Жгучая тайная страсть. Личный театр Эдуарда Тополя

Эдуард Тополь

«Все тайные алкоголики и наркоманы вынуждены рано или поздно признаться в своих пороках и обратиться за помощью. Вот и мне пришла пора сознаться в своей тайной страсти: да, я театральный маньяк! Двадцать лет назад, когда я писал роман «Римский период, или Охота на вампира», мне по ходу сюжета нужно было описать людоеда. А я не умею сочинять из ничего. И потому с помощью своих читателей проник в архив Института судебной психиатрии имени проф. Сербского, где мне разрешили прочесть акты судебно-психиатрических экспертиз Андрея Чикатило и других именитых каннибалов. Оказалось, почти все они прекрасно сознавали жуткую порочность своих маниакальных страстей, после каждого преступления давали себе слово «никогда больше!», но проходило время, и какая-то темная сила поднимала их среди ночи и вела к новой жертве. Вот и я, написав очередную пьесу, никому ее не показывал, зарывал, как преступник, в старых рукописях и давал себе слово «никогда больше!». Но проходило время, я попадал на спектакль в какой-нибудь театр и… Нет, если это была плохая пьеса или скучный спектакль, то ничего ужасного со мной не случалось, я уходил в первом же антракте и спокойно жил дальше. Но если спектакль хороший, актеры талантливые, а пьеса замечательная – тут мне крышка! Как «зашившийся» алкоголик может, пригубив рюмку водки, уйти в запой, так я, вернувшись домой, бросал писать новый роман или киносценарий и садился за пьесу…»

Исторические драмы

Бисмарк. Тайная любовь

Реальная история в двух театральных действиях

Действующие лица:

Отто фон БИСМАРК — канцлер Германии

КЭТТИ — княгиня Екатерина Орлова-Трубецкая

Николай ОРЛОВ — князь

ИОГАННА — жена Бисмарка

МАТЬ КЭТТИ — княгиня Трубецкая

КОРОЛЬ Вильгельм Прусский

ЛУИ НАПОЛЕОН III — император Франции

ГАРДЕР — хозяин отеля «Европа»

АВТОР

Содействующие лица:

Вирхов, Гамбург, Священник, Певица, Продавец сувениров, Арфистка, Юноша, Почтальон, Кондуктор,

ОНИ ЖЕ —

Рабочие сцены, Официанты, Слуги, Продавцы газет, Полицейские

Действие первое

Ночь. Сидя за столиком у настольной лампы, АВТОР упоенно стучит на ноутбуке… Нажатием кнопки включает портативный принтер. Принтер печатает страницу. Автор берет этот лист, перечитывает…

АВТОР. Замечательно! Замечательно! (Печатает) Ко-нец. (Печатает последнюю страницу, кладет ее на стопку листов, устало откидывается на стуле, забросив руки за голову) Окончен труд, завещанный от Бога! (Переворачивает рукопись, берет первую станицу, читает) «Медовая ловушка для железного канцлера». Шпионский роман. (Взвешивает рукопись на руке) Супер! I did it!

АВТОР выключает свет, переходит на авансцену, ложится на лежак, укрывается одеялом и засыпает.

Звучит начало «Лунной сонаты» Бетховена, и вдруг — гром, молнии, вбегает БИСМАРК, хватает рукопись и швыряет ее в зрительный зал. Листы рассыпаются по залу.

АВТОР (просыпаясь). Стоп! В чем дело? Как вы смее…? Вы кто такой?

БИСМАРК. А ты не узнаешь? Я Отто фон Бисмарк, герой твоего дурацкого романа!

АВТОР (обиженно). Почему «дурацкого»? (Спускается в зал и собирает рукопись у зрителей) Пожалуйста… Будьте добры… Вот еще страница…

БИСМАРК (со сцены). Ты написал полную чушь! Она не была никакой шпионкой и «медовой ловушкой»!

АВТОР (из зала, продолжая собирать свою рукопись). Еще как была!.. Спасибо… Это сказано даже в путеводителе по Франции, в статье про ее поместье в Фонтебло!

БИСМАРК. Враньё для заманивания туристов!

АВТОР. А князь Александр Трубецкой, ее потомок, который живет в Париже? Он мне сам сказал: «Весь наш род считает Кэтти «медовой ловушкой», которую ваш канцлер Горчаков подсунул Бисмарку!»

БИСМАРК. Александр — ее потомок? Десятая вода на киселе!

АВТОР. Он Трубецкой! И его слова записаны у меня в диктофоне. (Поднимается на сцену с рукописью) Герр Бисмарк, я двенадцать лет изучал вашу биографию. Прочел сотни книг!

БИСМАРК. И написал полную… ахинею!

АВТОР. А это мы посмотрим, когда мой роман будет опубликован.

БИСМАРК (бросается на Автора, чтобы отнять рукопись). Опубликован? Ни хрена ты не опубликуешь!

Бисмарк — он сильней и крупней Автора — отнимает рукопись и рвет ее.

АВТОР (наблюдая, как Бисмарк рвет рукопись). Слушайте, варвар! Сейчас двадцать первый век! Порвете вы эти страницы или не порвете, вся моя рукопись уже в «Облаке»!

БИСМАРК. В каком еще облаке? (Смотрит в небо)

АВТОР (насмешливо). Полезете в небо?

БИСМАРК (хватает Автора за горло). В каком облаке? Говори!

АВТОР (вырвавшись). Да бросьте вы эти немецкие замашки! Чуть что — за горло!

БИСМАРК. Обо мне написаны тысячи книг! Лучшие писатели — Эмиль Людвиг, Алан Палмер, Луис Снайдер — описали всю мою жизнь, и никто…

АВТОР. Вот именно — никто не осмелился написать правду о вашем романе с Екатериной Орловой-Трубецкой.

БИСМАРК. Ничего подобного! Все написали, что это были совершенно платонические отношения.

АВТОР (саркастически). Неужели?! Да вы гляньте на себя! Здоров, как бык! Сорок семь лет! В самом соку! А ей двадцать два, и она — красавица! Блондинка! И вы хотите, чтобы я поверил в платонические отношения? У вас что — облако в штанах? Между прочим, вы читали курортную газету в Биаррице за 1864 год?

БИСМАРК. Этой газеты уже нет…

АВТОР. Вы ее уничтожили. Прислали в Биарриц своего главного шпиона Вили Штибера, он скупил все экземпляры, даже выкрал из местной библиотеки. Но читатели-то помнят! Даже ваша любимая Кэтти…

БИСМАРК. Кэтти посмеялась над этой статьей.

АВТОР. Конечно! Ей же надо было как-то реагировать. Великий Бисмарк бросает в Берлине все государственные дела и, сломя голову, мчится во вражескую Францию, в Биарриц, где никого не принимает, а проводит все время с молоденькой русской. И у них «ничего не было»?!

БИСМАРК. Она была тут с мужем!

АВТОР. Но муж-то кто? Русский посол! То есть, в Польше, которая оккупирована Россией, восстание, весь мир на стороне свободолюбивых поляков, Россия задыхается от международных санкций и изоляции, и у русского канцлера Горчакова одна надежда — на Бисмарка. Поэтому «совершенно случайно» русский посол с красавицей-женой приезжают в Биарриц и «случайно» селятся именно в том отеле, где живет Отто фон Бисмарк, который вот-вот станет канцлером Пруссии.

БИСМАРК. Фу, как гадость! (Угрожающе идет к Автору) Ты мерзкий тип! Я тебя задушу!

АВТОР (увертываясь). Но, став канцлером, вы же отправили свои войска на польскую границу…

БИСМАРК. И что? Ни один мой солдат эту границу не пересек!

АВТОР. Конечно! Но этого было достаточно, чтобы французы не решились вступиться за поляков. Знаете, Отто, я расскажу вам одну историю. Не из вашего времени, а из нашего. В тридцатые годы прошлого века в СССР был знаменитый писатель Исаак Бабель, автор великолепных «Одесских рассказов». Классик советской литературы. Русский Флобер, Золя и Цвейг в одном флаконе. Летом тридцать четвертого года ему исполнилось пятьдесят лет. И вот, накануне этого юбилея, газета «Правда» направила к нему корреспондента за интервью. Молодой журналист приехал в Одессу, пришел на Ришельевскую улицу угол Жуковского, поднялся на третий этаж, позвонил в звонок. Дверь открыла жена Бабеля Антонина, сказала, что писателя нет дома, он на Молдаванке работает с машинисткой. «Можно узнать адрес?» «Конечно. Улица такая-то, дом такой-то». Журналист пошел на Молдаванку, а это такие южные, знаете, дворы с верандами на два десятка квартир. И вот он идет по Молдаванке, слышит стук пишмашинки, заходит во двор и видит: на веранде, за «Ундервудом», сидит дебелая молодка, печатает, как пулемет, великий Бабель сидит а у ее ног, и она говорит ему сверху вниз: «Исаак, помолчите! Шо я не знаю, как это пишется? Сидите вже тихо, я сама напечатаю!». Журналист представился, они с Бабелем вышли на улицу, и журналист говорит: «Исаак Эммануилович, я очень извиняюсь, но можно один вопрос не для газеты?». Бабель разрешил, журналист сказал: «Вот вы великий писатель, вы классик, как вы можете позволить какой-то машинистке так с вами разговаривать?». И, знаете, что сказал Бабель? Он сказал: «Ой, молодой человек! Вся мировая литература не стоит одного движения бедра этой машинистки!»… Я уверен, что для вас вся Польша не стоила одного движения бедра русской красавицы Екатерины Трубецкой. Разве не так?

БИСМАРК. И ты написал это в своем романе? Зачем?

АВТОР. Потому что история — это не то, что было или не было, а то, что написано нами — писателями и журналистами. И вы это знаете лучше всех, поскольку все свои войны затевали газетными провока…

БИСМАРК (испугано). Стоп! Ты и это написал в романе?

АВТОР. Конечно.

БИСМАРК. Где он? (смотрит вверх) На каком облаке?

АВТОР. Дорогой мой! Не там. Это в ваше время был телеграф, вы по проводам посылали простые и шифрованные телеграммы. Кэтти телеграммой назначила вам секретное свидание, помните?

БИСМАРК (бросается на Автора). И это раскопал? Мерзавец!

АВТОР (увертываясь). А в наше время есть беспроводной телеграф, называется Интернет. Я написал роман и отправил его в Интернет, он там хранится в специальном хранилище по имени «Облако».

БИСМАРК. И его уже ни порвать, ни уничтожить?

АВТОР. Абсолютно. (Направляется к ноутбуку) Вот, одним касанием клавиши я могу из «Облака» переслать мой роман в Фейсбук, в «Литрес» и, вообще, в любой public domain.

БИСМАРК. А если тебя убить?

АВТОР. Для романа это лучшая реклама! «Бисмарк убил автора его биографии!» Мой агент заработает миллионы!

БИСМАРК. Н-да… Ты отвратительный тип! Все-таки не зря вас не любят…

АВТОР. «Вас»? Что вы имеете в виду?

БИСМАРК. Только не шей мне антисемитизм! Если ты знаешь мою биографию, я писал, что приветствую немецко-еврейские браки для того, чтобы мы, немцы, получили ваше трудолюбие и смекалку в финансовых делах.

АВТОР. Я читал. А еще я читал об одном эпизоде в Киссингене, на курорте. Там к вам подошел пожилой раввин и сказал несколько комплиментов, как создателю Германии. А вы, отойдя, заметили своему спутнику: «Обратите внимание, у этого раввина, как у всех евреев, голова наклонена набок. Это очень удобно для гильотины».

БИСМАРК. И это описано? Господи, шагу нельзя ступить, чтоб не записали!

АВТОР. Вот именно! Ваша жизнь расписана биографами по минутам, собраны все речи, все разговоры и воспоминания тех, кто был к вам близок. Вы сами оставили после себя собрание сочинений в девятнадцати томах! Но если все прочесть и сопоставить…

БИСМАРК. Ты это сделал?

АВТОР. Да. И должен вам сказать: вы гений, вы манипулировали королями Европы, вы создали империю! И, конечно, сделали все, чтобы скрыть свой роман с Екатериной. Но правду скрыть невозможно. Что у вас в кармане? Спорим, я угадаю.

БИСМАРК (хлопая себя по карману). Да нет тут ничего…

АВТОР. Есть! Я же был в вашем музее во Фридрихсруе. Огромное зданием набито вашими вещами — мебель, посуда, ваши мундиры, рукописи, ордена. Единственное, что не выставили там ваши правнуки — ваше завещание. Знаете, почему? А?

Бисмарк молчит.

Потому, что в завещании вы приказали положить с вами в гроб только брелок с надписью «Кэтти» и портсигар с веточкой оливкового дерева, которую она подарила вам на акведуке Понт де Гар. Из всех наград — только это! Доставайте!

Бисмарк принужденно достает из кармана серебряный портсигар и брелок.

Открывайте!

Бисмарк открывает портсигар и вынимает из него засохшую веточку.

Вот, пожалуйста! «Железный канцлер», творец Германии, немецкий Моисей и Петр Первый в одном флаконе, примерный муж и отец трех детей, взял с собой на тот свет только подарки русской возлюбленной! И это называется «платонический роман»?

БИСМАРК (меняя интонацию). Mein Freund… Товаришш… Как тебя звать?

АВТОР. Это неважно.

БИСМАРК. Я вижу: ты выкопал какие-то фактики, телеграммы, грязные газетные намеки…

АВТОР. И вашу переписку с Кэтти.

БИСМАРК. И построил на этом роман о том, что Кэтти была русской шпионкой и «медовой ловушкой». Так?

АВТОР. Да, одно движение ее бедра могло решить судьбу не только Польши…

БИСМАРК. Сколько?

АВТОР. Что «сколько»?

БИСМАРК. Сколько ты хочешь за то, чтобы не печатать этот пасквиль?

АВТОР (чешет в затылке). Гм… Интересный поворот сюжета… Между прочим, насколько я помню, взяткой вы купили нейтралитет России перед войной с Австрией. Но мой нейтралитет будет стоить дороже.

БИСМАРК. Сколько?

АВТОР. Я должен подумать…

БИСМАРК. Послушай, писатель, я читал мои биографии, написанные Людвигом, Палмером, Снайдером и так далее. А что нам делать на том свете, как не читать то, что вы пишете про нас на этом? И хотя в их книгах тоже полно ерунды, я ни разу не являлся к авторам и не требовал исправлений. Даже когда прочел роман «Битва железных канцлеров»… Я же знаю русский, я два года служил прусским посланником в Петербурге. Так вот, ваш Пикуль написал, что я и в подметки не гожусь канцлеру Горчакову, мол, это он великий дипломат, а я — ничто, чурбан и лысый бульдог. Да, да, там так и сказано: «лысый бульдог с тремя волосками». Но даже после этого я не спустился на землю за сатисфакцией. Как сказал мне ваш классик, «хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспаривай глупца».

АВТОР. Он вам это сказал? Александр Сергеич? Где?

БИСМАРК (показав наверх). Там… Но ты! Ты посягнул на честь Кэтти! Я не допущу эту публикацию! И если тебя нельзя убить, придется рассказать правду…

АВТОР. Всю правду!

БИСМАРК. Хорошо, всю правду. Но при одном условии. Ты не будешь печатать свой дурацкий роман.

АВТОР. Только если ваша правда окажется интересней моей.

БИСМАРК. Конечно! Правда всегда интересней вымысла!

АВТОР. Даже шпионского романа?

БИСМАРК. Давай проверим.

АВТОР. Взятка за отказ печатать готовый роман? Хорошо, что я сплю, и это сон. (Бисмарку) Вы мой сон. Пока… (Ложится на лежак и укрывается с головой).

БИСМАРК (стоя над Автором, после паузы). Алло! (Толкает Автора) Слушай, не валяй дурака. Я не сон, я твоя бессонница. И спать ты не будешь, пока не запишешь все, что я скажу. Весной 1862 года, когда я еще служил прусским послом в Петербурге, социалисты в нашем парламенте устроили королю Вильгельму такую обструкцию, что мой друг детства, военный министр, уговорил короля усилить кабинет министров моей персоной. И король телеграммой вызвал меня из Питера. Но пока я ехал, королева наговорила ему, что я реакционер, интриган и циник. И Вильгельм струсил, отправил меня посланником в Париж. И вот представь: мои вещи в Петербурге, мои лошади под Берлином, моя жена и дети в Померании, а сам я — в Париже, где никого нет, потому что уже август, а кто в августе торчит в Париже?

Посреди этого монолога АВТОР принужденно встает, сонно чешет в затылке и, зевая, уходит за кулисы. Бисмарк почти кричит ему за кулису.

Конечно, сейчас для кого-то, может, и неплохо быть королевским посланником в Париже… Но в наш век сорок семь лет — это всё, старость. В сплине я написал королю, что ухожу в отпуск…

АВТОР возвращается с джезвой и двумя чашками.

АВТОР. Вы кофе будете?

БИСМАРК. Нет, спасибо, нам нельзя.

АВТОР. В каком смысле? (Ставит чашки на столик, наливает кофе в одну из них)

БИСМАРК. А, по-твоему, тень отца Гамлета могла пить с ним кофе?

АВТОР. Но вы же не тень! Посмотрите на себя! (Отпивает кофе) Ладно, с чего начнем?

БИСМАРК. Я уже начал. С юга Франции. (Берет со столика курительную трубку, раскуривает ее) Я приехал туда… ну, то есть — сюда, чтобы избавиться от хандры. Но, оказалось, даже кларет Mouton Rothschild — ты же знаешь, я могу выпить хоть пять бутылок! — не спасает. К тому же тут скучно. Французы — необщительные эгоисты. Если ты пытаешься познакомиться, они думают, что ты хочешь или денег занять, или нарушить их семейное счастье. Ну, вот… Шестого августа я приехал в Биарриц, остановился тут в «Hotel d’Europe»…

Меняется освещение, слышен шум прибоя и испано-кастильская музыка.

С тех пор как старик Луи Наполеон III построил здесь замок для своей молодой жены и стал проводить в нем каждое лето, Биарриц из небольшой рыбацкой деревушки превратился в модный курорт. Между прочим, и по сей день…

Гур-гур толпы, курортная музыка.

Но я собирался пробыть тут дня два и даже написал жене, что все письма для меня следует отправлять дальше, в Bagneres de Luchon. Однако буквально на следующий день на променаде…

Оглядываясь за кулису, входит ОРЛОВ.

У ОРЛОВА на левом глазу черная повязка, правая рука на перевязи.

ОРЛОВ (За кулису). Кэтти! Кэтти, я тебя жду! (Увидев Бисмарка, изумленно). Фон Бисмарк?! Бонжур! Какими судьбами?! (Снова смотрит за кулису)

БИСМАРК (Автору). Это князь Николай Орлов, мы знакомы по Петербургу. Он сын знаменитого у вас царедворца Алексея Орлова. Внебрачный. Но — герой Крымской войны и, вообще, такой патриот России, просто — «живот за царя»! При штурме турецкого форта Араб-Табия получил девять ран, лишился глаза и подвижности правой руки. Кавалер ордена Святого Георгия, золотого оружия и других наград…

ОРЛОВ. Барон, теперь я на дипломатической службе в Брюсселе — российский посланник от канцлера Горчакова.

Вбегает КЭТТИ, энергичная как цунами.

(«В свои двадцать два года Кэтти была исключительно красива, изящная блондинка с высокими славянскими скулами…» Алан Палмер, «БИСМАРК»)

Увидев КЭТТИ, БИСМАРК потрясенно столбенеет от ее красоты.

КЭТТИ (Орлову, оживленно). Извини, дорогой, я заболталась с принцессой Монако… (Увидев Бисмарка). Ой, пардон…

ОРЛОВ. Мон амур, позволь представить барона Отто фон Бисмарка, прусского посланника.

БИСМАРК, склонив церемонно голову, смотрит на КЭТТИ с высоты своего роста.

КЭТТИ, потупившись, чуть приседает.

Барон, разрешите представить: моя супруга княгиня Екатерина Трубецкая. Но теперь Орлова-Трубецкая!

БИСМАРК. Поздравляю, князь! Она красавица! Я уже влюбился!

ОРЛОВ. Осторожно. Кэтти — единственная дочь князя Николая Трубецкого, дяди графа Толстого, автора знаменитых «Севастопольских рассказов». А по материнской линии внучка фельдмаршала Гудовича, который во время турецкой войны взял Гаджибей, Анапу и Бакинское ханство…

БИСМАРК (с иронией). Я сражен этой родословной. А в каком вы отеле?

ОРЛОВ. Мы в «Hotel d’Europe». А вы?

БИСМАРК. И я…

КЭТТИ поднимает глаза на БИСМАРКА. Музыкальный акцент — первые такты «Ноктюрна» Шопена.

Господи! Как давно у меня не замирало дыхание от женского взгляда!

КЭТТИ высокомерно поднимает худенькое плечико, берет ОРЛОВА под руку и уходит с ним в другую кулису. БИСМАРК смотрит им вслед.

АВТОР (берет со столика книгу, открывает). Это «Bismarck und Katarina Orloff», издание 1935 года, Берлин. Автор Николай Орлов, внук вашей Кэтти-Екатерины, которая только что ушла. Читаю. «Фотографии того времени показывают нам Бисмарка в расцвете сил, человека атлетического сложения, которого годы еще не сделали грузным и тяжелым…» (Бисмарку) Выпрямитесь!.. Дальше: «Аккуратная голова, быть может даже несколько маленькая для его широких плеч. Кустистые брови над выступающими надбровными дугами придают лицу что-то устрашающее». (Бисмарку) Ну-ка, сделайте устрашающее лицо!

БИСМАРК (приходя в себя от шока встречи с Кэтти). Что?

АВТОР. Я читаю, что написал про вас внук вашей Кэтти. «Облик, который подавляет, в нем отражена огромная энергия. Но общее впечатление смягчается легкой иронической улыбкой…». Покажите вашу улыбку, барон.

БИСМАРК. Отстань. Мне уже не до улыбок…

АВТОР. Об этом тут тоже сказано. (Читает) «Никогда ни одна женщина не очаровывала Бисмарка настолько, как Катарина Орлова. Он покорен не столько ее юностью и красотой, сколько некой первозданностью и свежестью ее натуры. Хотя она была дамой из высшего общества, в ней была еще и радостная, беззаботная простота»…

БИСМАРК. Ты не то читаешь. (Берет со столика другую книгу). Моя биография, написана Аланом Палмером. (Читает) «В свои двадцать два года Кэтти была исключительно красива, изящная блондинка с высокими славянскими скулами…»

Входит ОРЛОВ. Рабочие сцены вкатывают пианино. За пианино КЭТТИ.

БИСМАРК (со вздохом). В тот же вечер мы встретились за ужином в ресторане отеля «d’Europe», а шампанское уже пили на втором этаже, в апартаментах Орловых. Открытые окна выходили на море, и Кэтти играла нам Шопена…

КЭТТИ играет Шопена.

ОРЛОВ одной рукой достает из кармана портсигар, ловко открывает его, протягивает БИСМАРКУ и АВТОРУ.

АВТОР. Спасибо, я не курю.

БИСМАРК (Автору). Вас там, по счастью, вообще, не было.

АВТОР. Ну, и пожалуйста! (Обиженно уходит).

БИСМАРК берет у ОРЛОВА две сигары, отщипывает концы, одну отдает Орлову и подносит ему огонь, вторую закуривает сам.

КЭТТИ продолжает играть.

ОРЛОВ. Я слышал, у вашего короля конфликт с парламентом?

БИСМАРК (глядя на Кэтти). Еще какой!

ОРЛОВ. Какой?

БИСМАРК. А то ваша миссия в Берлине не знает!

ОРЛОВ. Ну… Просто хочется услышать из первых рук.

Бисмарк молчит, смотрит на КЭТТИ и слушает музыку.

Говорят, вы там заигрались в демократию. Социалисты захватили большинство в парламенте и блокируют все указы короля…

КЭТТИ так чувственно играет Шопена, что ее тело вибрирует в такт музыке.

БИСМАРК. Я в отпуске, князь… Ваша жена выросла во Франции?

ОРЛОВ. Даже родилась тут. У Трубецких роскошное поместье в Фонтенбло под Парижем.

БИСМАРК. Теперь я понимаю, почему французы поддерживают поляков, бунтующих против России.

ОРЛОВ (изумленно). Почему?

БИСМАРК. Потому что все француженки без ума от эротической музыки этого поляка Шопена…

ОРЛОВ принужденно смеется.

Вы смеетесь, а я считаю: с поляков нужно шкуры снимать! Стоит только дать им поднять голову, как они тут же объединятся с французами, чтобы либо зажать нас, немцев, с двух сторон, либо напасть на Россию. А французские газеты кричат «Польша либерасьон!», «Польша либерасьон!». И француженки, тающие от этого «душки» Шопена, настолько прониклись к «угнетенной» вами нации, что даже Луи Наполеон уже выражает полякам сочувствие. Конечно — в отместку России за войну 14-го года…

ОРЛОВ. Я могу передать вашу позицию нашему канцлеру?

БИСМАРК. Князю Горчакову? Мы с ним познакомились давно, еще во Франкфурте, и с тех пор он считает меня своим учеником.

КЭТТИ продолжает увлеченно играть Шопена.

(негромко, Орлову) Знаете, дорогой, если у нас вечер польской музыки, то я иду спать.

ОРЛОВ. А вы в каком номере?

БИСМАРК. Я рядом с вами. Гуд найт…

БИСМАРК проходит на авансцену, ложится на лежак, укрывается пледом.

КЭТТИ продолжает играть, рабочие сцены укатывают ее и пианино за кулисы.

ОРЛОВ уходит за ними.

Музыка обрывается, слышен игривый смех КЭТТИ, затем женский стон любовного акта молодоженов.

БИСМАРК накрывается с головой, нервно ворочается.

Страстные стоны КЭТТИ «О, Николя! О!» становятся все громче.

БИСМАРК срывается с постели и направляется в противоположную кулису. В кулисе его встречает АВТОР.

АВТОР. Вы куда?

БИСМАРК. На море.

АВТОР. Ночью?

БИСМАРК уходит.

АВТОР, пожав плечами, ложится на лежак и засыпает.

Затемнение.

Раннее утро… На сцене ОРЛОВ, стоя у жаровни, одной рукой жарит мясо и каштаны. Входят БИСМАРК и КЭТТИ в купальных костюмах. Даже в пышном, с рюшками купальнике 19-го века Кэтти пронизывающе сексуальна и соблазнительна. А Бисмарк в трико — настоящий мачо.

КЭТТИ (Орлову, возбужденно). Николя, мон амур, мы с бароном плавали аж до той скалы! Ой, как пахнет! Что ты готовишь?

ОРЛОВ. Жарю молодую баранину и каштаны…

БИСМАРК и КЭТТИ отходят от ОРЛОВА, садятся на лежак, смотрят в зал.

КЭТТИ. Сегодня замечательное море! Золотое от солнца! Вы знаете, почему всех влюбленных тянет к морю? Я вам открою секрет. Море — это энергия любви! Да, да, солнце это любовь, правильно? Море впитывает эту энергию — вон ее сколько! смотрите! — и отдает влюбленным. Вы согласны?

БИСМАРК. Для француженки вы очень хорошо плаваете.

КЭТТИ. А вы даже для немца такой большой! Похожи на скалу.

БИСМАРК. А вы на ангела. Или на эльфа. Вы… Вы, вообще, бываете на горшке?

КЭТТИ (возмущенно вскакивает). Что? Я — на горшке? Вы дерзкий плебей!

КЭТТИ убегает, БИСМАРК идет за ней.

ОРЛОВ обеспокоенно подходит к кулисе.

ОРЛОВ (кричит). Барон, она прыгнула со скалы! Кэтти, назад! Это безумство! Не смей плыть за канат! Отто, тащите ее к берегу! Да, вот так! Спасибо! Данке шон! (Облегченно) Фу… Сумасшедшая…

Рабочие снова вкатывают пианино. КЭТТИ за пианино, одетая по моде 19-го века, играет Мендельсона. Стоя рядом, БИСМАРК, прекрасно одетый, ей подсвистывает. Здесь же ОРЛОВ.

