Гамбит Королевы

Элизабет Фримантл, 2012

Готовится экранизация. В главных ролях Алисия Викандер и Джуд Лоу. Идеально для любителей романов Хилари Мантел и Филиппы Грегори. Понравится всем, кому по душе «Волчий зал», «Тюдоры» и «Еще одна из рода Болейн». «Гамбит королевы» – первая книга цикла Элизабет Фримантл о выдающихся женщинах английской истории. Она повествует о Екатерине Парр, последней жене своенравного Генриха VIII, о котором англичане придумали считалку, чтобы запомнить его жен: развелся, казнил, умерла, развелся, казнил, пережила. Король Англии Генрих VIII, успевший развестись с двумя женами, одну похоронить, а двух других казнить, ищет новую супругу. Он обращает внимание на недавно овдовевшую леди Латимер, Екатерину Парр. Но она влюбляется в неотразимого Томаса Сеймура, шурина короля. Тогда Генрих отсылает Сеймура прочь и женится на Екатерине. Теперь она должна положиться на свой ум, доверяя лишь верной служанке Дот. Впереди – придворные интриги, но Екатерина не намерена отказываться от любви. «Элизабет Фримантл рисует перед читателями картину переживаний, мыслей и чувств Екатерины Парр, в жизни которой было так много страха и так мало любви. Умная, образованная женщина, писавшая книги, несколько лет балансировала на ненадежном канате любви своего супруга, короля Генриха VIII, каждую минуту рискуя сделать неверный шаг и поплатиться головой. Уверена, что любители исторических романов получат огромное удовольствие от этой книги». – АЛЕКСАНДРА МАРИНИНА, писательница «Хотя события, описанные в романе, происходили почти полтысячелетия назад, на самом деле он весьма актуален, потому что рассказывает о сильных и внутренне независимых женщинах, которые не желают мириться с отведенными им социальными ролями и стремятся к большему, не забывая, впрочем, и о любви. Особенно интересно было следить за судьбой служанки Дот, которая в итоге оказалась счастливее своей госпожи и получила этакий диккенсовский хеппи-энд, уравновешивающий печальную в целом историю». – СВЕТЛАНА ХАРИТОНОВА, переводчик «Интерес к историческим событиям, на которых основывается роман „Гамбит Королевы”, не угасает даже сегодня. На страницах этой книги Элизабет Фримантл очень точно воссоздает Англию эпохи Тюдоров и бережно реконструирует ушедшую в века дворцовую эстетику. При этом все герои повествования – от мудрой и благородной вдовы Екатерины Парр, ставшей шестой женой безумного Короля, до трогательной и чистой сердцем служанки Дороти Фаунтин, мечтающей о недоступном ей счастье, – выглядят настолько объемными и живыми, что им хочется сопереживать. Динамичные повороты сюжета, обилие любовных и политических интриг, а также легкий и приятный слог автора придают дополнительное очарование „Гамбиту Королевы”. Вне всяких сомнений, эта книга способна скрасить любой вечер и погрузить читателя с головой в будоражащую воображение историю, разворачивающуюся в самом центре сложносплетенной паутины Тюдоров». – МАРИЯ ТЮМЕРИНА, Marie Claire

1

Уайтхолльский дворец, Лондон, март 1543 года

Башни Уайтхолльского дворца, засыпанные неожиданным снегопадом, сливаются с мучнисто-белым небом. Хотя брусчатка покрыта опилками, ноги все равно утопают в снежном месиве по щиколотку. В туфли просачивается холодная влага, намокшие юбки больно бьют по лодыжкам. Поежившись, Екатерина плотнее закутывается в плащ.

Грум помогает Маргарите сойти с коня, и Екатерина, протягивая ей руку, говорит с деланой бодростью:

— Вот и приехали! Пойдем скорее внутрь.

Краска, заливающая щеки Маргариты, оттеняет ясную глубину ее карих глаз. Она похожа на испуганного дикого зверька и с трудом сдерживает слезы. Смерть отца потрясла ее до глубины души.

Слуги расседлали лошадей и теперь, перешучиваясь, растирают их соломой. Пьютер, серый мерин Екатерины, встряхивает головой, позвякивая сбруей, и из пасти у него, как у дракона, вылетают облачка пара.

— Тише, мальчик, тише, — успокаивает Екатерина, поглаживая его по бархатистому носу, и конь утыкается мордой ей в плечо. Она вручает конюху поводья. — Коня нужно напоить. Тебя ведь Рейф зовут?

— Да, миледи, — краснеет юноша. — Я помню Пьютера, делал ему припарки.

— Да, он хромал. Ты хорошо тогда потрудился.

Конюх радостно улыбается.

— Спасибо, миледи!

— Тебе спасибо! — отвечает она, и Рейф уводит Пьютера в конюшню.

Екатерина берет Маргариту за руку и ведет ее к крыльцу. Боль от утраты мужа еще не прошла, и Екатерина предпочла бы не появляться при дворе, однако их призвала дочь короля — от таких приглашений не отказываются. К тому же Екатерине нравится леди Мария^[3]: они знакомы с детства и даже учились у одного наставника, когда мать Екатерины была в услужении у матери Марии — королевы Екатерины Арагонской^[4], пока король не отрекся от нее. Тогда все было проще. Это потом мир перевернулся, и страна раскололась надвое.

Впрочем, оставаться при дворе Екатерина пока не намерена. Мария наверняка проявит уважение к ее трауру.

Горькие воспоминания о том, какую роль Екатерина сыграла в смерти мужа, вскипают в груди, как молоко. Чтобы примириться с содеянным, она постоянно напоминает себе о муках Латимера — о криках боли, о его истерзанном теле, об отчаянной просьбе… Екатерина вдоль и поперек изучила Библию в поисках оправдания, однако не нашла ни одной строчки об убийстве во благо. Она убила собственного мужа, и ее греху нет прощения.

Держась за руки, Екатерина и Маргарита входят в Большой зал. Внутри пахнет дымом и мокрой шерстью. Люди толпятся, как на рыночной площади в базарный день, — стоят в нишах, прогуливаются по галереям, щеголяя друг перед другом изысканными нарядами, играют на деньги в «лису и гусей»^[5], карты или кости и приветствуют выигрыши и проигрыши громкими криками.

Маргарита потрясенно оглядывается по сторонам. Она редко покидает родные стены, никогда не бывала при дворе, и после гробовой тишины, царящей в траурном Чартерхаусе, перемена для нее слишком резкая. В своих траурных платьях Екатерина и Маргарита кажутся чужими среди разодетых дам, которые плывут по залу, покачивая яркими юбками, будто в танце, и наблюдают исподтишка, кто восхищается их нарядами, а кто одет лучше. В моде маленькие собачки — они сидят на руках или семенят следом за хозяйками. Один находчивый песик пристроился на длинном шлейфе платья, и это забавное зрелище даже у Маргариты вызывает улыбку.

Бегают туда-сюда пажи и распорядители, слуги парами тащат корзины с дровами для каминов. Десятки кухонных мальчишек накрывают к ужину длинные столы. Большой зал полнится звоном посуды. Ему вторят разрозненные звуки музыкальных инструментов, которые постепенно складываются в связную мелодию. Екатерина с наслаждением прислушивается к музыке. Как хорошо было бы закружиться в танце!.. Впрочем, она запрещает себе эти мысли: танцевать пока рано.

Проходит отряд стражников, и все расступаются, чтобы дать им дорогу. Екатерина гадает, куда они идут — уж не арестовывать ли кого-нибудь?.. До чего же не хочется быть при дворе! Однако приказ есть приказ.

Неожиданно чьи-то ладони закрывают ей глаза. От испуга перехватывает дыхание, но она быстро догадывается, кто стоит за спиной, и со смехом объявляет:

— Уильям Парр, я тебя знаю!

— Но как?! — изумляется Уильям.

— Твой запах ни с чем не спутать, братец! — отвечает Екатерина, с притворным отвращением зажав нос.

Уильям широко улыбается; торчат во все стороны взлохмаченные медные волосы, в разноцветных глазах (один бледно-голубой, другой карамельный) мерцают озорные искорки.

От группы друзей, окружающих Уильяма, отделяется мужчина, сплошь состоящий из длинных линий — нос, лицо, ноги, глаза, как у гончей. И все же он довольно привлекателен — возможно, благодаря непоколебимой уверенности в себе, которую сообщает ему статус старшего из братьев Говардов и будущего герцога Норфолка.

