Стелла

Чарльз Гэвис, 1920

Оставшись сиротой, молодая девушка Стелла Этеридж приезжает к своему дяде. Вокруг юной красавицы разворачивается нешуточная борьба между лордом Лейчестером и адвокатом Джаспером Адельстоуном за право обладания ее рукой и сердцем.

Глава 9

— Кто такая “Ленора”, дядя?

Это был вечер того же самого дня, дня, который Стелла никогда не забудет, дня, отмеченного белым камнем в ее мысленном календаре. Никогда она не сможет смотреть на поле первоцветов, никогда не услышит музыку реки, бегущей по плотине, не вспомнив это утро, первое, которое она провела с лордом Лейчестером.

Был уже вечер, и двое — художник и девушка — сидели у открытого окна, глядя в сумерки, он погрузился в воспоминания, она снова и снова вспоминала события утра, начиная с визита мистера Джаспера Адельстоуна и заканчивая его встречей с лордом Лейчестером.

Это было странно, это было почти феноменально, ибо Стелла была сама откровенность и искренность, но она ничего не сказала о встрече своему дяде; раз или два она открыла рот — один раз за обедом, и еще раз, когда она сидела рядом с ним, облокотившись на его кресло, пока он курил трубку, — она открыла рот, чтобы рассказать ему о внезапной вспышке ярости со стороны лорда Лейчестера, той страстной ярости, которая доказала, что все, что художник сказал о его вспыльчивом характере, было правдой, но она обнаружила некоторые трудности в рассказе, которые заставляли ее молчать.

Она рассказала ему о своей прогулке в лесу, рассказала о своей встрече с леди Лилиан, но об этой страстной встрече между двумя мужчинами она ничего не сказала.

Когда Джаспер поехал дальше, бледный от сдерживаемой ярости, лорд Лейчестер стоял и молча смотрел на нее. Теперь, когда она сидела, глядя в полумрак, она все еще видела его мысленным взором, его прекрасные глаза, красноречивые от раскаяния и смирения, его четко очерченные губы дрожали от чувства его слабости.

— Вы простите меня? — наконец он сказал, и это было все. Не говоря больше ни слова, он предложил помочь ей сесть в лодку и перевез ее к дяде. Не говоря ни слова, но с тем же покаянным, умоляющим взглядом в глазах, он приподнял шляпу и оставил ее, ушел домой в Зал, к своей сестре леди Лилиан и Леноре.

С тех пор как она услышала это имя, мягко слетевшее с губ леди Лилиан, оно звенело у нее в ушах. В этом было какое-то тонкое очарование, которое наполовину очаровывало, наполовину раздражало ее.

И теперь, подперев голову рукой и устремив темные глаза на звезды, весело мерцавшие в небе, она задала вопрос:

— Кто такая Ленор, дядя?

Он пошевелился в кресле и рассеянно посмотрел на нее.

— Ленор, Ленор? Я не знаю, Стелла, и все же это имя кажется мне знакомым. Где ты его слышала? Едва ли справедливо задавать мне подобный вопрос; ты могла бы спросить меня, кто такая Джулия, Луиза, Анна Мария…

Стелла тихо рассмеялась.

— Я слышал это сегодня утром, дядя. Леди Лилиан сказала своему брату, когда уходила от нас, что"приехала Ленора".

— Ах, да, — сказал он. — Теперь я знаю. Значит, она приехала, не так ли? Кто такая Ленора? — и он улыбнулся. — Вряд ли в Англии найдется другая женщина, которой понадобилось бы задавать этот вопрос, Стелла.

— Правда? — спросила она, с удивлением глядя на него. — Почему? Неужели она так знаменита?

— Совершенно верно, да; это как раз то самое слово. Она знаменита.

— Чем, дядя? Она великая актриса, художница, музыкант, кто она?

— Она — то, что в наши дни мир считает намного выше любого из классов, которые ты назвала, Стелла, — она великая красавица.

— О, это все! — коротко сказала Стелла.

— Все! — повторил он, забавляясь.

— Да, — и она кивнула. — Это кажется так просто.

— Так просто! — и он засмеялся.

— Да, — продолжала она, — это очень просто, если тебе посчастливилось родиться таким. В этом нет никакой заслуги. И это все, чем она является?

На мгновение он был поражен ее невозмутимостью.

— Ну, возможно, я был едва ли справедлив. Как ты говоришь, очень легко быть великой красавицей, если вы ею являетесь, но это довольно сложно, если вы ею не являетесь; но Ленор нечто большее, чем это, она чародейка.

