Чем черт не шутит

Коллектив авторов, 2022

Ты держишь в руках сборник лучших рассказов по итогам четвертого и по совместительству юбилейного сезона Чертовски Честного Чемпионата – одного из самых ярких и масштабных писательских мероприятий эпохи Нельзяграма. Это истинная сокровищница историй: смешных и грустных, непридуманных и фантастических, пробирающих до слез и страшных до мурашек.Содержит нецензурную брань.

Кто я?

Мариам Джорджио @nameisgiorgio

Его здесь не было. Я не клал этот чертов мешок сюда — зачем оно мне, зачем таскать за собой по всей квартире? Бесполезный, как и вчера. Да еще и полный несусветных безделушек: сломанные карманные часы, закрученная в кольцо проволока, пять белых и потрепанных перьев, пустая коробочка, обитая синим бархатом. Мусор. Мусор, который подбрасывали мне каждое утро то в душевую, то в кровать, то в хлебницу. Ещё бы знать, кто подбрасывал? Кроме меня, тут отродясь никого и не было.

«Несусветное дерьмо», — мешок полетел в стену, а затем, глухо ударившись, упал за диван. Там ему самое место.

Я вернулся в кухню. Над крошками кружили две мухи, очерчивая контуры тарелки в воздухе. Будь я помоложе, сказал бы, что жужжание их невыносимо. Но время взяло свое: если нападала охота смотреть телевизор, то надо было «раскрутить» громкость до предела соседского терпения.

Были и плюсы такого существования — можно через раз реагировать на постоянные звонки от Лидки. А Лидка звонила часто. Нечего ей было делать в своем этом Вильнюсе, кроме как звонить старым одноклассникам. В этом она напоминала грифа, что кружил над умирающим. Не со зла, нет, просто такова ее природа.

Каждому из нас она подготовила конец. Но, более того, каждому из нас оно подготовило личное одиночество.

— Дверь опять открыта! — незнакомый голос вывел меня из мыслей. Я дернулся и развернулся, отчего в колене больно хрустнуло.

Прислонившись к косяку, стояла незнакомая женщина лет сорока. Волосы спадали на округлые плечи — очертаниями тела она напоминала матрешку.

— Кто вы? Я вас не знаю.

— Георгий Владимирович! — она всплеснула руками, — всегда два дня прошло. Да вы не пугайтесь, это ж я, Лера!

Валерию я знал только одну — соседку по парте. Но та уже семь лет как в земле лежала.

— Какая Лера? — годы уже не те. Я должен был кричать, выталкивать эту матрешку за порог, а не бурчать себе под нос. Но я не дурак — Лера была бабой крупной, пускай и невысокой. Вмиг бы меня скрутила.

— Валерия Парушкина, — враз она посерьезнела, а затем приблизилась хозяйским шагом. — Я ваша сиделка. Помогаю вам по хозяйству. Гуляю с вами. Я уезжала к родне на выходные. Помните?

Она разбила мне сердце. В груди повисло чувство, которому не было имени. В то же время оно накрывало меня все сильнее и сильнее. И снаружи, и внутри мне было неуютно. Лера говорила так, будто я идиот: медленно, отрывая по слову, будто кормила голубей мякишем. Но зачем мне сиделка? Зачем помогать мне по хозяйству?

— Опять всухомятку едите? — держалась уверенно, будто бы знала. Она кивнула в сторону мух и пустой тарелки, а затем, ловким движением выудив спички из кармана, направилась к плите. — Вы не помните, Лёва приходил?

Тут она осеклась, а затем вновь сосредоточилась — дотянулась до ручки перекрытия газа, раскрутила винт, чиркнула спичкой и подожгла конфорку. Лёва-Лёва-Лёва?

— Нет, — ко мне никто не приходил. На секунду меня поразила мысль, что эта Лерка подкидывала мне этот мусорный мешок. А зачем? С ума свести хочет? И что дальше ей делать с неадекватным? Вроде бы что-то «матрешка» говорила про открытую дверь. Кто-то проникал в квартиру через нее…

— Эх, — досадливо вздохнула она, глядя в холодильник, — как же не приходил? Приходил вон, по супу вижу, что ели. И сыра нет. Кстати, давайте-ка мы с вами и пообедаем, а то я со вчера горячего не видела!

Значит, Лёва ел со мной суп.

— Какой суп?

— Ой, — она отмахнулась рукой, а во второй зажала пакет с морковью, — да я ж вам борщ готовила. Вы меня просите постоянно, но нельзя же столько свеклы есть. Вам и мясо надо. Сейчас такое рагу сделаю — о борще забудете.

Ладно, Лера. Я ел борщ с Левой. А ты моя сиделка. Моя сиделка. А со своим мужиком ты тоже говоришь так, будто бы он совсем тупой? Это же профессиональная деформация.

— Лёва — ваш внук, — ранила и убила. Лера сказала это так, будто бы ничего не случилось, будто бы она говорила так… не в первый раз.

— Я знаю, — я не знал.

— Георгий Владимирович, — Лера резала проворно, овощи мгновенно превращались в кубики, — что вы вчера делали?