КЭТТИ (играя, Бисмарку). А правда, что в молодости у вас была репутация «жуира» и «опасного мужчины»?

БИСМАРК (Орлову). Это ваша берлинская миссия собирает на меня досье?

КЭТТИ. И на вашем счету действительно тридцать дуэлей?

БИСМАРК. Только двадцать восемь.

КЭТТИ (прекращая играть, в ужасе). Вы стреляли в людей?!

БИСМАРК. Мендельсон единственный еврей, которого я люблю. Играйте, пожалуйста.

КЭТТИ. Так вы стреляли в людей?

БИСМАРК. Я дрался на рапирах.

КЭТТИ. Вы ужасный! Ужасный! (Продолжает играть)

БИСМАРК берет со столика перо, чернильницу и откидной блокнот, переходит на авансцену, садится на лежак. Свет на сцене гаснет, луч освещает только БИСМАРКА. Он раскуривает трубку и пишет письмо.

БИСМАРК. Дорогая женушка! На четверть мили северней Биаррица, укрывшись от людских глаз за скалами, поросшими цветущим вереском, я смотрю на море, зеленое и белое от пены и солнца; со мною прелестнейшая из женщин… (Спохватившись) Стоп, что я написал? «Прелестнейшая из женщин…» Гм… (Дописывает) Прелестнейшая из женщин, которую ты, Иоганна, очень полюбишь, когда узнаешь поближе.

Входит КЭТТИ с блюдом, полным крупными фигами. Садится на пол рядом с БИСМАРКОМ и медленно, дразняще-сексуально поглощает фиги.

КЭТТИ. Дядюшка… Можно, я буду звать вас дядюшкой?

БИСМАРК (сдерживаясь, сопит и смотрит, как она ест фиги). Когда я был в России и учил ваш язык, мне понравилось несколько ваших пословиц.

КЭТТИ (игриво). Какие? Скажите…

БИСМАРК. Особенно одна: хоть грибом назови, только поскорей засунь в свою корзинку.

КЭТТИ. Дядюшка, не «засунь», а «положи». «Засунь», по-французски «poussée» — это грубо. А вам понравилось в России?

БИСМАРК. Вообще, меня туда отправили в ссылку…

КЭТТИ (в притворном ужасе). За ваши дуэли? Вы кого-то убили?

БИСМАРК. После восьми лет моей службы во Франкфурте, в Сейме Германского союза, наш король Фридрих, дядя вашего императора, хотел сделать меня министром иностранных дел. Но как раз в это время он в закрытом вагоне сопровождал вашего царя, непрерывно курившего, и с ним случился удар…

КЭТТИ (испугано крестится по-католически). Господи!

БИСМАРК. Да, и регентом стал его брат Вильгельм, чья супруга Августа корчит из себя либералку и ненавидит меня за мою нетерпимость к социалистам. И меня тут же отправили подальше — в Петербург, этот ваш русский ледник на Неве. Мне потребовалось семь полных суток, чтобы по заснеженным равнинам Польши и России доехать туда из Берлина…

КЭТТИ. Семь суток?! В карете?!

БИСМАРК. Поезд шел только до Варшавы. Однако ваш царь и императрица были так благосклонны ко мне! Принимали, как семейного посланника…

Дальний барабанный бой и звон церковных колоколов.

А когда при разъезде от императорского дворца с крыльца кричали «Prusku paslannika!”, то все русские оборачивались с такой широкой улыбкой, словно только что опрокинули рюмку шнапса…

Входит АВТОР с книгой. БИСМАРК продолжает что-то рассказывать КЭТТИ.

АВТОР (читает из книги). «Князь Орлов, стесненный своей инвалидностью, предоставил своей супруге, бывшей на тринадцать лет моложе его, максимум свободы, практически безграничной…»

БИСМАРК (рассказывает Кэтти). Подстреленный медведь, став на задние лапы, двинулся на меня с разинутой пастью…

КЭТТИ (в ужасе). Боже мой!

БИСМАРК. Я подпустил его к себе не пятьдесят шагов, а затем всадил ему в грудь две пули, и он, мертвый, упал навзничь.

КЭТТИ. Господи! И вы не боялись?

БИСМАРК. Я даже на миг не чувствовал опасности. Позади меня стоял егерь с заряженной двустволкой…

КЭТТИ (Облегченно). Ох… Дядюшка, вы ужасный! Ужасный…

АВТОР (продолжает читать из книги). «Для Бисмарка это была краткосрочная идиллия, но она позволила ему расслабиться… Своей сестре он открыто написал, что влюбился в эту “озорную принцессу”». Вернер Рихтер. «Бисмарк».

АВТОР и КЭТТИ уходят.

Ночь. За сценой фортепианная музыка Шопена.

Сидя на лежаке, БИСМАРК, освещенный узким лучом, пишет письмо.

БИСМАРК. «Она оригинальна, красива и молода. Рядом с ней я до смешного здоров и счастлив…» (Спохватившись) Гм, опять… Рядом с ней я до смешного здоров и… (Дописывает) «Счастлив настолько, насколько могу быть счастлив вдали от вас, моих дорогих…»

Из-за сцены — снова женский стон любовного акта.

БИСМАРК, нервно отшвырнув письмо, пытается закурить сигару.

Стоны Кэтти «О, Николя! О!» становятся все громче.

Сигара ломается в руках у БИСМАРКА, он швыряет ее и направляется за кулисы.

В кулисе натыкается на АВТОРА с книгой.

АВТОР. Опять на море? Ночью?

БИСМАРК. Отстаньте! (Уходит)

АВТОР. Гм… (Читает по книге) «Хватило всего одной недели в обществе Катарины, чтобы Бисмарк оказался в плену чар этой привлекательной 22-летней женщины. Он пытается обернуть все в шутку, но, по правде говоря, он начинает питать к княгине чувство, превосходящее дружеское расположение». Князь Николай Орлов, внук Кэтти. Берлин, 1935 год. (Уходит)

Шум за сценой, громкие голоса. Слуги вносят мокрого и полуголого БИСМАРКА, кладут на лежак. Вбегает КЭТТИ в прозрачном пеньюаре. Слуги уходят.

КЭТТИ (в панике). Дядюшка, что с вами? Вы тонули?

БИСМАРК. Нет, просто ноги свело… Ночью вода холодная.

КЭТТИ (убегает и тут же возвращается с полотенцем, становится на колени и растирает Бисмарка). Бедненький! Я вам запрещаю плавать по ночам!

БИСМАРК. Я вам тоже кое-что запрещаю.

КЭТТИ. Что?

Входит ОРЛОВ в ночном халате.

БИСМАРК (увидев Орлова). Неважно…

КЭТТИ (Орлову). Николя, быстро закажи пунш! Горячий!

БИСМАРК. Лучше русскую водку. Побольше.

ОРЛОВ уходит.

БИСМАРК садится на лежаке, смотрит на КЭТТИ.

КЭТТИ (продолжая стоять перед ним на коленях). Дядюшка, что вы мне запрещаете?

БИСМАРК. Приходить ко мне в этом пеньюаре, вот что!

КЭТТИ (запахивая открывшийся пеньюар). Ой! Пардон! (Поспешно уходит).

БИСМАРК. Ну, где же водка?

ГАРДЕР в ночном колпаке торопливо вкатывает тележку с бутылкой коньяка, бокалами и вазой с фруктами. Слуги приносят одежду Бисмарка.

ГАРДЕР. Барон! Oh mon Dieu! Как это случилось?

БИСМАРК (одеваясь в принесенную одежду). Без паники, мсье. Что вы принесли?

ГАРДЕР (наливая чуточку коньяка в бокал). В моем отеле нет русской водки. Но это наш лучший коньяк! Его делают в Шаранта только для меня.

БИСМАРК. Так лейте полный бокал!

ГАРДЕР (изумленно). Полный бокал?

БИСМАРК (нетерпеливо). Лейте, не жидитесь!

АВТОР выходит из кулисы, укоризненно смотрит на БИСМАРКА.

(Автору) Извини, сорвалось. (Залпом выпивает и протягивает Гардеру пустой бокал) Еще! Encore!

ГАРДЕР. Еще?!

БИСМАРК. Оставьте бутылку и идите спать.

ГАРДЕР наливает не полный бокал и уходит, качая головой.

Входит КЭТТИ, теперь она в закрытом халате.

БИСМАРК (доливая бокал, Кэтти). Ваше здоровье! (Выпивает) А где ваш муж? Что он делает?

КЭТТИ. Он пишет трактат.

БИСМАРК. Трактат? О чем?

КЭТТИ. Об отмене порки в России.

БИСМАРК. Правда?

КЭТТИ. Порка — это ужасно! У нас во Франции ее отменили еще в прошлом веке! У вас в Германии тоже, не так ли? А в России, говорят, даже сегодня, когда в мире уже такая цивилизация, людей секут кнутами и шпицрутенами. Расскажите мне о России…

БИСМАРК. А вы там не были?

КЭТТИ. Я родилась и выросла здесь. Но хочу поехать. Николя обещает…

БИСМАРК. Что ж… Если поедете, я бы рекомендовал появляться на улице в карете не иначе как с гербами высших русских орденов.

КЭТТИ (изумленно). С гербами? Почему?

БИСМАРК. Иначе даже верхом там можно оказаться жертвой невоздержанного языка кучеров видных сановников. А в конфликтах с ними только хлыстом можно добиться признания своего равноправия на дороге.

КЭТТИ. Вы шутите! Хлыстом?

Свет на сцене прибавляется, ночь переходит в утро, а утро в день.

БИСМАРК. Впрочем, я-то вынес из России лишь приятные воспоминания. Всякий раз, как мне случалось бывать в одном из императорских дворцов — Царскосельском или Петергофском — чтобы посовещаться с живущим там летом князем Горчаковым, я находил там сервированный для меня завтрак из нескольких блюд, с тремя-четырьмя сортами превосходного вина. Несомненно, на кухне вашего императора тоже много крадут…

КЭТТИ (изумленно). Крадут? У императора?

БИСМАРК. Но гости от этого не страдают. Напротив, их порции всегда рассчитаны на обильные остатки в пользу слуг. О, уже утро, вам, наверно, пора…

КЭТТИ. Нет, мне нравится, как вы рассказываете. Расскажите еще. Только правду.

БИСМАРК. В каком смысле?

КЭТТИ. Ну, понимаете… Мой Николя патриот России. Он рассказывает только о ее победах.

БИСМАРК. И правильно делает. Если я рассказываю анекдоты, то не ради унижения России, а лишь для вашего развлечения. Впрочем, больше не буду…

КЭТТИ (игриво). Нет, пожалуйста, дядюшка! Вы же знаете: я люблю вас слушать! Пожалуйста!..

Входят ОРЛОВ и ГАРДЕР.

ОРЛОВ. Друзья, я заработался, а вы заболтались. И мы пропустили завтрак и обед.

ГАРДЕР. Это не страшно. Я могу подать и сюда. Или накрыть на веранде?

КЭТТИ. На веранде, на веранде! С певичкой!

ГАРДЕР (Бисмарку). Только скажите, мсье, что вам угодно из блюд.

БИСМАРК. Как обычно — всё меню!

ГАРДЕР. J'ai compris. Я понял. А какие вина? Французские? Или ваши немецкие?

БИСМАРК. Конечно, французские. Мсье Гардер, запомните: мой немецкий патриотизм кончается на границе моего желудка.

ГАРДЕР. Данке шон. (Уходит)

КЭТТИ. Я переоденусь и приду на веранду. (Уходит)

ОРЛОВ. Барон, месяц назад вы были в Англии, и всех там напугали, сказали: если станете канцлером, то соедините всех немцев в одну империю.

БИСМАРК. Вы и это знаете? Ваши шпионы неплохо работают.

Слуги вкатывают обеденный стол и стулья. В сопровождении ГАРДЕРА официанты приносят невероятное количество еды — супницы, блюда, подносы…

ГАРДЕР (объявляет каждое внесенное блюдо). Устрицы!.. Креветки!.. Суп из фазана!.. Суп из петуха!.. Копченый угорь!.. Холодное мясо!.. Омары!..

БИСМАРК (снимает крышки с супниц, нюхает). Замечательно!.. Аmende!.. (Гардеру) А где вино?

ГАРДЕР. Уже несут. Уже…

Два официанта вкатывают тележку с большими бутылями красного и белого вина. Входит КЭТТИ, теперь она одета к обеду.

БИСМАРК. Отлично! (Нетерпеливо) Садимся! Садимся!

ГАРДЕР. А что прикажете на второе?

БИСМАРК (садясь за стол). Как «что»? Жаркое из зайца. Рагу из баранины. Жульен из птицы. А потом пирожные. Пирожные и шампанское!

БИСМАРК, КЭТТИ и ОРЛОВ садятся за стол.

Официанты разливают по тарелкам суп из супниц. Наливают вино в бокалы.

БИСМАРК (поднимая бокал). Спасибо Тебе, Господи, за этот стол, за эту жизнь, за этих друзей и за эту ужасную, капризную и очаровательную русскую принцессу за моим столом! Аминь!

ОРЛОВ и КЭТТИ. Аминь!

Все трое выпивают.

БИСМАРК. А теперь — в атаку! (Азартно набрасывается на еду, рычит и стонет от удовольствия). О, это вкусно!.. В нашей семье все страшные обжоры! Знаете, я завидую вам, русским!..

КЭТТИ в оторопи и восхищении смотрит, как он ест.

Кэтти, душа моя, попробуйте омара… (Орлову) Да, завидую! Вы собрали самые разные племена — от эскимосов на Севере до черкесов на Кавказе и от поляков до каких-то сибирских племен, которым я и названия не знаю. Всех заставили говорить по-русски и создали огромную империю от Варшавы до Аляски! А мы, немцы, занимаем пол-Европы, а живем в разных странах — во Франции, в Дании, в Австрии, и только часть в Пруссии…

ОРЛОВ. Вот я и говорю: месяц назад вы всю Англию напугали, сказали: если станете канцлером, то соедините всех немцев в одну империю.

БИСМАРК, прервав трапезу, внимательно смотрит на ОРЛОВА. Вытирает салфеткой руки и достает из кармана листок с цветной картой Европы.

БИСМАРК. Вот карта Европы, которую я всегда ношу с собой. Смотрите! (Показывает на карте) Здесь живут немцы. И здесь, и здесь, и здесь… И все врозь, в разных странах. Но если нас соединить, что получится? (Сжав кулак, кладет его на карту) Видите? Очертания немецко-говорящих территорий точно повторяют очертания моего кулака!

КЭТТИ. Вуаля! Дядюшка, у вас огромный кулак!

БИСМАРК. Железный кулак! Германская империя! И я дал бы отрезать себе оба уха ради того… (Складывает карту) Впрочем, не беспокойтесь, наш король никогда не сделает меня канцлером. (Возвращается к еде)

КЭТТИ (после паузы, обменявшись взглядом с Орловым). Дядюшка, неужели социалисты на самом деле так опасны?

БИСМАРК (посмотрев на Кэтти и Орлова). Николай, вы позволите мне объяснить княгине реальную суть конфликта?

ОРЛОВ. Конечно, пожалуйста…

КЭТТИ (с обидой, Бисмарку). Попробуйте! Я блондинка, но вдруг не дура?

БИСМАРК (снова вытирая руки салфеткой). Хорошо, мон ами. Слушайте. Мы, немцы, тоже любим заниматься любовью. И — поверьте! — умеем это делать не хуже, а даже лучше многих. Отчего население Пруссии постоянно растет и дает все больше рекрутов. Поэтому король и мой друг военный министр решили срок военной службы для молодежи слегка увеличить с тем, чтобы пожилые люди вообще от службы освободились. Как вы считаете, это логично?

КЭТТИ (посмотрев на Орлова). Н-ну, да…

БИСМАРК. Но если численность войск увеличивается, то и расходы на армию, так?

КЭТТИ. Да, дядюшка.

БИСМАРК. Гуд! Однако социалисты, которых в нашем парламенте теперь большинство, грозят вообще не дать на армию никаких денег. Понимаете? Голосование будет вот-вот, в сентябре, и, если это случится, что сделает король?

КЭТТИ. Я… я не знаю…

ОРЛОВ. Князь Горчаков, зная вашего Вильгельма, полагает, что он сгоряча отречется от власти.

БИСМАРК. Вот именно! И этим подаст пример всем социалистам от Лондона до Москвы! Они решат, что таким образом могут избавиться от всех монархов!

КЭТТИ. А вы монархист?

БИСМАРК. До мозга костей! А всех социалистов я бы изжарил, как баранов! (Принимается за баранину с такой яростью, что слышен хруст костей)

КЭТТИ с восхищением смотрит, как он ест.

Входит АВТОР с новой книгой.

АВТОР (читает). “He ate in order: cold meat, soup, eels, prawns, lobster…» (Спохватывается) Извините… «Он ест все подряд: холодное мясо, суп, угри, креветки, омары, сырокопченую ветчину, жареное мясо и пудинг. Ветчина была его излюбленным блюдом…»

БИСМАРК (перебив Автора, Орлову и Кэтти). Я могу есть угрей хоть каждый день, я даже предпочитаю их форели! (Поглощая еду) Вообще, если бы в Пруссии появилось много таких обжор, как я, наше государство не смогло бы существовать. Я был бы вынужден эмигрировать. (Автору, который собирается снова читать по книге) Хватит цитат, ты портишь мне аппетит.

АВТОР обижено уходит.

КЭТТИ. Кто этот человек? По-моему, он обиделся?

БИСМАРК. Ничего… Кстати, в Петербурге я брал уроки русского у одного студента. Он замечательный учитель, но даже он не смог объяснить мне это понятие. Почему в ста разных случаях вы говорите это слово? «Я вас обидел?» — «Ничего». «Вы проголодались?» — «Ничего». «Как вы живете?» — «Ничего». Но ведь «ничего» — это ничего, nothing!

КЭТТИ и ОРЛОВ смеются.

Кэтти, вы спрашивали, понравилось ли мне в России? Смотрите… (Снимает с руки перстень) Этот перстень я сделал в Петербурге. И на нем выгравировал — читайте, князь! (Подает перстень Орлову).

ОРЛОВ (читает). «НИЧЕГО». (Передает перстень Кэтти)

КЭТТИ. Да, здесь по-русски написано: «Ничего».

БИСМАРК. Это моя память о России. Когда дела идут хуже некуда или настроение швах, я смотрю на этот перстень и думаю: ничего, в России миллионы людей и хуже живут… Ваше здоровье! (Пьет вино)

КЭТТИ (со смехом). Все-таки, дядюшка, мне кажется, что даже для немца вы поглощаете слишком много вина и пищи.

БИСМАРК. Княгиня, по сравнению с вашей царской кровью я бурш, простолюдин. Мои предки пришли на Эльбу всего четыреста лет назад. Пищей я подавляю свое плебейской вожделение.

ОРЛОВ (с улыбкой). Но пища производит в организме энергию, которая…

БИСМАРК. Правильно! Воспламеняет эрекцию и вожделение! И поэтому их нужно заливать чем? (Жадно пьет полный бокал вина).

Входят ПЕВИЦА с легкомысленным пером в шляпке и ГАРДЕР с письмом в руках.

ГАРДЕР. Господа, сегодня у нас певица из Парижа от самого мсье Бомарше! (Подает Орлову письмо). А вам, князь, письмо.

Вступает музыка. ПЕВИЦА идет по сцене, поет.

ПЕВИЦА.

Хотел бы я вино с любовью

Смешать, чтоб жизнь была полна;

Но, говорят, вредит здоровью

Избыток страсти и вина.

Советам мудрости внимая,

Я рассудил без дальних слов:

Прощай вино — в начале мая,

А в октябре — прощай любовь!

ОРЛОВ открывает письмо. БИСМАРК пьет вино. КЭТТИ слушает певичку.

ОРЛОВ (читая письмо, Бисмарку). Барон, вы знаете, что творится в Берлине?

БИСМАРК (отмахнувшись). Нет, я забыл о политике и не читаю газет.

ПЕВИЦА (поет).

В весенний день моя свобода

Была Жаннетте отдана;

Я ей поддался — и полгода

Меня дурачила она!

Кокетке все припоминая,

Я в сентябре уж был готов…

Прощай вино — в начале мая,

А в октябре — прощай любовь!

ОРЛОВ (Бисмарку). А зря. Конфликт вашего короля и социалистов дошел до кризиса.

БИСМАРК (глядя на Кэтти). Надеюсь, меня все-таки не затребуют в Берлин.

ПЕВИЦА (подходит к столу, поет Бисмарку).

Так я дошел бы до могилы…

Но есть волшебница: она

Крепчайший спирт лишает силы

И охмеляет без вина.

Захочет — я могу забыться;

Смешать все дни в календаре:

Весной — бесчувственно напиться

И быть влюбленным в декабре!

ОРЛОВ (Бисмарку). Напрасно надеетесь. Князь Горчаков полагает… Вы доверяете мнению князя?

БИСМАРК (усмехнувшись). Еще бы! Он остроумный оратор и любит блеснуть этим перед иностранными дипломатами. Я часто часами слушал его назидательные речи.

КЭТТИ невольно хмыкает.

ОРЛОВ (Бисмарку). Это насмешка? Не забывайте, что Горчаков мой шеф.

БИСМАРК. Именно потому я и рассыпаю ему комплименты.

ОРЛОВ. Насколько я знаю, он к вам тоже хорошо относится.

Оба хохочут. КЭТТИ улыбается.

ОРЛОВ (Бисмарку, понизив голос). Наша миссия в Берлине сообщает, что ваши акции там поднялись. Советники твердят Вильгельму, что только вы способны укротить социалистов.

БИСМАРК (кивнув на письмо в руках у Орлова). Это Горчаков вам написал?

ПЕВИЦА (поет Бисмарку, стреляя глазами в Кэтти).

Красотой одной богата,

Чем Жаннетта виновата,

Что не нужны ей шелка?

У нее в одной рубашке

Грудь свежа и высока.

Взбить все локоны бедняжки

Так и тянется рука…

БИСМАРК, усмехнувшись, подбрасывает в руке серебряный франк и кладет

ПЕВИЦЕ в поясной кошель. ПЕВИЦА уходит.

ОРЛОВ (Бисмарку). Я уверен, что не сегодня-завтра вас все-таки вызовут в Берлин и назначат министром-президентом.

БИСМАРК. Надеюсь, не этому обстоятельству я обязан нашей здешней встрече?

ОРЛОВ (вспыхнув, гневно встает). Сударь, не хотите ли вы сказать, что канцлер Горчаков послал меня сюда сблизиться с вами в перспективе вашего назначения?

БИСМАРК. Нет, дорогой. Остыньте. Я хочу сказать, что благодаря нашей встрече я помолодел лет на двести. И если я обязан этим Горчакову, то передайте ему, что в случае моего назначения канцлером Пруссии за мной не застоится.

ОРЛОВ (вздохнув и выпустив гнев). Н-да… Теперь я понимаю лорда Дизраэли…

БИСМАРК. А чем вас пленил этот британский еврей?

Из кулисы выходит АВТОР, укоризненно смотрит на БИСМАРКА.

(Автору) Что я такого сказал? Только в Англии могут еврея сделать лордом и министром! Правда, единожды.

АВТОР (в зал). Это в то время. А в наше Доминик Рааб, потомок немецких евреев, стал первым министром и заместителем Бориса Джонсона.

АВТОР уходит.

ОРЛОВ. Дизраэли сказал, что вас следует опасаться.

БИСМАРК. Почему?

ОРЛОВ. Потому что вы говорите то, что думаете. Спасибо за ужин. Приятного вечера. Пойдем, мон ами. (Уходит с Кэтти)

Гаснет свет. Сидя на за столом, Бисмарк зажигает свечу.

Входит АВТОР.

АВТОР. Герр Бисмарк, только что вы, практически, сами сказали, что Орловых вам подослал русский канцлер.

БИСМАРК. Да, вы же слышали: я всегда говорю то, что думаю.

АВТОР. И за это вы уже пообещали ему какие-то преференции.

БИСМАРК. Сразу видно, вы не политик — ничего не поняли. Князь Горчаков — визирь у вашего императора Александра, так? А император — племянник нашему королю Вильгельму, так? Значит, теперь я могу отдыхать — как только Орлов передаст Горчакову мое обещание, Александр сделает все, чтобы дядя Вили сделал меня своим канцлером. Извини, мне нужно написать жене.

АВТОР уходит.

БИСМАРК задумчиво крутит в руке перо.

Французы, конечно, перлюстрируют почту. И значит… (Пишет) «Майн либэ Иоганна! С тех пор, как приехали Орловы, я живу с ними словно мы совершенно одни на этой земле, и чуточку влюбился в эту хорошенькую госпожу. Я совершенно забыл о политике, не читаю газет и надеюсь, что меня не затребуют в Берлин…»

Вбегает КЭТТИ.

КЭТТИ. Дядюшка, мы уезжаем!

БИСМАРК. Куда?

КЭТТИ. Николя решил совершить путешествие по югу Франции.

БИСМАРК. Когда?

КЭТТИ. Завтра же утром. (Плачет) Он уже заказал карету…

БИСМАРК (подходит к ней, гладит по голове). Это я виноват. Сказал, что думал…

КЭТТИ (срываясь в истерику). Да! Вы! Вы виноваты во всем! (С неожиданной яростью лупит его своими кулачками по мощной груди). Вы! Вы!..

БИСМАРК. Что с вами? Что случилось?

КЭТТИ (со слезами). Где?.. Где вы были?.. Где вы были год назад, когда я была свободна?!

БИСМАРК. Но я женат, у меня два сына и дочь вашего возраста.

Рыдая и закрыв лицо руками, КЭТТИ убегает.

БИСМАРК смотрит ей вслед.

Слуги уносят стол, стулья, посуду.

Сев на лежак, БИСМАРК закуривает трубку и продолжает писать.

«Она немного эксцентрична, в духе своих соотечественниц, но культурна и цивилизована в силу своего франко-немецкого воспитания. Они задумали путешествие по югу Франции, и я хочу поехать с ними. Я же никогда не был в Провансе…» (Уходит)

Яркий солнечный свет.

Входят ОРЛОВ и КЭТТИ. КЭТТИ в открытом летнем сарафане. ОРЛОВ одет по-дорожному, с путеводителем в руке.

КЭТТИ (восторженно озираясь). Боже мой! Оливковые рощи!

ОРЛОВ. В путеводителе сказано, что лавандовые долины простираются от Valreas до Vaison-la-Romaine…

КЭТТИ. Да, запах лаванды! Просто голова кружится!

ОРЛОВ. Не спеши. Барон отстал в своей карете.

КЭТТИ. А почему ты разрешил ему ехать с нами?

ОРЛОВ. А как я мог отказать? Его вот-вот назначат канцлером Пруссии! В интересах России мы обязаны сблизиться с ним.

КЭТТИ (изумленно). Как ты сказал? Сблизиться?

Входит БИСМАРК с бутылью вина.

БИСМАРК (Ставит бутыль на лежак, достает из карманов две кружки) Это молодое вино местных виноделов, купил прямо из-под пресса! (Наливает вино в кружки) Солнце и вино — вот и все, что нужно мужчине! Прошу! (Подает кружки Кэтти и Орлову, сам пьет из бутыли)

ОРЛОВ (выпив). Если вы станете прусским премьер-министром, вы и вправду начнете войну с Данией и Францией за немецкие княжества?

БИСМАРК (выпив полбутыли). Уф!.. Ни в коем случае! Успокойте Горчакова! Пруссия первой никогда ни на кого не нападет!

ОРЛОВ. А как же вы присоедините французских и датских немцев?

БИСМАРК. Дорогой мой! Любой народ очень легко склонить на войну, но освободительную. Понимаете? Выиграть войну можно только, когда на вас нападают…

КЭТТИ. Мужчины, сколько можно о политике? Мы под лазурным небом Arles!

БИСМАРК. И правда! Коля, выпьем за нашу Кэтти! Она хоть и русская, но французского в ней больше, чем во всей Франции! За вас, княгиня моей души!