— Так-то лучше, — заметила Стелла. — Мне это нравится. И как она очаровывает? Она держит ручных змей и играет им музыку, или гипнотизирует людей, или что?

Художник снова рассмеялся с большим удовольствием над ее наивностью.

— Ты настоящий циник, Стелла. Где ты научилась этому трюку; у своего отца, или это естественный дар? Нет, она не держит ручных змей, и я не знаю, овладела ли она искусством гипноза, но при всем этом она умеет очаровывать. Во-первых, она, действительно и по-настоящему, очень красива…

— Скажи мне, какая она? — мягко перебила Стелла.

Старик на мгновение остановился, чтобы раскурить трубку.

— Она очень красивая, — сказал он.

— Я знаю, — сказала Стелла мечтательно и с легкой улыбкой, — с желтыми волосами и голубыми глазами, розово — белым цветом лица, голубыми венами и крошечным ртом.

— Все не так, — сказал он со смехом. — Ты, как женщина, изобразила фарфоровую куклу. Ленор так непохожа на фарфоровую куклу, как только можно себе представить. У нее золотые волосы, это правда, но золотые волосы, а не желтые; есть разница. Ее глаза не голубые, они фиолетовые.

— Фиолетовые!

— Фиолетовые! — серьезно повторил он. — Я видел их такими же фиолетовыми, как цветы, которые растут вон там на берегу. Рот у нее не маленький; еще не было женщины, стоящей фиги, у которой был бы маленький рот. Он довольно большой, по сравнению с остальным, вот тогда это — рот.

— Выразительный? — тихо сказала Стелла.

— Красноречивый, — поправил он. — Такой рот, который может многое сказать изгибом губ. Ты думаешь, я преувеличиваю? Подожди, пока не увидишь ее.

— Я не думаю, — медленно проговорила Стелла, — что мне особенно хочется ее видеть, дядя. Это напоминает мне о том, что говорят о Неаполе — увидеть Неаполь и умереть! Увидеть Ленор и умереть!

Он рассмеялся.

— Ну, это не совсем ложь; многие видели ее, многие мужчины, и были готовы умереть за любовь к ней.

Стелла тихо рассмеялась.

— Она, должно быть, очень красива, раз ты так говоришь, дядя. Она тоже очаровательна?

— Да, она очаровательна, — сказал он тихо, — с очарованием, которое нужно признать сразу и безоговорочно.

— Но что она делает? — спросила Стелла с оттенком женского нетерпения.

— Чего она не делает? — ответил он. — Едва ли найдется какое-нибудь достижение под солнцем или луной, которым бы она не владела. Одним словом, Стелла, Ленор — результат высшей цивилизации; она тип нашего последнего требования, которое требует большего, чем просто красота, и не будет удовлетворено простым умом; она ездит красиво и бесстрашно; она играет и поет лучше, чем половина женщин, которых можно услышать на концертах; мне говорят, что ни одна женщина в Лондоне не может танцевать с большей грацией, и я видел, как она поймала лосося весом в двадцать фунтов со всем мастерством шотландской джилли.

Стелла на мгновение замолчала.

— Вы описали образец совершенства, дядя. Как, должно быть, ее ненавидят все ее подруги.

Он рассмеялся.

— Я думаю, что ты ошибаешься. Я никогда не знал женщины, более популярной среди своего пола.

— Как, должно быть, гордится ею муж, — пробормотала Стелла.

— Ее муж! Какой муж? Она не замужем.

Стелла рассмеялась.

— Не замужем! Такое совершенство не замужем! Возможно ли, чтобы человечество могло позволить такому образцу оставаться одиноким? Дядя, они, должно быть, боятся ее!

— Что ж, возможно, так оно и есть — некоторые из них, — согласился он, улыбаясь. — Нет, — продолжал он задумчиво, — она не замужем. Ленор, возможно, была бы уже давно замужем, у нее было много шансов, и некоторые из них замечательные. Она могла бы стать герцогиней к этому времени, если бы захотела.

— А почему она этого не сделала? — спросила Стелла. — Такая женщина должна быть не кем иным, как герцогиней. Это герцогиня, которую вы описали, дядя.

— Я не знаю, — просто сказал он. — Я не думаю, что кто-то знает; возможно, она сама не знает.

Стелла на мгновение замолчала; ее воображение напряженно работало.

— Она богата, бедна… дядя?

— Я не знаю. Думаю богата, — ответил он.

— А как ее другое имя, или у нее только одно имя, как у принцессы или церковного сановника?

— Ее зовут Бошамп — леди Ленор Бошамп.

— Леди! — удивленно повторила Стелла. — Значит, у нее есть титул; это все, что было нужно.

