Правила магии

Элис Хоффман, 2017

С самого начала Сюзанне было понятно, что трое ее детей обладают незаурядными способностями. Чтобы их защитить, ей не оставалось ничего иного, как установить строгие правила. Никаких прогулок при лунном свете, спиритических досок, свечей, красных туфель, черной одежды, поползновений ходить босиком, амулетов, книг о магии, кошек в доме, воронов и ворон. И самое главное правило – никогда, никогда, никогда не влюбляться. Ведь любовь – это проклятье для семьи Оуэнс, чтобы не было жертв, без нее лучше обойтись. Но как бы далеко ты ни убежал, твоя судьба все равно тебя настигнет.

Алхимия

Лучшее время в Манхэттене — ранний вечер в Центральном парке, когда неспешные сумерки разливаются по Большой лужайке. Синее небо темнеет, бледный свет заходящего солнца сочится сквозь ветви робиний и вишневых деревьев. В октябре трава на лужайках делается золотой; листья дикого винограда наливаются багрянцем. Но в парке в последнее время стало небезопасно. Френни, Джет и Винсент гуляли там самостоятельно с пяти лет, и никто над ними не надзирал; но теперь все изменилось. Родители боятся отпускать детей в парк одних — особенно с наступлением темноты. Там рассадник преступности, сплошь грабежи и насилие; там ошиваются странные личности, у которых нет своего жилья, и они спят на зеленых скамейках или прямо на земле под шелестящими ивами.

И все же для Френни Центральный парк так и остался необъятной, чудесной вселенной, огромной научной лабораторией буквально в квартале от дома. Там возле Пруда азалий были потайные места, где весной тысячи гусениц плели себе коконы, а потом — в одночасье — рощи робиний оживали трепещущими облаками из только что вылупившихся бабочек-траурниц. Осенью небо над парком полнилось стаями перелетных птиц, спускавшихся здесь передохнуть одну ночь на пути в Мексику или Южную Америку. Но больше всего Френни нравились Дебри, самая дикая, самая уединенная часть Центрального парка. На этом заросшем лесном участке были ручьи и болота, здесь обитали лесные мыши и совы. В толщах крон шебуршились птицы, и все они подлетали к Френни, когда она проходила мимо. В один день можно было увидеть около тридцати разных видов пернатых. Гагары, бакланы, цапли, голубые сойки, пустельги, ястребы, лебеди, утки, шесть разновидностей дятлов, козодои, дымчатые иглохвосты, колибри и сотни других перелетных гостей и постоянных обитателей парка. Однажды Френни встретила большую голубую цаплю почти с нее ростом. Цапля не испугалась и подошла прямо к ней. Френни, чье сердце бешено колотилось в груди, застыла на месте, стараясь не шевелиться — вообще не дышать. Цапля прижалась головой к ее щеке. Потом, когда цапля взлетела, Френни расплакалась. Ее, гордившуюся своей сдержанностью и внешней невозмутимостью, всегда завораживала красота полета.

Неподалеку от входа в Дебри, в уединенной лощине, о существовании которой большинство посетителей парка даже не подозревало, росло Древо алхимии. Огромный древний дуб, чьи узловатые, причудливо переплетенные корни как бы стремились выбраться из-под земли. Говорили, что этому дереву больше пяти сотен лет и оно росло здесь задолго до того, как бригады рабочих превратили заболоченную пустошь в окультуренный парк, придуманный Фредериком Лоу Олмстедом в 1858 году, чтобы привнести в город частичку живой природы. Именно здесь, рядом с Древом алхимии, одной прохладной осенней ночью сестры Оуэнс отважились испытать свои врожденные способности. Дело было в Самайн^[3], в последнюю ночь октября, канун Дня всех святых, когда завершается одно время года и начинается другое.

