Бойцовский клуб

Чак Паланик, 1996

Это – самая потрясающая и самая скандальная книга 1990-х. Книга, в которой устами Чака Паланика заговорило не просто «поколение икс», но – «поколение икс» уже озлобленное, уже растерявшее свои последние иллюзии. Вы смотрели фильм «Бойцовский клуб»? Тогда – читайте книгу, по которой он был снят! Больше интересных фактов о творчестве автора читайте в ЛитРес: Журнале

2

Огромные ручищи Боба вдавили меня в темную ложбину между его огромными потными обвисшими титьками — огромными как сам Бог. Здесь, в полуподвальном помещении под церковью мы встречаемся каждый вечер: вот это Арт, это Пол, а это Боб. Широченные плечи Боба заменяют мне горизонт. Прямые светлые волосы Боба демонстрируют, что случится с вашей прической, если использовать гель для укладки волос в качестве бальзама: в природе таких прямых, густых и светлых не бывает.

Огромные ручищи Боба обнимают меня, а его ладонь, похожая на лопату, прижимает мою голову к титькам, украшающим с недавних пор его мускулистый торс.

— Все будет хорошо, — говорит Боб. — Ты поплачь!

Всем своим телом я чувствую, как внутри Боба окисляются питательные вещества.

— Может быть, у тебя еще ранняя стадия, — говорит Боб. — Может, у тебя всего лишь семинома. От семиномы еще никто не умирал.

Плечи Боба поднимаются в могучем вздохе, а затем опадают толчками. Поднимаются. Опадают.

Я хожу сюда уже два года каждую неделю, и каждую неделю Боб обнимает меня и я плачу.

— Ты поплачь! — говорит Боб. Плечи поднимаются и опускаются, а я всхлипываю им в такт. — Плачь, не стесняйся!

Большое мокрое лицо прижимается к моей макушке, и тут-то я обычно начинаю плакать. Я один и темнота кругом. Плакать легко, когда ты ничего не видишь, окруженный чужим теплом, когда понимаешь: чего бы ты ни достиг в этой жизни, все рано или поздно станет прахом.

Все, чем ты гордишься, рано или поздно будет выброшено на помойку.

Я один и темнота кругом.

Я не спал уже почти неделю.

Тогда-то я и познакомился с Марлой Зингер.

Боб плачет, потому что шесть месяцев назад ему удалили яички. Затем посадили на гормональную терапию, титьки у Боба выросли потому, что у него слишком высокий тестостерон. Если поднять уровень тестостерона в крови, то ваши клетки начнут вырабатывать эстроген, чтобы восстановить баланс.

А я плачу, потому что жизнь моя не имеет смысла и кончится ничем. Даже хуже, чем ничем — полным забвением.

Когда в крови слишком много эстрогена, у тебя вырастает сучье вымя.

Плакать легко, если знаешь, что все, кого ты любишь, когда-нибудь или бросят тебя, или умрут. Долговременная вероятность выживания каждого из нас равна нулю.

Боб любит меня, потому что он думает, что мне тоже удалили яички.

Здесь, в полуподвальном помещении епископальной церкви Пресвятой Троицы, заставленном клетчатыми думками из мебельного магазина для бедных, собрались двадцать мужчин и одна женщина. Они стоят парами, обнявшись, и, в основном, плачут. Некоторые стоят, полусогнувшись и прижавшись щекой к щеке, как борцы. Мужчина, оказавшийся в паре с единственной женщиной, положил ей локти на плечи — по локтю на каждое плечо, и рыдает ей в шею. Женщина же, склонив голову на сторону, выглядывает из-под его локтя и закуривает сигарету.

— Жизнь моя кончена, — рыдает Боб. — Зачем я только живу, сам не знаю.

Единственная женщина у нас здесь, в группе «Останемся мужчинами», в группе поддержки для больных раком яичка, курит сигарету, согнувшись под тяжестью партнера, и ее взгляд встречается с моим.

Симулянтка.

Симулянтка.

Симулянтка.

Черные тусклые волосы, короткая стрижка, огромные глаза, какие бывают у девочек в японских мультиках, бледная, как обезжиренное молоко, кожа, платье в темно-красных розах — я уже видел ее в прошлую пятницу в моей группе поддержки для туберкулезников. А в среду она была на круглом столе для больных меланомой. В понедельник я засек ее в дискуссионной группе «Твердая вера» для страдающих лейкемией. Изпод челки светится ее лоб — бледный-бледный, белый-белый.

