Ловцы чудовищ

Ю_ШУТОВА, 2018

Всех волнуют чудеса и чудовища. Но есть люди, для которых погоня за монстрами превратилась в профессию. Это не Индиана Джонс и совсем не Лара Крофт. Это ловцы чудовищ. Два таких охотника оказываются в Ленинграде на самом закате советской эпохи. Кого они хотят поймать и кого встретят в городе дворцов и грязных подворотен, вы узнаете из этой повести.

В оформлении обложки использована художественная работа автора.

Рисунки Анастасии Росс.

Посреди меловых холмов Сассекса затерялся Мэган Даун. Городок этот небольшой, ничем не знаменитый, вокруг пустоши, заросшие травой, фермы, грустные рощи. Зимой холмы заносит снег, они сливаются с белым небом, и в однотонном пейзаже непривычному глазу трудно что-нибудь разглядеть, понять движется ли вдалеке машина или еще что-то, или это просто каменный сарай, перед которым качается на ветру голый черный клен. Зато весной холмы просыпаются и, радуясь теплу и солнечному свету, буйно зеленеют. И тогда случайного туриста радуют тиссовые рощицы, разбросанные тут и там на пологих склонах, и живописные отары овец.

Правда, последние три года туристов здесь заметно поубавилось. Кемпинги стоят практически пустыми, да и в «Гранд Паласе», маленькой двухэтажной гостиничке в центре Мэган Даун, постояльцев всего четверо.

Дело в том, что завелось в этих местах некое чудовище.

Тонконогая тень, мелькнувшая на закате среди деревьев у дороги.

Неизвестно чьи следы с четким рисунком острых когтей вокруг загонов.

Трупы овец с перекушенным горлом и почти полностью высосанной кровью.

Все это давало обильную пищу воображению, воскрешая вечные истории о вампирах.

Рэй Миллер выпустил журнал из рук, тот бумажно шурша крыльями, разлегся на затертом ковре. Журнал был за прошлый год, «Гранд Палас» не баловал своих немногочисленных постояльцев свежей прессой. Но Миллеру было все равно. Он смотрел в черное зеркало окна. Сквозь свое отражение видел, как таяла тонкая алая полоска заката, поглощаемая фиолетовой темнотой неба. Под окном качался фонарь, в его лимонном свете живые фигуры деревьев переговаривались, обнимаясь на ветру. В такой изменчивой картине легко увидеть любой странный силуэт.

Рэй гонялся за Ним уже три месяца. У Него не было имени, не было конкретного облика, Его толком никто не видел и не мог описать.

«М-да, очень легко искать черную кошку в темной комнате, вот только найти трудно. И никогда не знаешь, что именно найдешь», — Рэю поднадоела безрезультатная погоня за неуловимой тенью.

Он все сделал правильно, приехав в этот городок, окруженный фермами, выпасами и овечьими загонами: снял номер в «Гранд Паласе» и сразу взял напрокат мотоцикл, начал объезжать окрестности, расспрашивая местных. Где-то он изображал газетчика, где-то правительственного чиновника, занимающегося компенсациями за убитых овец, на ходу придумывая легенду. Внимательно слушая все россказни и соглашаясь со всем услышанным, Рэй составлял, как он говорил, «географию», нанося на карту все точки, где порезвился таинственный кровосос, и примерные даты его появлений.

И вот тут-то и начались непонятки. «География» оказалась слишком хаотичной: вампир появлялся то здесь, то там, практически одновременно оказывался в местах достаточно удаленных друг от друга. Центр, из которого он мог бы являться, не вырисовывался. Рэя стали все чаще посещать сомнения: а был ли монстр вообще, а то, может быть, фермеры, соблазненные возможностью получить денежную компенсацию, сами забивали самых ледащих овец, инсценирую страсти по вампиру. А если и нет, то все равно неясно, сколько эта зверюга будет стоить, и кому она вообще может понадобиться. Миллеру надоело торчать в этой занюханой гостинице, в этом убогом городишке, где с ним уже начали здороваться местные пенсионеры. А вчера одна тихая старушка попросила его починить калитку. «Похоже, я скоро пущу здесь корни, врасту в эти холмы, пропитаюсь духом бесконечного терпения, без мыслей, без перемен, без цели».