— Леди Латимер! И не упомню, когда в последний раз имел удовольствие вас видеть.

— Суррей! — улыбается Екатерина. Возможно, пребывание при дворе будет не таким уж невыносимым. — А вы по-прежнему пишете стихи?

— Пишу и рад сообщить, что заметно усовершенствовался в этом искусстве.

Когда они были еще детьми, Суррей сочинил для Екатерины сонет, который потом служил неизменным поводом для шуток из-за рифмы «добродетель» — «задеть бы». Вспомнив об этом «юношеском недоразумении», как характеризовал его сам поэт, Екатерина невольно смеется.

— Мне горько видеть вас в трауре, — посерьезнев, говорит Суррей. — Я слышал, как сильно страдал ваш муж. Должно быть, смерть стала для него избавлением.

Екатерина молча кивает и пристально вглядывается в лицо Суррея, пытаясь угадать, подозревает ли он. А вдруг обстоятельства кончины Латимера уже известны? Вдруг о них вовсю судачат при дворе? Может быть, бальзамировщики нашли следы отравы во внутренностях покойника?..

Екатерина отгоняет тревожные мысли. Настойка, которую она дала мужу, не оставляет следов, а в тоне Суррея нет угрозы. Если кто-то и заметит смятение вдовы, то объяснит это горем. Тем не менее сердце ее отчаянно колотится. Взяв себя в руки, она говорит:

— Позвольте представить мою падчерицу — Маргариту Невилл.

Маргарита стоит чуть поодаль, и мысль о том, чтобы быть представленной мужчинам, ее явно пугает, пусть даже Уильям ей фактически дядя. Беспокойство передается и Екатерине. После несчастья, произошедшего в Снейпе, она всеми силами старалась оградить падчерицу от мужского общества, однако сейчас выхода нет. Да и в любом случае, Маргарите рано или поздно придется выйти замуж, а долг Екатерины — об этом позаботиться. Но пока — видит бог! — девочка совсем не готова.

— Маргарита, — говорит Суррей, беря ее за руку, — я знал вашего отца. Он был замечательным человеком!

— Верно… — шепчет Маргарита со слабой улыбкой.

— А меня кто представит?

Высокий мужчина выступает вперед и кланяется, картинно размахивая бархатным беретом, который украшен страусиным пером размером с каминную метелку. Екатерина с трудом сдерживает подступающий смех.

Одет незнакомец роскошно: черный бархатный дублет с алым атласом в прорезях дополнен собольим воротником. Заметив, что Екатерина рассматривает мех, мужчина поглаживает его, словно желая подчеркнуть свой высокий статус, и она пытается вспомнить, кому по сумптуарным законам^[6] разрешено носить соболя.

Пальцы, до безвкусия унизанные кольцами, перебегают с воротника ко рту. Незнакомец медленно и серьезно проводит по губам, и под прямым открытым взглядом его глаз цвета самого синего барвинка Екатерина невольно краснеет и отворачивается, успев заметить трепетание ресниц. Он что, подмигнул? Какое бесстыдство!.. Да нет, конечно же, почудилось. Однако с чего вдруг чудится, будто разодетый в пух и прах щеголь ей подмигивает?

— Томас Сеймур, позвольте представить вам мою сестру, леди Латимер, — говорит Уильям, которого явно позабавил этот обмен взглядами.

Ну конечно! Томас Сеймур, носитель сомнительного титула самого красивого мужчины при дворе, вечный предмет сплетен и девичьих влюбленностей, разбиватель сердец и разрушитель браков. Приходится признать: он действительно красив. Однако Екатерина неподвластна его чарам — слишком давно живет на свете.

— Благодарю счастливый случай, подаривший мне счастье знакомства с вами, — мурлычет Сеймур.

Суррей закатывает глаза — очевидно, Сеймур не вызывает у него симпатии.

— Счастливый случай, подаривший счастье! — не сдержавшись, всплескивает руками Екатерина. — Бог мой!

— Я много слышал о ваших прелестях, миледи, и едва не лишился дара речи, узрев их воочию, — невозмутимо поясняет Сеймур.

Екатерина лихорадочно подбирает остроумный ответ. Чтобы не смотреть Сеймуру в глаза, она переводит взгляд на его рот, однако при виде влажного розового языка только сбивается с мысли. Существенный вклад в «прелести», о которых он говорит, вероятно, сделало недавно обретенное богатство. Должно быть, в свет просочились слухи о завещании Латимера, и винить в этом наверняка стоит брата. Ох уж этот болтун!

— Представьте, Суррей, господин Сеймур лишился дара речи. Избавь же его Господь от других утрат!

Мужчины громко смеются. Екатерина довольна: находчивость все-таки не изменила ей даже перед лицом признанного сердцееда. Маргарита смотрит на мачеху во все глаза: ей еще не доводилось слышать придворного острословия. Екатерина ободряюще улыбается.

Потом Уильям представляет Маргариту Сеймуру, и тот пожирает ее глазами.

— Пойдем, Мег, мы опаздываем к леди Марии, — говорит Екатерина, решительно беря падчерицу за руку.

— Как краток был миг удовольствия! — с притворным отчаянием восклицает Сеймур.

Екатерина оставляет эту реплику без ответа, целует Суррея в щеку и отворачивается, небрежно кивнув Сеймуру.

— Я провожу вас, — предлагает Уильям и берет Екатерину под одну руку, а Маргариту под другую.

— Я бы предпочла, Уилл, чтобы ты не обсуждал мое наследство со своими друзьями! — шипит Екатерина, когда они отходят достаточно далеко.

— Ты слишком скора на обвинения, сестрица! Я ничего не говорил. Слух пустил кто-то другой, и это было неизбежно…

— О каких тогда прелестях, позволь узнать, шла речь? — перебивает Екатерина.

— Я уверен, Кит, что он употребил это слово в самом прямом значении! — смеется брат.

Она фыркает.

— Хватит уже разыгрывать сердитую старшую сестру!

— Прости, Уилл. Конечно, в том, что люди болтают, нет твоей вины.

— Это ты прости. Тебе сейчас нелегко… — Он прикасается к черному шелку. — Мне недостает такта.

Они молча идут по длинной галерее к покоям леди Марии. Уильям мрачен — должно быть, досадует, что траур носит Екатерина по мужу, а не он по своей жене. Уильям и Анна Буршье возненавидели друг друга с первого взгляда, однако на нее и ее титул, который помог бы роду Парр восстановить былой престиж, возлагались большие надежды. Чтобы добиться для Уильяма брака с единственной наследницей престарелого графа Эссекса, мать поставила семью на грань разорения.

На деле этот союз не принес бедняге Уильяму ничего — ни наследников, ни титула, ни счастья, один лишь позор. Графский титул достался Кромвелю, а Анна сбежала с каким-то сельским священником. И по сей день Уильяма донимают шуточками о «клерикальных недоразумениях», священниках и пасторах. Сам он ничего смешного в этом не видит и тщетно добивается у короля развода.

— Думаешь о жене? — спрашивает Екатерина.

— Как ты догадалась?

— Я слишком хорошо тебя знаю, Уилл.

— Она родила этому проклятому священнику еще одного ублюдка!

— Поверь, Уилл, рано или поздно король переменит мнение, и ты сможешь наконец сделать Елизавету Брук честной женщиной.

— Терпение Лиззи подходит к концу! — восклицает Уильям. — Подумать только, какие надежды наша матушка возлагала на этот брак, сколько сил к нему приложила!

— Быть может, и к лучшему, что она не дожила до этого дня.

— А ведь как она мечтала увидеть новый расцвет Парров!

— Наша фамилия и без того благородна, Уилл. Наш отец служил прежнему королю, а его отец — Эдуарду IV. Наша мать была в услужении у королевы Екатерины, — загибает пальцы Екатерина. — Чего еще желать?

— Все это было давно, — возражает Уильям. — Отца я даже и не помню.

— У меня остались о нем лишь смутные воспоминания, — признает Екатерина, хотя ясно помнит день похорон и возмущение от того, что ее, шестилетнюю, сочли слишком маленькой, чтобы принимать в них участие. — К тому же наша сестра Анна служила всем пяти королевам, а сейчас состоит при дочери короля. Скорее всего, в будущем к ней присоединюсь и я.

