спектакль-мистерию Страстей Господних, что положило начало знаменитой немецкой традиции. Горожане, выжившие в эпидемии 1630 года, дали обет: если Господь сжалится над ними, то городской совет обещает организовать театральное действо, в котором примет участие все население Обераммергау, и это страстное представление будет повторяться на регулярной основе до скончания времен. Так было положено начало непрерывной и неоднозначной череде театрализованных постановок, которые рассказывали о Страстях Христовых, а иногда еще и подстрекали зрителей к насилию в отношении евреев.

Чума подвергла серьезному испытанию и объяснительную силу гуморальной теории, значительно повлияв тем самым на медицинские представления о болезнях. Учение Гиппократа и Галена не могло дать убедительного объяснения распространению бубонной чумы. Разве возможно, чтобы у множества людей разом случилось одинаковое нарушение гуморального баланса? Как и Гиппократ, его последователи видели причину происходящего в том, что мы сегодня называем вредным воздействием окружающей среды. Согласно этой общепринятой версии, воздух в той или иной местности портился, что и приводило к поветрию. А отравляло воздух некое смертоносное брожение какого-то органического вещества, гниющего то ли в почве, то ли в близлежащих болотах и топях. Ядовитые пары попадали в воздух, и после того, как люди вдыхали яд или впитывали его через кожу, многие из числа наиболее уязвимых заболевали.

Средневековую вариацию аналогичной концепции предложили астрологи: по их мнению, и чуму, и остальные эпидемические заболевания обуславливало опасное расположение звезд и планет. Непорядок в космосе приводил к непорядку в микрокосмосе человеческого организма. Даже те, кто не верил, что эпидемия вызвана появлением кометы или определенным «соединением» планет, нередко признавали, что небесные явления могут служить предзнаменованием. Как и природные катаклизмы вроде землетрясений, наводнений или пожаров, все это тоже может предвещать кризис общественного здоровья.

Итальянский врач XVI в. Джироламо Фракасторо взглянул на проблему возникновения эпидемий под принципиально другим углом. Он исключил какое-либо влияние гуморов и предположил, что эпидемическую болезнь вызывает некая вредная субстанция — «заразное начало», которое каким-то образом (каким именно, он не знал) передается от человека к человеку. В XVII в. эту идею развил немецкий иезуит Афанасий Кирхер. Он выдвинул предположение, что чуму разносят некие крохотные существа, по его выражению «маленькие черви», которые как-то перебираются из больного человека в здорового. Фракасторо и Кирхер положили начало теории заразных болезней.

Поначалу идея контагиозности гораздо больший отклик находила в народном воображении, а не в умах ученых мужей, получивших врачебное образование в университетах. Потому что ничего подобного в классических трудах не встречалось. Только в конце XIX в. еретические теории Фракасторо и Кирхера нашли наконец подтверждение благодаря открытиям в области микробиологии, сделанным Луи Пастером (1822–1895) и Робертом Кохом (1843–1910). Подробнее об этом в главе 12.

История трех пандемий чумы

Давайте обозначим различия между следующими тремя понятиями, которые тесно связаны друг с другом. Как правило, при градации инфекционных заболеваний по параметру тяжести учитывают количество заболевших и географический охват заражения. Вспышка — это локальный всплеск инфекции, когда число заболевших относительно невелико. Под эпидемией же, наоборот, подразумевают инфекционное заболевание, которое распространилось на значительной территории и поразило большое число людей. И наконец, пандемия — это транснациональная эпидемия, которая поражает целые континенты и убивает массово. Однако все три понятия довольно приблизительные, границы между ними размыты и часто субъективны. Нередко бывает, что инфекционное заболевание, распространившееся только в пределах одной местности, относят к пандемии, потому что оно достаточно вирулентно, чтобы поразить практически всех, кто на этой территории проживает.