КЭТТИ смотрит на БИСМАРКА, БИСМАРК с невинным видом пьет из бутыли.

ОРЛОВ (читает в путеводителе). В Arles самые знаменитые бои быков.

БИСМАРК. Прекрасно! Идем на быков!

КЭТТИ. Нет, я боюсь…

БИСМАРК (тянет ее за руку). Кэтти, вы не имеете права трусить! Ваши великие предки сражались с монголами! Садитесь! (Усаживает Кэтти на лежак и садится рядом, ставит в ноги бутыль с вином) Князь, садитесь и вы, сейчас начнется бой!

ОРЛОВ садится по другую сторону от КЭТТИ.

Испанская музыка, гонг, рев и крики испанских зрителей. Радиокомментатор испанской скороговоркой сопровождает атаку быка на тореадора.

КЭТТИ хватает за руки БИСМАРКА и ОРЛОВА, сидящих по обе стороны от нее.

КЭТТИ. Ой! Он летит на нас! Я боюсь! (Визжит от страха и восторга и сучит ногами) Ой, бык его затопчет!

Входит ТОРГОВЕЦ с тележкой сувениров — кораллы, ракушки, бусы и т. п.

ТОРГОВЕЦ. Сувениры Прованса! Сувениры Прованса!

КЭТТИ. Сюда! Сюда, мсье!

ОРЛОВ. Зачем тебе эта дешевка?

КЭТТИ (подбегает к тележке). А я хочу! (Выбирает агатовый брелок для часов. Торговцу). Мсье, вы можете выгравировать здесь мое имя?

ТОРГОВЕЦ. Легко! (Достает гравировальный штихель) Как вас зовут, принцесса?

КЭТТИ. Кэтти, мсье. Диктую: С-a-t-h-i… (следит за гравировкой, Орлову) Николя, пожалуйста, расплатись.

ТОРГОВЕЦ (подавая Кэтти брелок с гравировкой). Прошу, мадмуазель.

КЭТТИ (поправляет). Мадам! Я мадам, мсье!

ОРЛОВ расплачивается с ТОРГОВЦЕМ, КЭТТИ подает брелок БИСМАРКУ.

ТОРГОВЕЦ уходит.

Дядюшка, это вам. На память.

БИСМАРК. На память? Вы со мной прощаетесь?

КЭТТИ. Еще нет. Но Николя считает, что вас вот-вот затребуют в Берлин.

БИСМАРК (достав свои тяжелые часы на цепочке, пристегивает к ним брелок). Мерси. Уверяю вас, этот брелок будет со мной всегда, даже на том свете.

ОРЛОВ (глядя в путеводитель). Я предлагаю ночевать в Авиньоне.

КЭТТИ. А я вижу виадук! Это какой-то знаменитый! Только я забыла название…

БИСМАРК. Это Понт-дю-Гар, мост через речку Гар. Был построен во времена Римской империи, за девятнадцать лет до рождения Христа, как часть сорокакилометрового водопровода. Снабжал водой Авиньон и все соседние города.

КЭТТИ. Обожаю умных мужчин! Я хочу туда!

ОРЛОВ (удивленно). На виадук?

КЭТТИ. Конечно! Ты же знаешь, как я люблю лазать по горам! Дядюшка, знаете почему? Когда я стою на вершине скалы, у меня такое чувство, что вся земля подо мной — корабль! (Раскинув руки) А я капитан и лечу по вселенной! Я капитан Земли! Дядюшка, вы проводите меня наверх? Ich bitte dich sehr! Пожалуйста!

БИСМАРК вопросительно смотрит на ОРЛОВА. ОРЛОВ пожимает плечами и уходит. КЭТТИ кричит ему вслед.

Мон ами, мы скоро вернемся!.. (Бисмарку) Пошли! Откуда вы все знаете?

БИСМАРК (на ходу, двигаясь к авансцене). Что именно?

КЭТТИ. Ну, про этот виадук… Уф… (становится на лежак) Тут высоко…

БИСМАРК. Про виадук я вчера прочел в путеводителе.

КЭТТИ (Покачнувшись на лежаке) Держите меня!

БИСМАРК обнимает КЭТТИ, прижимает к себе, целует в губы.

КЭТТИ обмирает от этого поцелуя, обнимает БИСМАРКА руками и ногами… БИСМАРК опускается с ней на землю…

КЭТТИ, опомнившись, яростно сопротивляется попыткам БИСМАРКА овладеть ею.

Нет! Ни за что! Нет! Нет!

БИСМАРК (продолжая целовать ее). Да! Si! Я люблю тебя! Je t'aime! Да! Ich liebe dich! Ja! I love you!

КЭТТИ. Нет! Я не могу! Я княгиня! Перестаньте! Мне больно…

БИСМАРК выпускает КЭТТИ и откатывается на спину, раскинув руки.

(Поднимаясь) Извините. Я княгиня, я не могу…

БИСМАРК. Конечно. Я же плебей.

КЭТТИ. При чем тут?.. (Пытается заглянуть через свое плечо, трогает его рукой. На руке — кровь). Вы меня так придавили… У меня спина оцарапана. Что мы скажем Николя?

БИСМАРК. Что вы упали со скалы, и «дядюшка» чудом спас «племянницу».

КЭТТИ. Хм! И много у вас таких племянниц?

БИСМАРК вскакивает, берет КЭТТИ за плечи и поворачивает к себе.

БИСМАРК. Кэтти, вы единственная! И я люблю вас так, что готов съесть!

КЭТТИ. И я вас. Это ужасно… (Кулачками снова колотит его по груди) Ужасно! Ужасно! Я вас обожаю!.. (Поднимает с земли веточку оливкового дерева) Вот! Держите!

БИСМАРК. Что это?

КЭТТИ. Оливковая ветка, которая оцарапала мне спину. Вам на память о Понт-дю-Гар! (Бежит к кулисе) Николя! Николя!

Входит АВТОР с книгой в руке.

АВТОР (читает). «Княгине было двадцать два года, и она была завораживающе красива. Воспитанная во Франции, она свободно говорила по-французски, по-английски и по-немецки, и плохо по-русски. Ее отношения с Бисмарком развивались стремительно и, хотя у нас очень скудная информация, кажется, они зашли за формальные курортные рамки» Werner Richter, «Bismarck». Лондонское издание. (Уходит)

Входит ОРЛОВ. БИСМАРК идет к нему.

БИСМАРК. Николай, я очень виноват перед вами…

ОРЛОВ (глядя на Кэтти). Что случилось?

БИСМАРК. Там, наверху, ваша княгиня оступилась на «живом» камне и заколебалась на краю обрыва. В ту же секунду я шагнул к ней и, обхватив рукой, спрыгнул в сухой канал глубиной в пять футов. В результате я, конечно, спас ее от увечий, но не уберег от синяков и царапин. Велите меня казнить.

ОРЛОВ (переводя взгляд с Кэтти на Бисмарка и снова на Кэтти). Катарина, я вижу, вы в своем безрассудстве можете и жизни лишиться.

КЭТТИ независимо поводит плечиком и отворачивается.

Всё, мон амур! Путешествие окончено. Мы едем в Женеву.

КЭТТИ (бросив взгляд на Бисмарка). А я поеду к маменьке в Фонтебло.

ОРЛОВ (Бисмарку, сухо). Извините, барон. Служба требует моего присутствия в Женеве. (Церемонно) Адьё, мсье!

БИМАРК (глядя на Кэтти). До свидания.

ОРЛОВ берет КЭТТИ под руку, оба уходят.

БИСМАРК смотрит им вслед. Прячет в портсигар оливковую веточку.

Входит АВТОР.

АВТОР (Бисмарку). И после этого вы говорите, что у вас были платонические отношения?

БИСМАРК. Конечно. А что вы хотите, чтобы я сказал своей жене, детям и биографам? Вы же видели — у нее вся спина оцарапана.

АВТОР. Это случилось 14 сентября 1862 года в Авиньоне. А два дня спустя вы уже были в Фонтебло, под Парижем. Каким образом? Там расстояние — почти семьсот километров!

БИСМАРК. Вы сами слышали. Она сказала, что поедет к маменьке.

АВТОР. И вы помчались туда? К ее родителям? Зачем?

БИСМАРК. Вы же читали мою биографию у Людвига. Он написал, что я поехал в Фонтебло, «чтобы засвидетельствовать свое почтение княгине Трубецкой и воочию увидеть леса и парки, среди которых росла Кэтти».

АВТОР. И я должен поверить в эту херню? После того, что только что увидел?

Входит МАТЬ Кэтти.

БИСМАРК (Автору). Извини, это мать Кэтти. (Матери Кэтти). Княгиня, простите за беспокойство. Я Отто фон Бисмарк, прусский посланник в Париже. В Биаррице имел счастье познакомиться с вашей дочерью. И теперь, проезжая мимо Фонтебло, решил засвидетельствовать вам свое почтение и воочию увидеть леса и парки, среди которых она росла.

МАТЬ КЭТТИ. Ах, мсье, как это мило с вашей стороны! Вы же были посланником в Петербурге, не так ли?

БИСМАРК. Да, имел такое счастье…

МАТЬ КЭТТИ. Кэтти мне телеграфировала: она приедет поездом завтра или послезавтра. Но вы не расстраивайтесь, у нас огромный замок, мы отведем вам покои, и вы дождетесь ее.

БИСМАРК (оглядываясь по сторонам). У вас тут прекрасно!

МАТЬ КЭТТИ. Спасибо. Это замок 17-го века. А вы знаете такого русского писателя — Тургенев?

БИСМАРК. Слышал. Кажется, он живет в Париже с цыганской певицей… как ее?

МАТЬ КЭТТИ. С Полиной Виардо. Но свой роман «Накануне» он написал здесь, у нас. Так что оставайтесь, мы любим гостей! Кстати, вы видели вечерние газеты? В Берлине ваш парламент заблокировал военный бюджет, все министры подали в отставку, король собирается отречься от власти.

Вбегает СЛУГА в камзоле. Он бежит с телеграммой в руке.

МАТЬ КЭТТИ (недовольно). В чем дело, Франсуа?

СЛУГА. Депеша мсье Бисмарку! От ихнего короля! (Бисмарку) Мсье, вас требуют в Берлин, срочно!

Затемнение. Грохот поезда. Через сцену проходит КОНДУКТОР с колокольчиком.

КОНДУКТОР. Поезд «Париж-Берлин» прибывает на станцию Бабельсберг. Стоянка четыре минуты. Справа от станции замок короля Вильгельма Прусского.

Входят КОРОЛЬ ВИЛЬГЕЛЬМ и БИСМАРК.

65-летний Вильгельм в военном мундире. 47-летний Бисмарк «статный, здоровый и загорелый, как человек, проехавший через пустыню на верблюде» (Эмиль Людвиг)

КОРОЛЬ (почти истерично). Я не хочу править! Точнее: я не хочу править, если из-за парламента я не могу действовать так, чтобы я мог отвечать за это перед Богом, своей совестью и подданными! И у меня уже нет министров, готовых руководить страной, не заставляя меня подчиняться парламенту. Поэтому я решил отречься от престола. Вот… (Подает Бисмарку бумаги) Это акт об отречении.

БИСМАРК. Ваше величество! Как Вам известно, я еще с мая готов вступить в ваши союзники и создать другой кабинет министров.

КОРОЛЬ (возбужденно). И, вообще, где сказано, что только правительство должно идти на уступки парламенту, а наоборот — никогда? Палата представителей урезала бюджет, а верхняя палата вообще отклонила бюджет en bloc, в целом! Понимаете, они, вообще!, оставили армию без денег! Боже, была ли совершена когда-либо большая гнусность с целью осрамить правительство?!

БИСМАРК. Ваше величество, сейчас речь идет не о политесе, а о том, быть у нас королевской власти или власть перейдет к социалистам. Последнее следует предотвратить во что бы то ни стало, хотя бы даже на некоторый период установив диктатуру!

КОРОЛЬ (удивленно). Установить диктатуру? Вы уверены?

БИСМАРК. Да, ваше величество. Я абсолютно уверен!

КОРОЛЬ. Гм… (одернув на себе свой военный мундир) И, если я назначу вас министром-президентом, вы будете выступать в защиту моих указов?

БИСМАРК. Конечно, ваше величество.

КОРОЛЬ. Даже если большинство парламента будет против?

БИСМАРК. Я скорей погибну вместе с вами, нежели оставлю ваше величество на произвол судьбы в борьбе с социалистами.

КОРОЛЬ. Так вы не демократ?

БИСМАРК. Я и не могу быть демократом. Я родился и вырос аристократом!

КОРОЛЬ. Гм! Тогда мой долг — продолжить борьбу вместе с вами, и я не отрекусь! (Разрывает бумаги)

Затемнение. Громкие голоса, выкрики из зала: «Долой диктатуру короля!..

Да здравствует конституция!.. Вся власть народной партии!.. Мы требуем социальных реформ!..»

Загорается свет. БИСМАРК стоит на авансцене, невозмутимо слушает этот шум и выкрики.

В кулисе появляется АВТОР, молча смотрит на БИСМАРКА.

Шум зала прерывается.

БИСМАРК (Автору). Что?

АВТОР. Ничего. Просто любуюсь. Где тот старый брюзга, который приехал в Биарриц месяц назад? Вы подтверждаете выводы американского историка Наполеона Хилла. Он установил, что «сексуальное влечение является мощнейшим из всех известных стимулов деятельности».

БИСМАРК. Мне кажется, вы помешаны на этой теме.

АВТОР. Какой именно?

БИСМАРК. Сексуальной. Уйдите, вы тормозите ход истории.

АВТОР. В любой истории меня интересуют только личные страсти. Орлов фанатично любит Россию, вы — Германию, а между вами — Кэтти. Хм… Хорош треугольник!.. (Уходит)

Шум парламента возобновляется с прежней и даже большей силой.

БИСМАРК с демонстративной медлительностью открывает портсигар, достает из него оливковую веточку и, подняв руку, показывает ее залу.

БИСМАРК (дождавшись тишины). Господа депутаты! Я Отто фон Бисмарк, новый председатель правительства его величества короля. Эту оливковую ветвь я привез из Авиньона, чтобы предложить вам в знак мира. Но теперь я вижу, что время для этого еще не пришло… (Прячет веточку) Германия нуждается не в либерализме Пруссии, а в ее могуществе. Расходы на армию должны быть расширены на всех немцев, проживающих в Европе. Однако мы не приблизимся к этой цели путем речей и реляций. Великие вопросы эпохи решаются не речами, а железом и кровью. Eisen und Blut!

Возмущенный рев зала.

Вспышки магниевых блицев освещают БИСМАРКА.

Эхом расходится: “Eisen und Blut!”, «Железом и кровью».

ПРОДАВЦЫ ГАЗЕТ бегут по сцене с криками: «Бисмарк грозит парламенту железом и кровью!» Слышно, как уличные толпы скандируют: «Eisen und Blut! Eisen und Blut!..»

И в такт этому — нарастает стук ж-д колес. Затемнение.

На авансцене, на лежаке сидит КОРОЛЬ ВИЛЬГЕЛЬМ.

«Вильгельм сидел в полном одиночестве в обыкновенном купе первого класса, мрачно глядя на унылый пейзаж, затерявшийся в сумерках осеннего дня». Алан Палмер, «БИСМАРК».

Входит КОНДУКТОР с керосиновым фонарем.

КОНДУКТОР (проходя через сцену). Поезд «Бабельсберг-Берлин» прибывает на станцию Ютербок. Остановка две минуты.

Входит БИСМАРК.

БИСМАРК. На недостроенном вокзале, переполненном ремесленниками и пассажирами третьего класса, я ожидал короля, сидя в темноте на опрокинутой тачке. (Смотрит на часы с брелоком) Я хотел успокоить его насчет моего заявления, наделавшего столько шума. Мне не сразу удалось узнать у неразговорчивых кондукторов, в каком вагоне сидит король…

КОРОЛЬ. Эти ваши речи про «железом и кровью»… Я предвижу, чем это кончится. На Оперной площади, прямо перед окнами моего дворца, они отрежут вам голову. Ну, а чуть позже — и мне.

БИСМАРК (спокойно, пряча часы). Ваше величество, мы все равно умрем рано или поздно. Так разве может быть более достойная смерть? Я умру за дело моего короля, а ваше величество запечатлеете своей кровью ваши королевские права, дарованные вам Господом!

КОРОЛЬ. Да? Гм… (одергивая на себе мундир) Ну, говорите, говорите…

БИСМАРК. Ваше величество, как первый офицер Пруссии, вы не можете капитулировать перед социалистами. Больше того: я считаю, что нам с вами выпала великая миссия соединить всех немцев под властью Пруссии, под вашей властью.

КОРОЛЬ. Соединить всех немцев? Вы считаете, это возможно?

БИСМАРК. Это необходимо. У всех немцев должна быть одна страна и одно отечество!

КОРОЛЬ. Гм… (Вставая и с решительным видом прохаживаясь по авансцене). Гм… Это великая цель…

БИСМАРК. Это не просто цель, ваше величество. Это наша миссия — моя и ваша!

КОРОЛЬ. Вы уверены?

БИСМАРК. Я всю жизнь готовил себя к этому! Но только с вами…

КОРОЛЬ. Ясно. (Подает Бисмарку руку) Я согласен! Вперед!

Гудок паровоза.

Железом и кровью! Eisen und Blut!

Нарастающий грохот ж-д колес.

БИСМАРК отходит о КОРОЛЯ и подходит к самому краю авансцены.

БИСМАРК (в зал). Господа депутаты ландтага! Прусская монархия еще не исполнила свое предназначение. Только сильное государство может позволить себе такую роскошь, как либеральное правительство. Германия достигнет этого, но пока… Именем короля я объявляю ваш ландтаг временно распущенным!

В звуке — возмущенный рев зала.

БИСМАРК спокойно возвращается к КОРОЛЮ.

БИСМАРК (доставая часы). Как видите, Ваше Высочество, мы распустили ландтаг, и мир не рухнул, и никакой революции не случилось. С вашего позволения я хочу отправиться в Париж.

КОРОЛЬ (изумленно). В Париж? Зачем?

БИСМАРК. Французские газеты кричат, что завтра Пруссия нападет на Францию. Мой обед с Луи Наполеоном всех успокоит. (В зал) Парламент, я же вас распустил. Антракт!

Действие второе

Слуги выносят на сцену стол, красивые стулья. Официанты накрывают стол скатертью, раскладывают три прибора.

Входят БИСМАРК, ОРЛОВ и КЭТТИ.

ОРЛОВ (держа в руке газету). Поздравляю, барон. Газеты пишут: вчера в Версале Луи Наполеон наградил вас Большим Крестом Почетного легиона.

КЭТТИ. Но дядюшка! Как вам удалось при вашей новой должности так быстро сбежать из Берлина в Париж?

БИСМАРК (с нажимом). Княгиня… я теперь не то, что месяц назад в Авиньоне. Премьер-министр! (Орлову) В моем распоряжении сотни шпионов. Они доложили, что вы в Париже, (Кэтти) и вот я здесь, привез вам ноты… (Вручает Кэтти ноты) Садимся, друзья.

Все трое садятся за стол.

Это прекрасный ресторан. Когда-то сюда зашел молодой лейтенант, заказал петуха в божеле, пообедал и обнаружил, что ему нечем расплатиться. Снял с себя офицерский треух и отдал в уплату за обед. А потом оказалось, что это был Наполеон Бонапарт. С тех пор хозяева с гордостью держат у входа этот треух под стеклянным колпаком. (Зовет) Гарсон!

КЭТТИ (листая ноты). Большое спасибо за ноты! Вы такой милый! (Кладет руку на руку Бисмарка).

ОРЛОВ видит это, но не реагирует.

Официант подает БИСМАРКУ меню.

ОРЛОВ. Если Луи Наполеон наградил вас Крестом, означает ли это военный союз Франции и Пруссии?

БИСМАРК (листая меню). Наоборот, мой друг. Хитрый лис, этим крестом он открестился от всяких с нами союзов. И, вообще, этот самозванец Луи Наполеон Третий мне совсем не импонирует. Он такой же потомок Бонапарта, как я — римского императора! Вы знаете, чей он сын?

ОРЛОВ. Брата Наполеона Бонапарта.

БИСМАРК. Ничего подобного! Гортензия, его мать, понесла его вовсе не от своего мужа — брата императора, а от голландского адмирала Веруэля! А я, как вы знаете, роялист, я за чистую королевскую власть.

ОРЛОВ. Тогда… Поскольку ваш король и наш император — родственники, может, мы обсудим союз России с Пруссией?

КЭТТИ (прижимаясь к Бисмарку). У вас такие сильные руки! Когда вы приедете к нам, я сыграю вам все ваше любимое, даже Бетховена!

ОРЛОВ (Бисмарку). Обсудим?

БИСМАРК. Союз? Зачем? Чтобы все об этом трубили? (Кладет руку на руку Кэтти) Зачем делать из Пруссии честную женщину, когда жизнь во грехе дает нам такие преимущества? (Официанту). Мсье, нам, конечно, «петуха в божеле», а также русскую икру, луковый суп, форель, телячье жаркое, тушеную зайчатину. Короче, несите все меню, бургонское вино, портвейн и шампанское.

Входит АВТОР с книгой.

АВТОР (читает). «В то время в Европе Бисмарку не было равных по уму. Короли и императоры не умели думать или не умели действовать, австрийский Франц Иосиф был слишком неопытен, Луи Наполеон слишком изношен, Александр слишком равнодушен, Вильгельм, Виктория, Виктор Эммануил слишком посредственны, Горчаков слишком тщеславен. Только в Пруссии был политический гений…» Эмиль Людвиг. «Бисмарк».

Затемнение.

Бисмарк в одиночестве сидит за столом.

Из левой кулисы входит КЭТТИ в пеньюаре и со свечой.

КЭТТИ. 29 ноября 1862 года. Дорогой дядюшка, в Париже час ночи, весь дом спит, а мне не спится, и вот решила вам написать. (Ставит свечу на лежак) Николай, как вы знаете, уехал в Петербург. А я только что вернулась домой с концерта, где слушала Мендельсона, и теперь нахожусь под таким впечатлением, что оно заставляет меня бодрствовать, и я вспоминаю наши волшебные недели в Биаррице. Я очень тоскую… часто закрываю глаза и представляю наш грот, утес и ажурную скалу… Быть может, по милости Божьей, мы сможем снова насладиться всем этим следующим летом… От всего сердца жму вашу руку…

БИСМАРК. Берлин, 28 января 1863 года. Дипломатической почтой. Моя дорогая племянница! Я тяну свинцовые кандалы своей убогой службы; иногда мне не хватает и пары минут для завтрака, и если сегодня я нашел время для переписки, то это потому, что должен присутствовать на дебатах в Ландтаге и слушать дерзкие речи, на которые обязан отвечать. Депутат Рудольф Вирхов — врач, противник монархии и большой говорун — обвиняет меня в нарушении законов, своевластии и прочих грехах. (Достает портсигар) А я тем временем утешаю себя тем, что открываю портсигар, где вижу веточку оливы с террасы в Авиньоне. Немецкая сентиментальность — скажете вы, но это неважно. Однажды я смогу показать вам эти маленькие сувениры как память о радужном времени, по которому я скучаю, как о потерянном рае…

Слуги вкатывают пианино.

Поставив свечу на крышку пианино, КЭТТИ трогает клавиши.

КЭТТИ. Брюссель, 1 февраля 1863 года. Резиденция русского посланника. Дорогой дядюшка! Я ни в коем разе не подсмеиваюсь над тем, что вы сберегли маленький цветочек… (Задумчиво пробежав пальцами по клавишам) Я была счастлива получить от вас весточку, а то полагала уже, что вы совсем забыли своих товарищей с Pic du Midi. (Играет Мендельсона) Ах, наша чудесная жизнь в Биаррице — морские заплывы, мои проделки и гнев дядюшки на ужасную девчонку — это было так весело! Боже мой! Если б вы знали, как я мечтаю вновь очутиться в гроте на Pic de Midi или во время прилива по ту сторону каната. (Поворачивается к Бисмарку) Всякий раз, когда я играю Мендельсона, я вспоминаю ваш искусный свист. Адьё, дорогой дядюшка, надеемся — вы навестите нас. Ваша племянница Кэтти. (Играет «Allegretto» 17-ой сонаты «Буря» Бетховена и Шопена)

БИСМАРК (слушая ее игру, после паузы). Берлин, 4 февраля 1863 года. Дипломатической почтой. Моя дорогая племянница, если душа действительно способна передавать ощущения через расстояния, то вы должны ежедневно, по меньшей мере, с трех до четырех, чувствовать, что я думаю о вас, когда совершаю прогулку верхом по самым уединенным дорогам Берлина, и тысячи воспоминаний о Биаррице и Пиренеях вытесняют скуку дел…

Входит АВТОР.

АВТОР. Господи, как же нужно хотеть чужую жену, чтобы, став даже премьер-министром, постоянно думать о ней! (Подходит к Бисмарку) «Свинцовые кандалы моей убогой службы» — и это пишет человек, который всю жизнь рвался к этой должности! «Чтобы вы не забыли вашего бедного дядюшку»! Ах, гляньте на этого «бедняка»! Здоровый и загорелый, как человек, проехавший через пустыню! (Кэтти) А вы, княгиня? Только правду, пожалуйста! Ведь прошло полтора века, теперь-то можно правду? «В Париже час ночи, а мне не спится. Николай, как вы знаете, уехал в Петербург». То есть, муж уехал, но по ночам вы мечтаете вовсе не о нем… «От всего сердца жму вашу руку… Мечтаю оказаться по ту сторону каната… Закрываю глаза и представляю наш грот…». А что вы еще себе представляете, когда закрываете глаза?

БИСМАРК (кричит). Заткнись! Хам! Не смей ее допрашивать! Вон отсюда! Вон! (В бешенстве выталкивает Автора со сцены)

Стремительно входит ОРЛОВ.

ОРЛОВ (радостно, возбужденно). Дорогая Кэтти, мон амур! Пишу тебе из России. По Высочайшему повелению, моя записка «Об отмене телесных наказаний в России и Царстве Польском» рассматривалась в Государственном Совете. Во время обсуждения министр юстиции граф Панин и митрополит Филарет выступили против. Филарет высказал мнение о допустимости телесных наказаний в христианском обществе и отверг необходимость их отмены. Однако 17 апреля, в свой день рождения, Александр II подписал указ, согласно которому от телесных наказаний теперь полностью освобождены женщины, церковнослужители и их дети, духовные лица нехристианских исповеданий, учителя… (Обняв Кэтти, уводит ее за кулисы, говоря на ходу) Как видишь, моя поездка в Петербург оказалась крайне важной, Россия превращается «из битого царства в небитое»…

Входит КОРОЛЬ ВИЛЬГЕЛЬМ.

БИСМАРК. Ваше высочество, вспыхнувшее десятого января польское восстание затрагивает не только интересы наших восточных провинций.

КОРОЛЬ. А что еще?

БИСМАРК. Из бесед, которые я вел с князем Горчаковым и с самим императором, будучи в Петербурге, я мог заключить, что Александр не прочь отдать нам часть Польши. По его словам, русский человек не чувствует того превосходства, какое нужно, чтобы господствовать над поляками. А нам, немцам, удалось бы, по его мнению, германизировать польские области.

КОРОЛЬ. Так, может, нам действительно?

БИСМАРК. Кроме того, независимость Польши для нас равнозначна мощной французской армии на Висле. Таким образом, наше географическое положение вынуждает нас бороться против польских симпатий в русском кабинете.

КОРОЛЬ (в недоумении тряхнув головой). Знаете, дорогой, ваша логика всякий раз настолько убедительна, что я отдаю вам принятие любого решения…

Перебив КОРОЛЯ, входит возбужденная КЭТТИ с письмом в руке.

КЭТТИ (Читая свое письмо). «Дорогой дядюшка! Уже 19 июня! Вот что значат расстояния!

КОРОЛЬ и БИСМАРК уходят. КЭТТИ продолжает Бисмарку вслед.