У всех этих групп поддержки всегда такие бодренькие, ни о чем не говорящие имена. Вечером по четвергам я хожу в группу для паразитов крови, которая называется «Внутренняя чистота».

А та, где паразиты мозга, носит имя «Преодолей себя!».

И вот днем в воскресенье здесь, в полуподвальном помещении епископальной церкви Пресвятой Троицы, в группе «Останемся мужчинами!» я вновь встречаю эту женщину.

Но самое ужасное — я не могу плакать, если она рядом.

А я так любил безнадежно рыдать, спрятавшись между титек у Большого Боба. С утра до вечера — работа, работа, работа. И только здесь я могу позволить себе расслабиться, отпустить поводья.

Только здесь я чувствую себя человеком.

В первую мою группу поддержки я начал ходить два года назад, после того, как в очередной раз пожаловался врачу на бессонницу.

Я не спал уже три недели. И после этих трех недель я чувствовал себя как душа, отделенная от тела, в рассказах людей, переживших клиническую смерть. Мой терапевт сказал:

— Бессонница — это просто симптом. Дело не в ней. Попытайтесь понять, что у вас не в порядке. Прислушайтесь к своему телу.

А я просто хотел спать. Хотел, чтобы мне прописали маленькие голубые пилюли амитала натрия. Или красно-голубые, похожие на пули, капсулы туинала. Или ярко-алые таблетки секонала.

Мой терапевт посоветовал мне жевать валерьяновый корень и больше заниматься спортом. Там глядишь, и сон вернется.

Мое лицо стало походить на старую сморщенную грушу, меня принимали за воскресшего из мертвых.

Мой терапевт сказал мне, что если я хочу увидеть людей, которым на самом деле плохо, то мне стоит заглянуть в церковь Первого Причастия вечером во вторник. Посмотреть на паразитарные заболевания мозга. На болезни костной ткани. На органические поражения высшей нервной системы. На раковых больных.

Я последовал его совету.

В первой группе, которую я посетил, как раз проходило знакомство. Знакомьтесь, это — Элис, это — Бренда, а это — Довер. Все улыбаются, а в голове у каждого тикает адская машина.

В группах поддержки я никогда не называю своего настоящего имени.

Эту маленькую женщину, похожую на скелет, зовут Клои. У нее на заднице брюки обвисли печальным мешочком. Клои говорит, что из-за паразитов мозга никто не хочет заниматься с ней любовью. Она умирала уже столько раз, что сумма выплат по медицинской страховке составила семьдесят пять тысяч долларов, и все, чего ей сейчас хочется — это чтобы кто-нибудь ее трахнул. О любви и речи не идет: просто трахнул — и все.

Что может сказать в ответ мужчина, когда слышит такие слова? Вот вы бы что сказали?

Клои начала умирать с того, что просто стала ощущать постоянную усталость. А сейчас ей уже настолько на все наплевать, что она даже на процедуры не ходит. У нее дома полно порнографических фильмов.

Клои рассказала мне, что во времена французской революции аристократки — все эти баронессы, герцогини, маркизы, графини — которые сидели в тюрьмах, по очереди трахались с любым мужиком, которого пускали к ним в камеру. Клои дышала мне в шею. С любым мужиком. Интересно, кого к ним пускали? Да, забавно они время проводили.

La petite mort^[1]. Кажется, французы так говорят?

Клои говорит, что если мне хочется, то мы можем пойти к ней домой и посмотреть ее коллекцию порнографических фильмов. А еще у нее есть амилнитрат. И интимные кремы.

Если бы такое мне сказала любая другая женщина, эрекции не миновать. Но Клои больше всего походит на скелет, местами обтянутый желтым пергаментом.

В сравнении с Клои я — ничтожество. Меньше, чем ничтожество. Мы садимся в круг на ковер, и плечо Клои вонзается в мое плечо. Мы закрываем глаза. Сегодня очередь Клои руководить направленной медитацией, вести нас в сад безмятежности. Клои ведет нас на вершину холма, где стоит дворец о семи вратах. Внутри дворца — семь врат: зеленые, желтые, оранжевые. Клои велит нам открывать эти врата одни за другими — голубые врата, красные, белые — и рассказывать, что скрывается за каждыми вратами.

