Элегия смерти

Чжоу Хаохуэй, 2016

Абсолютный бестселлер в Китае. ЗВЕРЬ В КЛЕТКЕ. Серийный убийца-палач из города Чэнду, известный всему Китаю под именем Эвмениды, пойман, осужден и заключен в тюрьму строгого режима. Бежать отсюда невозможно, а своих людей у него здесь нет. Зато они остались на воле – и кое-что ему должны… ЕГО НЕ УДЕРЖАТЬ. Убийца не собирается отбывать весь срок в этих застенках. У него еще много дел на свободе – война за справедливость (как он ее видит) не закончена. И не закончится никогда. Он строит хитроумный план побега, в который вовлечены самые разные люди… НО ЛОВУШКА УЖЕ РАССТАВЛЕНА. У Эвменид есть лишь одно слабое место – он полюбил слепую девушку-скрипачку и стремится встретиться с ней как можно скорее. Это отлично знает капитан полиции Ло Фей – и строит свой собственный план. Теперь серийщик не отделается сроком в тюрьме. Эвмениды любит музыку? Отлично. Ло Фэй сыграет для него элегию смерти… «Романы Чжоу Хаохуэя сделали его культовой фигурой китайской литературы». – The New York Times «Серийные убийцы встречаются в остросюжетной литературе постоянно, но мало кто из них настолько терпелив и хитроумен, как этот…» – Sunday Times «Дьявольски изобретательно». – Wall Street Journal

Глава 1

Тюрьма

30 марта 2003 года

Тюрьма города Чэнду

Становилось теплее, появлялись первые цветы, и яркий солнечный свет разливался по земле, пробуждая все живое. День выдался прекрасный. Впрочем, даже под прозрачным голубым небом оставались уголки, куда не могло добраться солнце.

Свет заслоняла высокая стена, неприступная, сложенная из камней в полметра шириной. На ней холодно мерцала колючая проволока под напряжением — она удерживала цветущую весну снаружи, а мрачную зиму внутри.

За стеной лежали окраины города: несколько домишек среди полей. Вдруг по узкой дороге к южному краю стены подъехал сине-белый фургон. Вооруженный полицейский спрыгнул с пассажирского сиденья и направился ко входу, сжимая в руке какие-то документы. Вскоре он оказался у массивных стальных ворот; на табличке рядом с ними жирными черными буквами значилось: «Тюрьма № 1 города Чэнду».

Полицейский показал документы охраннику и прошел через ближайшую боковую дверь. Спустя десять минут медленно открылись главные ворота, и полицейский вернулся к машине. Снова усевшись на пассажирское сиденье, он сказал:

— С бумагами я закончил. Едем в четвертую тюрьму строгого режима.

Водитель вывел фургон через ворота, и те тут же закрылись с глухим лязгом, отрезая солнечные лучи.

В кузове фургона сидели на скамейках восемь осужденных, в наручниках и кандалах, с бритыми головами; их сопровождали двое вооруженных до зубов полицейских. На звук захлопывающихся ворот один из арестантов, парень в очках, оторвал глаза от пола и попытался выглянуть в окно.

— Куда смотришь? — рявкнул конвоир. — Голову вниз!

Молодой человек поспешно опустил взгляд.

Скоро вдоль дороги потянулись ряды домов. Водитель, судя по всему, хорошо знал маршрут и уверенно петлял по улочкам, пока не остановился у стоящей посреди пустыря многоэтажки. Она походила на металлический ящик тусклого серого цвета: монотонность унылого фасада нарушали лишь несколько крошечных окон, все с железными решетками.

К фургону подошли трое охранников.

— Снимайте кандалы, берите свои вещи и на выход. Построиться! — скомандовал один из конвоиров.

Он открыл дверцу и спрыгнул на землю, затем бросил связку ключей к ногам арестантов. Те выполнили приказ: сняли кандалы, схватили свои сумки и выстроились в шеренгу позади машины. Парень в очках растерянно смотрел на мрачное, похожее на гробницу здание. Щуплый и узкоплечий, он резко выделялся среди крепких коренастых мужчин.

Конвоиры обменялись с тюремными охранниками парой шуток и вскоре уехали, оставив привезенный груз коллегам. В троице охранников лидером явно был тот, что стоял посередине: на вид около тридцати пяти, невысокого роста, но хорошо сложенный и энергичный. Его тигриные глаза со вздернутыми вверх внешними уголками смотрели проницательно и спокойно.

Когда он обвел взглядом новых подопечных, все они как один опустили головы.

— За мной. Строй не нарушать.

Ослушаться никто не посмел. Полицейские направились к зданию, осужденные последовали за ними. Железная дверь в юго-восточном углу открывалась в узкий коридор, и только пройдя по нему и дважды повернув, они наконец попали в здание.

Перед вошедшими лежал длинный холл размером с три баскетбольных площадки. Его опоясывали на четырех этажах коридоры, вдоль которых размещались камеры. Света от нескольких маленьких окон не хватало, поэтому даже днем тут горели лампы.

В окошках на дверях камер одно за другим появлялись лица — заключенные хотели поглазеть на новичков. Многие проводили здесь уже не первый год, и свежая кровь означала разнообразие в монотонной рутине дней. Глядя на вновь прибывших, заключенные улюлюкали, свистели и кричали «Левой! Левой!». Парень в очках, столкнувшись с совершенно не знакомым ему миром, невольно замедлил шаг.

— Тихо! — проревел главный охранник. Когда гвалт утих, он приказал арестантам построиться в центре зала, а потом скомандовал: — Сумки открыть и положить на пол. Одежду снять.

Все подчинились, только парень в очках замешкался, снимая куртку и брюки.

— Чего ты там возишься? Шевелись! — прикрикнул на него молодой охранник, угрожающе взмахнув электрической дубинкой.

— Ха! Просто мелкий у нас еще стесняется! — С третьего этажа донесся издевательский смех.

Парень залился краской — арестанты справа и слева от него уже стояли в одних трусах. Тогда он нервно облизнул губы, стянул с себя одежду и застыл на месте, чувствуя на себе десятки насмешливых и бесцеремонных взглядов.

Молодой охранник принялся с помощью дубинки ворошить лежащую в сумках одежду, выискивая запрещенные предметы. Заключенные начали обсуждать новичков.

— Смотрите, какая у очкарика белая кожа! Совсем как у девчонки!

— Проверьте-ка его получше! Вдруг у нас тут транс объявился…

Парень сжался, словно хотел свернуться клубочком, как ежик. К счастью, для насмешек быстро нашелся новый объект.

— О, глядите на второго справа, с наколками!

— Орел на спине крутой!

— Ага, крутой, как моя задница… Голова слишком маленькая и на член похожа. Вот доберусь до него и набью на этом петухе клетку, чтоб не кукарекал мне тут.

Обладатель татуировок — высокий, мускулистый и угрюмый — был из тех, кто часто влипает в неприятности, и точно не из тех, кто молча выслушивает оскорбления. Он повернулся в сторону, откуда донеслось последнее замечание, и рявкнул:

— Ты труп, ублюдок!

Его оппонент лишь насмешливо хмыкнул. Мужчина с татуировками счел это капитуляцией и гордо вскинул голову. Потом случилось нечто странное. Голоса стихали один за другим, пока не повисла гробовая тишина. Татуированный стал в замешательстве озираться и, поймав на себе сверлящий взгляд главного охранника, замер, будто громом пораженный, а затем поспешно отвернулся, чувствуя почему-то жгучий страх и досаду.

— Видимо, вы не знаете, кто я? — спросил охранник, не сводя глаз с татуированного, но обращаясь ко всем новоприбывшим.

