Розы на асфальте

Энджи Томас, 2021

Семнадцатилетний Мэверик «Малыш Дон» Картер вырос в Садовом Перевале, и банда Королей всегда была неотъемлемой частью его жизни. Мэверику доподлинно известно, что из-за банды ты можешь лишиться семьи, друзей и будущего. Его отец Адонис, осужденный на сорок лет, тому подтверждение. Двоюродный брат Мэверика Дре старается сделать так, чтобы Мэв не увяз слишком глубоко. А его лучший друг Кинг, напротив, считает, что пора им заняться серьезными делами. Радости и горести неожиданного отцовства, убийство близкого человека и внезапная беременность любимой девушки заставляют Мэверика иначе взглянуть на свою жизнь. Сможет ли он порвать с Королями, позаботиться о сыне, подготовиться к рождению нового ребенка – и сделать правильный выбор? В новой книге Энджи Томас мы возвращаемся в Садовый Перевал за семнадцать лет до событий романа «Вся ваша ненависть», чтобы узнать историю отца Старр.

© Алексей Круглов, перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. Popcorn Books, 2023

Concrete Rose

Copyright © 2021 by Angela Thomas All rights reserved.

Иллюстрация на обложке © Cathy Charles

Всем розам, что растут на асфальте.

Продолжайте цвести

Часть 1

Прорастание

1

Главное на улице — не забывать о правилах.

В книжках тех правил не отыщешь, да и кто бы взялся записывать, но стоит матери в первый раз отпустить тебя одного — скоро сам разберешься, что к чему. Дышать ведь никто не учит, вот и с правилами то же, один в один.

А была бы книжка, то уж точняк с целой главой о стритболе, и там на самом верху стояло бы жирными такими буквами: «Не давай надрать себе задницу на глазах у красивой девчонки, особенно если это твоя девчонка».

Но именно этим я прямо сейчас и занимаюсь. Лиза сидит с подружками на столе для пикников и смотрит, как моя задница горит ясным пламенем.

— Мэверик, держись, — подбадривает она, — ты их сделаешь!

Серьезно? Пока что делают меня. У нас с Кингом по нулям, а Дре с Шоном уже накидали на одиннадцать очков — еще один мяч в корзине, и игре конец. Казалось бы, Кинг своей здоровенной тушей кого угодно остановит, но тощий Шон его будто не замечает. Обводит, оттесняет спиной, перехватывает пас в прыжке перед самым носом — делает что хочет, короче. Зрители свистят и ржут, а Кинг топчется на месте как дурак.

Да нет, я на него не злюсь. Такие дела нас ждут сегодня… у меня тоже игра в голову не идет.

А погодка-то выдалась что надо: август, солнышко греет, но не жара, в самый раз мячик побросать. Братков в парке полным-полно, чуть ли не все вокруг в сером и черном — такие цвета у нас, у Королей. Все явились поболеть, хотя Роуз-парк и без того наша территория, здесь и дела обделываем, и расслабляемся… и задницу тут кое-кому надирают.

Вбрасываю мяч, Дре его ловит.

— Что же ты, Мэв? — расплывается он в ухмылке. — Позоришься перед своей девчонкой. Лиза сама, небось, получше бы справилась.

По толпе зрителей прокатывается насмешливый гул. Хоть мы и двоюродные, Андре вечно меня подкалывает. Как дорос я до игры, так и началось.

— Лучше за себя переживай! — парирую я. — Вот сделаем мы вас, так Киша с Андреаной тебя и знать не захотят.

Толпа братков ржет еще громче. Рядом с Лизой на стол уселась Киша, невеста Дре, с их дочуркой Андреаной на руках.

— Нет, послушайте только, что этот салажонок о себе мнит, — ощеривается Шон золотыми коронками.

— Прям-таки Мартин Лютер Кинг^[1], — подмигивает Дре. — У него тоже есть мечта!

— «Я мечтаю, что наступит день», — вторит Шон, подражая МЛК, — когда у каждого, даже у меня, получится забросить этот хренов мяч в корзину!

Болельщики покатываются со смеху. По правде говоря, они смеялись бы и над самой дерьмовой его шуткой. Когда заправляешь Королями, словно какой-нибудь римский цезарь, братки всегда примут твою сторону.

— Эй, Малыш Дон, Малыш Зик, — кричит кто-то из толпы, — не дайте себя опустить!

Мой папец уж девять лет как сел, а у Кинга вообще помер еще тогда, но кого это волнует? Они все равно Большой Дон, бывший глава Королей, и его правая рука Большой Зик, а мы с Кингом — малышня, которой даже имен своих еще не положено, так-то вот.

— Ну что, сделаешь нас, братец? — Дре начинает атаку.

Он ведет мяч, я кидаюсь вдогонку, но натыкаюсь на грудь Шона. Они разыгрывают «двойку». Дре уходит вперед, и Кинг бросается к нему, оставив без внимания Шона. Тот стрелой летит к корзине, ловит передачу от Дре… Есть!

Вот же хрень! Кинг снова оплошал.

— Что, съели? — радостно вопит Шон, повиснув на кольце. Спрыгивает, и они с Дре по-особому жмут друг другу руки, как привыкли еще с детства. — Им до нас как до луны раком, — ухмыляется Шон.

— А то! — самодовольно хмыкает Дре.

Даже слушать неохота их похвальбу. Дре небось и через тридцать лет будет припоминать, как они сделали нас всухую.

— Да пошли вы… — Кинг в сердцах швыряет мяч об асфальт.

Не умеет мой лучший кореш проигрывать, такие дела.

— Эй, остынь, — говорю я, — в другой раз мы их…

— Да что там «вы их», слабаки! — орет Мозгляк, бородатый коротышка из старших, известный своим длинным языком — оттого и рожа вся в шрамах. — Они вас сделали, а не вы! Какой ты после этого Малыш Дон, только позоришь настоящих гангстеров такой игрой.

Я скриплю зубами под общий смех, хотя пора бы уж и привыкнуть. Пускай дураки болтают, что мне до моего папца расти и расти, да только невдомек им, какие делишки я уже обделываю втихую.

— Я похож на него больше, чем ты думаешь! — бросаю я Мозгляку.

— Ага, ага… — гогочет он. — Если так, заставь своего увальня потеть не только с ложкой в руке.

— А еще когда? — интересуется Кинг. — Выбивая пыль из твоей жопы?

— Может, попробуешь, дебил? — Коротышка делает шаг навстречу.

— Эй, хватит! — Я оттаскиваю кореша, вечно у него кулаки чешутся. — Остынь, говорю!

— Да уж пора бы, — замечает Шон. — Это всего лишь игра.

— Твоя правда, Шон! — Мозгляк виновато поднимает ладони. — Мой косяк. Накатывает временами, знаешь ли, эта… темпераментность.

Клянусь, Мозгляк иногда выдумывает слова, просто чтобы казаться умнее.

Судя по раздутым ноздрям, для Кинга это больше чем игра. Скинув мою руку, он отворачивается и размашисто шагает прочь. Шон, Дре и все остальные смотрят на меня.

— У него типа… проблемы сейчас, — бормочу я.

— Ну да, ну да, — кивает Дре и тихонько объясняет Шону: — Помнишь, я говорил про него, Мэва и ту девчонку? Сегодня как раз дадут ответ.

— Гнилая отмазка, Дре, — говорит Шон. — Он вечно нарывается, так что пускай засунет свой темперамент в задницу, или ему помогут.

Иными словами, Кинга ждет хорошая взбучка. Так старшие братки держат нас, младших, в узде. Понимаете, у Королей существует четкая иерархия. Есть мальки, хулиганье из средней школы, которые хотят стать следующими Королями. Они делают все, что мы говорим. Потом есть младшие, то есть мы с Кингом, Рико и Джуни. Мы подбираем новичков, вербуем, толкаем травку. Дре с Шоном стоят еще выше. Они торгуют дурью покруче, следят за тем, чтобы нашим всего хватало, заключают союзы и прижимают тех, кто зарывается. Когда у нас терки с Послушниками, что держат восточные кварталы, тоже разбираются по понятиям. И наконец, есть НГ, настоящие гангстеры, кто в группировке давно. С ними Шон советуется. Только мало старичков на улицах осталось, все больше за решеткой, как мой папец, либо кони двинули.

Короче, взбучка от старших кентов — дело нешуточное. Надо Кинга спасать.

— Поговорю с ним, — обещаю я Шону.

— Пора, пора… — Он подбирает мяч и оборачивается к зрителям. — Ну что, у кого тут еще задница че — шется?

Я бегом догоняю Кинга почти у ворот парка.

— Слушай, нельзя же так! На старших не срываются. Нам что, нужны проблемы?

— А нехрен на меня наезжать, — рычит Кинг, — будь он хоть старший, хоть кто!

Я оглядываюсь на стритбольную площадку: далеко, никто не услышит.

— Был же уговор не высовываться, забыл?

Последние полгода мы с Кингом типа крысячим — толкаем дурь за спиной у старших. Как я уже сказал, младшим можно только травкой торговать, но на ней сильно руки не нагреешь. Да к тому же выручку Шон почти всю отбирает, потому как товар дает тоже он. Вот Кинг однажды и решил, что пора заняться своим делом: нашел другого поставщика, ну и меня к этому приобщил. В карманах сразу потяжелело.

Если Шон с братками узнают, нам с Кингом кранты, без шуток. Мы же все равно что чужую территорию захапали. А куда деваться, Ма на двух работах крутится, чтобы платить за еду и крышу над головой. Тянуть с нее еще на шмотки и кроссовки — уже перебор.

— Да забей ты на Мозгляка и других! Нам надо на своем деле сосредоточиться. Окей?

Протягиваю руку, он хмуро смотрит на нее. Даже не знаю, то ли из-за Шона с Мозгляком, то ли из-за нашего с ним попадалова.

Помолчав, хлопает меня по ладони.

— Ладно, окей.

Я обнимаю его и стучу по спине кулаком.

— А насчет того дела не переживай, все будет как надо.

— Да мне по барабану… Будь что будет.

То же самое он сказал в одиннадцать лет, когда убили его родителей, и говорил потом, меняя одну за другой приемные семьи. Что ж, если так, то и мне нечего зря психовать.

Он уходит из парка, а я возвращаюсь к скамейке, где сидит Лиза. Видок у нее — закачаешься. Из-под блузки пупок торчит, а шорты до того короткие, что мысли мои сразу меняют направление.

Встаю у нее между ног.

— Мы полный отстой, да?

Лиза обнимает меня за шею.

— Ничего, научитесь.

— Так и есть — отстой.

— Ну и пусть, зато ты мой отстой! — смеется она, целует меня, и я забываю обо всем на свете.

У меня с Лизой всегда так. В первый раз я увидел ее на баскетболе в девятом классе, когда их школа Святой Марии надрала задницы нашим девчонкам. Если честно, Лиза и правда играет лучше меня. Я тогда пришел поболеть за Джуни — наши парни играли после них — и сразу ее приметил. Она отлично управляется с мячом, да еще и красотка, каких мало. Плюс у нее классная задница. Не буду врать, на это я тоже обратил внимание.

Лиза забросила с ходу из-под кольца, я крикнул: «Так держать, крошка!», а она стрельнула в меня черными глазищами, улыбнулась, и я пропал. Понял, что должен с ней поговорить. Она дала мне шанс, и с тех пор мы вместе.

Вот только я все испортил. Вспомнив о наших с Кингом делах, я со вздохом прерываю поцелуй.

— Ты что? — хмурится Лиза.

Я перебираю ее косички.

— Да так, ничего. Злюсь, что опозорился перед тобой.

— Папуля тебя сделал! — говорит Андреана.

Трехлетка, а туда же. Личиком — вылитый папаша, ну и на меня похожа, само собой, мы же с Дре почти близнецы с виду. Наши матери — родные сестры, а отцы — двоюродные братья, так что у нас одни и те же большие глаза, густые брови и темно-коричневая кожа.

— А все потому, что ты болела за папулю, а не за меня, — я щекочу Андреану, и она ерзает и хихикает на коленях у Киши.

— За кого же еще ей болеть? — спрашивает подошедший Дре. Берет дочку на руки и кружит вокруг себя «самолетиком». Никто не умеет смешить ее так, как он.

— На вечеринку сегодня пойдешь? — спрашивает его Лиза.

В конце лета Шон всегда устраивает большую тусу у себя дома.

— Дре больше не ходит ни на какие вечеринки, ты же знаешь, — вмешивается Киша.

— Вот-вот, нам и так весело, — кивает он и целует Андреану в пухлую щечку. — Правда, малышка?

— Че, серьезно? — хмыкаю я. — Кто ж сидит дома вечером в пятницу!

Ничего не поделаешь, такой уж он, Дре. Рождение Андреа — ны сильно на него повлияло. С вечеринками и тусовками он завязал. Думаю, он и с бандой бы завязал, если бы мог.

Но из Королей обратного хода нет, если хочешь жить и не остаться калекой.

— Мне хорошо, где я есть. — Он улыбается Андреане, затем косится на меня. — А ты пойдешь, что ли?

Дре в курсе, что́ меня ждет сегодня и как может измениться вся моя жизнь. Проблема в том, что Лиза не знает. И лучше ему придержать язык.

— Пойду, — отвечаю я.

Дре смотрит на меня как старший брат — на непутевого младшего. Ужасно бесит, и я чувствую себя дерьмом.

Поворачиваюсь к Лизе.

— Кто нам может запретить? Хоть повеселимся перед началом школы.

Лиза снова обнимает меня.

— Правильно! Только подумать, всего через год мы будем в колледже, вот уж где оторвемся.

— А то! — В колледж стоит идти ради одних только студенческих вечеринок… если вообще идти — я пока не решил. — Сегодня вечером на тебя точняк все смотреть будут!

Достаю из кармана и протягиваю ей цепочку с кулоном, на котором курсивом выведено «Мэверик» и алмазная крошка по кругу. Чистое золото, в торговом центре заказал на прошлой неделе.

— Вот это да! — восторженно выдыхает Лиза. — Очень красиво.

— Ты молодец, Мэв, — говорит Киша, — вижу, готов потратиться на свою девушку.

