Грозовой перевал

Эмили Бронте (1847)

Каждая книга серии — это литературная жемчужина. История трагической любви двух диких сердец — одно из самых популярных и узнаваемых произведений в европейской литературе XIX века. «Грозовой перевал» был неоднократно экранизирован, а отсылки к сюжету можно найти во многих произведениях о разрушительной страсти. Любовь на фоне мрачных вересковых пустошей привела к помешательству и смерти героев единственного романа Эмили Бронте. Ярость, бунт и привязанность слились в единое целое в жизни Хитклиффа и Кэтрин. Чувства диковатого приемыша к сводной сестре не смиряются ни перед логикой, ни перед моралью, над ними не властны ни человеческая сила, ни злой рок, ни даже смерть. Эмоции, полностью поглотившие своего хозяина и сломавшие не одну жизнь, напугали человека викторианской эпохи, но следующие поколения читателей просто заворожили. Этот роман можно любить и можно ненавидеть. Одно однозначно — остаться к нему равнодушным крайне сложно. В новом переводе Дарьи Целовальниковой. Оформление обложек вдохновлено стилями «тихая роскошь» и «old money». Минималистичная серия сделана специально для современных дизайнов интерьера. Книги «Жемчужина» дополнят ваш изысканный образ.

Глава II

Вчерашний день выдался туманным и зябким. Я едва не решился провести его в кабинете у камина вместо того, чтобы тащиться на «Грозовой перевал» по слякоти среди вересковых пустошей. И все же, отобедав (примечание: обедать приходится между двенадцатью и часом дня, поскольку экономка, почтенная дама, которая прилагается к дому, не может или не желает внять моим просьбам и подавать обед к пяти часам пополудни), поднявшись по лестнице с этим праздным намерением и войдя в комнату, я увидел стоявшую на карачках служанку в окружении щеток и ведерок для угля — негодница тушила пламя пригоршнями золы, поднимая адскую пылищу. Зрелище заставило меня отпрянуть; я схватил шляпу и, прогулявшись четыре мили, добрался до садовых ворот Хитклифа как раз вовремя, чтобы избежать первых пушистых хлопьев начинающейся метели.

Землю сковал мороз, стылый воздух заставил меня дрожать с головы до ног. Поскольку отодвинуть цепь я бы не смог, то просто перемахнул через калитку, взбежал по мощеной дорожке, обрамленной разросшимися кустами крыжовника, и тщетно стучался, пока не заныли костяшки и не подняли лай собаки.

«Окаянные обитатели! — мысленно воскликнул я. — За свое скаредное негостеприимство вы заслуживаете вечного одиночества вдали от рода человеческого! Я-то хотя бы не запираю двери дома средь бела дня. Да гори все огнем — я войду!» Преисполнившись решимости, я схватился за щеколду и яростно ее затряс. Из круглого оконца сарая высунулась кислая физиономия Джозефа.

— Чего надо? — заорал он. — Хозяин в загоне для овец. Хотите с ним поговорить — обойдите вокруг житницы.

— Неужели дома никого, кто открыл бы дверь? — громко прокричал я в ответ.

— Есть хозяйка, и она не откроет, хоть до ночи ломитесь.

— Почему? Джозеф, разве ты не можешь ей сказать, кто я?

— Ну уж нет! Сами разбирайтесь, — пробормотала голова, исчезая.

Повалил густой снег. Я схватился за ручку, и тут с заднего двора вышел молодой человек без верхней одежды, с вилами на плече. Он велел следовать за ним и, пройдя через прачечную и мощеную площадку с сараем для угля, насосом и голубятней, мы наконец очутились в том большом, теплом, прекрасном помещении, где меня принимали в прошлый раз. В очаге приятно пылал огромный костер, сложенный из угля, торфа и дров; возле стола, накрытого для сытной вечерней трапезы, я с удовольствием увидел «хозяйку», о чьем существовании прежде не догадывался. Я поклонился и подождал в надежде, что она предложит мне сесть. Она молчала, откинувшись на спинку кресла, и смотрела на меня.

