Бабье царство. Русский парадокс

Эдвард Радзинский, 2019

Это был воистину русский парадокс. В стране «Домостроя», где многочисленные народные пословицы довольно искренне описывали положение женщины: «Курица не птица, баба не человек», «Кому воду носить? Бабе! Кому битой быть? Бабе! За что? За то, что баба», – весь XVIII век русским государством самодержавно правили женщины – четыре Императрицы и две Правительницы. Начинается воистину галантный русский век – первый и последний век, когда Любовь правила политикой… И фавориты порой выпрыгивали из августейших постелей прямиком во власть. И за всеми нашими императрицами стояла гвардия, детище Петра, весь век галантно сажавшая наших дам на трон – иногда не без крови.

Часть 2. Великий преобразователь

Глава 1

Возвращение мужского царствования

Расправа нового царя

Несчастного Шакловитого привезли в Лавру к Петру. Здесь его зверски пытали, приговорили четвертовать. Напротив Лавры у большой дороги поставили эшафот и на нем исполнили царскую милость — вместо четвертования отрубили Шакловитому голову…

Вскоре в Лавру явился с повинной «свет Васенька» — князь Василий Голицын. К его счастью, все это время рядом с Петром был и поддерживал его князь Борис Голицын — двоюродный брат князя Василия. Только это спасло фаворита от казни. Князя Василия всего лишь (!) лишили боярства и состояния и отправили нищим с семейством на Север в острог.

Но Софья не забыла возлюбленного. В дороге его догнал гонец с письмом от нее и деньгами.

В это время старший Царь Иван, забытый всеми, перепуганный, беспомощный, сидел в Кремле. Но Петр послал ему милостивую грамоту: «А теперь, Государь братец, настоит время нашим обоим особам Богом врученное нам царствие править самим… Срамно, Государь, при нашем совершенном возрасте тому зазорному лицу государством владеть мимо нас… К тому же еще и царским венцом для конечной нашей обиды хотела венчатца…А я тебя, Государя брата, яко отца почитать готов».

«Зазорно» — очень емкое слово. Означает «постыдно, достойно осуждения, безнравственно». Зазорно женщине вместе с мужчинами творить мужскую работу, зазорно мужчинам находиться в ее воле. Так определила Московия словами молодого Петра правление женщины.

Грамота брата совершенно успокоила Ивана, и о сестре Софье он более не вспоминал.

Никакой правительницы Софьи на Руси не было

В это время «зазорному лицу», как теперь именовали вчерашнюю правительницу, велено было переселиться из Кремля в Новодевичий монастырь. Ее имя исключалось из всех государственных актов. «Зазорной» правительницы более не существовало. Софью вернули в положенную Царевне монастырскую келью — в Новодевичий монастырь.

Из Новодевичьего монастыря бывшая правительница будет наблюдать за новой жизнью и реформами, о которых так любил мечтать находившийся теперь в бессрочной ссылке, в далеком Каргополе, возлюбленный «свет Васенька» Голицын. Эту новую жизнь тотчас начал строить Петр.

Софье рассказывали об этой странной жизни посещавшие ее сестры…

Взгляд на племянника из монастыря

Племянник оказался воинственен — сразу же продолжил движение на юг, как мечтали они со «свет Васенькой». Петр начал войну с Турцией — пошел на турецкую крепость Азов.

Оба Азовских похода возглавили два друга Васеньки — швейцарец Лефорт и генерал Гордон. Еще вчера они ходили на Крым с «любимым свет-Васенькой». Со злорадством узнала Софья о неудаче под Азовом… Но упрямый молодой Царь отправился во второй поход и в отличие от Васеньки успеха добился — отбил у турок крепость.

Однако без крымских портов Черное море для России оставалось закрытым… Петр помнил неудачи Голицына и идти в Крым не решился.

Сестры рассказывали Софье о скандальных похождениях Петра в Немецкой слободе. В «адовой, проклятой Богом слободе», вновь обрядившись в басурманское платье, дневал и ночевал православный Царь! Пил и веселился с немцами. Возглавлял попойки все тот же полковник Франц Лефорт.

Софья ненавидела Лефорта. Сколько благодеяний получил от них женевец и все равно изменил! «Бережливый Царь, — рассказывала Софье сестра, — не скупился на подарки своему любимцу. Выстроил Лефорту сказочный дворец с парком и крепостными крестьянами, там у них с утра до ночи пиры да маскарады…»

Сам Лефорт в письме на родину описал азиатскую роскошь дворца. Полторы тысячи гостей пьяно и буйно праздновали новоселье… Правда, подаренных Царем крепостных Лефорт тотчас отпустил на свободу. Но другие иностранцы, валом валившие на Русь, в дверь, распахнутую для них Петром, жалованных Царем крепостных рабов не отпускали…

«Народ этот… только в рабстве богат и счастлив»

Как чувствовали себя европейцы, граждане просвещенных монархий и европейских республик (каковыми были Голландия и Швейцария) в стране беспощадного рабства, скотского существования большей части населения? Ответ дал голландский купец Исаак Масса, посетивший Россию в начале XVII века и написавший знаменитое «Краткое известие о начале и происхождении современных войн и смут в Московии, случившихся до 1610 г…». Читаем слова Исаака Массы у историка Костомарова: «…такой царь [как Иван Грозный. — Э. Р.] нужен России, иначе она пропадет; народ этот благоденствует только под дланью владыки и только в рабстве он богат и счастлив».

