Девочка и стол

Энди Кейдж, 2018

Септима Хадсон – обычная девочка из музыкальной семьи. Ее родители с детства мечтали выступать вместе с Королевским оркестром, но… Джон и Лора не были достаточно талантливыми, чтобы добиться желаемого, и тогда они решают достичь его через свою дочь. Одержимые идеей родители делают все, чтобы Септима стала выдающейся пианисткой – лишают ее друзей, интересов и свободы. И когда девочка оказывается на грани срыва, в ее жизни появляется Джек – письменный стол, который помогает ей стать сильной, чтобы противостоять родителям, учителям, соперникам и всему академическому сообществу.

Ми

Попался!

Септима сидела в своей комнате. На столе лежали десять пенсов, хранящие память о матче Фурий с Квинтами за кубок Мелоди-стрит. Девочка пыталась что-то рисовать левой рукой, но для правши это еще та задачка. Результатом ее нового увлечения стал крутой пингвин Хиро, живущий в Африке и совсем не боящийся львов. Даже наоборот, это львы трепетали перед Хиро. Жаль, показать рисунок было некому. Родители и мисс Эмери выступали против того, чтобы девочка тратила свое время на рисование или другие хобби. Поэтому все художественные излияния Септимы отправлялись в стол.

Это был самый обычный письменный стол цвета жженого дерева с тремя ящиками.

Девочка любила этот стол, потому что могла делиться с ним рисунками. Но не только из-за этого. С раннего детства, когда жизнь Септимы пошла под откос, когда веселье сменилось гнетущей серьезностью, упражнениями и выступлениями, девочке некуда было девать переполнявшие ее эмоции, чувства и мысли. Это не могло продолжаться бесконечно, и в какой-то момент Септима взяла за правило делиться своими переживаниями со столом. Это может показаться глупо, но ей было плевать. Вот так до рисунков в столе оказались настоящие чувства Септимы Хадсон.

Обычно после утомительных уроков с мисс Эмери, отработки монотонных упражнений и игры классических произведений, Септима шла в свою комнату, садилась за стол и говорила вслух:

— Как же я устала, почему мисс Эмери такая злюка? Вот что я ей сделала? Да и родители молчат, неужели не видно, что я на пределе? Почему меня никто не понимает?

Бывали дни и похуже, когда девочка прибегала в свою комнату в слезах. Септима старалась не показывать родителям свои эмоции, потому что знала, что они ее не поймут и начнут читать очередную лекцию про светлое будущее и треклятую «мечту». В отличие от Джона и Лоры, стол не читал лекции. Он вообще читать не умел. Зато секреты хранил как лучший агент МИ-6¹².

* * *

После безоговорочной победы в Шотландском конкурсе пианистов Септима была очень расстроена, потому что между ней и родителями выросла стена с надписью «Мечта», через которую нельзя было достучаться до них. Она сидела в своей комнате и пыталась найти ответ в себе.

— Что же мне сделать, чтобы они стали такими как прежде? — задавалась вопросом девочка. — Я же победила в этом дурацком конкурсе, неужели этого мало? Могли бы сказать: «Септима, ты — молодец» и просто улыбнуться. Мне многого не надо, только человеческой теплоты. Самую малость.

Глаза Септимы наполнились слезами. Блестящие капельки скатывались по ее лицу и ударялись об стол. Так появился Джек.

— Джек, что же мне делать? — спросила девочка.

* * *

Стол по имени Джек всегда был рядом с Септимой и никогда ее не предавал, никогда не давил на нее и никогда не говорил плохих слов. В основном потому, что говорить он не умел и едва ли считал свое мнение весомым. Хотя девочка в красном платье любила подначивать Джека на разговор.

— Джек, а откуда ты такой? Из Швеции? Говорят, там холодно и всегда зима. Или врут?

Но Джек хранил молчание, потому что он был столом. Пускай и не самым глупым, но все же столом.

* * *

Для Септимы дни вне музыки казались волшебными. Весь мир вдруг вновь начал обретать цвета.

В один из таких дней после занятий математикой девочка ворвалась в свою комнату с новой идеей. Она посмотрела на стол и сказала:

— Джек, я хочу написать музыку! Ведь я много лет играю чужие произведения, штудирую теорию, выступаю на конкурсах, мне кажется, я должна попробовать. Только обещай никому не говорить, это будет наш маленький секрет, — Септима улыбалась, а ее глаза просто сияли.

Но Джек молчал. Он был столом и едва ли мог разболтать. Тем более кому? Мистеру Стулу? Серьезно? Да никогда в жизни, у них были натянутые отношения.

— Эй, Джек, ну чего ты молчишь, — девочка нахмурилась. — Ты же самый классный стол на свете, поддержи меня! Вас в Швеции не учат хорошим манерам? Ну, блин. Может, ты языка не знаешь? Как это по-шведски будет? Hej Jack¹³?

