Парень без понедельника

Хван Хи, 2015

Ранним утром в круглосуточный магазин на окраине Сеула входит девушка. У нее разбит нос, щека порозовела, как от удара, на внутренней стороне бедра сквозь синяки виднеются татуировки. Этой девушке, Ко Ынсе, предстоит пережить еще не одно утро субботы, провалившись во временную петлю из воскресенья назад в субботу 7 июня. За восемь суббот она станет участницей ужасающих событий, попытается спасти жизнь девушке, раскроет убийцу и тайную секту, обретет настоящих друзей, влюбится и примет себя такой, какая она есть.

Воскресенье

Под разбитым носом запеклась кровь. Одна сторона бледного лица порозовела, как после сильной пощечины, взгляд был встревоженный, словно она сбежала от чего-то ужасного. На заплаканном лице изогнулись в презрительной усмешке алые губы. На торчащих из-под шорт тощих ногах виднелись покрытые корками шрамы и темно-синие следы синяков.

Она зашла в круглосуточный магазин. Часы на стене напротив входа показывали 7 часов 35 минут. Было утро понедельника.

Перед кассой выстроилась очередь из пяти-шести человек. Когда Ынсе вошла, продавец слегка скосил взгляд в сторону двери, и она, закусив губу, как можно скорее отвела глаза. Он снова переключил внимание на телевизор. Посетители, к счастью, тоже были увлечены происходившим на экране и не обратили на Ынсе никакого внимания. Успокоенная этим равнодушием, она направилась к витрине с напитками.

Взяв бутылку воды, она сразу же с жадностью начала пить. Когда в бутылке осталось не больше половины, Ынсе закрутила крышку и убрала ее в карман куртки. Затем она направилась к стойке с лекарствами, где взяла пластырь. Приклеив его на разбитую переносицу, она направилась к кассе, чтобы расплатиться.

Когда Ынсе двигалась, на покрытой ушибами внутренней стороне бедра то и дело показывались тату-надписи на английском: “Time travelling” («Путешествую во времени»), “I am a girl” («Я девушка»), “The fucking ugly life” («Эта гребаная уродская жизнь»), на затылке неровно обрезанные в градуированное каре волосы свисали, словно крылья черной птицы. По мере того как очередь сокращалась, Ынсе все сильнее закусывала губу.

И продавец, и покупатели завороженно смотрели утренние новости.

— Найдена шестая голова…

Диктор говорил о серийных убийствах, совершаемых так называемым Ангелом-карателем. «Уже шестая…» — про себя удивилась Ынсе. Внизу экрана показали лицо жертвы.

Доставая из кармана бутылку, чтобы расплатиться, Ынсе бросила рассеянный взгляд на фотографию.

— В пакете с шестой головой было обнаружено кимчи.

Бледное лицо девушки окаменело. Ресницы, окаймлявшие черные глаза, задрожали.

«Не может быть…»

Услышав о том, что голова жертвы была найдена в пакете вместе с кимчи, Ынсе прикрыла рот рукой и резко отшатнулась. Бутылка выпала из ее рук и с гулким звуком ударилась об пол. Продавец и несколько покупателей обернулись в ее сторону, но быстро потеряли интерес и перевели глаза обратно на экран.

— Жертва — некая Ким, владелица ресторанчика неподалеку от Университета иностранных языков. Она была членом защищающей права ЛГБТ организации «Нормальные сердца» и занималась подготовкой первого в Корее фестиваля квир-культуры. В черном полиэтиленовом пакете, в котором была обнаружена голова, содержалась оставленная убийцей записка, обвиняющая жертву в том, что она «осквернила имя Божье». Напоминаем, что полиция открыла горячую линию для звонков по делу Ангела-карателя. Анонимные сообщения тоже разрешены.

Тело, лежавшее в ванной под черным пакетом, принадлежало шестой жертве? Это значит, отец — Ангел-каратель? Хотя она знала, что и черный полиэтиленовый пакет, и отрезанные головы были почерком Ангела, в тот момент Ынсе была как будто не в себе и даже не задумалась, что отец может быть с этим как-то связан. Ее ярко-алые губы задрожали. Ей стало нечем дышать.

Она выскочила из магазина, согнулась пополам, и ее вырвало с такой силой, что казалось, все органы вот-вот выскочат наружу.

— Внемлите истине Евангелия, смойте грехи кровью Иисуса и поверьте в него, — донесся до нее приближающийся голос.

Едва Ынсе немного пришла в себя и начала подниматься, как ей в лицо подсунули флаер: «Гей-бар, хост-бар, клуб для трансгендеров, 25 % мультискидка». Эти рекламные листовки — грязные, растоптанные и порванные — выглядели так, будто проповедница их где-то подобрала. «Говорит про Евангелие, но сует флаеры со скидками в гей-бары… Что за чушь?» — удивилась Ынсе.

Проповедницей оказалась невысокая худая женщина лет пятидесяти, с короткими, выкрашенными в красный волосами. На бледном, словно у гейши, лице выделялись красные тени на веках и накрашенные ярко-алой помадой губы. Она походила на сумасшедшую, сжимая в руках что-то напоминающее коробку из-под печенья и ворох смятых газет и листовок, которые выглядели так, будто она вытащила их из мусорки.