Родители ушли на костюмированную вечеринку, нарядившись Зигмундом Фрейдом и Мэрилин Монро. Это была ночь веселья и праздника, и стайки ряженых детишек носились по улицам города. Две из каждых трех девочек были ведьмами в черных остроконечных шляпах и шуршащих накидках. На Хэллоуин в Нью-Йорке всегда пахло ирисками и кострами. Джет с Френни пошли встречать Винсента после гитарных занятий и срезали путь через парк. Они вышли пораньше, и у них было время посидеть на сырой траве. В начале лета они размышляли: если они не такие, как все, тогда кто же они? Теперь им не терпелось узнать, на что они способны. Они еще никогда не пытались объединить свои силы, в чем бы те ни заключались.

— Только разочек, — сказала Джет. — Давай посмотрим, что будет. Попробуем что-то простое. Загадаем желания. Каждая по одному. И проверим, сможем ли мы заставить их сбыться.

Френни нахмурилась. В последний раз, когда Джет говорила «только разочек», двух мальчишек убило молнией. Френни что-то почувствовала; у сестры явно были свои причины. Какое-то тайное заветное желание. И сейчас, в ночь Самайна, самое подходящее время его загадать.

— Мы можем выяснить, что от нас скрывала мама, — сказала Джет. — Понять, что мы умеем.

Нарочно или случайно, но Джет нашла единственный довод, способный убедить Френни, которая ни за что бы не упустила возможность доказать мамину неправоту. Сестры взялись за руки, и воздух как будто сгустился, налившись тяжестью. Френни повторила заклинание, которое подслушала, когда к тете Изабель приходила клиентка и просила исполнить ее желание.

Мы просим однажды и лишь об одном. И не попросим о чем-то другом.

Над землей заклубился туман, птичье пение разом стихло. Вот оно. Что-то происходило. Сестры переглянулись и решили идти до конца.

— Только одно желание, — прошептала Френни. — И ничего грандиозного. Никакого богатства и счастья для всех и мира во всем мире. Не надо переоценивать свои силы. Мы не знаем, как оно все отзовется.

Джет кивнула и закрыла глаза. Застыв в трансе магии и мечты, она загадала желание сразу, не задумываясь ни на миг. Ее лицо раскраснелось, а дыхание почти замерло. Что касается Френни, ее желание родилось из снов, снившихся ей с самого раннего детства. Быть среди птиц. Птицы лучше людей. Они такие красивые и свободные, они взмывают в небесную синь, стремясь прочь от земли. Возможно, поэтому птиц всегда тянет к ней. В каком-то смысле она говорит на их языке.

Через пару минут, когда стало ясно, что вряд ли что-нибудь произойдет, хотя воздух по-прежнему оставался густым и тяжелым и у Френни начали слипаться глаза, Джет дернула ее за руку.

— Смотри.

На нижней ветке старого дуба сидел огромный черный ворон.

— Это было твое желание? — удивленно прошептала Джет.

— В общем, да, — прошептала Френни в ответ.

— Ты могла загадать что угодно и загадала птицу?

— Да, наверное.

— Он явно тебя изучает.

Френни поднялась на ноги, сделала глубокий вдох и вскинула руки над головой. В ту же секунду поднялся студеный ветер. Ворон сорвался с ветки и подлетел к ней. Так же, как к ней подлетел воробей в доме тети Изабель, так же, как к ней подошла голубая цапля, так же, как птицы в парке слетались к ней, побросав свои гнезда в кронах деревьев. Но в этот раз Френни была не готова к тяжести, давящей ей на руку, и к внимательному взгляду ворона, смотревшего на нее так, словно они давно знают друг друга. Она могла бы поклясться, что слышит голос, звучащий в биении сердца в пернатой груди. Я никогда не покину тебя, если ты не прогонишь меня сама.

Френни упала без чувств на траву.