Закрыв глаза, мы представляем боль в виде шара белого исцеляющего света, который подплывает к нашим ногам и поднимается вверх — к коленям, поясницам, грудным клеткам. Наши чакры открываются. Сердечная чакра. Головная чакра. Клои вводит нас в пещеру, где мы встречаем покровительствующих нам животных, символизирующих нашу волю. Мое животное — это пингвин.

Лед покрывает пол пещеры, и пингвин командует мне: «Скользи!». Легко и радостно мы скользим с ним по туннелям и галереям.

Затем наступает время объятий.

Откройте глаза.

Это — терапевтический телесный контакт, объясняет Клои. Каждый из нас должен выбрать себе партнера. Клои обнимает меня за голову и принимается плакать. Она говорит, что у нее дома есть эротическое нижнее белье. Ароматические масла и кожаные плетки. Она плачет так долго, что я успеваю одиннадцать раз посмотреть на часы у меня на руке, прежде чем она меня отпускает.

В моей первой группе поддержки, два года тому назад, я еще не плакал. Не плакал я ни во второй, ни в третьей группе. Не плакал, посещая паразитов мозга, опухоли кишечника и слабоумие.

Бессонница — это очень серьезно. Все вокруг кажется таким далеким, копией, снятой с копии, сделанной с еще одной копии. Бессонница встает вокруг как стена: ты не можешь ни до чего дотронуться, и ничто не может дотронуться до тебя.

А затем появился Боб. В первый же раз, как я пришел в рак яичек, этот здоровенный лось, этот шмат сала, навалился на меня и принялся лить слезы. Когда в группе «Останемся мужчинами!» наступило время объятий, он двинул ко мне, раскинув свои грабли в стороны, и выставив вперед свой пустой котелок, а на глаза у него уже наворачивались слезы. Шаркая слоновьими ножищами, Боб пересек помещение и навалился на меня всей своей тушей.

Он подмял меня под себя.

Он сдавил меня в своих душных объятиях.

Большой Боб поведал мне, что раньше он был качком. Сидел на анаболиках и еще на этом стероиде, на вистроле. Его еще скаковым лошадям дают. Боб владел собственным залом, где собирались качки. Он был женат три раза. Он рекламировал продукты для кач-ков по телевизору. Может, я видел, у него еще программа такая была: «Как увеличить грудную клетку?».

Когда незнакомые люди начинают со мной откровенничать подобным образом, я готов на месте провалиться, если вы понимаете, что я имею в виду.

Но Боб этого не знал. Он продолжал делиться со мной историей своей жизни. У него с детства было ущемлено одно из huevos, и он знал, что с ним это может случиться. Боб рассказал мне все про послеоперационную гормональную терапию.

Многие качки впрыскивают себе большие дозы тестостерона, и от этого у них вырастает «сучье вымя».

Мне пришлось спросить у Боба, что такое «huevos».

Мексиканцы так называют яйца, объяснил Боб. Ну, мы же говорим: «помидоры», «абрикосы», «шары». А мексиканцы говорят huevos. В Мексику Боб ездил закупать стероиды.

Развод, развод, и еще один развод — сказал Боб, открыл бумажник и показал мне свою фотографию с соревнований. Он стоял в качковой стойке, огромный, голый и блестящий. Дурацкая жизнь, сказал Боб, качаешься, бреешь тело, выходишь на сцену. Жировая прослойка составляет не более двух процентов от веса тела, пьешь диуретики, пока не становишься твердым и холодным как бетон, слепнешь от прожекторов, глохнешь от рева музыки, а потом судья командует: «Покажите правый трицепс и напрягите его!» или «Вытяните левую руку, зафиксируйте бицепс!».

Но это все же лучше, чем нормальная жизнь.

Вот так вот, сказал Боб, в темпе вальса навстречу опухоли. Болезнь разорила его. У него двое взрослых детей, которые не хотят разговаривать с ним даже по телефону.

Скоро ему сделают операцию, удалят сучье вымя — сделают надрез под грудной мышцей и откачают оттуда жидкость.

