Майские страсти

Фёдор Маслов Маслов, 2014

Жажда страдания ведёт героев то нравственному падению, то к воскрешению. И каждый сам находит свой путь и свои ответы на вопросы: может ли быть бог воссоздан на человеческом уровне? и может ли идеал быть в рамках адекватных норм на этом уровне?

Глава 2. Мальчишник. Акт второй. С девушками

Открыл хозяин. Сразу раздались девичьи возгласы, стук каблуков и ругательства. Были слышны женские голоса. Одна из девушек настойчиво уговаривала другую войти.

Алина вошла в комнату. Она держала за руку сопротивлявшуюся двоюродную сестру Настю.

Невеста усадила её на диван. Настя была тоненькая блондинка среднего роста с чёрными, по-азиатски расположенными глазами. Смешение татарской кроткой прелести со славянским холодным, надменным изяществом составляло главную остроту её привлекательности, возможно слегка ненавязчивой, знание напрасной тонкости которой отражалось на характере. Настя явно боялась сестреу. Даже несмотря на то, что той было на три года меньше. Алина к девятнадцати годам полностью овладела чувствами родственницы, не подозревая того, что Настя только притворялась в своём страхе перед ней.

Сходства между ними не просматривалось никакого. Разные взоры, движения, повадки. Алина была совсем низкого роста, но ей всё равно как-то удавалось глядеть на сестру свысока, почти прикрывая светло-голубые глазки ресницами.

Даже отбрасывая в сторону её рост и худобу, можно было подумать, что Алина походила на дюймовочку: тонкие губы, маленький остренький нос, кукольные ручки и пальчики, покорное наклонение головы. А в глазах напротив: буря, пламя, бунт.

На ней было короткое, лёгкое белое платье. Алина поправила рукой длинные тёмно-русые, почти чёрные волосы и вскрикнула:

— Здравствуйте, мальчики!

Ту же Настя вскочила и двинулось было к выходу, но сестра толкнула её к дивану. Та уселась. Настя явно была одета наспех: в старой чёрной футболке и чёрных джинсах. Волосы растрепались, что её удивительно украшало. Она, зная это, их нарочно не расчёсывала, придавая себе вид немного отвлечённый. Настя подобрала губы и плотно сжала их, ещё сильней похорошев. Она, как и Алина, выглядела абсолютной красоткой, но её прелестью трудно было наслаждаться. Сверкало в ней что-то тихое, покорное, несмелое, семейное. В таких красавиц или не влюбляются вовсе, или влюбляются, но слишком поздно.

— Празднуете? — мило наклонила головку Алина.

— Ты что тут делаешь? Кто тебя звал? — будущий муж подкрался к ней сзади и схватил за локоть.

— Ладно, не суетись. Сел, я сказала!

Он чуть ли не галопом бежал к креслу.

— Ух ты!..

Алина взяла полный бокал шампанского и разом выпила.

— На счастье!

И разбила о паркет.

— Слушайте меня. Извините, конечно, что помешала. Может, дважды помешала? Я никого не опередила? А? Надеюсь, что нет

— Ты что тут вытворяешь? — жених встал, но тут же его повело назад и он, хмельной, рухнул на прежнее место.

— Сиди и не возникай! Мальчики я должна обратиться к своему женишку. Дружок мой, у нас ничего не получится. Свадьбы у нас с тобой не будет. Ни завтра, никогда.

— Ты что вытворяешь? Кто разрешил? Кто подсказал?

— Кто это чихает? Ты, что, пьяный? Или дурак?

— Тебя точно кто-то научил.

— Какая дурь!.. От кого же ещё я её могла услышать!

— Брат, что ли, твой? Он..

— Нет, ты точно дурак. Брату моему ты до неинтересен. Можешь мне верить.

Бывший жених до того испугался, что начал без остановки чихать. Алина сурово-серьёзно взглянула на него:

— Да он и вправду чихает.

Она повела головой, её густые прямые волосы откинулись назад, оголив глянцевые плечики.

— Андрей, почему ты на меня смотришь, как будто я на тебя смотрю, — она по-прежнему уничтожала взглядом хозяина квартиры. В глазах полыхал лазурный огонь. Алина и не взглянула на Андрея. Она начинала успокаиваться.

