Рассказы о моряках…

Фёдор Беляев дядя Фёдор (2023)

Это книга о моих друзьях, коллегах, однокурсниках. О курсантах, об офицерах-подводниках, о жизни на флоте. В сборник вошли лишь некоторые эпизоды славной военной службы на флоте. Здесь перемешаны правда и художественный вымысел. Ещё в сборнике есть фантастический рассказ об «их мечтах».Изображение на обложке из личного архива.

Про сборную

Первый курс…

Остались позади вступительные экзамены, кмб^[12] на Красной горке, физзарядки под горизонтальным ленинградским дождём, учебные стрельбы на полигоне, где огневой рубеж представлял собой одну сплошную лужу, постоянно сырая холодная роба и не просыхающие прогары^[13]. Присяга, первое увольнение, ставшее единственным до ноябрьских праздников…

В нашем училище первый курс селился не в «системе», как называли училище курсанты старших курсов, а в отдельном учебном батальоне. ОУБ стоял на краю Петродворца, окна нашего класса, расположенного на четвёртом этаже, выходили на объездное шоссе. Мимо наших окон на полигон частенько проходили строем колонны курсантов высшего военного общевойскового командного училища им. Кирова. Мы сидели в тепле, пили горячий чай, тайком заваренный в банке, и смотрели, как они на пронизывающем ветру нередко под проливным дождём, шлёпали по лужам в плащ-палатках, с вещмешками, в касках, с автоматами и пулемётами. И это было здорово, потому что именно в такие моменты каждый из нас мог оценить прелесть поступления в военно-морское, а не в пехотное училище.

Конечно, наличие двух высших военных училищ в одном небольшом городке зачастую приводило к конфликтам между их курсантами. Периодически, особенно в начале учебного года, происходили стычки между «кировцами» и «поповцами». Дрались жестоко, но лежачих, как правило, не трогали. После каждой драки обе стороны считали себя победителями и на некоторое время всё успокаивалось.

Меня чаша сия минула, так как после первого увольнения в день принятия присяги я никуда не ходил. Хотя, честно говоря, один раз в начале сентября я пытался уволиться, но старшины из числа курсантов четвёртого курса нашего факультета выгнали меня из строя увольняемых. Причины были банальны: неаккуратная стрижка (это на первом-то курсе с ежедневными утренними осмотрами!), недостаточно наглаженные брюки, не зеркально начищенные ботинки и т. п.

Увольнения производились по средам после 18.00, по субботам, после 16.00, и в воскресенье в 10.00 и в 14.00. По средам увольняли особо отличившихся в учёбе курсантов, по субботам и воскресеньям — только тех, у кого не задолженностей по учёбе и дисциплине. Многие ребята отчаянно стремились в город, готовы были на разные ухищрения, только бы уволиться. Особенно из числа местных, а также тех, кто уже обзавёлся подругами.

Провинившиеся курсанты, как их называли — «залётчики», наказывались субботними и воскресными строевыми занятиями. Толпа — в увольнение, а они — на плац на два или четыре часа, в зависимости от степени вины.

Много позднее, уже будучи офицером я услышал на эту тему замечательные песни, написанные моим другом Пашкой Сластининым.

В результате я отказался от увольнений, и, в общем-то, нисколько об этом не жалел. Счастливцы, уходившие в «увал», неердко приходили уставшими, злыми, раздражёнными. Ещё бы! Далеко не у всех были родственники в Петродворце или Ленинграде. Денежное курсантов довольствие составляло 7 рублей в месяц, на них можно было пару-тройку раз сходить в «чпок» или в кино. А если ехать в Ленинград, то рубль уходил на билет за проезд в электричке туда и обратно. Да ещё патрули на каждом шагу, которые считают своим долгом проверить документы у курсантов первого курса, придраться к форме одежды или к отданию воинского приветствия. Ну и зачем мне эта головная боль?! У меня-то вообще никого родных или знакомых ни в Петродворце, ни в Ленинграде не было, а с местными ребятами из своего взвода я ещё не настолько близко сошёлся, чтобы меня приглашали в гости.

Так что выходные я проводил в роте. А поскольку кроме учебной литературы читать было особенно нечего, я вынужденно занимался самоподготовкой, что положительно сказывалось на моих оценках.

Кроме того, ещё одним позитивным моментом было свободное время, проводимое не на улице под дождём, а в тёплом классе ОУБа. Я разучивал для себя новые песни на гитаре. На этой почве сильно сблизился со своим одноклассником Колей Бушаном.