Септима не унималась, ей так хотелось услышать хоть что-то. Но ответа не было и она отвернулась.

— Глупый Джек, — сказала Септима.

Слезы подступали к глазам девочки и в этот момент что-то изменилось, а затем стол хлопнул ящиком. Септима резко обернулась и направила указательный палец на него.

— Попался, Джек!

Мой друг — Джек

Комната Септимы располагалась на втором этаже дома, где всегда играла музыка. Она была не похожа на комнату одиннадцатилетней девочки. Это было небольшое помещение, выполненное в теплых тонах, где совсем не было игрушек. Возле одной стены стояла кровать, а возле другой — шкаф и цифровое пианино Casio, черного цвета. Джек расположился рядом с окном. Ничего лишнего. Ни ноутбука, ни смартфона, ни интернета. Девочка была отрезана от окружающего мира, как хомяк в клетке, жизнь которого проходит в колесе.

Так было не всегда. В какой-то момент треклятая «мечта» настолько сильно ударила в головы Джону и Лоре Хадсонам, что они решили, — не без участия Виктории Эмери, разумеется, которая безусловно знала, как сделать из девочки звезду фортепиано, — принять ряд домашних законов, упраздняющих все, как им казалось, лишнее. С тех пор в комнате на втором этаже практически ничего нет.

Родители девочки хотели, чтобы Септима тратила свой талант исключительно на фортепиано и ни на что другое. Это может показаться жестоким, и честно говоря, это — жестоко, но когда в следующий раз вы увидите пианиста-виртуоза, то не удивляйтесь, ведь наверняка он прошел такой же путь, в котором нет времени на детство. Иногда нужно чем-то жертвовать, чтобы добиться высот. Этого не замечает случайный прохожий, это игнорирует обычный слушатель. Некоторые думают, что дети просто рождаются с необычайным талантом. Но правда в том, что какой бы ни был у тебя талант, его придется оттачивать годами.

Мисс Эмери в первый же день обучения запретила Септиме сочинять музыку, потому что все лучшее, по ее мнению, человечество уже сочинило более ста лет назад, а потому тратить на это время — бессмысленно. Но сейчас в комнате девочки не было Виктории, так что ей ничто не мешало сочинять свои мелодии.

Септима села за стол, взяла листок бумаги и черную ручку. К счастью, письменные принадлежности и старый-добрый папирус пока еще были законны в доме, где всегда играла музыка.

— Эй, Джек, как мне назвать свою первую песню?

Стол молчал.

— Ну, помоги мне. Что как не родной?

Тишина.

— Я не говорила тебе, что песня будет рассказывать о лучшем столе на свете? — девочка хитро улыбнулась.

Джек издал тихий звук.

— Что-что ты сказал?

Джек застучал ящиками.

— Другой разговор. Только, Джек, Min vän är Jack¹⁴ звучит как-то, ну не знаю, какой это вообще язык? Может, как-то по-нашему назовем?

Стук-стук.

— Мой друг — Джек? Но первый вариант тебе больше нравится? Джек, иногда приходится идти на жертвы ради искусства, даже вам — крутым столам из заснеженной Швеции, — Септима закатила глаза.

— Ладно, не скучай, мне нужно встречать репетитора по математике. Позанимаюсь и вернусь.

Стук-стук.

— Да, я расскажу тебе, что мы проходили. Все, пошла.

* * *

Жизнь постепенно выходила из затяжного пике.

Всякий раз, когда у Септимы заканчивались школьные занятия, — девочка училась на домашнем обучении, как и все гении, во всяком случае, так говорили ее родители, — она бежала к Джеку и рассказывала ему то, что изучала, подтягивая образование друга. Септима не была уверена, что Джек ходил в школу. Но не потому, что его мама и папа хотели вырастить дурачка. Нет, была другая причина. Как бы там ни было, Джек слушал все, что рассказывала Септима, он был хорошим столом.

— Джек, прикинь, миссис Эндрюс — мой новый репетитор по математике — так удивилась, что я знаю дроби.

Стол заскрипел.

— Да, знаю, что я их не знаю, но ведь, оказывается, знаю! — с гордым видом сказала Септима. — Музыка мне помогла в этом, я же с малых лет разбираю размеры композиций, длительности нот, а это все чистая математика, — девочка усмехнулась. — А может, у меня талант, стану великим математиком!

Стук-стук-стук.

— Ну вот чего ты мне настроение портишь. Да я уже представляю себе бешеный взгляд мисс Эмери, когда скажу ей: «Спасибо за все, мисс Злюка, но мне математика нравится больше, чем эта ваша помпезная академическая музыка», и она такая покраснеет от ярости и скажет… — Септима не успела закончить.

Стук-стук, — весело зашумел Джек.