Вам не стыдно, что вы забыли свою племянницу? Что, у меня больше нет дядюшки? Стыдитесь, вы не только не навестили нас, но даже не написали! Я узнаю о вас, читая газеты! (Ходит по сцене, читая письмо) Простите такой маленькой дурочке, как я, что она позволяет себе судить вас за роспуск парламента и введение цензуры! Это очень дерзко с моей стороны, но вы же знаете: племянницы, если их баловать, способны на все! Поэтому я позволю себе сказать, что порой даже чувствую облегчение, когда выцарапываю имя своего любимого дядюшки из газеты. (Подходит к лежаку) Прилагаю новый портрет вашей племянницы, которая носит теперь короткую стрижку, и сильно похудела. Адье, мой дорогой дядюшка, мое почтение госпоже фон Бисмарк…» (Садится на лежак) Гм… Это не слишком грубо? Хотя… Пусть так остается! Какая я ему племянница? «Жму вашу руку, будьте счастливы и довольны всем. Кэтти Орлова». Вот так! И всё! (Кладет письмо в конверт, ложится на лежак и закрывает глаза. Конверт падает на пол).

Входит МАТЬ КЭТТИ, поднимает конверт, вынимает письмо и читает.

КЭТТИ открывает глаза, смотрит на мать.

МАТЬ КЭТТИ. Бедная девочка!

КЭТТИ. Почему, мама?

МАТЬ КЭТТИ. Ты влюблена в него.

КЭТТИ. С чего ты взяла? Мы просто друзья.

МАТЬ КЭТТИ (читает по письму). «Адье, мой дядюшка!.. Мое почтение госпоже фон Бисмарк!.. Жму вашу руку, будьте счастливы!» Это письмо брошенной возлюбленной! Неужели ты, правда, выцарапываешь его имя из газет?

Слышен топот копыт. Мать выглядывает в кулису.

МАТЬ КЭТТИ. Едет твой муж. Пойду встречу. Приведи себя в порядок. (Уходит с письмом).

Похлопывая газетами по голенищу сапога, поспешно входит ОРЛОВ.

ОРЛОВ. В Польше восстание! Франция, Австрия и Англия прислали нам ноты с требованием освободить поляков! Если к ним присоединится Пруссия, войны не избежать! Ты должна написать Бисмарку…

КЭТТИ. Не буду я ему писать!

ОРЛОВ. Почему?

КЭТТИ. Потому что я не шпионка.

ОРЛОВ. Конечно, ты не шпионка. Ты патриотка России. Пойми, мы не можем воевать со всей Европой! Но если Пруссия станет на нашу сторону, никто уже не посмеет!.. (Просительно) Пожалуйста!

КЭТТИ (в затруднении). Я не знаю, что писать.

ОРЛОВ. Я продиктую. (Обнимает Кэтти за талию и подводит к письменному столику) Дорогая, прошу тебя!

КЭТТИ принуждено садится, берет перо.

ОРЛОВ, расхаживая, диктует.

Итак. «Здравствуйте, дорогой дядюшка», это понятно. Дальше. «Политические события очень волнуют нас. Мой бедный отец ужасно обеспокоен»…

КЭТТИ, начав писать, изумлено поднимает голову.

Да, именно так. Бисмарк уважает твоего отца. Дальше. Пиши: «А вы думаете, война будет? Пожалуйста, напишите мне свою точку зрения»… Теперь для цензоров нужно что-то лирическое. Пиши: «Мы с Николаем хотим поехать в Биарриц в октябре. И если все пойдет, как задумано, то просто всенепременно нужно, чтобы и дядюшка был там». Это подчеркни.

КЭТТИ. Я не понимаю, что задумано? Кем?

ОРЛОВ. Неважно! Хотя ладно, тебе скажу. Император Александр послал Вильгельму письмо с просьбой заключить военный союз. Мы хотим, чтобы это случилось до конгресса в Брюсселе. Но я не могу написать это, мы в Бельгии, тут письма перлюстрируют. Поэтому пиши: «Вы должны, должны навестить нас! Какое огромное, неоценимое счастье будет для России, если ей удастся избежать войны! Ах, если это хоть чуточку возможно, давайте поедем в Биарриц!»…

КЭТТИ. Ты, правда, хочешь в Биарриц?

ОРЛОВ. Если Бисмарк спасет нас от войны с Европой, я поеду куда угодно…

КЭТТИ (задумчиво). Да?..

Вбегают ПРОДАВЦЫ ГАЗЕТ, с криками бегут через авансцену.

ПРОДАВЦЫ. Beachtung! Пруссия заключила военный союз с Россией!.. Бисмарк двинул на Польшу четыре армейских корпуса!..

ОРЛОВ и КЭТТИ уходят.

ПРОДАВЦЫ ГАЗЕТ сбегают со сцены в зал и продолжают кричать из зала.

Армия нашего нового союзника брошена на подавление польских мятежников!.. Позор! Половина нашей армии сосредоточена вокруг Позена!..

Входит БИСМАРК, становится лицом к залу. Продавцы газет продолжают кричать ему в лицо.

Европа возмущена! Пруссия взяла на себя жандармскую службу в пользу России!.. Мы пятнаем себя соучастием в травле поляков!.. Даже Наполеон Третий поддерживает Польшу!.. Долой русскую тиранию!..

Напряжение растет, но Бисмарк с каменным лицом слушает эти крики.

Затемнение.

Стук морзянки.

Входит КЭТТИ в собольем палантине до пят.

КЭТТИ. Срочная телеграмма. (Диктует под стук морзянки) Берлин, канцелярия министра-президента, лично графу Отто фон Бисмарку. Сегодня в Дармштате мы с мужем посетили императора Александра и короля Вильгельма. Точка. Завтра, 11 сентября, Николай остается при императоре, а я поеду поездом в Гельденберг к подруге. Подпись: Катарина.

Грохот стремительного поезда.

КЭТТИ проходит на авансцену, садится на лежак. Она напряжена, нервно теребит перчатку. По ее фигуре проносятся пятна света, как из окна скорого поезда. В звуке — паровозный гудок и шум дождя.

По сцене проходит СТАНЦИОННЫЙ СМОТРИТЕЛЬ с керосиновым фонарем.

СТАНЦИОННЫЙ СМОТРИТЕЛЬ. Поезд «Дармштат-Гельденберг» прибывает на первый путь. Остановка — одна минута. Повторяю: на первый путь прибывает поезд до Гельденберга. Осторожно! Из-за ливня тормозной путь увеличен…

В звуке — клацанье вагонных буферов, скрип тормозов.

В глубине сцены появляется БИСМАРК в мокром плаще с капюшоном, закрывающим лицо. Он явно не хочет, чтобы его узнавали. Озираясь, идет вдоль задника.

КЭТТИ осторожно машет ему рукой.

БИСМАРК бежит к ней.

Поезд трогается — мельканье световых пятен на КЭТТИ, грохот вагонов и музыки. КЭТТИ встает навстречу БИСМАРКУ, протягивает к нему руки, и — палантин падает с ее абсолютно нагого тела.

БИСМАРК, мокрый от дождя, опускается перед ней на колени.

Стремительный ход ночного поезда. Полное затемнение.

Гремя колесами, поезд уносится в космос джаза, в «Токкату и Фугу До минор» Баха, в буйство фейерверков…

После длительной паузы — мягкий свет, звуки арфы.

На авансцене КОРОЛЬ ВИЛЬГЕЛЬМ в расстегнутом мундире сидит у ног молоденькой арфистки.

Широким шагом входит БИСМАРК в том же мокром плаще. С поклоном подает КОРОЛЮ какую-то бумагу.

КОРОЛЬ (недовольно). Что это?

БИСМАРК. Ваше величество, это справка от моего врача. Мне предписано срочно ехать на море.

КОРОЛЬ (читает). «Рекомендуется отдых на море, как единственное средство для поддержания здоровья» Гм… (Глядя на Бисмарка) Мой друг, вы совсем не выглядите больным. (Арфистке) По-моему, он здоров, как верблюд!

БИСМАРК. Ваше величество, вспомните, какой мы прожили год! Мы распускали парламент, усмирили оппозицию, добились нападения Дании и отняли у нее Шлезвиг, Голштинию и Лауэнбург, помогли вашему племяннику Александру усмирить поляков. Разве я не заслужил отдых?

КОРОЛЬ. За это я дал вам графский титул и орден Черного Орла!

БИСМАРК. Ваша щедрость безгранична, ваше величество. Пожалуйста, прибавьте к ней мой отпуск в Биаррице.

КОРОЛЬ. Ах, вот что! Биарриц. Я слышал про ваши тамошние амуры. Она тоже там будет? (Не дождавшись ответа, арфистке) То война, то Биарриц! Трудно быть королем при таком канцлере…

Арфистка скромно улыбается.

(Бисмарку) Но как я останусь здесь в одиночестве?

БИСМАРК (поглядев на арфистку). Ваше величество, я уверен, что здесь вы не нуждаетесь в моей помощи.

Затемнение.

Шум прибоя и испано-кастильская музыка.

Яркий солнечный свет.

На авансцене КЭТТИ в открытом купальнике ничком лежит на лежаке.

БИСМАРК, сидя рядом в купальном трико, цветком ромашки ведет по ее голой спине.

КЭТТИ (ласкаясь). Mein lieber, а что для вас важней: любовь или политика?

БИСМАРК (задумчиво). Политика это не из области чувств…

КЭТТИ. А откуда?

БИСМАРК. Политика?.. Будничная политика — наука о возможном. А высокая политика — это когда ты слышишь поступь Бога через всю мировую историю. И тогда ты прыгаешь за ним и пытаешься поймать кончик его пальто…

КЭТТИ берет руку Бисмарка и целует ее.

Скажи честно, это тебя мне Бог послал или Горчаков?

КЭТТИ (между поцелуями). Молчите! Теперь это уже не имеет значения.

БИСМАРК. Ты помнишь «Старый Завет»? Сим жил пятьсот лет и родил сынов и дочерей, Сала жил четыреста три года и родил сынов и дочерей, Евер жил четыреста тридцать лет… Мне кажется, с тобой я могу прожить вечность.

КЭТТИ. И я с тобой.

БИСМАРК (устало закрывая глаза). Разбуди меня, если появится Николай…

КЭТТИ. Спи. Это наша скала, сюда он не доплывет… Знаешь, девушкой я полюбила Орлова — красавца, героя войны. А женщиной я полюбила тебя — гения и… мужчину…

БИСМАРК засыпает.

КЭТТИ уходит, из-за кулис слышна ее игра на пианино.

Под эту музыку БИСМАРК, проснувшись, пишет письмо.

БИСМАРК. «Дорогая Иоганна! Мне кажется, это сон! Но я действительно тут, в Биаррице, и все семнадцать дней здесь, о Боже, как во сне; передо мной море, а надо мной Катенька…» (Спохватываясь) Гм… (Пишет) «Надо мной Катенька одолевает Бетховена. Погода великолепная, мы снова плаваем дважды в день, снова лазаем с ней по утесам, Катенька веселится, как девочка…» Стоп, что я пишу? Ладно… «Для полного удовольствия мне недостает только весточки от тебя. Вчера мы до десяти часов лежали на пляже в лунном свете, а сегодня будем завтракать под открытым небом с фон Гамбургом, который приехал ко мне из России от Горчакова. Он горбун, но очень интеллигентный…»

Входит ГАРДЕР. Официанты вносят стулья и стол с едой и напитками.

ГАРДЕР (Бисмарку). Граф, кушать подано.

Входят, ОРЛОВ и ГАМБУРГ, вместе с БИСМАРКОМ садятся к столу.

БИСМАРК (оживленно пробуя блюда). Все вкусно! Вкусно! Tous délicieux! It’s so gooood! (Добавляет вино в бокалы Орлова и Гамбурга)

ГАМБУРГ предупредительным жестом накрывает свой стакан.

Напрасно! Мужчина должен выпивать в день три бутылки вина. Посмотрите на англичан. Пока они пили вино и виски, они владели миром! А как только пришла эта новая мода на диеты и чистую воду, вся их империя распалась!

Вбегает КЭТТИ, одетая по пляжному. Напевая куплеты Бомарше, она светится так, как светятся только женщины, получившие счастливую дозу секса…

КЭТТИ. «Хотела б я вино с любовью смешать, чтоб жизнь была полна!» Дядюшка, Monsieur le Grand! Чмоки, чмоки! (Целует в щеки мужа и Бисмарка) Я после купания отправлюсь в город! Адье!

ОРЛОВ. Катарина, позволь тебе представить: мсье Гамбург, пресс-атташе при канцлере Горчакове!

ГАМБУРГ встает, кланяется.

КЭТТИ (игриво). Боже мой, два шпиона в одном флаконе! Дядюшка, вы их не боитесь? Адье! (Поет) «Но говорят, вредит здоровью избыток страсти и вина!» Вредит? Ха-ха!.. (Убегает в глубину сцены и исчезает)

Все трое смотрят ей вслед.

ГАМБУРГ (Орлову). Поздравляю, князь! Так светятся женщины, которым повезло с мужчиной. Очень повезло…

БИСМАРК (поднимая бокал). За это и выпьем.

Стук вагонных колес.

ОРЛОВ, ГАМБУРГ и ГАРДЕР уходят.

Официанты убирают со стола.

В наступившей темноте пятна света освещают БИСМАРКА в такт стука вагонных колес. Сидя за столом, он пишет письмо.

БИСМАРК. 26 октября 1864 года. Дорогая Кэтти! После того, как я покинул Биарриц и потерял вас из виду, я пытался удержать связь, смотря на горы, которыми мы с вами так восхищались. Я чувствовал себя, как бывает, когда ты едешь в поезде и наслаждаешься прекрасным видом из окна, как вдруг поезд ныряет в туннель, и тогда вокруг тебя только темнота и стук колес…

Затемнение. Удаляющийся стук колес.

Входит КЭТТИ со свечой в руке.

КЭТТИ. Дядюшка, милый дядюшка! Нет смысла рассказывать, как нам не хватает Вас, в особенности мне. Брожу в одиночестве по горным вершинам. В местной газете вышла статья курортного врача, в которой он перемыл косточки всем известным личностям, приезжавшим сюда на отдых. А меня тут определенно считали вашей Дамой Сердца…

Общий свет. В глубине сцены появляется БИСМАРК, одетый в пальто и шляпу. Читая письмо, медленно идет вдоль задника.

А вы снова стали важным, и политика целиком поглотила вас. Да, я помню, что вы посвятили себя созданию «великой Германии». Но исполняйтесь иногда и духом свободы вашей племянницы. От этого Пруссии не станет хуже…

Громкий выстрел. Следом за Бисмарком вбегает ЮНОША с пистолетом в правой руке, догоняет БИСМАРКА и — второй выстрел! — стреляет ему в спину. Сунув письмо в карман, БИСМАРК резко поворачивается, хватает ЮНОШУ за горло и за руку с пистолетом. ЮНОША перебрасывает пистолет в левую руку, стреляет в БИСМАРКА еще два раза и торжествующе хохочет. Вбегают два полицейских, хватают ЮНОШУ, отнимают пистолет, грубо закручивают руки за спину.

БИСМАРК. Осторожней! Он нам нужен живой, а не мертвый…

ПОЛИЦЕЙСКИЕ уводят ЮНОШУ.

Вбегает ИОГАННА.

(«Внешне Иоганна не блистала ни красотой, ни элегантностью… У нее практический склад ума, она добродушна, с чувством юмора. От нее исходит тихое очарование, атмосфера чистоты, сердечной радости и искренности». Орлов-внук, «Bismarck und Katarina Orloff»)

ИОГАННА. Oh mein Gott! Отто! Что случилось?

БИСМАРК (целует Иоганну в лоб). Иоганна, не пугайся, жена моя, какой-то тип в меня стрелял, но по милости Божией я остался невредим…

Слышен цокот копыт. Вбегает КОРОЛЬ ВИЛЬГЕЛЬМ.

КОРОЛЬ. Господи, граф! Что случилось?

БИСМАРК. Успокойтесь, Ваше Величество! Социалисты решили проверить, правда ли, что у вас железный канцлер.

КОРОЛЬ. И что?

БИСМАРК. Как видите, я стальной.

КОРОЛЬ. Но как это случилось? Вы же только что от меня!

БИСМАРК. Да, ваше величество! Я шел от вас домой по Унтер-ден-Линден, этот тип выстрелил в меня четырежды, но все пули — смотрите (показывает дырки в пальто) — только прожгли пальто, а меня, по воле Божьей, даже не коснулись.

КОРОЛЬ (осматривая пальто Бисмарка). Действительно, какое-то волшебное пальто. У какого еврея вы его шили?

Вбегают ПРОДАВЦЫ газет. Размахивая газетами, бегут по авансцене с криками.

ПРОДАВЦЫ. Покушение на Бисмарка!.. Демократ стрелял в Бисмарка и промазал!

ИОГАННА и КОРОЛЬ уходят.

Толпы народа сбежались к дому Бисмарка!.. Ферейны исполнили серенаду перед окнами графа!.. В ландтаге депутат Рудольф Вирхов выступил против Бисмарка!..

Входит ВИРХОВ.

ВИРХОВ (в зал). Да, я Рудольф Вирхов, и я против политики фон Бисмарка! Хотя неудавшееся покушение убедило нашего премьер-министра в том, что он является избранником Всевышнего для создания Великой Германии, но на самом деле политика нашего министра-президента неопределима, ибо у него отсутствует малейшее понятие о нашем национальном характере. Можно даже сказать, что у него и нет представления о национальной политике.

БИСМАРК. Я не имею понятия о национальной политике? Могу вернуть вам этот упрек, опустив эпитет: я не нахожу у вас понятия о политике вообще.

ВИРХОВ (повернувшись к Бисмарку). А вот тут вы лжете! Я разбираюсь в политике не меньше, чем в медицине, а вы не знаете ни того, ни другого!

БИСМАРК. Что ж, в таком случае я не чувствую себя обязанным придерживаться приличий. Вы, герр Вирхов, назвали меня лжецом, и я вызываю вас на дуэль! Выбирайте оружие. Шпаги, пистолеты — что угодно! Проверим, кого спасет Господь.

Рев ландтага. Еще несколько ПРОДАВЦОВ ГАЗЕТ бегут по авансцене с криками.

ПРОДАВЦЫ. Депутат Вирхов назвал Бисмарка лжецом! Невероятно — премьер-министр вызвал на дуэль депутата ландтага! Железом и кровью! (Убегают)

Вбегает КЭТТИ с газетой в руках, садится на лежак, лихорадочно пишет письмо.

КЭТТИ. Дорогой дядюшка! Я борюсь с искушением немедленно ехать в Берлин, настолько я опасаюсь за вас! Этот несчастный Вирхов еще жив? Право, я боюсь, что ваша жизнь сейчас больше под угрозой, чем во время всех сумасшедших проделок в Биаррице. Засим предупредите от моего имени господина Вирхова…

Входит ОРЛОВ с телеграммой в руке.

ОРЛОВ. Успокойся. Пришла телеграмма из Берлина: Вирхов от дуэли отказался.

КЭТТИ (облегченно откинувшись). О, Господи! Слава Богу…

ОРЛОВ (подходит к ней, берет ее письмо и читает). Гм… Знаешь, если бы у меня в миссии была должность шифрера, ты была бы первым кандидатом.

КЭТТИ. Что ты хочешь этим сказать?

ОРЛОВ. Читая твои письма, я не знаю, от кого ты шифруешься — от почтовых цензоров или от меня?

КЭТТИ (холодно). Конечно, от тебя, дорогой. Сначала по приказу Горчакова ты отвез меня в Биарриц, чтобы сблизиться с Бисмарком. А когда ради этой близости он спас Россию от войны с Европой, ты закатываешь мне сцены ревности.

ОРЛОВ. Ты сказала «ради близости»? Неужели ты?..

КЭТТИ. Неужели я что? Договаривай!

ОРЛОВ. И договорю! Ты… Ты спала с ним?

КЭТТИ (подумав). Конечно, нет. Но это… Это не избавляет вас от выбора.

ОРЛОВ. Какого еще выбора?

КЭТТИ. Когда-нибудь, князь, вам все-таки придется решить, что для вас важней: верность жены или верность России?

ОРЛОВ (подумав, после паузы). Я тебя люблю и не отдам никому. (Швыряет ее письмо и уходит).

КЭТТИ (горестно). А никто и не берет…

Входят ИОГАННА и БИСМАРК, медленно проходят по авансцене.

БИСМАРК (на ходу). На улице весна, мне всего пятьдесят, а я полная развалина — нервы ни к черту, ноги болят, астма. И эти морщины, мешки под глазами…

ИОГАННА. Нужно позвать врача.

БИСМАРК. Да знаю я, что он скажет! «Нельзя столько жрать»! Но с этим я ничего не могу поделать.

ИОГАННА (насмешливо). Конечно. Еда тебе заменяет секс. Тогда поезжай в свой Биарриц.

БИСМАРК. Ты серьезно?

ИОГАННА. Mein lieber! Ты же знаешь, у меня нет склонности к зависти или ревности. Я рада, что ты нашел эту очаровательную женщину.

Оба уходят.

КЭТТИ (возмущенно). Дядюшка! Неужто газеты говорят правду? Неужели вы хотите поехать в Биарриц без Кэтти? (Пишет письмо) Если вы так поступите, я вас никогда не прощу и отрекусь от дядюшки ВО ВЪКИ ВЕКОВ!.. (В бешенстве мечется по сцене) И, вообще, чем вы собираетесь там заняться? Мы же приедем туда только в первых числах октября. Нет, пожалуйста, можете ехать без меня, но не смейте никого водить в наш грот! Адьё, злой дядюшка! (Стремительно уходит)

Входит ПОЧТАЛЬОН с посылкой в руках.

ПОЧТАЛЬОН. Фрау Бисмарк! Фрау Бисмарк!

Входит ИОГАННА.

Гутен морген, фрау Бисмарк. Посылка для министра-президента.

ИОГАННА. Посылка? Откуда?

ПОЧТАЛЬОН. Из Польши. И письмо из Брюсселя.

ИОГАННА. Данке шон.

ПОЧТАЛЬОН уходит.

Отто! (Зовет) Отто!

Входит БИСМАРК в домашнем халате, с трубкой во рту.

Извини, дорогой, тут посылка из Варшавы и письмо от твоей Кэтти.

БИСМАРК (оживляясь). От Кэтти? (Нетерпеливо вскрывает письмо).

Поставив на лежак посылку, ИОГАННА открывает ее и достает из посылки толстую веревку, сложенную петлей, и с черно-белым бантом.

ИОГАННА (в ужасе). Боже мой! Отто!

БИСМАРК (читая письмо, вскользь). В чем дело? Что там?

ИОГАННА. Из-за этой Кэтти поляки тебя убьют! Они прислали намыленную веревку!

БИСМАРК. А причем тут Кэтти?

ИОГАННА. Притом, что это из-за нее ты помог русским подавить польское восстание.

БИСМАРК. Глупости! Если бы я не помог России, эти чертовы поляки, освободившись, объединилась бы против нас с Францией и Англией. Мы оказались бы между двух огней и тут же потеряли бы Данциг, Торн и, вообще, половину Германии.

ИОГАННА. По-моему, ты маньяк.

БИСМАРК (удивленно). В каком смысле?

ИОГАННА. А с чего ты вообразил, что обязан создать единую Германию?

БИСМАРК (разведя руками). А больше некому!

ИОГАННА. Я нахожу это совершенно излишним. От этого одни болезни, зависть и враждебность.

БИСМАРК (с усмешкой). Это ерунда! Хуже другое…

ИОГАННА. Что?

БИСМАРК. Я не поеду в Биарриц. Кэтти пишет, что они там будут только в октябре.

ИОГАННА (срываясь). Опять Кэтти! Я не понимаю, с кем у тебя роман — с Германией или с этой русской шлю…?!

Яростно сбросив на пол посылку, ИОГАННА уходит.

БИСМАРК поднимает выпавшую из посылки веревочную петлю с черно-белым бантом, насмешливо прикладывает к своей шее и презрительно отбрасывает. Подходит к кулисе, в которую ушла ИОГАННА, и кричит.

БИСМАРК. Ты же не ревнуешь! (Ждет, но ответа нет) Хорошо, в октябре поедешь со мной в Биарриц! И я вас познакомлю! (В противоположную кулису) Автор! Писатель!

Входит АВТОР.

Куда вы пропали? Вас нет уже половину акта!

АВТОР. Вы же вытолкали меня взашей!

БИСМАРК. До чего обидчивая нация! И всё помнят! Я тут впервые в жизни рассказываю правду, а он…

Затемнение. Снова шум прибоя и испано-кастильская музыка.

Солнечный свет.

Под руководством ГАРДЕРА слуги вносят чемоданы, сундуки и корзины.

На авансцене официанты накрывают стол вазами с фруктами и вином.

Входит ИОГАННА, роскошно одетая.

ГАРДЕР спешит ей навстречу.

ГАРДЕР. Графиня Бисмарк, добро пожаловать в Биарриц!

Входит БИСМАРК — величественный, в прекрасном летнем костюме, с трубкой.

(Раскинув руки) Граф! Бон жур! Кома сова? Мы счастливы снова видеть вас!

БИСМАРК. Бон жур, мой друг! В каком апартаменте Орловы?

ГАРДЕР. Орловы аннулировали их reservation.

БИСМАРК (изумленно). Как аннулировали?

ГАРДЕР. Неделю назад княгиня Екатерина телеграфировала мне из Английской Ривьеры, что из-за холеры они остаются в Англии.

БИСМАРК (изумленно). Что? В Англии холера?

ГАРДЕР. Нет, она написала, что это у нас холера.

ИОГАННА (испугано). В Биаррице холера?

ГАРДЕР. Что вы! Упаси Боже! Наоборот, в этом году у нас тут пол-Европы, сам Луи Наполеон Третий! (Бисмарку) И, кстати, мне велено передать: завтра император ждет вас в замке Ежени!

БИСМАРК. Так они не приедут! (В сердцах ломает свою трубку и швыряет ее).

Дальний раскат грома.

ГАРДЕР. Гроза начинается. Прошу в отель, ваши апартаменты готовы. (Уходит)

БИСМАРК (в бешенстве). Проклятье! Она уехала в Англию! Verdammt noch mal! (Срывает с себя галстук… пиджак… швыряет их на пол… мечется по сцене, ногой пинает корзину, чемодан, дорожный сак)

Входит ГАРДЕР.

ГАРДЕР. Мсье, к вам герцог Испании…

БИСМАРК. В жопу Испанию! Всех в жопу, в жопу!

ГАРДЕР испугано исчезает. Гремит гром.

ИОГАННА. Ты писал ей, что приедешь со мной?

Бисмарк, не отвечая, подходит к столу и стоя ест все подряд — фиги, клубнику… Пьет вино прямо из бутыли.

Ты помнишь, что тебя ждет французский император?

БИСМАРК не отвечает. Мрачно ест и пьет.

ИОГАННА обижено уходит.

БИСМАРК распахивает дорожный сак, достает чернильный прибор, бумагу, решительно садится к столу и пишет.

БИСМАРК (ледяным тоном). «Дорогая Катарина! Вы подвели меня, сыграв со мной злую шутку. В Биаррице никогда не было холеры. И вы оказали бы мне услугу, если бы сразу сообщили, что вместо Биаррица уехали в Англию, как вы известили об этом господина Gardere. Ведь это было за неделю до моего отъезда из Берлина…»

Грохочет гром, сверкают молнии, шумит ливень и штормовое море.

БИСМАРК уходит.

Слуги спешно уносят стол, чемоданы, сундуки.

В кулисе возникают кованные железные ворота с большим крестом.

Слышен громкий стук в эти ворота.

Из противоположной кулисы сонно входит громадный СВЯЩЕННИК в рясе.

СВЯЩЕННИК (направляясь к воротам). Who is there? Кто там?

У ворот возникает КЭТТИ в мокрой суконной накидке.

КЭТТИ. Пожалуйста, откройте! Please! Умоляю!

СВЯЩЕННИК. Это церковь. Ночь. Мы закрыты.