Жизнь на Руси нравилась иноземцам. Здесь добрые владыки давали европейским пришельцам небывалое на их родине право — жить всесильными господами бессловесных рабов, не заботясь о законах… божеских и человеческих. И многие из них, как и Масса, предпочитали верить, что жизнь в рабском труде желанна населению и является здесь единственно возможной и нормальной. Это успокаивало совесть.

Кукуйская царица

Сестры рассказали Софье и о постыдных сердечных делах нового Царя. В Немецкой слободе он нашел свою полюбовницу. Это была Анна Монс, дочь немца, ремесленника. То есть она была «подлого сословия» и к тому же лютеранка! С ней спал православный Царь-батюшка. Блудодействовал при живой жене-красавице, которую Петр теперь видеть не желал. Ни ее, ни рожденного ею сына Алексея. Патриарх и мать пытались говорить с ним. Тщетно! В бешенстве прогнал прочь. Уже всем известно: страшен в гневе новый царь. Лучше молчать!

«Кукуйская царица» — так прозвал народ пышногрудую красавицу немку Монсиху. И скупой Царь, считающий каждую копейку, все деньги тратящий на войну, на свои полки, выстроил для Анны в Немецкой слободе целый дворец в два этажа. И выплачивал немке и ее матери ежегодный пенсион.

Самодержец

Две смерти поставили крест на прошлом Софьи. В 1694 году умерла мать Петра Царица Наталья… Мать и сын плохо понимали друг друга. Но Софья знала: только мать могла хоть изредка унять его, образумить. Теперь над Петром не был властен никто! А в 1696 году рухнула последняя надежда Софьи — скончался брат, Царь Иван. Уходила в прошлое древняя Московия. Двоевластие, хоть и формальное, с этой смертью закончилось. Страной правил он один — самодержавный Царь Петр.

В это время Петр окончательно обговорил с Лефортом великую идею. Он решил отправиться за границу — посмотреть мир, о котором столько слышал в Слободе. Захотел сам увидеть и, главное, изучить новейшие технические достижения Европы. Прежде он отправлял за границу учиться дворянских детей. Теперь решил ехать и учиться сам…

Призрак стрелецкого бунта

Но накануне отъезда, в феврале наступившего 1697 года, произошло грозное событие. Петру донесли, что составлен заговор, во главе которого — хорошо знакомый ему стрелецкий подполковник Иван Циклер…

Циклер, сын иноземца на русской службе, дослужился в стрелецких войсках до звания подполковника. Был одним из самых приближенных людей правительницы Софьи и ее дяди Ивана Милославского. Но, поняв, что их дело проиграно, предал Милославских и переметнулся к Петру. Циклер и сообщил Петру о замысле Софьи убить его, за что получил воеводство и звание думного дворянина.

Но Петр не забывал его прежнюю службу. Царь не умел прощать. И вскоре Циклера отослали (точнее — сослали) наблюдать за строением крепостей в Азовском море… За эту почетную ссылку Циклер в долгу не остался. Он составил заговор.

Но умел предавать не только Циклер. Двое стрельцов, прознавших о заговоре, прокричали «Слово и дело Государево» и были немедля доставлены в Преображенский приказ.

Царство кнута: «Слово и дело государево»

Преображенский приказ! Вначале это была просто канцелярия Петра — просторная изба для управления первыми потешными полками в селе Преображенском.

Но Петр стал самодержцем. И у этого приказа тотчас появились функции тайной полиции. В Преображенском приказе начали действовать тюрьма и пыточные камеры. Тюрьма представляла из себя попросту ямы, в которые сажали преступников. Тюремная яма в народе называлась «бедой». Отсюда и выражение — «попасть в беду». Такие «ямы-беды» были и в крепостных башнях Кремля…

Преображенский приказ стал при Петре главным учреждением, расследующим политические дела и важные преступления, задуманные против Государя: оскорбление царской особы, измена, замысел против здоровья и чести Царя. Подданный, желающий донести об этих преступлениях, выкрикивал: «Слово и дело Государево!» — и его тотчас доставляли в Преображенский приказ вместе с обвиненным. Попав туда, обвиненный уже не мог избежать пытки. Пытка считалась самым верным средством узнать правду — виновен человек или его оговорили. Пытали долго и умело. После усердного битья кнутом на пытаемого накладывали окровавленную шкуру овцы — верили, что она исцеляет. После чего пытка продолжалась.