Девочка залилась смехом:

— Ой, сейчас умру, ты иногда такое выдаешь, что прям до слез. Может тебе в стэндап комики податься? Диваны будут смеяться раскладываясь!

Девочка посмотрела на Джека и улыбнулась. Это был хороший день. Септима села за стол и начала размышлять о том, какой должна быть ее песня. Она смотрела куда-то вверх со смещением вправо и грызла колпачок ручки.

— Джек, вот ты — самый крутой стол дикого севера, — сказала девочка. — Это можно отразить в пафосном морозном вступлении. Партия фортепиано в маршевом ключе будет выстукивать холодные ноты. Хотя нет, это звучит ужасно.

Стол застучал ящиками.

— Ужасно, как Великий ледяной маневр¹⁵? Джек, мне иногда кажется, что в твою древесину впиталась вся история Швеции.

Стук-стук.

— Да брось, это было лет пятьсот назад. Ну да, осадочек остался, но будь сильным столом.

Джек застучал с большим энтузиазмом.

— Так, все, никакую Данию мы захватывать не будем. Угомонись, великий полководец. Помоги лучше с песней.

Стук-стук.

— Ну вот, можешь же, когда нужно. Так и запишем: начинаем в Ля-мажоре. Я попробую сыграть что-то теплое, я хочу, чтобы эта музыка согревала, — девочка задумалась на миг. — Знаешь, Джек, может, я дам послушать эту песню маме с папой. Да, они скорее всего будут злиться, но может быть их холодные сердца наконец-то потеплеют. Музыка — это все, что я умею, что-нибудь обязательно получится.

Джек ничего не ответил.

Септима была прирожденным музыкантом, жаль, этого никто не замечал: она могла представить мелодию у себя в голове и тут же ее записать. Ноты просто лились потоком и заполняли партитуру. Ей хватило двух часов, чтобы сочинить песню, которая называлась «Мой друг — Джек».

— Да я в ударе сегодня, Джек.

Стол зашумел, как ликующий морж.

— Ой, прям захвалил. Но ты еще не слышал песню. Мне нужно ее отработать на пианино. Хорошо, что к нему можно наушники подключить, а то мама меня бы урыла. Помню, однажды я играла Рахманинова, а потом неосознанно перешла к импровизации. Это было так круто, но когда мама услышала, что я играю что-то не старое как динозавры, то начала проповедовать свою лекцию про светлое будущее и «мечту».

Джек вопросительно постучал. Он был крутым столом, для него не составляло труда изобразить вопрос в стуке.

— Да знаю я, что песенный жанр подразумевает вокал, но пою я не очень, да и… Вот знаешь, Джек, я всю жизнь играю сюиты, сонаты и прочие формы музыки, да там голову сломаешь от всех этих названий и их классификаций. Но я хочу, чтобы моя песня была просто песней, даже если она не песня.

Септима взяла партитуру, установила ее на пианино, и сыграла несколько раз в наушники.

— Вау, как же это классно — быть музыкантом и воплощать свои идеи в жизнь!

Стол издал звук.

— Завтра в полдень, Джек. Приходи в колизей Септимы на Мелоди-стрит. Все билеты проданы, но для тебя у меня завалялся один — в вип-сектор. Только не опаздывай, — сказала девочка в красном платье.

* * *

Септима хоть и была одинокой девочкой, но ее всегда отличало умение слушать. Всякий раз, когда она оказывалась на конкурсах, где находилось много людей, девочка внимательно слушала, что говорят участники, зрители, персонал, и брала для себя ту информацию, которую считала полезной или веселой. Септима не смотрела ни одного фильма в своей жизни, но узнала много про кино от других. Богатая фантазия девочки помогала визуализировать незнакомое искусство. Может быть, это не всегда было точно, но во всяком случае, такой способ помогал Септиме не отдаляться от мира поп-культуры, ведь в конце концов она хотела завести друзей и быть с ними на одной волне.

* * *

Наступило долгожданное завтра.

Септима никогда не врала родителям насчет травмы, хотя могла растянуть свой отдых от фортепиано еще на несколько дней. Срок ее восстановления должен был занять около месяца, на что и ориентировались Джон с Лорой. Однако, девочка пошла на поправку немного раньше.

Септима дождалась, когда родители уедут. До прихода репетитора по английскому языку оставалось еще полчаса, так что в доме, где всегда играла музыка, осталась только Септима и Джек.

Девочка надела свое лучшее красное платье — у нее их было несколько, — взяла карандаш и поднялась на банкетку.

— Дорогие зрители, многоуважаемый стол Джек, мисс кроватка, сеньор шкаф и мистер стул, сегодня я — Септима фон Квинта из ордена Юнайтед Квинтс — презентую вам свою дебютную песню — «Мой друг — Джек».

Стук-стук-стук, — зааплодировал стол.