— Суровая погода! — воскликнул я. — Боюсь, миссис Хитклиф, на двери остались отметины — ваши слуги не спешили отворять, и пришлось изрядно потрудиться, чтобы меня услышали.

Она и рта не раскрыла. Я уставился на нее — она уставилась в ответ и смотрела холодным, равнодушным взглядом, крайне конфузным и неприятным.

— Сядьте, — угрюмо бросил молодой человек. — Он скоро придет.

Я подчинился, хмыкнул и позвал негодяйку Юнону, которая при второй встрече соизволила дернуть кончиком хвоста в доказательство того, что мы знакомы.

— Красивая собака! — сделал я второй заход. — Намерены ли вы расстаться с малышами, мадам?

— Щенки не мои, — огрызнулась любезная хозяйка, способная дать фору самому Хитклифу.

— Ах, так ваши любимицы вон там? — продолжил я, кивнув на подстилку в углу, где вроде бы лежали кошки.

— Странный выбор для любимиц! — презрительно заметила она.

К несчастью, я принял за кошек мертвых кроликов. Я смущенно хмыкнул и придвинулся к очагу, повторив свое наблюдение о ненастной погоде.

— Напрасно из дому вышли, — проговорила она, поднимаясь с кресла, и сняла с каминной полки две раскрашенные банки.

Прежде она сидела вдали от света, теперь же я наконец разглядел и фигуру, и лицо. Стройная, почти девочка — восхитительно сложена, с самым изумительным личиком, какое мне доводилось видеть: черты мелкие, очень правильные; белокурые или скорее золотистые локоны свободно падают на нежную шейку; и глаза, гляди они приветливее, были бы совершенно неотразимы. К счастью для моего влюбчивого сердца, единственное чувство, которое они выражали, колебалось где-то между презрением и отчаянием, несколько противоестественным для столь юных лет. Банки стояли почти вне ее досягаемости, и я дернулся помочь; она напустилась на меня, словно скряга, занятый подсчетом своих сокровищ, к которому сунулись с непрошеным участием.

— Помогать ни к чему! — отрывисто бросила она. — Сама достану.

— Прошу прощения! — поспешил извиниться я.

— К чаю вас звали? — осведомилась она, повязав фартук поверх аккуратного черного платья и занеся ложку заварки над чайником.

— С удовольствием выпью чашечку, — уклончиво ответил я.

— Вас пригласили? — допытывалась она.

— Нет, — улыбнулся я. — Кому как не вам приглашать гостей!

Она швырнула заварку и ложку обратно в банку, с досадой села в кресло, насупилась и выпятила алую нижнюю губу, словно ребенок, готовый разреветься.

Тем временем молодой человек накинул потрепанную куртку и, встав напротив жаркого пламени, смерил меня таким взглядом, словно нас разделяла смертельная вражда. Я усомнился, что он слуга: несмотря на убогую одежонку и грубость манер, полное отсутствие чувства собственного превосходства, которое отличало мистера и миссис Хитклиф, несмотря на нечесаные, кое-как обкромсанные каштановые кудри, косматые баки во всю щеку и загорелые, словно у деревенского батрака, руки, проскальзывало в нем некое вольнолюбие, почти надменность; к тому же он ничуть не выказывал перед хозяйкой дома усердия слуги. Не имея прямых доказательств статуса юноши, я счел за лучшее игнорировать его странное поведение. Минут через пять появился Хитклиф, отчасти положив конец неловкости моего положения.

— Вот я и пришел, сэр, как обещался! — воскликнул я, напуская на себя бодрый вид. — Боюсь, мне придется искать у вас пристанища от непогоды в ближайшие полчаса!

— Полчаса? — повторил он, стряхивая с одежды белые хлопья. — Как вам вообще пришло в голову бродить тут в пургу? Неужели не знаете, что рискуете заблудиться среди болот? В подобные вечера и старожилы часто теряют дорогу, и я вас уверяю, что в ближайшее время погода вряд ли изменится.

— Возьму в провожатые одного из ваших работников, потом пусть заночует в усадьбе… Ну как, отпустите кого-нибудь?

— Нет, не могу.

