Край Вечности

Шон Смакер, 2018

Жизнь Абры была самой обычной. Пока девочка не узнала о существовании Древа Жизни. И теперь её миссия – найти и уничтожить Древо, выросшее в городе под названием Край Вечности. Это город, отделяющий мир живых от Великой Воды, места абсолютного покоя. Город, попасть в который можно через семь Врат, разбросанных по всему свету. Однако попав в Край Вечности, Абра начинает понимать, что прежде всего необходимо запечатать Врата, иначе в наш мир вырвутся могущественные существа, способные уничтожить абсолютно всё. Абре нужна помощь. Но может ли она доверять новым знакомым? Или ей придётся действовать в одиночку и, возможно, идти на огромные жертвы?

Часть I

Нежданный гость

Подумай о доме, что в Вечности ждет,

У берега светлой реки.

Там все ликом ясны,

Душою прекрасны

И помыслами чисты.

Подумай о доме, что в Вечности ждет,

О доме, что в Вечности ждет.

Дьюит К. Хантингтон. Из гимна «Вечность»

1

Сэмюэл

Следом за мной идет мужчина. Он лысый, а вокруг глаз — складки морщин, словно кто-то бросил два камешка в пруд и по темной воде разошлись круги. От старости и нелегкой жизни лицо его оплыло. Под подбородком болтается сморщенная кожа. Среди морщин на лице — россыпь пятиконечных звезд, устремляющаяся к вискам. Почти прозрачные мочки ушей оттягивают туннели. Брови и губы сплошь в пирсинге. Я столько за всю жизнь не видел и не подозревал, что возможно поместить все это на одно лицо.

Но взволновали меня не морщины и не татуировки с пирсингом. Взволновали меня его глаза — они были похожи на то безбрежное море, куда в моем сне уплыла мать. Они вызывали во мне странное чувство, которое почти невозможно описать. Я бы не узнал его, если бы когда-то мне не довелось познакомиться с Теннином и Джинном.

Человек, который идет за мной по пятам, — один из них.

Уж будьте уверены. Глаза не врут.

Можно ли убить кого-то вроде мистера Джинна и остаться безнаказанным? Вероятно, нет.

Последние несколько месяцев я читал дневник Абры, вспоминал день, когда ушли ангелы, и думал: неужели все это и правда сошло нам с рук, мы избавились от мистера Джинна и вышли сухими из воды? Кажется, в детстве я был страшно напуган. Меня ужасала мысль, что придется заплатить за содеянное. Но с годами эти чувства растаяли. Я перестал бояться и начал задумываться — случилась ли битва ангелов за Древо Жизни на самом деле или это был лишь сон? Или же сон во сне? Дети — отличные притворщики. А вдруг мы с Аброй это выдумали?

Но все изменилось. Абра умерла и оставила мне в наследство дневник и меч. Почему именно мне? Ведь я все еще не могу даже притронуться к нему. Хотела, чтоб я его спрятал или как-то использовал? На всем белом свете никто так не осознает значение этого меча, как я, и все же, что с ним делать? Держать у себя дома — все равно что скрывать государственную тайну.

Все эти мысли пролетают в моей голове с молниеносной скоростью, потому что лысый старик с татуировками топает за мной через весь Дин к антикварному магазину мистера Пелле.

Туда, где все началось.

Вот проулок между антикварным и пиццерией. В отдалении — бейсбольное поле. Правда, в бейсбол больше никто не играет: люди потеряли к нему интерес, по крайней мере у нас, в Дине. Поле утопает в бурых сорняках и кустарнике. Поросль оплела сетку-рабицу, которая прежде служила оградой. Зимой, когда дует сильный ветер, ветки с грохотом бьются и скребут по металлическим звеньям.

Не знаю, что хуже: земля, поглощенная «прогрессом», или заброшенная земля. Мы желаем, чтобы все оставалось прежним, но нити, связующие настоящее и прошлое, все время переплетаются. Когда вы наконец возвращаетесь домой — если вам удается отыскать тот призрачный путь, — то понимаете, что он никогда по-настоящему вам не принадлежал, ничем нельзя владеть вечно. Наши дома, поля — все, что составляет пейзаж нашего детства, принадлежат нам очень недолго. Они ничего нам не должны.