Конец заговора

Доставленные в приказ доносчики рассказали, что Циклер и его сообщники решили поджечь дом Петра и во время пожара убить его. И сейчас они совещаются…

Выслушав доносчиков, Петр сам направился в дом, где собрались участники заговора. Внезапное появление Государя потрясло заговорщиков. Царь арестовал Циклера и всех собравшихся. Прямо из дома их повезли в Преображенский приказ.

В приказе заправлял князь Федор Ромодановский, отца и брата которого зверски убили стрельцы во время Стрелецкого бунта. Он достойно встретил стрельцов-заговорщиков. Все прелести пытки узнали арестованные, все кости переломали им на дыбе. Во время пыток умный Циклер рассказал то, ради чего его так усердно пытали, то, что так хотел услышать Петр: «В дни своего правления Царевна Софья и ее родственник Иван Милославский уговаривали Циклера убить Царя».

Благодарности за признание Циклер не дождался. Его приговорили к четвертованию.

Покойника везут свиньи

Донос Петр использовал тотчас. С радостью дал волю гневу. Варварски отомстил Софье и покойным Милославским за убиенных дядьев Нарышкиных…

Он приказал вырыть из могилы гроб дяди Софьи — князя Ивана Михайловича Милославского, на свиньях, впряженных в телегу, повелел везти гроб в Преображенское к эшафоту, где должны были казнить заговорщиков. Разбили крышку и открытый гроб поставили под эшафотом… Кровь четвертованных Циклера и его сподвижников лилась на труп князя Ивана Милославского, родственника Царей… Надругался Петр над дядей Софьи!

Но опасно оскорблять такую женщину! Видимо, именно тогда, узнав о злодействе, Софья решилась действовать — несмотря ни на что!

Гнать страну в будущее — сапогом

Но действовать было ох как опасно! Ибо на троне — истинный Царь, то есть беспощадный самодержец.

Вот он идет по дворцу… Двухметровый гигант с маленькой круглой головой и с кошачьими усиками. Мощный торс на очень тонких, длинных ногах. Он перебирает ногами с ужасающей быстротой — он весь в стремительном движении, будто шаровая молния. Сподвижники на прогулке вынуждены бежать за ним. Они будут бежать так до его смерти. И так же, с трудом поспевая, изнемогая, будет бежать за ним страна… Дремотную Московию он станет превращать в Европу. Но в Европу Восточную, где просвещение, реформы, чужеземные обычаи вводятся сразу — приказами, то есть насилием, а иногда ценой множества жизней…

Осталась прижизненная восковая маска Петра. Даже эта безглазая маска хранит его постоянную болезненную ярость. Чудовищная судорога часто искажала его странно смуглое лицо, заставляя трепетать окружающих. Прыгала бородавка на царской щеке, прыгала и дубинка в длинных руках царя. Петр — европеец, но европеец… азиатский! Азиатский европеец лично лупит дубинкой своих вельмож. Часто ошибочно, сгоряча. Но справедливый Петр охотно признает свои ошибки. Успокаивает избитого, полуживого вельможу: «Когда в следующий раз буду бить за новое дело, напомни мне: «Я свое уже получил». Царь верит в пословицу: «Наш человек — как вобла: пока не побьешь — никуда не годится».

Угрозы сыпятся на поданных… И когда не исполняют его приказы («не медля» и «тотчас»), он грозит: «Напишу на спине». (Постоянные приказы с угрозами расстрелов будет писать другой революционер — Владимир Ульянов-Ленин). Сапогом под зад гнал Петр нашего Обломова в Европу.

У Достоевского есть описание того, как фельдъегери везут царские указы по необъятной стране. Ямщик сидит на облучке, песней заливается, а фельдъегерь его сзади кулаком по затылку — хрясть! И ямщик тотчас кнутом передает удар лошадям, и быстрее бежит тройка. Но фельдъегерь, будто разум у ямщика выбивая, — «Бац! Бац!» — по голове кулаком. И покорный, безответный ямщик с той же яростью обрушивает кнут на несчастных лошадей. И вот уже летит вперед иссеченная плетью тройка. Ставшая от постоянных беспощадных побоев воистину стремительной птицей…

«Птицей-тройкой» назвал Россию Гоголь.

Именно так гнали вперед нашу птицу-тройку великие реформаторы — кровавый Царь Иван Грозный и кровавый Царь-просветитель Петр Великий.

Освоение Европы урядником Михайловым

Узнав от сестер о готовящемся Великом посольстве, Софья приготовилась. Она возлагала большие надежды на его отъезд.

Возлагал большие надежды на это путешествие и сам Петр. Знакомясь со старой Европой, он хотел ее познакомить с новой Россией, которую задумал создать. Он расскажет о победоносном Азовском походе и предложит укрепить Священную лигу против Турции… Но Турция — потом. Сейчас направление главного удара изменилось. Юг, Турция — это та же Азия. Она нужна Петру, но завтра. Сегодня важнее всего открыть окно в Европу. И потому — «марш на Запад», в Прибалтику. Она — окно в Европу. Там — благословенное море, соединяющее европейские страны.