— Ах вот как! Что ж, придется как-нибудь самому…

Хитклиф хмыкнул.

— Чай сегодня будет? — требовательно обратился он к молодому человеку в потрепанной куртке, переводившему свирепый взгляд с меня на юную леди.

— Ему наливать? — уточнила она у Хитклифа.

— Заваривайте, да поскорее! — рыкнул он так гневно, что я невольно вздрогнул. Самый тон выдавал натуру пропащую. Теперь я не назвал бы Хитклифа славным парнем. Когда приготовления завершились, он пригласил меня фразой: «Ну же, сэр, двигайте свое кресло ближе». И все мы, включая юнца-деревенщину, подсели к столу и принялись за еду в полном молчании.

Я решил, что раз уж омрачил их трапезу, то мой долг — попытаться развеять тучи. Не могут же здешние обитатели всегда сидеть за столом с мрачным видом и молчать; какими бы вспыльчивыми они ни были, вряд ли ходят с хмурыми лицами каждый день.

— Удивительно, — начал я, осушив свою чашку и дожидаясь, пока мне нальют снова, — насколько сильно обычаи сказываются на наших вкусах и убеждениях: многим и не представить счастье, которое способна подарить та жизнь в глуши, каковую ведете вы, мистер Хитклиф, и ваша любезная госпожа. И все же, осмелюсь заявить, в окружении семьи, под чутким руководством доброго гения, владеющего вашим домом и сердцем…

— Моя любезная госпожа?! — взвился он с дьявольской усмешкой. — Где же она, моя любезная госпожа?

— Я имею в виду миссис Хитклиф, вашу жену.

— Полагаете, ее дух, словно заботливый ангел, печется о благосостоянии «Грозового перевала» даже после того, как тело истлело?

Осознав свою ошибку, я попытался ее исправить. Мог бы и сообразить, что разница между ними в летах слишком велика для мужа и жены! Ему под сорок — возраст расцвета ума, в котором мужчины редко питают иллюзии, что девушки идут за них по любви — эту мечту они приберегают для утешения на склоне лет. Она же выглядит не старше семнадцати.

И тут я сообразил: клоун сбоку от меня, который пьет чай из ковшика и берет хлеб немытыми руками, может быть ее мужем — Хитклиф-младший, ну конечно! Вот к чему ведет жизнь в глуши — она отдалась простому мужлану по незнанию, потому что даже не догадывалась о существовании экземпляров получше! Весьма прискорбно… Представляю, как бедняжка пожалела о своем выборе, увидев меня! Последнее соображение может показаться тщеславным, но это не так. Мой сосед производит почти омерзительное впечатление, про себя же по опыту знаю, что довольно хорош собой.

— Миссис Хитклиф мне невестка, — пояснил Хитклиф, подтвердив мою догадку. Он бросил в ее сторону странный взгляд, полный ненависти, если только лицевые мышцы его не подвели, ведь, как правило, они отражают движения души человека.

— Ну конечно, теперь я понял! Счастливый обладатель сей благодеятельной феи — вы, — заметил я, повернувшись к соседу.

Стало лишь хуже: юнец побагровел и сжал кулаки, всем видом демонстрируя готовность на меня накинуться. Впрочем, ему удалось себя обуздать, и порыв излился грязным ругательством в мой адрес, чего я благоразумно предпочел не заметить.

— Не везет вам с догадками, сэр, — заметил мой хозяин, — ни один из нас не имеет чести быть обладателем сей благодеятельной феи — ее супруг умер. Я сказал, что она мне невестка — следовательно, вышла замуж за моего сына.

— А этот молодой человек…

— Разумеется, не мой сын!

Хитклиф вновь улыбнулся, словно приписывать ему отцовство этого увальня было слишком смелой шуткой.

— Мое имя — Гэртон Эрншо, — прорычал юнец, — и советую проявлять к нему уважение!

— О неуважении и речи не шло, — ответил я, внутренне потешаясь над гордостью, с которой он представился.