КЭТТИ. Святой отец, исповедаться! Пожалуйста!

СВЯЩЕННИК. Come in the morning. Утром приходите. (Хочет уйти)

КЭТТИ. До утра я повешусь! Пожалуйста! (Протягивает тяжелый мешочек) Это золото, на церковь!

СВЯЩЕННИК (берет мешочек). У тебя не британский акцент. Ты иностранка?

КЭТТИ. Да, святой отец. Но у меня свой дом здесь, на Английской Ривьере! Исповедуйте меня, прошу вас!..

СВЯЩЕННИК. А что за срочность? Почему ночью?

КЭТТИ. Эта гроза… четвертый день… Это мне за грехи… Я не могу больше, не вынесу… Please, исповедуйте!..

Взвесив на руке мешочек с золотом, СВЯЩЕННИК берет КЭТТИ за руку, ведет на авансцену. КЭТТИ становится на колени. Гремит гром, сверкают молнии.

СВЯЩЕННИК. Исповедуется раба божья… Как звать?

КЭТТИ (озираясь на молнии и трясясь от страха). Е-е-екатерина…

СВЯЩЕННИК. Исповедуется раба божья Катарина. Дитя мое, Христос невидимо стоит пред тобою. Не бойся и не скрывай, но скажи все, чем согрешила, и примешь оставление грехов от Господа нашего. Если же скроешь что-нибудь, грех твой усугубится… (Пережидает молнию и гром) В чем грехи твои? Говори! Бог милостив!

КЭТТИ (трепеща и заикаясь). Г-господи, я з-замужем, а л-люблю д-другого, ж-женатого… (Горячо) Избави от искушения, Господи!

СВЯЩЕННИК. Прелюбойствовали?

Кэтти молчит.

Понятно. Дети есть?

КЭТТИ. У меня нет…

СВЯЩАННИК. Давно замужем?

КЭТТИ. П-пятый год… бездетна… (Плача) Господи, умоляю, дай ребеночка!

СВЯЩЕННИК. Нешто не понимаешь? Бездетна за прелюбодейство. Откажись от греха, и Господь даст детей.

КЭТТИ (воспрянув, с надеждой). Правда, батюшка?

СВЯЩЕННИК (грозно). Ты в Господе сомневаешься? (Достает из-под рясы небольшую икону и подает ее Кэтти). Вот, держи. Божьей Матери молись за рождение детей. Встань. (Помогает Кэтти встать и крестит ее католически) Властию Его мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во Имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь. (Оба уходят)

Сцена чуть светлеет, гром удаляется. Издали слышна испано-кастильская музыка, но порывы ветра ее заглушают.

По авансцене проходят, разговаривая, БИСМАРК и ЛУИ НАПОЛЕОН III.

(«Могучий, здоровый, с зорким, хищным взглядом шагает Бисмарк… Луи Наполеон — желтый, сутулый и рано состарившийся, хотя он всего на несколько лет старше Бисмарка. Ступает мелкими шажками, взгляд у него беспокойный…» Эмиль Людвиг, «БИСМАРК»)

НАПОЛЕОН III. В такую ветреную погоду мне, как императору Франции, было бы ветрено говорить о серьезной политике. А что касается расширения французских границ, о которых пишет пресса, то никаких планов на этот счет я не вынашиваю, а всецело полагаюсь на волю Господа. Как Господь управит…

БИСМАРК. Ваше величество, у меня часто возникает ощущение, что наш Господь не всегда управляет Сам. В некоторых областях Он доверяет министрам и чиновникам, которые порой совершают глупости. И что же, Бог сразу вмешивается? Я в этом сомневаюсь…

НАПОЛЕОН III. Знаете, мой друг, когда я был молод, мне хотелось каждые несколько лет затевать большую военную кампанию. Но теперь мой больной мочевой пузырь ищет только те вражеские территории, где не опасно обмочиться.

БИСМАРК. Например?

НАПОЛЕОН III. Ну, мало ли! Врачи рекомендуют Венецию, Бельгию…

БИСМАРК. Ваше величество, я тоже полагаю, что бельгийский шоколад вам будет на пользу.

НАПОЛЕОН III. Не торопите события. Как только обстоятельства сложатся желательным образом, пусть ваш король мне напишет. (Уходит)

Входит ИОГАННА.

ГАРДЕР и официанты вкатывают стол с обедом и стулья.

(«Обед непременно из четырех блюд, с шампанским, столовым вином и портвейном», Э.Людвиг, «БИСМАРК»)

БИСМАРК и ИОГАННА садятся обедать.

ИОГАННА. Что было у Наполеона?

Бисмарк молчит, ест. Издали доносятся раскаты грома.

Ну, если это тайна, можешь не рассказывать.

БИСМАРК. А нечего рассказывать… (Принужденно) Старик пытался выяснить, не буду ли я мешать ему захапать Бельгию или Венецию.

ИОГАННА. И?..

БИСМАРК (внезапно с бешенством). Damn! Отвратительная еда! (Швыряет тарелки, Гардеру) Убери эту дрянь!

ГАРДЕР испуганно подбирает разбитую посуду и убегает.

ИОГАННА возмущенно уходит.

БИСМАРК сдвигает на столе посуду, пьет вино и пишет письмо.

Племянница! Хоть я и вправе сердиться на вас, но мне недостает для этого мужества, несмотря на ужасные, тоскливые недели, на которые вы обрекли меня здесь. За все это время у нас было едва ли четыре дня без дождя, шторма или урагана. Нельзя и носа высунуть за дверь, чтобы не промокнуть до костей. Море врывается повсюду, швыряет в окна молевой лес и не позволяет нам плавать…

В кулисе возникает КЭТТИ в простой ночной сорочке, с подаренной иконой, подсвечником и горящей свечой.

КЭТТИ. Английская Ривьера. Дорогой дядюшка, ваше письмо причинило мне боль. Я безутешна от того, что по своей безрассудности доставила вам неприятности. Пожалуйста, простите меня! Если я не рассказала вам о том, что наши планы изменились, то лишь потому, что знала — в этот раз вы едете в Биарриц по причине нездоровья вашей ненаглядной супруги…

КЭТТИ ставит на пол подсвечник со свечой, опускается на колени и, прислонив икону к подсвечнику, беззвучно молится.

Сидя за столом, БИСМАРК зажигает свечу и пишет.

Свет двух свечей объединяет БИСМАРКА и КЭТТИ.

БИСМАРК. Знаете, Биарриц, в сущности, довольно унылое место. Рядом с вами я вовсе не замечал здешних неудобств, теперь же я заметил, что у господина Gardere дурные вина, питьевая вода несвежая, а льда нет вовсе; все кровати слишком короткие, а постель затхлая. В нашем гроте полно ила, “Утес Чаек” изуродовали каменоломней; тамаринды вырубили, и на лугу осталась только колючая трава…

КЭТТИ (молится все громче). Укрепи в вере и богобоязненности… Прости мя, многогрешную…

БИСМАРК. Вы же все это время живете на райской Английской Ривьере…

КЭТТИ. Очисти от обуревания страстей и грехопадений… Дай любви к мужу и детей от него… (Крестится и кладет поклоны иконе)

БИСМАРК. И это после того, как отправили меня сюда, за 600 миль от дома, гулять по этому дурацкому побережью, чтобы под шквалистым ветром я потерял последние иллюзии, что в Биаррице человек может быть счастлив. Я искал источник молодости, а вместо этого постарел на десять лет… (Уходит)

КЭТТИ продолжает молиться и класть поклоны иконе.

Гремит гром, переходящий в грохот пушек и оружейных выстрелов.

Светлеет.

По авансцене пробегают ПРОДАВЦЫ газет.

ПРОДАВЦЫ. Австрийская армия на нашей границе!.. Австрийцы обстреливают наши деревни!.. Бисмарк объявил Австрии ультиматум!..

Входит БИСМАРК со своим знаменитым кирасирским шлемом, серой походной накидкой и мундиром майора кавалерии.

Моя дорогая племянница! (Надевая мундир) Помните, я говорил, что выиграть можно лишь освободительные войны? Так вот, как только я заключил союз с Италией, Австрия решила, что это анти-австрийский союз и напала на нас, на Пруссию!..

ПРОДАВЦЫ (продолжают кричать). Бисмарк спровоцировал братоубийственную войну!.. Со всех концов Пруссии сыплются протестующие адресы!.. (Убегают)

БИСМАРК. Да, милая Кэтти, еще никогда война не начиналась при столь неблагоприятном настроении страны. Мое имя предается проклятиям. И я сознаю, что в этой игре ставлю свою голову. Но к созданию великой Германии я пойду до конца, даже если мне придется положить голову на плаху! (Надевая шлем и походную накидку) Завтра мы с королем отправляемся к войскам…

Входит АВТОР с книгой в руках.

АВТОР (читает по книге). «Жизнь складывалась так, что после 1865 года Бисмарк все реже видит свою «племянницу», и у них уже никогда не было возможности проводить вместе целые недели. Время от времени они встречаются, но это уже совсем недолгие свидания». Николай Орлов, внук Кэтти, «Bismarck und Katarina Orloff». (Бисмарку) Позвольте вопрос, мсье. Я прочел всех ваших биографов — про эти «недолгие свидания» ни у кого нет ни строки! Но если ее внук знал о них, вы можете сказать, где и как вы встречались?

Вбегают ПРОДАВЦЫ газет.

ПРОДАВЦЫ. Наши войска заняли Гановер!.. Прусские войска в Дрездене!.. (Убегают)

БИСМАРК (игнорируя Автора, направляется к Кэтти). Meine lieben Кэтти! Только что мы получили превосходные новости: наши войска одерживают победы. (Опускается рядом с ней на колени перед иконой, крестится) Я вижу в этих успехах залог того, что Господь указал нам правильный путь. Решающее сражение состоялось на берегу реки Бистриц. Битва началась с восходом солнца, в ней участвовало 430 000 человек. (Легко поднимает КЭТТИ на руки и, как ребенка, несет к авансцене) За всю историю Европы никогда еще не сходилось так много людей в одном сражении…

АВТОР. Минуту! Это вы в мечтах носите ее на руках или тайные свидания все-таки были?

БИСМАРК (игнорируя Автора, садится на авансцене на лежак и, держа Кэтти на коленях, продолжает рассказывать ей). Когда в 7.15 утра король, я и генерал фон Мольтке въехали верхом на высокий холм, где находился командный пункт, австрийская артиллерия уже палила из всех орудий, причем один из снарядов упал всего в двадцати ярдах от короля. (Свет сужается на Бисмарке и Кэтти) Сидя верхом на своем рыжем коне, я наблюдал за всеми перипетиями боя и чувствовал себя игроком в покер, поставившим на кон миллион талеров, которых у меня не было…

АВТОР (вновь перебивает). То есть, после того, как биаррицкая газета написала о вашем романе, Иоганна стала получать анонимки, а репортеры стали следить за каждым вашим шагом, вы стали искусней таиться. Я правильно понимаю?

КЭТТИ (игнорируя Автора, Бисмарку). Продолжайте… (Ласкаясь к Бисмарку) Я так люблю, когда вы рассказываете…

БИСМАРК (держа Кэтти на коленях). Король подвергал себя большой опасности, и хорошо, что я был при нем, когда масса из десяти кирасир и пятнадцати лошадей плавали возле нас в крови и гранаты самым неприятным образом носились вокруг…

КЭТТИ (ужасаясь). Ой!..

БИСМАРК. Когда король, увлекшись битвой, устремился под неприятельский огонь, я остановил его словами: “Как майор, я не имею права давать вашему величеству советы, но как министр-президент обязан просить ваше величество избегать опасности”.

АВТОР (глядя на ласки Бисмарка и Кэтти). Ладно, гер канцлер, если ваш немецкий патриотизм останавливается на границе вашего желудка, то я останавливаю свою фантазию на границе вашей интимности. Но читаю дальше. И между прочим, Кэтти, это пишет ваш внук. (Читает по той же книге). «В мае 1866 года Катарина заболевает воспалением легких. Она очень слаба, и князь Орлов просит Бисмарка написать жене пару слов, если у того будет время». Так объясните мне хотя бы Орлова! Что это было? Любовь втроем? Неужели прав некто, сказавший, что лучше иметь половину несметного богатства, чем в одиночку хлебать из пустого корыта…

БИСМАРК (с неприязнью). Фи, писатель! Это мови тон!

АВТОР. Мови-шмови! Об английских королях судят не по историческим хроникам, а по пьесам Шекспира! И правду о вас будут знать по моему роману. Но как я могу написать ее, если не понимаю Орлова? Он закрывает глаза на ваш адюльтер, потому что информация, которую он получает из вашей переписки, для него важней всего остального?

БИСМАРК (Кэтти, про Автора). Все-таки отвратительный тип! И обрати внимание: голову держит набок.

АВТОР. Ну, знаете! Сейчас… (Уходит)

КЭТТИ льнет к Бисмарку.

БИСМАРК (продолжает рассказывать). Наша Эльбская армия обошла левый фланг австрийцев, а Силезская армия нанесла удар по их правому флангу. И тут, когда победа была уже несомненна, один из адъютантов сказал мне: «Ваше превосходительство, теперь вы великий человек. Не поспей вовремя Эльбская армия, вы были бы величайшим злодеем!»…

Входит АВТОР с другой книгой.

АВТОР (мстительно). Внимание! Валентин Пикуль, «Битва железных канцлеров». (Читает) «Это случилось 23 июля, когда король собрал военный совет, и генералы требовали вступления в Вену. Бисмарк сказал, что вторжение в Вену отнимет у Пруссии союзника, ибо занятие столицы долго не забудется в народе, как глубоко нанесенное оскорбление. Совет проходил в комнате Бисмарка, лежавшего в простуде; переломить упрямство генералов он не мог. Тогда канцлер — слушайте! — (читает с нажимом) тогда канцлер сполз с постели и стал кататься меж ног короля и военных, стуча кулаками по полу; грыз зубами ковры и — рыдал, рыдал:"Не входите в Вену! Я… мы… что угодно…» Сцена была ошеломляющей — президент страны в исподнем валялся на полу, тихо воя. Это были слезы, выжатые из железа. Вильгельм I встал и с тяжелым вздохом произнес: «Уступая вам, я должен заключить постыдный мир. Но я все опишу, как было, чтобы мои потомки ведали: мой президент не дал мне войти в Вену!». Бисмарк влез в постель, кайзер и генералы удалились. Под подушкой Бисмарка лежала телеграмма из Петербурга: русский император, поздравляя с победой, взывал к великодушию над побежденными. Меж любезных строк Бисмарк прочитал скрытую угрозу. Слева — Франция, справа — Россия, а Пруссия посередке, словно орех в клещах! Никольсбургское перемирие было подписано». (Мстительно) Вот что пишут и читают про вас в России… (Уходит)

В глубине сцены — салют, крики: «Ура Бисмарку! Ура храброму генералу! Ура великой Германии!».

БИСМАРК (продолжает для Кэтти). И представь себе, когда я и король ехали с фронта домой, народ пытался выпрячь лошадей из моей кареты и нести ее на руках. А ведь еще недавно они же кричали, что это братоубийственная война… (Встает, держа Кэтти на руках) Да, победа все списывает и всех возбуждает к патриотизму. (Относит Кэтти к ее подсвечнику и опускает на колени перед иконкой). Meine lieben, будьте добры известить меня о состоянии вашего драгоценного здоровья…

КЭТТИ встает и уходит со свечой и иконой.

И простите своего дядюшку за временное отсутствие писем…

В глубине сцены салют и фейерверк продолжаются. Входит ИОГАННА с телеграммой в руках.

ИОГАННА. Победитель, вам телеграмма.

БИСМАРК. Телеграмма? Откуда?

ИОГАННА. Мужики усмиряют себя войной и риском гибели, а бабы — муками деторождений.

БИСМАРК. Не понял. Ты о чем?

ИОГАННА (протягивая телеграмму). От князя Орлова. Ваша Кэтти ждет ребенка. Надеюсь, от мужа. (Уходит)

БИСМАРК, держа телеграмму, в смятении медленно опускается на лежак.

В глубине сцены затихают салют и фейерверк. Издали, как из прошлого, едва доносится «Ноктюрн» Шопена. Входит КОРОЛЬ ВИЛЬГЕЛЬМ.

КОРОЛЬ (взвинчено). Кажется, ваши русские друзья не рады нашей победе.

БИСМАРК (со вздохом, тяжело поднимаясь). Что?.. Что вы имеете в виду?

КОРОЛЬ. Мой посланник пишет мне из Санкт-Петербурга: Горчаков собирается созвать европейский конгресс, чтобы установить новые границы на карте Европы. То есть, не мы, а они будут диктовать нам границы нашей победы!

БИСМАРК. Ваше величество, есть простой способ успокоить русских.

КОРОЛЬ. Это как?

БИСМАРК. У них есть средство, которое решает все вопросы.

КОРОЛЬ. Говорите же!

БИСМАРК. По-русски это называется «взятка». А по-нашему Stich.

КОРОЛЬ. Гм! Вы собираетесь меня разорить?

БИСМАРК. Нисколько!

КОРОЛЬ. Тогда какую же взятку мы можем дать хозяину всей России?

БИСМАРК. Ваше величество, после поражения в Крымской войне Россия по Парижскому договору лишилась права иметь военный флот на Черном море. В обмен за пересмотр этого договора вы можете предложить вашему племяннику поддержать все наши завоевания в Австрии.

КОРОЛЬ (хлопая Бисмарка по плечу). Гениально! И нам это ничего не будет стоить! Бисмарк, вы действительно гений!

БИСМАРК. Больше того, Ваше Величество, это обяжет не только вашего племянника, но даже его внуков быть нам благодарными!

КОРОЛЬ (усмехнувшись). Ну, уж теперь-то ваша русская возлюбленная составит вам компанию в Биаррице!

БИСМАРК (с горечью). Никак нет, ваше величество. Она ждет ребенка.

За сценой крик новорожденного. КОРОЛЬ ВИЛЬГЕЛЬМ уходит. БИСМАРК садится к письменному столику, долго раскуривает трубку.

БИСМАРК (после паузы, пишет). Берлин, 1 мая 1867 года, дипломатической почтой. Дорогая Катарина, я от всего сердца поздравляю вас и спешу сказать, как я рад вашему счастью, что вы стали матерью. А, кроме того, я с удовольствием узнал, что вы сами кормите своего малыша. Я слышал, что Алексис уже сейчас большая лакомка…

По авансцене проходит КЭТТИ, кормит грудью младенца и напевает французскую колыбельную.

Я твердо верю, что этим летом вновь увижу вас.

КЭТТИ уходит.

Если Богу будет угодно, и наша война с Францией все же случится, то начнется она недалеко от границы с Бельгией, и я смогу навестить вас…

В кулисе ПОЧТАЛЬН вручает ОРЛОВУ конверт с сургучными печатями. ОРЛОВ вскрывает конверт, вынимает письмо, читает.

Приготовления, которые велись во Франции последний год, делают войну неизбежной. Нападать первыми мы не станем, но если на нас нападут…

ОРЛОВ (спешно выходя на авансцену с письмом в руке). 3 мая 1867 года. Князю Горчакову. Имею честь сообщить, что вслед за Данией и Австрией Бисмарк провоцирует и Францию к нападению на Пруссию…

БИСМАРК. Поскольку Франция удвоила усилия по подготовке к войне, нам необходимо наверстать все за раз…

ОРЛОВ. Из письма Бисмарка к Катарине следует, что война начнется недалеко от бельгийской границы…

Входит КЭТТИ. Рыдая, подходит к ОРЛОВУ.

ОРЛОВ. Что случилось?

КЭТТИ. У меня молоко пропало!

ОРЛОВ. Дорогая, утром у тебя будет шесть кормилиц, выберешь любую. (Подает ей письмо) Тебе письмо из Берлина. (Уходит)

КЭТТИ читает письмо.

БИСМАРК. Но хватит о политике. Целую ваши прекрасные руки, и передавайте мой привет Николаю. Будьте уверены, что в Берлине мое рвение исполнять приказания Кэтти столь же горячо, как и в гроте у маяка в Биаррице. Ваш фон Бисмарк.

Стремительно входит АВТОР.

АВТОР (Бисмарку). Ну вот! Вот доказательство! Вы исполняли приказы, которые ей диктовали муж и Горчаков!

БИСМАРК (насмешливо). Или это я кормил их обещаниями? Подумай, ты же представитель умной нации. (Уходит)

КЭТТИ (садясь к столу, пишет). Мой милый друг! Тысячу раз спасибо за ваше письмо. Сумасшедшая Кэтти теперь стала почтенной матерью… (Горловой спазм прерывает ее, она прикладывает ко рту платок, на платке кровь. Откладывает платок и снова пишет) Да, я стала благоразумной и думаю только о том, чтобы кормить своего малыша и быть хорошей матерью…

Грохот пушек. Входит БИСМАРК в генеральском мундире, с кобурой на поясе.

(«На нем была форма генерал-майора ландвера: кожаные сапоги с высокими голенищами, полностью закрывавшими ноги, синяя шинель, слишком теплая, на голове красовался стальной шлем с шишаком — принадлежность тяжелой кавалерии». Алан Палмер «БИСМАРК»)

АВТОР уходит.

Голоса Продавцов газет: «ПРУССКИЕ ВОЙСКА ПОБЕДИЛИ ПОД СЕДАНОМ!» «ФРАНЦУЗЫ БЕГУТ!» «ДОРОГА НА ПАРИЖ ОТКРЫТА!»

Входит АВТОР с книгой.

АВТОР. Густав Флобер из Парижа. (Читает). «Я умираю от горя! Каннибалы не навели бы на меня такого ужаса, как прусские офицеры, которые руками в белых перчатках разбивают зеркала, знают санскрит и набрасываются на шампанское, крадут ваши часы, а затем вам же посылают свои визитные карточки… цивилизованные дикари!» (Уходит)

Морзянка. Из противоположной кулисы входит ОРЛОВ, диктует под морзянку.

ОРЛОВ. Срочная телеграмма. Франция, Штаб генерала Отто фон Бисмарка. Точка. Моя жена и ее родители покорнейше просят вас принять меры к защите их имения в Фонтебло, которое лежит на пути вашей армии. Точка. Преданный вам князь Николай Орлов — запятая — распоряжением императора Александра Второго назначен российским посланником в Париже и послом в Лондоне.

БИСМАРК. Моя дорогая племянница, сегодня, 18-го сентября 1870 года, я поспешил убедить короля отдать распоряжения, необходимые, чтобы исполнить ваши приказания. Король тотчас отправил в армию, размещенную в Фонтебло, приказ, чтобы военные власти взяли под защиту вашу матушку… Второго сентября утром в шесть часов перед моей квартирой в Доншери появился французский генерал Рейлль и объявил моему слуге, что император Луи Наполеон желает говорить со мной. Я тотчас оделся и, неумытый, в пыли, поскакал в Седан. Я встретил императора за три километра от Доншери, на шоссе…

Входит ЛУИ НАПОЛЕОН III в фуражке, маршальском мундире, при шпаге.

БИСМАРК берется за свою кобуру с револьвером.

Пауза.

БИСМАРК и НАПОЛЕОН III смотрят друг другу в глаза.

БИСМАРК. Bonjour, мсье император!

НАПОЛЕОН III (снимая фуражку, со вздохом). Couvrez vous donc. Вы победили, ваша взяла.

БИСМАРК (снимая шлем). Да, Ваше величество, наши войска окружили Париж. Как ваш мочевой пузырь?

НАПОЛЕОН III. Могу я говорить с вашим королем?

БИСМАРК. В данную минуту это неисполнимо. Его величество отдыхает в двух милях отсюда.

НАПОЛЕОН III. Прежде всего, я желал бы снисходительных условий нашей капитуляции.

БИСМАРК. Мы настаиваем на полной капитуляции. Кроме того, я имею право вас арестовать, поскольку формально вы еще не сдались.

НАПОЛЕОН III (устало). Ах, да! (Отстегивает шпагу и вручает ее Бисмарку) Bitte.

По авансцене бегут ПРОДАВЦЫ газет.

ПРОДАВЦЫ. Французский император сдался Бисмарку в Доншери!.. Военный министр Франции бежал из Парижа на воздушном шаре…

БИСМАРК и НАПОЛЕОН III уходят.

Но Париж не сдается! Во Франции объявлена республика!..

Входит АВТОР с книгой.

АВТОР (читает по книге). «Мольтке требовал от Бисмарка согласия на оккупацию всей Франции. Но канцлер не соглашался. «Помимо ослабленной Франции, — отвечал Бисмарк, — существует набирающая силы Россия, а эта кляузная страна никогда не позволит растереть Францию в порошок».

Перебив Автора, входит КЭТТИ, тяжелая от новой беременности. Садится на авансцене на лежак.

КЭТТИ. Милый дядюшка! Спешу выразить вам свою благодарность за вашу заботу о моих родителях в Фонтебло. Вы так добры! Теперь я могу быть спокойна…

АВТОР. Княгиня, простите, но как писатель, я обязан докопаться до истины. К тому же я из двадцать первого века, мы там без церемоний. В 2010 году я разыскал в Париже вашего дальнего родственника князя Трубецкого. Он сказал мне, что все Трубецкие считают вас «медовой ловушкой» русской разведки. А при описании вашего имения в Фонтебло в одном из путеводителей по Франции сказано, что вы были агентом «постельной дипломатии». Так все-таки, (оглядываясь) пока нет Бисмарка, скажите, чего было больше: любви или шпионажа?

Кашель КЭТТИ прерывает АВТОРА. КЭТТИ прикладывает платок ко рту, на платке снова кровь. Она снова кашляет. Входит встревоженный ОРЛОВ.

ОРЛОВ (Кэтти). Опять? Идем, я тебя уложу… (Левой рукой помогает ей встать и ведет за кулисы).

КЭТТИ (на ходу). Я в отчаянии от бельгийских врачей!

ОРЛОВ. На днях тут проездом будет наша императрица, ее всегда сопровождает доктор Боткин. Он осмотрит тебя…

ОРЛОВ и КЭТТИ уходят. Входит БИСМАРК.

БИСМАРК (достав сигару). Франция, Meaux. Моя дорогая племянница, посреди всей суеты и дел, которыми я завален, мне очень радостно вновь увидеть ваш почерк. Ваше письмо было долго в дороге, оно нашло меня уже здесь, где со вчерашнего дня располагается моя штаб-квартира… (Раскурив сигару) В некоторых французских газетах нас поносят невероятной бранью. А про мою частную жизнь рассказывают ужасы: я бью жену плетью; любой знатной девушке угрожает опасность очутиться в моем гареме; я спекулировал на бирже государственными тайнами… (Достав из голенища сапога французскую газету, читает) “Алчность Бисмарка собрала колоссальную сумму денег… Между прочим, он влюбился в монахиню дивной красоты, велел увезти ее из монастыря и взял к себе в наложницы… В Берлине насчитывают до пятидесяти незаконных его детей…” (Отбросив газету) Ну, подумайте: какова должна быть публика, у которой можно рассчитывать на доверие к такой лжи? По-моему, мы очень далеки от мира с французами…

АВТОР (продолжает читать по книге). «Париж связывался с миром полетами воздушных шаров, парижане запускали почтовых голубей. Бисмарк велел доставить из Германии надрессированных ястребов — над крышами Монмартра возникали трагические воздушные поединки. Но Париж продолжал бороться и жить! По вечерам открывались театры. В промерзлых лабораториях химики трудились над изготовлением похлебки из желатина. На подступах к Парижу плечом к плечу сражались русские добровольцы и польские эмигранты…»

ОРЛОВ вкатывает кресло с беременной КЭТТИ.