— Вот так лучше. Хотя ты такая злая, когда не ругаешься, — прошептал Андрей.

— Ладно, с тобой потом. Помолчи сейчас. С тобой потом поговорю. Тебе ведь, наверное, есть, что мне сказать. Или нет? Есть? Какое-то недавнее приключение… Ой, даже вчерашнее, ещё не забылось. Мне будет интересно. А теперь ты, подвенечный. Как себя чувствуешь?

— Да… Ди… Мы… — он пытался что-то выговорить, но всё чихал и чихал, не справляясь с неожиданной напастью.

— Ты не волнуйся. Да, я так веду себя. Ты хорошо, а я плохо, чтобы ничего общего у меня с тобой не было. Ты уж не обижайся.

— Оставь его, — молил, как за себя, Андрей.

— Не кричи на меня! — она первый раз к нему повернулась с самым хищным за прошедшие минуты выражением лица. — Я тебе сказала, что с тобой потом. И не приставайте ко мне. Почему хоть вокруг меня одни кретины? Убежать бы, — после таких выпадов её можно было бы посчитать за безнадёжную грубиянку, если бы не её полное равнодушие к собственным выходкам.

Сестра почти дрожала. В ней угадывалась мучительнейшая скорбь от бездействия.

— А это у тебя всё спонтанно. Но опять как-то ненатурально, — протянул Дмитрий.

— О, ещё один проснулся.

— Мы и не засыпали, — вставил Андрей.

— Что касается тебя, то ты выглядишь намного лучше, когда спишь, — Алина сильно сжала кулачки и ехидно засмеялась. Она явно мстила Андрею за то, что Дмитрий её перед ним унизил за полминуты до этого.

Кроме хозяина до смерти испугался и отупел Мелюков. Пьяный, он думал, что незаметно встанет и уйдёт, как-нибудь по-тихому, бочком протиснувшись между закипевших интриг. Мелюков проплыл вдоль стола и направился было к двери.

— Куда? Стоять! На место! Все на месте!.. — Алина загородила ему путь рукой, погрозила пальцем, и он пошёл к креслу.

Тут вскочил бывший жених.

— Ты! Ты моего друга… — он как-то невпопад перестал чихать.

Жених бывший, казалось, решился на атаку, приблизился к бывшей невесте, но она ладонью ударила его в грудь так, что тот чуть не свалился с ног.

Алина громко задышала. Её грудь волновалась, губы порозовели, она оскалилась, но это был оскал ангельский, если позволительно кощунствовать; оскал уставшей богини; оскал разъярённой, свергнутой королевы. Её лицо и теперь ничуть не изменилось: форма его ни овальная, ни круглая, идеальная; всё та же матовая белизна кожи, всё те же сизые, едва заметные венки на висках, всё та же небесная лазурь глаз; лазурь той часть неба, которая прилегает к солнцу; лазурь еле приметная; лазурь светло-бело-голубая; лазурь, разливающаяся над нами лишь в самые знойные дни.

— Разве можно бить человека? Уж не лучше ли его убить, чем бить? — до того робко-неожиданно спросил Андрей спросил, что все чуть не рассмеялись.

— Я, может, жду, когда он ответит.

— Если не подлец, то не ответит. Как Христос должен… Только не подставлять. Подставлять щёки — это грех. Зачем провоцировать человека на повторное преступление? Нужно целовать руку, которая бьёт. Она бьёт, потому что не знает ласки; узнает ласку и перестанет бить.

— Сестрица, что скажешь?

Но Настя молчала. Её лицо вытянулось, изображая подобие удивления.

— Подожди, — попросил Дмитрий и обратился к Андрею. — Как Христос, говоришь?..

— По-другому.

— А если эта рука потому и бьёт, назло бьёт оттого, что её целуют?

Андрей сделал вид, что не будет отвечать.

— Я думаю, ты руку не целовал, потому что она не била. Не хочешь — не говори, не надо… Молчи. Пощёчину простить легче, чем пощёчинку. А то… Руки… Щёки… Красивый жест, удобная позиция не более того. И у него, и у тебя. Красивый жест, и всё.

Алина невольно хихикнула. Она чувствовала, что замысел, уже давно изглодавший её душу, вот-вот должен был осуществиться.

Алина смотрела то на сестру, то на Андрея. Будь её воля она бы глядела на них одновременно.