Честолюбивые помыслы брата вызывают у Екатерины досаду. Если его так заботит положение Парров, стоило бы водиться с нужными людьми, а не с Сеймуром. Пусть тот — дядя принца Эдуарда^[7], однако влияние на короля имеет не он, а его старший брат Хартфорд^[8].

Поворчав еще немного, Уильям затихает, и они молча пробираются сквозь толпу придворных у королевских покоев. Неожиданно Уильям спрашивает:

— Что скажешь о Сеймуре?

— О Сеймуре?

— О нем самом.

— Ничего особенного, — резко отвечает Екатерина.

— Тебя он не потряс?

— Нисколько!

— Я подумал — почему бы не женить его на Маргарите?

Услышав это, Маргарита бледнеет.

— На Маргарите?! Ты лишился рассудка? — восклицает Екатерина, понимая, что Сеймур просто сожрет девочку с потрохами. — Ей еще рано выходить замуж. Она совсем недавно похоронила отца.

— Это всего лишь…

— Нелепое предложение, — заканчивает Екатерина.

— Он не такой, как ты думаешь, Кит. Он один из нас.

Под этим, очевидно, имеется в виду то, что Сеймур исповедует новую веру. Однако сама Екатерина предпочитает держаться от придворных реформистов подальше и не раскрывать свои убеждения. Годы при дворе научили ее держать язык за зубами.

— Суррею он не нравится.

— О, это семейные раздоры, вера здесь ни при чем! Говарды считают Сеймуров выскочками. Однако Томаса это не волнует.

Екатерина фыркает.

Уильям расстается с ними перед новым портретом короля. Картина написана совсем недавно — в воздухе еще витает запах краски, цвета сочные, мелкие детали выписаны золотом.

— Это последняя королева? — спрашивает Маргарита, указывая на печальную женщину в чепце, изображенную рядом с королем.

— Нет, Мег, — шепотом отвечает Екатерина и прикладывает палец к губам. — О последней королеве при дворе лучше не упоминать. Это королева Джейн^[9], сестра Томаса Сеймура, которого нам сегодня представили.

— Но почему она? Ведь с тех пор было еще две королевы.

— Потому что королева Джейн подарила королю наследника.

Не говоря уже о том, что Джейн Сеймур успела умереть раньше, чем ему наскучила.

— Значит, это — принц Эдуард? — Маргарита указывает на мальчика — миниатюрную копию отца во всем, вплоть до позы.

— Верно, а это — леди Мария и леди Елизавета^[10], — поясняет Екатерина, указывая на девочек, которые, словно бабочки, порхают по краям полотна.

— Вижу, вас восхищает мой потрет! — раздается голос за спиной.

Екатерина оборачивается и изумленно восклицает:

— Ваш портрет, Уильям Соммерс?!

— Неужели вы меня не заметили?

Екатерина вглядывается в картину и наконец находит его на заднем плане.

— Ах, вот вы где!.. — Она поворачивается к падчерице. — Мег, это Уильям Соммерс — шут короля, самый честный человек при дворе.

Он протягивает руку и вытаскивает медную монетку у Маргариты из-за уха. Та весело смеется, что в последнее время случается редко.

— Как вы это сделали? — изумленно спрашивает она.

— Волшебство! — отвечает шут.

— В волшебство я не верю, однако фокус действительно хорош! — признает Екатерина.

Смеясь, они входят в покои леди Марии. У дальней двери стоит ее фаворитка, Сюзанна Кларенсье, и шипит на входящих, будто гадюка.

— У нее опять головные боли, не шумите, — шепотом поясняет Сюзанна с натянутой улыбкой. Осмотрев Екатерину с ног до головы и, очевидно, прикинув стоимость ее наряда, она добавляет: — Очень мрачно! Леди Мария будет недовольна… Ах, простите, я забыла, что вы в трауре! — И Сюзанна прикрывает рот рукой.

— Понимаю и не держу на вас зла.

— Ваша сестра в личных покоях леди Марии. Прошу меня простить, мне еще нужно… — Не окончив фразы, Сюзанна уходит в спальню и тихо закрывает за собой дверь.

Екатерина обменивается приветственными кивками с дамами, которые сидят в комнате за вышиванием, и направляется к сестре, устроившейся в нише у окна.

— Кит, как я рада наконец тебя видеть! — Анна обнимает сестру. — И тебя, Маргарита! — Она целует Маргариту в обе щеки; та заметно расслабилась, оказавшись в исключительно женском обществе. — Ступай посмотри на гобелены. На одном из них выткан твой отец. Сможешь найти?

Маргарита отходит к гобеленам, а сестры устраиваются на лавке в оконной нише.

— Так почему же меня вызвали? Тебе что-нибудь известно? — спрашивает Екатерина, не в силах оторвать глаз от сестры — от ее беззаботной улыбки, сияющей кожи, идеального овала лица, светлых прядок, выбившихся из прически.

— Леди Мария будет крестной матерью. На церемонию пригласили многих.

— Значит, не только меня… Я рада! Кто же крестник?

— Дочь Ризли^[11], нареченная…

— Марией! — заканчивает Екатерина в унисон с сестрой, и обе весело смеются. — Ах, Анна, как я рада тебя видеть! В доме моем царит уныние.

— Я навещу тебя в Чартерхаусе, когда принцес… — Анна в испуге закрывает рот ладонями и поспешно поправляется: — …когда леди Мария меня отпустит, — а потом, наклонившись, шепчет сестре на ухо: — Леди Хасси отправили в Тауэр за то, что она называла леди Марию принцессой.

— Я помню, но то было давно, и она делала это нарочно. Разве можно наказывать за оговорку?

— О, Кит, ты слишком долго не была при дворе! Неужели забыла, каково здесь?

— Как в змеином гнезде… — вздыхает Екатерина.

— Я слышала, король посылал Хьюика лечить твоего мужа, — говорит Анна.

— Послал. Почему — не понимаю.

— Значит, Латимер был окончательно прощен.

— Видимо, так.

Екатерина так до конца и не поняла, какую роль Латимер играл в восстании, получившем название Благодатного паломничества^[12]. Тогда весь север Англии — сорок тысяч католиков — восстал против реформации Кромвеля. Некоторые предводители повстанцев явились в Снейп, вооруженные до зубов. В большом зале велись ожесточенные споры, суть которых Екатерина не улавливала, а потом Латимер стал готовиться к отъезду, хотя и без особого желания. Жене он объяснил это тем, что повстанцам нужны предводители вроде него. Екатерина гадала, какими угрозами его вынудили присоединиться к мятежу. Конечно, Латимер сочувствовал восставшим: их монастыри рушили, их монахов вешали, весь их жизненный уклад летел под откос, любимую народом королеву изгнали, а наглая девица Болейн вила веревки из короля. Однако восстать против своего господина и повелителя? На Латимера это было не похоже.

— Ты так толком и не рассказала мне о мятеже, — замечает Анна. — О том, что случилось в Снейпе.

— Об этом я предпочла бы забыть, — откликается Екатерина.

При дворе со временем сложилась своя версия событий. Общеизвестно, что после поражения мятежников Латимер поехал в Вестминстер — молить короля о пощаде. Мятежники сочли его предателем и отправили в Снейп Мергатройда, который разгромил замок и взял Екатерину и Маргариту в заложники. Об этом долго сплетничали при дворе, но никто, даже Анна, не знал о мертвом младенце — бастарде Мергатройда. Никто не знал и того, что Екатерина отдалась насильнику сама в отчаянной попытке спасти Маргариту и Дот. Попытка удалась, и Екатерина стойко хранит этот мрачный секрет, однако порой задумывается, что скажет об этом Бог — ведь измена есть измена.

Она не раз задавалась вопросом, почему все предводители мятежников, а с ними две с половиной сотни человек, включая Мергатройда, были повешены по приказу короля и только Латимер избежал этой участи. Быть может, он действительно их предал? Мергатройд считал именно так, но Екатерина предпочитает думать, что Латимер остался верен делу, иначе ради чего было это все?.. Однако правды теперь никто не узнает.

— Анна, а ты ничего не слышала насчет Латимера? Почему он был помилован? Какие слухи ходили при дворе?

— Нет, до меня ничего не доходило. — Анна кладет ладонь сестре на плечо. — Не вспоминай больше об этом. Дело прошлое.

