Семь молоденьких девиц, или Дом вверх дном

Элизабет Мид-Смит, 1904

«Никогда в жизни я не забуду того дня, когда все было решено окончательно. Я одевалась в своей комнате. Мне отчетливо помнится, как солнце ярко светило в наши красивые решетчатые окна, а приятный легкий ветерок раздувал белые занавеси. Моя мама порывисто вошла ко мне и взволнованно сказала…»

Глава III

Против шерсти

В тот же вечер у нас с Люси состоялся продолжительный разговор в нашей спальне. Я испытала столько волнений в связи с приездом девушек, что была рада облегчить душу в откровенной беседе с Люси. Мне казалось, что я могу ей довериться, памятуя о нашем знакомстве в Фолкстоуне; кроме того, простота ее обращения подействовала на меня успокаивающим образом.

— Что это вы так пристально меня рассматриваете? — спросила Люси, стоя среди комнаты в хорошеньком белом пеньюаре и расчесывая свои короткие вьющиеся волосы.

— Во-первых, — отвечала я, — я удивляюсь, почему у вас такая прическа — как у мальчика.

— А просто мне так очень нравится! — засмеялась она. — Подумайте, сколько времени я выгадываю! Я могу по крайней мере лишнюю четверть часа пролежать утром в постели, так как для моих волос достаточно только провести по ним несколько раз щеткой — и моя куафюра ^[1] готова. Вообще, я поставила себе целью быть в жизни простой, рассудительной и полезной другим, не особенно заботясь о своей наружности. Я не наделена красотой, но нисколько не горюю об этом. Вот вы, Маргарет, очень хорошенькая.

— Перестаньте, пожалуйста, — перебила я, почувствовав, однако, что покраснела от удовольствия, так как я была очень самолюбива и легко поддавалась лести. Моя мама давно подметила во мне эту склонность и часто твердила мне: «Ты должна главным образом заботиться о развитии своего ума и о том, чтобы выработать характер, а о внешности не стоит хлопотать». Одно время она даже запрещала мне носить шляпу, которая, по общему мнению, очень шла моему лицу.

— Вы будете, по всей вероятности, высокого роста, стройная и грациозная, — продолжала Люси. — Будь я на вашем месте, я носила бы распущенные волосы; это очень бы вам шло. Я же сама даже очень довольна тем, что я не такая уж красивая и что мне не надо остерегаться загара и вообще обременять себя заботами о своей внешности. Но что такое с вами, Маргарет, вы все меняетесь в лице — то хмуритесь, то краснеете?

— Моя мама не желает, чтобы со мной говорили о моем облике, поэтому, Люси, прошу вас, перемените тему разговора.

— Ах, скажите, пожалуйста! Какая вы благонравная девица, просто удивительно! — снова засмеялась Люси. — О чем же вы хотели бы поговорить? — спросила она с напускной покорностью.

— Пожалуйста, только не смейтесь надо мной! — нетерпеливо ответила я.

— Я что-то не понимаю вас, Маргарет. Вы какая-то странная — что ни скажешь, все вам не так. Но мы вчетвером скоро выбьем эту блажь из вашей головы.

— Поговорим лучше о других, а не обо мне, — попросила я, присаживаясь ближе к Люси. — И прошу вас, Люси, будьте снисходительны ко мне: я ведь совсем не привыкла к обществу сверстниц, я единственная дочь у родителей и росла в доме одна.

— Если вы будете смотреть на нас как на сестер, — отвечала она, — то мы все вас искренне полюбим.

— Я буду совершенно откровенна с вами, — призналась я. — Вначале, когда мама объявила мне, что вы все приезжаете сюда, я чуть с ума не сошла от волнения. У меня ведь никогда не было подруг, кроме Джека я ни с кем не дружила.

— Ах, это ваш брат? — спросила Люси.

— Да, мой милый, славный, единственный брат!

— У меня тоже только один брат — Фрэнк. Но я не скажу про него, что он милый и славный: иногда он бывает довольно-таки несносным, хотя все-таки он добрый малый. Мы с ним часто не в ладах, но тем не менее очень привязаны друг к другу.

— Я буду очень рада рассказать вам подробнее о Джеке, я обязательно покажу вам его карточку. А теперь…

— Что теперь? — переспросила Люси.

— Расскажите мне что-нибудь о Веде — она меня очень интересует.

— Я еще мало знаю ее, но она мне очень нравится. А вам?

— Я просто в восторге от нее.

— Ох, какая вы порывистая! Знаете что, я боюсь, что вам с вашей впечатлительной натурой придется испытать кучу неприятностей. Хорошо бы вам относиться ко всему проще.

— Что же делать, если я такая от природы, — ответила я. — Уж если я кого люблю, то люблю, если же ненавижу, то ненавижу от всей души.

— А меня вы сильно ненавидите? — спросила Люси.