Я бросаю взгляд на тротуар. Лысый все еще топчется там, иногда останавливаясь и посматривая на меня. Вокруг его глаз поблескивает пирсинг. Делаю глубокий вдох, дожидаюсь, когда незнакомец ненадолго отвернется, и сворачиваю в узкий проулок. Трость застревает в гравии, скользит по замерзшей грязи. Меня охватывает паника. Быстро, так быстро, как только могу, спешу прочь. Оглядываюсь — наверное, он сзади, вот-вот догонит. Черный ход антикварного магазина уже совсем близко. В эту самую дверь я вбежал много лет назад, спасаясь от дождя и молнии.

Уверен — дверь заперта, но все же нажимаю на ручку. Та вдруг поддается: открыто. Я только что сказал, ничто не остается прежним, но, войдя в подсобку магазина мистера Пелле, понимаю, как ошибался. Здесь совершенно ничего не изменилось, ничуточки. Даже пахнет в точности как тогда. Повсюду старые зеркала, комоды, каркасы кроватей без матрасов, светильники без лампочек и шкафы, что будто умоляют спрятаться за их дверцами. И в этих залежах мебели, скопище теней и причудливых очертаний, проходит узкая тропинка. Все та же узкая тропинка. Наверняка где-то здесь, в подсобке мистера Пелле, скрываются двери, которые могут привести вас куда угодно. Если знать, за каким сундуком поискать, створки какого окна распахнуть, то пролезть можно в любую нору во вселенной.

Я пробираюсь по пыльному заставленному помещению, мимо мрачных закоулков, теней и зияющих между ними дыр, словно иду по канату, натянутому между мирами. Стоит немного оступиться — и попадешь куда-нибудь не туда.

— Мистер Чемберс… — произносит тихий голос.

И хоть зрение еще не совсем привыкло к темноте, я знаю, кто меня зовет. Тот незнакомец. Человек со звездами вокруг глаз и невидимой ношей на плечах. Тени будто сами собой расползаются от нас по углам. Я стою, смотрю в его неповторимое лицо и чувствую, что теряюсь перед ним, как дитя, которое таращится в ночное небо.

— Сэмюэл Чемберс, — повторяет он.

Я киваю, хотя незнакомец не задавал вопроса. Он и сам знает, кто я, наверняка.

— Можем поговорить?

Не представляю, что ответить, поэтому просто еще раз киваю. Мне все кажется, в любую секунду на меня с небес снизойдет кара за ту давнюю гибель мистера Джинна. Сейчас незнакомец набросится. Но ничего подобного не происходит. Он лишь вздыхает и кладет мне руку на плечо. Похоже, намерения у него вполне мирные.

— Хорошо, — говорит он. — Я не хотел вас напугать.

Незнакомец идет к выходу, в ту дверь, откуда я только что пришел. Я медленно хромаю следом, и мы выбираемся наружу. Приходится все сильнее опираться на трость.

— Где мы можем поговорить? — спрашивает незнакомец.

Я оглядываю улицу. В Дине негде уединиться. Пойдем мы хоть в закусочную, кофейню или пиццерию — весь город будет на нас глазеть и трепать языками. Еще бы — с такой-то внешностью, как у лысого! Джерри — малый, что ухаживает за моей фермой, — тут же примчится узнать, все ли в порядке. Предложит денег — их он всегда предлагает в первую очередь, если что-то случается. Будто деньгами можно решить любую непредвиденную ситуацию, будто деньги — ответ на все незаданные вопросы.

— Я живу в десяти минутах отсюда, — устало сообщаю я. — Поедемте ко мне.

— Да, но вам придется меня подвезти, если можно. Я без машины.

— Ну, разумеется, — бормочу я. — Как вы вообще сюда добрались?

Он молчит и с улыбкой приподнимает продырявленную бровь.

— Все ясно, — ворчу я. — Вы даже не представились.

— Зовите меня мистер Генри.

— Когда люди предлагают называть их каким-то именем, — откашлявшись, бормочу я, — сразу кажется, что оно ненастоящее.

Он снова улыбается. Из-за всех его морщин, татуировок и пирсинга сложно понять, дружелюбная это улыбка или ухмылка. В воздухе внезапно веет холодом, как перед снегопадом.

