СОЧИНЕНИЯ. ТОМ 8. АНТИДЕПРЕССАНТ

Эмануил Бланк

Каждому Читателю покажется, что эта книга именно о нем самом, о его собственных, самых дорогих и близких воспоминаниях Детства, Юности и Зрелости. В процессе погружения возникают непередаваемые ощущения узнавания и самопознания. Куда делись панические атаки, депрессия, неверие в собственные силы? С неожиданным светлым удивлением Читатель обнаруживает, что позади и впереди у него только Счастье и Радость… Книга содержит нецензурную брань.

УДАЧНЫЕ СДЕЛКИ…

Мой отец умер 9 Мая 1997 года от острой лейкемии. Ихил Лейбович Бланк. В школах Сокирян и Тирасполя, где он преподавал, его звали Ефим Львович. Скончался он в «Сороке» — центральной Беер-Шевской больнице Израиля. Умер быстро, под наркозом, при попытке врачей установить на груди катетер для химиотерапии.

По еврейской традиции, похоронили, в тот же день, на старом кладбище Нетивота, всего в десятке метров от мавзолея Праведника Баба Сали.

Будучи председателем местного общества участников Второй мировой Войны, папа впервые убедил своего тезку Ихиэля — мэра нашего городка, затерявшегося в пустыне Негев. Уговорил выделить деньги на празднование дня Победы именно 9 Мая 1997 года.

Так уж получилось, что именно в этот день, в этом же ресторане, где, накануне, отец энергично договаривался о проведении памятного праздничного мероприятия, пили не только за погибших и выживших в той страшной войне, но и за упокой его Души.

Всего за пару недель до этих грустных событий, ничего не подозревая, мы с отцом готовили ещё одно знаменательное мероприятие — 45-летие свадьбы моих родителей.

Отец был слегка скуповат. Всерьез обрадовавшись неплохим скидкам на хороший брэнди в нетивотском магазинчике, папа пришёл в радостно-возбужденное состояние духа. Тогда нам, сразу же, вспомнилась супер-сделка, удавшаяся много лет назад. Лет за тридцать до этого.

Жаркая, пыльная, особенно по окраинам, Одесса, лениво и широко, как знойная женщина, раскинулась вдоль ослепительно синего моря.

На всех углах, там стоял крикливый гомон продавцов, продававших из ящиков «Белый Аист» — настоящий молдавский брэнди, который, по-советски, презирая международное право, высокомерно повысили до аристократического, но незаконного названия"Коньяк».

«Белый Аист» стоил ненамного дешевле водки — всего три рубля пятьдесят копеек за бутылку. Напиток был качественным. В самой Молдавии доставался покупателям, в то время, с большими перебоями. Магазины старались торговать более дорогими марками.

Первое августа с Бармицвой, моим совершеннолетием, отмечаемым для мальчиков в тринадцать лет, по древней еврейской традиции, приближалось с неотвратимостью и быстротой, сильно угрожавшей нашему скромному семейному бюджету.

Наклонившись поближе, отец тихим голосом сообщил мне, что ходят упорные слухи о близком значительном повышении цен на коньяк.

— Видимо, это вранье, — добавил он с сомнением в голосе, — Стали бы тогда, прямо накануне, торговать дефицитом, да еще прямо на улице?

Не выдержав искушения, мы купили и с трудом дотащили пару десятков бутылок до улицы Генерала Петрова. Она находилась в Одесских Черемушках — ещё новеньком, крупном районе, блиставшим рядами своих аккуратных пятиэтажек.

Туда, в настоящую трехкомнатную, переселилось все большое семейство тёти Чарны, родной папиной сестры. Они ютились, до этого, в единственной темной клетушке по улице Островидова. И муж — добрейший дядя Муня, и дочери — Аня с Броней, и их детки — Лиза с Геной. Все мы безмерно радовались их долгожданному переезду.

Бесконечная, бурная и незабываемая волна радости накрыла отца, уже на следующий день. Спозаранку, вчерашние торговцы, по всему городу бойко продавали тот же самый коньяк, но уже по семь рублей.

— В два! В два раза мы выиграли!, — ликовал отец

— А ты, Фима, как учитель химии, возьми и подсчитай, сколько нахимичили те шалопаи на таком гешефте?, — удивил отца дядя Муня, известный одесский портной и очень деловой человек.

