Приют Грез

Эрих Мария Ремарк, 1920

Первый роман Ремарка, в котором нет ни слова о войне. «Приют Грез» – островок умиротворения среди океана горестей и невзгод, а его хозяин, талантливый художник и композитор Фриц, – прекрасный врачеватель душ. Здесь царит атмосфера тепла и уюта, где даже самые отчаявшиеся начинают верить в лучшее. Сердца обитателей этого гостеприимного дома открыты любви и полны надежд на прекрасное будущее, но все меняется со смертью Фрица. Сумеют ли молодые люди справиться с испытаниями реального мира, пережить смерть своего друга и перенять его отношение к жизни и искусству? Роман публикуется в новом переводе.

IV

Вешнее солнце сияло и искрилось над привокзальными скверами. Ласточки щебетали у широкого портала, где, несмотря на шум и суету, построили гнездо.

Элизабет медленно шла через площадь. Недавно прибыл поезд, и по площади разливался людской поток. Она немного постояла. И вдруг почувствовала чей-то взгляд. Дерзкие серо-голубые глаза блеснули на нее с загорелого лица. Она в смущении потупилась. А потом посмотрела вслед стройной фигуре в сером дорожном костюме. Лицо показалось ей знакомым. Но, как ни старалась, она не могла вспомнить откуда.

Фриц сидел в Приюте Грез, подбирал краски, когда на лестнице послышались быстрые шаги, дверь распахнулась и раздался возглас:

— Фриц… старина Фриц… — Крепкие руки заключили его в объятия.

— Эрнст, мальчик мой… неужто в самом деле ты? Откуда так вдруг?

— Просто сбежал. На неделю раньше развязался с этой казармой для старых дев… Фриц, дружище, весна ведь, ну можно ли долбить контрапункт и фуги. Я просто не выдержал — и приехал. Где городские девушки? Давайте их сюда! Мне понадобится целая армия!

— Спокойно, мальчик мой, спокойно… в маленьком городе жизнь течет не спеша. Ты взял слишком быстрый темп. Как насчет того, чтобы освежиться, а потом выпить чашечку кофе?

— Отлично! Ты прав! О нужном и практическом я всегда забываю. Стало быть, бегом в твою святая святых, дабы потоки радийсодержащей воды маленького городка промыли голову от греховных идей большого города. А потом чаю, Фриц! Но только настоящего, подлинного, уникального чаю Приюта Грез, идет?

Через минуту по соседству послышался плеск воды и фырканье; Фриц тем временем заварил чай.

— А теперь рассказывай, Эрнст.

— Да ну, рассказывать — занятие для старушенций. Я стану рассказывать, когда дряхлым, седым, беззубым старикашкой засяду за мемуары. Но сейчас? Я здесь! И баста!

Фриц добродушно улыбнулся:

— В свое время поймешь.

— Рассказывай ты, Фриц. Как поживаешь? Как твои картины? Закончены? Хороши?

— Я нашел натуру для большой картины и в ее лице новую, милую, юную подругу.

— Она красивая?

— Очень.

Эрнст весело присвистнул.

— И невинная, Эрнст!

— Невинная? Невинная… — Он посерьезнел. — Это много значит… возможно, даже все. Она тебе нравится, Фриц?

— Как и ты, Эрнст.

— Тогда будет мне сестрой.

— Я знал, Эрнст. Спасибо тебе.

— Это же само собой разумеется, Фриц.

— Ты надолго к нам?

— Времени у меня сколько угодно. Я по горло сыт нашим топтанием по педали. Хочу в Лейпциг, навести последний лоск. А как дела у Фрида? Он здесь, да?

— Да, уже несколько недель. Закончил Академию в Дюссельдорфе и теперь работает здесь. Получил заказ на две довольно большие картины, а кроме того, рисует узоры для обойной фабрики. Заодно продает экслибрисы, монотипии, а иной раз и рисунки пером и силуэты, оформляет книги, так что с ним все в порядке.

— Рад слышать. А Паульхен?

— Как обычно, егозит, спорит, хочет быть взрослой, да и впрямь скоро повзрослеет.

— Сходишь со мной на вокзал, Фриц? Мне надо забрать багаж.

Не торопясь, оба направились к вокзалу. И посреди разговора на них вдруг вихрем налетело нечто щебечущее и душистое — Паульхен!

— Эрнст! Это ты или твой дух?

— То и другое, Паульхен, у мужчины дух всегда при себе, тогда как дух девочки-подростка часто заключается лишь в ее воодушевлении.