Мы возвращаемся к моей замерзшей машине, рассаживаемся по местам и едем на север, оставляя Дин позади. Авто испускает клубы выхлопов, под серым небом царит тишина. Суровые зимние дни по-своему очаровательны: низкие облака висят над полями, ряды засохших стеблей кукурузы напоминают щетину на лице старого добряка-соседа. Горы покрыты облетевшими деревьями, окрашены в серый, коричневый и где-то даже фиолетовый, а в тенистых местечках, словно алмазные вены, затаились ледяные дорожки.

Порыв ветра ударяет о борт машины. В воздухе отчетливо пахнет снегопадом.

2

Притормозив в переулке у своей фермы, я сижу в машине и не двигаюсь с места. Сначала тридцать секунд, потом минуту.

— Вы в порядке? — спрашивает мистер Генри.

За всю поездку мы не обменялись и словом. Казалось, он ждал, что я начну задавать вопросы, но у меня было не то настроение. Кроме того, ведь именно он хотел со мной поговорить. Так что пусть начинает в любой момент.

— Все отлично, — отвечаю я, внезапно жалея, что пригласил его домой. Интересно, не обидится ли чужак, если я снова заведу двигатель, отвезу в город и попрошу его выйти из машины?

— Может быть, пойдем в дом? — спрашивает он.

— Подождите.

Больше всего на свете мне не хочется, чтобы Джерри увидел, как я веду в дом подобного персонажа. Я выжидаю, не появится ли сам сосед или его сын, но к этому времени они обычно уже возвращаются к себе на ферму. Зимой здесь почти нечем заняться. Фруктовые деревья стоят голыми, и даже не верится, что весной все вернется к жизни и тонкие ветки снова зацветут. В саду остались лишь высохшие растения да неубранный мусор.

Способны ли те из нас, для кого наступила зима их жизни, набраться мужества и поверить, что весна когда-нибудь вернется?

— Ну ладно, — вздыхаю я. — Идемте.

Мы выбираемся из авто, захлопываем двери, и с карниза амбара испуганно вспархивают голуби, устремляясь в лес, к холодным серым горам.

В зимней тишине хлопки дверей звучат неожиданно. По пожухлой траве я ковыляю к дому. Мистер Генри пытается поддержать меня под локоть, но я окидываю его суровым взглядом, и визитер отступает.

В доме тепло; я иду на кухню сварить кофе. Похоже, беседа выйдет долгой.

— Вам что-то нужно? — спрашиваю я, нарушая молчание.

Гость устраивается в кресле в столовой. Мужчина он довольно крупный. Удивительно, что такой старик выглядит все еще сильным. Когда он разговаривает, слышится глухое звяканье. Кажется, это из-за пирсинга на языке, металлической штанги, которая выстукивает на зубах мистера Генри азбуку Морзе.

— Я хотел поговорить с вами об Абре.

— Я имел в виду сахар или сливки в ваш кофе.

— Ах да, простите. Я пью черный. — Помолчав, он продолжает: — И все же нам нужно поговорить.

В душе растет тревога. Внезапно я настораживаюсь. Я знаю, почему этот человек здесь. Знаю, зачем он пришел.

За мечом.

— Об Абре? — небрежно переспрашиваю я, отводя взгляд. Притворяюсь, будто не понимаю, в чем дело. — Видите ли, мы с Аброй не общались много лет. Очень много. Мы сильно отдалились.

Нервы на пределе. Я разливаю кофе по чашкам, стеклянный носик кофейника стучит по фарфору, словно у кого-то от холода зуб не попадает на зуб.

От чашек поднимается пар, и запах меня успокаивает.

— Ваша на стойке, — говорю я, кивая на кофе мистера Генри, а сам направляюсь к столу с горячей чашкой в руке.

Я успел забыть то самое чувство, которое испытываешь в обществе подобных ему. Кажется, что рядом человек, а потом он подходит и садится за стол, и вот уже напротив словно бы целая эра, эпоха. Смотреть на него — все равно что смотреть на Большой Каньон, разглядывать все эти пласты в камне, которые повествуют о периодах истории Земли.

— Вы что-нибудь знаете о том, чем занималась Абра после того лета, когда умерла ваша мать?

— Откуда вы знаете о моей матери?

— Все о ней знают, — нетерпеливо отмахивается он.

Я только стискиваю зубы. При чем тут моя мать? Очень странно. Кто эти «все», которые о ней знают? Мне хочется расспросить подробнее, но я молчу, сам не зная почему. Возможно, он сбивает меня с толку, и потому я хочу сказать как можно меньше. Или боюсь выяснить о ней то, что вовсе не желаю знать из страха разочароваться.