— Верно…

Увы, прошлое разъедает настоящее, как червоточина в яблоке. Екатерина задумчиво смотрит на Маргариту, которая пытается найти отца на гобеленах. Его портрет хотя бы не уничтожили, как другие…

Она переводит взгляд на сестру. Милая, верная, простая Анна!.. Сестра дышит свежестью, живая, как сама жизнь, и Екатерина с болью в сердце догадывается о причине. Положив ладонь Анне на живот, она спрашивает:

— Нет ли у тебя какого-нибудь секрета, сестрица? — надеясь, что сумела за улыбкой скрыть укол зависти к плодовитому чреву сестры. Именно беременность придает Анне цветущий вид — беременность, о которой Екатерина тщетно мечтает сама.

Анна краснеет.

— И как только ты всегда все понимаешь, Кит!

— Какое замечательное известие! — восклицает Екатерина, с горечью осознавая, что ее вдовство и возраст делают беременность неосуществимой мечтой. Ни одного ребенка не произвела она на свет, не считая мертвого младенца, о котором нельзя говорить.

Должно быть, эти печальные размышления отражаются на ее лице, потому что Анна накрывает ее руку своей.

— Еще не все потеряно, Кит. Ты наверняка вновь выйдешь замуж.

— Нет уж, двух мужей мне вполне достаточно, — твердо отвечает Екатерина и добавляет шепотом: — Но за тебя я очень рада. Уж этот-то младенец не будет католиком, крещенным леди Марией!

Анна предостерегающе прикладывает палец к губам, и они обмениваются улыбками. Сестра прикасается к распятию, висящему на шее Екатерины. Солнечные лучи играют на ограненных камнях.

— Бриллиантовое распятие нашей матушки… Мне казалось, оно больше.

— Просто ты была слишком мала.

— Как давно матушка покинула нас!..

— Да, — соглашается Екатерина, думая о том, как долго мать прожила вдовой.

— А жемчуг-то розовый, я и забыла… Ой, звено ослабло! — Анна наклоняется поближе. — Дай-ка я попробую починить.

Высунув язык от усердия, она пытается закрепить звено ожерелья. Екатерине приятна близость сестры, исходящий от нее уютный аромат свежих яблок. Она отворачивает лицо к стене, чтобы Анне было удобнее, и замечает нацарапанные на панели инициалы «ЕГ». Бедняжка Екатерина Говард^[13], последняя королева… Должно быть, это ее покои — лучшие комнаты во всем дворце, не считая покоев самого короля.

— Вот так, — закончив, говорит сестра. — Жаль было бы потерять одну из матушкиных жемчужин!

— Анна, а как было при последней королеве? — шепотом спрашивает Екатерина, рассеянно поглаживая нацарапанные на дереве буквы. — Ты никогда об этом не рассказывала.

— При Екатерине Говард? — едва слышно переспрашивает Анна. — Кит, она была такая молоденькая! Даже младше Маргариты.

Сестры бросают взгляд на Маргариту. Та и сама еще кажется ребенком.

— Она не была готова к такому возвышению. Норфолк нашел ее где-то в отдаленных владениях Говардов и в собственных целях устроил ко двору. Ты не представляешь, до чего плохо она была воспитана! И такая легкомысленная! Зато прехорошенькая — король совершенно потерял голову от ее… — Анна подбирает подходящее слово, — прелестей. А погубила ее ненасытность.

— В отношении мужчин? — едва слышным шепотом уточняет Екатерина.

Анна кивает.

— В этом было что-то нездоровое.

Чтобы никто не подслушал, сестры отворачиваются к окну и почти соприкасаются лбами.

— Тебе она нравилась?

— Нет, пожалуй… Она была невыносимо тщеславна. И все же подобной судьбы я бы никому не пожелала. Сложить голову на плахе в такие юные годы!.. Это было ужасно, Кит. Всех ее фрейлин допрашивали. Я совершенно не представляла, что происходит, но кто-то наверняка знал, что она вытворяет с Калпепером^[14] прямо у короля под носом.

— Нельзя было класть ребенка в постель такого старика, будь он сам король.

Некоторое время сестры молча смотрят в окно. Сквозь ромбовидный переплет Екатерина провожает взглядом стаю гусей, летящую к озеру.

— Кто тебя допрашивал? — наконец спрашивает она.

— Епископ Гардинер.

— Страшно было?

— До дрожи в коленях, Кит. Он отвратительный тип — не приведи Господь перейти такому дорогу! Однажды я видела, как он вывихнул палец мальчику-певчему за фальшивую ноту. Я ничего не знала, поэтому мне он навредить не смог, однако все мы помнили о судьбе Анны Болейн^[15].

— Еще бы. И закончилось все точно так же.

— Именно. Король отказался говорить с Екатериной, как в свое время с Анной. Бедняжка обезумела от страха — с воплями бежала по длинной галерее в одном нижнем платье. До сих пор помню ее крики. В галерее было полно людей, но никто не взглянул на нее, даже Норфолк — ее родной дядя, представляешь? — Анна теребит распустившийся шов на юбке. — Слава богу, меня не заставили прислуживать ей в Тауэре. Я бы не вынесла, Кит, — смотреть, как она поднимается на эшафот, снимать с нее чепец, обнажать шею… — Анну пробирает дрожь.

— Бедное дитя, — шепчет Екатерина.

— А теперь ходят слухи, что король ищет себе шестую жену.

— Кого называют?

— Кого только не называют! Каждую незамужнюю даму, даже тебя.

— Какая нелепость… — бормочет Екатерина.

— Все ставят на Анну Бассет, но она совсем девочка, даже младше предыдущей. Не верю, что он может вновь согласиться на такую юную девицу. История с Екатериной Говард его потрясла. Однако семья Анны упорно проталкивает ее вперед — сшили ей новый гардероб…

— Ох уж эти придворные нравы! — вздыхает Екатерина. — А ты знаешь, что Уилл прочил Маргариту в невесты Сеймуру?

— Ничуть не удивлена! — машет рукой Анна. — Уилл с Сеймуром — не разлей вода.

— Так или иначе, этому не бывать! — резко заявляет Екатерина.

— Значит, главный придворный сердцеед тебя не очаровал?

— Ни в малейшей степени. На мой взгляд, он… — Екатерина пытается подобрать слово, раздосадованная тем, что весь последний час Сеймур не идет у нее из головы. — Короче говоря, ничего особенного.

— О, с тобой многие не согласятся! — замечает Анна, кивая на группу молоденьких фрейлин, болтающих за шитьем у камина. — Когда он проходит мимо, они трепещут, как бабочки, пойманные в сети.

Екатерина пожимает плечами. Она не из бабочек.

— Неужели он до сих пор не женат? Ему ведь, должно быть, лет двадцать девять?

— Тридцать четыре!

— А по нему не скажешь! — удивляется Екатерина. Значит, Томас Сеймур старше нее самой!

— Согласна. — Немого помолчав, Анна добавляет: — Одно время ходили слухи, что он питает интерес к герцогине Ричмонд.

— К Марии Говард? Разве Говарды и Сеймуры не…

— Да, они не питают друг к другу симпатии — вероятно, поэтому слухи и обернулись ничем. Я думаю, он намерен сделать более блестящую партию.

— Что ж, в таком случае Маргарита ему не подойдет.

— В ее венах все же течет кровь Плантагенетов! — возражает Анна.

— Пускай так, однако я бы назвала это хорошей партией, а не блестящей.

— Пожалуй.

Маргарита возвращается, насмотревшись на гобелены. По пути дамы провожают ее взглядом и перешептываются.

— Ну как, нашла отца, Маргарита? — спрашивает Анна.

— Да, на поле брани подле короля.

Из спальни леди Марии выходит Сюзанна Кларенсье, и в покоях начинается волнение. Властным тоном Сюзанна объявляет:

— Она изволит одеваться. — И добавляет, повернувшись к Екатерине: — Попросила, чтобы именно вы выбрали для нее наряд.

Заметив неудовольствие Сюзанны, Екатерина спрашивает:

— Что вы посоветуете? Темные тона?

— Ни в коем случае! Лучше что-нибудь бодрящее.

— Конечно же, вы правы. Подберу что-нибудь яркое.