— Тебе надо поверить Иисусу. Тогда обретешь Спасение и попадешь в Рай.

Проповедница пристально уставилась на Ынсе. На ее веках можно было заметить шрамы от пластической операции — она сделала себе двойное веко. Было что-то угрожающее в ее горящем взгляде, отчего Ынсе невольно отступила назад. Вероятно, она показалась проповеднице легкой жертвой, так как та встала напротив и схватила ее за руку.

— Не хочешь? В Рай, спрашиваю, не хочешь?

— Отпустите! — выкрикнула Ынсе.

— Ты, невежда, не понимаешь, как страшен Ад. Покайся в своих грехах, и обретешь Спасение!

Проповедница вновь крепко схватила за руку вырывающуюся Ынсе. Та не смогла сдержать подступившую волну гнева.

— Вот сама и спасайся! Отправляйся в свой рай, а меня отставь в покое! Поняла?

Сотрясаясь от ярости, Ынсе орала как сумасшедшая. Ей едва удалось подавить отвратительное желание броситься на проповедницу и убить ее. Неизвестно, какая у нее история, что ее сделало такой… С другой стороны, Ынсе и не хотела знать, не хотела испытывать сочувствие. Достаточно ей религиозного фанатика-отца.

Ранее такая воодушевленная, проповедница под напором Ынсе как-то съежилась, рот ее искривился в жалостливом выражении, будто она вот-вот заплачет. Словно это она тут жертва.

— Не иди за мной! А не то убью! — прокричала Ынсе.

Вероятно, почувствовав, какой чудовищный гнев охватил Ынсе, проповедница осталась стоять на месте.

«Почему такое все время происходит со мной? Да оставьте меня уже в покое!» — в отчаянии подумала Ынсе.

Она всегда старалась жить тихо, боясь обидеть кого-то и не желая, чтобы обижали ее, но почему-то другие без угрызения совести постоянно причиняли ей боль. В таких обстоятельствах всегда кто-то страдает, и почему-то все раны всегда доставались Ынсе. Со временем, однако, ее кожа как будто загрубела, покрывшись плотными корками мозолей. Места для новых, кажется, уже не осталось.

* * *

Позже в метро Ынсе какое-то время, глядя на рельсы, размышляла о том, насколько просто было бы умереть, и о том, как страшно все-таки прыгнуть, как вдруг осознала, что находится на станции «Университет иностранных языков». По новостям сказали, что шестая жертва держала ресторанчик где-то неподалеку. Ынсе пришло в голову, что здесь можно встретить полицейских или родственников убитой. Решив, что не стоит задерживаться на этой станции, она было поднялась, как вдруг услышала всхлипывания и инстинктивно обернулась.

Рядом на лавочке плакал какой-то мужчина, на вид лет двадцати пяти. На нем были кроссовки, голубые джинсы и белая рубашка, рукава которой были закатаны до локтей. Он закрывал лицо руками, пытаясь скрыть свои слезы, но усилия были тщетны — не заметить это было невозможно.

То ли она заразилась, глядя на то, как сотрясаются от рыданий его плечи, то ли у нее самой еще остались слезы (хотя ей казалось, что она выплакала их все), но Ынсе снова чуть не заплакала.

Несколько часов назад отец вышел из ванной с пакетом с отрубленной головой, сел на мотоцикл и растворился в рассвете. Когда рев мотора за окном затих, Ынсе подумала, что теперь можно сбежать, но стоило ей вспомнить, как она, словно в припадке, разрезала на части тело, по лицу потекли слезы. Ее несколько раз вырвало, после чего она окончательно разрыдалась. Она плакала так долго и так сильно, что тогда казалось: она истратила весь свой запас слез. Однако, видимо, остались еще.

«Черт, обещала же себе плакать только в одиночестве», — проворчала Ынсе про себя и перевела все еще застилаемые горячими слезами глаза на молодого человека.

В этот момент раздалось оповещение о том, что скоро приедет поезд. Ожидавшие на скамейках пассажиры начали подниматься. Когда молодой человек повернул голову в сторону платформы, Ынсе удалось рассмотреть его лицо — у него были приятные, правильные черты.

С гудком прибыл поезд. Ынсе заметила, как печаль на лице молодого человека внезапно уступила место какому-то другому чувству. В этот момент она почему-то с удивительной ясностью поняла, что он совершит самоубийство. Охваченная этим ужасным предчувствием, Ынсе бросилась в его сторону.

* * *

Единым комом они рухнули на платформу. На какое-то время Ынсе, кажется, потеряла сознание, а как только пришла в себя, увидела, что молодой человек лежит, распластавшись на полу, и все внимание направлено в их сторону. Повернули головы даже те, кто ждал поезда на другой стороне платформы. Позади с грохотом остановился поезд. Пытаясь понять, что случилось, пассажиры выглядывали наружу, прилепившись к окнам, словно улитки. Их белые лица, на которых сливались все черты, выглядели угрожающе.