По вечерам, вернувшись после очередного объезда пустошей, он старался не спускаться в бар отеля. Иначе приходилось встречаться с остальными постояльцами, такими же охотниками за чудовищами, как и он сам: германским тандемом и совсем еще мальчишкой-шведом, только что вставшим на этот путь. Пацан никогда не упускал случая расспросить бывалых ловцов о тонкостях ремесла. Немцы предпочитали отмалчиваться, пряча ухмылки в пивных кружках, а Миллер начинал рассказывать байки, коих набрал вдосталь по всему миру. Но поскольку удача в руки не давалась, то и болтать, делая вид, что все идет по плану, ему не хотелось. Забрав пару бутылок Белхавена из холодильника в баре, он поднимался к себе на второй этаж.

Последние три года Миллеру не везло. Все, что оставалось в загашнике, слопала охота за Лохнесским чудом. Сколько было угроблено денег на фото — и кинокамеры, камеры для подводной съемки, да еще и эхолот в придачу, все напрасно, простушка Несси не любила фотографироваться. «И зря вообще влез в это дело, — корил он себя, — без меня полно придурков вечно торчит на берегу, мокнет, мерзнет, надеясь, а вдруг все-таки… Вдруг все-таки вынырнет или проплывет рядом, покажется. Ну если не сегодня, то, может быть, завтра. Да, завтра, наверняка. Ведь не зря же рассказывают местные. И так день за днем».

Поначалу все казалось Рэю абсолютно ясным. Он нанял одного из владельцев моторок, которые возили по озеру таких же как он охотников. И со своим эхолотом и подводными камерами начал объезжать озеро. Через неделю-полторы, вдоволь покатав своего пассажира по волнам, хозяин лодки отвез его на самый северо-запад в узкую часть озера, где была протока, ведущая к Инвернесу и далее в Северное море. Эмет, его звали Эмет, он сказал:

— Смотри, здесь очень глубоко, здесь из озера вытекает Несс, а еще здесь в глубине полно пещер. Опусти свой эхолот, посмотри сам.

Они запустили эхолот: тут действительно глубина была очень приличная, а еще «просматривались» какие-то, вообще, бездонные ямы или дыры. Видимо, те самые пещеры. По словам Эмета, он сам лет пятнадцать назад приехал сюда с той же надеждой — выследить известное чудище, сделать на этом деньги и имя. И у него была своя теория, какая, он не стал рассказывать. Но так или иначе охота привела его сюда, к этим пещерам. Он даже нырял в некоторые из них.

— Знаешь, Рэй, я где-то прочитал, что пещеры эти могут тянуться на сотни километров в любую сторону и в сторону моря, естественно, тоже. Короче, я бросил искать Несси, купил лодку и теперь катаю вас — ловцов. Я тебя не агитирую, мне конкуренты не нужны. Но и лишних денег мне от тебя не надо, я на тебе достаточно заработал.

Миллер не очень понял, почему Эмет стал его отговаривать от дальнейшей охоты, но следующий тезис показался ему разумным.

— Допустим, Несси — живородящий ящер. Ну есть же такие сухопутные, может и морской существовать. Может?

— Может.

— Вот. И приплывает такая вот мамаша, чтобы в этих самых пещерах наших бездонных родить детеныша. Можем допустить?

— Можем.

— Приплыла, родила и уплыла. А этот малышок в озере подрастает. Здесь безопасно, хищников на него нет. Сколько ему там надо, чтобы повзрослеть? Три года? Два? Не важно. Вот этого малютку и засекают. А он вырос и тоже уплыл на морской простор. И когда та мамаша или другая подросшая снова сюда приплывет, никто не знает. Но одно я могу гарантировать прямо сейчас. Сказать?

— Скажи.

— Сейчас март. Холодно. Никто в это время рожать не соберется. Скорее всего летом. Так что охоту надо начинать осенью. Цыплят по осени считают.