Но в это время в Прибалтике заправляла могущественная Швеция. В результате победоносных войн шведы господствовали на Балтике. Дания с Норвегией, Саксонский и польский король Август жаждали остановить шведскую агрессию. О том же думали пруссаки и англичане… Обстановка сейчас благоприятствовала нападению — в Швеции на престол вступил совсем юный король Карл Двенадцатый…

И Петр был готов присоединиться к антишведскому союзу. Северная война стояла на пороге.

С такими идеями «Великое посольство» (так оно именовалось) выехало из Москвы. Один из главных его руководителей — конечно же, ближайший царский друг, Франц Лефорт.

В составе посольства — урядник Петр Михайлов. Так именовал себя Царь.

Опасная тетка

Но, уезжая, Петр не забыл о Софье. Он знал себя и потому хорошо знал родственницу. Не выдержит, бросится, как только он уедет. Петр усилил караул у Новодевичьего монастыря. Теперь Софью стерегли солдаты его потешных полков, Преображенского и Семеновского. Те, над кем правительница когда-то потешалась…

На сломе века, с 1700 года, оба полка будут именоваться лейб-гвардейскими и станут отборной, привилегированной частью армии Империи.

Москву Царь оставил на боярина Федора Ромодановского с его пыточным Преображенским приказом и вечной ненавистью к стрельцам, погубившим отца и брата. Ему в поддержку были даны боярин Шеин, первый русский генералиссимус (он получил это высшее звание за взятие Азова) с русскими войсками и генерал Гордон с полками Иноземного строя.

Путешествие преобразователя

Царь поразил Европу любознательностью и фантастическими способностями. Его интересовало все. Он жадно учился, освоив множество профессий. Он — пушкарь, боцман, кузнец, токарь, оружейных дел мастер, он изготавливал фейерверки и проектировал ветряные мельницы. Он изучил технику гравировки (сам гравировал картину «Торжество Христианства над исламом»), научился бальзамировать трупы и пытался освоить мастерство хирурга…

Искусство августейшего хирурга приводило в трепет придворных. Они скрывали от него свои болезни. Царь, узнавая о них, моментально спешил к больному со своими инструментами… Петр любил посещать анатомический театр. Увидев там отвращение на лицах вельмож, он повелевал им рвать мускулы у трупов. Погибая от ужаса и отвращения, рвали. Когда палач отрубил голову его прежней возлюбленной Марии Гамильтон, Царь взял окровавленную голову красавицы из рук палача и на ней преподал присутствовавшим на казни вельможам урок анатомии…

Но главным его занятием стало плотницкое ремесло. Царь, искусно владевший топором, без устали работал на голландских верфях, где начали строить корабли для России.

Европа как образцовая фабрика

Так Петр очно встретился с Европой.

Но царя интересовала лишь одна сторона европейской цивилизации — передовые технологии. Наш знаменитый историк Ключевский писал: «Забирая европейскую технику, он был равнодушен к жизни людей Западной Европы. Европа была для него образцовой фабрикой и мастерской. Понятия, чувства, общественные и политические отношения людей, на которых работала эта мастерская, он считал делом посторонним для России. Осмотрев множество достопримечательностей в Лондоне, он только раз заглянул в парламент». Да и то смотрел с крыши через стекло. Как пошутил современник: «Сегодня видел сразу двух повелителей — короля в зале, царя на крыше».

В «Записных книжках», писавшихся им для себя, Ключевский подытожил: «Петр, по-видимому, думал, что Россию с Европой связывает временная потребность в промышленной технике, которая там процветала. И по удовлетворении потребностей эта связь разрывалась. По крайней мере предание сохранило слова, сказанные Петром… «Европа нужна нам еще на несколько десятков лет, а там мы можем повернуться к ней спиной».

Так что западником Петр был своеобразным.

И снова стрелецкий бунт

Но путешествие по Европе Царю пришлось прервать. Как и предполагал Петр, после его отъезда началось..

При новом порядке стрельцы перестали быть надворной пехотой, лишились привилегий. Взамен им дана была тяжелая служба — охранять границы Государства. И стрельцы в отсутствие молодого Царя вспомнили былое. Они привычно начали бунтовать, потребовали отпустить их со службы в Москву — к семьям и на заработки. Но начальство, получившее инструкции от Царя, было глухо к их требованиям.

Стрельцы ли снеслись с Софьей или Софья сама снеслась со стрельцами? Так или иначе, но она узнала о брожениях в стрелецком войске и решилась: пора!