— А как же! — задираю я нос.

— Такие подарки стоят денег, — подозрительно хмурится Дре. — Где столько нагреб, а?

Само собой, он не в курсе наших с Кингом тайных делишек, и пусть так и остается. В свое время он даже травку толкать мне позволил со скрипом. Мол, делай как сказано, а с меня пример не бери. Я долго его убеждал, что должен помогать матери, и братец неохотно уступил. Но товару дает ровно столько, чтобы пару-тройку счетов оплатить. Если узнает, что мы толкаем с Кингом на стороне, мне крышка.

— Да так, подрабатываю по мелочи в округе, вот и накопил, — вру я.

— Нет, ну какой шик! — говорит Лиза. Она-то в курсе, чем мы занимаемся, потому и торопится сменить тему. — Спасибо, любимый!

— Ради тебя что угодно, крошка. — Я снова ее целую.

— Эй, хватит, тут дети! — Дре прикрывает Андреане глаза ладонью, отчего Киша заходится смехом. — Ребенка напугаете.

— Она твою рожу видит каждый день, ее ничем не напугаешь, — парирую я, но тут с парковки сигналит ржавый «датсун».

Опустив стекло, из окна высовывается накачанный парень посветлее нас с Андре и кричит:

— Лиза, пора!

— Ну вот… — Она со стоном закатывает глаза.

Это ее старший брат Карлос, он меня терпеть не может. Когда я в первый раз позвонил Лизе, он допрашивал меня, будто коп какой-нибудь: «Сколько лет?», «В какую школу ходишь?», «Что с оценками?», «Ты в банде?». Ему-то какое дело? А когда впервые увидел, я был в сером и черном, чтобы сразу было понятно, что я из Королей. Придурок тогда нос задрал, будто я червяк какой у него под ногами. Приехал на лето домой из колледжа; жду не дождусь, когда уберется обратно.

— Что ему от тебя надо? — спрашиваю Лизу.

— Мама просила свозить меня закупиться перед школой, — вздыхает она. — Опять эта дурацкая форма с клетчатой юбкой!

— Да ну, тебе в ней классно.

Лиза с трудом сдерживает улыбку, и от этого мне самому хочется улыбнуться.

— Все равно дурацкая! — Она спрыгивает со стола. — Ладно, пойду, не то капитан Придира учинит скандал.

Я смеюсь и беру ее за руку.

— Пойдем. Я тебя провожу.

Лиза прощается с Кишей и Дре, и мы идем к выходу из парка. Карлос не спускает с меня прищуренного взгляда, вот же злыдень.

— Заскочу за тобой в восемь, — говорю я, подводя Лизу к машине.

— Тогда выйду в четверть девятого, — фыркает она. — Ты вечно опаздываешь.

— Не, я сегодня пораньше. Люблю тебя!

Помню, я весь издергался, когда первый раз ей это сказал. Прежде никому не говорил, но и такой, как она, у меня прежде не было.

— Я тоже тебя люблю. Береги себя.

— Да куда ж я денусь, от меня так просто не избавишься.

— Смотри, ты обещал! — Она со смехом чмокает меня в щеку.

Открываю перед ней дверцу машины, снова натыкаясь на хмурый взгляд Карлоса. Пока Лиза не видит, показываю ему средний палец. Слышу, как она спрашивает: «Ну что ты все бесишься?», а он отвечает что-то про «бандитское гнездо».

Едва они успевают отъехать, на парковку заворачивает старенькая «тойота-камри» со световым люком в крыше. Раньше Ма раскатывала на «лексусе», но когда копы забирали папца, то прихватили и машину.

— Ага! — орет Мозгляк. — У Малыша Дона неприятности, мамуля приехала с дисциплинацией.

Дисципли… что?

Да пошел он! Открываю пассажирскую дверь спереди и заглядываю внутрь.

— Привет, мам!

— Привет… Ой! — Она зажимает нос. — Чем это ты занимался, что весь провонял!

Принюхиваюсь к себе: вроде ничего страшного.

— Просто мяч гоняли.

— А со свиньями случайно не боролся? О боже, от тебя же в больнице все разбегутся!

— Если быстро заскочим домой, успею в душ.

— Некогда уже, Мэверик! Аиша с матерью будут ждать нас в два, а уже без четверти.

— Ясно… — До меня доходит, что прежняя жизнь может вот-вот закончиться. — Ну извини.

Мама, должно быть, слышит, как изменился мой голос.

— Нам нужна правда, сынок. Ты же понимаешь?

— А что делать, если…

— Эй, — перебивает она, и я поднимаю взгляд. — Как бы ни вышло, я с тобой.

Она протягивает мне кулак, чтобы я по нему стукнул, и я ухмыляюсь.

— Ты слишком старая для этого, мам.

— Вот еще! — возмущается она. — Между прочим, в прошлую субботу мы с Мо ездили развеяться, и у меня спросили документы. Так-то вот! И кто теперь старый?

— Ты, мам, — смеюсь я под рокот оживающего мотора.

— Эй, стойте! — кричит Шон, подбегая через парковку к водительскому окошку. — Должен же я поручкаться с Королевой. Как поживаете, миссис Картер?

— Привет, Шон! Справляешься?

— Да, мэм. Приглядываю вот за вашим парнишкой.

— Это хорошо, — кивает она. Теперь голос меняется уже у нее.

Какой матери охота, чтобы сын ошивался в банде… но и терять его тоже не с руки. Папец нажил слишком много врагов на улицах, теперь мне без крыши никак. Он сам сказал Ма, что сыну одна дорога — в Короли. В конце концов, это у меня в крови: и мамины братья, и двоюродные папца — все там, типа уже по-семейному.

Ма думает, что я только на словах стал Королем, а к делам меня не приставили. Говорит, это все временно, постоянно твердит, что мне нужно закончить школу и уехать в колледж, подальше от всего этого.

— Ладно, мы спешим, люди ждут, — говорит она Шону. — Береги себя, парень.

— Понял, мэм, — кивает он и оборачивается ко мне. — Удачи, бро!

Я киваю в ответ, и мы выезжаем с парковки. Вижу в зеркало заднего вида, как Короли беззаботно гоняют мяч. Вот бы и мне с ними…

Только надо ехать в клинику, где нам скажут наконец, не моего ли сына растит Кинг.

2

Для вечера пятницы в бесплатной клинике многовато народу. Народ из Садового Перевала чаще обращается сюда, а не в окружную: оттуда редко отпускают домой. Какой-то тип на костылях у таксофона так разорался, будто всем вокруг следует знать, что за ним надо срочно приехать, но женщина, что дремлет рядом в инвалидном кресле, и ухом не ведет. Девчонка моего возраста гоняется за сопливым малышом и распекает его по-испански.

Неужто и меня это ждет через пару лет? Страшно подумать.

Такая вот путаница у нас с Кингом вышла. Есть у него подружка по имени Аиша, но не то чтобы настоящая — так, просто крутят. Она со многими вообще-то… не хочу сказать ничего плохого, но против фактов не попрешь.

Год назад Лиза со мной порвала, когда Карлос сказал, что видел меня с другой. Наглое вранье, но Лиза отчего-то поверила этому дурню. Я поплелся к Кингу плакаться, а он возьми да попроси Аишу меня отвлечь. Поначалу мне было не по себе — это вроде бы неправильно, как будто я изменяю. Но как только мы с Аишей вошли во вкус, стало без разницы, что правильно, а что нет.

А потом у нас порвался презерватив.

Теперь у Аиши трехмесячный младенец, а я сижу в бесплатной клинике и жду результатов ДНК‐теста.

Ма притопывает ногой, будто хочет сбежать из приемной. Смотрит на часы.

— Они должны уже быть здесь! Мэверик, ты давно разговаривал с Аишей?

— На прошлой неделе.

— Боже! Чует мое сердце, натерпимся мы еще с этой девчонкой.

Вечно она к Богу взывает. Обычно — с просьбой: «Боже, не дай мне прибить этого мальчишку!». Хорошо хоть сейчас речь не обо мне.

Ма уверяет, что по моей вине прежде времени состарилась. В ее холодной завивке и впрямь кое-где проглядывает седина, рановато для тридцати восьми, но я тут ни при чем, все дело в двух работах: днем она за стойкой в отеле, а по вечерам моет полы в конторах. Когда я обещаю заботиться о ней, отвечает с улыбкой: «Позаботься о себе, Мэверик».

В последнее время она стала говорить: «Позаботься о своем сыне». Не сомневается, что я отец ребенка. А вот я в этом не уверен.

— Не понимаю, что мы здесь делаем, — бормочу я. — Он не от меня.

— С чего ты взял? С того, что вы с ней всего один раз покувыркались? — спрашивает мама. — Этого вполне достаточно, Мэверик.

— Аиша клянется, что это ребенок Кинга. Они даже назвали сына в его честь.

— Ага, но на кого он похож? — усмехается Ма, и я затыкаюсь. Тут она меня подловила. Поначалу Кинг-младший ни на кого не был похож. По мне, все новорожденные выглядят как пришельцы. Но через пару недель глаза, нос и губы у пацана стали точно как у меня. Ничего от Кинга не отыскать, да и с матерью сходства никакого.

Вот почему Кинг порвал с Аишей. А она решила доказать ему, что это не мой ребенок, и попросила сделать тест. Теперь ждем, что доктора скажут. Не знаю, каким я должен оказаться невезучим, чтобы младенца объявили моим.

У меня на поясе пищит пейджер, на экране появляется номер мистера Уайатта, у которого дом рядом с нашим. Раз в неделю я стригу его лужайку. Наверное, и сегодня хочет позвать; отзвонюсь попозже.

Ма смотрит с улыбкой.

— Небось, таким важным себе кажешься с пейджером, да?

— Да ну нет, мам, — смеюсь я, хотя вообще-то шикарная штучка, купил два месяца назад. В голубом прозрачном чехле — супер.

— Как движется твой бизнес, сколько лужаек косишь? — спрашивает Ма.

Думает, я одними лужайками зарабатываю. Нет, конечно, лужайки приносят деньги, но толкать дурь куда выгоднее. Стрижка хороша для отвода глаз: всегда можно сказать, что купил новые кроссовки или шмотки задешево на толкучке, а не в магазине. Все равно не по себе, что приходится родной матери врать.

— Да ниче так, — отвечаю, — с десятком уже управляюсь. Хочу до холодов заработать побольше.

— Не волнуйся, потом что-нибудь еще подыщешь. Детишки обходятся недешево, но ты справишься.

Мне не придется справляться. Это не мой ребенок.

Дверь с улицы распахивается, и на пороге приемной появляется миссис Робинсон. Оборачивается и кри — чит:

— Давай, живей тащи свою задницу!

Закатив глаза, следом входит Аиша. На плече у нее сумка с младенческими вещами, а в руке автолюлька, где спит виновник нашей встречи. Кулачок прижат к щеке, лобик нахмурен, будто тяжело задумался о чем-то.

— Привет, Фэй! — бросает миссис Робинсон. — Извини за опоздание.

— М‐м-м… — тянет Ма в ответ, и непонятно, то ли одобрительно, то ли осуждающе. Затем поворачивается и выжидательно смотрит на меня. Я таращусь, не понимая. — Уступи Аише место! — подсказывает она.

— Ах да, виноват… — Я вскакиваю со стула. Ма не оставляет надежды воспитать из меня джентльмена.

Аиша молча садится и ставит люльку у себя в ногах. А у Ма случается острый приступ обожания.

— Нет, вы гляньте только! — воркует она над малышом. — Сопит, хоть бы ему что, пушками не разбудишь.

— Наконец-то, — ворчит Аиша. — Всю ночь мне спать не давал.

— Ну а чем тебе еще теперь заниматься? — злобно фыркает миссис Робинсон. — Нечего было вместо занятий за парнями бегать!

— О боже! — страдальчески стонет Аиша.

— Ничего, скоро будет спать всю ночь напролет, — уверяет Ма. — Мэверик до пяти месяцев по ночам куролесил, все ему интересно было.

— Вот и этот такой же, точь-в-точь! — Миссис Робинсон сверлит меня взглядом.

Да пускай смотрит сколько хочет, все равно ребенок не мой.

Из автолюльки слышится недовольный писк.

— Ну что еще? — вздыхает Аиша.

— Наверное, соску просит, — подсказывает Ма.

Аиша сует пустышку в рот малышу, и тот разом успокаивается.

Всматриваюсь в лицо Аиши. Под глазами у нее мешки, раньше таких не было.

— Тебе хоть помогает с ним кто-нибудь? — спрашиваю.

— Что?! — тут же взвивается ее мать, будто я ругнулся. — И кто же ей должен помогать? Может, я?

— Да ну брось, Йоланда, — говорит Ма, — одной с ребенком тяжело, тем более в семнадцать лет.

— Плевать! Решила быть взрослой, теперь пускай и пашет как взрослая. Сама!

Аиша часто моргает.

А мне вдруг становится ее ужасно жалко.

— Если он от меня, тебе не придется возиться в одиночку, ясно? Буду приходить и помогать!

Пять секунд назад она была готова заплакать. А теперь ухмыляется.

— Без шуток? А что скажет твоя девчонка?

Спросила бы что полегче. Если ребенок не мой, то Лизе и знать ни к чему, а вот если мой…

— Не переживай за нее, — хмыкаю.

— Мне-то что? Это тебе надо переживать. Эта задавака мигом тебя бросит.

— Эй, не надо о ней так!

— Подумаешь! По тебе сохнут все девчонки Садового Перевала, а ты связался со снобкой из католической школы… Ладно, все равно ребенок не твой. Сейчас выдадут результаты, я отвезу его к настоящему папаше, и мы станем жить семьей!

— Аиша Робинсон! — слышится голос медсестры, и мы все оборачиваемся. Вот оно!

— Давай, иди! — командует Йоланда.

— Как глупо все, — фыркает Аиша, вставая со стула.

— Глупо крутить с двумя парнями разом! — бросает вслед ее мать. — Теперь вот и расхлебывай.

Вот сцепились-то… Нет, у нас с матерью тоже случаются разборки, но не на людях!