Некоторые покачали головами.

— Меня зовут Чжан Хайфэн. Я начальник четвертой тюрьмы. Можете обращаться ко мне начальник Чжан. — Он опустил голову и, похлопывая по дубинке, задал еще один вопрос: — Где вы сейчас находитесь?

Ответить никто не решался. Начальник Чжан медленно приблизился к татуированному, сложил у его уха ладони рупором и громко повторил:

— Где вы сейчас находитесь?

Заключенный отшатнулся и неуверенно произнес:

— В тюрьме.

Начальник издал странный звук — не то злобное хмыканье, не то смешок. Татуированный не смог истолковать ответ, но на всякий случай услужливо хохотнул. Однако, едва сорвавшись с губ, его смех вдруг перешел в крик, а потом в мучительное завывание.

Остальные арестанты, и особенно парень в очках, округлили глаза от страха. Вскоре они поняли, в чем дело: начальник Чжан ткнул электрической дубинкой в подмышку татуированного. Тот забился в конвульсиях, а затем рухнул на пол и свернулся калачиком.

— В тюрьме? Думаешь, ты в обычной тюрьме? — Начальник Чжан обдал лежащего у его ног человека ледяным взглядом. — Тогда неудивительно, что ты себя так ведешь.

Татуированный ловил ртом воздух. Электрический заряд парализовал мышцы, и мужчина с трудом мог сделать вдох. Начальник Чжан пнул его и гаркнул:

— Встать!

С лицом белее снега арестант с трудом поднялся на ноги. Начальник Чжан, не обращая больше на него внимания, стал прохаживаться вдоль шеренги новичков.

— Объясняю, куда вас занесло. Это тюремный блок номер четыре, зона строгого режима. Если вы здесь, значит, вы — закоренелые преступники, и применять к таким отбросам самые суровые наказания для меня одно удовольствие.

Хотя говорил он негромко, в голосе слышалась сила. Начальник Чжан все еще держал в руке жужжащую дубинку. Когда он проходил мимо, арестанты бледнели в ожидании внезапного выпада и волны боли. Начальник остановился перед парнем в очках и несколько секунд смотрел на него в упор. Тот закусил губу, не смея даже сделать вдох. Увидев его страх, начальник Чжан словно повеселел. Он выключил электрошокер.

— Естественно, вас прислали сюда не для того, чтобы я вас наказывал. Нет, моя работа — спасти вас, уберечь от падения в пропасть и наставить на правильный путь. Однако сейчас вы должны запомнить лишь одно слово: подчинение! Если я говорю делать — вы делаете. Если говорю не делать — вы молча поджимаете хвосты. Ясно?

— Ясно! — хором отозвались новички, за исключением татуированного, который еще не оправился после удара током. Он открыл рот, но не смог издать ни звука.

Начальник Чжан нахмурился и, кивнув на него, сказал другому охраннику:

— Этот, похоже, уснул. Ну-ка, взбодри его.

Охранник подскочил к татуированному и ткнул потрескивающей дубинкой ему в живот. Тот вскрикнул и снова рухнул на пол. Охранник наклонился и не убирал дубинку, даже когда татуированный несколько раз проревел: «Ясно!»

Начальник Чжан стоял, заложив руки за спину, позволяя заключенным слушать сдавленные крики, и только через полминуты остановил охранника.

По лицу татуированного текли слезы, рот перекосился. Однако он, не дожидаясь приказа, тяжело встал на ноги и вернулся в строй. Теперь орел на его спине был весь в грязи и больше походил на потрепанного воробья, чем на гордую хищную птицу. Начальник Чжан, напротив, выглядел весьма довольным собой.

— Ладно, отведите их в камеры, — бросил он.

Следуя указаниям охранников, заключенные накинули на себя рубашки, схватили все остальное и друг за другом зашагали к лестнице.

— Как тебя зовут? — вдруг окликнул начальник Чжан парня в очках, когда тот проходил мимо.

— Хан Вэньчжи, — ответил парень, вытянувшись в струнку.

Начальник хмыкнул.

— Мне про тебя все известно. Но раз ты теперь здесь, следуй нашим правилам. Ты ничем не отличаешься от остальных, поблажек не жди. Понял меня?

— Понял, — глухо отозвался Хан Вэньчжи.

— Хорошо. — Начальник Чжан взмахнул рукой. — Можешь идти.

Шеренга двинулась по тюремному коридору. Время от времени охранники останавливали строй, отпирали дверь и запускали в камеру одного из новичков. Наконец добрались до последней камеры на четвертом этаже, в юго-восточном углу здания. Один из охранников открыл металлическую дверь.

— Заходи, — кивнул он Хану Вэньчжи.

Тот взглянул на номер камеры — 424^[3] — и вошел, чувствуя подступающую волну отчаяния.

Когда дверь за ним захлопнулась, из коридора донесся голос:

— Парнишка хрупкий, так что вы с ним полегче.

— Не волнуйтесь, охранник Чжоу, — усмехнулся кто-то в глубине камеры. — Мы не посмеем доставить неудобства нашему славному государству.

Хан огляделся. Камера площадью чуть больше десяти квадратных метров. Слева от входа крошечный туалет, от которого шел жуткий смрад, а справа — металлическая двухъярусная кровать. На верхней койке кто-то лежал, а нижняя пустовала.

— Очкарик, вон твое место, — сказал мужчина, отвечавший охраннику, и махнул рукой в сторону свободной койки. Сам он развалился на нижней полке у стены, напротив него сидели еще трое заключенных.

Хан Вэньчжи заискивающе улыбнулся, прикидывая в уме: три кровати, шесть человек — он занял последнее место в камере. Бросив вещи на кровать, Хан сел, чтобы натянуть брюки.

— Эй, недомерок, одеваться тебе не разрешали! — крикнул парень с дальней койки. Несмотря на юный возраст — на вид ему не было и двадцати, — глаза на хмуром лице глядели злобно.

Хан замер, вцепившись в брюки обеими руками.

— Иди сюда, — подозвал его первый мужчина.

Сам он все еще полулежал в нарочито расслабленной позе — вероятно, такое мог себе позволить только местный главарь. Хан положил брюки на кровать и приблизился. Глава — лет сорока, невысокого роста, но крепко сбитый, левую щеку пересекал шрам от пореза — осмотрел Хана с головы до ног, будто хотел увидеть самое его нутро.

— Ты что, мать твою, немой? — Юный головорез подскочил к Хану и отвесил ему подзатыльник. — Почему не поздоровался со братцем^[4] Пином? — Увидев у Хана искры гнева в глазах, он добавил: — На неприятности напрашиваешься?

— Ха, ну надо же! У дохлика, я гляжу, есть характер! — рассмеялся другой заключенный. — Ты не забыл, где находишься?

Голос доносился с койки напротив, и Хан узнал в нем того, кто подначивал татуированного.

— Здравствуй, братец Пин, — кротко сказал Хан, решив подавить гнев и не привлекать лишнего внимания.

Братец Пин хмыкнул, а потом спросил:

— Как тебя звать?

— Хан Вэньчжи.

— Ну вот, приличное имя для приличного человека. — Братец Пин снова смерил Хана взглядом. — Почему же ведешь себя так некультурно? Тебя манерам не учили? Придя в чужой дом, нужно поздороваться с хозяевами.

— Да, братец Пин. — Хан послушно кивнул, затем повернулся к троим его соседям. — Я здесь недавно и не знаю всех правил, поэтому простите мою оплошность.