Надо сказать несколько слов о нём.

Коля — замечательный, во всех смыслах, человек. Во-первых, он был старше меня, поступал в училище после окончания техникума. Во-вторых, ему единственному из всей нашей роты разрешили с первого курса носить усы. Они у него были густые, русого цвета, немного свисающие с кончиков губ. Когда ещё на кмб старшины требовали от всех сбрить всю растительность на лице, Коле лично ротный командир разрешил оставить усы. Мотивация была проста, и, это в-третьих, — Коля был молдаванин. Невысокий, жилистый, русоволосый, обстоятельный, он не был похож на цыгана, как я тогда представлял себе представителей этой республики. Коля разговаривал по-русски с забавным акцентом, иногда выдавал перлы, над которыми хохотал весь взвод, и поначалу у всех складывалось впечатление, что Коля «тормоз». Так обычно называли курсантов, слабо учившихся, физически и психологически не подготовленных к трудностям военной службы. Однако уже в сентябре на первом же семинаре по физике, проводившемся в нашем классе, я изменил своё отношение к Коле. А случилось вот что.

Преподавательница написала на доске задачу и предложила её решить. Задачка из седьмого класса, простенькая, но, как это часто бывает, никто не решался поднять руку и выйти к доске. Тут Коля тянет руку, встаёт, тонким от волнения голосом представляется и заявляет буквально следующее:

— Курсант Бушан! Я, как собака, ответ знаю, а как сказать — не знаю!

Весь класс дружно заржал. Но преподавательница не растерялась и спросила Колю, сможет ли он написать решение на доске. И вот наш молдаванин выходит перед всем классом к доске, и расписывает решение. Итог — оценка «отлично», все обескуражены, а Коля сияет, как бляха на ремне первокурсника.

Потом за пять лет учёбы было ещё много смешных ситуаций, связанных с Колиными высказываниями. Общаясь с ним, я понял, почему в начале он «тормозил». Просто ему приходилось сначала мысленно перевести с русского на молдавский, потом сформулировать ответ и перевести обратно с молдавского на русский.

Когда мы учились уже на пятом курсе, после зимнего отпуска Коля признался мне, что давно стал думать по-русски, и как только это произошло, он для себя вдруг выяснил, что молдаване в общении с ним «тормозят». Мы вместе посмеялись, потом я предложил ему вспомнить себя на первом курсе и мы снова похохотали.

Так что с первого курса Коля стал моим хорошим другом, мы до сих пор поддерживаем отношения, но сейчас не об этом.

И наконец, в-четвёртых, Коля умел хорошо петь, играл на гитаре, знал много молдаванских и украинских песен. Как-то так получилось, что в нашем взводе только Коля и я более или менее прилично играли на гитаре. У меня была своя, привезённая из дома, а Коля брал гитару в третьем взводе. И мы с ним в две гитары, в классном помещении дуэтом исполняли протяжные песни, а ребята, не ушедшие «в увал», пили чай и слушали наши концерты. Так продолжалось до ноября.

Где-то в конце октября меня вызвал наш ротный и прямо спросил, почему, мол, не увольняюсь. Я тогда ещё удивился, а что «увал» — это обязательно? Он тогда мне объяснил, что не понимает, какие причины держат меня в ОУБе. По службе ко мне вопросов пока не возникало, по учёбе тем более. Форма у меня после первого (и единственного!) вылета из строя увольняемых всегда была отглажена, ботинки начищены, чехол на бескозырке белоснежный, уставной галстук для бушлата и шинели подшит свежим подворотничком. Почему не увольняюсь?!

Пришлось объяснять, что мне ещё с детства не интересно тупо шляться по улицам. Родственников и знакомых у меня здесь нет, напрашиваться к гости не приучен. Кроме того, у меня есть чем заняться в ОУБе — учёба и гитара.

Но кэп не отставал. Пришлось признаться, что первые два месяца моё жалкое семирублёвое денежное довольствие благополучно «уплывало» в первую же ночь после получки. А поскольку на флоте не п…здят, а проё…вают, уж извините за точность и грубость выражений, то и жаловаться не на что. Подозревать кого-то я не видел смысла, ну, в самом деле, не проверять же карманы у всех одноклассников. Поэтому выходить «за забор, на волю» я не торопился. Зато, если мне действительно понадобится, то ротный будет знать, что раз прошу, значит надо. На том и договорились

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

12

Курс молодого бойца

13

Флотские ботинки