Вскоре Аиша возвращается и сует матери в руки конверт.

— Вот, убедись, что я права! Смотри первая.

Миссис Робинсон достает из конверта бумаги и читает. По ее самодовольному виду легко догадаться, что там написано.

— Мои поздравления, Мэверик! — ехидно произносит она, глядя на дочь. — Ты отец.

Проклятье!

— Боже! — Мама хватается за голову. Понятно, одно дело — говорить, что он мой, и совсем другое — знать наверняка.

Аиша выхватывает у матери результаты анализа, пробегает глазами, и у нее вытягивается лицо.

— Ни хрена себе!

— А ты-то чего злишься? — возмущаюсь я.

— Он должен быть от Кинга! На что мне сдалась твоя задница?

— А мне твоя на что?

— Мэверик! — одергивает меня Ма.

Мой сын разражается громким ревом.

Сурово на меня зыркнув, Ма подхватывает его на руки.

— Что тебе не так, Боец? — Над прозвищами ей долго думать не приходится. Принюхивается и морщит нос. — Все ясно… запасные подгузники есть?

— В сумке, — бормочет Аиша.

— Бери сумку, Мэверик! Сейчас разберемся.

Внезапно у меня есть сын, и он испачкал подгузник.

— Я не знаю, как их менять.

— Самое время научиться. Идем!

Мама решительно шагает к женскому туалету. Мне что, и туда за ней идти? Еще не хватало! В дверях она оборачивается.

— Ну же, Мэверик!

— Да нельзя мне туда!

— Никого нет, не бойся. Ничего не поделаешь, в мужских туалетах пеленальных столиков пока не ставят.

Черт, вообще не круто. Захожу следом. Малой вопит как резаный, и теперь ясно почему: воняет же. Ма сует ребенка мне, чтобы залезть в сумку, и я вытягиваю руки, чтобы не запачкаться самому.

— Здесь куча одежды! — качает головой она, роясь в сумке. — Посмотрим, есть ли там пеленка. Если нет… Неважно, вот она. — Ма расстилает пеленку на столике. — Давай, клади его сюда.

— А вдруг свалится?

— Не бойся. Вот так, — говорит она, когда я кладу малыша. — Теперь расстегни на нем…

Что она говорит дальше, я не слышу: мой взгляд прикован к сыну. Прежде я смотрел на него и удивлялся, что бывают такие маленькие люди. А теперь вдруг понял, что он мой собственный, без вопросов.

Хуже всего то, что и я теперь его собственный.

Мне страшно. Я попал. Всего месяц, как исполнилось семнадцать, и уже отвечаю за другого человека. Нужен ему. Без меня он не может. Будет звать меня папой…

— Мэверик! — Чувствую на плече мамину руку. — Помни: я с тобой, окей? — И она сейчас не только пеленки имеет в виду.

— Окей.

С ее помощью я худо-бедно справляюсь с подгузником. Еще и медсестра заглядывает и начинает давать советы: мама и сама давненько этим не занималась. Малой хоть и чистый уже, все равно бузит. Ма прижимает его к себе и гладит по спинке.

— Все хорошо, Боец, — воркует она, — все хорошо.

Он сразу успокаивается, будто только и ждал этих слов. Я забираю сумку, и мы возвращаемся в приемную. Люлька так и стоит на полу, в ней валяются бумаги с результатом теста.

Миссис Робинсон нигде нет. Как и ее дочери.

3

— Вот зараза! — шипит Ма. — Я не про Аишу, а про ее родительницу…

Она не перестает ругаться всю дорогу из клиники.

Я думал, они просто вышли наружу подышать, но нет, они уехали. Медсестра сказала, что напомнила им про забытую автолюльку, но миссис Робинсон заявила: «Нам она больше не нужна» — и вытолкнула Аишу за дверь.

Мы поехали к ним домой. Там я и стучался, и в окна заглядывал — тишина. Пришлось нам забирать малого к себе.

Поднимаюсь с ним по ступеням крыльца, а он лежит и разглядывает погремушки на ручке автолюльки. Даже не подозревает, что родная мать оставила его, словно ненужную вещь.

Ма открывает перед нами дверь.

— Я сразу подумала: слишком много вещей в сумке. Сплавили ребенка, даже слова не сказали!

Я ставлю люльку на кофейный столик. В голове не укладывается. Нет, серьезно. Мне в жизни не приходилось заботиться даже о собаке, а тут целый человек!

— Как теперь быть, мам?

— Ну поживет здесь, само собой, пока не узнаем, что задумали Аиша с матерью. Надеюсь, за выходные выяснится… Хотя эта стерва… — Она прикрывает глаза и прижимает ладонь ко лбу. — Боже, только бы девчонка не бросила его совсем!

— Совсем? — переспрашиваю с упавшим сердцем. — Как же тогда…

— Ты исполнишь свой долг, Мэверик, — говорит Ма. — Вот что значит быть отцом. Теперь ты отвечаешь за этого ребенка. Будешь менять подгузники, кормить его, вставать к нему по ночам…

У меня вся жизнь перевернулась, а ей и дела нет.

Такая уж у меня мама. Как говорит бабуля, ее дочь явилась в этот мир готовой ко всему. Если он обрушится, соберет куски и отстроит заново.

— Ты меня слушаешь? — прерывает она мои мысли

Я растерянно чешу голову между афрокосичками.

— Да, слышу.

— Нет, слушаешь? Это разные вещи!

— Слушаю, мам.

— Так вот, подгузников и детского питания тут на пару дней хватит. Я позвоню твоей тете Ните, может, у них цела еще старая кроватка Андреаны. Поставим у тебя в комнате…

— У меня? Он же мне уснуть не даст!

Ма возмущенно подбоченивается.

— А кого, по-твоему, он должен будить?

— Черт…

— И нечего чертыхаться! Ты ему отец и должен думать не только о себе любимом. — Ма берет сумку с детскими вещами. — Я подогрею бутылочку, а ты присмотри за ним. Или это слишком сложно?

— Ладно уж, — бурчу я, — присмотрю.

— Огромное спасибо! — фыркает она и направляется на кухню. — Спать ему не дадут, видите ли!

Я плюхаюсь на диван. Малой смотрит на меня из люльки. Так и буду его звать, никаких больше Кингов-младших, раз уж он мой.

Мой сын. Подумать только, стать отцом из-за лопнувшей резинки!

— Теперь нас двое, да? — вздыхаю я. Протягиваю руку, и он хватается за палец. Надо же, такая кроха, а сильный! — Эй, полегче, палец сломаешь! — смеюсь я.

А Малой уже тянет мой палец в рот, но я не даю, под ногтями же грязи до хрена. Снова раздается недовольный писк.

— Ну-ну, тише, тише. — Я отстегиваю лямки люльки и беру Малого. Он куда тяжелее, чем кажется. Стараюсь взять удобнее, поддерживая головку, как учила Ма, а он хнычет, вертится и в конце концов разражается ревом. — Мам! — не выдерживаю я.

Она появляется из кухни с бутылочкой в руке.

— Что такое, Мэверик?

— Я не знаю, как его держать!

Она поправляет малыша у меня на руках.

— Ты сам успокойся, и он успокоится. Вот, дай ему поесть. — Она протягивает бутылочку, и я сую ее в рот младенцу. — Чуть ниже держи, не торопи его… вот так. Когда выпьет половину, дай ему срыгнуть и потом в конце еще раз.

— Как?

— Положишь его головкой себе на плечо и похлопаешь по спинке.

Держи правильно, опусти бутылочку, дай срыгнуть…

— Мам, я не смогу.

— Сможешь! Уже начал, вот и продолжай.

Я и не заметил, как Малой перестал реветь. Сосет себе, вцепился мне в рубашку и смотрит в лицо… и я на него смотрю. Будто на себя самого — ну точно мой, кто бы сомневался! Я вижу в нем своего сына.

И сердце, кажется, сейчас выскочит из груди.

— Эй, привет, — шепчу я. Такое чувство, будто и впрямь только что его увидел.

— Пойду брошу детские вещи в стиральную машину, — говорит Ма. — Кто знает, сколько микробов там у них в доме.

Она только и делает, что воюет с микробами: ее астма может дать о себе знать от любой мелочи.

— Спасибо, мам.

Она снова уходит, а я все не могу оторвать глаз от сына, и признаюсь честно: хоть мне и радостно, но еще и страшно до жути. Новый человечек, которому я помог появиться на свет, с сердцем, легкими, мозгом — хотя тут я практически ни при чем… И теперь от меня зависит, будет ли он жить дальше.

Ну и дела! Не так я планировал провести вечер пят…

Черт, тусовка у Шона же сегодня. Но разве Ма теперь меня отпустит?

Отняв на минуту руку от бутылочки, дотягиваюсь до радиотелефона и набираю номер. Прижимаю трубку к уху плечом. После двух гудков Лиза отвечает:

— Привет, Мэв! — Вечно забываю, что у них стоит определитель.

— Привет! Не отвлекаю?

В трубке слышится приглушенный шорох.

— Нет, я только одежду собираю для вечеринки. А что?

Мне становится совсем дерьмово.

— М‐м… ну, в общем… Я не смогу сегодня.

— Что-то случилось?

— Угу… Ма загрузила домашними делами.

Я почти не вру. Просто не говорю всей правды. Не обсуждать же по телефону ребенка, который у меня на руках.

— Ну точно как моя, — вздыхает Лиза, и я словно вижу, как она закатывает глаза. — Хочешь, побуду вечер с тобой?

— Нет-нет! — чуть не вскрикиваю я. Малой испуганно морщит личико. — Извини, — говорю им обоим разом, в панике укачивая младенца. Только бы не разорался! — Просто домашние дела, зачем тебе тратить на них пятничный вечер. Все окей, не волнуйся.

— Окей… На выходных хоть увидимся?

— Не, она не отпустит.

— Чего же ты такого натворил?

Да уж, вопрос не из простых.

— Ну… ты знаешь, как оно бывает. Ладно, я звякну.

Обменявшись привычными «я люблю тебя», мы прощаемся, и я с облегчением перевожу дух.

— Чуть не спалил ты меня, Малой.

Он отрывается от бутылочки и сладко зевает. Ему явно нет дела до моих забот.

И половину смеси уже выпил, пора дать ему срыгнуть. Как там Ма учила — головку на плечо? Ладно, теперь похлопаем. Раз, два, три…

Малыш икает, и по спине у меня течет что-то теплое.

— Фу, чувак! — Я вскакиваю с дивана. Этого ребенка на меня стошнило. Он вопит, продолжает срыгивать, и я тоже уже готов заплакать. — Ма-а-ам!

— Что еще? — заглядывает она в дверь. Еще и ухмыляется… — Добро пожаловать во взрослую жизнь, Мэверик! О чистой одежде можешь забыть.

— И что мне делать?

— В другой раз положи на плечо полотенце, а сейчас докорми и дай срыгнуть еще раз.

— Так и сидеть, что ли, в блевотине?

— Я тебе уже сказала, что мир теперь не вокруг тебя вертится. Учись быть отцом! Вот он, твой лучший учитель.

Лучше бы оставил свои уроки при себе…

В дверь звонят, и Ма выглядывает в окно. После того как копы вломились к тебе в дом, поневоле осторожничаешь.

— Привет, малыш Андре! — говорит она, отпирая дверь.

— Привет, тетушка. Ну как, получили результат… — Дре выкатывает глаза, заметив младенца у меня на руках. — Ого! Так он и правда твой?

— Угу, — киваю я, — мой.

— Бли-и-ин! — Он подходит ближе. — Хотя чего тут удивляться, вылитый ты.

— Да кто бы сомневался, — усмехается Ма, — теперь, как видишь, Мэверик весь в делах.

Рад, что хоть кому-то это кажется смешным.

— Давал ему срыгнуть, — объясняю, — а он…

Дре тоже ухмыляется.

— Всегда подстилай полотенце, братец. — Он заходит со спины и смотрит на личико Малого у меня на плече. — Че как, племяшка? Я Дре, твой дядюшка. Когда-нибудь научу тебя бросать мяч, раз уж твой папец не тянет.

— Вот еще! — фыркаю я.

— Правда есть правда… Надолго его взял?

Я присаживаюсь на край дивана, перекладываю Малого и снова сую ему бутылочку.

— А хрен знает. Аиша с матерью нам его подкинули.

Дре опускает конец бутылочки.

— Не торопи его. В каком смысле подкинули?

— Мы отошли сменить ему подгузник, вернулись, а их и след простыл.

— Ни… фига себе! — Ругаться при Ма Дре не решается. — Вы их искали?

— Домой к ним сразу поехали, там никого, — отвечает Ма. — Да чего еще ждать от этой стервы Йоланды?

— Ну и ну! — говорит Дре. — Что ж, ясно. Если нужна кроватка, так от Андреаны еще цела, и коляска тоже. Занесу вам попозже.

— Вот спасибо, племянничек! — Ма берет с дивана свою сумочку. — Схожу-ка я за обедом к Рубену, готовить что-то совсем нет настроения. Ведите себя тут прилично!

— Хорошо, — отвечаем мы в один голос. Хотя кузену уже двадцать три, мою Ма он слушается беспрекословно.

Она уходит, и Дре присаживается ко мне на диван. Наблюдает, как Малой сосет бутылочку.

— Ну ты прям настоящий папаша, Мэв.

— Самому не верится.

— Понятное дело. Отцовство, оно такое. Зато теперь я и представить себе не могу, как жил бы без моей крошки… хоть и бедовая она — ого-го.

— Скажешь тоже, — смеюсь я, — ей же всего три годика.

— Да она уже думает, что знает все на свете, и лезет во все дыры! Говорят, трудно с двухлетками, а ни хрена подобного — с трехлетками не сравнить. — Он вздыхает. — Как же я буду скучать по ним, когда у Киши снова начнутся занятия.

В позапрошлом году Киша перевелась учиться в Маркхэм и забрала Андреану с собой. Всего пара часов езды, и Дре навещает их по выходным, а сам из Садового переехать не может, надо помогать тетушке Ните: дядя Рэй год назад слег с инсультом.