Братец Пин представил каждого из троицы:

— Это Черныш Хэйцзы, это Шань, а мелкий — это Шунь.

Хан поприветствовал их, каждого называя братцем. Чернышу — высокому и широкоплечему — и Шаню — среднего роста и худощавому — действительно было уже за тридцать, а вот к юному Шуню почтительно обращаться Хану пришлось себя заставить.

Мужчина на койке у входа до сих пор даже не шевельнулся. Хан замялся, не зная, следует ли представиться и ему тоже. Пин, угадав мысли Хана, сказал:

— Он спит, потом познакомишься.

По презрительному хмыканью Черныша стало ясно, что у них со спящим непростые отношения.

— О, скоро ужин… — Пин шумно втянул носом воздух.

Теперь и все остальные почувствовали слабый запах еды.

— Мне ведь сегодня положена двойная порция, верно? — Черныш оживился и потер руки.

— Верно, только не нервничай, — усмехнулся Шань. — Старик Чжан тот еще гад, но слово свое держит. Так что за сегодняшнее награду ты точно получишь.

— Да уж, ты прямо в ударе! — встрял Шунь. — Набить клетку на петухе — надо ж такое придумать!

Черныш гордо вскинул голову.

— Ну, я всех насквозь вижу, что тут скажешь. Я как глянул на этих салаг — сразу понял, что возиться стоит только с татуированным. Вот и результат! Приз будет за мной.

Ясно. Над новичками сегодня издевались по приказу начальника Чжана. Мотив очевиден — вычислить самого дерзкого и проучить в назидание остальным.

Пока обитатели камеры увлеченно беседовали, Хан осторожно прошел к своей койке и торопливо оделся. Вдруг он услышал шорох, перед глазами что-то мелькнуло, и рядом возникла высокая фигура — его сосед с верхней койки спрыгнул на пол. Хан поспешно вскочил, желая соблюсти правила вежливости.

— Ты новичок? — спросил незнакомец — лет двадцати, большеглазый, с изящным носом и высоким лбом и, пожалуй, слишком красивый для уголовника.

— Меня зовут Хан Вэньчжи.

— А меня Ду Минцян, — протянул сосед.

— Хорошо, братец Цян…

— Да ладно тебе, не настолько я стар, — перебил Ду со смехом. Он потянулся к своей койке и достал миску для риса. — Скоро привезут еду, надо подготовиться.

— Что ты за человек! — ухмыльнулся Пин. — Даже в тюрьме спишь как младенец, и аппетит зверский… Ты как будто в санаторий приехал.

— Просто он в год Свиньи родился, — съязвил Черныш.

Ду покачал головой и улыбнулся.

— А что плохого в поросячьей жизни? Многие ли могут сказать, что они счастливее свиньи? Как думаешь, братец Чжи?

Хан замер от неожиданности, а потом понял, что его поддразнивают, и рассмеялся.

— А что хорошего? — Черныш скривил рот. — Всю жизнь бояться, как бы тебя не зарезали?

В его голосе звенел вызов. Однако Ду Минцян продолжал улыбаться, словно ничего не слышал, а затем и вовсе развернулся и пошел в туалет. Вскоре тишину нарушил звук бьющей в воду струи.

— Ах, хорошо! — с блаженным вздохом протянул Ду.

Черныш воспринял это как оскорбление и вскочил, готовый броситься в бой. Но Пин наградил его таким выразительным взглядом, что Черныш лишь обиженно фыркнул и снова опустился на койку.

Как раз тогда двое пожилых заключенных прикатили к камере тележку с ужином. Сопровождавший их охранник открыл дверь, и Хана тут же оттеснил в сторону Шунь с несколькими мисками в руках. Пин, Шань и Черныш не сдвинулись с места; похоже, они использовали Шуня как мальчика на побегушках.

В каждую миску клали порцию риса, затем половник овощей. Шунь сновал туда-сюда, относя еду старшим товарищам. Подставляя последнюю миску, он произнес с нажимом:

— Эта — для Хэйцзы.

— Положите жареную свинину, — велел охранник дежурному, взглянув на Черныша. — Подарок от начальника Чжана.

— Благодарю! И слава нашему правительству, конечно! — сказал Черныш, когда Шунь торжественно вручил ему ужин.

— Ого, как вкусно пахнет! — Поспешно застегивая ширинку и пуговицы на брюках, из туалета вышел Ду; миску он держал под мышкой.

— Это же свинина. Как еще ей пахнуть! — отозвался Черныш. Он передал особое блюдо Пину. — Сначала старший.

Пин не стал изображать скромность и просто переложил добрую половину награды в свою миску.

— Остальное ваше, — наконец объявил он.

Львиную долю от второй половины забрал себе Черныш, а Шань и Шунь удовольствовались парой кусочков.

— Кто еще не подходил? Шевелитесь! — крикнул охранник из-за двери.

Хан посторонился, пропуская Ду.

— Ты первый.

— К чему такая вежливость? — Ду улыбнулся. — Нам-то мяса все равно не дадут.

Он забрал свою порцию и уселся на койку. Хан подошел к тележке последним. Вскоре в его миске оказались сероватый рис и капуста с картофельной лапшой — действительно, никакого мяса.

Ду проглотил ужин за пару минут. Заметив, что Хан уныло разглядывает свою миску, не осилив и половины порции, он спросил:

— Что случилось? Не можешь есть?

— Я не голоден, — вздохнул Хан.

— Поначалу так всегда. Через пару дней привыкнешь. — Понимающе кивнув, Ду протянул Хану свою пустую миску. — Давай мне то, что не будешь есть. Не выбрасывать же.

Хан отдал Ду бо́льшую часть своей еды, и тот с удовольствием, без тени брезгливости или смущения, расправился со второй порцией. Затем сходил в туалет умыться и вновь забрался на верхнюю койку.

— Эй, очкарик, иди-ка сюда! — крикнул Шунь, когда все закончили есть.

Хан приблизился, и Шунь указал на стопку опустевших мисок.

— Их надо помыть.

Стиснув зубы, Хан молча собрал грязную посуду и пошел в туалет. Вдогонку несся ликующий смех Шуня:

— Ха! Раз теперь есть этот пацан, мне можно и отдохнуть!

Ду бросил свою миску в раковину, так что Хан ее тоже помыл и вытер насухо, а затем положил рядом с Ду, который уже спал, тихо похрапывая.

Шунь с противной ухмылкой на лице неотрывно следил за Ханом — любовался тем, как новичок делает грязную работу, раньше достававшуюся ему. Когда Хан вернул всем чистые миски, Шунь повернулся к Пину и нетерпеливо спросил:

— Ну что, начнем?

Пин протянул руку и хлопнул Шуня по лбу.

— Куда торопиться? Надо ужин-то переварить.

Шунь сердито потер лоб. Тогда Пин, громко рыгнув, сказал:

— Лицом к стене!

Хан растерянно посмотрел на него.

— Ты оглох? — Шунь подскочил к Хану и отвесил ему оплеуху. — Или слов не понимаешь? Садись мордой к стене и думай о своих грехах. Жди суда.

Хан снял ботинки и сел на свою койку. Шунь отдавал приказы: лицом к стене, ноги скрестить, живот втянуть, грудь вперед, голову держать прямо, смотреть перед собой… Спустя несколько часов в такой позе у Хана невыносимо болела спина, однако расслабиться он не смел. Тем временем Пин и другие старшие братья играли в покер. Около девяти часов раздался звонок, они наконец убрали карты и по очереди сходили в туалет, чтобы справить нужду и умыться.