Уже вскоре стрелецкий полковник Маслов, вставши на телегу, читал ее письмо. Софья звала стрельцов идти на Москву: «А если солдаты преградят путь на Москву — биться с ними до победы! После чего встать у стен Лавры и просить Царевну вернуться на державство». Стрельцы всё исполнили. Написали челобитную Софье, просили ее взять обратно державу. И двинулись к столице.

В Москве началась паника… На пути стрельцов встали войска генералиссимуса Шеина и генерала Гордона. Выставили пушки и начали уговаривать стрельцов разойтись, выдав зачинщиков. Но мятежники приготовились к бою… Однако боя не было. После первых же пушечных залпов стрельцы побежали.

Шеин быстро провел следствие. Зачинщиков пытали и казнили. Правда, доказательств участия в бунте Софьи Шеин не получил, да и не старался получить. Он не хотел преследовать вчерашнюю правительницу. Дело Шеин считал законченным. Однако глава пыточного Преображенского приказа князь Ромодановский имел все основания думать совсем иначе. Он знал Петра — Царю нужна была Софья.

Еще шло следствие Шеина, когда Петр, прибывший в Вену, получил сообщение Федора Ромодановского о Стрелецком бунте. Петр понял: долгожданный момент наступил. Теперь он сможет расплатиться за все ужасы детства. «Это их семя… семя Милославских…» — написал он Ромодановскому. Князь понял: это приказ.

«Мин херц» Алексашка

Петр прервал венские встречи, и царские кучера, загоняя лошадей, понеслись в Москву. Вместе с Царем в карете был его новый странный друг — Александр Меншиков. Молодой человек самого подлого звания, вчерашний продавец пирогов, с которым Царь неразлучен…

Алексашка (как всю жизнь звал его Петр) родился в великий век, когда путь из лачуги во дворец был порой так же короток, как и путь из дворца обратно в лачугу. Все это продемонстрировал Меншиков своею судьбою. Он возглавляет целую когорту всесильных фаворитов, которыми будет славен наступавший XVIII галантный век. Но из этой пестрой когорты только он и Потемкин оставят воистину великий след в истории Государства.

В жизни Петра Меншиков появился совсем молоденьким, тринадцатилетним высоким мальчуганом. Отец Алексашки был одним из многочисленных конюхов юного Петра — из них царь и набрал свое детское потешное войско. Платили гроши, на жизнь не хватало. И новоиспеченный воин отправил на заработки своего сына. Алексашка на улице торговал пирогами. На улице его и увидел тогдашний царский любимец Лефорт. Он понимал людей. Рослый красивый мальчуган с хитрыми, умными глазами, весело, с прибаутками продававший пироги, был тотчас взят им на службу. Алексашка светился здоровьем, веселой жизнерадостностью, но острый нос-клюв и волевой подбородок выдавали хищника.

(Впоследствии Меншиков очень старался исправить свое незавидное происхождение. Литовское дворянство дало ему грамоту о происхождении из старинного дворянского литовского рода. Не вышло! Русское боярство никогда не забывало, кто он такой — худородный Алексашка Меншиков…)

Лефорт верно оценил способности мальчишки. Меншиков быстро усваивал суть всякого нового дела, не гнушался никакой работой, и главное — не знал невозможного. Швейцарец понял: не худо бы ему иметь при Государе именно такого «своего человека». И рекомендовал юношу Петру.

С тех пор Меншиков — царский денщик, должность исключительно важная. Он слуга и телохранитель и, что существенно, — весь день на глазах у повелителя. Денщиков у царя много, но Меншиков сразу занял особое место. Он умел служить, то есть не только исполнять повеления, но предугадывать их.

Постепенно он становится «альтер-эго» Петра. Он при Царе неотступно. Когда Петр, узнав о смертоубийстве, задуманном Софьей, бросился в ночной рубашке в лес, одежду принес ему верный Алексашка. Он успокоил повелителя, он поскакал с ним в Троице-Сергиеву Лавру.

Странные отношения с Петром

До наших дней дошла сплетня того века, которая заставила размышлять даже серьезных историков, — будто Петр бисексуал и делил постель со своим фаворитом. Во всяком случае, в народе возвышение Меншикова приписывалось преступным, по тогдашнему закону, отношениям с Государем. За распространение слухов «о блудном их житье» были арестованы богатый купец Гаврила Никитин и каптенармус Преображенского полка Владимир Бояркинский.

Чтобы прекратить слухи, Петр показал себя гонителем гомосексуализма. Он установил строжайшее наказание за мужеложество в России — кнут и вечную каторгу. Но исполнять строгости не хотел. Гвардейского капитана, заявлявшего, что «Государь живет с Меншиковым бл***ким образом», всего лишь выслали в дальний батальон.