КЭТТИ (Орлову). Я пишу ему, пишу… (В пространство) Брюссель, октябрь. Милый дядюшка, вы ведь хорошо понимаете, с каким горячим интересом я слежу за ходом событий. Вы полагаете, что Париж продержится долго? Со своей стороны я так не думаю…

БИСМАРК. Дорогая племянница. Сегодня, когда пошел снег, мне пришло в голову — как много общего между галлами и славянами. Те же широкие улицы, те же тесно жмущиеся друг к дружке дома. Недостает только луковицеобразных колоколен. А вот еще более разительное сходство — наклонность к централизации, к общему единомыслию и, наконец, эти коммунистические черты в народном характере…

КЭТТИ. Если у вас случайно найдется пара минут для вашей старой знакомой, вы доставите мне большое удовольствие, если напишете мне несколько строк. Может, это и бестактно просить вас об этом — “pardon”, милый дядюшка, — но скажите: юг Франции уже содрогается? Вы его тоже оккупируете? (Орлову) Это все. Я устала…

БИСМАРК. Майн либэ Кэтти! Вначале мы предполагали иметь против себя только Францию. Но после 4 сентября перед нами явилась другая сила — республика, международный союз безродных мечтателей, стремящихся к революции. Поляки, ирландцы, испанцы, итальянцы, даже беглецы из Турции — все красные, кто стремится к мировому перевороту, смотрят на Францию, как на очаг, от которого должен возгореться великий революционный пожар. Но никто не позавидует Франции в том, что эти разнузданные головы выбрали ее, чтобы осуществить здесь свои мечты, ведущие в бесконечную анархию и, в конце концов, к деспотизму.

Крики новорожденного за сценой. БИСМАРК уходит.

ОРЛОВ и МАТЬ КЭТТИ катят через сцену кресло, в котором сидит КЭТТИ с новорожденным младенцем. Младенец попискивает, КЭТТИ поет ему французскую колыбельную. Все уходят.

АВТОР (читает по книге). «Настал полдень 18 января 1871 года. В Зеркальный зал Версальского дворца были допущены только чины высшего генералитета…»

Фанфары, торжественная музыка. Входят КОРОЛЬ ВИЛЬГЕЛЬМ и БИСМАРК, одетые, как на знаменитой картине провозглашения Германской империи — Бисмарк в белом генеральском мундире, с лентой «Oрдена Чёрного Oрла».

В кулисах, одетые в нейтральные робы, появляются все участники спектакля, кроме Орлова, Кэтти, ее Матери и Гардера.

БИСМАРК (Держа в руках текст). Мы, Вильгельм, по воле Божьей король Пруссии…

ВИЛЬГЕЛЬМ (повторяет). Мы, по воле Божьей король Пруссии…

БИСМАРК. На единодушное обращение к нам свободных городов Германии с просьбой восстановить Империю и императорское достоинство…

ВИЛЬГЕЛЬМ. С просьбой восстановить Империю…

БИСМАРК. Считаем своим долгом принять императорский венок…

ВИЛЬГЕЛЬМ. Принять императорский венок…

БИСМАРК. Пусть Бог нам поможет быть всегда творцами величия Германии не благодаря военным завоеваниям, но благодаря мирным делам, национальному процветанию, свободе и цивилизации!

Пушечные залпы, фейерверк, аплодисменты, крики участников спектакля «Да здравствует император!». Все уходят, кроме БИСМАРКА, который гордо стоит в белом генеральском мундире, как памятник самому себе.

Затемнение.

Слышна испано-кастильская музыка. В правой стороне авансцены КЭТТИ в шезлонге. Кутаясь в шерстяной плед, пишет письмо.

КЭТТИ. Биарриц, октябрь 1871 года. Дорогой дядюшка, только представьте — вот мы и снова в Биаррице, и в той самой комнате, где познакомились с вами девять лет назад! Я вам пишу и слышу, как бьется прибой…

Входит МАТЬ КЭТТИ.

Мама, а где дети?

МАТЬ КЭТТИ. Там, на берегу. Строят песчаные замки. А ты снова пишешь Бисмарку? Потому ты и чахнешь. Рожаешь от мужа, а любишь этого… (Показывает на Бисмарка)

КЭТТИ. Maman, per favore, оставьте меня…

МАТЬ КЭТТИ. Он таки создал свой рейх…

КЭТТИ (Пишет). Дорогой дядюшка, сколько же всего случилось здесь за это время, как изменилось! Представьте себе, что балкона Кэтти больше не существует…

МАТЬ КЭТТИ (насмешливо). Это ужасно!

КЭТТИ. Что?

МАТЬ КЭТТИ. Единственное, о чем, не боясь мужа и почтовых перлюстраций, ты можешь писать ему, это Биарриц.

КЭТТИ. Маман, прошу вас…

МАТЬ КЭТТИ. А кто ты для него? Кто?

КЭТТИ. Подарок Бога. Он сам говорил.

МАТЬ КЭТТИ. Они все так говорят. Толку от этого… Между прочим, за время войны немцы потеряли двести тысяч солдат, Франция — больше четырехсот тысяч, и были убиты еще триста тысяч мирных жителей. Вот цена его рейха. И то ли еще будет! (Уходит)

Затемнение. Умиротворяющая музыка — Шопен или Мендельсон.

В левую сторону авансцены входят БИСМАРК и ИОГАННА. Оба в рабочих передниках, с садовыми инструментами в руках. БИСМАРК располнел и отяжелел, сосет длинный пустой чубук. Оба садятся на лежак.

ИОГАННА. О чем ты думаешь?

БИСМАРК. Да так… Ни о чем…

ИОГАННА. Неправда. Я же вижу. На тебе лица нет.

БИСМАРК (С глубоким вздохом). Я виноват… Я виноват во всем…

ИОГАННА. В чем?

БИСМАРК. Из-за меня погибли тысячи немцев, сотни тысяч французов. А что, если они ждут меня Там, на небе? И скажут: мы могли бы родить детей. А те дети — других детей… Понимаешь? Я вырубил лес поколений…

ИОГАННА. Ты становишься мизантропом. Но я тебя обрадую. (Достает из кармана передника красивый плотный конверт) Письмо от твоей Кэтти. Открыть?

БИСМАРК. Читай…

ИОГАННА (Садовым ножом вскрыв конверт и развернув бумагу с вензелями). Читать самой?

БИСМАРК. Да. Вслух.

ИОГАННА. Ладно. (Читает) «Дорогой дядюшка, только представьте — вот мы и снова в Биаррице, и в той самой комнате, где познакомились с Вами девять лет назад! Я вам пишу и слышу, как бьется прибой. Но сколько же всего случилось за это время, как изменилось все!..»

У БИСМАРКА по щекам текут слезы.

Что с тобой?

БИСМАРК. Ничего…

ИОГАННА. Но ты плачешь…

БИСМАРК. Да… Знаешь, к старости становишься нечувствителен к ненависти и к оскорблениям, но зато все больше ценишь любовь…

ИОГАННА (Утирая ему слезы, после паузы). Знаешь что, дорогой? Раз так, поезжай к ней опять. Я тебя отпускаю.

БИСМАРК. Не могу. При заключении мира с Францией я получил Эльзас, Лотарингию и контрибуцию в пять миллиардов франков, но забыл выговорить главное условие.

ИОГАННА. Какое?

БИСМАРК. Гарантию, что, если приеду в Биарриц, французы меня там не утопят.

ИОГАННА. Бедная Франция! Только потому, что Кэтти не приехала в тот раз в Биарриц, ты устроил бомбардировку Парижа!

БИСМАРК. Не говори ерунды…

ИОГАННА. Выбирая между мной и ней, ты выбрал Германию.

БИСМАРК. (После паузы, повернувшись к Кэтти, сидящей в шезлонге). Берлин, 10 ноября. Моя дорогая племянница! Ваше письмо разбудило во мне тоску по Биаррицу, по свободе, по былым временам…

ИОГАННА, обижено пожав плечами, уходит.

Каждый раз, направляясь в Рейхстаг или обсуждая вопросы, которые интересны мне лишь постольку-поскольку, с людьми, которые мне неинтересны вовсе, я думаю о жизни, которая была у нас на том побережье. Вы же знаете, что политика совершенно вылетала у меня из головы на “Утесе Чаек” или в гроте у маяка…

КЭТТИ. Дядюшка, представьте: вокруг грота у маяка теперь такие высокие перила, что там могут прогуливаться даже самые трусливые!

БИСМАРК. А у нас с женой теперь странное занятие — ухаживать друг за другом, где каждый попеременно играет роль то больного, то сиделки. Это добродетельно, но не очень весело…

КЭТТИ. А наш чудесный грот напрочь лишился своего очарования — по-другому все это и не назовешь…

БИСМАРК. Приближается старость. Я устал, земная жизнь еще не кончилась, но уже начинаешь ценить всю прелесть и блаженство покоя…

КЭТТИ. Разумеется, мы часто вспоминаем вас, и наверняка у вас чешется нос…

БИСМАРК (вставая и направляясь к Кэтти). Знаете, я бы с удовольствием ушел со сцены и переместился в ложу со зрителями. Но вряд ли мне разрешат — король слишком стар. Значит, надо продолжать служить…

КЭТТИ. А вы еще помните ту прогулку по берегу, когда мы так смеялись?

БИСМАРК. Его Величество подарили мне прекрасное имение во Фридрихсруэ: вокруг красивый лес, в котором полно дичи, и всего лишь в получасе езды на поезде от Гамбурга…

КЭТТИ (плачет, повторяя). Так смеялись…

БИСМАРК (становится перед ней на колени). Милая Кэтти, я очень прошу Вас простить мне…

Поцеловав его в голову, КЭТТИ уходит. БИСМАРК продолжает стоять на коленях. Пауза. Входит ОРЛОВ — постаревший, в мундире генерал-лейтенанта.

ОРЛОВ. Нормандия, сентябрь 1875 года. Много раз я хотел написать вам, мой дорогой друг, но не было сил. Та приязнь, которую вы питали к Катарине, дает мне теперь мужество говорить с вами о ее последних минутах. С 1871 года, а это значит с тех пор, как умерла наша доченька, здоровье Катарины все ухудшалось. Парижские врачи не смогли помочь. Когда в Париже проездом была русская Императрица, Катарину осмотрел доктор Боткин и установил у нее блуждающую почку. Он предписал Санкт-Моритц для начала и Шлангенбад — на потом. Но в Санкт-Моритце внезапно началась уремия. Ее смерть была покойной, хотя ей исполнилось всего тридцать пять…

Все еще стоя на коленях, БИСМАРК, убитый этим известием, сломлено склоняется все ниже и стареет буквально на глазах.

Было бы слишком тяжело описывать пустоту, окружающую меня. Когда я слышу шум моря, которое она так любила, я нестерпимо чувствую, что должен поспешить к ней. Но у меня двое сыновей. Я заканчиваю свое грустное письмо, обнимаю вас и прошу — молитесь о той, которая в сердце своем носила искреннюю и чистую любовь к вам. Ваш друг, Николай Орлов.

Входит АВТОР, помогает БИСМАРКУ встать, подводит его к лежаку.

БИСМАРК опускается на лежак тяжело, как умирающий.

БИСМАРК. Это я… Я виноват… Со мной она могла бы жить, а я… (Раскачиваясь в отчаянии) Oh, mein Gott! Я не взял Твой дар, и она иссякла… Я создавал Германию… Зачем?..

Грохот поезда, паровозный гудок. АВТОР уводит БИСМАРКА.

Входит ОРЛОВ, садится на лежак. Пятна света проносятся по его фигуре.

ОРЛОВ. Императору Александру Второму. 27 августа 1879 года. Сир, только что посол Германии в Санкт-Петербурге вручил мне письмо Бисмарка с приглашением посетить его. Я прошу Ваше Величество позволить мне принять это приглашение…

Паровозный гудок, грохот поезда. По сцене проходит КОНДУКТОР.

Герр кондуктор, пожалуйста, предупредите меня, когда будет Фридрихсруэ.

КОНДУКТОР. Это экспресс. Мы не останавливаемся во Фридрихсруэ с тех пор, как там поселился рейхсканцлер.

ОРЛОВ. Почему?

КОНДУКТОР. Потому что у него депрессия, он болен и никого не принимает.

ОРЛОВ. А как же он руководит страной?

КОНДУКТОР. Своей канцелярией он руководит с помощью курьеров и телеграфа. В газетах пишут, что недавно он обратился к берлинскому профессору еврею Швенингеру, который лечит его совершенно невероятной диетой — водой и селедкой…

ОРЛОВ. Но он сам пригласил меня во Фридрихсруэ!

КОНДУКТОР. Простите, der Herr, этого не может быть. Князь Бисмарк не принимает никого, даже нашего молодого короля-наследника.

ОРЛОВ достает из кармана письмо и протягивает КОНДУКТОРУ.

(Прочитав письмо) Невероятно! Его подпись! (Подобострастно) Извините, князь. Конечно, мы остановимся. Сейчас скажу машинисту… (Поспешно уходит)

В звуке — торможение поезда. Темнеет, поздний вечер.

На сцене камин с горящими дровами. Слуги вкатывают два тяжелых кресла.

Входит очень постаревший БИСМАРК «с тяжелой тростью, в фетровых валенках, в черных суконных брюках, серо-зеленой охотничьей куртке и шарфе, дважды обернутом вокруг шеи». БИСМАРК и ОРЛОВ садятся в кресла у горящего камина.

Слуги вкатывают тележку с бутылью вина и кубками.

БИСМАРК. Смерть Кэтти сразила меня. Целый год я вообще не вставал с постели. Это как погас солнечный луч, в котором ощущалось присутствие Бога.

ОРЛОВ (после паузы). Ее смерть была покойной.

БИСМАРК (после паузы). Это был Божий дар, который дал мне силы на создание империи.

ОРЛОВ (после паузы). Бог уберег меня от отчаяния, но сердце мое разбито…

Оба они — два старика, которые говорят каждый о своем, не слыша друг друга, но видя на заднике, на экране, как Кэтти бежит к морю в Биаррице, врывается в зеленую волну и тысячи солнечных брызг взлетают вокруг нее.

БИСМАРК. Когда я завершил создание Германии, Всевышний забрал ее…

ОРЛОВ. Каждое мгновение я ловлю себя на мысли, что хочу пойти искать ее или написать ей…

БИСМАРК. С грустью, но без всякой горечи я чувствую, что совершенно разваливаюсь…

ОРЛОВ. Ее смерть была покойной…

БИСМАРК. Но ведь никакую империю не возьмешь с собой…

ОРЛОВ. Да, ее смерть была покойной…

БИСМАРК. И я стал отдаляться от Бога… Нет, я читаю Библию, но…

Входит АВТОР.

АВТОР (Бисмарку). Извините, канцлер. Я хочу уточнить. В 1891 году вас посетил немецкий писатель Эдуард фон Кейсерлинг. Вы сказали ему: «Чем меньше у меня эрекции, тем дальше я отхожу от Бога». Надо ли понимать так, что со смертью Кэтти ваши вожделения утихли, и даже Бог стал вам не нужен?

БИСМАРК недовольно морщится. Затем медленным, очень медленным жестом лезет в карман и достает луковичные часы с агатовым брелоком.

Праздничная музыка. На заднике, на экране — кинохроника молодежных гуляний в Германии, тысячи юных студенток в национальных костюмах пляшут на площадях…

АВТОР (показав на экран). Это Германия отмечает ваш день рождения. И отныне так будет всегда: ваш день рождения — это немецкий национальный праздник.

Входит ИОГАННА.

ИОГАННА (показывая на экран). Ты видишь их точеные фигурки, Отто? Такие же, как у твоей Кэтти. Но ты уже не согнешь ни одну из них, не переломишь и не вкусишь их сладость. И ведь это был твой выбор. Когда Господь дал тебе самую полную, Роденовскую эрекцию, ты, как маньяк, создавал немцам империю. А себе? Кэтти умерла от тоски, а я от ревности.

БИСМАРК (вяло отмахиваясь). Отстань, тебя уже нет.

ОРЛОВ. Ваша империя дорого нам обошлась.

БИСМАРК. Это не моя вина. Ведь я предупреждал немцев никогда не воевать с Россией. И, вообще, за пределами вашей страны не найдется больше другого государственного деятеля, который бы думал по-русски больше, чем я. На конгрессе семьдесят восьмого года не было ни одного «русского предложения», даже по самым важным вопросам, которое бы я не провел. И всё — исключительно благодаря моему личному влиянию и личным стараниям…

ИОГАННА. Стараниям ради кого?

БИСМАРК молчит.

А зачем ты берешь с собой этот брелок и веточку? Хочешь Там показать ей, как ты ее любишь? Да? Что ты молчишь? Дай твой пульс. (Берет Бисмарка за руку, щупает пульс) Ты умираешь?

БИСМАРК. Да… Я умираю, но… в интересах Германии это невозможно… (Закрывает глаза)

АВТОР (с авансцены). Отто Эдуард Леопольд Карл-Вильгельм-Фердинанд герцог фон Лауэнбург князь фон Бисмарк унд Шёнхаузен, первый канцлер Германской империи, прозванный «Железным канцлером», умер 30 июля 1898 года в возрасте 83 лет…

БИСМАРК и ОРЛОВ исчезают. Меняется освещение.

Недавно с небольшой киногруппой я проехал по местам романа Бисмарка с Екатериной Орловой. Мы начали это путешествие с Биаррица…

Музыка. На заднике, на экране — роскошные пляжи Биаррица, отели, замок «Villa Eugenie». Слышны шум прибоя и испано-кастильская музыка. Юная женская фигурка с разбегу вбегает в изумрудно-пенные волны и тысячи брызг, сияя на солнце, взлетают в воздух вокруг нее.

Да, мы начали это путешествие с Биаррица, а, когда оглянулись на гуляющих по променаду курортников, то вдруг там, вдали, на rue Gardere, заметили спускающегося к берегу высокого старика в широкополой соломенной шляпе. Господи! подумал я. Да ведь они оба здесь, в Биаррице!

Яркий свет. Входят БИСМАРК в соломенной шляпе и КЭТТИ — молодые, загорелые.

БИСМАРК. Конечно, мы здесь, в Биаррице.

КЭТТИ. А где же нам еще быть?

Занавес

2015 г.

Глина. Дерево. Мрамор

(Весна и осень Исаака Иткинда)

Одноактная пьеса

Посвящается Алле

Действующие лица:

Исаак Иткинд — скульптор

Веселина-Мари

Следователь

Молодой казахский художник

Два красноармейца

Картина первая

Москва, 1936 год.

На авансцене маленький столик с настольной лампой, микрофоном на стойке и звуковым пультом. За столиком Веселина-Мари, ей 25 лет, она в наушниках 30-х годов.

Звучат вечерние позывные Всесоюзного радио — мелодия песни «Уходит вечер» Варламова.

ВЕСЕЛИНА. Добрый вечер, страна Советов! Вы слушаете вечернюю передачу Всесоюзного радио «Новости советской культуры». Сегодня в Москве, в мастерской нашего выдающегося скульптора Исаака Иткинда, состоялось закрытие его юбилейной выставки. На выставке присутствовали представители партии и правительства, деятели советской культуры и дипломаты иностранных посольств. Невозможно рассказать словами о шестидесяти великолепных деревянных, бронзовых и мраморных скульптурах, которые заполняют мастерскую маэстро! Юмор, мудрость, женская красота, счастье, влюбленность — кажется, все состояния человеческой души воплотились в этих работах. Не зря ими восхищались и продолжают восхищаться Максим Горький, Анатолий Луначарский, Сергей Киров, Владимир Маяковский, Василий Качалов, Сергей Коненков, Алексей Толстой, Соломон Михоэлс и другие выдающиеся деятели нашей страны. Подробный репортаж из мастерской скульптора о его жизни и творчестве слушайте завтра в нашей вечерней передаче «В гостях у мастера». Спокойной вам ночи…»

Веселина включает продолжение мелодии «Уходит вечер», устало снимает наушники и с выдохом, как после длинного рабочего дня, выключает настольную лампу и уходит.

Пауза. Музыка «Уходит вечер».

Картина вторая

Солнечное утро. Пустая сцена, на которой валяются несколько подставок под скульптуры, куски мешковины, табурет. В глубине, в углу, на топчане сидит (поначалу даже и неприметный) Исаак Иткинд. Ему 65 лет. Он в простой рабочей кофте, очень огорчен. Когда говорит, то с сильным еврейским акцентом.

Из-за кулисы сначала осторожно заглядывает на сцену, а затем робко входит Веселина-Мари. Она стройна, в светлом летнем костюме и шляпе, красива, свежа, выглядит куда моложе, чем в предыдущей сцене, но робеет, хотя в руке деловой портфель.

ВЕСЕЛИНА (не видя Иткинда). Алло? Исаак Яковлевич?! Алло, кто-нибудь!.. (Увидев его) Ой! Здравствуйте!

Иткинд горестно молчит.

Доброе утро!

Иткинд не реагирует.

Я это… Я Веселина-Мари из Всесоюзного радио. Вчера на вашей выставке наш главный редактор договорился с вами об интервью для передачи «В гостях у мастера». Помните?.. (Замолкает, оглядывает мастерскую) А-а… где же скульптуры?.. У вас такой вид… Тут что-то случилось? Вас обокрали?

Иткинд не реагирует. Веселина подходит к нему.

Исаак Яковлевич!

ИТКИНД (выходя из транса). Вус?..

ВЕСЕЛИНА. Что случилось? Вас обокрали? Я побегу в милицию…

ИТКИНД (с еврейским акцентом). Нет… Не надо милицию…

ВЕСЕЛИНА. А что случилось? Где ваши скульптуры?

ИТКИНД. Их купили.

ВЕСЕЛИНА. Все?

ИТКИНД. Да… Все до одной…

ВЕСЕЛИНА. Кто?

ИТКИНД. Брат Рузвельта. Утром он был на выставке, а вечером приехал с наркомом. Сказал, что сегодня утром улетает в Америку и покупает все мои работы.

ВЕСЕЛИНА. И вы продали?

ИТКИНД (бессильно пожав плечами). Он приехал с наркомом по культуре. Они уже по дороге обо всем договорились.

ВЕСЕЛИНА. Гм… И за сколько? (выждав паузу) Исаак Яковлевич…

ИТКИНД. Девочка, разве это я продавал? Это ваш нарком.

ВЕСЕЛИНА. Но они вам сказали…

ИТКИНД. Скажут. Они в наркомате решат, какую часть отдадут мне. И скажут…

ВЕСЕЛИНА. Да… Лихо… И за ночь все вывезли?

ИТКИНД. Рузвельт сказал, что половину моих работ он отдаст в Метрополитен-музей, а половину оставит себе и брату…

ВЕСЕЛИНА (желая его подбодрить). Вот видите! Ваши работы будут в Америке! В Метрополитен-музее! Их увидит весь мир! Это успех!

ИТКИНД. Девочка… Когда вы первый раз пошли на танцы, чтобы все видели какая вы красавица, разве ваш папа радовался?

ВЕСЕЛИНА. Ну… он не знал. Если честно, я пошла втихую…

ИТКИНД. Скульптуры — мои дети. Они тут жили, со мной. А теперь… даже если мне дадут за них деньги… тут нет жизни.

ВЕСЕЛИНА (стараясь его утешить). Но вы же творец! Сделаете новые. Там, во дворе, у вас много дерева, гипса…

ИТКИНД. Знаете, меня он тоже звал в Америку. Он сказал, что в Америке я буду миллионером, очень знаменитым…

ВЕСЕЛИНА. И?

ИТКИНД. А я сказал, что никуда не поеду.

ВЕСЕЛИНА. Почему?

ИТКИНД. Он тоже так спросил.

ВЕСЕЛИНА. И что вы сказали?

ИТКИНД. Я сказал, что другие — те, кто и до революции были настоящими людьми — конечно, могут ехать в Америку. Как мой друг Сергей Коненков. А я до революции был человеком только до шести вечера. Вы знаете, что до революции евреи не могли жить ни в Москве, ни в Санкт-Петербурге?

ВЕСЕЛИНА. Конечно, я знаю вашу биографию, я же готовилась к интервью.

ИТКИНД. Да, до революции я должен был жить в черте оседлости. В Москве или в Петербурге могли жить только молодые еврейки, которые регистрировались, как проститутки. Им давали желтый билет, и они могли полгода легально жить и поступить учиться или на работу. А я мог быть в Москве только до шести вечера. А в революцию… Большевики сделали меня человеком и после шести вечера. Как же я могу уехать от них в какую-то Америку?

Веселина молча прохаживается по мастерской.

Красавица, у вас есть дети?

ВЕСЕЛИНА. Еще нет…

ИТКИНД. Почему?

ВЕСЕЛИНА (нехотя). Ну… Муж не хочет…

ИТКИНД. Почему?

ВЕСЕЛИНА (останавливаясь напротив Иткинда, и доставая из портфеля блокнот и карандаш). Пожалуйста, расскажите о ваших творческих планах. Над чем вы собираетесь работать?

Иткинд молчит.

Исаак Яковлевич!

Иткинд молча поднимает на нее глаза и смотрит, словно впервые.

Я говорю, вы же будете продолжать работать. Какую скульптуру вы будете делать?

ИТКИНД. Вас.

ВЕСЕЛИНА. Меня?

Иткинд молча смотрит на нее в упор.

Исаак Яковлевич, это интервью для радио. Я серьезно спрашиваю: какая ваша следующая работа?

ИТКИНД (оживляясь). Весна.

ВЕСЕЛИНА (поспешно записывая). Весна? Какая весна?

ИТКИНД. Ой, какая это будет «Весна»! Ой, какая! (Возбуждаясь, встает и обходит Веселину, разглядывая ее) О, майн гот! Иткинд, ты видишь, какая это будет «Весна»?!..

ВЕСЕЛИНА. Исаак Яковлевич, я беру у вас интервью для Всесоюзного радио…

ИТКИНД. Барышня, станьте сюда, к солнцу… (Берет Веселину за руку и переставляет на пару шагов влево) Спасибо. (Отходит и смотрит на нее, склонив голову) Нет, не так… (Снова берет Веселину за руку и переставляет вправо)

ВЕСЕЛИНА. Подождите. Я не понимаю…

ИТКИНД (отойдя). Да, так лучше. Так очень лучше. Только низко. (Ставит перед Веселиной табурет) Станьте сюда.

ВЕСЕЛИНА. Минуту! Я не собираюсь вам позировать. Я журналист.

ИТКИНД. Вы журналист? Зачем? Вы красавица! (Радуясь, как ребенок) Ой, какую я сделаю с вас весну! Ой, какую! (Нетерпеливо) Бистро станьте на табурет!

Берет Веселину за руку и почти насильно ставит на табурет.

Что у вас в руках? Викиньте! Викиньте эти глупости!

Забирает у нее блокнот, швыряет его в сторону и отходит на несколько шагов, смотрит на Веселину.

Ах, какая весна! Какая весна! (С озорством) Иткинд, ты видишь?

ВЕСЕЛИНА (сойдя с табурета). Исаак Яковлевич, я не буду вам позировать.

ИТКИНД (изумлено и по-детски обижено). Почему?

ВЕСЕЛИНА (растеряно). Ну, я… Я на работе…

ИТКИНД. Так бросьте! Зачем вам работа? Сколько они вам платят? Я буду платить больше! Я же теперь богатый, сам Рузвельт купил мои скульптуры! Мы сделаем Весну!

ВЕСЕЛИНА. Исаак Яковлевич, извините, я не натурщица. Мне поручено взять у вас интервью.

ИТКИНД (поспешно). Я дам! Десять интервью! Но я хочу сделать с вас Весну! Вы понимаете?

ВЕСЕЛИНА. Но я не буду раздеваться.

ИТКИНД. И не надо раздеваться! Я вас и так вижу.

ВЕСЕЛИНА (подозрительно). В каком смысле?

Иткинд, не отвечая, уходит за кулису и возвращается с двумя тяжелыми ведрами.

А вы меня из какого дерева будете делать?

ИТКИНД. Вас? (Вываливает из ведер глину на кусок мешковины на полу) Вас я буду делать из глины.

ВЕСЕЛИНА (удивленно-обижено). Из глины? Почему?

Иткинд молча надевает лежавший на топчане рабочий фартук.

Потому что Бог сделал женщину из глины?

Иткинд молчит, завязывает фартук.

Хорошо, пускай из глины… (Направляется за кулису)

ИТКИНД. Вы куда?