Винсент стал регулярно бывать в Нижнем Манхэттене, чаще всего — в баре на Кристофер-стрит, где продавали спиртное несовершеннолетним. Грязное, сомнительное заведение под названием «Балагур», любимое место депрессивных нью-йоркских студентов, напивавшихся там до беспамятства, пока не придет время возвращаться в общагу. Приехав домой после летних каникул, Винсент только и делал, что бежал от себя, и спиртное помогало ему забыться. В баре, в некоторых кабинках, ощущался след магии: там, где когда-то давно вызревали великие планы. Это было хорошее место, чтобы взять кружечку эля и просто исчезнуть.

Временами он мельком ловил свое отражение в зеркальной стене над барной стойкой и тут же отводил взгляд. Он еще не был готов увидеть себя настоящего. В «Маге» нашлось заклинание на забвение, и Винсент наложил его на себя. Но, видимо, произнес не совсем правильно, потому что, проходя по парку в ту ночь, он почувствовал зов своей истинной сущности. Сердце бешено колотилось в груди, кровь стучала в висках. Винсент задумался, каково было бы жить другой жизнью, в которой не надо прятаться в барах и бродить в темноте.

И вот теперь, проходя через Дебри, он увидел Френни, распростертую на траве. Френни, белую как полотно. Она уже пришла в себя, но пока не решалась подняться на ноги. У нее до сих пор кружилась голова.

— Все хорошо, — упрямо проговорила она, когда Винсент бросился к ней. — Со мной все хорошо.

Ее ошеломила настойчивость ворона, неукротимая сила его намерений. Он ясно дал ей понять: он — ее птица, и так будет всегда. Ее, бессердечную девчонку, сделанную из шипов и колючек, полюбил ворон, и, если по правде, знакомство с таким удивительным существом приводило ее в восторг. Может быть, это ее фамильяр? Верный товарищ и спутник, который знает ее лучше, чем кто бы то ни было из людей?

Откуда-то сверху послышалось резкое карканье. Винсент заметил, что ворон будто бы охраняет его сестру.

— Похоже, ты завела себе питомца.

— У меня никогда не будет питомца, — сказала Френни. — Животные должны жить на воле.

— Чем вы тут занимались? — спросил Винсент. Он чувствовал, что пропустил что-то важное. Воздух по-прежнему был густым, неестественно влажным и чуть сладковатым.

— Ничем, — в один голос ответили Френни и Джет.

— Охотно верю, — ухмыльнулся Винсент. Это единодушное отрицание выдало их с головой.

— Мы хотели проверить, что будет, если мы объединим силы, — сказала Френни.

— И что вы наколдовали? — спросил Винсент. — Птицу? Надо было дождаться меня. Я бы придумал кое-что поинтереснее. Миллион долларов. Частный самолет.

— Мы хотели по-скромному, — сказала Френни.

Они пошли вверх по Кедровому холму за музеем Метрополитен. Здесь все заросло ваточником, хотя с другой стороны от здания музея проходила Пятая авеню. Летом, если лечь в траву и лежать неподвижно, на холме можно было увидеть колибри.

— Все равно получилось немного не то, — признала Френни. — Я загадала полет.

— Надо правильно формулировать желания, — заметил Винсент. — В «Маге» сказано, что для успеха важна конкретика.

Они вышли на Пятую авеню, и Джет резко остановилась. Хотя было темно, она увидела, что у нее все получилось. Ее желание сбылось. Она знала, как правильно формулировать, и загадала очень конкретно: Хочу увидеть свою настоящую любовь. Это было простое желание, которое невозможно неправильно истолковать, и вот он, Леви Уиллард, сидит на ступеньках у главного входа в музей. Такой красивый, что его совершенно не портят ни заношенный черный костюм, ни дурацкий черный галстук, ни старые черные ботинки.

— Джет, — встревожилась Френни, — что с тобой?

У Джет на мгновение сбилось дыхание.

— Это он, — прошептала она. — Мое желание.

Теперь и Френни увидела парня, сидевшего на ступеньках. Когда он поднялся и помахал им рукой, она прищурилась, пристально глядя на Джет.

— Твое желание? Он? А как же проклятие?