По их разговорам Хан понял, что скоро отбой, — и действительно, через двадцать минут лампы погасли, и камеру наполнил блеклый лунный свет, пробивавшийся через маленькое окошко в двух метрах от пола.

— Ладно, пришло время суда, — раздался в темноте голос Пина. — Очкарик, хорош там медитировать, иди сюда!

Хан встал и поковылял в глубь камеры. После долгих часов, проведенных в позе лотоса, ног он почти не чувствовал.

— На колени, — скомандовал Шунь.

Хан не подчинился сразу, и через мгновение кто-то пнул его сзади по ногам. Хан чуть не упал, но удержал равновесие. Обернувшись, он увидел за собой Шаня. Стиснув зубы, Хан опустился на пол. В икрах снова набухла боль.

Пин сидел на койке, широко расставив ноги.

— Ну, сколько тебе дали? — небрежно спросил он.

— Пожизненное, — хрипло ответил Хан, не сумев скрыть в голосе ни отчаяние, ни ярость.

— Впечатляет! — оживился Пин. — Что же ты натворил?

На этот раз Хан промолчал.

— Говори! — рявкнул Черныш.

Хан покачал головой.

— Я ничего не сделал.

— Да конечно! — Черныш с силой пнул Хана. — Если ничего не сделал, какого черта ты здесь?

Хан напрягся, чтобы сдержать удар, затем поднял голову и посмотрел Чернышу в глаза. В его зрачках заплясал яркий огонь. Черныш протянул руку и ткнул Хана в нос.

— Нарываешься?

Хан отвел взгляд, хотя поражения своего не признал.

— Я правда ничего не сделал. Меня подставили.

— Подставили? — усмехнулся Черныш и кивнул Пину. — Слыхал? Его подставили!

Пин холодно усмехнулся; в лунном свете шрам на его щеке выглядел зловеще.

— Что ж, тогда мы считаем своим долгом добиться для тебя справедливости…

— Братец Пин, вашему покорному слуге нанесена обида! Ваша честь, подскажите, как поступить? — высоким голосом пропел Шунь, будто исполнял оперную арию.

Черныш погрозил ему кулаком.

— Мелкий паршивец!

— Хватит дурачиться! — оборвал их Шань. — Давайте послушаем братца Пина.

В камере воцарилась тишина. Шань говорил редко, поэтому каждое его слово имело большой вес.

Пин, довольный всеобщим вниманием, сплел между собой короткие пальцы и произнес:

— Поскольку ты уже здесь, лучше смириться с судьбой. Кого волнует, что тебя подставили? Да никого! Зашел в камеру минуту назад — а уже ноешь… Если хватило ума влезть в неприятности, то наберись мужества и признайся. Я спрашиваю еще раз: за что тебя посадили?

— Я и правда ничего не сделал! — Хан решил переубедить «судью». — Меня подставили. Во всем виновата девушка.

Пин выругался, вдруг изменившись в лице.

— Девушка? Малец, так ты по «цветочному приговору»?

Хан слышал, что на сленге это означало изнасилование, которое даже в тюрьме считалось самым позорным преступлением. Черныш бросился к Хану и опрокинул его на пол еще одним мощным пинком.

— Он темнит, дело явно нечисто! Пин попал в точку, а?

— Нет-нет, я вовсе не… — попытался вставить Хан.

— И кто ты после такого?! — заорал Черныш, пиная Хана снова и снова. Тот извивался на полу, уворачиваясь от ударов.

— Нет, я не вру, меня подставили…

Теперь Хана избивала вся троица «присяжных», поэтому больше он не смог произнести ни слова. Ему оставалось только свернуться клубком и поднять руки, защищая голову. Когда сильный удар пришелся в затылок, Хан в отчаянном рывке дотянулся до чьих-то ног и схватил их что было силы. Обладатель ног рухнул на койку.

— Ах, ты еще и сопротивляться будешь! — прошипел Шунь, безуспешно пытаясь освободиться.

— Ну, сам напросился! — прорычал Пин и ударил Хана в живот.

Тот замер, сунув руки под мышки и потеряв от боли способность двигаться. Шунь вскочил и выместил гнев еще серией пинков. Хан мог только глухо стонать.

— А парнишка сильнее, чем кажется, — заметил Черныш, нанося последние удары беспомощному Хану. — Что теперь?

Пин откинулся на спинку своей кровати и посмотрел на свернувшегося калачиком Хана.

— Раз он решился на грязное дело, давайте отмоем его дочиста.

— Верно! — Черныш кивнул.

Втроем с Шанем и Шунем они схватили Хана и поволокли его в сторону туалета. Тот смог наконец восстановить дыхание и открыть глаза уже на холодном кафеле. Черныш и Шань прижали его к полу, а Шунь расстегнул на нем брюки.

— Ты что делаешь?! — завопил Хан, отчаянно сопротивляясь.

Не обращая на крики внимания, Шунь одним движением стянул с жертвы брюки вместе с трусами. Не на шутку испугавшись, Хан заорал во весь голос:

— Ублюдки! Пустите!

Пин, стоявший в дверях, нахмурился.

— Тише, не то охранники прибегут.

Шань сунул в рот Хану грязную тряпку, и теперь парень издавал только приглушенное мычание.

— Ты плохо себя вел. Сейчас мы тебя отмоем, тогда начнешь жизнь с чистого листа, — приговаривал Шунь, вынимая из-под раковины стиральный порошок.

Он щедро посыпал порошком промежность Хана. Кожу начало жечь, и Хан брыкался так неистово, что смог раз или два ударить Шуня. Тогда Черныш скрутил Хану руки, а Шань, улучив момент, крепко прижал обе его ноги к полу. Шунь метнулся к раковине и стал что-то искать.

— Возьми мою, она новая, щетина жесткая, — подсказал Черныш, злобно усмехаясь.

— Точно!

Шунь вернулся с зубной щеткой, и Хан, поняв, что его ждет, закричал сквозь вонючую тряпку так громко, как мог. Шунь опустился на колени и провозгласил, размахивая зубной щеткой:

— Давайте же, братья, очистим плоть и душу этого грешника!

Плеснув на стиральный порошок воды, он принялся тереть промежность Хана щеткой. Тот впился зубами в кляп, чтобы не потерять сознание от жгучей боли и унижения; слезы ручьями лились по его щекам. Время словно застыло, и Хану чудилось, что он страдал целый год, а может, и сотню лет.

— Чего шумите? — донесся голос из камеры.

Шунь обернулся и увидел у двери Ду Минцяна, потирающего спросонья глаза.

— Не твое дело, иди отсюда! — рыкнул Черныш еще свирепей, чем обычно.

— Как это не мое дело? — возмутился Ду. — Нам завтра вставать рано, а ты мне спать не даешь.

— Ты совсем страх потерял?

Черныш отпустил Хана, шагнул к Минцяну и сильно его толкнул. Тот схватился за стену, чтобы не упасть.

— Эй! Я же ничего такого не сделал! — воскликнул Ду.

Хотя Черныш уже готовился к бою, Пин вдруг объявил:

— Ладно, хватит. Пора на боковую.

Возражать ему Черныш не посмел.

Тут в туалете раздался шум возни. Не успел Черныш и глазом моргнуть, как Хан прошмыгнул мимо него и бросился к двери камеры.

— Держи его! — крикнул Пин, но было поздно.

Хан уже выплюнул кляп и, вцепившись в решетку на окне, завопил во все горло:

— Помогите! На помощь!

Пронзительный вопль разбудил заключенных в других камерах, и вскоре отовсюду послышались ругань и ворчание. Некоторые тоже начали что-то кричать, и в тюрьме воцарился хаос.

