Душой уносясь на тысячу ли…

Цзи Сяньлинь

В воспоминаниях известного китайского лингвиста, палеографа, индолога Цзи Сяньлиня (1911–2009), написанных в виде эссе и литературных зарисовок, представлен личный взгляд автора на события XX века, происходившие в Китае, Европе и России в эпоху великих потрясений. Социальные процессы привлекают внимание ученого не только своей исторической значимостью, но и другими сторонами – бытовой, эстетической, эмоциональной, детальное описание и субъективная оценка которых сами по себе могут стать полноценным объектом кросс-культурного исследования. Для широкого круга читателей. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

В Швейцарию

Шестого октября 1945 года я покинул Гёттинген и на джипе отправился в Швейцарию.

Откуда взялся автомобиль? Это довольно занятная история. Я уже упоминал, что транспортная система Германии была совершенно разрушена, и нам надо было искать машину, чтобы добраться до Швейцарии. Мы с Чжан Вэем подумали об американской армии, некоторые части которой еще оставались в Гёттингене, хотя управление городом уже перешло к англичанам. Мы пришли в военную администрацию (именно так она называлась), где встретились с капитаном Уоткинсом (Watkins), и он очень любезно обещал помочь. Отъезд назначили на шестое октября. Когда этот день наступил, приехала машина с водителем-французом и сопровождающим — майором американской армии, который решил воспользоваться возможностью увидеть Швейцарию. Солдаты и офицеры американской армии имели право ездить туда по личным делам только отслужив определенный срок, так что подобный случай выпадал нечасто. Наш майор не хотел упускать такую оказию.

Уезжали из Гёттингена шестеро китайцев: семья Чжан Вэя — три человека, семья Лю Сяньчжи — двое, и я.

После сутолоки и неразберихи мы разместились, машина тронулась, набрала скорость и наконец помчалась по славящейся на весь мир государственной скоростной трассе — автобану. Я оглянулся на остающийся позади университетский город, и словно заранее приготовленная, у меня вырвалась строка из танского стихотворения: «Дерево, под которым сидел, как посмотришь назад — словно милый покинутый дом». Будто впервые я разглядывал убегающие деревья, а машина мчалась все быстрее и быстрее, и постепенно очертания города становились все менее четкими, пока совершенно не пропали из виду.

Больше у меня не было ни душевных сил, ни желания растравлять печаль расставания. Покрытые деревьями холмы и малахитовые воды озер по обеим сторонам дороги полностью завладели моим вниманием. Стояла золотая осень. Шесть лет шла война, но лес на холмах не пострадал и был по-прежнему пышным и густым. Каждый год в Гёттингене я любовался пестрым многоцветьем осенних рощ, вот и теперь эта красота была перед моими глазами; из быстро мчащейся машины этот постоянно меняющийся вид радовал взор. Однако, когда мы въехали в довольно большой город, то перед нами снова оказались руины домов, ранившие сердце. Настроение постоянно менялось, как прилив и отлив: то радостное и приподнятое, то подавленное. Я не удержался и снова вслух произнес две строки:

Хуже всего одинокому дереву на равнине,

Когда закат окрасит красным ледяное небо.

Такие чувства были тогда у меня на душе.

Мы выехали из Гёттингена почти в полдень, а когда добрались до Франкфурта, уже стемнело, и нам пришлось заночевать. Возможно, сопровождавший нас майор американской армии рассчитывал именно на это, потому что во Франкфурте находился штаб американских войск в Германии, и с ночлегом и питанием проблем не было. Мы остановились в специальной гостинице для американских офицеров, которая называлась «Четыре сезона». Управлявшие гостиницей американцы были очень дружелюбно настроены, приготовили нам прекрасный обильный ужин, накормили до отвала. Тут надо сказать, что мы все были тогда практически нищей братией: американских банкнот у нас не было, немецкие вроде бы отменили, словом, денег ни гроша, и тем не менее нас настолько радушно приняли, что это не могло не вызвать благодарности. Американцы по натуре легки на подъем, энергичны, даже с избытком, не слишком (как кажется на первый взгляд) серьезны. Гостиница отнюдь не отличалась тишиной и спокойствием, однако нам было весело, и мы отлично провели вечер.

Утром следующего дня мы погрузились в машину и отправились в путь. Ниже привожу отрывок из моего дневника, запись от 7 октября 1945 года:

Мы ехали восемь с лишним часов на юг по государственной трассе. По пути не было городов, даже деревень мы видели немного. Дорога в основном шла по прямой, но в Мангейме мы заблудились и долго кружили, пока нашли выезд из города. Этот большой город разрушен почти полностью. Объехав Гейдельберг, увидели вдали синеющие горы. Во французской оккупационной зоне стало заметно меньше автомобилей. Собственно, и французских солдат в частях было мало, в основном встречались чернокожие и азиаты. В сумерках прибыли на границу между Германией и Швейцарией. Через французский контрольно-пропускной пункт проехали легко и думали, что никаких трудностей нас не ожидает и далее. Но, оказавшись на территории Швейцарии, много времени потеряли, разбираясь с визами, снова вернулись в немецкий Ленах, где остановились в гостинице для французских офицеров.

Так и прошел мой последний день в Германии. Думали, что попутный ветер наполняет наши паруса, но оказалось, что он дул как раз навстречу — на границе «сели на мель» и ни туда ни сюда; вполне понятно, что на душе было тревожно.

Наутро мы снова вернулись на границу Швейцарии, связались по телефону с китайским посольством и моим однокашником Чжан Тяньлинем. В любом случае назад пути не было, даже если бы мы захотели вернуться. Наше положение, конечно, нельзя было описать советом Сунь-цзы «разбить котлы и сжечь лодки» — лодок с котлами в наличии не имелось, но и отступать было нельзя, да и некуда. В итоге нам, можно сказать, повезло: швейцарская сторона разрешила въезд. Мы, группа китайцев, конечно же, чуть не прыгали от радости. А вот сопровождавших нас американского майора и водителя-француза в Швейцарию не пустили. Нам было очень неловко, мы чувствовали себя виноватыми перед ними, но сделать ничего не могли, только подарили им на память мелкие китайские безделушки, которые у нас были с собой. Мы и сами понимали, что это все чепуха. Люди встречаются и расстаются, как листочки ряски на поверхности бегущей воды — так же случайно и мимолетно. С двумя нашими приятелями — американцем и французом — мы провели вместе всего-то два дня, но, расставаясь, чувствовали настоящую грусть, а их лица запомнились нам навсегда.

Наконец мы окончательно простились с Германией и вступили на землю Швейцарии.