В рамках заданной терминологии можно сказать, что человечество пережило три пандемии бубонной чумы. Каждая представляла собой цикл повторяющихся эпидемических волн, «насланий». Один такой цикл мог растянуться на несколько людских поколений и даже на столетия. Чумные вспышки повторялись настолько часто, что писатели стали использовать их в качестве сюжетных поворотов, вполне логичных и убедительных. Яркий тому пример — трагедия Шекспира «Ромео и Джульетта», действие которой разворачивается на фоне эпидемической вспышки в итальянском городе Верона. Сообщение между Вероной и Мантуей прерывается из-за нагрянувшей чумы, что и приводит к трагической развязке. Монаха Джованни задерживают в пути, когда он пытается доставить Ромео, отосланному в Мантую, спасительное письмо от Джульетты:

…городская стража,

Подозревая, что мы были в доме,

Заразою чумною пораженном,

Вход запечатав, задержала нас.

Так в Мантую попасть не удалось нам.

‹…›

Так все боялись роковой заразы^[6].

Как видите, вымышленная вспышка бубонной чумы послужила вполне правдоподобным сюжетообразующим поворотом в истории о двух несчастных влюбленных и их двойном самоубийстве. Шекспировской публике было прекрасно известно, что в эпоху раннего Нового времени чума в Европе была непроходящей угрозой и нагрянуть могла без всякого предупреждения в любой момент.

Циклический характер чумы отличался еще и выраженной сезонностью. Очередная волна обычно начиналась весной или летом, а затухала с наступлением холодов. Особенно благоприятные условия для инфекции создавала аномально теплая весна, которую сменяло жаркое и влажное лето. Сейчас это обстоятельство объясняют тем, что блошиные яйца созревают, когда тепло и влажно, а когда сухо и холодно, блохи — переносчики заразы — не особо активны. Но, несмотря на преобладание такой тенденции, необъяснимые вспышки чумы случались и в Москве, и в Исландии, и в Скандинавии в самый разгар зимы. Эти нетипичные подъемы заболеваемости представляли собой серьезную эпидемиологическую загадку.

Первая пандемия: Юстинианова чума

Первой бубонной чумой в мировой истории стала Юстинианова чума, названная в честь византийского императора Юстиниана I, в правление которого она разразилась. По словам историка Прокопия Кесарийского, некоторые граждане считали, что это император навлек гнев Божий своими злодеяниями. Однако современные генетики убеждены, что пандемию спровоцировал зооноз (эпидемиологическое заболевание, передающееся людям от животных), возникший где-то в Африке, в эндемическом очаге. В 541 г. этот зооноз впервые проявился как человеческое заболевание в городе Пелузий, в дельте Нила. После этого поветрие на протяжении 200 лет возвращалось чумными волнами 18 раз, до 755 г., когда вдруг просто исчезло так же внезапно и таинственно, как и появилось.

Тот чумной мор поразил Азию, Африку и Европу, оставив после себя чудовищное, не поддающееся исчислению количество умерших. Непосредственных свидетельств до наших дней сохранилось немного, но все очевидцы тех событий — Григорий Турский, Иоанн Эфесский, Бе́да Достопочтенный и Прокопий Кесарийский — сходятся во мнении, что то было великое бедствие. Прокопий описывает его как «моровую язву, из-за которой едва не погиб весь род людской»^{9}. Судя по недавним, очень приблизительным оценкам, общее число погибших составило 20–50 млн человек.

Рис. 3.2. Электронно-микроскопический снимок бактерий Yersinia pestis, вызывающих бубонную чуму, скопившихся в зобу у блохи — переносчика болезни.

Rocky Mountain Laboratories, NIAID, NIH

Высокая смертность и описанная свидетелями классическая симптоматика чумы — твердые уплотнения (бубоны) в подмышках, в паху и на шее — не оставляют сомнений в диагнозе. К тому же в последние годы, исследуя эксгумированные тела из позднеантичных захоронений, палеопатологи все чаще находят в извлеченной из зубной пульпы ДНК следы присутствия чумной палочки (Yersinia pestis), которая и вызывает соответствующее заболевание. Например, в 2005 г. ученые, работавшие в Баварии, обнаружили чумную палочку в скелетных останках с кладбища VI в. в городе Ашхайм, чем убедительно доказали, что общепринятый предполагаемый диагноз «бубонная чума» верен (рис. 3.2).