Гэртон смерил меня долгим взглядом, который я едва выдержал, борясь с искушением надрать ему уши или рассмеяться в голос. Вне всякого сомнения, в этом приятном семейном кругу я был лишним. Тягостная атмосфера дома сводила на нет всю прелесть тепла и уюта, и я решил быть осмотрительнее и не соваться под сей кров в третий раз.

С едой мы покончили в полном молчании, и я подошел к окну, чтобы взглянуть на погоду. Мне открылось удручающее зрелище: темная ночь наступила раньше положенного срока, небо и горы слились воедино в снежной круговерти.

— Вряд ли теперь я доберусь до дома без провожатого! — невольно воскликнул я. — Дорогу наверняка занесло, а если и нет, то на расстоянии шага все равно ничего не видать!

— Гэртон, отведи ту дюжину овец под навес, не то в загоне их совсем заметет. И доску положи, чтобы не ушли, — велел Хитклиф.

— Как же мне поступить? — осведомился я с растущим раздражением.

Вопрос остался без ответа. Оглянувшись, я увидел лишь Джозефа, несущего ведро каши для собак, и склонившуюся к огню миссис Хитклиф, которая развлекалась, поджигая спички, свалившиеся с каминной полки, когда она ставила на место жестянку с чаем. Избавившись от ноши, Джозеф придирчиво обозрел комнату и хрипло проворчал:

— Не пойму, как вы можете стоять без дела и даже развлекаться, когда все ушли работать! Но вы — полное ничтожество, к чему тут воздух сотрясать — вовек не исправитесь, угодите прямиком к дьяволу, как ваша матушка!

Вообразив, что отповедь предназначена мне, я впал в ярость и кинулся к старому негоднику, намереваясь вышвырнуть его за дверь, как вдруг меня остановил ответ миссис Хитклиф.

— Старый вздорный ханжа! — воскликнула она. — Не боишься, что дьявол явится за тобой лично, так часто ты его поминаешь? Не вздумай меня задирать, не то призову его по твою душу! Взгляни-ка сюда, Джозеф! — продолжила она, снимая с полки книгу в темном переплете. — Скоро я тебе покажу, сколь преуспела в своем мастерстве: вот-вот я познаю все премудрости черной магии! Рыжая корова сдохла не случайно, и твой ревматизм едва ли можно счесть даром Провидения!

— Вот же дурная! — охнул старик. — Да защитит нас Господь от зла!

— Нет уж, сам ты нечестивец окаянный! Катись отсюда, не то мало не покажется! Я вылеплю всех вас из воска и глины, и первый же, кто перейдет черту… Даже говорить не стану, что с ним сделаю! Все увидишь сам! Прочь!

Маленькая ведьма прищурила прекрасные глаза в притворной злобе, и Джозеф, дрожа от искреннего ужаса, бросился вон, взывая к Господу и восклицая: «Вот же дурная!» Я счел, что она так развлекается со скуки, и теперь, когда мы остались вдвоем, попытался пробудить в ней участие к моей беде.

— Миссис Хитклиф, — серьезно проговорил я, — вы должны извинить меня за беспокойство. Глядя на ваше лицо, я вижу, что у вас явно доброе сердце. Прошу, укажите какие-нибудь ориентиры, по которым я мог бы отыскать дорогу домой. Как туда попасть, я представляю не лучше, чем вы — путь до Лондона!

— Ступайте той же дорогой, которой пришли, — ответила она, устраиваясь в кресле со свечой и толстой книгой. — Совет очевидный, но ничего более дельного предложить не могу.

— Если мой хладный труп обнаружат в болоте или яме со снегом, неужели совесть не шепнет вам, что отчасти в этом виновны вы?

— С чего бы? Сопровождать вас я не могу. Меня даже за садовую ограду не выпускают.

— Да в такую ночь ради своего удобства я не попросил бы вас и за порог выйти! — вскричал я. — Не надо показывать, просто объясните, как отыскать дорогу! Или же убедите мистера Хитклифа отрядить кого-нибудь в провожатые.

— Кого? Здесь только он сам, Эрншо, Цилла, Джозеф и я. Кого выберете?

— На ферме есть мальчишки?

— Нет, только мы.