— Большое спасибо, что вы пришли, для меня это очень важно. Я пережила травму пальцев, но сейчас мои руки в порядке, и первой публикой, для которой я сыграю, — будете вы! — громко произнесла девочка.

Септима просто сияла, ее добрая улыбка делала этот пасмурный день ярким и красочным.

— Вы готовы?

Стол заскрипел.

— Я не слышу! Вы готовы?

Стук-стук-стук, — Джек стучал как Ларс Ульрих¹⁶.

Септима села за фортепиано, положила счастливые десять пенсов рядом с партитурой, выкрутила громкость на полную и начала играть. Ее пальцы филигранно бегали по клавиатуре. Она играла искренне, эмоционально, чувственно и грациозно, заставляя звучать каждую ноту. Черно-белая жизнь Септимы окрасилась в яркие, сочные тона. Пока девочка била по клавишам, ее комната превращалась в волшебный мир, в то самое сказочное королевство Сэптилэнд, в котором она жила, когда была маленькой принцессой.

Руки Септимы двигались изящно, она закрыла глаза и наслаждалась тем, как льется музыка. Это был не Моцарт, не Бетховен и не Лист, это была Септима Хадсон — девочка в красном платье, которая отдавала часть себя вместе с мелодией.

В финале прозвучал торжественный септ-аккорд. Девочка зажала правую педаль пианино, чтобы звук как можно дольше не уходил из комнаты, опустила руки и взглянула вверх. Ее тяжелый вздох говорил сам за себя. Септима выложилась на полную, отдала все свои силы и эмоции.

Аккорд затих и наступила тишина.

Девочка повернулась к Джеку.

— Ну как тебе, Джек?

Стол аплодировал всеми своими ящиками.

Септима улыбнулась, а потом четко и уверенно сказала:

— Я изменю их, изменю их всех своей музыкой! Обещаю тебе, Джек!

* * *

Позднее в дом, где всегда играла музыка, пришел мистер Нэйл — преподаватель английского. Септима была так довольна своим выступлением, что с радостью взялась за учебу. Девочку переполняли чувства, потому что она впервые что-то создала. Ей хотелось сыграть эту песню всему миру, но прежде она должна была донести свои эмоции до родителей.

Когда Джон и Лора Хадсоны вернулись домой, Септима сразу же побежала к родителям, дала им партитуру и сказала:

— Мама, папа смотрите, что я сочинила, позвольте мне сыграть для вас эту музыку! — девочка была полна надежд, она верила, что ноты могут что-то изменить, нужно только немного постараться.

Лора взяла листок с партитурой у дочери, взглянула на ноты и какое-то время молчала. Ее лицо выражало безразличие. Кажется, она не понимала, что нужно делать и размышляла о том, как бы поступила мисс Эмери.

— Септима, дорогая, послушай, это хм… хорошо, что ты пытаешься сочинять музыку, но тебе лучше сосредоточиться на исполнении программы для будущего конкурса. Из-за травмы тебе придется догонять конкурентов, — сухо сказала Лора.

Септима повернулась к папе.

— Дочка, если ты будешь тратить время на эти глупости, то поставишь крест на своем блестящем будущем, — разозлился отец девочки. — Разве ты не мечтаешь играть вместе с Королевским оркестром? Мы с мамой стараемся сделать все для тебя, чтобы исполнить твое сокровенное желания. Тебе может показаться, что мы неправы, но в конце ты скажешь нам «спасибо», когда будешь выступать с лучшими музыкантами мира перед лучшей публикой мира.

— Хорошо, — прошептала Септима и ушла к себе.

Деревянные причины

Девочка в красном платье открыла дверь в свою комнату. Ее лицо ничего не выражало. Никаких эмоций, но внутри все кипело. Септима спокойно выдохнула, закрыла дверь, и по ее щекам потекли слезы. Она упала как подкошенная, прислонилась к двери и тихо заплакала. Ей было больно.

Джек молчал.

Бывают такие моменты, когда лучше не трогать человека. Это был такой момент.

В тот день внутри Септимы что-то надломилось. Страх закрался в ее сердце, и девочка больше не показывала свою музыку никому, кроме Джека. Она узнала, что мир может быть очень жестоким, что даже самые любимые и дорогие люди могут сделать тебе больно.

— Глупости, значит, — проговорила Септима и уткнулась в колени, тихо плача.

Только Джек никогда не делал девочке больно. У него были на то веские деревянные причины.

Творческий путь тернист, любому — даже самому талантливому музыканту — приходится проходить через бесконечный коридор критики. Кого-то это ломает, а кто-то продолжает путь несмотря ни на что. Но есть и те судьбы, которые поглотил страх. Они закрываются от окружающего мира и начинают писать только в стол.

Джек, а представь…

Прошла неделя. Септима вернулась к рутинным занятиям на фортепиано. Мисс Эмери стала чаще появляться в доме, где всегда играла музыка. Правда, кое-кто этому совсем был не рад.