Сюзанна смягчается и растягивает губы в улыбке. Екатерина хорошо умеет обращаться с чувствительными придворными — школа матери не прошла даром.

Глядя, как Екатерина поправляет чепец и разглаживает складки на юбке, Сюзанна добавляет:

— Она хочет, чтобы ей представили юную особу.

Екатерина кивает.

— Пойдем, Мег. Нельзя заставлять ее ждать.

— Это обязательно? — лепечет Маргарита.

— Да. — Екатерина решительно берет падчерицу за руку, досадуя на ее застенчивость, тут же корит себя за резкость и мягко добавляет: — Дочь короля не стоит бояться. Вот увидишь.

Поглаживая Маргариту по спине, она замечает, как сильно та похудела. Лопатки выпирают, словно зачатки крыльев.

* * *

В одной шелковой сорочке леди Мария кажется особенно хрупкой. В глазах горит лихорадочный блеск, отекшее лицо совсем увяло, хотя на самом деле она младше Екатерины на четыре года. Все это результат долгих лет, проведенных в изгнании по воле отца. Теперь она наконец обрела заслуженное положение при дворе, хотя и шаткое: ведь король не пожалел расколоть страну надвое, чтобы аннулировать брак с матерью Марии, и бедняжка до сих пор носит клеймо незаконнорожденной. Неудивительно, что она так цепляется за старую веру — это ее единственная надежда на легитимность и хороший брак.

— Екатерина Парр! Как я рада вашему возвращению! — улыбается Мария.

— Быть рядом с вами — большая честь для меня, миледи, — отвечает Екатерина. — Однако я приехала только на сегодняшние крестины. Говорят, вы станете крестной матерью младенца Ризли?

— Только на сегодня? Какая жалость!

— Я должна блюсти траур по покойному мужу.

— Да, — негромко соглашается Мария, сжимая пальцами переносицу.

— У вас болит голова? Я могу приготовить лекарство, — предлагает Екатерина, нежно касаясь ее лба.

Мария со вздохом выпрямляется.

— Нет-нет, микстур у меня более чем достаточно.

— Позвольте помассировать вам виски, это облегчит боль.

Мария кивает, и Екатерина принимается осторожно массировать ей виски круговыми движениями. Под тонкой, как пергамент, кожей разбегаются дорожки голубых вен. Мария закрывает глаза и утыкается лбом Екатерине в живот.

— Известие о кончине лорда Латимера опечалило меня. Я искренне сожалею.

— Вы очень добры, миледи.

— Тем не менее, Екатерина, вскоре вы должны вернуться ко двору! Мне нужны друзья. Сейчас я могу полностью доверять только вашей сестре и Сюзанне. Я хочу, чтобы меня окружали дамы, которых я знаю, а большинство из тех, кто толпится в моих покоях, мне незнакомы. С вами же у нас был общий наставник, а ваша матушка служила моей. Вы мне почти как сестра!

Как, должно быть, Марии одиноко! Ей давно пора сочетаться браком с каким-нибудь прекрасным заморским принцем, нарожать ему наследников и дать Англии надежного союзника. Вместо этого ее гоняют из одного отдаленного владения в другое, то приближают, то отдаляют, то признают, то объявляют незаконнорожденной… Никто не представляет, что с ней делать, и меньше всего ее отец.

— Вы еще придерживаетесь истинной веры? — спрашивает Мария едва слышным шепотом, хотя в спальне нет никого, кроме Маргариты, которая смущенно прячется у Екатерины за спиной. — Я знаю, что ваш брат, сестра и ее супруг — сторонники реформы, однако вы долго были замужем за северным лордом, а на севере крепко держатся за старую веру.

— Я верую так же, как король, — осторожно отвечает Екатерина. Как обстоят дела с верой на севере, она знает слишком хорошо и до сих пор не может забыть грубых рук Мергатройда и запаха его немытого тела.

— Так же, как мой отец… — повторяет Мария. — В душе он все еще католик, хоть и порвал с Римом. Ведь правда, Екатерина?

Та едва слышит — перед глазами у нее стоит страшный мертвый взгляд несчастного младенца, напоминающий о его бесчестном происхождении. Взяв себя в руки, Екатерина отвечает:

— Да, миледи, вопросы веры утратили былую ясность.

Ей ненавистна собственная уклончивость; она понимает, что ничем не лучше остальных вероломных придворных, однако сказать прямо, насколько близка ей новая вера, — значит разочаровать Марию, а у той вся жизнь — череда разочарований, и Екатерина не хочет прибавлять к ним еще одно, даже если ради этого приходится скрывать правду.

— А жаль, а жаль… — бормочет Мария, рассеянно пощелкивая четками. — Что ж… Это, стало быть, ваша падчерица?

— Да, миледи. Позвольте представить вам Маргариту Невилл.

Маргарита делает неуверенный шаг вперед и приседает в глубоком реверансе.

— Подходите ближе, Маргарита, садитесь. — Мария указывает на скамеечку рядом с собой. — Сколько вам лет?

— Семнадцать, миледи.

— Семнадцать! У вас уже наверняка есть жених?

— Был, миледи, однако скончался.

Ответить так ей велела Екатерина. Не стоит упоминать, что жених Маргариты был повешен в числе прочих участников Благодатного паломничества.

— Значит, мы подыщем замену! — И не замечая, как побледнела Маргарита, Мария продолжает: — Помогите вашей мачехе меня одеть.

* * *

Месса длится целую вечность. Маргарита нетерпеливо ерзает, а Екатерина погружается в воспоминания о дерзком взгляде Сеймура, о его необычных глазах цвета барвинка. Эти мысли беспокоят ее, заставляют напрягаться всем телом, и она силой принуждает себя думать о нелепом страусином пере, о хвастливости и несдержанности Сеймура — только так удается вновь сосредоточиться на мессе.

Хрупкая леди Мария едва удерживает на руках малышку, которая, в отличие от нее, пышет здоровьем и оглашает своды громкими рыданиями, способными отпугнуть самого дьявола. Мессу проводит епископ Гардинер. Его круглое оплывшее лицо словно вылеплено из воска. Епископ говорит подчеркнуто медленно, коверкая латинские слова, а Екатерина представляет, как он запугивал ее сестру на допросе, и думает о вывихнутом пальце мальчика-певчего. В последние годы Гардинер подбирался к королю все ближе, и теперь тот прислушивается к нему не меньше, чем к архиепископу.

Новорожденная девочка, покрасневшая от криков, умолкает только после окропления святой водой, словно из нее изгнали дьявола, и Гардинер самодовольно улыбается, будто сделал это лично, а не с божьей помощью.

Король на крестинах не присутствует, и лицо Ризли, похожее на мордочку хорька, выражает явное беспокойство. Он без конца шмыгает носом, бросает тревожные взгляды на дверь и рассеянно похрустывает суставами пальцев в такт монотонному голосу епископа. Глядя на Ризли, трудно поверить, что это действительно лорд-хранитель Малой печати, который, по слухам, на пару с Гардинером держит в подчинении всю страну.

Отсутствие короля может значить многое. Его непостоянство известно, и даже если лорд-хранитель Малой печати повелевает Англией, он не властен над симпатиями короля. Кому, как не Ризли, это понимать — ведь он был одним из приближенных Кромвеля^[16], однако сумел вовремя откреститься от этой связи, когда повеяло новым ветром. Верность не относится к числу его достоинств.

По завершении церемонии все следуют за леди Марией, которая, едва держась на ногах, цепляется за руку Сюзанны Кларенсье. Придворные в длинной галерее расступаются, пропуская дам. Заметив в толпе Сеймура, две юные фрейлины глупо хихикают, а он улыбается и с картинным почтением машет перед ними своим нелепым страусиным пером. Екатерина отводит глаза и делает вид, что ее захватила речь пожилой леди Баттс о невоспитанности нынешней молодежи, безвкусии современной моды и пренебрежении сумптуарными законами — не то что в былые времена, когда люди умели проявить уважение к старшим. Сквозь гомон доносится голос Сеймура — он окликает Екатерину по имени и говорит какие-то комплименты ее украшениям, наверняка неискренние. Она бросает в его сторону мимолетный взгляд, слегка наклоняет голову и вновь отворачивается к ворчащей леди Баттс.

