Автомат, стрелявший в лица

Эдвард Шулус, 2019

Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…

6

Марк приближался к дому скорби, в котором содержался его брат и другие вылущенные люди, затерявшиеся в пространстве и времени. Палая листва шумела под ногами, ветви черных деревьев качались на ветру, моросил мелкий дождь. Здание психлечебницы, издали кажущееся зловещим и мрачным, нагоняло тоску. Скорее всего, такое настроение отчасти складывалось из-за отвратительной осенней погоды, которая, в принципе, на что угодно может наложить свой скорбный отпечаток и превратить желтое в серое, красное в серое, голубое в серое. Одним словом обесцветить и лишить жизни даже самый прекрасный пейзаж. Марк остановился перед воротами и еще раз осмотрел здание. Три этажа, красный кирпич, решетки на окнах — скорбный дом. Тут обитали самые разные люди. Несчастные и очень несчастные. Какие-то из них о своем несчастье даже не догадывались, и это в некотором роде было их спасением. Они не понимали, что чего-то лишены. Они не понимали, что должны пребывать в вечном отчаянии. Например, как пациентка по фамилии Куз., пятнадцать лет назад потерявшая мужа и годовалую дочку в результате несчастного случая, после чего утратившая всю память. Помимо того, что она потеряла все воспоминания, ее мозг перестал еще и фиксировать любую новую информацию, поступающую извне, так что каждый день она рождалась заново, даже не догадываясь о том, что число подобных рождений давно уж перевалило за тысячу. Она всегда пробуждалась с улыбкой на лице просто потому, что не могла запомнить, что по «долгу службы» обязана просыпаться с тоскливой мрачной физиономией. Она ничего не могла запомнить. Она не узнавала медсестер, заходивших к ней утром в палату, не узнавала врача, не признавала собственное отражение в зеркале, свою постель, в которой себя обнаруживала, свои тапочки под кроватью. Стертая память являлась ее спасительным кругом, так что кровавым призракам из прошлого было никак до нее не добраться.

«Память о прошлом — проклятие», — подумал тогда Марк, перешагивая порог лечебницы. — «Если бы мой брат подобно другим пациентам тоже мог позабыть тот злополучный день».

Зайдя внутрь, он сразу направился к стойке регистрации, где в белом халате и чепчике сидела пергидрольная девушка.

— Здравствуйте, — поздоровался с ней Марк. — Я пришел к брату…

— О, это вы! Здравствуйте. Давненько вы нас не навещали.

— Дела…

— Понимаю…

— Я пройду?

— Минутку… — зазвонил телефон, и медсестра подняла трубку, произнеся дежурную фразу, которой отвечала на все входящие звонки. Она выслушала вопрос, уточнила какой-то момент, после чего перевела звонок на другую линию. Затем положила трубку и вновь обратилась к Марку. — У вашего брата теперь новый врач.

— Вот как?

— Да, Орлов Георгий Петрович. Он просил, что если придет кто-нибудь из родственников Генри, чтобы зашли к нему. Он бы хотел побеседовать.

— Без проблем.

— Его кабинет на втором этаже в конце коридора. Я ему сейчас наберу, предупрежу, что вы поднимаетесь.

— Георгий Петрович? — переспросил Марк.

— Да, — подтвердили губы, открытые улыбкой.

— Спасибо.

— Да не за что.

Марк прошел через коридор мимо приоткрытых дверей, из-за которых доносился телевизионный шум — некоторым пациентам разрешалось смотреть телевизор. По клочкам фраз, долетевшим до его слуха, он понял, что психически больные смотрят утреннюю программу новостей. Пациенты громко смеялись и что-то бурно обсуждали между собой, при этом совершенно не споря и, похоже, во всем соглашаясь друг с другом. В оценке утреннего «шоу» они были единодушны и единогласны — это смешно. Смешно до слез. Смешно до коликов в животе.

«Интересно, что конкретно их так рассмешило», — подумал Марк, подходя к лестнице.

У лестницы он встретил женщину в инвалидной коляске, похожую на одержимую демоном. Ее глаза вылезали из орбит, она щелкала языком и делала странные жесты, словно пыталась призвать сатану. Марк посторонился и пропустил ее, чтобы она, не дай Бог, не наслала на него какое страшное проклятие.