— Септима, эту часть нужно играть плавно, легко и нежно. Повтори еще раз.

— Ладно, мисс Эмери.

Девочка сыграла несколько раз фрагмент из «Полонеза №1» Ференца Листа.

— Уже лучше, но этого недостаточно… — начала мисс Эмери.

Что интересно, Септима продолжала играть даже тогда, когда Виктория Эмери затягивала свои речи про успех и пути его достижения, но не из-за неуважения. Отнюдь, девочка была бы рада перестать играть хоть на секунду, но мисс Эмери велела ей не тратить время впустую.

— Ведь что главное? Идти шаг за шагом к успеху, преодолевая трудности, исполняя сложные произведения так, как их задумал автор. В дальнейшем ты, конечно, сможешь привносить свой фирменный почерк в композиции, но до этого еще далеко. Так что уясни, пока ты играешь так, как я говорю, пока ты выкладываешься и ни на что не отвлекаешься, тебя ждет успех, но стоит сделать шаг в сторону — и тебя ждет горькое поражение, — продолжила мисс Эмери.

О боже, в этом доме живут одни фортепианные фанатики, вы бы еще пентаграммы из клавиш раскладывали на удачу, — подумала Септима и улыбнулась.

Прошло два часа, Виктория Эмери ушла. Септима вздохнула с облегчением.

Наконец-то, я думала, она никогда не уйдет, — девочка прекратила играть и пошла к себе в комнату.

Несмотря на спартанские условия тренировок, Септиму грела мысль, что она может тайно сочинять музыку, играть ее для Джека и выступать в легендарном Колизее Септимы. Если бы не это, девочка давно бы сдалась. У любого музыканта должна быть причина, чтобы двигаться вперед, превозмогая сложности.

— Привет, Джек, — Септима выглядела такой уставшей, что казалось, вот-вот рухнет и уснет.

Стук-стук, — скромно зашумел стол.

— Да, мисс «играй только по нотам» меня совсем загоняла.

Джек задумчиво постучал ящиком.

— Полонез Листа с пометками мисс Эмери. Джек, она ненормальная, она пишет в партитуре над фрагментами произведения какие чувства испытывал автор. Но хуже того, она требует, чтобы и я их показывала в своей игре. Такой бред, я просто с ног валюсь.

Стук-стук-стук.

— Я не знаю, Джек. Какая разница? Это не мое дело.

Стук-стук.

— Да помню я, что обещала. Вот не начинай, хорошо же общались. Все, я спать, с тебя название для новой песни, ночью подумай, а то у меня уже наклевывается мелодический образ, — Септима рухнула на кровать.

Стук-стук.

— Нет, Джек, мы не будем заказывать пиццу.

Стол тихонько скрипнул.

— Что значит ты уже заказал? — невнятно пробормотала девочка и погрузилась в сон.

* * *

Из глубин тьмы послышались знакомые голоса:

— Твоя песня никуда не годится.

— Ты ничего не добьешься с такой посредственной музыкой.

— Даже «4:33»¹⁷ Джона Кейджа лучше твоих творческих потуг.

Септима выслушивала оскорбления и не могла ничего сделать. Ее руки были связаны цепью. Возле нее стоял фонарь, оставивший от Мелоди-стрит небольшой круг света, где находилась девочка.

Голосов становилось все больше и больше, тьма надвигалась. Когда свет погас, Септима перестала слышать себя. Ее окутал страх. Голоса приближались. И чем ближе они были, тем больнее становилось девочке. Она готова была закричать…

Стук-стук.

* * *

Стук-стук

— Что такое, Джек? Который час? — Септима открыла глаза и в полудреме взглянула на стол.

Стук-стук.

— Шесть утра? Зачем мне вставать в такую рань?!

Стол застучал ящиками.

Септима резко вскочила с кровати.

— Вот черт, чуть не забыла. Мисс Эмери меня бы пригвоздила к роялю. Спасибо, Джек. Я у тебя в долгу, мой деревянный северный друг.

Виктория Эмери имела много связей в академическом сообществе. Для нее не составляло труда получить специальное приглашение на концерт любого пианиста-виртуоза. Правда, нельзя сказать, что Септима любила такие поездки.

Вставать рано, лететь далеко, слушать одно и то же, за что мне это все? — думала девочка.

* * *

Септима и Виктория Эмери сидели в аэропорту в ожидании вылета.

— Мисс Эмери, а куда мы летим?

— Я разве не говорила? Хм… неужели запамятовала. Впрочем, неважно, в Лиссабоне проходит конкурс имени Вианы да Мотта. Тебе будет полезно увидеть, как соревнуются взрослые.

— Это в Португалии?

— Да. Привыкай, лучшие пианисты мира постоянно путешествуют.