— Все в порядке? — прокричал кто-то из подбежавших дежурных по станции. Один из них просвистел в свисток, наводя порядок в сформировавшемся хаосе.

Пассажиры в вагоне отодвинулись от стекол, и их удушающее внимание схлынуло. Ынсе наконец вернулась в реальность.

Пытавшийся покончить с собой молодой человек, словно мертвый, недвижимо лежал на полу и беззвучно плакал. Почему он хотел совершить самоубийство? Это ведь она думала о том, чтобы прыгнуть…

Дежурный по станции поднял юношу и усадил.

— Извините, — едва слышно пробормотал молодой человек.

— Нельзя таким молодым сдаваться. Кто из нас хоть раз не хотел это сделать? Бывает, по нескольку раз в день отгоняешь такие мысли. Потому что думаешь о семье.

В ответ на теплые слова дежурного глаза молодого человека снова наполнились слезами.

На перрон выбежал машинист поезда. На его лице смешались облегчение и гнев.

— Ох… Ну как так можно…

Перепугавшийся машинист приложил ко лбу тыльную сторону ладони и застыл, будто утратив дар речи.

Только тогда молодой человек медленно поднялся и, опустив голову, извинился перед машинистом.

— Да что мне от ваших извинений… Пять лет мучаюсь кошмарами. В этот раз точно брошу это все. Ей-богу, брошу. И почему все они, чуть что, бросаются под поезд?

— Наверняка была причина. Должно быть, ему было очень тяжело. В любом случае хорошо, что он не погиб.

— И не говорите. Пять лет назад здесь прыгнула пьяная девушка. Ее не смогли остановить, и она умерла. После этого каждый раз, как сажусь за пульт…

Охваченный внезапно нахлынувшими воспоминаниями, машинист резко оборвал себя и вернулся в кабину.

* * *

Разошлись подбежавшие в тревоге дежурные и медики, отправился простоявший дольше обычного поезд. На платформе остались только молодой человек и Ынсе.

Попытка сдвинуться с места отозвалась резкой болью в коленях. На них, остро выступавших на тощих ногах, расцвели багровые синяки. Хромая, Ынсе дошла до скамейки и села.

Мужчина стоял в какой-то неловкой позе, словно не знал, куда себя деть, и без выражения смотрел на Ынсе.

«Хочет извиниться? — размышляла девушка. — Или, наоборот, обвинить в том, что я не дала ему прыгнуть? Или, может, он меня сейчас изучает, прищурив глаза, потому что что-то в моей внешности показалось ему странным? Если так, то скоро он потеряет интерес. Как же меня достали такие взгляды…»

В груди поднимался гнев. Хотя она старалась не смотреть в его сторону, он все это время не сводил с нее глаз. В конце концов Ынсе собралась с силами и вопросительно взглянула на него. Он не реагировал. Он смотрел на нее с нечитаемым выражением, и казалось, что, хотя глаза его прикованы к Ынсе, он ее на самом деле не видит. Он смотрел ей прямо в лицо, но мысли его будто витали где-то в другом месте. В этом взгляде Ынсе увидела боль от утраты. На его лице по-прежнему виднелись невысохшие дорожки слез, и Ынсе, внезапно смутившись, отвернулась. Он вернулся к скамейке, на которой сидел до того, как все это произошло. После сообщения о том, что движение восстановлено, заиграло оповещение, извещавшее о прибытии поезда.

— Послушай… — молодой человек наконец обратился к Ынсе.

В этот момент раздался звонок ее мобильного. Странно, она вроде бы ставила на вибрацию. Как он мог звонить? Трыыынь. Трыыынь. Это был звук ее обычного рингтона. Молодой человек, который только набрался храбрости заговорить, опустил взгляд и тихо сидел, намереваясь, по-видимому, дождаться, когда Ынсе закончит разговор.

Это, несомненно, отец. Он, должно быть, пришел в ярость, увидев, что «этот сукин сын» поджег дом и сбежал, и теперь будет, брызжа слюной, грозить убийством. «Сукин сын» — это она.

Ынсе достала телефон, намереваясь бросить его на рельсы, как вдруг застыла, удивленно уставившись на экран, на котором высветилось совсем другое имя контакта. Подумав, что ей могло показаться, она посмотрела еще раз. Ей звонил не отец, это была мама.

Мама, которая попала в аварию по дороге в аэропорт и погибла на месте.

Должно быть, отец сохранил ее мобильный. Раз Ынсе не отвечает на его звонки, он решил выследить ее, позвонив с телефона матери. Но, как ни страшно ей было быть пойманной отцом, Ынсе все равно нажала на кнопку «принять».

С другого конца послышался перемежаемый помехами женский голос. Это был не отец. Голос точно принадлежал женщине и очень походил на мамин. По спине Ынсе побежали мурашки. Мама же умерла. Ынсе понимала, что это невозможно, но все равно не могла подавить слабый голосок надежды. Она раскрыла дрожащие губы и выдавила:

«Мааам…?»