— О вашей матери… — повторяет он, качая головой, и продолжает: — Так что вам известно о том, чем занималась Абра после ее смерти?

— Мы с Аброй были лучшими друзьями. Я кое-что дал ей. Дружбе пришел конец. Хотя это слишком сильно сказано — мы просто стали чужими.

— А вы могли бы помочь ей, знаете ли, — говорит он, потягивая кофе и поглядывая на меня поверх чашки.

Качаю головой и отвожу взгляд.

— Нет, — бормочу я себе под нос. — Мне всегда недоставало сил.

— Да бросьте. Это ведь неправда? — хмыкает Генри, придавая фразе вопросительное выражение.

Я смотрю прямо на него:

— Похоже, вы и так все знаете. И мне не нужно ничего вам рассказывать.

— Если запастись должным терпением и верой, наша слабость однажды может обратиться в величайшую силу. Эта перемена часто случается в миг крайней нужды. Слабость… — он помедлил, покачивая головой, — в силу.

— Сомневаюсь, чтобы со мной когда-нибудь происходило подобное.

— Возможно, вы в этом не нуждались. Что вы ей дали?

— В то лето? Я отдал ей коробку. Вместе со всем содержимым.

Он кивает. Разумеется, Генри знает о коробке, ведь мистер Теннин знал. После всего, что произошло у Древа, все они хотят ее заполучить.

— А недавно? Отдавали ли вы что-то Абре недавно? Или она вам?

Таращусь в темную гладь кофе в собственной чашке, и мне мерещится, что я смотрю прямо в глаза мистеру Генри. Будто они — его глаза — повсюду.

Я мысленно вызываю в памяти образ коробки, которую опустил в гроб. Атлас, записи. Я положил это туда, потому что решил — все кончено. Считал, что смерть Абры означает конец всего. Но затем ее муж отдал мне меч и дневник. Только для чего?

— Ничем не могу помочь. Я вас не знаю.

Голосом я пытаюсь дать понять визитеру, что пора уходить. Я слишком стар для всего этого и не имею никакого отношения к настоящим или воображаемым событиям, что происходят вокруг. Событиям, скрытым завесой тайны.

Завеса тайны, вновь про себя повторяю я. Именно так мы с Аброй называли все странности, что творились тогда. Словно обычная жизнь находилась по одну сторону этой пелены, а по другую…

А по другую — Древо, мистер Теннин, мистер Джинн, Амарок.

В ту пору, если как следует присмотреться, можно было увидеть тени. Но не сейчас. Я уже много лет ничего подобного не замечал.

— Ваша… осмотрительность похвальна. Но у Абры было кое-что нам крайне необходимое. — Помолчав, он осторожно, вкрадчиво продолжает: — Возможно, это у вас. Прямо здесь.

Мое сердце оглушительно колотится. Я не имею понятия, на чьей стороне этот человек. Не представляю, кто он — «мистер Теннин» или «мистер Джинн». Я отчаянно вглядываюсь ему в глаза, в поисках хоть чего-то, похожего на ответ. Возможно, проблесков доброты.

— Здесь для вас ничего нет, — машу головой я, и от волнения у меня перехватывает дух.

Гость кивает. Мочки ушей с туннелями покачиваются в такт. Он почесывает бровь с семью проколами в ряд.

Расстояние между нами — словно межзвездное пространство, и кажется, что мы с Генри разделены не столом, а сотнями световых лет. Как долго его слова летят ко мне? Сколько миров сгорает, пока я доливаю ему кофе?

— Если вы никуда не торопитесь, я расскажу вам историю, мистер Чемберс.

— Времени у меня полно, — пожимаю плечами я. — Взгляните на меня — ни друзей, ни семьи. Да и денег почти нет. Только куча свободного времени.

— Времени у вас меньше, чем вы думаете, — грустно улыбается он.

Я отпиваю кофе.

— Это насчет Абры.

Я киваю, и меня снова захлестывает знакомая грусть, правда, на сей раз без мрачных предчувствий.

— Тогда позвольте, я проясню. В основном мой рассказ будет об Абре, но он касается и других. Я долго собирал кусочки воедино. Многие годы, десятилетия. Были огромные пробелы. Недавно мне пришлось отворить двери, что никогда не должны были отвориться вновь. Я беседовал с непосредственными участниками событий и такими, как я. Годами тайно выжидал, ища ответы. Я всегда их искал. Все видел, но почти ничего не понимал. Я очень близко подошел к Краю.