— Да, она дочь пэра.

— Какой счастливой женщиной она, должно быть, должна быть, впрочем, женщина она или девушка. Я представляла ее тридцатилетней женщиной.

Он рассмеялся.

— Леди Ленор… — он на мгновение задумался, — всего двадцать три.

— Это женщина, — решительно сказала Стелла. — И это чудесное создание находится в Зале, в пределах видимости от нас. Скажи мне, дядя, они держат ее в стеклянном ящике и позволяют видеть ее только как диковинку? Они должны это сделать, ты же знаешь.

Он засмеялся и погладил ее по волосам.

— Что там говорит Вольтер, Стелла, — заметил он. — Если ты хочешь, чтобы женщина возненавидела другую, похвали ее первой.

Лицо Стеллы вспыхнуло, и она рассмеялась с легким оттенком презрения.

— Ненавижу! Я не ненавижу ее, дядя, я восхищаюсь ею; я хотел бы увидеть ее, прикоснуться к ней, почувствовать на себе то удивительное очарование, о котором ты говоришь. Мне бы хотелось посмотреть, как она это переносит; знаешь, должно быть, странно быть выше всех себе подобных.

— Если она и чувствует себя странно, — задумчиво сказал он, — то не показывает этого. Я никогда не видел более совершенной грации и непринужденности, чем у нее. Я не думаю, что что-либо в мире могло бы ее расстроить. Я думаю, что если бы она была на борту корабля, который шел ко дну дюйм за дюймом, и знала, что находится, скажем, в пяти минутах от смерти, она бы не вздрогнула и ни на мгновение не опустила улыбку, которая обычно остается на ее губах. В этом ее очарование, Стелла, совершенная непринужденность и совершенная грация, которые проистекают из сознания ее силы.

На мгновение воцарилась тишина. Художник говорил в своей обычной мечтательной манере, больше похожей на общение с собственными мыслями, чем на прямое обращение к слушателю, и Стелла, слушая, позволяла каждому слову проникать в ее сознание.

Его описание произвело на нее сильное впечатление, большее, чем она хотела признать. Уже тогда, как ей казалось, она чувствовала себя очарованной этим прекрасным созданием, которое казалось таким же совершенным и безупречным, как одна из языческих богинь, скажем, Диана.

— Где она живет? — спросила она мечтательно.

С минуту он молча курил.

— Живет? Я едва знаю, она повсюду. В Лондоне в сезон, посещает загородные дома в другое время. В Англии нет дома, где ее не приняли бы с радушием, подобающим принцам. Довольно странно, что она сейчас здесь; сезон начался, большинство посетителей покинули Зал, некоторые из них должны быть на своих местах в парламенте. Довольно странно, что она приехала в такое время.

Стелла покраснела, и ею овладело чувство смутного раздражения. Почему, она едва ли знала.

— Я думаю, что все были бы рады приехать в Уиндворд-холл в любое время, — даже леди Ленор Бошамп, — сказала она тихим голосом.

Он кивнул.

— Уиндворд-холл — прекрасное место, — медленно проговорил он, — но леди Ленор привыкла… ну, к дворцам. В Лондоне нет ни одного бального зала, где ее отсутствие не было бы замечено. Это странно. Возможно, — и он улыбнулся, — у леди Уиндворд есть какой-то мотив.

— Какой-то мотив? — повторила Стелла, поворачивая к нему глаза. — Какой у нее может быть мотив?

— Вот Лейчестер, — сказал он задумчиво.

— Лейчестер?

Слово сорвалось с ее губ прежде, чем она осознала это, и яркий багровый цвет окрасил ее лицо.

— Я имею в виду лорда Лейчестера.

— Да, — ответил он. — Ничто так не обрадовало бы его мать, как то, что он женится, а он не мог бы жениться на более подходящей женщине, чем Ленора. Да, конечно, так оно и должно быть. Что ж, он не мог бы сделать лучше, а что касается ее, хотя она отказалась от больших шансов, в том, чтобы быть графиней Уиндворд, тоже есть очарование. Я задаюсь вопросом, попадет ли он в ловушку, если ловушка предназначена для этого.

Стелла сидела молча, запрокинув голову и устремив глаза на звезды. Он увидел, что она очень бледна, и в ее глазах было странное, пристальное выражение. Была также тупая боль в ее сердце, которая едва ли была достаточно отчетливой для боли, но которая раздражала и стыдила ее. Какое это могло иметь значение для нее, для нее, Стеллы Этеридж, племянницы бедного художника, на ком женится лорд Лейчестер, будущий граф Уиндворд? Никакого, меньше, чем никакого. Но все равно тупая боль пульсировала в ее сердце, и его лицо парило между ней и звездами, его голос звенел в ее ушах.