— Черт тебя дери, заткнись уже!

Черныш подскочил к Хану, схватил за горло и попытался оттащить от двери. Однако тот, продолжая голосить, теперь лишь немного приглушенно, держался за решетку с отчаянной силой. Шунь и Шань выбежали из туалета.

— Оставь его! — велел Шань, оценив ситуацию. — Все по нарам!

Шунь, недолго думая, подбежал к своей кровати. Черныш понял, что быстро успокоить Хана не удастся, и тоже вернулся на место; Шань забрался на верхнюю койку. Ду Минцян, покачав сокрушенно головой, последовал их примеру. Хан, утратив всякое самообладание, вопил без остановки.

Вдруг во всем тюремном блоке зажглись лампы. Пин и остальные вскочили на ноги, стараясь изобразить заспанные лица для камеры видеонаблюдения над дверью. Яркий свет словно отрезвил Хана. Он перестал кричать и, осознав, что стоит голым ниже пояса, стал натягивать брюки.

— Камера четыреста двадцать четыре, что у вас случилось?

Хан на мгновение замер от испуга, затем поднял глаза и увидел рядом с вентиляционным отверстием динамик, из которого и доносился голос охранника. Устройство связи находилось у койки Шуня, поэтому он приподнялся на кровати и сказал в микрофон:

— Новый заключенный недоволен нашим правосудием и не желает встать на путь исправления. Говорит, он невиновен, потому и зовет на помощь.

— Нет… Неправда! — Хан стоял слишком далеко, и его не услышали.

Ответа из динамика не последовало, но свет по-прежнему горел, что вызвало новый поток ругательств и жалоб из всех камер.

— Тихо! — снова раздался голос, теперь из коридора. Удары дубинок по дверям действовали мгновенно — заключенные тут же замолкали.

— Ну что, допрыгался? — злобно бросил Хану Шунь.

Черныш указал пальцем на Ду, лежащего на своей койке.

— А ты держи язык за зубами.

Ду не ответил, как будто разом оглох и онемел.

Шаги приближались, и вскоре в окне камеры 424 выросла фигура охранника; за его спиной маячили еще двое. Когда привезли новых заключенных, этого надзирателя в тюрьме не было. Увидев незнакомое лицо, он спросил у Хана:

— Новичок?

Тот поспешно закивал, рассчитывая на спасение. Охранник нахмурил брови.

— Это ты звал на помощь?

— Да! — Хан посмотрел на сокамерников. — Они… они надо мной издевались.

— Что ты несешь! Тебя никто и пальцем не тронул! — запротестовал Черныш под одобрительные возгласы друзей.

— Всем молчать! — Охранник обвел камеру гневным взглядом. — Ты. Говори, что случилось.

Он ткнул дубинкой в сторону Ду Минцяна. Тот насупился, все еще недовольный тем, что его разбудили.

— Откуда мне знать? Я вообще спал.

— Ты и правда спал, но потом проснулся и все видел! — ошеломленный ответом Ду, воскликнул Хан.

— Ладно, ладно, — перебил его охранник. Он оглядел Хана с головы до ног и недоверчиво спросил: — И как же над тобой издевались?

— Они… — начал было Хан и умолк. В уме он пытался подобрать слова, чтобы описать пережитое унижение.

Охранник снова нахмурился.

— Позвольте мне объяснить. — С койки поднялся раньше молчавший Пин. — Парнишка просто не согласен с приговором. Все твердил, что его подставили, и отказывался ложиться спать, даже когда свет выключили. Хэйцзы его припугнул слегка, чтобы замолк, вот и все; мы и пальцем его не трогали.

— Верно! — отозвался Черныш. — Согласен, зря я ему угрожал. Но он кричал без умолку, поносил наше правительство, уснуть не давал… Я и не сдержался.

— Неужели? — Холодный взгляд охранника снова уперся в Хана. — Значит, подставили тебя?

Хан закусил губу.

— Да, я невиновен. Меня оклеветали, — проговорил он хрипло, но уверенно.

Охранник резко хохотнул.

— То есть судья ошибся?

Он достал ключи, отпер дверь и шагнул к Хану. Тот понял, что ни к чему хорошему личное общение не приведет, и затараторил:

— Нет-нет, дело не в судье, а в той девушке…

Прежде чем он успел договорить, его тело будто вдруг онемело, а потом он рухнул на пол и забился в конвульсиях. Охранник прижимал электрическую дубинку к животу Хана.

— Тебе дали шанс стать человеком, и чем ты отплатил? — заорал он. — Думаешь, ты первый здесь такой умный? Все вы гаденыши неблагодарные! Может, тебе и жизнь не дорога?

Хан безвольно обмяк, в глазах читалось отчаяние. Однако сквозь стиснутые зубы он с усилием произнес:

— Не виновен… меня… подставили!

— Тогда надо было подать в суд апелляцию. Теперь-то кому какое дело? — проворчал охранник, больше не желая тратить время на бесполезные препирательства. Он повернулся к Пину. — Присматривай за ним.

— Не волнуйтесь! — Пин ударил себя в грудь кулаком. — Обещаю: больше в четыреста двадцать четвертой камере проблем не возникнет.

Охранник удовлетворенно кивнул и вышел за дверь.

Хан с трудом поднялся, мысленно обещая себе больше ни с кем не разговаривать. Слова здесь не приносили пользы. Охранник запер дверь и зашагал по коридору прочь. Вскоре свет погас, тюремный блок вновь погрузился во тьму. Хан добрался до своей койки, мечтая, чтобы его поглотила бесконечная ночь, и в камере раздались сдавленные рыдания. Пин со свитой, довольные собой, быстро уснули. Лишь Ду Минцян тихонько вздохнул, но даже он ничего не сказал, а просто перевернулся на бок и закрыл глаза.

Прошло какое-то время. Вероятно, наступил предрассветный час, когда темнота гуще всего, и в целом здании ничто не нарушало тишину. Шуня разбудило неотложное дело — полный мочевой пузырь. Он неохотно вылез из-под одеяла и побрел в туалет.

Сюда не мог добраться лунный свет, льющийся в окно камеры, поэтому стояла кромешная тьма. К счастью, Шунь знал это место как свои пять пальцев. Он широко зевнул и шагнул вперед. И вдруг запнулся — под ногами рядом с унитазом ничком лежал человек. Сон как рукой сняло.

— Эй, кто там? Что ты делаешь? — неуверенно пробормотал Шунь.

Его окликнул Пин:

— Ты с кем разговариваешь?

— Тут кто-то на полу. — Шунь выглянул из дверей туалета и осмотрел камеру. Нижняя койка у двери пустовала. — Думаю, наш очкарик.

Шунь вернулся к Хану и пару раз его пнул, однако тот не пошевелился. Плохо, очень плохо.

— Брат Пин, иди сюда… С ним что-то случилось!

Дождавшись Пина, Шунь склонился над неподвижным телом. С трудом ему удалось разглядеть, что по запястью Хана стекает какая-то жидкость. Он коснулся руки Хана — липкая, и запах знакомый…

— Фу, мать твою! Это кровь! — завопил он.

— И чего ты испугался? — спросил Пин с напускным равнодушием и тут же скрылся в глубине камеры.

— Что стряслось? — Черныш сел в кровати, сонно моргая.

Шань и Ду Минцян тоже проснулись.

— Да он сдох, вот что стряслось! — выпалил Шунь.

Все изумленно уставились на него.

— Спокойно, мы тут ни при чем, — сказал Пин. — Зови охрану.

Шунь взлетел на верхнюю койку и нажал кнопку на переговорной панели. Вскоре из динамика раздался треск.