Его голос звучит все тише. В дверь бьется ветер, дребезжат окна. К стеклу липнут мокрые хлопья, а потом они превращаются в снегопад, клубящееся гипнотическое облако.

— Вы знаете о ее поездке в Новый Орлеан? — спрашивает Генри.

— Только общее впечатление, — отвечаю я. — Она описывала ее в дневнике, но лишь парой абзацев. Должно быть, там произошло что-то страшное, о чем Абра не захотела писать. После той поездки она сильно изменилась и вместо цветистых описаний стала комментировать только реальные факты.

Мистер Генри кивает.

— А о Египте? — со вздохом спрашивает он. — Иерусалиме, Париже, Рио? Южном полюсе, Сиднее?

Я ошарашен, но стараюсь не подавать вида. Я и представления не имел.

— Это только самое основное. Были и незначительные путешествия, так сказать, по пути. Новый Орлеан оказался неожиданностью. Для всех нас. О том, что там выросло Древо, мы узнали только после ухода Теннина. К тому времени меч был у Абры. Повсюду поднимались тени. Мои сородичи переходили на другую сторону. Никому нельзя было доверять. Сразу два Древа! Немыслимо! Джинна заменило поистине безжалостное создание. Ее звали Коли Наал. И она хотела заполучить все, — сказал Генри, качая головой. — Все до последней мелочи. И не только здесь.

При звуках ее имени я вздрагиваю, как от сильной боли. Коли Наал… Я никому его не называл.

Он молчит, пристально глядя на меня — все ли из сказанного я понимаю?

— Вы слышали ее имя раньше, — говорит он, словно извиняется.

Я киваю.

— Она возжелала заполучить все до последней мелочи, — повторяет Генри. — Те, кто были до нее, все эти мистеры джинны, тоже этого хотели. — Он распахивает руки, словно желая обхватить Землю от края до края. — Им нужно было человечество и все их земли, но Коли Наал задумала завладеть большим. Завладеть всем.

Он понимает, что я не до конца схватываю его мысль, и добавляет еле слышным шепотом. Вздрагивая, будто произносит нечто кощунственное:

— Она хотела заполучить и Вечность.

— Вечность? — переспрашиваю я.

Мы сидим в моем скромном фермерском доме с замерзшими окнами, за которыми снег устилает землю, и таращимся друг на друга. Между нами на столе медленно остывает кофе. Между нами лежат вечность и галактики, города, дружба, мечи и тени.

Он пожимает плечами, словно я сам в какой-то момент все пойму.

— Никто не мог отправиться туда и сделать, что должно. Никто, кроме Абры. Это были смутные времена.

— Уж конечно, смутные, — тихо ворчу я, — если вы послали юную девочку вас выручать.

Когда он снова начинает говорить, голос старика становится уязвимым, будто умоляет его понять. Или простить. Не знаю, могу ли доверять ему после всего услышанного. Возможно, да.

— Абра была единственной, кто мог пройти туда. Надеюсь, вы все же поймете. Я бы и сам пошел! Но должна была идти она.

Молчу. Чашки на столе исходят паром.

— История началась за четыре года до того, как Древо появилось в Дине. За четыре года до того, как вы двое убили Джинна и Амарока. За четыре года до того, как ушел мистер Теннин. За четыре года до смерти вашей матери.

— Вы же понимаете, что на самом деле я не убивал Джинна, — тихо говорю я. — О нем позаботилась Абра.

Я словно трус, который пытается переложить на Абру всю грязь того лета и спасти собственную шкуру — вдруг этот человек желает мести? Но мне кажется, Генри знает о тех событиях намного больше меня, хотя я при них присутствовал, а он — нет.

Но старик продолжает свой рассказ, словно не слышит. Я гляжу мимо него в окно: снег уже идет сплошной стеной. Похоже, на подходе метель.

— Отчасти я сам нашел следы той истории, отчасти мне рассказали люди. Кое о чем пришлось догадываться.

Внезапно умолкнув, он кивает, словно доволен проделанной работой, и откидывается на спинку стула.

— Итак, насколько я могу судить, все началось в тот день, когда с лица земли исчезла Руби…