Больше мне ничего не удалось расслышать, потому что Боб прижал меня к своей груди еще сильнее, придавил мне голову подбородком, и я погрузился в забвение, очутившись в полной темноте и тишине, а когда я, наконец, смог вырваться, на груди у Боба осталось мокрое пятно от моих слез.

Это случилось два года назад, во время моего первого посещения группы «Останемся мужчинами!».

После этого почти на каждой встрече я рыдал на груди у Большого Боба.

После этого я так ни разу и не наведался к терапевту. И валерьяновый корень я тоже не жевал.

В этом и состоит свобода. Когда теряешь всякую надежду. Я не говорил ничего, и люди в группе полагали, что мне еще хуже, чем им. И они рыдали еще сильнее. И я рыдал вместе с ними. Стоит только поднять голову, посмотреть на звезды — и ты пропал.

Возвращаясь домой после собрания группы, я чувствовал себя просто великолепно. Ведь у меня не было ни паразитов, ни рака — я был маленьким теплым центром, вокруг которого вращалась вся Вселенная.

И я спал. Спал крепче любого невинного младенца.

Каждый вечер я умирал и рождался вновь.

Я воскресал.

Каждый вечер, но не сегодня. Я не могу плакать, когда эта женщина смотрит на меня. Я не могу дойти до точки, а значит, не могу и воскреснуть. Я искусал губы так сильно, что, если притронуться к ним языком, то кажется, что они покрыты рваными обоями. И я не спал уже четыре дня.

Когда она смотрит на меня, я чувствую себя лжецом. Но это она лжет. Симулянтка. Сегодня вечером мы, как обычно, представились друг другу. Я — Боб. А я — Пол. Я — Терри. Я — Дэвид.

В группах поддержки я никогда не называю своего настоящего имени.

— Сюда с раком? — спросила она.

А потом сказала:

— Привет, меня зовут Марла Зингер.

Видно было, что никто не потрудился объяснить Марле Зингер, с каким раком сюда ходят. Мы тоже промолчали: слишком были поглощены общением с ребенком, живущим внутри каждого из нас.

Партнер Марлы по-прежнему рыдает у нее на плече. Марла затягивается сигаретой.

Я наблюдаю за ней, прижимаясь ухом к трясущимся титькам Боба.

Марла считает меня симулянтом. На следующий вечер после того, как я ее увидел, я не смог заснуть. И все же она права — первым симулировать начал я. Если, конечно, не допустить, что все эти люди симулируют свои опухоли, свои страдания. И даже Большой Боб, этот здоровенный лось, этот шмат сала — тоже симулирует.

Стоит только посмотреть на его прическу.

Марла курит и смотрит по сторонам.

В этот миг моя ложь отражается в Марлиной, и я вижу кругом одну только ложь. Посреди их правды. Они боятся предположить самое худшее, они цепляются за жизнь и живут со стволом пистолета во рту. Но сейчас, когда Марла курит и смотрит по сторонам, а я погребен под содрогающейся в рыданиях тушей Большого Боба, внезапно даже смерть и умирающие начинают казаться такими же ненастоящими, как искусственные пластиковые цветы, стоящие на видеомагнитофоне.

— Боб, — говорю я, — ты меня раздавишь.

Сначала я говорю это шепотом.

Затем, уже громче, но все еще тихо:

— Боб!

И, наконец, я ору:

— Боб, мне нужно пойти проблеваться!

В туалете над раковиной висит зеркало. Если мои расчеты верны, то я встречу Марлу Зингер в «Преодолей себя!», группе поддержки для страдающих паразитарными заболеваниями мозга. Марла туда пойдет. Конечно, пойдет, никуда не денется. И вот что я сделаю — я сяду с ней рядом. И вот, после того, как мы все представимся друг другу и помедитируем, и откроем семь врат дворца, и после белого целительного шара света, и после того, как мы откроем все чакры и настанет время объятий, я схвачу эту маленькую сучку. Прижав ей руки к бокам и уткнув губы в самое ухо, я скажу:

— Марла, ты — симулянтка. Выметайся отсюда! У меня в жизни кроме этих групп ничего нет, а ты все портишь! Туристка чертова!

В следующий раз, когда мы встретимся, я скажу:

— Марла, ты приходишь, и я потом не могу заснуть. А мне сон необходим. Убирайся!

Примечания

1

«Маленькая смерть», оргазм (фр.).