— Да я привыкла, но хотелось бы хоть что-то посмотреть в этих городах, — грустно сказала Септима.

— Послушай, ты сейчас в таком возрасте, когда нельзя тратить свое время впустую. Пока ты смотришь на Эйфелеву башню, твои конкуренты практикуются. В итоге, ты терпишь обидное поражение и удаляешься от своей мечты, — Виктория строго посмотрела на девочку и продолжила свою, как ей казалось, праведную речь. — Знаешь ли, играть с ведущими оркестрами мира хотят сотни тысяч детей, не позволяй им занять твое место, иначе останешься ни с чем.

Но это не мое место, мисс Эмери, — подумала Септима, но сказала: «Хорошо, я постараюсь».

Если бы кто-то спросил Септиму «Чем отличается Япония от Португалии?», то девочка едва ли смогла бы ответить.

* * *

Национальная лиссабонская консерватория была помпезна как и все, связанное с академической музыкой. Септима и мисс Эмери заняли места в большом концертном зале. В центре сценической площадки стоял красивый черный рояль. Конкурс должен был вот-вот начаться. Пятью минутами позже на сцену вышел японец лет тридцати. Септиме он показался странным.

Мужчина осторожно подошел к роялю, сел на банкетку и начал играть.

Глаза Септимы широко раскрылись, она стала внимательно слушать. Звучал «Полонез №1», тот самый, с которым девочка должна выступить на ближайшем конкурсе в Сендае.

Музыка разливалась по залу всеми красками. Это было странно и звучало необычно, нехарактерно для строгих академических мероприятий. В композиции гармонично слились творческое «Я» пианиста и автора — Ференца Листа.

Ого, как дерзко! Эй-эй, полегче, такую игру здесь не поощряют, — подумала девочка и продолжила завороженно слушать.

Когда рояль затих, Септима встала и зааплодировала. Она выглядела глупо, потому что не выдержала строгую паузу и не попала в момент, когда можно начинать бить в ладоши, а когда нельзя. На нее все уставились, но девочке было все равно.

— Сядь немедленно, не позорь меня. Как ты могла вскочить с места. Септима, ты же знаешь, что в академической музыке все регламентировано. Финальный аккорд не успел затихнуть! Это неуважительно по отношению к музыканту и организаторам конкурса. Я уж не говорю, что это неприлично в высших слоях общества, — разразилась речью мисс Эмери.

— Простите, — смутилась Септима. — А кто это был?

— Это неважно, он все равно не участвует в конкурсе, просто открывал мероприятие.

— Но я должна знать, мисс Эмери.

Виктория вздохнула и с неохотой сказала:

— Нобуюки Цудзии — японский пианист, композитор, победитель конкурса пианистов имени Вана Клиберна.

— Понятно, но он как-то странно двигался по сцене.

— Потому что он слепой от рождения. Некоторые считают, и я в их числе, что этот аспект учитывается при оценке его игры.

— Но он классно выступил, так красочно и выразительно. Я никогда такого не слышала.

— Слишком много своего «Я», с таким исполнением никогда не выиграть конкурс.

— Я знаю, но он и не выигрывать приехал. Конкурсами не ограничивается мир пианиста.

— Без громких побед он никогда не станет лучшим.

Какая разница, если он выглядел счастливым. Кажется, ему просто нравится играть перед публикой, — подумала Септима и промолчала.

Затем началась основная программа конкурса. Но никто не впечатлил Септиму. Мисс Эмери указывала на тех пианистов, к которым девочке следовало присмотреться, но все они были настолько одинаковые, настолько безупречные, что Септима вообще не понимала, как можно их оценивать.

Если бы все они играли одно произведение, то никто бы не победил, — подумала девочка.

— Обрати внимание, как…

Слова мисс Эмери расплылись в воздухе и потеряли вес. Септиме было неинтересно. Она думала о том, как бы поскорее вернуться домой и рассказать Джеку про слепого пианиста.

— Ты поняла?

— Да, каждое слово, я буду стараться.

Это была универсальная фраза девочки, которую она произносила, чтобы от нее отстали. Но Септима не врала, она действительно старалась, так или иначе, но слушать одни и те же поучения у нее не хватало сил и желания, а от слова «мечта» у девочки сводило желудок.

Мероприятие закончилось. Зрители разошлись.

* * *

Наконец-то, родная Мелоди-стрит, как же я тебя люблю, — Септима вошла в дом, где всегда играла музыка, и побежала к Джеку.

— Джек, я такое видела, не поверишь!

Стук-стук.

— Нет, не улыбку мисс Эмери. Такое событие я бы отметила шампанским. Тут другое. На конкурсе выступал слепой пианист, ты прикинь. Он так классно сыграл тот «Полонез», который я уже ненавижу. Это было волшебно.

Стук-стук-стук.