Одна из причин серьезного отношения историков к этой версии — письма Петра к Меншикову. В них — постоянные нежнейшие обращения царя к вчерашнему денщику: «мин херц» («сердце мое»), «мой лучший друг», «мой любимейший товарищ», «брат мой»… Заболев, Петр пишет Меншикову: «…я терпел долго, а более уже не могу, как болезнь мне тоска разлучения с тобою». Подобных писем Петр не писал никому из мужчин…

Да и письма Меншикова к Петру ничем не напоминают принятые в России обращения подданного к Государю. Алексашка смеет не употреблять в них слово «Величество», предпочитая величать Петра тем чином, который Царь в это время присвоил себе по службе, — капитан, полковник. Но что еще удивительнее, докладывая о своих распоряжениях, Меншиков никогда не пишет обязательное «по твоему указу, Государь», «по твоему повелению, Государь», а просто говорит: «поступил так-то и так-то». Меншиков не подписывается, подобно другим сановникам, «Ваш холоп» или «Ваш раб». К примеру, фельдмаршал Борис Петрович Шереметев, один из родовитейших сподвижников Петра, ставил под своими письмами к Царю подпись: «Ваш холоп Бориско». И другие знатнейшие подписывались по тем же правилам: «наиподданнейший раб твой». Все в стране — рабы и холопы царские. Но безродный Меншиков подписывает письма просто: «А. Меншиков».

Француз Вильбоа (о мемуарах которого мы еще поговорим) определенно пишет, что «Петр с юности ночевал с денщиками, и Меншиков стал одним из них, но самым любимым». «[Петр]… являлся настоящим чудовищем сладострастия. Он был подвержен, если можно так выразиться, приступам любовной ярости, во время которых он не разбирал пола».

О денщиках Петра уточним. Царь действительно ночевал со своими денщиками… Но секс, видимо, был тут ни при чем. Как писал современник, Петр боялся, что во сне случится приступ его нервной болезни (возможно, он страдал эпилепсией). И потому спал с денщиками, положив им руки на плечи.

Впрочем, гомосексуалистами в том веке были самые блестящие монархи — великие полководцы король Пруссии Фридрих и король Швеции Карл XII, а также шведский король Густав III и Вильгельм III, правитель Нидерландов, король Англии и Шотландии…

Конец Московии: финал сакральной бороды

Итак, примчавшись в столицу, Царь вызвал в Преображенское знатнейших бояр. Он принял их в чужом, иноземном, камзоле. Лицо православного Царя тоже было незнакомое, бритое, над губой торчали острые усики. Сидел Царь мрачный, страшный. Нервная судорога пугающе искажала молодое лицо. Воскрес Иван Васильевич Грозный! Бояре почувствовали грозу…

Петр сразу объявил: «Бунт затеяло семя Ивана Милославского». И повелел боярам «разведать всю правду». Тут умные поняли, почему не позвал Царь на встречу любимого прежде боярина Шеина. В немилости будет генералиссимус до конца своих дней, ведь не допытал, не выбил из стрельцов угодное Петру — участие в бунте ненавистной Царевны Софьи.

Далее произошло страшное, невиданное. Царь взял в руки огромные ножницы и, с усмешкой подзвав к себе одного из бояр, отхватил у него благословенную бороду! Потом поманил другого обладателя пышнейшей бороды. Но тут его ножницам справиться оказалось не под силу, и Царь обошелся с ним еще страшнее — под гогот присутствовавшего Алексашки Меншикова отрубил бороду топором.

Так началось всероссийское брадобритие. Но это были не просто бороды, а бороды сакральные. Безбородых на Руси не благословлял священник. Бородатые святые глядели с древних икон. Борода — это святая отеческая старина.

Валялись в ногах Царя старые бояре, просили не позорить, ведь до смерти уже недалеко. Умоляли, плакали, но противиться не смели — помнили о царском топоре и о «святой царской воле». Вскоре по всей стране в церквах читали указ о брадобритии, и команды солдат отправились по земле Русской резать священные бороды. Бороды были обложены огромным штрафом. Но страшнее потери денег был царский гнев. И были случаи, когда, не смея ослушаться, обладатели бород кончали с собой…

Право носить желанные бороды Царь-насмешник оставил крепостным рабам, священникам и крестьянам. С тех пор всех их Петр презрительно звал бородачами и говорил, что «бородачи многому злу корень… Отец мой имел дело с одним бородачом [имея в виду мятежного Патриарха Никона. — Э. Р.], а я с тысячами».

Так начиналось преображение страны.

Постригши бороды, царь принялся за головы

По приказу Петра Ромодановский возобновил следствие о бунте… Теперь главным следователем стал Царь! В Преображенский приказ начали свозить стрельцов — участников мятежа.

День и ночь курились костры в Преображенском. В полутора десятках пыточных застенков арестованным стрельцам беспощадно ломали суставы, прикладывали к коже раскаленные угли, поджаривали. Застенками заведовали бояре, назначенные Петром. Сам Государь присутствовал — следил, усердны ли бояре.

Смертельно боясь огромного, непонятного Царя, бояре вовсю усердствовали. Старались добиться желанного царем — показаний об участии Софьи в бунте.