— Держись, браток, — подбадриваю я. — Через год Киша получит диплом, в июле поженитесь…

— Возню со свадьбой еще надо пережить, — ворчит он и кладет мне руку на плечо. — Ну как ты вообще?

Да никак, если честно. Мою жизнь словно миксером взболтали, ничего не поймешь. Теперь я внезапно чей-то отец, хотя мне и своего собственного не хватает.

Ничего, как-нибудь выдюжу. Сдохну, а не сдамся!

— Да справляюсь помаленьку.

— Тут поневоле сдрейфишь.

— Кого мне пугаться, грудного младенца?

— Того, что с ним связано. Я сам слезу чуть не пустил, когда в первый раз взял на руки Андреану. Такая красотка, и вдруг — моя собственная, и мне за нее отвечать.

Я гляжу на своего сына и, черт побери, чувствую то же самое.

— Решил тогда, что стану самым лучшим отцом, какого она заслуживает, — продолжает Дре. — Пришлось резко взрослеть… вот и тебе придется.

— Да я вроде как и не маленький уже.

— Ах да, извини. — Дре поднимает ладони. — Ты же и впрямь уже мужчина… такой взрослый, что крысячишь у нас с Шоном за спиной.

— Что? — Я едва не роняю младенца.

— Ты меня слышал, Мэв… Даришь своей девчонке дорогие цацки, меняешь кроссовки каждую неделю. Я же в курсе, сколько денег ты делаешь на нашем товаре, сам же прикидывал, сколько тебе давать, чтобы только слегка помочь тетушке Фэй. Откуда же остальное?

Я укладываю Малого себе на плечо и хлопаю по спинке.

— Говорю же, подрабатываю еще…

— Ага, конечно! Меня не проведешь. Кто тебя научил? Где товар берете?

— Я ничего не крал, Дре.

— Значит, все-таки проворачиваете делишки на стороне.

— Нет, я не в том смысле!

— В том самом! Тебя Кинг подбил, да? Как раз в его духе.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо.

— Дре, я не…

— Шону я ничего не скажу. Только будь мужчиной, раз уж назвался. Докажи, что ты взрослый. Налажал, так признай честно.

Вот ведь как повернул! Мне и правда совестно скрывать что-то от Дре, он мой старший брат, хоть и двоюродный. Никогда друг от друга секретов не держали… и потом, если не признаюсь, он все равно докопается до правды, и тогда Кингу придется плохо.

Я кладу сына в автолюльку, он уже почти уснул. Нет, нельзя подставлять друга. Возьму все на себя.

— Окей, угадал, — говорю. — Я толкаю кое-что на стороне… но никто меня не подбивал, я сам нашел ходы.

— Какого хрена, Мэв? — вздыхает Дре.

— Мне нужны деньги! А вы с Шоном только травку и даете…

— Потому что бережем вас, мелкоту! Толкать серьезный товар опасно, очень! Туда лезть никак нельзя.

Я закатываю глаза.

— А сам-то ты что? — Еще берется меня воспитывать.

— Уметь надо, вот что! Я осторожно, а баклан вроде тебя наверняка засветится перед копами. Короче, бросай все на хрен, и точка! Все — и травку, и колеса, и снежок, что там у тебя. Все!

— Как это — все? Издеваешься, что ли?

— Я серьезно, Мэв! Тебе теперь о сыне думать надо.

— А тебе — о дочери.

— Вот и учись на моих ошибках, может, станешь лучшим отцом, чем я, — говорит Дре. — Думаешь, мне нравится так зарабатывать, хоть и ради Андреаны? Просто уже влип по уши, куда теперь деваться… а ты еще нет! — Он тыкает меня пальцем в грудь. — Найдем тебе постоянную работу где-нибудь в «Уолмарте» или «Макдаке»…

— Да какие там деньги?

— Зато чистые! Я поговорю с Шоном, может, уговорю тебя отпустить.

— Ты с ума сошел? Шон ни за что не отпустит, сам знаешь. Вспомни, как вышло с Кенни.

Кенни когда-то играл в футбол за нашу школьную команду, а потом получил стипендию от хорошего универа и решил слиться. Не хотел, наверное, чтобы там узнали о его связи с уличной бандой. Только из Королей так просто не уйдешь, разве что за кого-то срок отсидишь либо тебя вышвырнут. Кенни выбрал второй путь. Старшие так его избили, что он впал в кому, а когда пришел в себя, ни о каком футболе уже не могло быть и речи. Короче, не стоит оно того.

— Ничего, что-нибудь придумаем, — говорит Дре.

Я качаю головой.

— Не обманывай себя, брат. Да и с какой стати мне уходить? Короли — наше семейное, ты же знаешь.

— Ты должен разорвать этот порочный круг, стать лучше меня, дяди, нас всех. Жить честно!

— Тебе легко говорить, сам-то вон на «бэхе» раскатываешь! Лицемер ты, друг. И дурак, если думаешь, что я откажусь от таких денег, особенно теперь, когда у меня ребенок на руках.

— Вот как? Окей, — кивает Дре. — Если не бросишь, сдам тебя тете и дяде Дону.

— И что травку мне позволил толкать, тоже расскажешь?

— Запросто! Как мужчина, признаю свой косяк. А еще расскажу Шону про Кинга.

— Кинг ни при чем, говорю же!

— Ага-ага, конечно. Без него тут не обошлось. Молчи сколько угодно, мы с Шоном сами разберемся.

— Ты же обещал, что не скажешь ему.

— Я обещал не выдавать тебя, но не Кинга… Ну так как, брательник, бросаешь все разом или рискуешь навлечь неприятности на себя и на другана?

— Это шантаж!

— Называй как хочешь, мне все равно.

— Шантаж и есть… Откуда мне знать, что ты и правда не сольешь Кинга?

— Сам первый с ним перетрешь и напомнишь, что бывает с теми, кто ввязывается в подобное дерьмо, — говорит Дре. — Но обещаю, если узнаю, что ты снова толкаешь на стороне, сдам обоих.

— Дре… может, не надо? Ну пожалуйста!

— Тебе решать, Мэверик. Я все сказал.

Хватаюсь за голову. Вот засада, хуже не придумаешь. Деньги терять нельзя, но родителей вмешивать — совсем край. Да и Кинга подставлять не хочется.

Что ж, выбирать не приходится.

— Окей, — бурчу я, — так и быть, выхожу из дела.

Нет чтобы сказать, что рад за меня, или там насчет младенца еще что посоветовать. Как же, ждите… развалился весь из себя на диване и выдает:

— Ну вот, давно бы так. Метнись-ка за газировкой, аж в горле пересохло тебя дурака уговаривать.

4

До Аиши удалось дозвониться только в субботу вечером.

— Я совсем вымоталась, Мэверик, — выговорила она как-то сипло. — Все время реветь тянет, и в голове мутится… Лучше пусть он с тобой пока поживет.

После рождения Андреаны у Киши тоже было что-то похожее. Кажется, Ма называла это послеродовой депрессией.

— А врачи что говорят?

— Не нужны мне никакие врачи.

— Ты послушай… У девушки Дре такое было, и…

— Нет, я сказала! Сама справлюсь.

— Ну ладно. — Что толку спорить. — Сколько времени тебе понадобится, как думаешь?

В трубке наступило молчание, затем раздались короткие гудки.

Я пересказал Ма наш разговор.

— Бедная девочка… — вздохнула она. — Послеродовая депрессия — это вам не шутки. И Йоланда вряд ли собирается ей помогать. Короче, Мэверик, ребенок у нас, похоже, надолго. Надо будет еще с кузеном Гэри посоветоваться.

Только не с этим уродом! Юрист, живет в пригороде со своей белой женой и детишками. Спросите, как часто он навещает родных? Да никогда. Наверное, думает, мы тут нищие и станем денег просить. Еще чего, не нужны нам его сраные деньги.

И советы не нужны! Аише просто надо отдохнуть. Надеюсь, что это действительно так, потому что ребенок у меня всего два дня — и я уже готов вздернуться. Первая ночь была настоящим адом. Малой ревел, пока не возьмешь на руки, и я держал его почти все время, а в кроватке он просыпался каждый час: то корми, то укачивай, то меняй подгузник. Столько дерьма я не видал за всю свою жизнь.

То же самое в субботу и воскресенье: поплакать, пописать, покакать. Поплакать, пописать, покакать. Выходные измотали меня вконец, а понедельник обещает стать еще интересней. Ма уходит на работу, и мне придется справляться с сыном одному. Ладно, хоть первые два дня помогла разобраться, что к чему. Сказал ей, а она такая:

— Быть родителем — значит ни на кого больше не полагаться, теперь это твоя работа.

Страшно, аж жуть.

Ма носится по кухне, заглядывая в шкафчики и в холодильник: составляет список, что купить. Дре сегодня будет ездить по поручениям тети Ниты и подбросит меня до магазина. Для младенца много чего нужно, ну и вообще по хозяйству тыщу всего разного.

— Кукурузную муку не забудь, Мэверик, большой пакет! На выходных Мо собирается жарить сома… да, и креольскую приправу возьми, у Мо инфаркт случится, если приправы не будет.

Мо — лучшая мамина подруга, иногда помогает нам с готовкой. Сом у нее — пальчики оближешь.

— Хорошо, мам, — зеваю. Малой опять всю ночь заснуть не давал. Удивительно, что сейчас спит.

— Если вдруг что, звони мне на работу, ну или вон к миссис Уайатт постучись в соседний дом. Еще тете Ните можешь позвонить, и бабуля тоже передала, что готова помочь. — Ма качает головой. — В лепешку готова разбиться ради тебя.

Бабуля живет за городом в старом семейном доме, до нее полчаса езды. Наверное, если позвоню, и вдвое быстрее примчится. Только не стану я никого звать.

— Обойдусь без помощи, — хмыкаю я с видом заслуженного отца, — сам как-нить справлюсь.

Ма долго смотрит на меня, затем подходит и целует в лоб.

— Верю, справишься.

Вскоре с улицы слышится, как она заводит машину. Гул мотора удаляется и тает. Вот я и остался один со своим сыном.

Забегаю к себе в комнату, проверяю, как он. Чтобы поместилась кроватка, стереосистему и компакт-диски пришлось убрать в столовую. Ох как не хотелось, у меня ведь лучшая в округе коллекция музыки, спорю на что хотите. Сотни дисков на стойке, все по алфавиту, а теперь валяются как попало на столе.

И все из-за младенца. Он крепко спит в кроватке, заложив руки за голову. Лобик, как обычно, морщит, будто в заботе обо всех мировых проблемах.

Долго смотрю на него и, хоть и устал как собака, чувствую такую любовь, что словами не описать. Даже странно: всего несколько дней как познакомились. Включаю старую радионяню Андреаны и целую сына в лоб, как Ма только что меня самого.

Возвращаюсь в гостиную и валюсь на диван. Самое паршивое, что неизвестно, как долго Малой у нас прогостит. Если Аиша скоро не оправится от своего депресняка, будет чертовски трудно. Через две недели начнется школа, и тогда совсем непонятно, как справляться.

Я беру трубку беспроводного телефона. Хочу позвонить Лизе — мы не разговаривали все выходные, — но тогда придется объяснять ей, что происходит. Вместо этого я набираю пейджер Кинга. Все равно с ним надо перетереть насчет работы, да и узнать, все ли у нас нормально, тоже было бы неплохо. Он наверняка уже в курсе насчет ребенка.

Кинг никогда сразу не отвечает, поэтому я растягиваюсь на диване, укрывшись маминым пледом. Но только я начинаю засыпать, звонит телефон.

Ни минуты покоя! Хватаю трубку.

— Алло?

— Здравствуйте! — звучит механический голос. — Вам поступил вызов за ваш счет от…

— От Адониса, — перебивает его голос отца.

Я резко сажусь. Папец никогда не звонит по утрам, только вечером, когда Ма дома. Не иначе, что-то стряслось. Нажимаю кнопку, принимая вызов.

— Папа?

— Привет, Мэв, сынок! — Со мной он всегда говорит весело, словно отъехал по делам, а не сел в тюрьму. — Ну что сегодня у твоей мамы подгорело?

— Пока ничего, — смеюсь я. Папец гордится, что готовит лучше мамы, и не зря. Одно печенье чего стоит… мне оно прямо-таки снится. — Ты как сам? Почему звонишь в такую рань?

— Все путем, не волнуйся. Просто добавили время на звонки, вот и решил не откладывать. Фэй еще дома?

— Не, уехала уже.

— Эх, не рассчитал. Как она там, не перерабатывает?

— Да в порядке вроде, теперь хоть выходные берет — Мо ее заставляет.

— Мо? — Имя маминой подруги он произнес как-то по-особому. Они никогда не встречались: Ма подружилась с Мо через пару лет после того, как его забрали. — Ну хоть кто-то сумел уговорить… Ладно, ты-то сам чем занимался на выходных?

В прошлый раз мы разговаривали, когда я ждал результатов ДНК‐теста. Сказал, что ребенок наверняка не мой, и папец вроде поверил, успокоился. Теперь придется сообщить ему, что он стал дедушкой.

— М‐м-м… — мычу я, не сразу находя нужные слова. — Да вот… с сыном возился.

В телефонной трубке наступает тишина, но вдали слабо слышатся голоса — значит, вызов не сброшен.

— Проклятье! — выдыхает папец. — Ну что ж, чему быть, того не миновать. Как ты, справляешься?

Тру глаза, которые слезятся то ли от недосыпа, то ли от облегчения, что папец на меня решил не наезжать. Вообще, это в его духе. Ма, если что, сразу бесится, а он всегда выслушает и поймет.

— Да как сказать… Вопит то и дело, ночью глаз не сомкнешь, подгузники ему вечно меняй, бутылочку грей. У меня за одни выходные чуть крыша не поехала.

— Да уж, припоминаю это счастье. В лицо тебе еще не ссал?

— Как же, — фыркаю я, — и не раз.

— Вот и отлично. Это тебе за то, что ссал в лицо мне. Не переживай, Мэв, сынок, притерпишься, все будет окей. Легко не будет, само собой, да еще и клевать со всех сторон станут. Только помни, что я всегда говорил: «Жить по советам других…»

— «Все равно что не жить», — заканчиваю я.