— Камера четыреста двадцать четыре, ну что теперь?

— У нас труп! Тот самый новичок помер, — дрожащим голосом ответил Шунь.

Едва последнее слово сорвалось с его губ, как все лампы в здании вновь зажглись. Пин и его троица остались на месте, а вот Ду Минцян вскочил и бросился в туалет. Через мгновение он крикнул:

— Еще живой! Скорее, помогите мне!

— Живой? — Шунь судорожно вздохнул и в два прыжка добрался до Минцяна.

Ду сидел, стиснув окровавленную руку Хана чуть выше запястья. Мертвенно-бледный Хан был без сознания.

— Найди что-нибудь для перевязки, — сказал Ду.

Шунь подобрал с пола тряпку — ту, которую они использовали для кляпа. Ду порвал ткань на полоски и туго обвязал руку Хана. Кровотечение прекратилось.

Донесся лязг металлической двери, и секунду спустя в туалет вбежал охранник.

— Что тут? — Между его бровей пролегла глубокая складка.

— Самоубийство. Вскрыл себе запястье стеклом из очков. — Ду указал на осколки стекла, валявшиеся рядом. — Он опустил руку в унитаз, так что неизвестно, сколько крови потерял. Но кожа еще не совсем белая. Думаю, выживет.

Охранник махнул своим помощникам.

— Несите его в медпункт!

Хана вынесли из туалета.

— Держите его руку повыше! — крикнул им вслед Ду Минцян.

— Умеешь оказывать первую помощь? — Охранник с подозрением прищурился.

— Да, знаю основы.

— Тогда пойдешь со мной. — Он обвел взглядом остальных. — А вы до утра будете вести себя тише воды ниже травы. Завтра работа отменяется. Вас будут допрашивать.

Затем охранник выбежал за дверь вместе с Ду, а обитателей камеры 424 вновь заперли в их крошечном мирке. Когда шаги стихли, Шунь вытер пот со лба.

— Чертов очкарик, — нервно проговорил он. — Повезло, что не сдох… Тогда бы мы не отвертелись.

— Ты идиот? — рявкнул Черныш. — Лучше б он умер. Мы-то как раз были бы ни при чем.

— Да уж, теперь у нас проблемы… — Пин нахмурился. — Начальник Чжан будет вне себя. А когда очкарик придет в сознание и запоет соловьем про то, как над ним тут издевались, нам точно не поздоровится.

Вспомнив про электродубинку, Шунь помрачнел, но продолжал цепляться за остатки надежды:

— Очкарик же не дурак, верно? Он знает, что ему здесь не выжить, если начнет стучать.

Шань покачал головой.

— Он еще не настолько нас боится. На этот раз сухими из воды не выйти.

— Во всем виноват проклятый Ду Минцян! — Черныш стиснул кулаки. — Если б он не помешал, мы бы очкарика проучили как следует.

— Правильно! — горячо согласился Шунь. — Это он сорвал нам суд, и он же спас очкарика, когда тот хотел покончить с собой. Если очкарик настучит начальнику Чжану, Ду останется чистеньким и будет задирать кверху свое свиное рыло.

Черныш хлопнул по спинке кровати.

— Надо и ему преподать урок.

— Согласен, — Шань кивнул. — Иначе в этой камере никогда покоя не будет.

Он неотрывно смотрел на Пина, пытаясь прочесть его мысли. Тот лишь молча хрустнул костяшками пальцев.

— Я давно говорил, что за него нужно взяться, — буркнул Черныш. — А Пин меня всегда останавливал.

— Никто из вас не видит общую картину, — вздохнул Пин. — С Ду Минцяном лучше не шутить.

Черныш закатил глаза.

— Скажешь тоже! Ему всего пять лет дали, кого там бояться?

Пин постучал Чернышу по лбу.

— Я же говорю, дальше своего носа не видите…

Черныш непонимающе уставился на Пина. Шань вдруг хмыкнул, словно до него что-то дошло.

— Не мне вам рассказывать, кто попадает в четвертую тюрьму, — начал объяснять Пин.

— Самые отпетые преступники города, — вставил Черныш.

— Именно. А чем эта тюрьма отличается от других?

— Тем, что жизнь тут не сахар, — усмехнулся Черныш. — «Блок четвертый, хлопнет дверь, водится тут злобный зверь, вот надгробия стоят, вот и смертников отряд…»

Незатейливый стишок знали в каждой тюрьме. Зверем в нем называли, разумеется, начальника Чжана, властного и беспощадного. Надгробия — это узкие двери в камеры, выстроившиеся вдоль коридоров, словно могильные камни на кладбище. Кроме того, именно в четвертой тюрьме приговоренные к смертной казни коротали последние дни в ожидании расстрела.

— «Блок четвертый, хлопнет дверь…» — повторил Пин. — Я здесь уже десять лет, но Ду Минцян — единственный на моей памяти, кого сюда упекли, несмотря на маленький срок. Подумай хорошенько. Как бы он тут оказался, не будь крайне опасен?

Черныш помолчал, осмысливая логику Пина.

— Даже если этот недомерок людей убивал, я его не боюсь! — наконец заявил он, продолжая упрямиться. — У него вроде есть голова на плечах. Догадается, кого тут уважать надо. А если нет — я его по стене размажу.

Пин ухмыльнулся.

— Вот и я о том же. Поначалу он не высовывался. Когда мы устроили ему суд, сделал все, что ему велели. Мы оставили Ду в покое и мирно с ним уживались. Но теперь он встал у нас на пути. — Тут Пин перешел на торжественный тон. — И мы ему подыграем.

* * *

Ду Минцян, разумеется, и понятия не имел, что стал предметом такой дискуссии. Он находился в медпункте на первом этаже, где дежурный медик перевязал Хану руку и рекомендовал отправить его в тюремную больницу. Охранники медлить побоялись и тут же доставили Хана в соседнее здание. Немолодой врач после недолгого осмотра назначил переливание крови. Он ввел иглу в вену, повесил пакет на штатив, и вскоре кожа у Хана порозовела, а дыхание стало ровным.

— Ничего, поправится. Пусть кто-нибудь за ним присматривает и позовет меня, когда пациент очнется. — Врач успокоил надзирателя и ушел по своим делам.

Надзиратель облегченно вздохнул и вместе с другими охранниками пошел в коридор покурить. Ду Минцян сел у кушетки Хана.

Как и обещал врач, Хану вскоре стало лучше. Когда он открыл глаза, охранники еще не успели даже выкурить по сигарете. Его взгляд блуждал по палате, пока наконец не сфокусировался.

— Я не… не умер? — печально произнес он.

Голос прошелестел едва слышно, как паутинка на ветру. Вздохнув, Хан заметил Ду. Тот горько улыбнулся, а потом, склонившись к Хану, прошептал:

— Здесь ты не свободен, у тебя даже нет права умереть.

Хан покачал головой, не найдясь с ответом.

Надзиратель, стоявший у входа, заметил движение Ду. Он потушил недокуренную сигарету о дверной косяк и подошел к кушетке.

— Очнулся?

Ду, будто не слыша охранника, сказал Хану на ухо:

— Держи рот на замке. О прошлой ночи никому ни слова.

Сердце Хана сжалось. О прошлой ночи? О самом большом унижении за всю его жизнь? Как он может об этом молчать? Хан уставился на Ду Минцяна, совершенно сбитый с толку. Однако Ду не успел ничего объяснить, потому что охранник подскочил к нему и схватил за плечо.

— Ты оглох? Я с тобой разговариваю!