— Да, так на конкурсах играть нельзя. У нас же все регламентировано. Даже цвет рояля. Иногда я думаю, что академическая музыка придет к тому, что «Лунную сонату» нужно будет играть строго в полнолуние в промежутке между девятью вечера и полночью, — девочка закатила глаза.

Стук-стук.

— И не говори. Что там с названием для новой песни? Ты думал?

Стол слегка заскрипел.

— Кальмарская уния¹⁸? Что это вообще значит?

Джек серьезно застучал ящиками.

— Стоп-стоп-стоп, про это я песни писать не буду. Умерь свои шведские амбиции, мой дорогой друг. Нужно что-то другое, может быть связанное со мной, — Септима задумалась. — Посмотри вокруг, что ты видишь? Это не комната одиннадцатилетней девочки. У меня даже игрушек нет, кроме, пожалуй, мелодики, которая где-то под кроватью, но едва ли это игрушка — в привычном понимании.

Стук-стук.

— Сыграть на мелодике? Ха-ха-ха. Тебя так в шведской армии учили уходить от ответа? Да меня родители уроют, Джек. Я не уверена, что они вообще в курсе, что она у меня есть, — девочка полезла под кровать. — На месте, родная.

Септима отряхнула пыль с инструмента и сыграла несколько нот, легонько, так, чтобы дом, где всегда играла музыка, не стал домом ужаса и кошмара только потому, что кто-то играет на неправильном инструменте.

— Хах, не разучилась! Джек, а представь: я с мелодикой выйду на сцену перед высшим обществом и сыграю двадцатый концерт Моцарта. У них там пригорит в одном месте, что даже пожарные не спасут, — девочка улыбалась. — И я такая: «Дамы и господа, обратите внимание, это — мелодика», а они такие «Ах, да не может быть, она не посмеет! Полиция! Произвол на сцене!», а я им в ответ: «И я сейчас сыграю на ней Моцарта», и тут ползала попадает в обморок, «Да ведь как же так, Моцарта, да на мелодике играть, кощунство». Было бы смешно.

Джек весело застучал ящиками.

— Нет, потом мы не поедем захватывать Данию, — Септима вздохнула. — Джек, иногда нужно оставить прошлое позади и двигаться дальше.

— Септима, милая, я дома, на ужин будет соба с курицей, — послышался голос Лоры Хадсон.

— Да, мам, уже бегу, — крикнула девочка.

Стук-стук.

— Тоже хочешь собу¹⁹? Джек, будешь думать о моей собе, я на тебя термитов натравлю, — сказала Септима и засмеялась.

Джек так стучал, что это показалось каким-то изощренным шведским ругательством.

— Да ладно, расслабься, я тебя в обиду не дам. Ну, я пошла, соба сама себя не съест.

* * *

До конкурса пианистов в Сендае оставалось совсем ничего. Сендай — это японский город в префектуре Мияги, где живет около миллиона человек. Известность получил в 2001 году, как-раз когда в местном культурном центре начали проводить международный конкурс пианистов. Для Септимы это был лучший вариант для возвращения на сцену. Виктория Эмери все четко продумала, далее в ее планах было отправить ученицу на конкурс Шопена и Баха.

Девочка в красном платье упорно занималась игрой на фортепиано, слушая нравоучения мисс Эмери. Она уже привыкла к такому режиму. Чем ближе конкурс, тем выше нагрузка. В такие дни Септима практически не общалась с родителями, у нее просто не было времени. Когда день подходил к концу, девочка с трудом доползала до кровати. Но Септима никогда не забывала перекинуться парой слов с Джеком. Он помогал ей держаться на ногах, когда давление становилось невыносимым. Хоть Септима и привыкла жить в стрессе, но в конце концов она была всего лишь маленькой одиннадцатилетней девочкой, любившей красные платья, а стол был светлым пятном в этой красивой трагедии. И пока он сиял где-то во тьме, девочка могла идти вперед.

— Джек, я замаялась, мне будет сниться этот чертов полонез номер один. Ой, прости. Я хотела сказать jävla²⁰ полонез, — Септима засмеялась.

Джек молчал.

— Эй, ты чего такой задумчивый? — девочка смотрела в потолок, лежа на кровати. — Знаешь, иногда мне кажется, что академическая музыка меня сломает. Я чувствую себя роботом, играю все эти ноты, изображаю чужие чувства. Так противно. Но хуже всего, что мой успех, мои победы ни на что не влияют. Я хочу сказать, — девочка задумалась. — Понимаешь, все эти люди хлопают, потому что так принято, и я не уверена, что они искренни. Посмотри на моих маму с папой: да они даже не улыбаются, когда я побеждаю. Весь этот путь какой-то бессмысленный. И я не знаю, что делать, Джек, не знаю… — пробормотала девочка и погрузилась в сон.