Но стрельцы сознавались лишь в том, что подали Софье челобитную с просьбой принять власть… Пытки усилили. Только тогда стрельцы не выдержали — рассказали о письме к ним Софьи…

Допрошенная в монастыре Софья свое участие отрицала. Пытать вчерашнюю повелительницу Петр не осмелился. Так что пора было закончить расправу и устроить главное представление.

Стрелецкая казнь

Перед казнью в Преображенское приехал Патриарх Адриан со святой иконой (Патриарх Иоаким умер в 1690 году). Как и положено пастырю, Адриан просил о милосердии к заблудшим. Петр велел Патриарху отправиться восвояси, икону поставить на место и не мешать Царю исполнять его трудную работу — казнить преступников.

Началась расправа. Палачи, а вместе с ними Царь с боярами (так приказал Петр) рубили головы стрельцам. Царь показал пример — лично отрубил головы пятерым. Бояре тоже старались, демонстрировали кровавое усердие. Но им было далеко до царского любимца Меншикова. По собственному признанию Алексашки, он обезглавил двадцать несчастных, а одного, распятого на колесе и долго не умиравшего, пристрелил из ружья, прекратив муку…

Царь милостиво предложил другому своему любимцу, Лефорту, поучаствовать в мужской забаве. Но участник петровских потех в этой затее участвовать отказался.

Из села Преображенского представление перенесли в Москву. И потянулись на Красную площадь крестьянские телеги, в которых сидели стрельцы с горящими поминальными свечами в руках… За телегами, вопя, бежали жены, матери, дети. В присутствии огромной толпы на Красной площади рубили головы стрельцам.

Весь октябрь 1698 года бесконечной чередою поднимались на эшафот стрельцы. Троих, сознавшихся после нечеловеческих пыток в том, что писали челобитную Софье с просьбой взять власть, Царь повелел отправить в Новодевичий монастырь. Под окном Софьи этих челобитчиков и повесили. Один, висевший в центре, держал привязанную к мертвым рукам преступную челобитную.

Долго они висели. Долго вчерашняя правительница не смела подойти к окну.

Вдоль каменной стены Новодевичьего монастыря второй стеною висели две сотни повешенных стрельцов.

Жизнь в монастыре

По приказу Царя в Новодевичьем монастыре Софью постригли в монахини. Ее родным сестрам запрещено было навещать монахиню Сусанну. Только на Пасху и в храмовый праздник монастыря Царевны имели право повидать сестру.

В те немногие встречи Софье приходилось узнавать о многом. Узнавала она новости и от прислужницы, которая шепотом величала Петра Антихристом. Вал событий обрушил на страну новый Царь. Покойный Патриарх Иоаким запрещал носить иноземную одежду. Царь объявил свой закон: нельзя носить одежду дедовскую, велел сбросить прежнее платье, в котором ходили отцы. В камзолы втискивали свои телеса дородные бояре. Величественные старинные одежды было велено резать солдатам, если кто посмеет их носить. И резали!

Новая феминистская революция

Потом Петр принялся за женщин. Повелел, чтоб в теремах повесили зеркала. В строившихся новых боярских дворцах никаких теремов теперь не было. Боярыням предписывалось сбросить любимые телогреи и одеться в европейское платье. Оделись…

Груди вываливались из корсажей, пышные юбки колоколом скрывали толстые бедра — обожаемое на Руси обилие женской плоти. Беспощадная шнуровка и крепкие мускулы крепостной служанки создавали новомодную фигуру боярынь… Обычная сцена: самая дюжая крепостная девка, упершись ногой в жирную спину хозяйки, беспощадно затягивает шнуровку на талии вчерашней затворницы. Красавица теперь должна быть пышногрудой и с тонкой талией. Кто более несчастен — обессилевшая служанка или еле дышащая в корсете госпожа?

Варварские ассамблеи

Рассказали Софье сестры о новых обычаях. Вечером вместо молитвы и покойного сна мужьям приказано везти жен на бесовские ассамблеи — балы, где боярыни пляшут, как ведьмы. И пьют вместе с мужчинами. Попробуй не привези! На этих дьявольских сборищах назначенный Петром «царь бала» граф Ягужинский (из новых, худородных людей) ведет список не пришедших. Но Ягужинский не только балами заведует. Он генерал-прокурор — око Государево. Не приди боярин на бал — в особую книгу запишет. И жди тогда царского гнева! Но коли пришел — пляши! Не умеешь — учись или пляши, как умеешь. Потому как худородный граф Ягужинский безумен в танцах. Как и сам Царь. Танцы часто длятся до утра. Только когда Царь устанет отплясывать, заканчивается ассамблея.

И вот наконец Петр удаляется. Радостно вздыхают истомленные бояре («вельможи» — так их теперь принято называть). Только приготовились отправиться по домам, глядь — Царь возвращается! Объявляет, что по пути понял: недоплясал. И бояре продолжают веселье, и с ними отплясывают жены — вчерашние теремные затворницы.

