Адаптация совести

Чингиз Абдуллаев, 2011

Это даже не ЧП, это катастрофа! Во время следственного эксперимента серийный маньяк, убийца и насильник Баратов совершил дерзкий побег. Зверь, на поимку которого ушло столько сил, нервов, бессонных ночей, снова на свободе… Знаменитый аналитик Дронго предупреждал, что такое возможно, но его не послушали – и вот теперь все приходится начинать сначала. Для того чтобы вычислить ходы маньяка, надо «стать им», понять его логику. И у Дронго это получается. Он даже выясняет, кто станет очередной жертвой убийцы. Но как остановить Баратова? И тут маньяк сам звонит Дронго…

Глава 5

@Bukv = В большом зале ресторана Дронго терпеливо ждал журналистку. За столом слева сидели Вейдеманис и Кружков; последний был напарником в их расследованиях. Эдгар справедливо решил, что вечерний ужин одинокого мужчины, сидящего за спиной Дронго, может вызвать ненужные подозрения, и пригласил еще и Кружкова. А может, просто решил подстраховаться.

Эмма появилась стремительно, словно опасаясь, что ее собеседник уйдет, опоздав более чем на двадцать минут. Прошла к Дронго, протягивая ему руку.

— Спасибо, что согласились на встречу. Я Эмма Реймон. — Ее рукопожатие было достаточно крепким и уверенным.

На женщине была двойка голубого цвета, белая блузка. Юбка заканчивалась выше колен, ноги стройные и красивые. Она не казалось такой уж маленькой, какой он ее себе представлял. Для женщины рост сто шестьдесят семь сантиметров был более чем нормальным. Короткая стрижка, вздернутый носик, голубые глаза… Очевидно, она была натуральной блондинкой, сказывались немецкие корни ее отца. И вместе с тем Эмма была смуглой; возможно, среди предков ее матери попадались казаки и южные украинцы. Женщина уселась рядом с Дронго, сразу доставая сигареты и зажигалку. Сумочку она положила на соседней стул. Сумочка была от известной английской фирмы, такие только входили в моду в этом году. Очевидно, ее деньги позволяли следить за новейшими веяниями и носить вещи по собственному выбору. Дронго посмотрел на ее обувь. Лабутаны на высоких каблуках. Разумеется, она казалась гораздо выше своего роста.

— Будете ужинать? — спросил сразу подскочивший официант.

— Выбор за вами, — предложил Дронго.

— У вас обычно бывает приготовленное на гриле филе рыбы сан-пьер, — прищурилась Эмма, — с тушеными овощами. Принесите, пожалуйста. И хорошее вино. Белое, разумеется.

— Мне то же самое, — кивнул Дронго.

— За себя я буду платить сама, — сообщила журналистка, — здесь очень дорого.

Он улыбнулся, покачал головой.

— Это я выбрал ресторан.

— Как хотите, — согласилась она. — Насколько я знаю, вы не самый бедный эксперт среди криминалистов.

— А вы не самая бедная журналистка среди своих коллег, — парировал он.

— Уже успели узнать… — Она вынула сигарету, закурила. — Моя слава бежит впереди меня. Это деньги моей девочки, доставшиеся ей от покойного отца, моего бывшего мужа. Я всего лишь ее опекунша, хотя это глупо звучит — быть опекуншей собственной дочери. То есть деньги ее, я могу их тратить только на ее нужды.

— И на нужды ее матери, — заметил Дронго.

— Безусловно. Я же не могу ходить раздетая и голодная при таких деньгах. Итак, мы уже почти представились друг другу. Пойдем дальше?

— Давайте. Откуда вы узнали номер моего мобильного?

— Это секрет, — улыбнулась она. — И не настаивайте, чтобы я сказала. У меня много подобных секретов.

— Не сомневаюсь. А как вы узнали о моем визите на Лубянку? Тоже секрет?

— Самый большой. — Она оглянулась по сторонам. — Неужели вы действительно думаете, что я могу рассказать вам, отсюда узнаю подобные вещи? Вы же опытный человек.

— Понятно. Тогда зачем я вам так срочно понадобился? Вы могли узнать все подробности нашей беседы из собственных источников.

— Начнем с того, что не могла. — Она потушила сигарету в пепельнице.

Официант принес минеральную воду, разлил ее по бокалам.