— Ох! — невольно вставил Фриц.

— Дядя Фриц, слышишь, он опять начинает! Фу, Эрнст!

— Далеко ли ты собралась в этом восхитительном розовом летнем облаке, Паульхен?

— Пошататься, милый дядя Фриц.

— Пошататься? — в один голос вскричали оба. — Это как же?

— Ну, погулять, если тебе так понятнее, господин Эрнст, погулять по Главной улице с полшестого до полседьмого.

— Ах вот как, понятно, — сказал Эрнст, — раньше мы называли это место Глупышкиным лугом.

— Замолчи, гадкий мальчик… До свидания, дядя Фриц. — Она поспешила прочь, но все же вернулась. — До свидания, Эрнст.

— Так-то лучше. Повеселись хорошенько, Паульхен.

Они продолжили путь. На вокзале Эрнст вручил деньги и адрес служителю. А потом настоял зайти в кофейню.

— Куда же? — смиренно сказал Фриц.

— В «Виттекинд». Идем, старина, смотри веселей. Надо же мне снова повидать ваших девушек.

— А у вас там ты девушек не видал?

— Господи, да разве же это девушки! Сплошь «образованные»: закончили обучение или еще учатся. Внешний признак последних: стоптанные каблуки, пенсне в черной оправе, обтрепанные подолы… или гладкие, причесанные по-мокрому волосы, закрытая блузка со стоячим воротом и длинными рукавами. Еще хуже — студентки-музыкантши. Особый вид: прирожденные художницы, платья с огромным вырезом при гусиной-то шее, угловатых плечах и полном отсутствии бюста. Внешность для них значения не имеет! Во-вторых: они ведь «образованные». Новый сорт. Пьют чай, пишут маслом альпийские пейзажи, играют на фортепиано «Тоску штирийца по родине», «Молитву девы» и «Элегию», читают «И любовь никогда не перестает», «Разбитые сердца» и прочее… Некоторым я как-то раз показал парочку выпусков «Красоты». Господи, взрыв негодования. Что за люди! Эти лишенные женственности книжные черви знать ничего не знают о солнце, воздухе и красоте! Фриц, «образованная» женщина — это кошмар. У нас есть множество всяких законов, но нет ни единого, который бы мигом решительно отправлял под венец скучающих женщин, как только они принимаются политизировать, писать книги и так далее. После этих эстетствующих бледных физиономий прямо-таки жаждешь увидеть простую, милую, прелестную девушку, которая целует и любит так, как того желает мать-природа. А стало быть: вперед, на бойню!

Они поискали свободное место в довольно многолюдной кофейне. За одним из столиков в центре зала сидела очень элегантная молодая дама. Эрнст слегка иронично поклонился. Она же недоверчиво воскликнула:

— Господин Винтер?

Улыбаясь, он протянул ей руку.

— Добрый день, мадемуазель Берген. Я ищу два места и вижу их за вашим столиком.

— Прошу вас.

Эрнст представил Фрица, и они сели.

Перехватив взгляд Эрнста, Трикс Берген покраснела и сказала:

— Давно вас не видела, господин Винтер.

— Меня здесь не было. Я только сегодня приехал.

— А я три дня назад. Где же вы были?

— В Берлине.

— Ах, Берлин. Красивый город! Столько развлечений и шумных празднеств.

— И казарменного вида доходных домов, — иронически вставил Эрнст.

— На них смотреть необязательно. Надо делать себе жизнь как можно приятнее.

— А потом? — спросил Фриц.

— Ах, потом… пока что на дворе сегодня! Я пока что молода и хороша собой. К чему мне задаваться вопросом о потом. — Она подпела мелодию музыкантов и качнула плечами. — Ах, так хочется потанцевать. Здесь, в этих гадких городишках, такое невозможно. В Берлине повсюду танцы. Бостон… фокстрот… матчиш… капельмейстер Псих… ой… ка-ак грянет. А здесь… — Она щелкнула пальцами. — Скоро я опять уеду.

— Снова в Берлин?

— Разумеется… там всегда что-то происходит…

— Для счастья не всегда нужен большой город, — заметил Фриц.

— Счастье есть и в захолустье, вы правы.

— Все зависит от точки зрения, — сказал Эрнст. — Например, одна моя милая знакомая пишет, что теперь совершенно счастлива. У нее родился ребенок.

Трикс звонко рассмеялась:

Конец ознакомительного фрагмента.