— Да черт с ним, с проклятием.

— Может, лучше не надо? — сказала Френни, вспомнив все похороны, на которые украдкой ходила Джет.

Джет вцепилась в руку сестры.

— Прикрой меня, Френни.

Френни взглянула на парня на ступеньках музея и поджала губы.

— Как ты это себе представляешь? — спросила она. — Пробираться в дом ночью? Объясняться с мамой, если она тебя засечет? И мы же решили, что это все не для нас. Мы дали клятву.

— Френни, пожалуйста. Я знаю, что у меня все получится. Изабель предлагала тот чай и мне тоже, — сказала Джет. — Ты думала, только тебе одной?

Удивленная, Френни спросила:

— Смелость или осторожность?

Джет улыбнулась своей прелестной улыбкой.

— И ты еще спрашиваешь! Кто же не выберет смелость?

— Иди, — сказала Френни. — Пока я не передумала.

Винсент стоял, держа руки в карманах и озадаченно глядя вслед Джет.

— Я чего-то не знаю? — спросил он у Френни.

— У Джет свои тайны.

— Серьезно? У нашей Джет? Она разве не выбрала осторожность?

— Видимо, нет, — сказала Френни.

— Это точно она, наша Джет, которая никогда в жизни не нарушила ни единого правила?

Они оба задумались. Джет оказалась для них загадкой.

— Кстати, а кто он такой? — спросил Винсент.

— Ее парень, как я понимаю.

— Да?! Он похож на сотрудника похоронной конторы.

— Да, это он, — сказала Френни. — Это он.

Утром стало понятно, что у них будут крупные неприятности. Френни и Винсент проснулись рано. Их разбудили родители и велели немедленно идти в кухню. В кухне все было мрачно. Мама с папой сидели за столом и угрюмо пили кофе. Было ясно, что спать они не ложились. Они даже не переоделись после вечеринки, так и остались в костюмах. Зигмунд и Мэрилин. Мама курила тонкую сигарету, хотя бросила курить месяца три назад.

— Мы ничего не делали, — быстро проговорил Винсент.

— Вы знаете, где ваша сестра? — спросил папа, бледный от ярости.

Винсент с Френни встревоженно переглянулись. Джет не вернулась домой?

— И как это понимать? — спросила мама, указав на масленку.

Масло растаяло и расплылось желтой лужицей. Верный признак того, что кто-то из домочадцев влюблен.

— На меня не смотрите, — сказал Винсент. — Я здесь ни при чем.

— Все равно это бред, — добавила Френни.

— Ты так думаешь? — нахмурилась Сюзанна.

— Мы слишком многое вам позволяли, вот вы и распустились, — сказал отец. — Зря мы вам разрешили ехать в Массачусетс. Да, очень зря. — Он повернулся к Сюзанне. — Я тебе говорил, что все дело в наследственности, и опять оказался прав.

— Может быть, надо позвонить в полицию? — Френни подумала о парне в черном костюме. Она даже не знала, как его зовут и куда они с Джет собирались пойти.

— Только полиции нам не хватало, — сказала Сюзанна. — Нет. Обойдемся своими силами. Ваш отец знает, как справляться с различными отклонениями.

Потрясенный родительским отношением, Винсент принялся торопливо надевать ботинки, чтобы бежать на поиски сестры.

— Джет пропала, и это все, что ты можешь сказать? Что мы ненормальные?

— Я этого не говорила! — возразила мама.

— Именно так ты и сказала, — хмуро заметила Френни и побежала за теплой кофтой, чтобы присоединиться к Винсенту в поисках. Конечно, она винила себя. Ей не стоило соглашаться прикрывать Джет. Но она согласилась и даже напихала подушек под одеяло на кровати сестры — как будто та дома и спит, — чтобы мама ничего не заподозрила, если ей вдруг придет в голову заглянуть к ним в комнату.

— Никуда не ходите! — крикнул из кухни доктор Берк-Оуэнс. — Одной мы уже недосчитались.