— Вот и держись, пускай болтают что хотят. Будь самим собой — это главное, понял?

— Понял, пап.

— Вот это да! — вздыхает он. — У меня есть внук. Как назвали хоть?

— Аиша назвала в честь Кинга… думала, он отец.

— Ну нет, — хмыкает папец, — это не в кассу. Зик назвал своего Кингом в честь нашей группировки. Ничего против не скажу, его дело, но твой сын должен получить имя особенное, со смыслом. Ты вот у меня Мэверик Малкольм Картер не просто так.

«Мэверик» означает «думающий независимо», а Малкольм, ясное дело, в честь Малкольма Икса^[2]. По всему, хотели сделать лидером с пеленок.

— Только не взваливай на него слишком много, — продолжает папец. — Дай сыну такое имя, чтобы знал, кто он есть и кем может стать. А то найдется много желающих просветить его на этот счет.

Да уж, задал задачку.

— Ясно, подумаю.

— Эх, будь я дома, каким бы классным дедом стал! Катал бы мальчонку в кабриолете… Как подрастет, не забудь его на матч «Лейкерс» сводить.

Папец фанатеет по «Лейкерсам», Мэджик с Каримом его боги. Меня тоже, само собой, приучил.

— А как же, — обещаю. — Скоро уже майку их куплю.

— Вот-вот, правильно мыслишь! Они себя еще покажут, вот увидишь. Этот паренек Коби задаст всем жару. Запомни мои слова.

Сидим вместе, отец и сын, и болтаем о баскетболе, как будто между нами и нет тюремной стены.

— Думаешь, станут чемпионами?

— И не раз! Коби с Шаком в лепешку расшибутся… А как вообще дела на Садовом Перевале?

— Да спокойно вроде, разборок за территорию давно не случалось. Послушники не наезжали, ничего такого.

— Ну и славненько. Шон и Дре за тобой присматривают?

Еще как, особенно двоюродный братец.

— Угу, иногда даже слишком, мне кажется.

— Слишком не бывает. Радуйся, что тебе прикрывают спину, не всем так везет.

Мне кажется, что Дре вечно будет занозой у меня в заднице.

— Ладно, время кончается, — говорит отец. — Не забудь сказать матери, что за младенца я на тебя наехал по полной программе.

— Окей, — смеюсь я. Ма все равно распознает вранье, она такая. — Надеюсь, скоро с тобой увидимся.

— Жду не дождусь, — отвечает он, и я чувствую его улыбку. — Люблю тебя, Мэв, сынок.

— Я тебя тоже люблю, пап.

Кладу трубку, и между нами вновь непреодолимая стена.

В дверь звонят, я спрыгиваю с дивана и пулей лечу к окну, чтобы Малой не успел проснуться. Осторожно выглядываю, как недавно Ма. На крыльце стоит Кинг.

Хлопаю его по ладони.

— Черт, мужик. Не думал, что ты припрешься.

— По телефону звонить влом было, — объясняет он, протискиваясь мимо меня в комнату. — Все равно тут за углом с клиентом встречался, вот и заскочил. Какие проблемы?

Проблем выше крыши, но, как начать разговор, не знаю. Думаю, сунув руки в карманы.

— Аиша тебе уже сказала?

Кинг шлепается на диван и кладет ноги на край стола. У меня он всегда чувствует себя как дома.

— Как же, доложила… Где у тебя тут джойстик? Охота в «Мортал Комбат» погонять.

— Слушай, друг, мне правда жаль. Я серьезно думал, что Малой от тебя.

— Да все окей. В жизни всякое бывает.

— Ты точно не в претензии? Назвал вот в свою честь… Теперь обидно, наверное.

— Да забей, Мэв! Заладил как баба. Остынь. Плевать мне и на девчонку эту, и на младенца. — Кинг выуживает мой джойстик, застрявший между диванных подушек. — Мне же меньше хлопот.

— Ладно, окей… Мы же друзья, так?

— На всю жизнь, кореш! — Он протягивает руку, и я хлопаю по ладони.

— Точняк! Если б ты еще не болел за этих сраных «Ковбоев»…

— Да иди ты! — хохочет он. — Скорее твои «Святые» обосрутся. «Ковбои» разделают их как… вот как я тебя сейчас в игре.

— Ну попробуй. Да, мне с тобой еще кое-чего обсудить нужно.

Дунув на всякий случай в картридж, Кинг вставляет его в приставку.

— Че стряслось?

Продолжить мне не дает плач младенца в соседней комнате.

— Черт! — шиплю я. — Обожди минутку.

Ма говорит, я со временем научусь распознавать по крику, чего хочет Малой, но пока до этого далеко. Она советовала первым делом проверять подгузник. Там сухо, стало быть, хочет есть. Ма приготовила две порции заранее, ей кажется, я кладу слишком много сухой смеси. Вообще-то для человека, который повторяет, что за своего ребенка должен отвечать я сам, она мне очень много помогает. Не то чтобы я жаловался. Бегу на кухню, хватаю бутылочку из холодильника и мчусь назад к кроватке, чтобы взять Малого на руки.

Накормить плачущего младенца не так-то просто. Он психует от голода и вертится так, что я его даже взять нормально не могу.

— Тихо, тихо, малыш, — успокаиваю, пытаясь засунуть соску ему в рот. Не так-то это просто, и я уже готов звонить Ма, но наконец он начинает сосать. — Уфф, — отдуваюсь я, — одно беспокойство от тебя.

Тихонько возвращаюсь с ним в гостиную и сажусь на диван. Кинг уже весь в игре, глаз от экрана не отрывает.

— Аиша его тебе подкинула? — спрашивает.

— Ага… сказала, хочет отдохнуть.

— Ну-ну… Давай есть сразу, как проснется, иначе так и будет хай подымать.

— А ты откуда знаешь?

— Я уже помогал Аише.

— Ясно.

Помолчав, он оборачивается и глядит на меня и Малого.

— В самом деле похож.

Кинг может сколько угодно повторять, что все в порядке, но в его глазах я вижу совсем другое.

— Мне правда очень жаль.

Он снова поворачивается к телевизору.

— Да сказал же, все окей! С тобой у него хоть семья будет.

— Кинг…

— Лучше скажи, что ты там хотел обсудить.

Я неловко откашливаюсь, чувствуя себя совсем погано.

— Да… в общем… Я больше не могу с тобой работать.

— Что? — оборачивается он. — С чего вдруг?

— Дре нас вычислил.

Кинг подскакивает с дивана.

— Вот же хрень! Ты что, сболтнул?

— Нет-нет, зачем бы я стал? Он сам как-то узнал… и уверен, что ты тоже в деле. Велел мне завязывать.

— Ага, и толкать одну травку для них с Шоном за гроши?

— Хуже того, он хочет, чтобы я совсем вышел из дела. Обещал, если не послушаю, сдать тебя Шону.

— И че? Не думал, что тебя так легко взять на понт.

— Да я за тебя боялся!

— А я тебя просил? Мне нужны эти деньги! Тебе нет, что ли?

Наша перепалка тревожит младенца, и я принимаюсь его укачивать.

— Нужны, ясное дело, но проблем не хочется. Дре пригрозил моим родакам стукнуть.

— Значит, бросаешь меня?

— Кинг, ну ты же понимаешь… Вообще, тебе тоже стоило бы завязать.

— Еще чего! Слушай, Мэв, мы вместе бы как-нибудь выкрутились. Неужели ты так просто позволишь Дре и остальным отжать у тебя заработок?

Да нет, меня не Дре пугает. Если Ма узнает, что я толкаю дурь, легче будет удавиться.

— Извини, Кинг, — вздыхаю я, — ничего не выйдет.

Он закатывает глаза к потолку и беззвучно ругается.

— Ладно, как хочешь, только я не брошу. Пускай наедут, мне плевать.

Вот такой он, Кинг, все ему по барабану. Наверное, я за него больше волнуюсь, чем он сам за себя.

— Я ничего им не скажу, — обещаю. — Погоди, отдам тебе товар… Подержишь? — киваю на младенца.

— Давай.

Он берет недовольного Малого на руки, шикает на него и укачивает — чувствуется опыт. Я иду в ванную. Ма заставляет меня там убираться каждую неделю, так что под шкафчик никто больше не заглядывает. Ложусь на пол и сдвигаю чистящие средства. Они отлично скрывают нишу между стеной и водопроводной трубой, где я прячу пластиковый пакет с застежкой, в котором лежат наркотики. В гостиной отдаю его Кингу и забираю обратно сына.

— Все окей? — спрашиваю.

— Угу, — кивает Кинг, — хоть ты и ведешь себя как мелкое ссыкло.

— Ты же знаешь мою мать! Тут кто угодно сдрейфит.

— Да понятно все. Ладно, потом звякну, еще дел полно. — Он смотрит на малыша. — Береги его, понял?

Я молча киваю. Он протягивает кулак, я ударяю по нему, и Кинг уходит.

5

Ближе к полудню подкатил Дре, чтобы отвезти нас с сыном в магазин.

Тачка у него, конечно, потрясная: старенькая «бэха» 94-го года, но с виду как 98-го или даже 99-го. Дре взял ее со свалки и сам восстановил, сделал из развалюхи конфетку: краска кенди^[3], двадцатидюймовые диски, аудиосистема в багажнике — просто отпад. Сижу с ним в машине и балдею, честное слово.

Он помог мне укрепить на сиденье автолюльку — я-то в этой механике не секу ни фига, — и мы двинули в продуктовую лавочку мистера Уайатта, что на Астровом бульваре за углом. Дре опустил все стекла, развалился и рулит одной рукой. По радио передают 1st of tha Month группы Bone Thugs-N-Harmony, и он кивает в такт, а у меня даже на это сил нет, так вымотался. Закрыв за Кингом дверь, уложил Малого и думал придавить часок-другой, но так и не уснул, все думал о нашем разговоре.

— Че как, братец? — оборачивается Дре.

Я откидываюсь на спинку сиденья.

— С утра Кинг заглядывал, я ему передал, что ты велел.

— И что он?

— А ты как думаешь? Разозлился, но обещал завязать. — Вру, понятное дело, не подставлять же лучшего кореша.

— Вот и славненько, — кивает Дре. — А сам что такой кислый?

— Твоя Андреана когда стала спать нормально?

— Что, уже с ног валишься? — смеется он.

— А то! За все выходные глаз не сомкнул.

— Терпи, никуда не денешься. Скажи спасибо, что других дел нету и в школу не надо. Коротышке своей сказал уже?

Он имеет в виду Лизу. В моей коротышке от силы метр шестьдесят, но мячи она забрасывает получше иных верзил.

Я задумчиво кручу одну из тугих косичек, которые она заплетала мне неделю назад, когда мы сидели у нее на крыльце. Вокруг летали светлячки, стрекотали цикады… мир и покой.

— Нет, — вздыхаю, — пока случая не было зайти, а по телефону разве такое скажешь?

— Смотри, сама на улице узнает.

— Да никто ей не скажет.

— Ага, щас! Будешь тянуть, дождешься пинка под зад.

Можно подумать, так легко пойти и рассказать. Лиза с ума сойдет, и неважно, что мы с ней были в ссоре, когда я спутался с Аишей. Главное, спутался, и точка.

— Я пока не готов разбить ей сердце, Дре.

— Думаешь, будет легче, если она узнает от других? Поверь, брат. Мне самому неслабо везет, что Киша до сих пор со мной после всего, что я натворил.

Они с Кишей вместе класса с седьмого, их друг без друга уже и представить невозможно.

— Да ну брось, вас водой не разольешь.

— Надеюсь, — смеется он. — Скорее бы расписаться.

— Все равно трудно поверить, что ты… женишься. — Даже само слово произносить как-то неловко. — Я тоже Лизу люблю, но представить себя с ней навсегда…

— Это ты сейчас так говоришь. Настанет день, и все изменится, увидишь.

— Вот еще! Я свободный человек.

— Поглядим, — хмыкает Дре.

По радио звучит Hail Mary Тупака Шакура, самое то для меня. Он лучший, даже не верится, что уже почти два года его нет. Помню, как по радио сообщили о том, что его подстрелили в Вегасе. Я тогда подумал, что он выкрутится и на этот раз — в Нью-Йорке пять раз стреляли, и выжил. Чувак казался непобедимым, однако же через несколько дней помер.

Во всяком случае, так говорят.

— Эй, слыхал новости? — спрашиваю. — Тупак жив!

Дре смеется.

— Да брось ты, расскажи еще про конец света в двухтысячном.

Про этот двухтысячный на всех углах талдычат. Сперва надо девяносто восьмой пережить.

— Не знаю, правда или нет, просто по радио сказали, мол, он укрылся на Кубе у своей тетки Ассаты, потому что власти охотятся за его головой.

— Да ну, Билл Клинтон не стал бы трогать Тупака.

Ма тоже за Клинтона, говорит, он почти все равно что черный президент.

— Ну не скажи, у Тупака вся семья «Черные пантеры»^[4], а в песнях слишком много правды. Ходят слухи, он вернется в 2003-м.

— Почему в 2003-м?

— Через семь лет после как бы смерти. У него же все на семерку завязано. Стреляли седьмого числа, а умер на седьмой день, ровно через семь месяцев после того, как выпустили альбом All Eyez on Me.

— Совпадение, Мэверик.

— Нет, ты послушай! Он умер в четыре часа три минуты — четыре плюс три будет семь. Родился шестнадцатого, опять семь — один плюс шесть.

Дре задумчиво потирает подбородок.

— А умер в двадцать пять лет…

— Вот, два плюс пять! А посмертный альбом, где он Макавели, как называется?

— «Теория седьмого дня».

— Именно! Говорю тебе, он нарочно так задумал.

— Ну хорошо, допустим, — говорит Дре. — Но почему семерка?

Я пожимаю плечами.

— Наверное, священное число… не знаю. Надо будет разобраться.

— Ладно, признаю, выглядит подозрительно. Но все же Тупак умер.

— Ты же сам говоришь: подозрительно.

— Да, но только трус станет прятаться и притворяться мертвым, а Тупак трусом не был. Пусть правительство за ним и охотилось, он скорее погиб бы с честью.