Вторая пандемия: Черная смерть

Вторая пандемия чумы началась в Центральной Азии в 1330-е гг., а в 1347 г. она добралась до Запада, где задержалась на пять столетий, прежде чем исчезнуть в 1830-е гг. Самую первую ее волну в Европе, длившуюся с 1347 по 1353 г., часто называют Черной смертью, хотя это название появилось лишь в XVIII в. В разнообразных источниках XIV столетия пандемию называют «великим мором», «флорентийской чумой», «повальной болезнью» и «моровой язвой». Отчасти поэтому, а еще потому, что симптомы чумы — это черные бубоны и гангрена, многие ученые продолжают использовать название «черная смерть» в широком значении, как синоним всей второй пандемии.

Принято считать, что ее привезли генуэзские галеры, отчалившие летом 1347 г. из Черного моря и пришвартовавшиеся в городе Мессина на Сицилии. Зараза быстро двинулась вглубь острова, оттуда перекинулась на Сардинию и Корсику, а затем, куда более неспешно, охватила материковую Италию. Там распространению пандемии посодействовали зараженные чумой корабли, стоявшие в порту Генуи. Материковую Италию, как и всю континентальную Европу, охватил повальный мор. И неслучайно именно итальянские города чума опустошила раньше остальных: их уязвимость объясняется расположением Италии — на пересечении всех средиземноморских торговых путей.

Черная смерть нагрянула, когда Европа переживала затяжной период социально-экономических неурядиц, что и поспособствовало распространению заразы. XIII столетие было временем экономического подъема, урбанизации и демографического роста: за период 1100–1300 гг. количество европейцев удвоилось. Множились крупные города с населением более 15 000 человек, где серьезную проблему составляли скученность проживания и антисанитария. А потом, примерно после 1270 г., начался экономический спад, вызванный замедлением производства, что привело к снижению заработной платы и обнищанию. Резко сократились объемы сельскохозяйственного производства, и общество оказалось в классической «мальтузианской ловушке»: рост населения превысил рост производства — и начался голод.

Уже изрядно буксующую систему окончательно подкосила аномально продолжительная непогода. Несколько лет подряд затяжные ливни начинались в самое неподходящее время, а температура воздуха держалась ниже сезонной нормы. Все это укорачивало вегетационный период культурных растений, и в итоге производственный кризис увенчался несколькими катастрофически неурожайными годами. Бедственное положение усугубляли обширные наводнения, бури и суровые зимы: «грядки размокли, поля и пастбища затоплены, зерно гниет, садки для рыбы прохудились, плотины смыло, трава на лугах слишком влажная, чтобы косить, дерн слишком сырой, чтобы снимать, а каменоломни так разбухли от воды, что не добыть в них ни камня, ни известняка»^{10}. Современники всерьез опасались, что придется призывать нового Ноя с ковчегом.

Великий голод позднего Средневековья вполне мог сравниться с египетским, предсказанным Иосифом в Книге Бытия. Вот только без фараоновых житниц или современных товаропроводящих сетей он с каждым годом усиливался и продлился с 1315 по 1322 г. Истребив миллионы людей, голод поразил всю часть континента к северу от Альп, а затем, между 1345 и 1348 гг., последовал период острой нехватки продовольствия и высоких цен. Помимо этого, в 1319–1320 гг. из-за какой-то тяжелейшей инфекции в Северной Европе начался падеж скота, и его поголовье значительно сократилось, что не могло не сказаться на доступности мяса и молока для большей части населения. Нехватка тягловых животных и навоза парализовала сельское хозяйство. В итоге великий мор скота, случившийся на фоне регулярных неурожаев, сильно отразился на питании, росте и физическом развитии людей.

