Автор года – 2019

Эльвира Шабаева

В книге собраны произведения поэзии и малой прозы, предоставленные авторами на конкурс.Издание рассчитано на широкий круг читателей.

Невозвращенец

Степаныч плакал. Крупные слёзы катились по морщинистому лицу, застревая в складках прожитых лет. Пушистые седые усы, гордость старика, промокли и перестали бодро торчать вверх.

Вообще-то Степаныч был оптимистом. Самым настоящим, хорошо закалённым, как сталь на заводе, где Степаныч отработал без малого сорок лет. Как пришёл после армии безусым помощником сталевара, так и остался, выйдя на пенсию ведущим инженером.

Пенсия. Лучше б она не случилась в жизни Степаныча. Да что уж говорить. Тогда, восемнадцать лет назад, Степаныч, как примерный пони, бодро побежал за женой и дочками на историческую родину супруги, в неметчину, будь она неладна. Неметчина, а не любимая вторая половина, конечно.

Будь не любимая, вряд ли б он тогда рискнул. А так, жена загорелась, на родственников глядя. Они, как только разрешили, косяком потянулись в поисках лучшей жизни. А чего её было искать, коли и тут неплохо кормили?

Жена-то Степаныча по молодости и думать не думала уезжать, жила себе припеваючи у Степаныча за пазухой. Он и добытчик, и рукастый, и детей любил. И старался опять же супруге угодить. Она ведь девчонкой за него, за вдовца, замуж вышла. Ему тридцать пять, ей двадцать два, только-только институт свой педагогический окончила.

Достался ей Степаныч с шебутным сыном-подростком, намечающейся лысиной и комнатой в малосемейке. Ах да, ещё с пышными усами, на которые, как супруга всегда уточняла, она и клюнула. Это уж потом, когда две дочки у них родились, им от завода квартиру трёхкомнатную дали, большую, с лоджией и чудесным видом в парк.

Жили, что называется, не тужили. Были, конечно, сложности, ну как у всех в то время. Но ведь разрешимые да преодолимые. «Вот, — думал Степаныч, — выйду на заслуженную пенсию, буду на рыбалку ездить, да за грибами ходить». Родственников-то у него много было: большинство в деревнях да сёлах страны нашей необъятной. К одним поедешь — лес рядом, к другим — речка под боком. Красота, а не жизнь.

Только вот фортуна такой фортель выкинула, что ни тебе рыбалки, ни тебе грибов.

И вот уже восемнадцать лет жил Степаныч на чужой сторонушке, среди истинных арийцев, ничегошеньки не понимая из их неласковой, немелодичной речи. Языки ему и в школе не давались, а в старости и подавно. Жена сама с детства активно шпрехала, потом в школе немецкий детям в юные головушки вдалбливала и дочек научила. А он, как белая ворона, только на русском и объяснялся. Несколько расхожих бытовых фраз не в счёт.

Пока обживались на новом месте, дочки рядом были, хоть с ними душу отводил, а как замуж повыходили за немцев коренных и съехали от родителей, так вообще — хоть караул кричи. Только с женой и поговоришь на родимом русском. Внуки родились немецкие и душой, и языком. По-русски понимают плохо, а говорить и вовсе отказываются.

Одна отдушина: летом Степаныч каждый год на два месяца в Россию уезжал, к родственникам погостить да друзей повидать, что остались ещё в живых. А что, никто ведь не молодеет. Вот уж где раздолье — говори, не хочу, и не надо за карманным словарём лезть, чтобы хлеб да масло купить.

Сын старший отцу всегда рад. И внучки уже хоть взрослые, а к деду со всей любовью. Невестка к его приезду холодца наварит, селёдочку под шубой приготовит. Знает, чем свёкру угодить. Душой с ними Степаныч отогреется и снова в неметчину. Домой, стало быть…

Жена за все годы один раз с ним съездить согласилась. С опаской да с осторожностью, а вдруг потянет, вдруг сердце встрепенётся. Пронесло, не потянуло и не встрепенулось. Ну и ладно. Каждому своё.

В этот год Степаныч приехал по скорбному поводу. Сестра младшая умерла. Болезнь её изнутри подточила, силы отобрала, вот и ушла рано. Семидесяти ещё не было. На похороны Степаныч не попал: дорого лететь. Обычно-то он сильно заранее билеты брал, почти за копейки летал. А тут как раз Новый год был, ажиотаж праздничный, цены до небес.

Прилетел, как обычно, летом. Поехал в посёлок, где сестра жила, да и узнал, что дом по завещанию ему, Степанычу стало быть, достался. Сестра бездетной прожила, мужа схоронила, вот и оставила своё имуществу любимому брату.

«Да зачем он мне, дом этот? — недоумевал Степаныч. — Продавать его — мороки больше, чем прибыли. Посёлок непрестижный, город далеко, молодёжь после школы уезжает. И то верно, что в сельской местности делать? Скука, да и только. А запереть дом — всё равно, что бросить. Разберут по кирпичикам, растащат по железякам. И родственникам никому не нужен, разве что сыну как дача. Место ведь хорошее, река рядом, воздух чистый, не чета городскому. Да за дачей ведь тоже пригляд нужен. А кто будет приглядывать? То-то и оно».

Вышел Степаныч во двор, присел на лавочку, по-деревенски добротную, оглядел наследство своё неожиданное: ставни резные, мужем сестры сделанные (тот мастер по дереву был знатный), ворота кованые, с шашечками поверху. Двор цветами полыхает: сестра столько всего понасажала — глаз радуется. Не то, что в неметчине: все дома одинаковые, в неброский цвет выкрашенные, заборы невысокие, палисадники ровненькие. Тьфу на эту однотипность.

«Что ж я со своей жизнью сделал? — вспыхнула мысль. — Ради чего вот эту красоту променял на их упорядоченность и квадратность? И на кладбище вместо могилы и оградки металлическая табличка будет в колумбарии…»

Заплакал Степаныч навзрыд. Что уж он оплакивал: себя, старость свою немецкую, слабость свою или мягкость, никому не ведомо…

Только на следующий день Степаныч жене позвонил и сказал, что остаётся. На родине. Навсегда. Так он решил.

«Ты, если хочешь, приезжай ко мне. Здесь хорошо, спокойно. А, главное, всё своё, родное. И помирать здесь не страшно».

Приедет? Кто знает…

/Лариса Агафонова/