Все, хватит, убедил. Распродав технику, посыпав голову пеплом, бедняга возвращался в Лондон. И тут, Рэй тогда решил, что ему крупно подфартило, тут ему на глаза попалась газетенка, старая, довольно задрипанная. Под броским заголовком «Сассекский вампир» шел материальчик о неизвестном животном — убийце овец. Миллер не задержался в Лондоне даже трех дней, повидал только свою подружку Мэг, да и то, видно, лишь за тем, чтобы она закатила ему очередной скандал из-за вечных отлучек.

И вот он торчит в этом захолустье, проклиная собственную глупость, неуловимую дичь, непруху, весенние дожди и все на свете.

«Черт меня дернул расстаться с Барни, старикан всегда был везунчиком», — излишняя самостоятельность быстро приелась Рэю. Барни действительно всегда везло и на дичь, и на щедрых заказчиков. Это Барни десять лет назад сделал из сосунка Миллера настоящего охотника за неизвестным. Он три месяца таскал недоучившегося студента политехнического лондонского колледжа за собой по Амазонке в поисках таинственного племени голубоглазых индейцев. Племя, правда, они так и не нашли, но вкус к странной профессии Рэй обрел.

Потом было много чего, и интересного, и опасного. Были удачи. Ну, например, отлов чупакабры на Пуэрто-Рико или фотосессия с трупом глобстера на диком пляже Тасмании, все снимки тогда выкупил журнал «National Geographic». Были и неудачи. Не сложилось с белыми драконами Малайзии, видеть видели, но ни отловить, ни даже снять никак не получилось, и русалки, вдруг облюбовавшие бухту Кейптауна, на все хитроумные заклички охотников не откликнулись.

Почувствовав себя достаточно опытным ловцом, Миллер, решил отделиться и сделал это не без скандала и взаимных упреков. Самостоятельная работа давала ему поначалу громадное удовлетворение, но материальное подкрепление быстро худело, рождая в душе сначала некое самонедоумение, а затем и раздражение.

Барни, пережив разлуку с учеником, отправился в Африку. Опыт и профессиональный нюх не подвели его, болота африканских джунглей принесли ему и славу, и немалый куш. Все таблоиды мира обошла фотография гигантского диплодока, вернее головы на длинной шее, возвышавшейся над гладью озерка. Чего стоило Барни получить четкий снимок не было тайной, он рассказывал об этом направо и налево, друзьям и знакомым, живьем обрастая легендами. Любивший прихвастнуть Барни уверял, что африканцы дали ему почетный титул Покорителя Великого Мокеле-Мбембе.

Мокеле-Мбембе — вечноживущий отец озера для затерянного в джунглях племени, доисторическое чудо для цивилизованной публики. Так или иначе, но это была хорошая охота. Чем Барни занимался потом, Рэй не знал, но ходили слухи, что тот осел где-то в Калифорнии под теплым солнышком и даже прикупил небольшую апельсиновую плантацию. Не было причин подвергать эти известия сомнению, Барни давно уже за пятьдесят, и, если есть возможность, зачем отказываться от спокойной жизни. Во всяком случае, Рэй не отказался бы.

Стоя у окна, Миллер бездумно следил глазами за непрерывным танцем черных ветвей за стеклом. Ночная темнота заползала в окно, заполняла комнату, обступая и давя последний оплот света, маленькую лампу на прикроватной тумбе. Лампа помаргивала временами, заранее сдаваясь. Вдруг темнота рванулась обратно, широкий луч автомобильных фар вынырнул из конца переулка, скользнул по стене гостиничного номера, перечеркнул плотный мрак и резанул Миллера по глазам. Округлый силуэт фольксвагена замер перед входом в «Гранд Палас». Хлопнула дверца, полосу света пересекла мужская фигура округлостью своей под стать машине. «Кто это на ночь глядя?» — Рэй поднял с пола журнал, бросил его на кровать, потом переложил на тумбочку.

Стук в дверь раздался в тот момент, когда Рэй стаскивал с себя футболку, решив, наконец, улечься в постель.

— Войдите, — стоя посреди комнаты с поднятыми руками, он не видел открывшего дверь человека, голова его, как в мешке, была еще в вывернутой футболке. Вернув майку обратно, Рэй включил верхний свет и уставился на ночного визитера.