ВЕСЕЛИНА. За глиной. Тут же мало. А там у вас в прихожей еще шесть ведер…

Уходит и возвращается с двумя ведрами, вываливает из них глину на ту же мешковину. Снова уходит.

ИТКИНД (ей вслед). Русская женщина!..

Веселина возвращается еще с двумя ведрами, снова вываливает глину.

ВЕСЕЛИНА (устало). Еще нужно?

ИТКИНД. Весна в шляпе. Ви где-нибудь видели весну в шляпе?

ВЕСЕЛИНА (Снимает шляпу, встряхивает и распускает волосы) Если меня согласен лепить Иткинд! Я читала, вы отказали Айседоре Дункан! (Становится на табурет, снимает пиджак) Давайте, я готова.

ИТКИНД (восхищено). Красавица!.. Айседора хотела позировать полчаса. Конечно, я отказался. За полчаса можно сделать ребенка, но нельзя сделать скульптуру. Вы можете позировать целый день?

ВЕСЕЛИНА. У меня эфир в девять вечера. До вечера я ваша. Но больше я ничего не сниму.

ИТКИНД. А как вас зовут?

ВЕСЕЛИНА (уязвлено). Меня? Я же сказала: я Веселина-Мари.

ИТКИНД. Мари, я медленно работаю, очень медленно. Вы сможете позировать несколько дней?

ВЕСЕЛИНА. А моя скульптура будет на выставке?

ИТКИНД (обходит Веселину вокруг). Ну… Если получится так, как я вас вижу…

ВЕСЕЛИНА. Ню?

ИТКИНД. Что?

ВЕСЕЛИНА. Вы меня видите ню?

Иткинд, засучив рукава, подходит к куче глины и начинает мять ее, посматривая цепко на Веселину, словно прицеливаясь.

Веселина топчется на табурете, не зная, что ей делать.

ВЕСЕЛИНА. А как мне стоять?

ИТКИНД. Как хотите. Просто стойте.

ВЕСЕЛИНА (подняв руку и меняя позы) Так? С поднятой рукой или опущенной?

ИТКИНД. Так ви не сможете стоять долго. Просто стойте. Как свободная советская женщина.

Пауза. Веселина стоит на табурете, Иткинд мнет глину.

ВЕСЕЛИНА. А мне можно разговаривать?

Иткинд не отвечает.

А вы можете что-то рассказывать?

ИТКИНД. Что?

ВЕСЕЛИНА. Ну, что-нибудь. Вашу биографию. Для интервью…

Иткинд уходит, возвращается с ведром, наливает из него воду в глину и продолжает разминать ее, сосредоточенно вглядываясь в Веселину.

Алло! Исаак Яковлевич!

ИТКИНД (отстранено). Вус?

ВЕСЕЛИНА (в отчаянии). Вы обещали интервью. Расскажите о себе…

ИТКИНД. Тов. (Отстранено и почти машинально). Я родился в 1871 году в маленьком местечке возле Сморгони Витебской губернии. Мой отец был хасидским раввином… Вы знаете, кто такие хасиды?

ВЕСЕЛИНА. Ну, это такая секта…

ИТКИНД. (работая и думая о работе). Нет. Все так думают, но это не так. Хасиды говорят: жизнь нам дана Всевышним для радости и любви. Если ты соблюдаешь законы, данные Господом, то жизнь это праздник, ви согласны?

ВЕСЕЛИНА. Я согласна, что ваш папа был раввином…

ИТКИНД. И дедушка! Я закончил ешиву и тоже стал раввином…

ВЕСЕЛИНА. Это я знаю. А как вы стали скульптором?

Иткинд вдруг резко отделяет от бесформенной кучи глины большой кусок, ставит его на постамент рядом с Веселиной, и теперь в этом куске угадывается нечто вроде женского торса. Смотрит на Веселину и на торс.

Исаак Яковлевич!..

ИТКИНД (словно откуда-то издали). А?

ВЕСЕЛИНА. Вы были раввином. А как вы стали скульптором?

ИТКИНД (работая с глиняным торсом). Да, я был раввином… В 26 лет я был раввином, у меня были жена и дети — всё, как полагается настоящему хасиду… И вдруг… Вдруг мне попалась книга о Марке Антокольском. Скульпторе. А там были фотографии его знаменитых горельефов «Еврей-портной», «Вечерний труд старика» и другие. В этих стариках я сразу узнал наших местечковых евреев. И я просто потерял голову — Антокольский, тоже еврей, и тоже из Вильно, а делает такие вещи, скульптуры!..

ВЕСЕЛИНА. Ой!

ИТКИНД. Что такое?

ВЕСЕЛИНА. Не знаю. (Трет плечо) Плечо заболело… Извините, рассказывайте.

ИТКИНД (продолжая работать с глиняным торсом). Стойте прямо! Вы весна! Стойте прямо!

ВЕСЕЛИНА (выпрямляясь). Да, извините. Рассказывайте.

ИТКИНД (продолжая энергично работать с глиняным торсом). Хорошо. В это время в Сморгони наш богач Пиня, хозяин скобяного магазина, выдавал замуж свою единственную дочку Броню. Но никто не хотел на ней жениться — такая она была уродка. Маленькая и горбунья, ви можете себе представить? Пиня давал за нее очень большое приданое, но даже приказчики в магазине Пини, которые могли за грош продать черту душу, и те отказывались от Брони. Что такое?

ВЕСЕЛИНА (трет другое плечо). Я не знаю. Вдруг очень больно. Извините…

ИТКИНД. Вы хотите отдохнуть?

ВЕСЕЛИНА. Нет, нет! Рассказывайте…

ИТКИНД. Тов. Хорошо… (Продолжая работать с глинным торсом) Да, все отказывались жениться на этой Броне. Но был у нас в Сморгони грузчик Ханцель. Богатырь, как говорят русские. Он поднимал два куля с мукой. Бревно в десять пудов клал на плечо и один тащил куда надо. Но — шлимазл. Ви знаете, что такое шлимазл? Дети кричали ему на улице: «Ханцель! Я тебе дам две копейки! Сделай коня!» И Ханцель — он зарабатывал в два раза больше других грузчиков! — становился на четвереньки, дети залезали ему на спину, и он катал их по местечку, как конь. Не из-за денег. А потому что никому не мог отказать. Он был больше, чем добрый, он был шлимазл. И когда все наши женихи отказались от Брони, Пиня, ее отец, пришел к Ханцелю. И Ханцель не отказал Пине. И была свадьба. И молодые шли по местечку — огромный, два метра высоты, Ханцель и маленькая горбунья Броня. Я видел, как они шли по улице. Я не знал, смеяться мне или плакать. Я сидел и ни о чем не думал. Просто мял в руках хлеб и опомнился только, когда на столе передо мной оказались фигурки этих молодых — Ханцеля и Брони…

Стоя на табурете и не шевелясь, Веселина начинает беззвучно плакать, но Иткинд не видит этого.

Да, после этого я совсем потерял голову. Я бросил свою синагогу и уехал в Вильно. Я хотел учиться на скульптора, но нашел только работу ученика переплетчика… (Замечает, что Веселина плачет) Что с вами? Ви плачете?

ВЕСЕЛИНА. Вы делаете мне больно…

ИТКИНД (удивлено). Я делаю вам больно??

ВЕСЕЛИНА. Да, когда вы мнёте плечо у этого торса, мне больно.

ИТКИНД (поспешно). Да? Вейз мир! Извините. Извините. (Гладит глиняный торс по плечам) Сейчас пройдет, сейчас… Это ваше тело шлет сигнал мне в руки… Так лучше? Да? Так лучше?

ВЕСЕЛИНА (изумляясь). Да… лучше… Правда, лучше…

ИТКИНД. Просто вы плохо кушаете. Вы очень плохо кушаете. Поэтому у вас вот тут (показывает на глиняном торсе ключицу) ямка, впадина. Я должен ее сделать, промять. (Чуть прижимает глину на левой ключице торса) Вот так, можно?

ВЕСЕЛИНА (невольно отстраняясь, в оторопи трогает свою левую ключицу). Немножко больно. Но я потерплю… Рассказывайте.

ИТКИНД. Потерпи, девочка. (Осторожно проминает обе ключицы на глиняном торсе) Ви должны кушать, каждый день надо кушать… Почему ваш муж не хочет детей? Сколько вам лет?

ВЕСЕЛИНА. Двадцать пять… (Закрывая глаза, заторможено) Какие у вас руки…

ИТКИНД. Двадцать пять?! И он не хочет детей? Он же преступник! Настоящий преступник! Зачем вы с ним живёте?

ВЕСЕЛИНА. Мы уже не живём. Два года... (Открывая глаза и беря себя в руки) Пожалуйста, рассказывайте. Вы нашли работу переплётчиком.

ИТКИНД. Да, в Вильно я работал переплётчиком книг. И все читал. А через два года вернулся в наше местечко, но хасиды уже считали меня гоем — ведь я бросил религию, я потерял Бога. Больше того, я лепил из глины людей, а это запрещено нашей религией, никто не имеет права делать то, что делал Бог… (Увлеченно лепит на глиняном торсе грудь)

ВЕСЕЛИНА. О… О… (Закрывает глаза и начинает дышать все глубже, истомно). Что вы…

Иткинд, не слыша и не замечая ее реакции, продолжает лепить на глиняном торсе грудь.

Что вы делаете?..

ИТКИНД. Это глина. Я леплю глину…

Веселина с подкошенными ногами медленно опадает с табурета.

Иткинд в последний момент испугано подхватывает ее и удерживает стоя.

ИТКИНД. Что случилось? Вам плохо?

ВЕСЕЛИНА. Мне хорошо… Мне так хорошо… Только ноги… Мне нужно лечь…

Иткинд поднимает Веселину на руки и укладывает на топчан.

Спасибо. Извините…

ИТКИНД. А что с ногами?

ВЕСЕЛИНА. Я не знаю… Обмякли… Извините. Сейчас пройдет. Наверно…

Иткинд садится на пол у ее ног и гладит их.

ИТКИНД. Так лучше?

ВЕСЕЛИНА. Да… Лучше… У вас такие руки…

ИТКИНД (смотрит на свои руки). Какие?

Веселина молчит, Иткинд продолжает осторожно гладить ее ноги.

ВЕСЕЛИНА (встаёт с облегчённым выдохом). Всё. Извините… (Идет к табурету, чтобы встать на него)

ИТКИНД. Нет, всё! Ви устали. На сегодня всё.

ВЕСЕЛИНА. Ни в коем случае! Дайте мне руку.

ИТКИНД. Вы уверены?..

ВЕСЕЛИНА. Вы должны закончить торс. Иначе глина засохнет.

ИТКИНД. Откуда вы знаете?

ВЕСЕЛИНА. Я по образованию физик, но до этого училась во ВХУТЕМАСе. Поэтому знаю, у кого нахожусь. Марк Шагал назвал вас Ван Гогом в скульптуре. Дайте руку.

Иткинд подает ей руку, Веселина становится на табурет.

Всё, я стою. Продолжаем. Пожалуйста, лепите меня.

Иткинд опять поливает водой глиняный торс и продолжает работу.

ИТКИНД. Так вы художник?

ВЕСЕЛИНА. Я училась на книжного графика, потом на физика. Но бросила.

ИТКИНД (формует и гладит живот глиняного торса). Вышла замуж?

ВЕСЕЛИНА. Откуда вы знаете?

ИТКИНД. Я слышу. Он вас ударил. (Останавливает руку на животе торса) Здесь рубец, шов. Он вас ударил ножом! Негодяй!.. И ваш страх еще здесь… Сейчас уйдет, сейчас…

ВЕСЕЛИНА. Да…(Изумленно) Правда… Спасибо… (Садится на табурете, плачет) Спасибо…

ИТКИНД. А почему ви плачете?

ВЕСЕЛИНА. От счастья…

ИТКИНД. От счастья?

ВЕСЕЛИНА (со слезами). Я два года живу с этой болью, каждый день! А теперь она ушла!.. Совсем ушла!.. Вы гений!.. Исаак Яковлевич…

ИТКИНД. Что?

ВЕСЕЛИНА. Вы такой… Подойдите, не бойтесь.

Иткинд подходит к ней. Веселина берет его руку, подносит к губам и целует. Поднимает на него глаза.

Я хочу вас поцеловать…

Притягивает Иткинда и касается губами его лица.

Иткинд отстраняется, но она не отпускает, тянет снова.

ИТКИНД (сдержано). Ты знаешь сколько мне лет?

ВЕСЕЛИНА. Знаю, я готовилась к интервью.

ИТКИНД. А сколько тебе…

ВЕСЕЛИНА. Это не имеет значения.

Веселина целует Иткинда.

Полное затемнение сцены.

Пауза, женское характерное дыхание и стон.

(В темноте) Всё! Хватит! Я не могу большое!

ИТКИНД (В темноте). Можешь! Еще как можешь…

Снова женское громкое дыхание и стон.

ВЕСЕЛИНА. ((В темноте, хрипит) Всё, всё! Я задыхаюсь, пустите меня…

Пауза. Тишина.

Сцена освещается.

Веселина сладко спит на топчане. Ее одежда разбросана по всей сцене.

Входит Иткинд. Он одет в свежую рубашку-апаш и вельветовые брюки по моде 30-х годов. В руках красивый поднос с фруктами, тарелочкой с эклерами, стаканом апельсинового сока и чашкой кофе.

Ставит поднос на пол рядом с топчаном и садится на табурет. Некоторое время молча смотрит на спящую Веселину. Затем, раскачиваясь, негромко читает молитву на иврите.

ИТКИНД. Барух Ата Адойной Элух-эйну…

ВЕСЕЛИНА (проснувшись и понаблюдав за Иткиндом). Что вы делаете?

ИТКИНД. Доброе утро.

ВЕСЕЛИНА. Вы молились?

ИТКИНД. Я благодарил Бога. Он забрал у меня скульптуры, а подарил ангела.

ВЕСЕЛИНА. Это вы Бог… Такого у меня не было. (Увидев на полу поднос) Что это?

ИТКИНД (подняв поднос). Ну, тут фрукты, пирожные, кофе. Я еще не знаю, что ты любишь.

ВЕСЕЛИНА (садясь и кутаясь в простыню). Мои любимые эклеры! (Берет эклер и целиком кладет в рот) Где вы взяли?

ИТКИНД. Это Старая Башиловка. Тут три кафе через дорогу…

ВЕСЕЛИНА. Можно, я еще возьму?

ИТКИНД. Нужно. Ты такая красивая, ты должна кушать…

ВЕСЕЛИНА (протягивая руку за эклером). А вы не подумаете, что я обжора?

ИТКИНД. У моей бабушки были гуси, она держала их в клетках и кормила клецками. А я буду держать тебя в спальне и кормить эклерами.

ВЕСЕЛИНА. Я же растолстею.

ИТКИНД. В спальне со мной?

ВЕСЕЛИНА. Извините…

ИТКИНД. Нет, ничего. Старого человека любой может обидеть.

ВЕСЕЛИНА. Это вы старый? На таких старых можно на ипподроме миллион выиграть! (Встает, кутаясь в его рубашку) А можно я сбегаю? У вас тут есть дамская комната?

ИТКИНД (показав за кулису). Там найдешь. Обживайся.

Веселина убегает. Иткинд смотрит ей вслед.

Иткинд, ты сошел с ума! (Подняв голову к небу) Барух Ата Адойной Элух-эйну…

Веселина возвращается.

ВЕСЕЛИНА. Мне холодно. (Садится Иткинду на колени) Обнимите меня…

Иткинд обнимает Веселину, кладет на топчан и целует.

Как? Опять? Мы же только что… Нет, подождите, расскажите, что было дальше. Вы вернулись в Сморгонь…

Полное затемнение сцены.

(В темноте) Нет, ну, пожалуйста! (Твердо) Нет, пока не расскажете! Вы приехали из Вильнюса…

ИТКИНД (в темноте). Ах, так? Хорошо… (Скороговоркой) Да, я вернулся из Вильно. А наши хасиды назвали меня гоем. Плевали на калитку нашего дома. Но однажды к нам зашел писатель Перец Гиршбейн. Он посмотрел мои скульптуры, ничего не сказал и ушел. А через несколько дней в Вильно, в газете, появилась статья. Гиршбейн написал, что в Сморгони живет еврейский самородок, который лепит шедевры. И те самые хасиды, которые плевали на мою дверь, послали по местечку выборного. Выборный ходил из дома в дом, показывал газету и собирал деньги, чтобы «этот шлимазл Исаак» мог поехать учиться «на настоящего скульптора». И я уехал — сначала в Виленское художественное училище, а потом в Москву. Всё! Теперь иди ко мне! Быстро иди ко мне!..

Слышен смех Веселины, потом ее голос.

ВЕСЕЛИНА ((в темноте, просительно): Погладьте мне спину…

Негромко вступает мелодия «Хава нагила».

Набрав громкость и темп, мелодия обрывается.

Сцена освещается.

Теперь на топчане спит Иткинд.

Входит Веселина, по-римски завернутая в простыню.

Садится на табурет рядом с Иткиндом. Долго смотрит на него, затем медленно гладит спящего Иткинда пальцем по бровям, носу, губам…

Иткинд открывает глаза.

ИТКИНД. Ты мой сон.

ВЕСЕЛИНА. Теперь я знаю, у вас половая амнезия…

ИТКИНД. А что это такое?

ВЕСЕЛИНА. Это когда вы через пять минут все забываете и хотите снова…

ИТКИНД. А уже прошло пять минут? Иди сюда.

Иткинд обнимает Веселину и тянет к себе.

ВЕСЕЛИНА. Нет, подождите… Опять? Вы сумасшедший…

ИТКИН. Конечно. Я же еврей. Иди ко мне…

Иткинд силой притягивает Веселину на топчан.

Веселина вырывается.

ВЕСЕЛИНА. Нет, всё, я ухожу. Столько нельзя. Вы сумасшедший…

Собирает свою одежду, разбросанную по сцене.

Иткинд, полуодетый, садится на топчане.

ИТКИНД. Но я не закончил. Мне нужно кончить, а то он засохнет.

ВЕСЕЛИНА (подозрительно). Кто засохнет?

ИТКИНД (встает и водой из ведра поливает глиняный торс). Ты же сама сказала: торс может засохнуть. (Ставит табурет на прежнее место в центре сцены) Ты можешь еще постоять? Пять минут…

ВЕСЕЛИНА (становится на табурет). Знаю я ваши пять минут! Рассказывайте, что было дальше.

ИТКИНД (продолжая лепить торс). Слушаюсь, Симонетта…

ВЕСЕЛИНА. Вы меня экзаменуете? Симонетту Веспуччи писал Сандро Боттичелли. «Рождение Венеры». А я Веселина-Мари.

ИТКИНД. И «Весну» он тоже делал с нее. А я — с тебя.

ВЕСЕЛИНА (готовясь записывать в блокнот). Выборный собрал для вас деньги, и вы поехали учиться на скульптора. Сначала в Вильно, потом в Москву…

ИТКИНД. Да. Тов… (Начиная работать с торсом) Но тогда евреям было запрещено жить в Москве. А проституткам можно. Поэтому тут было много еврейских девушек, которые регистрировались, как проститутки, а сами шли учиться в институт…

Рассказывая, Иткинд мягкими движениями лепит глиняный торс ниже груди, отчего Веселина, стоя на табурете, закрывает глаза.

Иткинд, увлеченный работой, не замечает этого.

…или устраивались на работу. Вот у этих девушек я и жил. И пошел сдавать экзамен в Московское художественное училище…

ВЕСЕЛИНА (перебивает, жалобно). Исаак Яковлевич, я очень кушать хочу…

Затемнение.

Звучат вечерние позывные Всесоюзного радио — мелодия песни «Уходит вечер» Варламова.

Картина третья

Москва, 1937 год.

На авансцене — все тот же маленький столик с настольной лампой, микрофоном и звуковым пультом. За столиком Веселина.

Звучит продолжение мелодии «Уходит вечер» Варламова.

ВЕСЕЛИНА (в микрофон).…В Ленинграде, в Эрмитаже, поведены итоги конкурса на памятник Александру Сергеевичу Пушкину в память о столетии его гибели. В конкурсе принимали участие самые выдающиеся скульпторы: Фаворский, Сарьян, Герасимов, Шадр, Лебедева и другие. Первое место завоевали три работы Исаака Иткинда — скульптура в полный рост «Юный Саша Пушкин», бронзовая голова «Взрослый Пушкин» и горельеф «Умирающий Пушкин…»

Неожиданно из противоположной кулисы два вооруженных красноармейца выводят Иткинда с руками, связанными за спиной, и грубо толкая, ведут через всю авансцену к противоположной кулисе.

Там Иткинда встречает Следователь НКВД и ударом кулака вгоняет за занавес.

Видя это, Веселина с открытым ртом застывает на месте.

Звучит мелодия «Уходит вечер».

После паузы Веселина приходит в себя, вскакивает и бежит за арестованным Иткиндом.

Картина четвертая

1938 год, Шлиссельбургская крепость.

Посреди пустой сцены — табурет, а сбоку, у кулисы, грубая тумбочка.

На табурете сидит избитый Иткинд.

Над Иткиндом стоит Следователь НКВД.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Сукин сын, японский шпион! Продал японцам секреты Балтийского военного флота! Признавайся, сколько получил?

ИТКИНД (с сильным еврейским акцентом). Ви ошибаетесь! Я ничего не продавал! Это ошибка!

СЛЕДОВАТЕЛЬ (наотмашь бьет Иткинда кулаком по уху). Врешь, сволочь!

ИТКИНД (трудно поднимаясь с пола на табурет). Я не вру! Пожалуйста! Это ошибка! Не бейте меня!

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ты купил квартиру в Ленинграде! Откуда деньги?

ИТКИНД. Я вам говорил. Я скульптор. Брат Рузвельта Джеймс купил мои работы. И Леон Блюм, премьер-министр Франции, купил. Спросите в наркомате культуры.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Так ты еще и на Рузвельта работаешь? (Бьет Иткинда) Ин а французов! (Бьет Иткинда) Признавайся, сволочь! Пиши признание!

ИТКИНД (снова с трудом поднимаясь с пола на табурет). Не бейте меня. Позвоните наркому…

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Нарком уже признался. Вы оба предатели. (Наступает сапогом на гениталии Иткинда, сидящего на табурете) Раздавлю на хрен! Пиши признание, что продал японцам секреты Балтийского флота!

ИТКИНД (хрипя от боли). Я не продавал…

Следователь с силой жмет сапогом.

Иткинд, потеряв сознание, падает с табурета.

Следователь, плюнув на него, уходит.

Пауза.

В паузе слышны приглушенные крики заключенных из других камер.

Иткинд приходит в себя. Ползком добирается до тумбочки, открывает ее, достает ломоть черного хлеба. Возвращается к табурету, с трудом садится и, раскачиваясь, как еврей на молитве, мнет руками черный хлеб, лепит из него женскую фигурку.

ИТКИНД (вполголоса). Барух Ата Адойной Элух-эйну…

Входит Веселина. Она точно такая, какой была во второй картине — в летнем костюме, красива, по-утреннему свежа.

ВЕСЕЛИНА. Здравствуй, родной! Извини, это Шлиссельбургская крепость! Такие стены — я ничего не смогла пронести, только сама с трудом проникла…

ИТКИНД (повернувшись к ней правым ухом). Вус? Что?

ВЕСЕЛИНА. Я говорю: у этой крепости такие стены, я еле-еле прошла сквозь них. Но пронести ничего не смогла…

ИТКИНД. Ничего, весна моя. Видишь, они дают тут хлеб и воду. Утром дают кусок хлеба, но утром я его не кушаю. Я леплю тебя. Целый день. Ты такая красивая!

ВЕСЕЛИНА (целует его). У тебя синяки. Ой, какие! Тебя бьют?

ИТКИНД. Каждый день. (Трогает левое ухо) Этим ухом я уже не слышу.

ВЕСЕЛИНА. Фашисты… (Становится перед ним на колени, гладит его ноги).

ИТКИНД. Ничего. (Продолжая лепить из хлеба женскую фигурку) Они хотят, чтобы я написал, что я японский шпион. А я же не умею писать по-русски.

ВЕСЕЛИНА. Что ты делаешь?

ИТКИНД. Я же сказал: леплю тебя, весну.

ВЕСЕЛИНА. Я чувствую. Я даже через стены чувствую твои руки. Они такие сильные…

ИТКИНД. Я не сделаю тебе больно. Ты же моя Симонетта…

Слышны крики и ружейные выстрелы.

ВЕСЕЛИНА (вздрогнув, испугано). Что это?

ИТКИНД. Это по ночам. По ночам тут бьют всех арестованных. И кто потом весь день дрожит от страха, те пишут про себя, что хотели убить товарища Сталина. Сами пишут. И тогда их выводят во двор и расстреливают.

Слышны ружейные выстрелы.

Вот еще.

ВЕСЕЛИНА. Я слышу. А как же ты?

ИТКИНД. А я не думаю о страхе. Видишь — я целый день занят, я леплю тебя. А хлеб кушаю только после допроса, перед сном. А утром они снова дают кусок хлеба и воду, и я опять свободный от них. Понимаешь?

ВЕСЕЛИНА. Любимый…

ИТКИНД. Ты моя весна… А как твоя девичья фамилия?

ВЕСЕЛИНА. А ты не помнишь? Я Хейфиц.

ИТКИНД (удивленно). Хейфиц? Так ты еврейка?

ВЕСЕЛИНА. Конечно. (Садясь на пол и обнимая его ноги). Расскажи что-нибудь. Я так скучаю…

ИТКИНД (гладя ее). Что тебе рассказать, весна моя?

ВЕСЕЛИНА. Помнишь, ты начал рассказывать, как ты стал скульптором. Но потом мы занялись любовью и всё забыли.

ИТКИНД. На целый год…

ВЕСЕЛИНА. Да, ты же сумасшедший, ты не умеешь остановиться.

ИТКИНД. Извини, у меня была половая амнезия.

ВЕСЕЛИНА. Неправда. Просто ты уехал в Ленинград, купил мастерскую и стал делать Пушкина. И работал, как безумный. Даже когда я приезжала, у тебя не было на меня времени.

ИТКИНД. Да, я заболел Пушкиным. Ходил по Питеру, поехал на Черную речку. И я понял его. Он был не только гений, он был такой одинокий и так страдал! Я заболел от его страданий…

ВЕСЕЛИНА. Я помню, у тебя была температура. Я испугалась, хотела вызвать врачей…

ИТКИНД. Знаешь, искусство гения — это страдание. Когда-нибудь я сделаю Шекспира, ты увидишь, как он страдал…

ВЕСЕЛИНА. А Паганини?

ИТКИНД. Паганини я тоже сделаю. Ой, какой я сделаю Паганини! Он же был веселый гений. Как Моцарт.

ВЕСЕЛИНА. То есть, ты сидишь в этом каменном мешке, тебя уже восемь месяцев бьют, а ты мечтаешь о Шекспире и Паганини?

ИТКИНД. Нет, о тебе. Когда меня освободят, я сделаю тебя, Весну. Ой, какую я сделаю Весну, ой какую! У Боттичелли было «Рождение Венеры», а я сделаю «Рождение Веселины».

ВЕСЕЛИНА (улыбаясь). Из дерева или из глины?

ИТКИНД. Из дерева, из дерева, как ту, самую первую…

ВЕСЕЛИНА (отстраняясь, ревниво). Какую еще ту?

ИТКИНД. Не ревнуй. Это было так давно, до революции. Я приехал в Москву, чтобы учиться на скульптора. В пятнадцатом году. Жил у еврейских девушек, которые писали себя проститутками, а сами учились или работали. Знаешь этот памятник первопечатнику Федорову? В Москве, перед Китайгородской стеной — его тогда только-только поставили, работа Сергея Волнухина. Я пришел его посмотреть, и он мне так понравился — я захотел пойти к Волнухину в помощники. А оказалось, он в академии живописи ведет скульптуру. Пришел туда сдавать экзамен, а меня сразу привели в его класс. Представляешь: огромная мастерская, потолка не видно. На подиуме стоит обнаженная модель, Сергей Михайлович говорит мне ее лепить. А я же никогда не видел обнаженную натурщицу! Конечно, я уже был женат и все такое, но ведь у нас это всё в темноте и через маленькое окошко в простыне…

Звякает замок камерной двери, скрипит тяжелая дверь, входит солдат.