Сюзанна провожает обессилевшую Марию в спальню. Фрейлины помоложе снимают изукрашенные арселе и ослабляют шнуровку на платьях, не переставая болтать и хихикать. Постепенно дамы сбиваются в группки — одни читают, другие занимаются рукоделием. Приносят вино со специями. Екатерина уже хочет уходить, как вдруг из галереи доносятся топот ног, бой барабанов, звуки лютни и пение. Фрейлины поспешно надевают сброшенные арселе, убирают выбившиеся прядки, пощипывают щеки и покусывают губы, чтобы придать им яркости.

Двери открываются, и в покои под ободрительные крики и аплодисменты вступает группа менестрелей в масках. Они пляшут изощренный рил в фигурах по восемь, и дамы расступаются, чтобы дать им место. Екатерина встает на скамеечку и подтягивает за собой Маргариту, чтобы лучше рассмотреть происходящее. Воздух заряжен легким безумием, словно перед грозой. Анна хватает за руку одну из фрейлин.

— Приведите Сюзанну. Скажите, что леди Мария должна выйти к посетителям.

И тут Екатерина с изумлением понимает, что в кругу менестрелей тяжело пританцовывает сам король — огромная хромоногая фигура в нелепом одеянии: один чулок черный, другой белый. Вспоминается, что много лет назад он уже так делал: нарядился в маскарадный костюм и мнил себя неузнаваемым, а весь двор натужно изображал восхищение незнакомцем. Тогда он точно так же ворвался в покои в окружении самых красивых придворных, среди которых выделялся ростом, статью, живостью, и произвел на совсем юную Екатерину поистине неизгладимое впечатление.

Однако теперь король едва стоит на ногах без поддержки, дублет менестреля на нем трещит по швам, и в окружении статных пажей это нелепое представление выглядит отчаянной попыткой забыть о возрасте.

Маргарита смотрит на странное зрелище во все глаза.

— Это король, — шепчет Екатерина. — Когда он снимет маску, притворись, что удивлена.

— Но почему? — недоуменно спрашивает падчерица.

Екатерина пожимает плечами. Что тут скажешь? Весь двор должен поддерживать иллюзию молодости и популярности короля, который на самом деле внушает только ужас.

— Таков двор, Мег. Происходящее здесь порой не поддается объяснению.

Кавалеры тем временем образуют круг, в центре которого, жеманясь, пританцовывает юная Анна Бассет. Ее мать, леди Лайл, жадно смотрит, как шестнадцатилетнюю девочку кружат в танце под похотливым взором короля.

— Боюсь, история повторяется, — шепчет сестра на ухо Екатерине. Фраза не нуждается в пояснениях: о Екатерине Говард сейчас думают все присутствующие, кроме, пожалуй, леди Лайл, в которой честолюбие заглушает голос разума.

Вскоре круг распадается, и Анну Бассет уносит в толпу. Музыка умолкает, король срывает маску, и по комнате прокатывается фальшивый вздох изумления. Все падают на колени, юбки дам стелются по полу волнами шелка.

— Невероятно, сам король! — восклицает кто-то.

Екатерина не отрывает взгляда от дубовых досок пола, не решаясь подтолкнуть сестру локтем из опасения вызвать приступ хохота. Своей нелепостью представление превосходит любую итальянскую комедию.

— Полно, полно! — басит король. — Поднимайтесь! Мы желаем видеть, кто здесь. Где же наша дочь?

Придворные расступаются, и леди Мария выходит вперед. На ее вмиг помолодевшем лице играет робкая улыбка, словно мимолетное внимание отца повернуло время вспять.

Вместе с менестрелями явились несколько кавалеров, которые теперь перемещаются от одной группки дам к другой.

— Смотри, там Уилл и его друзья! — указывает Анна.

Заметив в толпе нелепое страусиное перо, Екатерина вздрагивает, оттаскивает Маргариту подальше — и оказывается прямо перед королем.

— Кто это крадется — неужто миледи Латимер? От кого вы таитесь, миледи?

Ее обдает волна смрадного дыхания. Рука сама тянется к помандеру^[17] на поясе, однако Екатерина сдерживает себя.

— Не таюсь, ваше величество, всего лишь ошеломлена.

Она не отрывает взгляда от его груди, обтянутой туго зашнурованным черно-белым дублетом с жемчужной вышивкой. Плоть короля выпирает между шнуров, и кажется, что, если снять с него дублет, тело совершенно утратит форму.

— Примите наши соболезнования в связи с кончиной вашего супруга, — говорит король, протягивая ей руку для поцелуя.

Екатерина прикасается губами к кольцу, утопающему в толстой плоти.

— Ваше величество так добры!

Бросив взгляд на оплывшее круглое лицо короля с маленькими темными глазками, она гадает, куда же делся тот красивый мужчина, которого она видела в юности.

— Говорят, вы хорошо за ним ухаживали. Вы славитесь своим даром сиделки, а пожилой мужчина всегда нуждается в уходе. — И прежде чем Екатерина успевает ответить, король наклоняется к ее уху, обдавая ароматом серой амбры. — Хорошо, что вы вернулись ко двору. Вы привлекательны даже во вдовьем наряде!

Екатерина отчаянно краснеет и бормочет неловкие благодарности, тщетно пытаясь подобрать достойный ответ.

— А кто же это? — интересуется король, махнув рукой в сторону Маргариты, которая приседает в глубоком реверансе.

Екатерина с облегчением выдыхает.

— Это моя падчерица, Маргарита Невилл.

— Встаньте, девица, мы хотим вас как следует рассмотреть.

Маргарита поднимается. Руки у нее дрожат.

— Повернитесь, — требует король, осматривая ее, словно кобылу на аукционе, а потом неожиданно выкрикивает: — Бу!

Маргарита в ужасе отскакивает.

— Трепетное существо! — смеется король.

— Она не привыкла к обществу, ваше величество, — поясняет Екатерина.

— Нужен укротитель, — замечает король и обращается к Маргарите: — Ну как, нравится вам здесь кто-нибудь?

Мимо проходит Сеймур, и Маргарита невольно бросает взгляд в его сторону.

— А! Значит, вы имеете виды на Сеймура! — восклицает король. — Красивый малый, верно?

— Н-нет… — заикается Маргарита.

Екатерина больно пинает ее в лодыжку.

— Думаю, Маргарита имеет в виду, что Сеймуру не сравниться с вашим величеством, — поясняет она сладким голоском, сама поражаясь тому, как может так лгать.

— Однако его называют самым красивым мужчиной при дворе! — возражает король.

— Хм-м… — задумчиво тянет Екатерина, склонив голову набок. — Это вопрос вкуса. Некоторые предпочитают более зрелых кавалеров.

Король громко хохочет, а отсмеявшись, заявляет:

— Пожалуй, мы устроим брак между Маргаритой Невилл и Томасом Сеймуром. Женим моего шурина на вашей падчерице. Отличная пара!

Подхватив дам под руки, король ведет их к карточному столу. Екатерина не может найти подходящего предлога для отказа. Слуга пододвигает к столу два стула, король грузно опускается на один и указывает Екатерине на второй. Откуда ни возьмись на столе появляется шахматная доска, и король приказывает Сеймуру расставить фигуры. Пока тот рядом, Екатерина не решается на него взглянуть, боясь, что будоражащие ее чувства отразятся на лице. Она ощущает взгляд леди Лайл и почти слышит ее мысли о том, как бы получше пристроить дочь, чтобы поймать самую крупную рыбу в стране. По поводу Екатерины леди Лайл явно не переживает: за тридцать, дважды вдова — где ей соперничать с юной цветущей Анной! Если король хочет сына, он выберет девицу Бассет или ей подобную. А сына он хочет, это всем известно.

Екатерина делает ход.

— Гамбит королевы^[18] принят, — говорит король, катая в пальцах ее белую пешку. — Планируете разгромить меня в центре доски?

Его маленькие глазки поблескивают, дыхание вырывается из груди со свистом, как будто воздуху не хватает места.

Игра развивается быстро. Соперники молчат. Король хватает с тарелки сладости, заталкивает в рот и вытирает губы рукой, потом с удовлетворенным «ага!» перекрывает Екатерине ход ладьей, наклоняется и говорит:

— Муж нужен не только вашей падчерице, но и вам.

Она задумчиво водит гладким белым конем по нижней губе.

— Когда-нибудь, возможно, я и выйду вновь замуж.