— Барни?! — он удивился бы меньше, увидев в своем номере премьер-министра Британии.

Барни Такер, плотный пятидесятилетний с гаком мужик среднего роста, седеющая хэмингуэевкая бородка, слегка прищуренные глаза деревенского хитрована. Бывший партнер стоял перед ним собственной персоной. И как всегда, одет в серые брюки с оттянутыми коленями и поношенный серый же свитер, замшевые заплаты на локтях давно залоснились. В руках видавший виды бесформенный портфель.

Такер, не дожидаясь особого приглашения, прошел к окну и, пристроив свой портфель на подоконнике, сел на единственный стул:

— Ты угадал, Малыш. Это именно я, старый зануда Барни.

Он, казалось, не замечал замешательства хозяина комнаты.

— Как поживаешь, Малыш? Я чертовски соскучился. Смотрю, ты совсем не изменился, все такой же длинный и тощий, не нагулял жирку-то. И щетину так же по три дня не бреешь, лентяй.

— Как ты меня нашел?

— Нет ничего проще, — Барни поерзал на стуле, пытаясь устроиться поудобнее.

Не тут-то было, приняв самый ненадежный вид, стул издал протестный скрип. Пересев на подоконник, Такер вытащил из кармана пачку сигарет, помял ее короткими пальцами, но закуривать не стал, положил пачку рядом с собой:

— Спасибо твоей верной Мэг, дала мне полную информацию. Кстати, ты знаешь, у нее новый друг, эдакий интеллигентный хлыщ, вроде помощника прокурора?

— Да, она говорила.

Рэй не мог взять в толк, зачем это старикан явился к нему, когда по всем статьям ему положено греть кости в Калифорнии. Вряд ли Барни отправился в такую даль лишь за тем, чтобы расспросить его о жизни. Они не виделись три года. Конечно, бывший напарник явился не зря, было очень любопытно, зачем, но первым начинать разговор Рэй не хотел. Но Такер никогда не заставлял себя ждать:

— Я вижу, тебе не слишком везло последнее время. Или я ошибаюсь?

— Да нет, не ошибаешься.

— Хочешь предложу хорошее дельце?

— Вероятно, этого хочешь ты, если приехал. Как твои апельсины? Собираешься взять меня в управляющие?

— Не угадал. Все гораздо проще. Вот, смотри.

Барни порылся в чреве портфеля, выудил оттуда видеоплеер, провода и кассету, приладил плеер к телевизору и включил. На экране возникли заснеженные сосны, высокий забор, закрытые ворота, приземистые казарменного вида строения, явно военная часть. Офицер в советской военной форме что-то говорил в микрофон, водя рукой то в одну сторону, то в другую, потом двое молодых ребят что-то показывали в лесу.

— Какого черта, Барни, я не понимаю по-русски.

Рэй, присев на край своей уже разобранной постели, не слишком внимательно скользил взглядом по экрану. Картинка его не вдохновляла, там не было ничего интригующего. Но если его бывший напарник нашел его здесь в сассекской глухомани, значит, материальчик чего-нибудь да стоил, не даром же Такер притащился сюда из калифорнийского райского угла. Вот сейчас он сам все и расскажет.

— Я тебе переведу, дружок. Ты забыл, что когда-то давно славянская филология была моей специальностью?

— Признаться, я этого и не знал.

— Ну слушай, Рэй. Сижу я себе дома, занимаюсь, как ты верно заметил, апельсинами. Вдруг является ко мне такой деловой парень в восьмисотдолларовом костюме и показывает вот эту самую кассету. Это, говорит, запись с советского телевидения. Дело происходит где-то под Ленинградом. А рассказывают эти милые ребята, что завелся в их лесах, ни много ни мало, снежный человек. Да не один, а с подружкой, такая, знаешь ли, сладкая парочка, Джек и Джил. А подружка к тому же брюхата. Сейчас этой записи ровно шесть месяцев. И что это значит, Рэй?

— Что Джил, скорее всего, уже разродилась.

— Ты все схватываешь на лету, Малыш. Вот этого милого малютку они и хотят получить.

— Они, это кто?