Как удачливы, как благословенны были некоторые женщины! Вот, например, эта девушка двадцати трех лет, красивая, славно красивая, благородная и царящая, как королева в большом мире, и все же боги не были удовлетворены, но они должны были отдать ей Лейчестера Уиндварда! Ибо, конечно, было невозможным, чтобы он устоял перед ней, если бы она решила проявить свое обаяние. Разве ее дядя только что не сказал, что она может очаровать? Разве она явно не очаровала его, мечтателя, художника, человека, который видел и который так хорошо знал мир?

На мгновение она отдалась этому размышлению и тупой боли, затем нетерпеливым жестом поднялась так внезапно, что испугала старика.

— В чем дело, Стелла? — спросил он.

— Ничего, ничего, — сказала она. — У нас будет свет? В комнате так темно и тихо, и… — ее голос на мгновение сорвался.

Она подошла к каминной полке, зажгла свечу, подняла глаза, увидела свое отражение в старинном зеркале и вздрогнула.

Это было ее лицо? Это бледное, наполовину испуганное лицо, смотревшее на нее так печально. Со смехом она откинула темные волосы со лба и, скользнув к органу, заиграла; сначала лихорадочно, беспокойно, но вскоре музыка подействовала очаровательно и успокоила ее дикую грудь.

Да, она была дикой, она знала это, она чувствовала это! У этой женщины было все, в то время как она…

Дверь открылась, и в комнату ворвался поток света от лампы, которую несла миссис Пенфолд.

— Вы здесь, мисс Стелла? О, да, вот вы где! Я думала, это играет мистер Этеридж; вы не часто так играете. Там для вас записка.

— Записка! Для меня! — воскликнула Стелла, изумленно поворачиваясь на табурете.

Миссис Пенфолд улыбнулась и кивнула.

— Да, мисс, и, пожалуйста, ответьте.

Стелла нерешительно взяла записку, как будто почти ожидала, что в ней будет заряд динамита; конверт был адресован тонким красивым почерком мисс Стелле Этеридж. Стелла перевернула конверт и вздрогнула, увидев на нем герб. Она знала это, это был герб Уиндварда.

Мгновение она сидела, глядя на него, не решаясь открыть, затем с усилием медленно разорвала конверт и прочитала вложенную записку.

"ДОРОГАЯ мисс ЭТЕРИДЖ,

Вы выполните обещание, которое дали мне сегодня днем, и приедете навестить меня? Не могли бы вы попросить мистера Этериджа отобедать с нами завтра в восемь часов? Я всегда обедаю в одиночестве, но, может быть, вы не откажетесь ненадолго зайти ко мне после обеда. Не позволяйте мистеру Этериджу отказываться, как он обычно делает, но скажите ему, чтобы он привел вас ради меня.

Искренне ваша,

ЛИЛИАН УИНДВОРД"

Стелла читала и перечитывала записку, как будто не могла поверить своим ощущениям. Приглашение леди Лилиан прозвучало так туманно, что она едва его запомнила, а теперь вот прямое приглашение в Уиндворд-холл и на ужин.

— Ну что, мисс? — сказала миссис Пенфолд.

Стелла вздрогнула.

— Я отвечу, — сказала она.

Затем она подошла к дяде и встала рядом с ним, держа письмо в руке. Он был погружен в свои мысли и совершенно не подозревал о готовящемся для него раскате грома.

— Дядя, я только что получила письмо.

— А? От кого, Стелла?

— От леди Лилиан.

Он быстро поднял глаза.

— Она пригласила меня завтра на ужин.

— Нет! — сказал он. Она вложила письмо ему в руку.

— Прочти это, пожалуйста, моя дорогая, — сказал он.

И она прочла письмо, сознавая, что ее голос дрожит.

— Ну и что? — спросил он.

— Ну и что? — повторила она с улыбкой.

Он приложил руку ко лбу.

— К завтрашнему обеду? О, боже мой! Ну и ну! Ты хотела бы пойти? — и он посмотрел на нее снизу вверх. — Конечно, ты хотела бы пойти.

Она опустила глаза, ее лицо слегка раскраснелось, глаза сияли.

— Конечно, — сказал он. — Ну, скажи"Да". Это очень любезно. Видишь ли, Стелла, твое желание исполняется почти сразу, как только ты его произносишь. Ты увидишь свой образец — леди Ленор.

Она вздрогнула, и ее лицо побледнело.