— Встань, — Алина вдруг подошла к Андрею.

Он поднялся и получил оглушительнейшую пощёчину. Поначалу Андрей растерялся, но затем сел и махнул рукой:

— Этого ты, может быть и не хотела. А так только… Для смеха…

Алина топнула ножкой и чуть его опять не ударила.

— Мне кажется, ты уже заранее раскаялась. Непременно раскаялась ещё перед тем, как ударила. Потому и ударила, что думала, что после этого станет легче.

— Нет, — Алина удивительно спокойно пожала плечами и усмехнулась.

— А я говорю, что да.

— А я говорю тебе, что нет. Ты раскаялся до того, как сказал мне.

— Смешная ты. А мне больно за тебя.

— Отстань. Привязался.

Удивительно, но, несмотря на грубый тон Алины, Андрею показалось, что она была необычайно довольна его ответами. Их друзья это заметили и чрезвычайно удивились. Но было ли здесь что-то чудесное? Есть люди, которые угадывают самые потаённые чувства даже незнакомцев не из какого-то пророческого дара, а только потому, что и сами когда-то испытывали подобные ощущения.

— Я тебя предупреждаю раз и навсегда, — после дрожащей паузы заявила Алина, — чтобы ты не ввязывался со мной в такую игру… Потом не жалуйся.

— А что же будет?

— Плохо тебе будет. Вот что.

— А конкретнее…

— Тебе до того будет плохо, что мне придётся убежать. Мне придётся бежать, чтобы не сделать чего-нибудь плохого, потому что я не смогу отвечать за свои поступки. Учти это. И тебе будет плохо, если я не смогу сдержаться.

— Тут проблема… Бежать нужно не от чего-то, а к чему-то; бежать нужно не от тьмы, а к свету.

— Ладно, заткнись. У меня сейчас нет времени ругаться с тобой.

Алина вяло махнула рукой, как бы нехотя и даже на миг улыбка нарисовалась на её бледном оживлённом личике.

Андрей отвернулся. Алина довольно сильно ударила себя кулачком в бедро за то, что едва не рассмеялась.

Бывшая невеста разместилась в кресле. Напряжение ненадолго погасло, и от этого стало легче и свободней всем, кроме неё.

Взглянув на сестру, она как будто нашла выход и приободрилась. Алина начала говорить спокойно и прямолинейно, явно пытаясь не увлечься и не разволноваться:

— Я вот смотрю на женишка своего… бывшего и думаю, так настойчиво думаю… А что, если я захотела над ним посмеяться ради одного только издевательства? Или из-за привычки? Ладно бы я в этом случае заранее всё задумала… А то нет… Этого даже предполагать нельзя. Я бы никогда до этого не дошла. Душой бы, правда, могла дойти, да вот разум бы отстал. Точно бы отстал. Но всё это может так выглядеть, если вы, конечно, не подозреваете, что я сегодняшнее наделала случайно или даже лучше сказать, спонтанно, да ещё и исподтишка. Такой разворот, кстати, мог бы быть очень в тему… Жених-то мой как раз этого и заслуживает, хотя я его не упрекаю и ни в коем случае не мщу, боже упаси, я его и не уважаю настолько… чтобы мстить. Так вот, исподтишка… Он ведь и хамит исподтишка, и любит исподтишка, и всё делает исподтишка. Ну вот, я могла поиздеваться над ним, зная это. Ох, будьте уверены, я знаю это, но я не издеваюсь над ним. Точнее, издеваюсь, но не из-за этого. Я вот сюда шла… Эту тащила за собой, — она небрежно кивнула в сторону Насти, брезгливо жуя виноград, — и мечтала: как было бы круто мстить за грязь какую-нибудь, причём такую… не очень вонючую. Аж замечталась, почти до слёз. И вдруг стало обидно, что это невозможно. Я шла и видела, как листочек зелёненький с ветки вдруг опускается в лужицу. В майский вечер. Почему он сорвался? Заболел?.. А рядом море сухого асфальта. А почему в лужицу?.. Да потому что ему так хочется, потому что никто, кроме него, не может понять, почему он туда падает. Что я? Я не мстила бы жениху. Даже если бы хотела. Я просто так, ради того, чтобы это было…

— Ну это уже психушка какая-то, — отвернулся Андрей и начал всматриваться в глаза Дмитрия, угадывая его домыслы.