Да уж, кем-кем, а трусом Тупака не назовешь. Он бы прятаться ни от кого не стал.

— Ладно, сделал ты меня.

Дре заезжает на парковку. Магазинчик Уайатта — ровесник Садового Перевала, Ма бегала туда девчонкой по поручениям бабули, когда хозяином был еще отец теперешнего. Там найдешь что угодно, от свежих овощей до жидкости для мытья посуды.

Раскладываю с помощью Дре коляску — ну почему для младенцев все делают так сложно? — и захожу с сынишкой в магазин. Для здешних мест тут чистенько: мистер Уайатт следит за тем, чтобы полы всегда блестели, а полки были вымыты.

Сам хозяин стоит за кассой, заворачивает покупки какой-то старушенции, а его супруга с ней болтает. В прошлом году миссис Уайатт вышла на пенсию и постоянно торчит в магазине, разве что отлучится напротив через дорогу обновить маникюр. Ногти у нее всегда ярко-розовые.

— Мэверик, да ты с сынишкой! — сияет она, увидев нас.

Миссис Уайатт обожает малышей. Раньше они с мужем брали детей под опеку, и у них дома всегда толпилась ребятня. Благодаря им мне было с кем играть в детстве.

Она подходит и склоняется над коляской.

— Парень, у тебя не было ни единого шанса от него отказаться — вылитый папаша.

— Ага, — щерится Дре, — даже башка такая же круглая, как арбуз.

— Заткнись! — толкаю его локтем.

— Не дразнись, Андре, — смеется миссис Уайатт и, покряхтывая, достает Малого из коляски. — Какие мы уже большие, прямо великаны! Хорошо кушаешь, да?

— Как раз приехал за детским питанием, — киваю я.

— Ясное дело. — Она улыбается младенцу, и тот отвечает беззубой улыбкой. — Фэй говорила, что ты сегодня в няньках. Ничего, справляешься?

Ну понятно, как же маме не поделиться со стариками. Они так долго живут по соседству, что практически стали нашей семьей.

— Да, мэм.

Мистер Уайатт прощается с покупательницей и идет к нам. У него густые усы, а на голове всегда шляпа. Должно быть, скрывает лысину. Сегодня шляпа соломен — ная.

— Осторожнее, Ширли, — говорит он, — не держи его слишком долго, а то снова детишек захочется.

— Ну и пускай… правда, крошка? — Она целует Малого в щечку.

Уайатт крепко берет меня за плечо.

— Ты же не собираешься взвалить младенца на шею своей матери, сынок?

— Нет, сэр. — К нему только так, с «сэром», приучил меня с самых ранних лет. — Я справлюсь.

— Очень хорошо. Сам родил, сам и обеспечивай. Тебе скоро в школу, так? Готов? Смотри, чтобы из-за ребенка не пришлось бросить учебу.

— Кларенс, не нагнетай, — просит миссис Уайатт.

Его попросишь, как же, вечно грузит. Однако, хоть старик и действует мне на нервы, я знаю, что ему не все равно. Когда забирали отца, у нас дома хрен знает что творилось. Копы вломились с пушками, уложили родителей на пол, а один потащил меня на улицу. Я ревел, умолял их отпустить, а он хотел посадить меня в машину, чтобы куда-то увезти. Мистер Уайатт тогда вышел и поговорил с копами, а потом обнял меня за плечи и повел к себе домой. Я пробыл у них до самого вечера, пока маму не отпустили.

— Ничего-ничего, на его плечах теперь ответственность. — Он смотрит мне в глаза. — Ребенок обходится недешево, как ты собираешься зарабатывать?

— Он уже ищет, — встревает Дре. — Вы не знаете, никому не нужен работник?

— Да мне самому нужен! Мой племянник поступил в колледж и не может теперь работать полный день. Нужен кто-то на подмену.

О боже, только не это! Мало того, что по-соседски придирается, так теперь еще и боссом станет. Шагу тогда свободно не ступишь.

— Спасибо, мистер Уайатт, я…

— Что? Ты уже нашел работу?

— Э‐э… Нет, сэр. Просто… вы же не станете много платить.

— Ровно столько, сколько платили бы другие! В чем же дело?

— Да ни в чем, — снова вмешивается Дре. — Отличный вариант, правда, Мэверик?

Богом клянусь, лучше бы ему заткнуться, не то…

— Если ребенка не с кем оставить, так я посижу с ним, — предлагает миссис Уайатт. — У меня время найдется.

— Только не бесплатно! — добавляет Уайатт. — Тут благотворительностью не занимаются.

— Кларенс! — укоризненно восклицает она.

— Так это правда! И пусть лучше сразу уяснит.

— Спасибо, миссис Уайатт, — говорю я, — Малой скоро вернется к матери.

Очень надеюсь.

— Ну и славно, — кивает хозяин. — Значит, дело не в том, что с ребенком некому посидеть, и не в деньгах. Так в чем же?

— Ни в чем, — улыбается Дре. — Мэверик согласен.

Да что же это такое? Хрена лысого я соглашусь!

Мистер Уайатт складывает руки на груди.

— У него свой язык есть, Андре! Пусть скажет сам. Мэверик, ты хочешь тут работать?

Нет! С другой стороны… толкать травку больше нельзя, где взять деньги? Я не могу взвалить на Ма все счета и заботу о собственном сыне.

Проклятье! Похоже, и правда пора взрослеть.

— Да, сэр, я согласен.

— Вот и отлично! Можешь приступить, как только начнутся занятия. Четыре часа после школы, весь день в субботу, а в воскресенье выходной. В остальное время работает Джамал. Иногда будешь здесь, в магазине, помогать, в другие дни — у меня в саду. И учти, никакого баловства и уголовщины я не потерплю!

Уайатт в курсе, что мы все тут Короли. Это обычное дело в нашем районе.

Дре обнимает меня за плечи.

— Ничего подобного не будет, мистер Уайатт, — заверяет он.

Я стряхиваю его руку. Предатель!

— Мне надо сделать покупки, — бормочу.

Оставив сына под присмотром миссис Уайатт, я беру тележку и качу по проходу, едва сдерживая злость. Дре пристраивается сзади. Так бы и врезал ему, честное слово!

— Все окей? — спрашивает.

— Да щас! — шиплю я, обернувшись. Уайатты далеко, не услышат. — Ты хоть понимаешь, во что меня втравил?

— Нашел тебе работу! Тебе деньги нужны позарез. Делай, что скажут, и все путем. Уайатт не так уж плох.

— Ага, ага…

— Есть и похуже, тот же Льюис.

И то правда, хозяин парикмахерской через дорогу всю душу вынет. А Дре продолжает:

— Ты сам говорил, что должен помогать тете Фэй, работа как нельзя кстати. Мужчина должен исполнять свой долг, так что взрослей, браток.

Хуже всего, что Дре прав, и не возразишь.

— Ладно, окей. — Хлопаю его по протянутой ладони.

— Давай, грузись, — кивает он на полки с продуктами, — и не забудь зубную пасту, а то у тебя изо рта хрен знает чем несет!

Я показываю ему средний палец, и он, хихикая, возвращается к кассе.

* * *

На мамин список уходят все деньги, что остались после покупки кулона с цепочкой. Прошу у Уайатта скидку, как работник магазина, но хозяин смотрит так, будто я говорю на другом языке. Никакой скидки, стало быть.

Идем с Дре к выходу, он с тележкой, я с коляской. Малой дрыхнет как убитый — миссис Уайатт прямо волшебница, хочется даже попросить ее уложить младенца на ночь.

Дре собирается толкнуть дверь, но та распахивается сама, и я в ужасе замираю.

На пороге стоит Тэмми, лучшая подруга Лизы.

И мама Тэмми, мисс Розали, тоже здесь. Она широко нам улыбается.

— Привет, Мэверик, привет, Дре! Как пожива… — Заметив коляску с младенцем, она умолкает, вытаращив глаза. Глаза Тэмми уже вытаращены.

Братец предупреждал, что я дождусь пинка под зад, и моя задница уже чешется в ожидании.

— Нормально, мисс Розали, — выдавливаю я, неловко кашлянув. — А вы как?

Они переглядываются, и я готов поклясться, что разговаривают без слов.

— Все хорошо, дружок. Вот, зашли кой-чего подкупить.

Тэмми сверлит меня взглядом, как заправский детектив.

— Чей это ребенок? — Проклятье, спросила-таки.

— Ладно, нам бежать пора, — спасает положение Дре. — Хорошего вам дня!

— И вам также, — кивает мисс Розали.

Тэмми втягивает воздух сквозь зубы. Можно даже не отвечать, что ребенок мой, она и так поняла.

Выхожу следом за Дре, кровь стучит в ушах, будто тикающая бомба. Так оно, по сути, и есть: вопрос не в том, доложит подруга или не доложит, а как скоро. А когда доложит, дерьмо попадет на вентилятор.

Надо срочно поговорить с Лизой. Прямо сейчас.

6

Дре соглашается подбросить меня к Лизе. И сам вызывается немного покататься с Малым: езда на машине вроде как успокаивает мелких. Пока сынишка спит, успею разбить сердце своей девушке.

Дом у родителей Лизы самый красивый на нашей западной стороне. Розовый, с высоким забором, а двор прямо с иголочки. Попробуй только ступить на лужайку, Лизина мать пинками прогонит. Для того и забор: как она выразилась, «чтобы отвадить мужланов», — и покосилась на меня.

Ее машины во дворе нет, но развалюха Карлоса, к сожалению, на месте. Так или иначе, отступать некуда. Иду по дорожке к крыльцу, звоню.

Открывает Карлос. Он выше меня и мощнее, явно ходит в качалку, а в школе Святой Марии занимался борьбой. Мне по барабану. Если придется, вырублю и такого.

Карлос складывает руки на груди.

— Чем могу быть полезен? — сухо спрашивает он

Понятно все.

— Лиза дома?

— Может быть.

— Скажешь ей, что я пришел?

— Может быть.

Как же он меня бесит.

— Кончай, Карлтон, — говорю я. В самом деле, хоть и гора мышц, а точь-в-точь пафосный Карлтон из «Принца»^[5]. — Позови Лизу, а?

— Пошутить решил? — хмыкает он. — Ну так и я пошучу: а иди-ка ты…

— Карлос! — Лиза отпихивает его с порога и тащит меня в дом. — Вечно ты задираешься.

— Прошу прощения, — хмурится Карлос, — куда это ты его ведешь?

— К себе в комнату

— Еще чего!

— Извини, я не знала, что ты мой отец! — бросает Лиза, свирепо разворачиваясь.

— Я…

— Давай досматривай свое кино и не лезь в мои дела, понял?

Я ухмыляюсь, и она тянет меня по коридору. Их дом пахнет как попурри^[6] и выглядит так же — спасибо обоям в цветочек, которые выбрала Лизина мать. Втолкнув меня в комнату, Лиза вызывающе зыркает на брата и захлопывает за нами дверь.

— Что, достал? — смеюсь я.

— Да ну его!

Обнимаю ее за бедра, их почти не видно: длинная футболка спускается поверх маленьких шортов. Лиза поднимается на цыпочки и целует меня, так что я на время забываю, что хотел сказать, но потом вспоминаю о Тэмми и отстраняюсь.

— Что не так? — хмурится Лиза.

— Вдруг брат услышит? Не хотелось бы.

— С него станется. — Она ложится поперек кровати. — Что, выпустили тебя наконец?

Я отодвигаю плюшевую Хэллоу Китти и сажусь рядом. Лиза обожает эту кошку, она у нее по всей комнате, рядом с постерами ее любимых Ашера и Джинувайна. Как ей только не надоест?

— Да… Извини, что не смогли потусить вместе.

— Ничего страшного, зато Тэмми успела заплести мне косички. В школе сразу начнется горячка, некогда будет каждую неделю заниматься волосами.

Я ложусь возле нее. Пора сказать о главном, но так хочется послушать напоследок о нормальной жизни.

— Почему горячка?

— Баскетбол плюс школьная газета, да еще выпускной альбом, я же в комитете. Мама считает, что для колледжа важно показать себя не только спортсменкой. Если поступлю, наконец выберусь из этого дома, так что я руками и ногами за. Очень надеюсь, что меня куда-нибудь возьмут.

Я целую ее в щеку.

— Не волнуйся, такую прелесть примут куда угодно.

— Ты всегда знаешь, что сказать.

Лиза гладит меня по волосам, и я невольно думаю о том, чем можно было бы заняться, не торчи дома Карлос. В результате пропускаю ее слова мимо ушей.

— Что?

— Я говорю, тебе тоже стоит вступить в какой-нибудь школьный клуб, для поступления полезно.

— Ну… знаешь, наверное, колледж не для меня.

— Послушай, Мэв, не обязательно быть отличником, многих принимают с четверками и даже тройками. А в колледже войдешь в студенческое братство, и тебя зауважают еще больше, чем у Королей!

Обалдеть, каким башковитым она меня считает, никто другой в жизни такого не скажет. Мне и самому-то трудно представить себя в колледже… особенно теперь.

Я сажусь на кровати.

— Да что у тебя стряслось? — хмурится Лиза.

Представляю себе ее будущую жизнь. Она станет самой популярной девчонкой в колледже, будет ходить на все вечеринки. И учиться тоже будет успевать, потому что хочет работать детским врачом. В нее влюбится какой-нибудь однокурсник, они поженятся и заживут припеваючи в шикарном доме с парой детишек. А я останусь смутным детским воспоминанием.

Она приподнимается и садится рядом.

— Мэверик, ну правда, скажи, в чем дело!

Как же хочется еще хоть капельку с ней побыть! Я целую ее в шею, подбираюсь к губам, но она отстраняется.

— Мэверик!

Встаю с кровати и складываю руки на голове. Черт, я должен сказать ей правду.

— Только, пожалуйста, — вздыхаю, — не забывай, что я тебя люблю, окей? Когда это случилось, я просто о другом совсем думал.

— Ну-ну, — медленно кивает она. — Так что именно случилось?

— Помнишь, как твой брат сказал, что видел меня с другой девчонкой, и ты меня прогнала?

— Да.