— Я передумала, — сказала она тихим голосом. — Я обнаружила, что не хочу видеть ее так сильно, как думала. Я думаю, что мне не хочется идти, дядя.

Он уставился на нее. Она все еще оставалась для него загадкой.

— Чепуха, дитя мое! Не хочу видеть Уиндворд-Холл! Чепуха! Кроме того, это леди Лилиан; мы должны идти, Стелла.

Она все еще стояла с письмом в руке.

— Но… но, дядя… Мне нечего надеть.

— Нечего надеть! — И он оглядел ее с ног до головы.

— Ничего подходящего для Уиндворд-холла, — сказала она. — Дядя, я не думаю, что мне хочется идти.

Он мягко рассмеялся.

— Ты найдешь, что надеть между сегодняшним днем и половиной восьмого завтрашнего дня, — сказал он, — или моя вера в ресурсы миссис Пенфолд будет поколеблена. Возьми это, моя дорогая.

Она медленно подошла к столу и написала две строчки, только две строчки:

"ДОРОГАЯ ЛЕДИ ЛИЛИАН, мы будем очень рады навестить вас завтра. Искренне ваша,

СТЕЛЛА ЭТЕРИДЖ"

Затем она позвонила в колокольчик и отдала записку миссис Пенфолд.

— Завтра я еду в Уиндворд-холл, — сказала она с улыбкой, — и мне нечего надеть, миссис Пенфолд! — и она засмеялась.

Миссис Пенфолд вскинула руки в манере, свойственной ее роду.

— Завтра в Зал, мисс Стелла! О, дорогая, что же нам делать? — Затем она взглянула на кресло и поманила Стеллу из комнаты.

–Тогда поднимайтесь наверх и давайте посмотрим, что у нас получится. В Зал! Подумайте только! — и она гордо вскинула голову.

Стелла сидела на стуле, с улыбкой наблюдая, как перестраивают скудный гардероб.

Как бы скуден он ни был, в нем было все необходимое для такого использования, которое обычно требовалось Стелле, но ужин в Холле был совершенно необычным. Наконец, подняв платье за платьем и отбросив его, покачав головой, миссис Пенфолд взяла кремовый сатин.

— Очень красиво, — сказала Стелла.

— Но это всего лишь сатин! — воскликнула миссис Пенфолд.

— Похож на атлас, немного, — сказала Стелла, — по крайней мере, при свете свечей.

— А у них настоящий атлас, и шелка, и бархат, — с жаром посетовала миссис Пенфолд.

— Никто меня не заметит, — утешительно сказала Стелла. — Это не имеет значения.

Миссис Пенфолд взглянула на нее с любопытной улыбкой.

— Так ли, мисс Стелла? Я не знаю, я думаю, что это должно быть платье или ничего; вы не можете пойти в хлопчатобумажном, или черном мериносе и муслине, который вы одевали прошлым вечером…

— Совсем не годится, — сказала Стелла. — Мы сделаем этот сатин подходящим, миссис Пенфолд. Я думаю, что он выглядит очень красиво; кружево хорошее, не так ли?

— Кружево? — задумчиво переспросила миссис Пенфолд, затем ее лицо просветлело. — Подождите минутку, — сказала она, бросила платье и поспешила из комнаты, вернувшись через несколько минут с маленькой коробочкой. — Кстати, о кружевах, мисс Стелла, вы только что напомнили мне, что у меня есть немного кружев. Это сделала моя мама, я не знаю, хороши ли они, — и, говоря это, она открыла коробку и достала из нее немного кружев.

— Хорошо! — воскликнула Стелла. — Это красиво, восхитительно, божественно. И вы одолжите кружево мне?

— Нет, я отдам его вам, если вы возьмете, мисс Стелла, — сказала добрая женщина с гордой улыбкой.

— Нет, нет, ни за что на свете, но я надену его, если вы мне позволите? — сказала Стелла, взяла длинную полоску и надела ее на шею. — О, это прекрасно, прекрасно! Это сделало бы самое бедное платье красивым! Я буду очень заботиться о нем, действительно буду.

— Что за чушь, дорогая мисс Стелла! Как я рада, что подумала об этом. И оно действительно выглядит красиво теперь, когда вы его носите, — и она с восхищением посмотрела на красивое лицо. — И вам понадобятся перчатки… Дайте-ка посмотреть… Да, у вас есть кремовые перчатки; они подойдут к платью, не так ли? А теперь вы спускайтесь вниз, а я посмотрю, что там, и приколю шнурок. Идете в Зал? Я так рада, мисс Стелла.

— Правда? — тихо спросила Стелла, спускаясь по лестнице. — Я не знаю, рада я или сожалею!