— Нет, что вы! Вы составляете исключение. Я вас люблю, хотя, если честно, не скажу, что особенно сильно.

— Благодарю покорно, — ответила она. — Я, кажется, понимаю, что у вас на уме. Ну, а что вы, например, скажете про американок?

Я взглянула на нее, улыбнулась и, покачав головой, ничего не ответила.

— Ну, знаете, вам лучше постараться поладить с ними. Это отличные девочки! Они будут оживлять всю нашу компанию.

— Я, пожалуй, еще примирилась бы с ними, если бы они не гнусавили так ужасно и не одевались бы так смешно. Их выговор в нос просто невыносим!

— Но, согласитесь, в них есть что-то очень привлекательное. Они такие веселые! Ну а говорят в нос — что ж, так говорят все американцы. Может быть, когда они пробудут несколько лет в Англии, то переймут у нас наши жеманные манеры.

— Жеманные манеры! — воскликнула я. — Что вы хотите этим сказать?

— Вы отлично понимаете, Маргарет, что я хочу сказать. Мы ведь, англичанки, держим себя ужасно натянуто; мы очень скрытные, и в нас много напускного. Я не говорю о таких девушках как Веда, которая держится с большим достоинством и в то же время с привлекательной непринужденностью. Я говорю вообще о большинстве английских девиц, как вы или я, например.

Поболтав еще немного, мы улеглись спать. Теперь я была уже не единственной обладательницей своей хорошенькой спальни — у меня появилась соседка. И под одной кровлей со мной спали милая Веда и две эти американки, которым суждено было стать моими мучительницами, но, с другой стороны, благотворно повлиять на мой своенравный и чересчур себялюбивый характер. Но это станет понятно из моего дальнейшего рассказа.

На следующее утро я проснулась, когда еще только рассветало. Люси, которой требовалось так мало времени на утренний туалет, еще спала крепким сном, и я не стала ее будить. Я вышла в сад, чтобы срезать цветы для украшения нашего чайного стола. Вдруг я услышала чей-то веселый голос и увидела приближающуюся ко мне Адель Спаркс. На ней было то же самое короткое, дурно сшитое платье, в котором она приехала накануне; волосы были плохо причесаны, и вся она имела довольно неряшливый вид. Но при этом, однако, она производила приятное впечатление своим миловидным лицом и веселой непринужденностью.

— Доброе утро, мисс Паинька! — поздоровалась она.

— Пожалуйста, не называйте меня так, — обидчиво отозвалась я.

— Почему же не называть вас по имени, которое так вам подходит?

— Вы смеетесь надо мной, и мне это неприятно.

— Уж такая у нас манера, не взыщите! Впрочем, ведь и вы вольны посмеяться надо мной. Ну ладно, полно обижаться, давайте-ка мы лучше обойдем сад, и вы мне покажете все, что у вас тут есть хорошего. А кстати, скажите, как вы вообще намерены себя вести — наводить на нас тоску своим недовольным видом в этом очаровательном приходском домике, среди этой чудной природы, или все же вы позволите нам, девушкам из Калифорнии, вас немного растормошить?

— Из Калифорнии? — переспросила я. — А я думала, что вы приехали из Северных Штатов Америки ^[2].

— Мы довольно долго прожили в Бостоне, но родились мы в Калифорнии. Нас в Бостоне приучали к обществу, но именно в Англии на нас должны навести окончательный лоск. Ну-с, теперь очередь за вами: расскажите мне, как вы проводите время тут, в вашем счастливом английском семейном кругу?

— Как мы проводим время? — повторила я за ней. — Я думаю так же, как его обыкновенно проводят люди, занятые делом.

— Не говорите ерунды, мисс Паинька, ведь это у вас просто фраза. Есть разные способы проводить время; я хочу услышать про ваш глупый, скучный английский способ препровождения времени.

— Это не особенно лестный отзыв, — сдержанно сказала я, — но я отвечу на ваш вопрос, хотя едва ли вам покажется интересным то, что так нравилось мне.

— Все равно, рассказывайте все по порядку.

— До вашего приезда, — начала я, стараясь говорить спокойно, — я вела полезную и приятную жизнь. Я всегда вставала рано. Утром, если погода была не слишком холодной, я ухаживала за цветами в саду, собирала цветы для украшения нашего чайного стола…

— Она ухаживала за цветами в саду, — повторила Адель, удачно подражая моей манере говорить. — Как это мило! Ну-с, дальше, пожалуйста, это очень интересно, и, главное, какое это полезное дело!

— Если вы будете смеяться надо мной, то я не скажу больше ни слова!

— Продолжайте, продолжайте, я не буду смеяться.

— За утренним чаем мой папа обыкновенно читает нам газетные новости о текущих событиях…

— Текущие события? И ваш отец читает новости вслух? Там, конечно, несколько полицейских заметок о разных происшествиях, о двух-трех грабежах, а на закуску — описание какого-нибудь интересного убийства!..