— Выходит, я вынужден остаться.

— Сами улаживайте с хозяином. Меня это не касается.

— Надеюсь, вы усвоите урок и впредь поостережетесь гулять по здешним горам! — раздался суровый голос Хитклифа из кухни. — Что касается ночлега, то гостевых комнат я не держу, вам придется делить постель с Гэртоном или Джозефом.

— Могу устроиться в кресле прямо здесь.

— Нет-нет-нет! Чужак и есть чужак, хоть богатый, хоть бедный: никому не позволю бродить по дому, пока я сплю! — заявил сей беспардонный изверг.

После этого оскорбления терпение мое иссякло. Я вскрикнул от негодования, протиснулся мимо Хитклифа и рванул во двор, по пути врезавшись в Эрншо. Стояла жуткая темень, дороги к выходу было не разглядеть, и, бродя между постройками, я услышал очередной пример их учтивого обращения друг с другом.

— Провожу его до парка, — решил юноша.

— Черта с два! — взвился хозяин или кем там он ему приходился. — А кто присмотрит за лошадьми?

— За один вечер ничего с ними не стрясется — жизнь человека важнее! Кто-то ведь должен пойти, — проговорила миссис Хитклиф гораздо радушнее, чем я ожидал.

— Только не по вашей указке! — возразил Гэртон. — Лучше помолчите, если он вам дорог.

— Надеюсь, его призрак будет вас преследовать, и мистер Хитклиф не найдет другого арендатора, пока усадьба не превратится в руины! — резко ответила она.

— Внимайте, внимайте же, как она проклинает! — пробурчал Джозеф, к которому меня занесло.

Он сидел в пределах слышимости и доил корову при свете фонаря, который я и ухватил без лишних церемоний и, крикнув, что завтра пришлю его обратно, помчался к калитке.

— Хозяин, хозяин, он спер фонарь! — завопил старик, кинувшись за мной. — Эй, Кусака! Эй, Волк! Держи его, держи!

Едва я открыл дверцу, ко мне подлетели два мохнатых чудовища, метя в горло, повалили на землю, и фонарь погас. Дружный хохот Хитклифа с Гэртоном стал финальным аккордом, доведшим мою ярость и унижение до предела. К счастью, чудовищам больше хотелось размять лапы, позевать, помотать хвостами, чем сожрать добычу заживо, однако подняться мне тоже не давали, и пришлось лежать до тех пор, пока зловредные хозяева псов не соизволили меня освободить. И тогда, без шляпы, дрожащий от гнева, я приказал негодяям выпустить меня сию же минуту, иначе… Своей беспредельной язвительностью мои бессвязные угрозы изрядно напоминали проклятия короля Лира.

От чрезмерного волнения у меня пошла кровь носом. Хитклиф все смеялся, я все бранился. Не знаю, чем бы закончилась та сцена, не окажись поблизости особы более рассудительной, чем я сам, и более милосердной, чем мой хозяин. То была Цилла, дородная экономка, которая наконец вышла из дома, чтобы узнать причину хохота. Заподозрив, что кто-то из них поднял на меня руку, и, не осмелившись связываться с хозяином, она обратила свою вокальную артиллерию против младшего негодника.

— Ну, мистер Эрншо, — вскричала она, — а дальше что? Будем убивать людей прямо на пороге? Похоже, в этом доме я надолго не задержусь — взгляните на беднягу, он того и гляди захлебнется кровью! Тише, тише, сэр. Пойдемте в дом, я вам помогу. Вот так, не дергайтесь!

С этими словами она резво плеснула мне за шиворот кружку ледяной воды и потащила меня в кухню. Хитклиф пошел следом, и его внезапную веселость быстро сменила столь свойственная ему мрачность.

Меня изрядно мутило, кружилась голова, темнело в глазах, поэтому волей-неволей пришлось приютиться под его крышей. Хитклиф велел Цилле налить мне бренди и ушел во внутреннее помещение; она же тем временем выразила соболезнования по поводу моего затруднительного положения и, выполнив приказ, благодаря которому я немного пришел в себя, повела меня в постель.