— Я могу сделать вас королевой! — заявляет король, брызжа слюной.

— Вы дразните меня, ваше величество.

— Может быть, да, а может быть, и нет.

Ему нужен сын. Все знают, что ему нужен сын. Анна Бассет может нарожать ему целый полк детей. Или девица Тальбот, Перси, Говард… Впрочем, нет — двух королев из рода Говард он отправил на плаху и третью не возьмет. Ему нужен сын, а Екатерина, даром что дважды была замужем, не родила никого, не считая мертвого младенца, существование которого хранится в тайне. Словно пушечный удар, ее оглушает мысль: вот бы родить ребенка от Сеймура, прекрасного Сеймура, цветущего мужчины! Такому грех не оставить потомства. Екатерина корит себя за это нелепое желание, однако не может его полностью заглушить. Усилием воли она заставляет себя не смотреть на Сеймура, сосредоточиться на игре и на ублажении короля.

* * *

Екатерина выигрывает. Когда она восклицает: «Шах и мат!» — немногочисленные зрители, наблюдавшие за поединком, отступают в ожидании взрыва королевской ярости.

— Вот почему вы приятны нашему сердцу, Екатерина Парр! — смеется король, и придворные облегченно выдыхают. — Вы не пытаетесь нам угодить, проиграв, в то время как остальные воображают, будто нам доставляет удовольствие вечно выигрывать. А вы искренни.

Он берет Екатерину за руку, притягивает к себе и гладит своими восковыми пальцами по щеке. Придворные внимательно наблюдают, и губы Уильяма расплываются в довольной ухмылке, когда король, прикрыв влажный рот рукой, шепчет Екатерине на ухо:

— Навестите нас позже. Без сопровождения.

Екатерина лихорадочно подбирает слова.

— Ваше величество оказывает мне большую честь своим приглашением, однако мой супруг скончался совсем недавно, и я…

Король прикладывает палец к ее губам.

— Не объясняйтесь! Ваша верность достойна всяческих похвал. Мы восхищены! Вам требуется время, чтобы оплакать супруга, и оно у вас будет.

Подозвав слугу, он тяжело встает со стула и хромает к двери. Сопровождающие устремляются следом. Слуга запинается о ногу короля, и тот, стремительно взмахнув рукой, словно жаба языком, дает провинившемуся звонкую пощечину. Все замирают.

— Вон отсюда, идиот! Хочешь, чтобы тебе отрубили ногу? — рычит король.

Перепуганный слуга поспешно отступает, другой занимает его место, и процессия как ни в чем не бывало продолжает путь.

Разыскивая сестру, Екатерина чувствует, как изменилось настроение в комнате. Все смотрят на нее, расступаются, сыплют комплиментами, и только Анна Бассет с матерью бросают косые взгляды. Екатерина устремляется к сестре, как к единственному островку искренности в океане лицемерия.

— Анна, мне необходимо как можно скорее уехать отсюда!

— Леди Мария ушла к себе, никто не будет возражать, если ты уедешь. К тому же тебе сейчас все сойдет с рук. — И Анна игриво подталкивает ее локтем.

— Анна, это не шутки! Такие милости дорого стоят.

— Ты права, — соглашается Анна, сразу же посерьезнев. Обе думают о несчастных королевах.

— Он просто заигрывал со мной. Ведь все-таки король… Имеет право… Все это несерьезно… — бросает Екатерина одну за другой обрывки фраз. — Однако мне лучше какое-то время держаться подальше от двора.

Анна кивает.

— Я провожу тебя.

* * *

На дворе стоят сумерки. Мелкие снежинки поблескивают в свете факелов. Подморозило, и слуги осторожно ступают по скользкой брусчатке. Прибывает большая группа всадников — судя по суете пажей и распорядителей, важные персоны. Екатерина замечает среди них знакомое лицо с тонкими губами и глазами навыкате. Это Анна Стэнхоуп, язвительная самодовольная особа, с которой Екатерина когда-то вместе училась при дворе. Стэнхоуп проплывает мимо, толкнув сестру Екатерины плечом, словно не заметила их обеих.

— Кое-что неизменно! — фыркает Екатерина.

— Она стала совершенно невыносима с тех пор, как вышла замуж за Эдуарда Сеймура и стала графиней Хартфорд, — вздыхает Анна. — Ведет себя как королева!

— Она действительно потомок Эдуарда III, — пожимает плечами Екатерина.

— Как будто об этом можно забыть! — со стоном откликается Анна. — Нет, она не допустит!

Екатерина и Маргарита укутываются в меховые накидки, поданные пажом, и прощаются с Анной. Екатерина с грустью провожает ее взглядом. Дружеского участия сестры будет недоставать — мрачная тишина Чартерхауса не прельщает, хотя и тянет оказаться вдали от двора.

Присев на скамью в нише, они дожидаются, пока приведут лошадей. Маргарита выглядит смертельно усталой. Екатерина закрывает глаза и откидывает голову на холодную каменную стену, думая о том, как тяжело, должно быть, далась Маргарите долгая агония отца.

— Миледи Латимер!

Она открывает глаза и видит Сеймура. Сердце екает.

— Маргарита, не могли бы вы извиниться за меня перед вашим дядюшкой? — просит Сеймур с уверенной улыбкой человека, который всегда получает желаемое. — Он дожидается меня в Большом зале, а мне нужно кое о чем переговорить с леди Латимер до ее отъезда.

— Переговорить? — спрашивает Екатерина, когда Маргарита скрывается в замке. — Если вы хотите просить руки Маргариты…

— Вовсе нет! — перебивает Сеймур. — Хотя она, конечно, славная девушка, да еще и потомок Плантагенетов… — поспешно добавляет он смутившись.

— Вот как!

Екатерина удивлена его смущением и сама испытывает неловкость. Он стоит слишком близко — ближе, чем допускают правила приличия, — и она чувствует его мужской, мускусный запах. Черты лица Сеймура поразительно гармоничны: резко очерченная челюсть, высокие скулы, открытый лоб. Под взглядом неестественно синих глаз в животе у Екатерины растекается тепло. Она бы с радостью сбежала, однако хорошие манеры и сила его взгляда удерживают ее на месте.

— Нет, дело в другом, — говорит он и протягивает ей раскрытую ладонь. — Ведь это ваше?

На ладони у Сеймура жемчужина.

— Не думаю…

Прикоснувшись к ожерелью, на котором висит распятие матери, Екатерина нащупывает зияющую пустоту на месте одной из жемчужин. Как она оказалась у Сеймура? В этом чудится какой-то фокус, вроде того, что проделал Уильям Соммерс, вытащив монетку у Маргариты из-за уха.

— Как она к вам попала? — спрашивает Екатерина, плохо скрывая досаду, и сердится на то, что так плохо владеет собой. Она смотрит на жемчужину с негодованием, как будто Сеймур специально вырвал ее из ожерелья, и собственное дыхание в тишине кажется Екатерине неестественно громким.

— Я заметил, как она выпала и пытался привлечь ваше внимание в галерее, а потом в покоях леди Марии, но король…

Он умолкает.

— Король, — повторяет Екатерина. Она уже почти забыла об авансах короля.

— Я так рад, что успел вас застать! — говорит Сеймур с широкой открытой улыбкой. В уголках его глаз собираются морщинки, и взгляд уже не пугает — наоборот, располагает к себе и чарует.

Екатерина не отвечает на улыбку и не берет жемчужину с его ладони. Ей все еще видится в этом какой-то подвох.

Сев на каменную скамью рядом с ней, Сеймур просит:

— Возьмите.

Екатерина не двигается.

— А еще лучше отдайте мне ожерелье, и мой ювелир его починит.

Она внимательно смотрит на Сеймура, силясь отыскать в нем недостатки. Однако все безупречно — кружева сорочки, аккуратно подстриженная борода, надетый наискось берет с вычурным пером. Алый атлас, проглядывающий в разрезах дублета, напоминает окровавленные губы.

Хочется протянуть руку, взъерошить Сеймура, чтобы он утратил свою идеальность. Но вот на его покрытых бархатом плечах оседают снежинки, кончик носа краснеет, и Екатерина, улыбнувшись, неожиданно для себя поворачивается спиной и откидывает капюшон, чтобы обнажить шею. Она не собиралась этого делать, но открытая улыбка и покрасневший нос Сеймура почему-то заставляют думать, что она ошиблась в суждении и он не так уж плох.