Не послушав отца, Винсент с Френни направились к входной двери. Но дверь распахнулась сама собой, и на пороге стояла Джет, растрепанная, запыхавшаяся, с туфлями в руках.

— Ты жива, — сказал Винсент. — Это радует.

— Я не знала, что «прикрой меня» означает «меня не будет всю ночь», — прошипела Френни сквозь зубы. Теперь, когда Джет нашлась, Френни могла позволить себе разозлиться.

— Мы потеряли счет времени, — принялась объяснять Джет. — Мы были повсюду. В некоторых местах я сама не бывала ни разу, хотя живу здесь всю жизнь. Эмпайр-стейт-билдинг. Паром вокруг Манхэттена. Потом мы гуляли по набережной вдоль Гудзона и зашли поужинать в ресторанчик на Сорок третьей улице. Он никогда в жизни не ел копченого лосося! В следующий раз он хочет попробовать китайскую кухню.

— Ты не заметила, как взошло солнце? — спросила Френни, вдруг перестав злиться.

— Не заметила, честное слово. Мы забыли вообще обо всем.

Винсент с Френни переглянулись. Кажется, их сестра не на шутку влюбилась.

— Мы даже не знаем, кто он, — сказала Френни. — Вдруг он маньяк и убийца?!

— Он не убийца! Его папа — священник, а он сам собирается поступать в Йельский университет. Мы познакомились летом, когда гостили у тети Изабель. Вчера он был в Нью-Йорке, на собрании молодежного клуба в Колледже Куинс. Он сказал, что внезапно подумал обо мне прямо посреди собрания и бросил все, сел в метро и приехал сюда. Как будто что-то его позвало.

— Хороший парень, — сухо проговорил Винсент.

— Да, он очень хороший! — горячо закивала Джет, раскрасневшись от волнения. — Он хочет делать добро, хочет помогать людям и менять мир к лучшему, и мне кажется, это достойная цель!

Мама вышла в прихожую, бледная как полотно. Она успела услышать достаточно, чтобы удариться в панику.

— С кем ты гуляла?

— Мама, прости! Я думала, что приду раньше.

— Ты была с мальчиком! Как его зовут?

Джет знала, что надо соврать, но врать она не умела. Она побледнела и прошептала:

— Леви Уиллард.

Сюзанна влепила ей пощечину с такой силой, что Джет ударилась головой о стену. Френни с Винсентом потрясенно уставились на маму. Она никогда не била своих детей. Она не была сторонницей таких методов воспитания.

— Мама! — воскликнула Френни.

— Ваш папа в кухне, и лучше ему ничего не знать. И чтобы я больше не слышала об этом парне. Я запрещаю тебе с ним встречаться, Джет. Ты меня поняла?

Джет молча кивнула. Ее глаза заблестели от слез.

— Если я вдруг узнаю, что ты меня не послушалась, я отправлю тебя в интернат. Ты даже вещи собрать не успеешь, поедешь как есть.

— А что такого? — спросил Винсент. — Она просто не уследила за временем.

— Делай как я говорю. Кстати, вы все наказаны. И уясните себе: вам нельзя никого любить, иначе вы их погубите.

— Но ведь ты вышла замуж за папу, — озадаченно нахмурилась Джет.

— Я отказалась от любви ради нормальной жизни, — сказала Сюзанна. — И хочу, чтобы у вас было так же.

— Ты никогда не любила папу? — спросила Френни.

— А разве не видно? — вставил Винсент.

— Я люблю вашего папу. Не поймите меня неправильно. Просто я не влюблена до беспамятства, и это спасло нас обоих. Рекомендую вам сделать так же. Мы действительно не такие, как все. Это связано с нашей историей, и лучше вам о ней не знать.

— Я уже знаю, — сказала Френни. — Когда мы гостили у тети Изабель, я ходила в тамошнюю библиотеку.