— Ах, как вы несносны! — воскликнула я. — И зачем только вы приехали сюда — чтобы все тут перевернуть вверх дном? Все равно вам здесь, у нас, не понравится, вам совсем не подходит та жизнь, какую мы ведем.

— Но раз уж мы здесь, то и нам, и вам придется мириться с этим фактом. Не глупите же, Маргарет, а лучше рассказывайте дальше. Итак, что же вы делаете после чтения текущих новостей?

— Потом я занималась с моей мамой, а после завтрака мы с ней вдвоем посещали наших прихожан.

— Это зачем? Чтобы раздавать им нравоучительные брошюры?

— Нет, чтобы просто побеседовать с ними… Но вам, вижу, это непонятно.

— Действительно, я не особенно-то понимаю, к чему все это. Но вы вот что мне объясните: когда же у вас тут начинается веселье?

— У нас весь день проходит в приятном времяпрепровождении.

— Вы меня удивляете! Неужели вы никогда не смеетесь, никогда не шалите, не поете и вообще не веселитесь от души? Сохрани нас, Господи, и помилуй от такой жизни! Неудивительно, что вы такая благонравная.

— Я до сих пор вела очень счастливую жизнь у себя дома, — возразила я.

— Тогда знаете, что я вам на это скажу? Вы и понятия не имеете о счастливой жизни! О! Как мы с Джулией тут все перевернем вверх дном! Через месяц вы сами себя не узнаете! Хотите, теперь я, в свою очередь, расскажу вам, как мы проводим наш день?

— Расскажите, если хотите, — ответила я, — только, судя по всему, ваш образ жизни едва ли заслуживает одобрения.

— Скажите, пожалуйста! А все-таки, мисс Паинька, выслушайте меня. С самого утра, как проснемся, и до вечера мы все время бездельничаем. Мы поедаем несметное количество сладостей, болтаем, резвимся, попадаем в различные передряги, рвем наши платья, танцуем, скачем, рассказываем друг другу сказки. Вот подождите, вы услышите, как мы хохочем! Увидите, как мы пустимся в пляс! Как мы будем пожирать наши шоколадные карамельки! Ах, Маргарет, не будьте такой жеманной! Признайтесь, что это гораздо интереснее, чем ваши поучительные беседы со скучными прихожанами. Мы, да будет вам известно, просто резвушки, вот мы кто! Мы буяны, настоящие буяны! Конечно, иногда приходится подчиняться воле старших и даже стараться быть добродетельными, как вы, но находить в этом удовольствие — извините! Да, немало вам будет с нами хлопот, с чем вас и поздравляю!

— Вам определенно нельзя будет вести себя так, как вы говорите, здесь, в нашем доме, — строго объявила я. — Вам придется взяться за серьезные занятия и подчиняться установленным в доме правилам. Мне очень жаль вас, Адель. Вам отнюдь не понравится наш английский образ жизни.

Она залилась веселым смехом и шутливо обхватила меня за талию.

— Ну, там еще посмотрим, что будет. А пока солнце сияет, и сегодня дивное утро. Давайте вальсировать! — она увлекла меня за собой, и в одну минуту я, благовоспитанная и чопорная Маргарет Гильярд, помимо своей воли закружилась в вальсе по зеленому лугу, все ближе и ближе к нашему дому.

— Перестаньте! Оставьте меня, Адель! — кричала я, упираясь, но Адель продолжала кружиться со мной — до самого нашего окна в столовой, где мой папа, мой дорогой, милый папа ожидал нас.

— А вот и мы! — весело объявила Адель, входя в столовую. — С добрым утром, сэр. Ну, что новенького в ваших газетах? Вероятно, там есть описание какого-нибудь интересного местного события, вроде воровства или убийства? А вы, Маргарет, кажется, запыхались. Однако этот вальс несомненно очень полезен для вас!

— Идите пить чай, милые мои, — пригласил папа, бросив недовольный взгляд на мои растрепанные волосы.

Адель направилась прямо к стулу рядом с отцом и со словами: «Можно сесть около вас, сэр?» уселась на мое излюбленное место за обеденным столом. Я ожидала, что папа скажет ей, что это «стул Маргарет», но он и не подумал этого сделать.

— Пожалуйста, сэр, — начала Адель, — мне хотелось бы знать… — и, к моему изумлению, она забросала отца вопросами о фактах, которые в то время волновали умы англичан, интересовавшихся политикой.

Отец дал обстоятельные ответы на ее вопросы, пока мама наливала ей кофе. И никто из присутствующих не обращал внимания на то, что я сидела не на своем обычном месте и злилась, как кошка, которую погладили против шерсти.

Примечания

1

Куафюра — прическа (от франц. coiffure).

2

События, описанные в книге, происходят до Гражданской войны 1861–1865 годов, после которой южные штаты, в том числе и Калифорния, вошли в состав Соединенных Штатов Америки.