— Он только что очнулся, и я хотел измерить пульс, — сказал Ду с дружелюбной улыбкой.

— Ну да, конечно… Посторонись! — Охранник оттолкнул Ду и вгляделся в лицо Хана. Затем произнес, смягчив тон: — Ни о чем не волнуйся, просто отдыхай.

— Начальник Чжан! — крикнул кто-то в коридоре, достаточно громко, чтобы в палате было слышно.

Охранник поспешно обернулся на звук тяжелых шагов.

— Начальник Чжан, вы тоже решили прийти?

— Что случилось? — Начальник Чжан, нахмурившись, осматривал палату.

— Новый заключенный недоволен своим приговором. Не справившись с нервами, порезал себе запястье стеклом из очков. К счастью, я подоспел вовремя, и парень спасен. — О драке в камере охранник предпочел умолчать, а вот последнюю фразу произнес с нескрываемой гордостью.

Хан тихо фыркнул, но подавил нахлынувшее возмущение. Впрочем, от начальника Чжана ничего не укрылось.

— Сомневаюсь, что все так просто, — проговорил он, глядя на охранника, и наклонился к Хану. — Расскажи мне, что произошло.

Хан на секунду замялся, затем посмотрел на Ду Минцяна — тот отрицательно покачал головой. Начальник тюрьмы проследил за взглядом Хана, однако стоило ему повернуться, как лицо Ду снова приняло почтительное выражение.

— Я впал в отчаяние. Меня ведь подставили… На самом деле я невиновен… — пробормотал Хан, подтверждая слова надзирателя.

Начальник Чжан немного помолчал, а потом обратился к Ду:

— Идем, я хочу задать тебе пару вопросов.

В соседней палате он махнул рукой надзирателю, идущему следом.

— Возвращайся на место. Следи там за порядком, и чтобы никаких больше инцидентов!

Когда охранник удалился, Чжан схватил стул и сел, не сводя глаз с Ду Минцяна. Тот стоял молча, опустив голову. Начальник Чжан улыбнулся; впрочем, улыбка эта могла означать что угодно.

— Подойди, — сказал он наконец. — Встань передо мной.

Ду послушно выполнил приказ.

— Ты ведь здесь уже два месяца? — Начальник говорил непринужденно, словно вел светскую беседу. Он снял с пояса дубинку.

— Да, — ответил Ду, не поднимая глаз.

Начальник Чжан поднес дубинку к руке Минцяна. Тот стиснул зубы, однако не вздрогнул и не отшатнулся. Он почувствовал, как дубинка коснулась его левой руки, но агония не наступила. Ду растерялся. Начальник Чжан не включил электрошокер. С помощью дубинки он лишь заставил Ду поднять руку. Теперь она оказалась на уровне глаз начальника. По этой мускулистой, с гладкой кожей руке сразу было понятно, что принадлежит она молодому и сильному человеку. Тем не менее изъян тоже имелся — на среднем пальце недоставало одной фаланги.

— Ты сам откусил? — с любопытством спросил начальник Чжан, разглядывая руку Минцяна.

— Зачем бы мне такое? — ухмыльнулся Ду. — Несчастный случай на заводе.

Начальник Чжан стряхнул руку Минцяна и разочарованно вздохнул.

— Ты лжешь. — Ду опустил голову еще ниже. — Капитан Ло Фэй из уголовного розыска лично хлопотал о том, чтобы ты попал ко мне. Поэтому я знаю о тебе практически все.

Ду невесело усмехнулся, однако отвечать не стал. Начальник Чжан продолжил:

— На самом деле мне безразлична твоя прежняя жизнь, пусть ею занимается полиция. Мы с тобой не друзья, конечно, но и не враги. Ты отбываешь здесь наказание, а я должен держать тебя в узде. Не причиняй неприятности мне — и я не устрою их тебе. Ясно?

— Ясно, — наконец произнес Ду.

— Вот и хорошо. — Начальник Чжан глубоко вздохнул и указал дубинкой на дверь в соседнюю палату. — Что случилось?

Ду пожал плечами и ответил честно:

— Меня это не касается.

— Ты что-то скрываешь! — Чжан вскочил на ноги. — Ты помешал Хану Вэньчжи рассказать правду! За дурака меня держишь? Я все видел!

— Так и думал, что вы заметите… — Ду нахмурился. — Только Хан должен молчать, иначе ему не выжить.

Начальник Чжан холодно усмехнулся.

— Я сейчас разговариваю с тобой спокойно, потому что знаю свое дело, а не по доброте душевной.

— Если Хан будет держать язык за зубами, он вашей работе не навредит. Кроме того… — Ду поднял голову и встретился взглядом с начальником. — Вы ведь не любите неприятности, так?

Чжан Хайфэн прищурился. Убрав дубинку в петлю на поясе, он спросил:

— Ты гарантируешь, что проблем больше не возникнет?

Его тон стал мягче, и Ду решил воспользоваться случаем.

— Хан Вэньчжи лишился семьи и привычной жизни. Если давить на него тюремными законами, он просто сломается. Позвольте мне его вразумить. Парень неглупый, все поймет.

Начальник Чжан молчал добрых полминуты, а затем проговорил:

— Хорошо, для беседы даю вам один день. В камеру вернетесь завтра вечером.

— Спасибо, начальник Чжан! Слава нашему правительству! — выдохнул Ду.

— Не трать время. — Чжан отвернулся. — Можешь идти.

Ду поклонился и пошел в соседнюю палату. Едва он перешагнул через порог, как Хан поднял голову, словно ждал его. Выглядел он намного лучше. Ду придвинул стул к кушетке и сел.

— Мне разрешили денек побыть с тобой, — радостно сообщил он. — Считай, что нам повезло. Ха-ха! Работать не придется, да еще накормят вкуснее, чем в тюремном блоке.

Хан явно не разделял энтузиазма Ду.

— Почему ты меня остановил? — спросил он, понизив голос.

— И что бы ты рассказал? Что тебя избили? — Ду наклонился к Хану. — Тогда у всех твоих сокамерников, включая братца Пина, и у дежурного надзирателя возникли бы проблемы.

— Они это заслужили… Какое мне дело до их проблем? — Хана затрясло от гнева.

Ду сочувственно покачал головой.

— Я и не прошу тебя заботиться о них, просто подумай о себе. — Заметив растерянность Хана, он пояснил: — Какое бы наказание они ни получили, на тебе отыграются в десять раз хуже. Такие уж в тюрьме правила игры.

В глазах Хана заблестели слезы.

— Зачем ты меня спас? — глухо сказал он. — Почему не дал умереть?

— Если б ты умер, то потерял бы все окончательно. А пока у тебя, по крайней мере, есть надежда. — Ду перевел взгляд на окно, из которого, словно не замечая черных металлических решеток, лился мягкий предутренний свет.

— Надежда? — повторил Хан с горькой улыбкой. — Даже не произноси при мне это слово. Только еще тяжелее становится.

— Понимаю… Ладно, расскажи мне свою историю. Что с тобой произошло?

Хан открыл было рот, но тут же осекся.

— Смелее, — подбодрил его Ду. — Я готов тебя выслушать.

Хан все еще сомневался.

— Ты веришь, что я невиновен?

— Почему бы и нет? — Ду похлопал Хана по ноге и многозначительно произнес: — Не каждый заключенный в тюрьме преступник, и не каждый преступник попадает в тюрьму.

Эти слова воодушевили Хана: вдруг Ду Минцян действительно сможет его понять?

— Ты совершенно прав!

Ду почувствовал, что ему выписан кредит доверия.

— Так чем ты занимался до тюрьмы?