Но на ассамблеях не только танцуют. Там смертно пьют вместе с молодым Царем. И кто-то после ассамблеи отправляется под стол, а кто-то и в могилу. Что делать, хочешь быть у Государя в фаворе — учись плясать и смертно пить.

Более того, ассамблеи — эти пьяные танцульки — соседствовали с неким удивительным сборищем знатнейших вельмож…

Всешутейший, всепьянейший и воистину — сумасброднейший собор

«Царь Петька», или «Антихрист», как его часто звали в народе, после этих таинственных сборищ устраивал шествие участников Собора. Люди, глядя на это шествие, возглавляемое грозным Царем, только испуганно крестились…

Молодой Петр создал этакую раблезианскую пародию на религию — на православие и на католичество — Всешутейший, всепьянейший и сумасброднейший Собор.

Собор возглавлял князь-папа, которого выбирали кардиналы. Иногда папа носил титул патриарха — тогда его выбирали архиепископы (прежние кардиналы). Выборы сопровождались «шутейными церемониями».

Помня легенду о женщине, ставшей Папой, у избранного проверяли половой орган. «**й» — наше любимое народное слово, мы найдем в именах элиты Собора: «Пахом, пихай **й Михайлов» — это царь. «Изымай **й» — это сводный брат царя, незаконный сын «Тишайшего» Мусин-Пушкин… Был и «Почини **й» и прочие.

После проверки новоизбранного Папу сажали в чан, полный пива и вина, а участники — вельможная элита, раздевшись догола, пили это зелье из чана, где плавал голый избранник и спьяну мочился. Роль шутовского князь-папы и Патриарха исполнял русский Вакх — полоумный от постоянного пьянства бывший учитель малолетнего Петра стопудовый Никита Зотов… Сам Петр всего лишь служка в этом Соборе — смиреннейший протодиакон Пахом Пихай**й Михайлов.

Матерный язык — язык Собора… Все только им и разговаривали. В Соборе рождалось постыдное словесное ожерелье — «Большой и Малый Загибы», состоящие из одних матерных слов. Большой загиб состоял из 360 бранных слов… «Мать твою ***ть поперек **пы, грушу тебе в ***ду, гвоздь под…****ок и ведьму в **пу и т. д.

Во времена Сталина, почитателя Петра, русский писатель граф Алексей Толстой («красный граф», как его называли в СССР) был знаменит тем, что мог повторить малый матерный загиб. И обожавший мат Сталин высоко ценил это искусство.

«Царь Петька», или «Антихрист», как его теперь часто звали в народе, после окончания заседания Собора обычно устраивал шествие его участников. И люди, глядя на шествия с трудом держащихся на ногах соборян, возглавляемых грозным царем, только испуганно крестились.

К мужскому Собору примыкал женский Сумасброднейший монастырь, куда входили дамы из знатнейших фамилий. Они называли себя «мона***нями». И так же непотребно выбирали игуменью, и так же матерились и смертно пили. В результате все будущие императрицы в XVIII веке (кроме Екатерины II) замечательно ругались, причем самыми постыдными словами.

Герцен писал, что допетровская Россия преобразилась в новую Россию через публичный дом.

Пьянство на ассамблеях и в Соборе требовало отменного здоровья. От пьянства, «столь великого, что невозможно описать… многим случалось от того умирать», — вспоминал современник, князь Куракин. Уцелевшие после встреч «с Ивашкой Хмельницким», как именовал попойки Петр, порой болели по нескольку дней. Но сам Государь после заседаний Собора поутру просыпался свежим, бодрым и как ни в чем не бывало принимался за работу.

К сожалению, в России, как печально отмечал Чаадаев, «новые идеи выметают старые, так как они не вытекают из них, а сваливаются на нас неизвестно откуда». Так было и в петровское время. Еще вчера — добродетельная до изуверства жизнь, похожая на монастырь, а уже нынче приказал Царь — и тотчас наступила жизнь, похожая на пьяный бордель.

Впрочем, многие историки видят в этом своеобразном шутействе-сумасбродстве серьезнейший смысл — этакий скрытый тест на верность Царю. В пьянке, распутстве, издевательствах над религией Петр как бы объединил самых верных соратников, готовых предать все прежние идеалы и потешаться над прежними святынями, если так велит Царь. Недаром шутейную власть в Соборе делит с «папой» Зотовым человек совсем не шутейный — боярин Федор Ромодановский, при упоминании имени которого бледнеют люди. В Соборе он носит почетнейший титул — князь-кесарь. Вместе с ним в Соборе незримо присутствует весь Преображенский приказ — тайная полиция с пыточными камерами, палачами с плетьми, которыми он и руководит. Ромодановский единственный имеет право входить к Царю в любой час дня и ночи… Так что перепившиеся члены Собора должны были очень внимательно следить за своим языком.

Конец ознакомительного фрагмента.