* * *

В Сендае Септима должна была в очередной раз показать всем сидящим в зале, кто тут настоящий гений фортепиано. На конкурсе царила напряженная атмосфера, что типично для таких мероприятий. Септима собирала завистливые взгляды конкурентов. Проходя мимо детей и их родителей, девочка слышала, как они шептались, говоря мерзкие вещи, но, возможно, эти люди просто хотели быть услышанными. На войне все средства хороши. И будь здесь Джек, он бы выпалил что-то про датско-шведские отношения XVII века.

Дети смотрели друг на друга как на врагов, казалось, их настроили на ненависть и презрение ко всем, кто стоит у них на пути. Это было жутко, но девочка в красном платье улыбалась. Вдруг она увидела знакомые лица: слева от нее мелькнул Макс Уайлдер — канадец в строгом фраке, с прической «я только проснулся», а справа Алексей Лавочкин — хладнокровный русский в очках, с аккуратной короткой стрижкой. Они были как огонь и лед. Септима часто пересекалась с этими ребятами на конкурсах, но заметила их лишь в тот безулыбочный день в Глазго. Зато они считали Септиму одной из главных своих соперниц, и часто обсуждали ее, хоть и не были друзьями.

Дети не умеют по-настоящему ненавидеть, чего не скажешь про родителей, которые взаправду были врагами. Каждый каждому желал неудачи, хоть и не говорил об этом вслух. Конечно, не все были такими, но многие.

Септима улыбнулась Алексу и Максу, что взбесило их. Один это показал, а другой не подал виду. Девочка с Мелоди-стрит делала этот праздник лицемерия красочным. Кто-то однажды сказал: «Сначала улыбка, потом ложь. В конце — выстрелы»²¹. Лучше и не придумаешь, чтобы описать конкурс пианистов.

— Септима, милая, мы будем в зале, мисс Эмери тебе все объяснит, — сказала Лора Хадсон. — Эти конкурсы напоминают мне молодость, но я не была так талантлива как ты, зайка. Выиграй за нас обеих.

— И за меня постарайся, — сказал папа. — Удачи, Септи.

Девочка помахала родителям рукой и проводила их взглядом.

— Когда я выступаю, мисс Эмери?

— Ты девятая, сразу после своих основных конкурентов.

— После Алекса и Макса? — спросила девочка. — Я видела их, пока мы шли.

— Есть еще кое-кто, — произнесла Виктория. — Пока ты была травмирована, на детской фортепианной сцене зажглась новая звездочка.

— Кто же это?

— Анна Краусс — очень талантливая девочка, у нее большой потенциал.

— Если вы так говорите, то мне стоит беспокоиться. Не помню, чтобы вы кого-то так хвалили, мисс Эмери.

— Только однажды, когда увидела, как… — девушка задумалась. — А впрочем, неважно.

В комнату ожидания вошла Анна Краусс. Она была в красивом белом платье а-силуэта, ее длинные волосы переливались золотом, а на голове сияла диадема. Настоящая принцесса.

— Привет, — вдруг сказала Септима.

— А ты кто? — ответила Анна.

— Меня зовут Септима Хадсон, — девочка улыбнулась.

— Что за тупое имя? — засмеялась Анна. — Ты та самая неудачница, которая сломала пальцы перед конкурсом королевы Елизаветы? Ты настолько сильно боишься меня? Лучше беги отсюда, иначе я размажу тебя по сцене. Сегодня будет блистать только одна звезда, а про тебя и твои скромные достижения все забудут, — девочка прошла мимо.

— Мисс Эмери, можно я ей вломлю? — Септима кипела от злости, хоть и не любила конкурсы, но эта высокомерная девчонка ее задела.

— Вот поэтому тебя и ограничивали в общении с соперниками. Однако сейчас, после травмы, это должно тебя подстегнуть. В конце концов, стимулы со временем меняются. Я не знаю, какова причина, по который ты играешь, но я знаю, что сегодня ты захочешь осадить Анну, ведь на кону твоя гордость.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

12

МИ-6 — секретная разведывательная служба Великобритании.

13

Привет, Джек (пер. с швед.).

14

Мой друг — Джек (пер. с швед.).

15

Великий ледяной маневр — тактический прием, разработанный и осуществленный Фридрихом Вильгельмом I в ходе Датско-шведской войны 1675—1679 года.

16

Ларс Ульрих — барабанщик метал-группы Metallica.

17

«4:33» — эта композиция является записью тишины. Джон Кейдж исполнял ее с оркестром.

18

Кальмарская уния — объединение королевств Дании, Норвегии и Швеции под верховной властью датских королей.

19

Соба — национальное японское блюдо в виде длинной коричнево-серой лапши из гречневой муки.

20

Чертов (пер. с швед.).

21

«Сначала улыбка, потом ложь. В конце — выстрелы» — эта фраза принадлежит Роланду Дискейну — герою цикла «Темная Башня» С. Кинга.