— Да как всегда, — Лер, что я тебе сделал, чтобы ты меня так пытала? Впрочем, я могу спросить у нее кое-что важное: — Ты не знаешь, что это за мешок со всяким мусором?

— Тот, в котором проволочное кольцо, пять перьев, коробочка и… — она закончила, миг постояв в ступоре, — часы? Вы про него?

— Да, — точно эта дура подкладывала.

— Господи, а вы ж его никуда не дели? Это о вашей жене память, — Лера полезла в морозильник, откуда достала такой же ровный, кубический кусок мяса. Точно «матрешкиных» рук дело.

— Как жены? — я опустился на стул, спугнув муху. Рука покоилась на сердце, ожидая остановки. Жена! Жена — это же такой человек. Такой! Почему память о ней больше похожа на остатки в ведре из-под раковины, чем на… А что вообще должно напоминать о жене? И где она?

— Она умерла, — Лера, окинув меня взглядом, выключила чайник. В чертах ее лица читалась все та же серьезность, но теперь проступала и грусть. Но явно не по моей супруге, нет, «матрешка» знала что-то еще и недоговаривала. Сволочь!

Я не должен ей верить. Кто она мне? Притвориться-то каждый может! И не проверить ведь, вдруг и Лёвы нет, а суп я сам весь сожрал.

— Часы — это ее подарок вам на первые тридцать лет свадьбы. Кольцо из проволоки вы подарили ей в годы студенчества, когда вас отчислили и забрали в армию. Потом подарили другое кольцо, но потеряли его, — тут она вновь осеклась, видимо, советуясь с разумом и решая, что стоило сказать, а что — нет. — Перья вы однажды выдернули с ее боа, когда уже все это на базарах и в магазинах появилось.

Лера была страшной. Не потому, что непривлекательная, а потому что так спокойно говорила. Или же… тут аж застонать захотелось. Нет! Она не может говорить это в тысячный раз, с чего бы? Я же не совсем развалина, чтобы за мной бегали.

— Сколько… — я себя не узнавал в этом беспомощном тоне, — сколько раз вы говорили мне об этом?

— Не знаю, — в одной из чашек она размешала две ложки сахара, а вторую оставила пустой. Даже это обо мне знает, черт побери!

— Мы обычно храним этот мешок в шкафу, но иногда вы его достаете сами или Лёва забывает убрать, — в словах ее впервые прозвучала ласка. Только не ко мне, а к Лёве, кем бы он ни был.

Кем он ей был?

— И что же с женой стало? — умерла от инфаркта? Тромб? Инсульт? Упала и сломала старые кости? Мне стало совсем холодно.

Жена — это же синоним любви. Но в мыслях она такая далекая, как Наполеон. Да-да, был, на Россию ходил, Францией правил, а толку-то? Всего лишь образ из истории.

— Обычно мы не говорим об этом напрямую с вами, — наконец-то! Я сбил ее с рельсов разговора, заставил растеряться. А хорошо ли это? Зачем углубляться в столь очевидное, если даже нынешний момент казался фантастикой. И так уже было невдомек, о ком она говорит и кто она сама.

Я видел ее в первый раз, что бы она ни говорила! Но с другой стороны, насколько Лера чувствовала себя своей в квартире. Даже во мне нет такой уверенности. Уже ничего во мне нет. Моя ли это квартира? Или ее? Или этого Лёвы?

— Она… — «матрешка» замялась. Только сейчас я заметил, насколько бледным было ее лицо и насколько выделялись на бумажно-белой коже красные губы. Казалось, что это не помада, а краска для стен. Да и мазала неумело, словно бы широким валиком. Лидка бы назвала ее шалавой, а мне нравилось. Хоть что-то человеческое в этой загадке. В этой кукле, что скрывала в себе столько секретов.

— Чего замолчала?

— Она погибла вместе с вашей дочкой, — Лера ждала реакции. Возможно, осознания и горя, возможно, испуга. Но я лишь кивнул.

У меня была дочь. Она умерла. Занимательно. Меня это никак не встревожило. Жаль, конечно, человека. Но за себя стало страшнее — скольких еще я не знал? Все они погибли, все канули в Лету, все исчезли из моей жизни. Из моей? Я усмехнулся, чем еще больше озадачил Леру.

Моя жизнь? Да как же! Это все не мое. Не моя квартира, не моя жена, не мой внук, не моя дочь, не мое горе. Ничего нет. В голове пустота: никакого тумана, из которого я мог бы вытащить тех, кого любил. Никакой дымки, сквозь которую бы проглядывали силуэты. Внутри меня не существовало тех, кто был мне дорог. Был ли? Может, дочка ненавидела меня и измывалась? Может, Лёва ненавидел меня? Поднимал ли он руку на старика своего? Поднимал ли? Был ли я хорошим отцом и верным мужем?

Кто я? Кем я был в глазах тех, кого уже не спросишь?

— Лера, — она нерешительно кивнула, подавая сигнал, что услышала. — А Лидка Прогозова жива?

— Скоро будет год…