— Мне было интересно встретиться именно с вами. Вы же не просто эксперт, вы один из лучших сыщиков. И именно вы смогли его вычислить. Поэтому мне было ужасно интересно с вами встретиться. Какой вы из себя? Курите трубку, как комиссар Мегрэ; юркий, ловкий, все замечаюший человечек, как Эркюль Пуаро, или высокий джентльмен, как Шерлок Холмс? А может, вы неподвижный и толстый, как Ниро Вульф?

— Судя по всему сказанному вами, детективы — ваше любимое чтение.

— Конечно. Я же веду криминальную программу на нашем телевидении, нужно быть в теме. Кстати, вы не курите?

— Нет.

Она достала вторую сигарету и, закурив, спросила:

— Почему он хотел увидеть именно вас?

— Об этом вам тоже сообщили?

Она смутилась:

— Не нужно ловить меня на слове, это моя работа — добывать нужную информацию.

— Судя по вашим словам, вы ее не очень-то добываете. Скорее вас охотно знакомят с подобной информацией, используя как канал для продвижения нужных версий. Кажется, раньше был такой известный журналист Хинштейн. Я всегда поражался его осведомленности и знаниям секретов правоохранительных структур. Мне почему-то казалось, что его попросту используют. Сейчас он депутат Государственной думы.

— Вы говорите это в осуждение? — уточнила Эмма.

— Ни в коем случае. Мне как раз импонировали и его позиция, и его разоблачения. Он всегда принципиально был на стороне официальных властей и правоохранительных органов. Понимаю, что с его помощью часто сводили счеты с неугодными, но в любом случае его позиция мне нравилась больше, чем позиция его оппонентов. И его разоблачения были весьма важны для общества. Всегда есть журналисты, через которых правоохранительные органы «сливают» свою информацию. Очевидно, было решено использовать именно такого популярного человека, как вы.

— Спасибо, — усмехнулась она, — хотя бы не так обидно.

— Я не хочу вас обидеть. Это для уточнения позиций. Я понимаю, что у вас есть связи, и, судя по всему, весьма крепкие. А вы понимаете, что я об этом догадываюсь. Так будет гораздо честнее. Не будем обманывать друг друга.

— Не будем, — согласилась она.

Официант принес белое вино, откупорил бутылку, налил немного в бокал Дронго. Тот вдохнул аромат. Бургундское пятилетней выдержки — замечательное вино. Попробовал на вкус. Немного горчит, но в целом интересный букет. Он кивнул официанту, разрешая разлить вино по бокалам.

— За нашу встречу, — предложила Эмма, поднимая бокал.

Они почти неслышно чокнулись.

— Между прочим, это устоявшийся стереотип, который французы считают неверным, — заметил Дронго. — Чисто совковое мышление: если мясо, то вино должно быть красное, если рыба, то белое. На самом деле все зависит от типа вина и его марки, а не от его цвета.

— Интересно, — оживилась она, — никогда об этом не слышала. Можно об этом написать?

— Разумеется.

— А про вас можно написать?

— Нет. Я частный эксперт, и ненужная популярность может мне только повредить. И моим расследованиям. Такая слава мне не нужна. Лучше напишите про профессора Гуртуева — это с помощью его методов мы вычислили убийцу. Или про группу полковника Резунова. Это он и его люди мотались по всей стране в поисках преступника.

— Резунов — всего лишь полковник милиции, а Гуртуев — профессор криминалистики, — ответила Эмма. — Кроме того, о них уже столько написано… А вот про вас почти нет никакой информации. По-моему, это несправедливо.

— Это нормально. Они состоят на службе государства, а я частный эксперт и к тому же иностранец.

— Для иностранца вы слишком хорошо говорите по-русски и неплохо знаете наши реалии.

— Я не виноват, что в девяносто первом единую большую страну разорвали на несколько кусков. Кстати, сделали это не мои соотечественники, а российские депутаты в девяностом году; а затем и руководители трех славянских республик в девяносто первом. Но не будем об этом. Реалии таковы, каковыми они являются. Ничего изменить или поменять невозможно. Значит, все правильно. Исторический процесс движется независимо от воли конкретных людей.

— Зачем он так настаивал на встрече с вами? — Эмма потушила вторую сигарету.

Официант принес заказанные блюда, поставил их на столик и с достоинством удалился.