— Ну вот… я тогда совсем извелся, пошел к Кингу развеяться… И он уступил мне на разок Аишу.

— В смысле… — Лиза таращит глаза. — Вы что, переспали?

— Послушай… — Я пытаюсь взять ее за руку, но она отскакивает на другой конец комнаты. — Это было только один раз, и мы с тобой тогда разбежались…

— Всего на две недели! Какого черта, Мэверик?!

— Да я понимаю… Извини меня, окей? С ней у меня ничего потом не было, и ни с кем больше!

Лиза судорожно обнимает себя за плечи, будто отгораживаясь от всего мира.

— Почему ты мне об этом сейчас говоришь? — тихо спрашивает она — так тихо, что слова болью отдаются в ушах.

Все, теперь придется сказать.

— Три месяца назад Аиша родила.

— Ты серьезно?

— Мы… мы сделали тест на ДНК.

— Проклятье! — Лиза хватается за голову. — Боже мой!

— Ребенок от меня.

— Боже! — Она оседает на пол, в глазах ужас. — У тебя ребенок?

«Будь мужчиной!» — напоминаю я себе.

— Да, у меня есть сын.

— Ты врал мне!

— Нет, я не…

— Врал!!! Я несколько недель спрашивала, что не так, а ты молчал! Даже гребаный ДНК‐тест сдать успел, это, по-твоему, нормально?

— Я не хотел тебя расстраивать! И вообще думал, что ребенок от Кинга!

— Боже мой. Это все объясняет. Вот почему Аиша с подружками так ухмылялись. Тэмми уверяла, что мне кажется, но теперь-то все ясно. Надо мной смеются из-за тебя!

— Я тебя не обманывал.

— Все знают, что ты спал с другой, — все, кроме меня!

— Никто больше не знал.

— Аиша знала! Ее подружки! Кинг! Уверена, что и Дре — скажешь, не так? — Я молчу, потому что она права. — Знаешь что? — шепчет Лиза. — Похоже, мои мама с братом не ошиблись насчет тебя.

— Что?

Она смотрит на меня в упор, глаза ее наполняются слезами.

— Убирайся.

— Лиза…

— Пошел вон!!!

Дверь распахивается, и в комнату врывается Карлос.

— Слышал, что тебе сказано?

— Не лезь не в свое дело!

— Она моя сестра!

— Карлос, остынь, — тихо бросает Лиза. — Он того не стоит.

Ее слова звучат как добивающий выстрел. Никогда не думал, что она так про меня скажет.

Карлос довольно ухмыляется. Он наконец получил, что хотел.

— Ты слышал? — повторяет он. — Убирайся!

Лиза утирает слезы. Как бы я хотел сам их вытереть. А еще больше — надрать себе задницу за то, что заставил ее плакать. Только что тут поделаешь?

Я ухожу.

7

Проходит день, другой. Лиза не хочет со мной разговаривать.

Три дня.

Неделя.

Две недели. Для Лизы я будто не существую.

На этот раз все по-другому. Обычно, когда мы ссоримся, она вешает трубку, а теперь просто заблокировала номер. Наконец я явился сам в надежде, что она остыла. Ни машины ее матери, ни развалюхи Карлоса во дворе не было. В доме слышался телевизор, а в окне мелькнул силуэт Лизы. Но сколько раз я ни жал на звонок, она не открыла.

Чертовски больно от этого всего. Так, что хочется слушать грустный ритм-эн-блюз весь день напролет. Диск Boyz II Men крутится у меня без остановки. Лиза была моим лучшим другом, она одна всегда могла заставить меня улыбнуться, и только ее улыбки мне всегда хотелось. Пусть меня назовут слабаком, но мысль о том, что Лиза совсем ушла из моей жизни, просто убивает.

Ма говорит, я брожу по дому как побитый щенок. Ей больно меня таким видеть, но она сказала, мол, заварил кашу, сам и расхлебывай. Хороша каша, будто из камней. Аиша никак не заберет сына. Я дважды звонил, все просит подержать его еще немного, а сколько это — поди пойми.

А меж тем Малой меня конкретно уже достал. И денег на него уходит прорва. Памперсы ему покупай, салфетки всякие, детские смеси, а я почти ничего не зарабатываю, с тех пор как вышел из дела. Ма упросила электрическую компанию подождать с выплатой долга, так что мы смогли разориться на пеленальный столик. Она уже поговаривает о том, чтобы взять в отеле лишние часы по выходным. Дре тоже помогает неслабо, иногда приезжает посидеть с младенцем, чтобы дать мне вздремнуть часок, да еще привозит ему одежду, которую я купить не могу.

Так что предложение мистера Уайатта очень кстати. Сегодня мой первый день в магазине и в школе. Не то чтобы мне так уж хотелось работать, а вот начала уроков я не ждал с таким нетерпением с первого класса. Наконец-то можно вырваться хоть ненадолго из дома, да еще и с друзьями встречусь. Две недели их не видел. Скорее всего, заняты были, но я не обижаюсь. Все равно не смог бы никуда пойти. А в школе сегодня увижу Рико и Джуни. Кинга не будет, его выперли из школы еще в прошлом году.

Перед рабочим днем стоило бы выспаться, но Малой вскидывается в два часа ночи и вопит во всю глотку. Напугал меня до чертиков. Проверяю подгузник: сухой. Кормил недавно… Да что с ним такое? Хватаю младенца и несу к Ма в комнату.

Удивительно, что он ее не разбудил своим криком, хотя Ма, в общем-то, пушками не разбудишь. Из-под горы одеял торчит одна ее макушка: все лето гоняет кондер на полную, а спит вот так.

Трясу ее за плечо.

— Мам, проснись!

— В чем дело, Мэверик? — бормочет она.

— Малой что-то никак не замолчит.

Ма откидывает одеяла и щурится на нас. Младенец вопит и сует в рот пальцы, личико все в слезах и соплях.

— Зубки режутся.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, уж поверь. — Она щупает ему лобик. — Не горячий. Ничего страшного, просто десны зудят. Дай ему жевательное кольцо из тех, что я купила, сразу успокоится.

— А если нет? Мне же в школу с утра. Так хотелось выспаться.

От ее взгляда хочется сжаться в комок.

— Об этом надо было подумать, когда спал с девчонкой. — Она отворачивается.

— Мам…

— Занимайся своим сыном, Мэверик!

Что ж, ладно. Ухожу к себе в комнату и ищу жевательное кольцо.

— На вот, держи. — Сую ему в рот. — Жуй его, понял? Сразу станет легче.

Малой вопит с кольцом во рту, а я сажусь на кровать, качаю его на коленях и тихонько баюкаю, как Ма. Минута проходит за минутой, а коричневое личико все морщится в слезах и ротик жалобно пищит.

— Ну хватит же, ну сколько можно! — умоляю срывающимся голосом. Глаза слипаются, хочется свалиться и уснуть. — Я так устал. Ну пожалуйста! — Он только громче заливается. — Да что с тобой?! Жуй, говорят тебе!

Кричать на него — совсем уж последнее дело, но я больше просто не могу.

Не могу.

Не могу.

Сам уже толком не пойму, что делаю.

Как его успокоить, как?

Я — хочу — спать!

Но мне нельзя.

Укладываю орущего вовсю младенца обратно в кроватку и выхожу из комнаты. Миную коридор, гостиную, останавливаюсь на крыльце. Здесь так тихо и спокойно… Сажусь на ступеньку и закрываю лицо руками.

Что со мной не так? Не в состоянии успокоить такую кроху. Теперь вот бросил его одного, хотя так ему нужен!

Ему нужно чертовски много… а я устал быть нужным, устал!

Я хочу наконец выспаться. Сижу и сам всхлипываю, как маленький, как будто у меня там собственный младенец не заливается.

Не знаю, сколько я так просидел. Наконец входная дверь со скрипом отворяется, и я чувствую на плече мамину руку.

— Извини, — бормочу, хлюпая носом.

— Всем родителям бывает тяжко, — тихо говорит она. — Я его убаюкала, спит уже. Иди отдохни, малыш.

Я все еще для нее малыш, вот так.

Тащусь обратно в свою комнату. Кажется, только успел лечь и закрыть глаза, и вот уже пора собираться в школу. От усталости все тело болит.

Проверяю, как там Малой. Он мирно сопит в кроватке с соской во рту. Надеюсь, еще не понимает, что я ночью его бросил… Люблю его, клянусь, но иногда уже сил просто нет.

Наклоняюсь и целую его в лобик.

— Прости меня.

Пока он спит, глажу себе для школы джинсы Girbaud и красную рубашку-поло к белым кроссовкам Reebok. Косички придется спрятать под банданой. Раньше Лиза точно вышла бы из себя, если бы увидела, как они растрепались. Велела бы зайти к ней после школы, чтобы заплести по новой. А я бы с улыбкой ответил, что на это и был расчет.

Как же мне без нее плохо.

Малой еще спит, так что можно и позавтракать. Намешиваю себе тарелку хлопьев и поглядываю в телевизор, где идет повтор серии «Мартина»^[7]. Может, взбодрюсь хоть немного. Ма стоит в дверях гостиной, натирая руки маслом какао. Без этого из дому не выйдет, следит за собой.

— Понимаю, как ты устал, Мэверик, — говорит она, — но сегодня уж постарайся. Первый школьный день задает тон на весь год.

Если так, остаток года мне придется неслабо помучиться.

— Да, мэм, — бурчу в ответ.

— Подтяни штаны как следует, чтоб трусы не выглядывали. Мало я их стираю, так еще смотреть на них!

Ма вечно это повторяет, а я жду, пока она уйдет, и вновь спускаю джинсы на бедра.

— Ладно, — киваю я.

— Смотри, на работу после уроков не опоздай! Сегодня первый день, надо показать, как ты ценишь доброту мистера Уайатта.

— Да понимаю я все, мам, что ты лекции читаешь!

Она упирает руку в бок и слегка наклоняет голову. Это значит «заткнись», и я затыкаюсь.

— Ты должен показать себя с лучшей стороны! — продолжает она. — Делай все, что он велит. Детские вещи уложил для миссис Уайатт?

Само собой, предложение миссис Уайатт сидеть с Малым я не упустил. Иначе пришлось бы отдавать его в ясли по соседству, а там сдерут гораздо больше.

— Да, все собрал, еще с вечера.

— Вот и славно. Попробуй в школе поговорить с Аишей. С глазу на глаз оно всяко лучше, чем по телефону, а тебе не помешает помощь.

Я опускаю глаза в тарелку, где кружатся хлопья. Ма явно намекает на то, что случилось ночью.

— Извини, что сорвался.

— Я уже сказала, Мэверик: всем родителям бывает тяжко. Зато ты теперь знаешь, каково пришлось Аише. С тобой ребенок две недели, а она ухаживала за ним в одиночку три месяца!

Я киваю. Теперь я понимаю, почему Аише надо было перевести дух.

— Заодно подумаете вместе, как его назвать, — говорит Ма, — раз уж тебе не нравится имя Кинг. А то сколько можно: Малой да Малой!

— Я уже вроде как придумал.

— Да ну? И как же?

— Наверное, скажешь, что это глупо…

— Если хорошо думал, то не глупо. Ну, говори же!

Я и впрямь долго ломал голову над именем. После разговора с Дре насчет Тупака сел и почитал про семерку, что она означает. Когда укачиваешь по ночам младенца, заглянуть в книжку — самое оно. Так вот, семерка означает совершенство, потому люди так ее и выделяют. И мне в голову пришла безумная идея.

— Как тебе имя Сэвен^[8]?

Ма хмурится.

— Хочешь назвать его цифрой?

— Вот видишь, я так и знал: скажешь, что глупость.

— Да не говорю я так, успокойся! Просто объясни мне, почему ты выбрал такое имя.

— Ну… семерка — священное число, символ совершенства. А среднее имя будет Мэверик. Все же говорят, он на меня похож, а раз так, пускай станет лучше меня — совершенным, идеальным Мэвериком Картером!

— Тогда точно никакая не глупость, — улыбается Ма. — Только обсуди сначала с Аишей.

— Обязательно.

Из комнаты доносится младенческий писк.

— Похоже, Боец наш проснулся, — говорит Ма.

Я вздыхаю: вечно он некстати.

— Голодный, наверное.

Бутылочку с молочной смесью я приготовил заранее, как и пакет с подгузниками, и одежду, даже маленькие кроссовочки Air Force 1, которые притащил Дре. Малыш будет просто загляденье, как и его отец.

Вот только запах в комнате восторга не вызывает. Я зажимаю нос.

— Вот же хрень!

— Не ругайся! — кричит Ма из коридора.

Нюхнула бы сама, не так бы заговорила. Наклоняюсь над кроваткой: малыш весь извертелся, а вонь исходит, ясное дело, из его подгузника.

— Мам, иди сюда!

— Что опять не так… — Она входит и тоже зажимает нос. — Похоже, у тебя проблема.

— Не поможешь?

— Подумаешь, обделался. Без меня обойдешься.

Обделался — мягко сказано, навалил так навалил.

— Ну ма-ам!

— Ничего, Мэверик, привыкай. — Она поворачивается и уходит.

Нашла время воспитывать!

Беру сына на руки… и чуть не роняю. Содержимое подгузника вываливается мне на рубашку, джинсы и кроссовки.

— Черт, чувак! — ору я. — Твою ж!..

Малой заливается во всю глотку, а меня сейчас кто бы самого успокоил.

— Ма-ам!

— Мэверик, сам разбирайся, мне пора на работу.

— А мне — в школу!

— Вот и поторопись.

Проклятье! Тащу Малого в ванную и купаю. Век бы не видеть этих подгузников и пеленок! Затем переодеваюсь в чистое, но гладить уже нет времени. Влезаю в новые джорданы — хотя бы обувка на уровне. Ма уходит, я укладываю Малого в автолюльку, закидываю за спину школьный рюкзак, хватаю сумку с детскими шмотками и, заперев за собой дверь, мчусь к соседнему дому.

Миссис Уайатт уже ждет на пороге. При виде меня смеется.

— Что, тяжелое утро?

Протягиваю ей люльку с младенцем и сумку.