Сильное неравенство в позднесредневековом обществе усиливало экономическую депрессию и чрезвычайно усугубляло бедность. Палеоэколог Пер Лагерос красноречиво описал положение дел в Швеции того периода, но в целом это соответствует и тому, что творилось в остальной части Западной Европы:

Обнищание населения объяснялось еще и социальным неравенством. Даже в благополучные времена тяжкое бремя налогов, податей, десятин и повинностей не позволяло простому люду хоть что-то накопить. Главная цель высших сословий и центральной власти состояла в том, чтобы обеспечивать собственный уровень потребления и поддерживать роскошный образ жизни, поэтому лишь небольшое количество ресурсов возвращалось обратно в сельскохозяйственную систему. Столкнувшись с падением доходов, вызванным низкой урожайностью, знать пыталась компенсировать недостачу повышением налогов и податей. Такой контрпродуктивный подход отчасти тоже вел к стагнации экономики и лишал сельское хозяйство долгосрочных перспектив. По вине всех этих обстоятельств люди и оказались на грани голодной смерти^{11}.

В итоге у тех, кто родился после 1315 г., здоровье было подорвано и сопротивляемость болезням невысока. С самого детства они питались впроголодь, и их иммунитет был очень слаб к тому моменту, когда у берегов Мессины появились генуэзские галеры, несущие чуму.

Неумолимо наступающая от Сицилии на всю Европу Черная смерть тяжестью последствий превосходила даже Великий голод. Первая волна, накрывшая континент с 1347 по 1353 г., погубила по меньшей мере половину населения и стала, по меткому выражению Лагероса, «самой страшной катастрофой из всех, что знала Европа»^{12}. Один из наиболее известных трагических эпизодов той поры — эпидемия, опустошившая в 1348 г. Флоренцию. Те события ярко описал Боккаччо в «Декамероне». Известность получили и другие эпидемии: миланская, начавшаяся в 1630 г., — она нашла отражение в повести Алессандро Мандзони «История позорного столба» и в его же романе «Обрученные», — эпидемия в Неаполе в 1656 г. и Великая чума в Лондоне (1665–1666), ставшая темой важного исторического романа Даниеля Дефо «Дневник чумного года».

Затем, с конца XVII в., бубонная чума в Западной Европе пошла на убыль и отступила к середине XVIII в. по причинам, до сих пор довольно спорным, о которых мы поговорим в главе 4. Последние эпидемии вспыхивали в Шотландии в 1640 г., в Англии в 1665–1666 гг., в Нидерландах в 1710 г., во Франции с 1720 по 1722 г. и в Италии в 1743-м. Примечательно, что финальная вспышка второй пандемии случилась в Мессине — черная чума описала круг: этот город в 1347 г. пал ее первой жертвой в Западной Европе, и он же — последней, в 1743 г.

Несложно понять, почему демографическая катастрофа, вызванная началом второй пандемии, так сильно потрясла воображение людей и нашла столь красочное отражение в свидетельствах историков и писателей. Однако важно не забывать, что вирулентность чумы за столетия не ослабла. На излете второй пандемии случились самые сокрушительные и страшные эпидемии, например чума в Лондоне (1665–1666) и Марселе (1720–1722). Но эти финальные атаки, в отличие от первых, остались локализованными и не достигли континентального охвата, как это было вначале.

Третья пандемия: чума Нового времени

Третья и последняя пандемия чумы, как и вторая, началась в очаге на юге Китая и вырвалась оттуда в 1855 г. на фоне социальных волнений и гражданской войны. Внимание мировой общественности чума привлекла, когда поразила Кантон, нынешний Гуанчжоу, а затем, в 1894 г., Гонконг, перекинувшись оттуда на узловые центры международной торговли: Буэнос-Айрес, Гонолулу, Сидней, Кейптаун, Неаполь, Порту и Сан-Франциско. В отличие от своих предшественниц, которые опустошали все на своем пути, третья пандемия оставила принципиально иной, прерывистый след, поскольку во всех странах прошла по линии социального разлома — там, где царили несправедливость, нищета и заброшенность.