— Есть вещи, которые лучше не трогать, — сказала Сюзанна, обращаясь к Френни. — Больше ты никогда не поедешь к Изабель. — Она опять повернулась к Джет. — А ты забудешь об этом мальчишке. Ты меня слышишь?

— Да. Я тебя слышу. — Джет посмотрела ей прямо в глаза. Она вроде бы подчинилась, но ее взгляд был холодным и жестким. — Я слышу, — повторила она.

Папа крикнул из кухни:

— Можно спросить, что там у вас происходит?

Они быстро переглянулись и пришли к молчаливому соглашению, что папу лучше держать в неведении.

— Ну, слава богу, — сказал он, увидев Джет, когда они все вошли в кухню. — Одна проблема решилась, другая возникла. — Он указал на окно. На подоконнике с той стороны сидел большой черный ворон и стучал клювом в стекло, требуя, чтобы его впустили.

Френни открыла окно.

— Вот ты где! — Она была рада, что он прилетел.

— Господи, Френни, тебе обязательно тащить его в дом? — спросила мама.

— Да, обязательно.

Ворон влетел в кухню и важно уселся на деревянном карнизе для штор, а когда сестры пошли к себе в комнату, устремился за ними.

Джет прилегла на кровать, уныло глядя в одну точку.

— Она никогда не любила папу.

— Она его любит, — сказала Френни, сооружая на письменном столе гнездо из свитеров. — По-своему.

Джет забралась под одеяло и укрылась с головой.

— Нет, так не пойдет. — Френни стащила с нее одеяло и прилегла рядом с ней. — Давай рассказывай.

— Мама ненавидит Леви, хотя совершенно его не знает. Мне кажется, она ненавидит и меня тоже.

— Мы не обязаны слушаться маму, — сказала Френни. — И становиться такими, как она. Она точно выбрала бы осторожность.

Джет закрыла глаза.

— Я и не собиралась слушаться.

Они еще долго лежали, обнявшись, упрямые и непокорные, убежденные, что, если бывают проклятия, значит, должны быть и средства для исцеления любых человеческих горестей.

В ноябре Эйприл Оуэнс приехала в Нью-Йорк, соврав родителям, что ее пригласили в гости к двоюродным сестрам. Она уже поступила в университет и сейчас должна была учиться на первом курсе, но вместо этого работала официанткой в кафе в Норт-Энде. Когда ее приняли в Массачусетский технологический институт, родители искренне удивились — они и не знали, что у них такая умная дочь, — но Эйприл взяла академический отпуск, желая заняться другими делами. Наступали интересные времена, назревали волнующие перемены, и жалко было бы все пропустить, погрузившись в учебу. Джон Кеннеди, сенатор от Массачусетса, победил на президентских выборах. Красивый, статный, улыбчивый, он дал людям веру в будущее. Я хочу вас уверить, что посвящу каждую частицу своего разума и души долгосрочным интересам США и делу свободы во всем мире.

Эйприл решительно позвонила в дверь нью-йоркского дома Оуэнсов. У нее в кармане лежал мешочек с лавандой, талисман на удачу.

— Смотрите, кто к нам приехал! — Сюзанна Оуэнс попыталась произнести это радостно, но побледневшее лицо все равно выдало ее истинные чувства. На самом деле при виде племянницы она впала в панику. Ей не хотелось нести ответственность за эту упрямую девушку с бунтарским характером, чье влияние могло довести до беды ее собственных детей.

Эйприл проскользнула в дом, словно Чеширский Кот, с непроницаемой улыбкой и единственным чемоданом. Она казалась совсем девчонкой, младше той Эйприл, какой была летом: без макияжа, светлые волосы заплетены в аккуратную косу. Одетая в черное, в сапогах на шнуровке высотой до колен.

— Сюрприз, сюрприз, — пробормотала Эйприл и добавила, глядя на Джет, которую считала подругой: — Хотя ты, наверное, знала, что я приеду.

Все повернулись к Джет.