СОЛДАТ. Иткинд, на выход! Руки за спину!

ИТКИНД (тяжело поднимаясь). На допрос или?..

СОЛДАТ. На выход!

Иткинд и Веселина смотрят друг на друга. Хотят обняться, даже делают шаг друг к другу.

ВЕСЕЛИНА (жестом останавливая Иткинда). Нет! Мы не прощаемся! Тебя не убьют! (Крестит его, скороговоркой) Тебянеубьют! Тебянеубьют!..

Иткинд и Солдат уходят.

Слышны их удаляющиеся шаги.

Егонеубьют! Егонеубьют! Господи, прошу Тебя… (Падает на колени) Господи, Пресвятая Дева! Борух Ата Адойной…

Картина пятая

Москва, 22.06.1941 год.

На авансцене — все тот же маленький столик с настольной лампой, микрофоном и звуковым пультом.

ГОЛОС ЛЕВИТАНА: Внимание, говорит Москва! Передаем важное правительственное сообщение! Граждане и гражданки Советского Союза! Сегодня в 4 часа утра без всякого объявления войны германские вооруженные силы атаковали границы Советского Союза. Началась Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков. Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами! (https://lv.sputniknews.ru/radio/20170622/5123361/Levitan-nachalo-VOV-22-ijunja-1941.html)

Картина шестая

Омская область. Зима 1941 года.

Поперек сцены — забор с колючей проволокой. По одну сторону забора, в снегу — козлы, на этих козлах бревно, которое Иткинд и Следователь пилят ручной пилой. Оба в арестантских робах.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Живучие вы, явреи… (Прекращая пилить) Слышь, Исаак? Тебе сколько лет?

ИТКИНД (поворачиваясь к нему правым ухом) Вус?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Сколько лет тебе?

ИТКИНД. Ты же мне ухо испортил.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Подумаешь, ухо! Мы тебя восемь месяцев били! Как тебя, вообще, не кончили?

ИТКИНД. А бить людей стыдно.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. А ты же, сука, не написал признание. И теперь тут, как ни в чем не бывало.

ИТКИНД. Бить людей очень стыдно. Ты пили. А то бригадир увидит…

Оба сосредоточенно пилят.

СЛЕДОВАТЕЛЬ (вспомнив и снова прекращая пилить). Нет, а сколько тебе лет?

ИТКИНД. Семьдесят. Было в апреле.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Так я ж говорю: ты японский шпион.

ИТКИНД. А как ты узнал?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. А у нас в стране столько не живут. Ты японец, гад!

ИТКИНД. А ты?

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Не, я свой. Я троцкист.

Снова сосредоточенно пилят.

Через весь зрительный зал на сцену вбегает, спотыкаясь, Веселина. Она в фетровых валенках и шерстяном оренбургском платке, крест-накрест повязанном на модной каракулевой шубе.

ВАСЕЛИНА (бежит к забору, на бегу). Исаак! Исаак Яковлевич! Я нашла вас! Я нашла вас! (Грудью падает на колючую проволоку, руками трясет весь забор) Исаак Яковлевич!

Иткинд и Следователь прекращают пилить.

ИТКИНД. Ой! Вейз мир! Весна!..

Иткинд, оглядываясь по сторонам, спешит к забору, оба обнимаются через проволоку. Он гладит ее по волосам, по лицу. Оба говорят вперемешку.

Весна! Весна моя…

ВЕСЕЛИНА (плача от счастья). Боже, я нашла вас! Вы живы! Какое счастье! (Судорожно целуя Иткинда) Ты жив!

ИТКИНД. Как ты здесь оказалась?

ВЕСЕЛИНА. Я — оказалась? Да я вас два года ищу! По всей Сибири! Мне сказали, вас, как врага народа…Но я не верила, я знала, что найду…

ИТКИНД. Ты такая красавица…

ВЕСЕЛИНА. Как вы тут?

ИТКИНД. Хорошо.

ВЕСЕЛИНА. Хорошо? (глядя по сторонам) Тут хорошо?

ИТКИНД. Здесь тайга, много дерева, я могу работать. После смены могу делать Весну…

ВЕСЕЛИНА. Ты так похудел! Ой, как ты похудел! (Достает из-за пазухи кусок хлеба) Вот, возьми! Кушай!

ИТКИНД. Нет, ты что! Это твой…

ВЕСЕЛИНА. У меня еще есть, я получаю по карточке. Спрячь, потом скушаешь…

Следователь свистит.

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Атас! Бригадир!

Иткинд, пряча хлеб за пазуху, отбегает от забора, хватается за пилу. Веселина убегает.

Следователь и Иткинд пилят бревно и оба смотрят за кулису, провожая глазами того, кто там проходит невидимый.

ИТКИНД (прекращая пилить и доставая из-за пазухи кусок хлеба, Следователю). Коллега, идите сюда… (Ломает хлеб пополам)

Следователь подходит к Иткинду, берет у него хлеб.

Оба, оглядываясь, жадно едят.

СЛЕДОВАТЕЛЬ (доев). Везучие вы, сука!

Иткинд смотрит на него изумленно.

Такую бабу отхватил!

ИТКИНД. Ты пили…

СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я пилю. Мы все тут срок пилим. Токо я еще на воле заметил: как красивая русская баба, так обязательно с жидом!

Картина седьмая

Казахстан, Акмолинск, лето 1944 года.

На авансцене песок и нестерпимо яркий солнечный свет. Сбоку столб с раструбом громкоговорителя.

ГОЛОС ЛЕВИТАНА: 13 июля 1944 года в результате пятидневных боёв Войска 3-го Белорусского фронта уничтожили гарнизон немцев, окружённый в городе Вильнюс, и освободили столицу Литовской советской республики от фашистских захватчиков… К западу и юго-западу от города Вильнюс наши войска, развивая наступление, с боями заняли более 250 населённых пунктов… В боях за Вильнюс советские войска уничтожили 8.000 немецких солдат и офицеров. Более 5.000 немцев сложили оружие, сдались в плен и «прокладывают» себе путь на Восток, в лагери для военнопленных. Немецкая армия терпит одно поражение за другим… (http://www.great-country.ru/articles/sssr/vov/sib/194407.html)

Пауза.

Из одной кулисы входит Иткинд, из другой Веселина. Оба в каких-то обносках и тряпках, постаревшие и исхудавшие. Увидев друг друга, замирают на месте.

ВЕСЕЛИНА (издали). Исаак, тебя выпустили?

ИТКИНД. Выгнали. Я такой старый, мне семьдесят три! В лагере им такой не нужен…

ВЕСЕЛИНА (плачет от радости). Боже мой, тебя выпустили живым! Я знала, знала…

ИТКИНД (идет к Веселине, чтобы обнять). Весна моя…

Веселина упредительно поднимает руки.

ВЕСЕЛИНА. Нет! Не подходи! У меня тиф!

ИТКИНД. Что ты придумала? Здесь просто жарко. Это же Казахстан. (Обнимает ее) Веселиночка…

ВЕСЕЛИНА (плача). Теперь ты заразишься. Заболеешь…

ИТКИНД. Я заболею? Я такое прошел! Меня уже никакая зараза не возьмет. Где твоя одежда? Давай сядем. Ты слышала, наши уже освободили Вильно. Наверно, и мою Сморгонь…

Трогая песок на полу, пытаются сесть.

Такой горячий песок! Обжигает руки…

ВЕСЕЛИНА. Твои руки! Ты должен беречь свои руки.

ИТКИНД. А где твои платья, шуба?

Кое-как садятся. Иткинд гладит Веселину по лицу.

У тебя правда жар, ты горишь.

ВЕСЕЛИНА. Я скоро умру…

ИТКИНД. Только не говори эти глупости! Ты не можешь меня оставить. Тут, в этих песках? Нет, мы уедем. Тут нет ни глины, ни дерева! Я не могу тут работать. Мы поедем в Москву…

ВЕСЕЛИНА. А сказать тебе правду?

ИТКИНД. Я знаю твою правду.

ВЕСЕЛИНА. Знаешь?

ИТКИНД. У тебя нет и не было никакой карточки. Ты продала шубу, валенки, платок — все продала, чтобы каждый день бросать мне хлеб через забор. Сначала в Сибири…

ВЕСЕЛИНА (перебив). Откуда ты знаешь?

ИТКИНД. А потом тут, в Казахстане. И пошла уборщицей мыть полы. (Берет ее руки, поднимает голову к небу) Боттичелли, ты видишь? Борух Ата Адойной! Вот, этими руками моя Симонетта моет сортиры, чтобы кормить меня.

ВЕСЕЛИНА. Но, слава Господу, ты жив, ты выжил. Теперь я могу отдохнуть…

Веселина без сил склоняется на колени Иткинда.

ИТКИНД. Только не умирай. Не умирай!

ВЕСЕЛИНА. Нет, я не умру. Ты же мне еще не все рассказал. Помнишь, ты начал рассказывать, как поехал в Москву учиться на скульптора. Но не успел рассказать — тебя арестовали…

Веселина закрывает глаза, обмякает всем телом и умирает.

ИТКИНД (Кричит в небо). Нет! Нет! Не забирай ее! Не забирай у меня! Барух Адойной! Не забирай ее!..

Иткинд обнимает мертвую Веселину, держит на руках и рыдает. Опускает труп на землю и засыпает песком. Затем стоит над этой «могилой» и, раскачиваясь, читает поминальную молитву Изкор.

Барух Ата Адойной Элух-ейну… Пусть вспомнит Б-г душу моей жены Мари-Веселины, ушедшей в иной мир, — в награду за то, что я буду всегда, до конца моих дней, делать ее скульптуры, чтобы они были засчитаны ей в заслугу. За это да будет душа её пребывать в обители вечной жизни вместе с душами Авраама, Ицхака и Яакова, Сары, Ривки, Рахели и Леи, и прочих праведников и праведниц, обитающих в Ган-Эдене, амен!

Иткинд садится возле «могилы» умершей Веселины.

Весна моя, послушай меня… Я расскажу… Я же раввин, я знаю, что ты еще здесь и слышишь. Да, я убежал тогда с экзамена на скульптора, я же никогда не видел голую натурщицу. Но потом я пригласил одну молодую еврейку в лес, мы поехали на Яузу, я взял с собой корзинку с едой и вином, и, когда мы выпили, я попросил ее раздеться. Она была красивая. Не такая, как ты, но тоже красивая и молодая. А потом я снова пришел в училище к Волнухину, и целый месяц лепил эту натурщицу. Профессор не мешал мне. Он ничего не говорил, только издали смотрел, как я работаю. И когда я закончил, он тоже ничего не сказал. Вызвал фаэтон, погрузил мою скульптуру и повез ее к Максиму Горькому. Горький уже тогда был знаменитым писателем. И Горькому так понравилась моя работа, что они вдвоем поехали к московскому градоначальнику просить разрешить мне учиться в Москве. «Еврей — талантливый художник?! Не может быть! — сказал градоначальник. — Евреи могут быть талантливы в коммерции, это я понимаю. Но не в искусстве!» И он отказал самому Горькому! Можешь себе представить? Но я остался в Москве — нелегально. Днем я работал слесарем, ночью лепил и жил то здесь, то там, и скоро стал знаменитым, правда! Потому что Горький ходил везде и говорил: «Иткинд, Иткинд, Иткинд…» И он сделал меня знаменитым. Люди стали покупать мои работы, даже Савва Морозов купил мои работы! А потом была революция. Ой, как я обрадовался! Теперь я мог свободно жить в Москве — полиции уже не было! Правда, скоро начался голод. Ну и что? Все равно я много работал. Вдвоем с Мариком Шагалом мы работали в Малаховке, в колонии для детей, и художниками в театре «Габима» у Соломона Михоэлса. И я сделал тогда свои лучшие вещи. Сорок две мои скульптуры были в 1918 году на моей выставке в «Габима», Марик Шагал назвал меня Ван Гогом в скульптуре…

Во время его рассказа медленно, очень медленно гаснет свет — так, словно он, сидя над могилой Веселины, рассказывает до вечера и даже ночью…

Картина восьмая

1956 год, Алма-Ата, подвал городского театра.

Много деревянных коряг и несколько скульптур Весны, а также бюсты Джамбула, скульптура «Жертва фашизма» и др.

При свете электрической лампочки Иткинд — ему уже 86, он крепкий, но меньше ростом, худой, длинноволосый, с большой седой бородой — негромко работает с деревянной колодой: резцом, стамеской и молотком делает очередную Весну.

Старенький радиоприемник — радиоточка — висит на стене и передает местные новости.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС ПО РАДИО: Говорит Алма-Ата! Передаем последние известия. В партийных организациях нашей республики идет широкое обсуждение статьи «Почему культ личности чужд духу марксизма-ленинизма», опубликованной в газете «Правда» и посвященной результатам ХХ съезда КПСС. Культ личности означает непомерное возвеличение отдельных людей и преклонение перед ними, говорится в статье. Подобные неправильные представления о человеке, а именно о Иосифе Виссарионовиче Сталине, сложились и культивировались у нас много лет. Игнорирование Сталиным норм партийной жизни, единоличное решение им вопросов приводило к нарушениям революционной законности и к необоснованным репрессиям…

Неслышно входит молодой казах, театральный Художник.

Некоторое время слушает радио и наблюдает за работой Иткинда.

Потом медленно обходит и осматривает одну скульптуру за другой.

Иткинд замечает его и прекращает работу.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС ПО РАДИО (продолжая): Собрания партийного актива одобряют и признают правильность принятых Центральным комитетом мер по борьбе с чуждой марксизму-ленинизму теорией культа личности… (https://news.tut.by/society/484644.html)

Художник выключает радио и останавливается возле Иткинда.

ХУДОЖНИК. Вы кто?

ИТКИНД (поспешно, с акцентом). Я это… Я маляр в этом театре. Я размалевываю задники декораций, помогаю главному художнику.

ХУДОЖНИК. И давно?

ИТКИНД. Уже два года. Извините, а ви кто?

ХУДОЖНИК. А эти скульптуры вам художник заказал? Для спектакля?

ИТКИНД. Нет, это я для себя просто так делаю, по ночам, когда никого нет в театре. А ви кто?

ХУДОЖНИК. Так это вы даете городским шоферам три рубля на водку, чтобы они привозили сюда карагач и всякое дерево?

ИТКИНД. Но я никому не мешаю, мне директор разрешил, честное слово!

ХУДОЖНИК. И вы тут живете? Под лестницей, мне сказали.

ИТКИНД. Да, товарищ. Но я никому не мешаю, честное…

ХУДОЖНИК (перебивает). Подождите. Я тут новый главный художник театра. И я посмотрел свой штат. Там написано: маляр Исаак Иткинд. Это вы?

Иткинд молчит.

Художник поднимает мешковину, накрывающую какую-то скульптурную композицию. Это макет: на гипсовом постаменте фигура Сталина из папье-маше и широкая, под 45 градусов, гипсовая дорожка к нему, густо выложенная маленькими раздавленными черепами.

Что это?

ИТКИНД (поспешно). О, это только проект, фантазия…

Художник молчит.

Это я давно сделал. Памятник жертвам репрессий. Сейчас это можно, наверно…

ХУДОЖНИК. Да, это и есть культ личности… А вы… Гениальный Иткинд, Ван Гон в скульптуре! Я изучал вас по истории искусства, в Суриковском институте. Коненков, Эрзя, Иткинд. Нас водили в Пушкинский музей, я видел вашего умирающего Пушкина. Мы плакали всем курсом. Но вы знаете, что там написано на постаменте?

Иткинд молчит.

Там написаны годы вашей жизни. Кажется, 1870 тире 1937.

ИТКИНД. 1971…

ХУДОЖНИК. Может быть. За что вас арестовали?

ИТКИНД. За то, что я японский шпион. Я продал Японии секреты Балтийского военного флота. Ви можете в это поверить?

ХУДОЖНИК. И сколько вы отсидели?

ИТКИНД. О, совсем мало — семь лет. В сорок четвертом, в Акмолинске, меня за старость выгнали из лагеря.

ХУДОЖНИК. А почему вы не вернулись в Москву?

ИТКИНД (пожав плечами). Зачем? Там у меня никого нет. Когда меня арестовали, сын от меня отказался, а свою жену я сам похоронил в Акмолинске, в песках.

ХУДОЖНИК. И где вы были все эти годы? Здесь? В Алма-Ата?

Иткинд молчит.

А, я знаю! Это вы несколько лет жили за городом, в землянке за Головным арыком? Да? И делали там гномов из карагача. Мой брат с пацанами звал меня посмотреть, но я уехал в Москву учиться.

ИТКИНД. Это были не гномы. Я делал Весну и Паганини…

ХУДОЖНИК. Извините… (Снова осматривает композицию «Жертвам репрессий», после паузы накрывает ее мешковиной). Знаете что? Вы не Ван Гог. Вы Шекспир в скульптуре. Идемте отсюда, мастер! Хватит с вас приключений. Это Москва сделала вас японским шпионом. А мы, казахи, вернем вас искусству.

Художник берет Иткинда за руку и ведет на авансцену, к зрителям.

За их спинами опускается киноэкран.

На нем идут кадры документального фильма «Прикосновение к вечности» («Казахфильм», 1966 год, https://7x7-journal.ru/posts/2014/11/11/prikosnovenie-k-vechnosti) о последних годах жизни и творчества И.Я. Иткинда.

ХУДОЖНИК. Заслуженный деятель искусств Казахской ССР, участник многочисленных выставок в Алма-Ата, Целинограде, Риге, Баку, Москве и в других советских городах, создатель знаменитых скульптур «Пушкин», «Пикассо», «Поль Робсон», «Смеющийся старик», «Иткинд в раю» и многих других, которые стоят в лучших музеях мира, Исаак Яковлевич Иткинд прожил еще тринадцать лет и умер в Алма-Ата 15 февраля 1969 года в возрасте 98 лет. Занавес!

ИТКИНД. Одну минуточку! Подождите. Зачем занавес? Ви же видите — я не умер. Просто снова переселился. Раньше Иткинд был на этом свете, а теперь на Том. Там тоже интересно. Сначала я пришел в небесную канцелярию за распределением. Мне говорят: в Ад! Я говорю: «Почему? Опять? Я же только оттуда!». Потому, говорят, ми тебя учили на раввина, а ты бросил Бога и стал делать идолов, это у нас запрещено. Я говорю: «Минуточку! Значит, ви можете делать Гитлера и Сталина, а я не могу делать Весну? Дайте мне поговорить с Самим». «Он занят». «Что значит, занят?! Я Его девяносто лет зову: «Борух Ата Одойной!», Он может, наконец, ответить? У меня токо один вопрос!» Хорошо, говорят, какой у тебя вопрос? «Какой, какой! Если Он такой Цар всего, зачем было делать мир так, чтобы люди в нем мучились?». А они говорят: «Шлимазл! С этим вопросом сюда уже пять тысяч лет приходит каждый еврей! Иди отсюда!». И вигнали меня, понимаете? Ну, бикицер, вигнали так вигнали, это же не первый раз. Самое главное: я думаю — где у них больше дерева? В раю или в аду? Конечно, в раю, там райское дерево и все ходят ню! Значит, у меня там будет много работы. Поэтому ладно, дайте занавес, я пошел в рай… (Уходит под еврейскую музыку)

Занавес.

2020 г.

Ритуальное убийство

Театральный процесс в двух действиях и четырех стенограммах

Историческая справка для режиссера-постановщика

В марте 1911 года недалеко от Киева, в земляной пещере, был найден труп 12-летнего Андрея Ющинского. На теле было 47 колотых ран. По заключению судебно-медицинской экспертизы, смерть последовала в результате потери крови. Однако ни на теле, ни на земле вокруг трупа крови мальчика обнаружено не было, мальчик был убит где-то в другом месте. Он был раздет, после убийства труп обмыли и выбросили в пещеру неподалеку от кирпичного завода в поселке Лукьяновка на берегу Днепра.

Довольно скоро следствие выяснило, что мальчик был членом воровской шайки Веры Чебыряк, жены киевского почтового работника и содержательницы притона. Он должен был через форточку проникнуть в один из киевских соборов, намеченных шайкой к ограблению, и открыть членам шайки заднюю дверь. Однако бандиты заподозрили мальчика в намерении выдать их полиции и потому казнили.

То есть, это было ординарно-зверское убийство.

Однако одним из посетителей притона Чебыряк был следователь киевской прокуратуры, и следствие вдруг — через пять месяцев после убийства — свернуло совсем в другую сторону. Была создана прокурорская бригада, которая стала менять следователей и изымать из дела материалы, уличающие убийц мальчика. Одновременно появились показания детей Лукьяновки, которые шастали по территории местного кирпичного завода и которых 37-летний Бейлис, приказчик этого завода, с заводской территории прогнал — они, якобы, «видели, как Бейлис вывел Ющинского за руку, после чего мальчик исчез». Поскольку это случилось накануне еврейской пасхи, то этого оказалось достаточно, чтобы следователи арестовали Бейлиса и обвинили в ритуальном убийстве с целью получения крови мальчика для изготовления пасхальной мацы. А в качестве эксперта по еврейским ритуальным убийствам прокуратурой был нанят католический пастор Пранайтис, магистр богословия, автор многочисленных антисемитских публикаций.

Расследование продолжалось два года — с 1911-го по 1913 год. За это время в прессе поднялась ярая антисемитская компания, ее целью было использовать обвинительный приговор Бейлису в качестве сигнала к всероссийским еврейским погромам. Организатором этого погромного процесса был «Совет объединенного дворянства», а в исполнители рвались «Черные сотни», за их спинами стоял сам император Николай Второй. Иными словами, судьба Бейлиса была предрешена, а с ним и судьба российского еврейства.

Однако руководители Петербургской, Московской и Киевской еврейских общин, отложив в сторону свои вечные разногласия, объединились перед лицом погромов и создали «Комитет защиты Бейлиса». Возглавлял «Комитет» киевский сахарозаводчик Бродский. На деньги «Комитета» Бейлису были наняты пять самых знаменитых адвокатов. Они заставили суд назначить научную экспертизу по наличию ритуальных убийств в еврейской религии. Этими экспертами стали самые известные на то время православные богословы профессора Петр Тихомиров, Павел Коковцов и Иван Троицкий. Их допрос в судебном заседании длился несколько дней, а сам процесс продолжался 34 дня, всколыхнув всю российскую прессу — как правую, так и левую. Главным запевалой антисемитской кампании был знаменитый публицист Василий Розанов, а в защиту Бейлиса выступили писатели Короленко и Горький. В ходе процесса защитники Бейлиса открыто уличили Веру Чебыряк в убийстве мальчика…

В 2005 году в Нью-Йоркской публичной библиотеке я обнаружил ветхий и, возможно, единственно уцелевший экземпляр небольшой книжки «Русские ученые о еврейском вероучении» — стенограмму судебных допросов профессоров Коковцова, Тихомирова и Троицкого, которым прокуратура поручила отыскать в еврейских религиозных книгах тексты, уличающие евреев в ритуальных убийствах. Эта стенограмма — если вчитаться в нее внимательно — потрясает накалом схватки антисемитской прокуратуры, защитников Бейлиса и самих богословов, которые тщательным образом изучили ВСЕ еврейские религиозные книги и отвечали на самые провокационные и острые вопросы. Я увидел в этом материале уникальную возможность сделать пьесу и художественный фильм, не уступающий классическому фильму «Двенадцать разгневанных мужчин». Больше того — если в «Двенадцати разгневанных мужчинах» на кону стояла жизнь лишь одного обвиняемого, то здесь помимо жизни Менделя Бейлиса на кону была судьба всего российского еврейства. Если бы прокуратуре удалось доказать, что еврейская религия требует употребления христианской крови при изготовлении мацы, все российское еврейство было бы вырезано в погромах, которые по всей России уже готовили Николай Второй и его «Черные сотни».

Поэтому в ходе следствия исчезали свидетели защиты и вещественные улики, изобличающие истинных убийц. А во время судебного заседания случилось острое противостояние обвинителей, которые требовали от богословов подтверждения существования у евреев ритуальных убийств, и ученых, которые отказывались вооружить прокуратуру этими измышлениями. При этом обсуждались драматические подробности и самого убийства, что придавало диспуту не схоластический, а конкретный смысл.

В конце киевского процесса голоса присяжных заседателей разделились поровну: шесть за «виновен», и столько же против. По российскому закону тех лет дело в таком случае решалось в пользу обвиняемого. Бейлис вышел на свободу. Однако киевская «Черная сотня» все равно приговорила его к смерти. И Бейлис, с помощью «Комитета», уехал из России — сначала в Болгарию, потом во Францию…

Конечно, стенограмма допросов богословов не является готовой пьесой или сценарием, да и чтение этой стенограммы дело нелегкое, ведь и богословы, и прокуратура, и защитники изъяснялись языком позапрошлого века. Поэтому для сцены я максимально сократил и, как мог, адаптировал текст стенограммы, а остальная сценография судебного процесса — дело театра.

УЧАСТНИКИ ПРОЦЕССА:

Председатель суда, Прокурор, Судебный пристав, Стенограф

Поверенные гражданской истицы: Замысловский, Шмаков, Дурасевич

Адвокаты защиты: Карабчевский, Грузенберг, Маклаков

Эксперт обвинения: патер Пранайтис

Эксперты защиты: профессора Троицкий, Коковцов, Тихомиров

Журналисты, мальчишки

Киев, 20-28 сентября 1913 года

До начала спектакля желательно воссоздать в фойе театра обстановку Киева во время судебного процесса по делу Бейлиса 20-28 сентября 1913 года — стенды с репринтами газет «Киевлянинъ» и «Русские ведомости» с репортажами Короленко и Бонч-Бруевича из зала суда, листовки «Черной сотни» и «Двуглавого орла» с призывами к еврейским погромам и требованием выселить евреев из России, «Обращение к обществу» Максима Горького, Мережковского, Блока и еще семидесяти писателей и общественных деятелей в защиту Бейлиса, фотографии Бейлиса и участников процесса, а также прочие документы, которые можно в изобилии найти в библиотеках и в Интернете. По радио могут звучать лозунги антисемитских митингов, которые происходили в Киеве на Софийской площади перед зданием суда во время процесса над Бейлисом.

Пролог

На авансцене у левой кулисы стоят адвокаты защиты: Карабчевский, Грузенберг, Маклаков. У правой — поверенные гражданской истицы: Замысловский, Шмаков, Дурасевич.

Карабчевский (адвокатам защиты): Господа, мы не имеем права проиграть этот процесс! Вы слышите, что творится на площади? И такое по всей стране! Черные сотни, которым покровительствует сам Император, только ждут обвинительного приговора, чтобы тут же начать погромы! Таким образом, это отнюдь никакое не дело Бейлиса, а всего еврейства! Это не его обвиняют в ритуальном убийстве, а всех нас, каждого из нас! И если мы проиграем — всё, всех — меня, вас, наших родителей и детей — будут убивать, резать, жечь! И грабить наши дома — с радостью и даже с восторгом! Это сейчас решится! Сейчас!

Шмаков (у другой кулисы, поверенным): Да, сегодня последний день! Вы слышите, что творится на площади? Если мы вырвем у экспертов признание ритуального убийства у жидов — всё, мечта всего мира свершится раз и навсегда! Мы очистим Россию от жидов! А за нами их истребят и в других странах! Так помолимся за нашу победу! Господи, благослови!

Действие первое

Зал судебного заседания.

Входят Поверенные представители истца и Адвокаты защиты, рассаживаются.

Затем входят Стенограф и Судебный пристав с Экспертами.

Стенограф садится за свой столик, раскладывает блокноты, чернильницу с пером.

Судебный пристав (показывает Экспертам их места): Вам сюда. Садитесь.

Эксперты садятся.

Входят Председатель Суда и Прокурор.

Конец ознакомительного фрагмента.