— Что же он скажет? — спросила Алина. Она вдруг тоже стала ожидать чего-то от Дмитрия.

— А по-моему… Это не психбольница, — резко, с оттенком воинственности сказал он.

— Как?

— Я серьёзно…

Алина удивилась и на мгновение сбилась с того ритма игривости, с которым разговаривала до этого.

— Ясно… Нет, я-то знаю, что ты имеешь в виду, но ты объясни. Мне интересно, как ты собираешься в этом блудить.

— Смотри. Это не дуралейство и не безумие, это, что называется, беситься от жиру. Поняла?

— Фу, это грязно.

— А ты точно поняла?

— Поняла.

— А теперь смотри дальше. Можно говорить о каких-то чертях и быть сумасшедшим на самом деле. То есть таким, как, знаешь, наполеоны, ленины, гитлеры в дурдомах. Вот эти больные, но в другом роде. В самом настоящем роде, в самом первом. Им кажется, что вокруг них злые духи летают и всё такое прочее. А можно говорить о демонах и не быть дурачками. Вот эти-то безумцы, так сказать, от безделья. Или от избытка. Только у тебя другой избыток.

— Да,.. Избытки у нас с тобой разные, — рассердилась Алина, но словно не на Дмитрия, а на избытки.

Андрей вздумал вскочить, но растерялся, быстро проговорив:

— Тут уже мистика какая-то.

— Точно, — ухмыльнулся Дмитрий якобы дождавшись именно такого определения.

— Я ведь пошутил. — — А я почти нет. Это полумистика. Без сатаны с крыльями и пастью змеи, без демонов с кровавыми клыками, как у волков.

— То есть самая страшная полумистика, да? Попробуй сказать, что нет.

— Самая страшная. Тут и человек, как дьявол, и дьявол, как человек.

Настя, якобы чтобы отвлечься и успокоиться начала креститься. На неё, как нарочно, никто не смотрел. Она достала из-под футболки крестик и пыталась целовать его, почти всякий раз промахиваясь: до того она обезумела от страха и стыда. Щёки её горели. Настя приготовилась к самому страшному. Смущение было её и девственное, и бабье. Глаза наполнялись слезами.

— Про Бога-то забыли, — кашлянул как-то по-старчекси, по-схимнически Андрей.

— Бог, может быть, для всех один; а вот дьявол у каждого свой, — Дмитрий пробормотал куда-то в глубь себя, в пучину своей души; пробормотал низко и отчаянно.

— Не хочешь ли ты сказать, что… Ты и сам… Ну того? — так рьяно встрепенулся бывший жених, что и почти протрезвел, и позабыл про размолвку.

— Что того?

— Ну, в некотором смысле, того?..

— Дьявол, что ли?

— Ага.

Дмитрий хрипло захохотал.

— А ведь ты угадал, — сказал он раненым, облитым кровью голосом. Его лицо постепенно принимало прежний вид сурового, но отчего-то неуверенного могущества. — Я — дьявол, но я в него не верю.

— И ты необыкновенный какой-то? В смысле, у тебя дьявол свой, особенный?

— Конечно.

Дмитрий расслабленно опрокинулся на спинку кресла и развёл руками. Он сознательно выглядел всё глупее и глупее, точно удивляясь, как раньше с ним об этом нее говорили и как могли усомниться в его словах. А в них уже, словно никто и не сомневался…

— Свой мир, свои видения. Понимаю, — хозяин задумчиво закивал.

Алина влажно цокнула языком:

— Да он смеётся над тобой.

— Друзья, разве я смеюсь? Разве так над друзьями смеются?

Хозяин медленно подвинулся ближе к краю кресла. Все его движения и изменения в лице обнажали неожиданную, немного трусливую заинтересованность.

— Раз не смеёшься… Может расскажешь что-нибудь такое…

— Что именно?…

— Ну что-нибудь страшненькое, голливудское, демонское.

Дмитрий взял полный бокал со стола:

— Что-нибудь кровавое, убийственное?

— Ножевое.

— В красках? — он нервно вращал бокал в руке.

— Да. Если есть и фотографии в телефоне, то…

— А. может быть, смогу и с фотографиями. Ладно. Сами захотели.