— И что это значит? — спросил доктор Берк-Оуэнс, вечно искавший неврозы, требующие диагностики. — Вы с Эйприл сговорились?

— Ничего это не значит, — сказала Джет, стараясь замять разговор. Они с Эйприл переглянулись, и Джет пораженно застыла, прочитав мысли кузины. Нет, наверное, она ошиблась. Такого просто не может быть. У Эйприл в голове такой раскардаш, что ошибиться нетрудно.

— Ты читаешь меня, как открытую книгу, — сказала ей Эйприл. — Ты знаешь, почему я приехала.

— Джет? — встревоженно проговорила Сюзанна. После случая с тем мальчиком она каждый вечер проверяла комнату дочери и подслушивала на втором телефоне, если Джет кто-то звонил — вернее, пыталась подслушивать, потому что Джет сразу же клала трубку.

Теперь Джет стояла, глядя себе под ноги, и упорно молчала. Она никогда не выдавала секретов — ни своих, ни чужих, — хотя она знала, почему Эйприл приехала к ним. Если кузина хотела устроить скандал, значит, так тому и быть.

— Значит, будем молчать? — сказала Сюзанна. — Что ж, Эйприл, можешь остаться на ночь, а утром поедешь домой.

— Вы меня выгоняете? — Эйприл не верила своим ушам.

— Твои родители наверняка захотят, чтобы ты быстрее вернулась домой, — сказала Сюзанна. — Я им позвоню.

— Если кто-то и может понять, почему человек хочет сбежать из Бостона, так это вы, тетя. Насколько я знаю, мы с вами — одного поля ягоды. Мы не любим, когда нам указывают, что делать. Я слышала, вас отправляли в две школы-интерната, а потом вы сбежали в Париж и отказались от той себя, кем вы были.

Сюзанна уже не скрывала свою неприязнь к этой дерзкой девчонке.

— Милочка, ты еще очень юная, — холодно проговорила она. — Поэтому я прощаю тебе твою грубость. Можешь остаться на завтрак.

Сестры устроили Эйприл в пустующей гостевой комнате, тесной холодной коморке, куда помещались только кровать, тумбочка и крошечный, почти игрушечный комодик. Раньше, когда в доме жили другие люди, это была комната для прислуги, и спавшая здесь кухарка каждую ночь заливалась слезами. Потеки тех давниших слез виднелись на полу до сих пор.

— А где Генри? — спросила Джет.

— Родители все-таки его убили. Сказали, что он случайно наелся крысиного яда, но я им не верю.

Эйприл устало прилегла на кровать и закрыла лицо локтем. При всем ее показном равнодушии к чужому мнению ее все же задело, как к ней отнеслись в этом доме.

— Ваша мама меня ненавидит, — сказала она.

— Наша мама слишком хорошо воспитанна, чтобы ненавидеть, — сказала Френни. — Она не одобряет.

Пробравшийся в комнату ворон пронзительно каркнул.

Эйприл открыла глаза.

— У тебя есть фамильяр, — сказала она Френни. — И ваши родители его еще не убили?

— Это не фамильяр, — сказала Френни. — Просто найденыш.

— Ладно. Как скажешь. — Эйприл приподнялась на локте и выглянула в коридор. Потом повернулась к Джет. — А где ваш брат? Ушел в лютый загул?

— Он на занятии, — сказала Джет. — Берет уроки гитары. Он всерьез занялся музыкой.

— Значит, пойдет в загул позже. — Пытаясь хоть чуточку приободриться, Эйприл села на кровати и посмотрелась в зеркало. Она заплела косу и слегка тронула губы помадой. Сестры переглянулись. Если они не ошиблись, в глазах их кузины блестели слезы.

— Эйприл, мне очень жаль, — сказала Джет.

— С чего бы тебе ее жаль? — насупилась Френни. — Она приехала без приглашения.

Но вместо того, чтобы выдать в ответ язвительное замечание, Эйприл расплакалась. Правда, тут же взяла себя в руки и вытерла слезы.