— Работал в муниципальном проектном бюро.

— Ты упоминал девушку, которая тебя подставила…

Хан стиснул зубы, сдерживая гнев, и кивнул. Через несколько секунд он смог объяснить:

— Мы познакомились через брачное агентство. Она очаровала меня своей красотой, а в итоге оказалась бессердечной стервой.

— Брачное агентство? — Ду усмехнулся и покачал головой. — Нашел же ты, кому доверять.

— А какой еще у меня был выход? Родители требовали, чтобы я завел семью, вот и пришлось… — Хан покраснел от смущения. — Ты только не смейся, но к тридцати годам я даже ни разу на свидание не ходил. Родители беспокоились, что их единственный сын так и проживет холостяком до старости. Поэтому я и решил обратиться в агентство.

Ду сочувственно кивнул.

— Что ты о ней знаешь?

— На четыре года младше меня, безработная. По ее словам, после университета пыталась уехать за границу, однако не получилось. А когда юность прошла, она захотела остепениться.

— На четыре года младше — то есть ей двадцать шесть или около того? Колледж закончила в двадцать два… — подсчитал Ду. — Значит, почти пять лет занималась непонятно чем. Не похоже, что она и впрямь хотела остепениться.

— В точку! — Хан посмотрел на Ду с восхищением. — Жаль, что тогда я этого не понимал и был полностью в ее власти. Мечтал создать с ней семью, провести вместе всю жизнь…

— И что случилось потом?

— Потом она встретила другого мужчину, — печально произнес Хан. — Он мог увезти ее из страны, поэтому она решила со мной расстаться. Естественно, я сопротивлялся, однако она стояла на своем. Вот тебе и семья…

— Надо было просто ее отпустить. Невелика потеря. Каждый мужчина должен пройти через душевные муки — это закаляет характер.

— Для тебя, может, и просто, — сердито пробурчал Хан. — А меня она к тому времени успела выпотрошить как следует.

Ду на минуту задумался.

— Она вытянула из тебя деньги?

— И не только мои собственные… — Хан стиснул кулаки. — Еще и сбережения моих родителей.

— Как так вышло?

— Думаешь, я доверчивый простак? Да, признаю, я сам во всем виноват. Мы встречались почти полгода, я готов был жениться. Тогда она заявила, мол, никакой свадьбы, пока у нас не будет собственного жилья. А чтобы гарантировать ей достойную жизнь, нужна квартира в хорошем районе и как минимум с тремя спальнями. Кредит брать она не хотела, и я платил за все наличными.

— Ничего себе запросы! — воскликнул Ду, вспомнив, как за последние годы в Чэнду выросли цены на жилье. — Угадаю, что было дальше. Ты взял денег у родителей?

Хан кивнул.

— Они очень ждали моей женитьбы. Едва начались разговоры о покупке жилья, как родители сами предложили помощь, не дожидаясь моей просьбы. Они накопили триста тысяч, а я еще сотню. Денег хватило на квартиру в центре города, площадью около трехсот квадратных метров.

Ду вздохнул, а Хан продолжил рассказывать:

— Однако проблема даже не в этом. Я все равно купил бы себе квартиру, рано или поздно, даже если б не нашел жену. А вот оформлять документы на ее имя мне, конечно, не следовало.

— Ты идиот? — вытаращился Ду.

— Да, был идиотом. — Хан даже не пытался искать оправдания. — Та девушка убедила меня, что так я докажу свою любовь. Ха, любовь!.. Я не мог мыслить здраво.

— А твои родители? Почему они тебя не остановили?

Хан сглотнул.

— Я им не сказал. Она просила меня молчать. А я выполнял малейшие ее прихоти.

В глазах Ду светилась жалость.

— Значит, она хотела разойтись, но квартиру оставить себе?

Хан понурился.

— Да. Мол, заслужила компенсацию за моральный ущерб.

— Понятно, — Ду снова вздохнул. — Видимо, тогда ты вышел из себя и натворил дел…

Хан замотал головой.

— Нет, я ничего не натворил! Меня подставили!

— Подставили?

— Я не мог потерять и девушку, и все свои деньги разом…

— На такое никто бы не согласился.

Хан взглянул на Ду с благодарностью.

— Так что я пошел к ней и потребовал вернуть деньги за квартиру, но она отказала. От безысходности я был вынужден прибегнуть к самым крайним мерам…

Ду слушал с любопытством. Какие крайние меры имеет в виду этот робкий человек?

Хан помолчал, собираясь с духом.

— Когда мы встречались, я сделал несколько фотографий… ну, в общем, личного характера. И пригрозил выложить их в интернет, если она не вернет мне деньги.

— А потом? — спросил Ду.

— А потом она позвонила и согласилась заплатить. Мы договорились о встрече в кофейне.

— Надеюсь, ты туда не пошел? Тебя точно ждала западня.

— Я не так умен, как ты, поэтому на встречу пошел. Даже чувствовал вину, словно обидел ту девушку… Естественно, никаких денег она возвращать не собиралась. Вместо этого донесла на меня в полицию. Убедившись, что фотографии в моем телефоне, подала сигнал, и через секунду меня окружили полицейские.

— И ты не смог доказать, что она должна тебе деньги за квартиру, — догадался Ду. — Ни расписки, ни других документов она тебе, естественно, не давала. Так ты стал вымогателем. Если потребовал у нее четыреста тысяч, то должен был получить около десяти лет. — Ду озадаченно нахмурился. — Погоди, но у тебя ведь пожизненное?

Хан почесал затылок.

— Ну, я… я достал нож.

— Ты? — изумился Ду. — Ты взял с собой нож?

— Да, я носил в сумке канцелярский нож, для работы. Когда появились полицейские, на меня что-то нашло, и я приставил нож к горлу девушки и велел ей отдать мне долг.

— Плохо. Это уже ограбление. — Ду хлопнул себя по колену. — На крупную сумму, да еще и вооруженное… За него дают пожизненное, даже если грабеж не удался. Так что никто тебя не подставлял.

— Почему это? — возмутился Хан. — Я лишь хотел вернуть свои же деньги. Какое тут ограбление?

— С точки зрения закона — ограбление. — Ду пожал плечами. — В конце концов, ты не можешь подтвердить, что она тебе должна.

— Верно, — неохотно согласился Хан и закусил губу. — С точки зрения закона. Но всегда ли закон прав?

— Конечно, нет! — с горячностью ответил Ду. — Закон не в силах защитить всех хороших людей и наказать всех плохих. Порой нужно полагаться на тех, кто действует вне закона.

Хан видел, что Ду взволнован, однако не понимал почему.

— Кого ты имеешь в виду? — спросил он, но тут же сообразил сам и выпалил: — Эвмениды!

Ду вздрогнул, хотя и старался напустить на себя равнодушный вид.

— Кто-кто?

— Эвмениды! Убийца из интернета. Разве ты не слышал? — Хан загорелся новой идеей. — Он просит сообщать ему о преступниках, ушедших от правосудия, а потом их наказывает…

Ду пожал плечами.

— Я не сижу в интернете.

— Интересно, если я изложу свою историю, он обратит на нее внимание? — бормотал Хан. — Но тогда он убьет девушку, а это уж слишком…

Ду перестал слушать. Он смотрел в окно, погруженный в свои мысли.

Наступило утро, и над горизонтом медленно поднималось солнце.

Примечания

3

В китайской культуре цифра 4 считается несчастливой, поскольку при прочтении иероглифы «четыре» и «смерть» созвучны.

4

Братец — почтительное обращение к мужчинам своего поколения в Китае.