— Прошу, проходите… то есть проезжайте…

Он поднялся на второй этаж и лицом к лицу столкнулся с пареньком, которого уже неплохо знал. Тот все время проговаривал вслух разные считалки. Без них он не мог существовать. У него имелась определенная считалка для завтрака, для обеда, для ужина, для чистки зубов, а также для прогулки по больничному коридору. Вот он без остановки и считал, ударяя себя по носу указательным пальцем на каждый слог считалки. Марк поздоровался с ним, на что парень только кивнул и, чтобы не сбиться со счета, посильнее ударил себя по носу. Они благополучно разошлись в узком коридорчике и, пройдя несколько метров, Марк наконец-таки отыскал дверь с нужной ему табличкой: «Орлов Г.П.».

«Георгий Петрович вроде бы», — напомнил он себе, постучавшись в дверь. — «Хотя какая разница».

— Да-да, войдите, — донеслось из кабинета.

Марк вошел и сразу поздоровался.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте. Проходите, присаживайтесь. Вы Марк — брат Генри, верно?

— Да, это я.

— Приятно с вами познакомиться. Я Орлов Георгий Петрович. Новый лечащий врач Генри.

— Мне уже сообщили внизу.

— Замечательно. Тогда давайте сразу начнем с самого главного. Ваш брат… у него имеются еще какие-нибудь родственники в городе кроме вас?

— Бабушка. Но она не выходит из дома.

— Болеет?

— Вроде того.

— Она приходится бабушкой Генри по материнской линии?

— А это важно?

— В нашем деле любая мелочь важна.

— По материнской.

— Хорошо, — произнес врач, сделав записи в карте пациента. — Больше никого из родни?

— Никого.

— Простите… а мама ваша погибла в автомобильной аварии, так ведь?

— Да…

— И все стряслось прямо на глазах Генри?

— Да… его смогли вытащить из покореженного автомобиля, а мама осталась зажатой внутри салона. Она сгорела заживо.

— Так, значит, это после смерти мамы у Генри начались проблемы с психическим здоровьем?

— Да, после случившегося он замолчал на полгода… полностью ушел в себя.

— А можете, пожалуйста, рассказать про вашего отца? — приготовившись записывать, поинтересовался Георгий Петрович.

— Папа трудился на металлургическом заводе, что находится в Бедняцком Квартале… работу в городе он найти не мог. Чтобы прокормить нас с Генри он работал в двойную смену, и даже не смотря на это денег нам все равно не доставало. Кроме того ему постоянно задерживали зарплату и лишали премий и надбавок без всяких на то причин. Отец попросту сгорал на работе, теряя здоровье… теряя вес. В какой-то момент он весил меньше пятидесяти килограммов. А в одно утро он просто не проснулся.

— И вы с Генри оказались в интернате?

— Да.

— Почему вас не забрала бабушка?

— Не знаю. Об этом лучше у нее спросить. Хотя меня в принципе это как-то никогда не интересовало, — признался Марк.

— У вас с ней плохие отношения?

— Я бы не сказал, что эти отношения вообще есть.

— Ясно. Что случилось дальше?

— У вас ведь наверняка написано об этом?

— Записи лишены всяких подробностей, которые порою могут пролить свет на многие вещи. К тому же записанное часто отличается от действительного, — с сожалением заметил врач.

— Ладно, — уступил Марк. — Спустя полгода Генри попытался покончить с собой, но у него ничего не вышло… а затем он еще напал на воспитательницу с ножом и едва ее не прирезал. После нападения его определили сюда.

— Про попытку самоубийства я не знал. Видимо, он пребывал в крайнем отчаянии, — и в карте пациента была сделана какая-то запись. — А насколько сложно вы перенесли потерю родителей?

— Я бы не хотел об этом говорить. У вас еще имеются какие-нибудь вопросы касаемо брата? — поглядев на стенные часы, спросил Марк.

— Нет, но… подождите минутку… не уходите еще… — Георгий Петрович достал из стола лист бумаги. — Поставьте внизу, пожалуйста, свою подпись и инициалы.

— А что это?

— Там говорится о том, что вы даете согласие на то, чтобы Генри начал прием нового лекарства… экспериментального, так сказать.

— Оно ему поможет?

— Не можем знать наверняка, — честно ответил врач, — но должно. Будем на то надеяться.

— Ладно, — произнес Марк, быстро разобравшись с документом.

— Кстати, — припомнил Георгий Петрович. — Генри опять начал писать письма для мамы. Похоже, что текущее лечение ему не особо помогает, так что новое лекарство сейчас будет очень даже к месту.

— Вам виднее. Надеюсь, он в конце концов поправится.

— Обязательно. Вы сейчас к нему?