— Разве вам не сказали? — спросил Дронго, пробуя рыбу. Она действительно была очень вкусной.

— Очень невразумительно. Я так ничего и не поняла.

— Ему нужен был человек, которого он считал равным себе. Которому мог бы исповедаться, рассказать о своей сложной судьбе. Во всяком случае, именно так считает профессор Гуртуев.

— Он не мог рассказать об этом самому профессору?

— Очевидно, нет. Гуртуев для него — обычный научный «сухарь». Допрашивающие его следователи и оперативники представляются ему сплошной серой массой. Нужен человек, с которым он мог бы беседовать на равных. Поэтому он и требовал, чтобы к нему допустили меня.

— Вы тоже так думаете? Как профессор Гуртуев?

— Не совсем, — признался Дронго. — Преступник — очень умный человек. Он понимает, что нас не оставят одних ни при каких обстоятельствах. Значит, наш разговор будут записывать и вести за нами непрерывное наблюдение. Тогда в чем разница? Почему его исповедь должен выслушать именно я — ведь рядом будут еще несколько человек, и об этом Баратов точно знает? Тем не менее он отказывается разговаривать с другими. И пытается быть предельно откровенным со мной, что меня несколько настораживает.

— Почему?

— С чего бы ему быть настолько откровенным? Он ведь понимает, что шансов на спасение у него нет. Ни единого шанса. И его наверняка осудят. Более того, он сам мне об этом сказал. И он понимает, что в тюрьме долго не протянет. Таких преступников ненавидят все. И надзиратели, и заключенные. Тогда для чего он затеял эту непонятную игру в исповедальность? Хочет продемонстрировать мне свой интеллект? Зачем? Для чего? Хочет получить некое оправдание, хотя бы морального плана, в моих глазах? Глупо. Я никогда не прощу ему убийства стольких людей, страдания их родственников. Тогда зачем? У меня пока нет ответа на этот вопрос. Но я абсолютно убежден, что он точно знает, зачем это ему нужно, и приглашает меня в тюрьму с определенной, очень конкретной целью.

— Может, он рассчитывает, что вы поможете ему сбежать? — улыбнулась Эмма.

— Из внутренней тюрьмы на Лубянке? — иронично осведомился Дронго. — За все время оттуда не сбежал ни один человек. Ни разу. Даже из Бутырской тюрьмы убегали, а оттуда — ни разу. Это просто невозможно. К тому же его охраняют как особо опасного преступника сразу несколько человек. За ним в камере установлено круглосуточное наблюдение, и он об этом знает. Нет, у него есть какой-то определенный план, и он ему следует. Что касается меня, то он заранее готовился к нашим беседам, даже изучал мою биографию, наводил справки о моей семье. Он понимает, что такой человек, как я, никогда и ни при каких обстоятельствах не будет ему помогать. Хотя его рассказ сегодня произвел на меня тяжелое впечатление.

— Какой рассказ? — сразу спросила Эмма.

— Об этом я вам не скажу. Служебная тайна. Но история его жизни весьма поучительна. И очень трагична.

— А если он все наврал, чтобы нарочно вас разжалобить?

— Не думаю. Практически все факты подтверждаются. Он не родился таким, каким мы его арестовали. Он стал им в результате предательства одних и злобы других. И это очень печально.

— Не хотите ничего рассказывать?

— Не имею права. Это не моя тайна. Наводите справки там, где вам рассказали о нашей встрече.

Эмма положила вилку и нож на стол, нахмурилась.

— Как вам не стыдно? Ужинаете с женщиной и все время ей грубите.

— Разве это грубость? Я честно ответил, что не могу рассказать вам о нашем разговоре. Судя по всему, вы располагаете гораздо большей информацией, чем ваш покорный слуга.

— Это неправда, — быстро сказала Эмма, — я всего лишь узнала о вашей встрече. И о том, что Баратов требовал встречи именно с вами.

— От кого?

Она замолчала, отвела глаза.

— Тогда у нас не получится никакого разговора, — вздохнул Дронго. Подскочивший официант разлил вино в бокалы. Эксперт поднял свой бокал.

— Ваше здоровье. — Он не стал чокаться и сделал два маленьких глотка.

— Вы невозможный человек, — решительно произнесла она, подняла свой бокал и выпила его почти до дна. Затем потянулась к третьей уже сигарете, закурила.

Конец ознакомительного фрагмента.