Сеймур вкладывает жемчужину ей в ладонь и расстегивает ожерелье, дотрагиваясь до кожи теплыми пальцами, а потом прикасается губами к ожерелью и убирает его за пазуху. По телу Екатерины прокатывается волна тепла, будто бы он поцеловал ее в шею.

— Поручаю ожерелье вашим заботам. Оно принадлежало моей матушке и потому очень мне дорого, — говорит она ровным голосом, с трудом взяв себя в руки.

— Доверьтесь мне, миледи! — отвечает Сеймур и, немного помолчав, добавляет: — Я искренне сочувствую вам в связи с кончиной супруга. Уильям говорит, он очень страдал.

Екатерине не нравится, что брат обсуждает с ним ее и покойного мужа. Чего, хотелось бы знать, он еще наговорил?

— Мой супруг действительно страдал, — сдержанно отвечает она.

— Должно быть, вы страдали вместе с ним.

— Верно. Это было невыносимо.

На лице Сеймура написано искреннее сочувствие. Из-под берета выбился завиток волос, и Екатерина с трудом преодолевает желание его поправить.

— Ему повезло, что за ним ухаживала такая сиделка, как вы.

— Повезло?! В чем же его везение — в мучительных страданиях? — восклицает Екатерина, не в силах сдержаться.

Сеймур выглядит искренне смущенным.

— Я не хотел…

— Я понимаю, что вы сказали это не нарочно, — перебивает Екатерина, заметив на крыльце Маргариту. — Нам пора.

Она встает со скамьи. Рейф уже ждет с лошадьми, и Маргарита идет прямо к нему — должно быть, избегает Сеймура после разговоров о замужестве.

— А жемчужина? — напоминает Сеймур.

В растерянности Екатерина раскрывает ладонь, совершенно не помня, как приняла от него жемчужину. Опять какой-то фокус!

— Ах да…

— Вы знаете, как делается жемчуг? — спрашивает Сеймур.

— Конечно, знаю! — резко отвечает Екатерина, досадуя на то, что поддалась банальному очарованию этого мужчины. Представляется, как фрейлины, хихикая, слушают его рассказ о рождении жемчужины, в котором каждое слово — завуалированный намек на то, что нет большего счастья для женщины, чем раскрыть свою собственную раковину перед мужчиной.

— Вы — всего лишь песчинка в моей устрице, — с пренебрежением добавляет Екатерина и отворачивается.

Но Сеймура таким не смутишь. Он прикасается к ее руке влажными губами и говорит:

— Возможно, со временем я стану жемчужиной.

А потом разворачивается и взбегает на крыльцо, перепрыгивая через ступеньки.

Екатерина вытирает руку о платье и фыркает, выпуская облачко пара (а хотелось бы дыма). Надо было ясно дать ему понять, что даже за тысячу золотых она не согласится быть веселой вдовушкой для утех!

Внезапно ее охватывает чувство одиночества. Она отчаянно скучает по мужу и чувствует себя совсем беззащитной.

Раздаются звон посуды и громкий смех. Один из молоденьких пажей уронил полное блюдо пирожных; люди, проходя, втаптывают их в пол и дразнят парнишку, покрасневшего до корней волос. Екатерина уже делает шаг к крыльцу, чтобы выручить пажа, как вдруг Сеймур в своих дорогих шелках опускается на колени и принимается подбирать пирожные. Насмешки тут же стихают — ведь он шурин короля, и с ним шутки плохи. То, что Сеймур пачкает свои белые чулки, чтобы помочь безвестному пажу, для придворных сродни светопреставлению. А он хлопает парнишку по спине, и тот улыбается. Некоторое время они весело болтают, потом Сеймур помогает пажу подняться и говорит:

— Не переживай, я поговорю с поваром.

* * *

Отъезжая от замка, Екатерина рассеянно прикладывает руку к груди, где обычно висит матушкино распятие, и дивится сама себе. Разве можно вот так запросто отдать дорогой сердцу предмет едва знакомому человеку? Конечно, он друг Уильяма, это достаточное свидетельство его честности, да и с пажом он повел себя очень благородно… Наверное, после истории с Мергатройдом Екатерина просто разуверилась в мужском роде.

— Матушка, посмотрите, что дал мне дядя Уильям.

Маргарита вытаскивает из-под плаща книгу и протягивает Екатерине. Подступает раздражение: наверняка Уильям подсунул племяннице что-нибудь из запрещенных книг — Цвингли или Кальвина — и пытается втянуть ее в игру, опасность которой та еще не в силах понять. Вопросы веры дают пищу для жестоких интриг при дворе.

Однако это всего лишь «Смерть Артура»^[19].

— Очень мило.

Подосадовав на собственную подозрительность, Екатерина возвращает Маргарите книгу и пускает Пьютера рысью, с удовольствием чувствуя, как напрягается его сильное тело. Скорее бы попасть домой, в Чартерхаус! Пусть там невесело, зато безопасно.

— Представляю, как обрадуется Дот! — говорит Маргарита. После событий в Снейпе они с Дот стали близки, как сестры, и Екатерина этому рада. — Она любит, когда я читаю ей вслух романы.

Примечания

3

Мария Тюдор (1516–1558 гг.) — старшая дочь Генриха VIII, впоследствии королева Англии Мария I Кровавая. После расторжения брака Генриха с ее матерью была признана незаконнорожденной.

4

Екатерина Арагонская (1485–1536 гг.) — первая жена Генриха VIII. Брак с ней был расторгнут на том основании, что ранее она была женой Артура, покойного старшего брата Генриха, а жениться на жене брата запрещает Библия.

5

«Лиса и гуси» — похожая на шашки настольная игра, которая была популярна в средневековой Европе.

6

Сумптуарные законы — законы, направленные на ограничение роскоши. Во время правления Генриха VIII было принято четыре таких закона, в соответствии с которыми одежда из определенных материалов, включая меха и шелк, была разрешена только мужчинам определенного статуса. На женщин законы не распространялись.

7

Принц Эдуард (1537–1553 гг.) — единственный законный сын Генриха VIII, будущий король Эдуард VI.

8

Граф Хартфорд, Эдуард Сеймур (ок. 1506–1552 гг.) — старший брат Джейн и Томаса Сеймуров, дядя принца Эдуарда, одна из влиятельнейших фигур при дворе Генриха VIII.

9

Джейн Сеймур (1508–1537 гг.) — третья жена Генриха VIII, мать его единственного законного сына. Умерла от родильной горячки. Томас Сеймур и Эдуард Сеймур, граф Хартфорд, — ее родные братья.

10

Елизавета Тюдор (1533–1603 гг.) — дочь Генриха VIII от второй жены, Анны Болейн. После того как мать казнили за измену, была признана незаконнорожденной. Впоследствии стала королевой Елизаветой I.

11

Томас Ризли (1505–1550 гг.) — приближенный Генриха VIII, в описываемое время занимал пост лорда-канцлера и лорда-хранителя Малой печати.

12

Благодатное паломничество (1536–1537 гг.) — восстание на севере Англии против религиозных реформ, начавшихся после отделения от Римской католической церкви. Главной причиной недовольства восставших был повсеместный роспуск монастырей.

13

Екатерина Говард (1525–1542 гг.) — пятая жена Генриха VIII. После неполных двух лет брака была казнена за супружескую измену.

14

Томас Калпепер (1514–1541 гг.) — паж Генриха VIII, состоявший в любовной связи с его пятой женой, Екатериной Говард. Был казнен за измену, как и сама королева.

15

Анна Болейн (ок. 1504–1536 гг.) — вторая жена Генриха VIII. После трех лет брака была казнена по обвинению в супружеской измене.

16

Томас Кромвель (ок. 1485–1540 гг.) — идеолог Реформации, бывший лорд-хранитель Малой печати (1536–1540 гг.), государственный секретарь и главный министр (1534–1540 гг.). Попал в немилость Генриха VIII и был казнен.

17

Помандер — ювелирный аксессуар шарообразной формы, наполненный ароматическими веществами. Крепился на цепочке или четках к поясу.

18

Шахматный дебют. Один из самых острых и сложных дебютов. Относится к открытым началам.

19

«Смерть Артура» — сборник романов о короле Артуре и рыцарях круглого стола, составленный Томасом Мэллори.