— Да.

— Хорошо. И насчет его писем… не пытайтесь открыть ему глаза на истинное положение дел, здесь необходим аккуратный подход.

— Я это и сам понимаю.

— Вот и славно. Ну, всего доброго.

— До свидания, — Марк выбрался из глубокого кресла и оставил кабинет.

***

— Привет, Марк, — радостно закричал Генри, завидев в дверях брата.

— Привет, братишка.

— А ты надолго?

— Пока не выгонят.

— Ха-ха-ха, — звонко рассмеялся Генри. — Хорошо ты шутишь… хорошо.

— Рассказывай, как у тебя дела.

— У меня все хорошо. И врачи говорят, что у меня все хорошо. Здесь у всех все хорошо. А еще меня пригласили на свадьбу.

— Правда? — присаживаясь на стул, искренне удивился Марк. — И кто же?

— Лиза из соседней палаты. Она выходит замуж за парня из двести седьмой.

— А персонал в курсе?

— Кто?

— Врачи в курсе?

— Нет, их решили не приглашать, иначе они испортят нам весь праздник. И не выйдет у нас никакого веселья.

— Это уж точно.

— У нас будут торты, сладости и вкусные напитки. Жаль, что тебя не пригласили на свадьбу.

— Ничего страшного. Главное, ты повеселись, — хлопнув брата по плечу, улыбнулся Марк. Уж лучше мир иллюзий, нежели мир суровой реальности, подумал он, вспомнив слова врача про аккуратный подход к обнажению истинного положения дел.

— А ты там у себя веселишься? — поинтересовался Генри.

— Стараюсь.

— А бабулю навещаешь?

— Нет.

— Почему?

— Не хочу выслушивать ее глупости.

— Какие?

— Да самые разные… преимущественно те, которые она услышала по телевизору.

— Нехорошо.

— Что именно?

— Что бабулю не навещаешь. Как я ей «привет» тогда передам, если ты к ней не заходишь? — огорчился Генри, и улыбка с его лица исчезла.

— Ладно, как-нибудь на днях я к ней обязательно загляну и передам твой «привет», — успокоил брата Марк.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Точно?

— Точно-точно.

— Хорошо… очень хорошо, — и сразу повеселев, Генри вдруг сполз на пол, встал на четвереньки и с головой залез в тумбочку, стоявшую у кровати, откуда очень скоро выбрался с целой охапкой мятых бумажных листов. — Хочешь посмотреть мои рисунки?

— Конечно! — откликнулся Марк.

— Вот, — и Генри протянул первый рисунок, на котором он изобразил большой ровный прямоугольник, закрашенный красным цветом. — Это машина горит.

— Машина? — неуверенно переспросил Марк.

— Ага, мне она во сне приснилась… вот еще, — и перед лицом Марка оказался второй бумажный лист, на котором был начертан овал, перечеркнутый множеством тонкий линий.

— И что означает рисунок?

— Овал — это я. А лини — черви, и они меня едят, потому что я умер.

— Такое лучше не рисовать.

— Почему?

— Плохой рисунок… то есть ты его хорошо исполнил, но в нем заключена негативная энергетика. Понимаешь?

— Не очень…

— Ну, вот почему ты решил нарисовать себя мертвым?

— Мне это тоже приснилось… что я лежу в земле, и по мне ползают черви. Много червей. И так щекотно от них стало, что я даже проснулся.

— Понятно… а вот тут ты что изобразил? — Марк показал на четыре круга, над одним из которых стоял крестик.

— Нашу семью. Папа ведь умер… и это нехорошо.

Больше Марк ничего уточнять не стал.

«Удивительно… и все же он позабыл о дне аварии. Какое счастье, что он сумел-таки забыть тот злополучный день».

— Приемный час окончен, — объявила медсестра, прошедшая по коридору, так что Марк вздрогнул, и мысль его тут же улетучилась.

— Вот меня и выгоняют.

— Ха-ха-ха! Я так не умею шутить, как ты, — снова рассмеялся Генри и, завидев, что брат действительно засобирался, добавил, — подожди!

— Что такое?

— Я написал для мамы письмо. Ты его отправишь ей по почте?

— Обязательно.

— Спасибо, — широко улыбнулся Генри.

— Ну, я пошел. Пока, братишка.

— Пока, Марк. Ты ко мне еще придешь?

— Конечно. Ведь у меня больше никого нет кроме тебя.

— И привет бабуле не забудь передать.

— Само собой.