Третья пандемия бубонной чумы в основном затронула страны третьего мира и по большому счету пощадила индустриальные государства Европы и Северной Америки. Сильнее всего этот третий раунд чумы ударил по Индии, где за период 1898–1910 гг. погибло от 13 млн до 15 млн человек. Прежде чем окончательно отступить, пандемия, по самым скромным подсчетам, унесла жизни примерно 20 млн человек и затронула пять континентов. Впрочем, даже в Индии и Китае чума не стала всеобщим бедствием, как это было во время второй пандемии. В Индии она предпочитала печально известные доходные дома «чоулы» — общежития квартирного типа в Бомбее (современный Мумбаи) — и трущобы Калькутты «басти», но обходила стороной дома европейцев и богачей.

Европа же в 1899 г. пережила лишь несколько кратковременных вспышек в Неаполе, Порту и Глазго, но при этом за полвека чумы, с 1899 г., потеряла всего примерно 7000 граждан. В Центральной Америке и Южной третья пандемия унесла жизни порядка 30 000 человек. В США в результате небольших вспышек в Сан-Франциско, Нью-Орлеане и Лос-Анджелесе погибшими от чумы числились около 500 человек.

Жители американских континентов почти не пострадали от третьей пандемии, однако она оставила там серьезный экологический след, создав устойчивые резервуары инфекции в популяции лесных грызунов, обитающих на юго-западе США, северо-востоке Бразилии и юге Аргентины. На этих территориях возбудитель чумы присутствует по сей день, периодически провоцируя массовую гибель грызунов и единичные, но регулярные случаи бубонной чумы у людей. Заражаются, как правило, те, кто бывает в зонах риска, и владельцы домашних животных, которые могут подхватить блох от сусликов и песчанок. В США Центры по контролю и профилактике заболеваний (ЦКЗ) с 1900 по 2016 г. зарегистрировали чуть больше тысячи случаев заражения чумой, имевших место в Нью-Мексико, Аризоне, Колорадо и Калифорнии, в основном среди охотников и отдыхающих в кемпингах.

Так что природные резервуары возбудителя чумы, возникшие в Северной и Южной Америках, пополнили число уже имеющихся источников инфекции на других континентах. Всего, по оценкам Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), за период 2010–2015 гг. в мире произошло 3248 случаев заражения чумой, из них 584 — с летальным исходом. Все случаи пришлись на четыре континента, но в Демократической Республике Конго, на Мадагаскаре и в Перу их частота была выше. Однако надо учитывать, что официальная статистика почти наверняка сильно занижена. Причины этого — ошибочная диагностика, сокрытие информации властями и населением, отсутствие во многих регионах необходимого лабораторного оснащения.

Очень важно отметить, что именно в период третьей пандемии бубонной чумы сложная этиология этого заболевания, включающая грызунов, блох и людей, была наконец-то раскрыта. Благодаря этому в начале XX в. система здравоохранения разработала новый подход в борьбе с чумой. Власти, вооружившись инсектицидами, мышеловками и ядом, взялись за истребление блох и крыс. Жесткие противочумные меры, бывшие в ходу во время второй пандемии и в начале третьей, остались в прошлом.

Сноски

6

Шекспир У. Ромео и Джульетта. Акт 5, сцена 2. Пер. Т. Л. Щепкиной-Куперник.

Комментарии

9

Procopius, Medieval Sourcebook: Procopius: The Plague, 542,"History of the Wars, II.xxi–xxxiii"(scanned from History of the Wars, trans. H. B. Dewing, Loeb Library of the Greek and Roman Classics [1914]), https://sourcebooks.fordham.edu/source/542procopius-plague.asp, accessed September 20, 2017.

10

William Chester Jordan, The Great Famine: Northern Europe in the Early Fourteenth Century (Princeton: Princeton University Press, 1997), 24.

11

Per Lagerås, Environment, Society and the Black Death: An Interdisciplinary Approach to the Late-Medieval Crisis in Sweden (Oxford: Oxbow, 2016), 8.

12

Там же, 7.