— Принести воды? — спросила Френни, тронутая слезами своей противницы.

Эйприл покачала головой.

— Ваша мама вас предупреждала, чтобы вы не влюблялись? — спросила она у сестер. — Она говорила, что это сломает вам жизнь? Потому что все в семье знают, что она сбежала в Париж с каким-то французом, в которого была влюблена до безумия, но он погиб. Там был какой-то несчастный случай, и на том все и закончилось. Теперь она осторожничает как может, но мне кажется, что осторожничать бесполезно. Любовь, она как скорый поезд. Мчится на полном ходу, нравится вам или нет, и самое лучшее, что можно сделать, это расслабиться и получать удовольствие от поездки. Будешь пытаться уйти от судьбы, сделаешь только хуже. Чему быть, того не миновать. — Она присмотрелась к Джет повнимательнее. — Поздравляю. Я вижу, оно уже грянуло. Надеюсь, он того стоит. И кто же он?

— Леви Уиллард, — сказала Джет.

Эйприл оторопела.

— Не лучший выбор.

Френни бросилась на защиту сестры:

— По-моему, это тебя не касается.

— Это касается всех. И тебя тоже. Уилларды ненавидят нашу семью. Тут какая-то старая родовая вражда. Она продолжается сотни лет и как-то связана с нашим проклятием.

Сестры растерянно уставились на нее.

— Неужели вы не понимаете? — сказала Эйприл. — Он тоже часть тайны.

— Сомневаюсь, — сказала Френни.

— Можешь сомневаться сколько угодно. — Эйприл повернулась к Джет. — Ты уже виделась с преподобным отцом?

— Еще нет, — призналась Джет.

— И, скорее всего, никогда не увидишься. Ему, знаешь ли, будет противно находиться с тобой в одной комнате. Он не так хорошо воспитан, как ваша мама, и ненавидит нас всей душой. В мой первый приезд к тете Изабель я забрела в его сад, так он вышел из дома и насыпал на землю соль, как будто я осквернила его участок. Тетя ходила к нему, и он потом прислал мне письмо с извинениями, но его сад погиб. Может быть, из-за засухи. Может быть, тетя приложила руку, не знаю. Я знаю только, что все это вряд ли предполагает счастливое будущее для тебя с Леви Уиллардом.

— Все меняется, — храбро проговорила Джет.

— Правда? — Эйприл начала распаковывать чемодан. Вместе с одеждой она привезла и несколько свечей. — Тетя Изабель говорит, что гости должны приходить с подарками. Даже незваные гости. — Она вручила сестрам по свече. Красную — Френни, белую — Джет. — Если хочешь узнать, кто твоя настоящая любовь, воткни в воск две серебряные булавки. Когда свеча догорит до второй булавки, твой любимый придет к тебе в дом. Работает безотказно.

— Мне не надо, спасибо. Я уже знаю, кто моя настоящая любовь, — упрямо проговорила Джет.

— Мне вообще неинтересны эти забавы, — сказала Френни.

— Она верит только в научную логику, — пояснила Джет для Эйприл.

— Я тоже, — кивнула Эйприл. — Я сама занимаюсь наукой. Изучаю паукообразных в свободное время. Особенно те виды, у которых самка убивает самцов после спаривания. Мне что-то подсказывает, что это поможет мне разобраться с нашими шансами. Я имею в виду женщин Оуэнс.

— Если ты занимаешься наукой, ты должна понимать, что просчитывать шансы — пустое дело. Природа не поддается статистике.

— Да? — Эйприл скривилась, давая понять, что не согласна с таким заявлением. — И генетика тоже? Потому что все дело в генетике. У нас особенная семья, и эта особенность — в нашей крови.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

3

Самайн — гэльский (горский шотландский) праздник с кельтскими корнями. День окончания сбора урожая и одновременно день почитания усопших. Совпадает по времени с Хэллоуином.