— Да уж. Похоже, у него зубки режутся. Еще и весь перепачкался только что. Вот здесь запасные подгузники, влажные салфетки и одежда. Покормить не успел…

Она ставит автолюльку на крыльцо и берет Малого на руки.

— Все поняла, детка. Давай, беги в школу.

Я мнусь в нерешительности. С тех пор как у меня появился сын, мы ни разу не разлучались. До сих пор стыдно за прошлую ночь, когда я сбежал из комнаты. Вдруг он решит, что я бросил его, как Аиша?

— Все будет в порядке, Мэверик, — говорит миссис Уайатт.

— Окей… — отвечаю я, успокаивая сам себя, но сердце не на месте. Целую сына в лобик. — Все хорошо, папочка тебя любит. Пока-пока.

Миссис Уайатт машет его ручкой мне вслед. Не успеваю завернуть за угол, как они скрываются за дверью.

Как ни трудно было оставить Малого, теперь я чувствую облегчение. До самого вечера не надо думать о подгузниках и бутылочках и гадать в сотый раз, отчего он вдруг развопился. Свобода!

До школы идти пятнадцать минут. Прохожу мимо дома тети Ниты и дяди Рэя. На подъездной дорожке моет свою тачку Дре, а его питбуль Блю разлегся в траве на лужайке и наблюдает. Кузен уже пару лет как завел пса, но ни разу не выставлял на бои, как другие владельцы питбулей. Дре относится к Блю почти как к Андреане.

На урок я успеваю, можно минутку и поболтать. Блю замечает меня первым, лает и рвется с цепи, а когда я подхожу ближе, радостно прыгает вокруг.

— Че как, братец? — киваю Дре.

Он протирает окна полотенцем.

— Че как? Готов к школе?

— Да вроде как. — Отталкиваю пса, который встает на задние лапы и тыкается носом мне в карман. — Спокойно, приятель, сегодня вкусненького нет.

Дре окидывает меня взглядом.

— Погоди. Ты что, решил в первый школьный день явиться в таком виде? Знаешь, Мэв, мне доводилось слышать, что некоторые чудаки рубашку гладят, перед тем как надеть.

Да уж, умеют родственники наступить на больную мозоль. В этом с ними никто не сравнится.

— Забудь. Все выглаженное мне Малой утром обосрал.

Кузен раскатисто хохочет, почти как гиены из «Короля Льва».

— Че, показал тебе, кто в доме хозяин?

— И не говори, — вздыхаю я, почесывая пса за ухом. — Знаешь, Дре, я даже сбежал от него ночью.

— От родного сына?

Я киваю.

— Орет и орет — я уже не мог терпеть, не знал, как его утихомирить. Так вымотался, просто сил никаких… — Качаю головой, осуждая сам себя. — Оставил его в кроватке и выскочил на улицу.

— Потом-то вернулся?

Я поднимаю глаза.

— Само собой.

— Ну так это самое главное. Быть отцом нелегко, братец. Иногда будешь срываться. Важно потом взять себя в руки и вернуться.

— Спасибо, Опра^[9], — говорю я и выпрямляюсь. — Ладно, побегу, не то опоздаю.

— Погоди. — Дре подходит, снимает с шеи золотую цепочку и накидывает на меня. Затем снимает золотые часы и защелкивает браслет у меня на запястье. Эти часы когда-то носил наш общий дед, а перед смертью отдал старшему внуку. — Вот, так хоть на человека похож. Только завтра не забудь вернуть, понял?

— Спасибо, — улыбаюсь, — за мной должок.

— Учись получше, вот твой главный должок. И держись подальше от неприятностей, или я тебе задницу надеру. — Он подталкивает меня к калитке. — Все, вали давай!

— Окей, окей, — киваю я, — вечером звякну.

* * *

Наша школа носит имя Джефферсона Дэвиса, но ее так редко называют. Я почитал про этого Дэвиса — про него лишний раз лучше вообще не вспоминать. Он был рабовладельцем и президентом конфедератов. В Садовом Перевале всегда жили по большей части чернокожие, и тот, кто решил дать школе его имя, все равно что показал нам средний палец и обозвал рабами.

К черту все это, и Джефферсона Дэвиса тоже к черту.

Поднимаюсь по ступеням к школьным дверям. С первого дня только и мечтал, как бы поскорее свалить отсюда. Кажется, целую вечность учусь, теперь уже глупо уходить ни с чем. Постараюсь не ввязываться ни в какие разборки, сдам экзамены и займусь уже серьезными делами. Например, начну деньги зарабатывать.

В коридорах не протолкнуться, ну первый день же, понятно. Все вырядились с иголочки, будто только что из магазина и от парикмахера. Один я как обсос — благодаря сыночку.

— Че как, Малыш Дон? — бросает мне то один, то другой. В школе я типа как популярен. Только один парнишка злобно сверлит меня глазами. Зовут его, кажется, Ант, а по зеленой бандане, что свисает из заднего кармана, всем видно, что он из Послушников. У нас в округе только одна старшая школа, ходят в нее и Послушники, и Короли, так что терки случаются частенько.

Я без понятия, почему этот Ант на меня так зыркает, да и неохота в первый же день ни во что встревать. Спокойно иду дальше, а он вдруг бросает вслед:

— Скажи, пусть твой сучий кузен побережется!

— Что ты сказал? — оборачиваюсь.

Он подходит ближе. Ростом не вышел, муравьиная кличка в самый раз^[10]. Все коротышки отчаянные задиры, комплекс Наполеона это называется.

— Сказал, пускай твой сучий кузен побережется, понял? Задолбал своими гонками, восток — наша террито — рия.

Дре обожает гонять на своей машине за деньги, но на чужую сторону старается не заезжать, сам говорит, что рискованно — там Послушники рулят. Однако по понятиям имеет полное право, и наезжать на брата я никому не позволю.

— Он может гонять где хочет. Короли — хозяева в Садовом Перевале, придурок!

— Ни хрена вы не хозяева!

— Эй-эй! — За моей спиной вырастает Джуни. Наш, из Королей, мы дружим еще с детского сада. — Какие-то проблемы?

Рядом с ним Рико, теперь нас трое Королей против одного Послушника, да и то мелковатого. Джуни сам под два метра, баскетбольные тренеры в колледже с руками оторвут, а Рико мощный, как футбольный полузащитник, — всегда был тяжелее всех в нашем классе.

Ант отступает, не спуская с меня свирепого взгляда.

— Пусть бережет свою задницу, понял?

— А ты до нее дотянешься, коротышка?

Джуни и Рико прыскают со смеху. Когда Ант наконец сваливает, мы трое жмем друг другу руки.

— Клево, что подошли, — киваю я.

— Он и впрямь нарывался, — хмыкает Рико, — в первый же день.

— Наверное, встал не с той ноги и решил разборки устроить, — подхватывает Джуни. — Притом что Послушники недавно огребли.

— Серьезно?

— Ага, по первое число. Помнишь прошлые выходные? — Рико поворачивается к Джуни, и оба хохочут. — Этого они никак не ожидали!

Я перевожу взгляд с одного на другого.

— А что было в выходные?

— На это стоило поглядеть, Мэв, — говорит Джуни. — Некоторые вещи при всех не обсуждают.

— Ясно.

— Да ты не переживай, — говорит Рико. — Сам не заметишь, как вернешься на улицу.

— Старшие как, ничего им, что я дома засел?

— Да нет, все окей, — успокаивает Джуни, — Уж тебя-то Дре с Шоном всяко прикроют, ты же Малыш Дон.

Они с Рико покатываются со смеху.

— Ну вот еще, — морщусь я. Вечно надо мной проезжаются, типа я на особом положении в банде из-за папца. Ненавижу все это.

— Да ладно, мы шутим… Как там твое отцовство, сильно напрягает? — спрашивает Рико.

— Еще как, — признаюсь. — Сегодня утром Малой меня обосрал, пришлось весь прикид менять.

— Эй, погоди, — Джуни таращит глаза. — Как это он умудрился? А в инструкции по младенцам про это есть?

Можно подумать, мы говорим о новой тачке.

— Какие инструкции? На ходу всему учусь. И лажаю то и дело.

— С обувкой ты точно налажал. — Рико нагибается и тычет пальцем в мои джорданы. — Нарочно ты бы в школу в таких не пришел.

— Что с ними не так?

— Сразу видно, подделка.

— Вот еще! Совсем новые урвал.

— У кого?

— У Рыжего.

Рыжий — перекупщик, толкает товар прямо из багажника своей тачки. Я его встретил на прошлой неделе, когда ходил за подгузниками, и обменял на кроссовки пару своих видеоигр, денег не хватало.

— Рыжий тебе фальшивку втюхал, — смеется Рико. — Гляди, у Прыгуна на логотипе щель в заднице.

— Да ты что? Врешь!

Я приглядываюсь, и точно. Прорисованная задница у Прыгуна — верный признак подделки.

— Джорданы с жопой, — хихикает в кулак Джуни.

— Жопо-джорданы! — подхватывает Рико, и оба пляшут вокруг меня, покатываясь со смеху.

— Да хватит вам! — Ну и наваляю я этому Рыжему, пускай только попадется.

— Окей, окей… Кончай, Рико. — Джуни обнимает меня за плечо, но я скидываю руку. — У Мэва и без того полно хлопот, не до прикида.

— Ладно, мир. — Рико протягивает мне кулак, но я не спешу по нему стучать.

— Пошел ты.

— Бро, я, что ли, впарил тебе эти кроссы? На Рыжего злись.

— Уж я с ним разберусь, будь спокоен.

Гремит школьный звонок, и народ разбредается по классам. Мы особо не спешим. Хорошо снова побыть вместе, будто жизнь еще такая, как прежде.

— Паршиво в этом году, — говорит Джуни. — У меня Филлипс классный руководитель.

— У меня тоже, — киваю я. Старичок Филлипс преподает историю, ему уже семьдесят пять. То и дело орет и заводится по сущим пустякам.

— Инопланетянин хренов! — Джуни сплевывает шелуху от семечек. — Звякнул бы уже своим на Марс, чтоб забрали домой.

— Не захотят, там он тоже на хрен не нужен.

Рико поправляет дреды, красиво уложенные волнами.

— Черт, я уже сам домой хочу!

Мимо проходят девчонки, все прикинутые, со стильными прическами. Парни провожают их взглядами.

— Как хочешь, бро, а я остаюсь, — говорит Джуни, и они с Рико стукаются кулаками.

— Я с вами, — вру я. Девчонки зачетные, но для меня существует одна только Лиза. Такой вот я слабак.

Рико уходит в свой класс, а мы с Джуни тащимся в кабинет истории. Пока подтягиваются остальные, Филлипс что-то пишет мелом на доске. Жара сегодня адская, а он щеголяет в шерстяном блейзере — ну точно инопланетянин.

Лейла, лучшая подруга Аиши, как всегда, сосет большой палец, у нее и прикус оттого неправильный. Обычно они вместе, но сегодня Аиши что-то нигде не видно.

— Эй! — трогаю за плечо Лейлу.

Она оборачивается и закатывает глаза. Синие контактные линзы в тон накладным локонам и костюму… ну просто бездна вкуса.

— Тебе чего?

— Аиша в школе сегодня? Мне нужно с ней поговорить.

— Я что ей, нянька?

— Да ладно тебе, просто интересуюсь.

— Мистер Картер! — орет Филлипс. — У нас тут не вечеринка, займите свое место!

Я даже ничего толком не успел сказать.

Ладно, хрен с ним, не собачиться же с первого школьного дня. Иду в конец класса и сажусь.

* * *

Еще и половина уроков не прошла, а я уже никакой. На истории США вообще уснул, такая там тоска зеленая. Сколько можно слушать о проклятых белых, которые творили всякую хрень, а их еще и героями положено считать! Филлипс разливается соловьем о том, как Колумб открыл Америку, — но разве можно «открыть» место, где люди давно живут? Чудеса, да и только.

Урок литературы, однако, меня взбодрил, книжки я люблю. Миссис Тернер продиктовала целый список на этот год и сказала, что начнем мы с Шекспира. Этот чувак — просто бомба. Взять хотя бы Ромео с Джульеттой, в реале бандитская история: она типа наша Королева, а он из Послушников, но плевать хотели на всех — как настоящие гангстеры.

Дальше снова началась скукотища, хоть вешайся. На пустом часе иду в библиотеку, беру какую-то книжку и заваливаюсь в кресло-мешок. Прикрываюсь ею, будто читаю, а сам дрыхну.

Просыпаюсь от звонка и тащусь на испанский язык. Аиша так и не появилась. На самом деле ничего удивительного: она и без того в школе показывается далеко не каждый день.

В заднем кармане вибрирует пейджер. Достаю, смотрю: на экране номер Кинга, а следом три цифры — 227. Это наш секретный код, означает «Жду снаружи».

Пока Кинга еще не выгнали из школы, мы всегда с ним в первый день сбегали с уроков. Все равно ничего важного не объясняют, только говорят, чему будут учить в этом году. Лучше уж в торговом центре пару часов потусоваться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Мартин Лютер Кинг — лидер движения за гражданские права чернокожих в США. Здесь и далее примечания переводчика.

2

Малкольм Икс, или эль-Хадж Малик эш-Шабазз, — афроамериканский исламский духовный лидер и борец за права чернокожих.

3

Кенди — специальная автомобильная краска, которая за счет технологии окрашивания в несколько слоев дает особый переливающийся эффект.

4

«Черные пантеры» — афроамериканская леворадикальная партия 1960–1970-х годов, ставившая своей целью продвижение гражданских прав чернокожего населения.

5

«Принц из Беверли-Хиллз» — комедийный сериал (1990–1996).

6

Попурри — душистая смесь сушеных растений, используемая для создания нежного аромата в помещении.

7

«Мартин» — американский ситком, который выходил с 1992 по 1997 год. Главную роль в нем сыграл комик Мартин Лоуренс.

8

Seven — семь (англ.).

9

О́пра Гэйл Уи́нфри — телеведущая, актриса, продюсер, общественный деятель, ведущая ток-шоу «Шоу Опры Уинфри» (1986–2011).

10

Ant — муравей (англ.).