— Как учитель химии, я в упор не вижу, как можно было заработать на повышении цены

— Представь, Фима, что тебе дали продать тыщу бутылок за три пятьдесят, а ты знаешь, что завтра бутылка будет по семь. Ну, понял?

— Нет! Этого понять невозможно, — отец захлопал глазами

— Объясняю для лохов, — дядя Муня перешёл в наступление.

Ты пишешь, что сегодня продал тыщу бутылок по три пятьдесят, а, на самом деле, продал всего сто. Завтра, завтра, ты достаёшь оставшиеся 900 бутылок и продаёшь уже по семь рублев. Чистого навару больше трёх тысяч.

А что, если они продали за день целых сто тыщ бутылок? В Одессе летом на мильон одесситов приходится целых два мильона простофиль, приехавших на отдых. Усёк?

— С ума сойти. На шестьдесят Волг можно было заработать. Всего-всего, за один день

— Да. Учителю столько и за жизнь не заработать, — успокоил дядя Муня, — а мне целых триста классных костюмов нужно пошить. Это все равно, что года три работать, как проклятый, не меньше

В азартной беседе о чужих капиталах, теоретически заработанных кем-то за один день, родственники незаметно опустошили бутылку «Аиста». Под конец, радости не было предела. Разливая по рюмкам последние капли, они вспомнили, вдруг, что потрачено-то было в два раза меньше.

— Совсем нелегко было дотащить целую кучу бутылок с, казалось, расплавленным янтарем, до знаменитого Одесского Вокзала. При этом, при посадке, пришлось нешуточно сразиться с обезумевшей толпой, как всегда, бешено рванувшей в переполненный и раскаленный вагон дизель-поезда Одесса-Кишинёв.

Всего за пару часов, локомотив домчал нас и ценный груз спиртного в зеленый, аккуратный Тирасполь. После неугомонной Одессы, нашпигованной шумными потными курортниками, он показался нам особенно чистым.

А день совершеннолетия, состоявшийся через неделю, мы встретили во всеоружии. Правда, отец слегка замучил многочисленных гостей азартным описанием той блестящей коммерческой операции с коньяком, счастливо украсившим наше семейное торжество.

Имениннику были подарены многочисленные, уже «взрослые», подарки. Достались даже наручные часы «Ракета» со звучной секундной стрелкой. Сделано в СССР, — было написано на драгоценном изделии важного московского часового завода

С воодушевлением и радостью заявились все-все наши родственники. Помирились и приехали даже те, кто находился в, казалось, непримиримых контрах.

Пришли, и Сюня с Раей, и Клара рыжая с Володей, и Борис с Цилей, приехали из Одессы Чарна с Муней, и Герман со Светой, и, даже неугомонный Эршалы-Моторчик, примчавшийся с семьёй из соседних Бендер на своей новенькой «Волге».

Детей, молодежь, умудрились разместить за небольшим столом нашей спальной комнаты. Мои дяди Аркадий (Аврумчик) Вайнзоф и Лёнька Ваксман бесились с моими двоюродными сестричками Жанкой, Маринкой и Светкой, Розочка Глейзер осваивала упражнение «стрельбу глазами» и учила играть на гитаре.

Старые друзья и бывалые фронтовики Янкель и Абрам, буквально заставившие всех пойти на мировую, вспомнив свои детские прозвища шестидесятилетней давности, громко пели и, дурачась, называли друг друга «Баллон» и"Цодик».

Их дорогие жёны, тётя Ита и тётя Лиза, внимательно и строго следили, чтобы старики-разбойники, расшалившись, не перепили лишнего.

Мои бабушки, Рива и Роза, приготовив все по высшему разряду, от оливье, салатов с маслинами и Дунайской селедочкой, до золотого бульона, фаршированной рыбы, тортов"Наполеон» и"Мишка», носились как угорелые. Стол украшали дефицитные рижские шпроты, тихоокеанская сайра, чёрная и красная икра, привезённые папе в подарок из Камчатки его бывшим учеником.

Клара — моя дорогая мама, развлекала гостей разговорами о здоровье, папа не успевал подливать"Белый Аист», пользовавшийся неизменным и оглушительным успехом.

Скоро событию, до краев наполненному не только чудесно добытым коньяком, но и радостью, молодой энергией родителей, мудростью и доброй иронией дедушек и бабушек, нашим детским задором, исполнится более, чем полвека.

Через эти десятилетия, могу заявить совершенно ответственно, что грандиозное веселье удалось на славу, а все его участники, таки, запомнились навсегда. Значит, можно считать, что все живы…