— Какой-то генетический институт в Орегоне. Проблемы происхождения человека. Нас это не должно волновать. Существенно то, что платят они не хило. Восемьсот тысяч. Задаток триста пятьдесят.

— Ты берешь меня в долю?

— Я бы не хотел в одиночку заблудиться в России. Ты составишь мне компанию?

— Я подумаю, Барни,… до утра.

***

Маленький автомобиль спешил к Лондону по почти пустому шоссе. Слишком рано. Солнце еще не выкатилось на озябшее небо, бесцветно-серое утро улеглось на сочившиеся туманом луга. Рэй вел машину, курил, не отрывая взгляда от дороги. Барни, хмурый и недовольный всем на свете, когда ему не давали выспаться, безуспешно пытался задремать на заднем сидении, пристраивая так и этак под голову сумку со скудными пожитками Рэя.

— Как мы попадем в Россию?

— Не знаю, Малыш, я пока не спрашивал. Да, забыл тебе сказать, с нами едет тот парень, что дал мне кассету. Будет у нас за няньку, официальные отношения с Советами — его дело. Наше дело — охота, найти йети и забрать у них детеныша так, чтоб они не рассердились.

— Гонорар на троих?

— У тебя деловая хватка, Рэй Миллер. На двоих. Полонски представляет сторону заказчика.

— Ладно.

Рэй не хотел признаваться самому себе, но он был рад, что Такер снова позвал его в дело, как будто и не было между ними никакой ссоры. Рад был бросить безуспешную охоту за сассекским вампиром, ну его в самом деле, пусть этим занимаются хитрые немцы, а еще лучше пусть его поймает этот малец-нордик, начинать ремесло надо с удачи. «В общем, доброй вам всем охоты, а я в сторону».

Да и предстоящая поездка обещала быть интересной и, главное, впереди светил хороший куш.

И куш этот уже казался ему верным. А что, серьезные люди на какую-нибудь утку вроде кровососа с меловых холмов не поведутся. «Тьфу, пропасть, опять этот гаденыш в голову лезет. Уйди, надоеда, мне теперь ты не интересен, я еду в Россию ловить йети. Россия, тайга, снег, ветер шумит в верхушках сосен… Рэй Миллер, куда тебя несет, романтик недоразвитый. В России сейчас такая же весна, как и у нас. Или ты думаешь, там всегда снег и мороз?»

Шоссе вывело автомобиль к окраине Лондона, превратившись в городскую улицу. Барни, так и не уснув толком, решил просыпаться.

— Теперь, Малыш, рули на Консорт-роуд, там есть отельчик «Пекхам». Нам туда. Найдешь?

— Найду.

Фольксваген лавировал в потоке автомобилей. Свернув с магистрали на узкую улочку, Рэй затормозил у двухэтажного домика с вывеской «Отель».

— Мистер Полонски в каком номере? — спросил Такер у сонного портье за стойкой.

— Он в баре. Просил передать, если будут спрашивать, — равнодушно ответил тот, не прерывая своих грез.

Бар был мал и неказист, окна под самым потолком пытались задержать, не пропустить внутрь вялый утренний свет. Народу там не было совсем. Кроме бармена, стоявшего за темной деревянной стойкой и традиционно, как все бармены мира, протиравшего стаканы, в зале был лишь один человек, сидел за самым дальним из немногочисленных столиков. Как только Рэй и Барни вошли в бар, он встал и шагнул им навстречу, выдавая нетерпение. Высокий блондин. Мощные плечи скрадывал дорогой темный пиджак.

— Юзеф Полонски, профессор Орегонского Центра по изучению генетической истории человечества, — тряхнув головой, откинул назад мягкие волосы, протянул Миллеру руку.

Рэй отметил крепость рукопожатия: «Этот атлет занимается наукой? Мало похож на профессора».

— Если вы не возражаете, поднимемся ко мне в номер, — говорил Полонски с едва заметным акцентом, судя по фамилии, польским. Акцент этот придавал его словам какую-то аккуратность, будто отмытость.

В номере Полонски сразу приступил к делу:

— Наш центр занимается изучением происхождения человека и возможных перспектив его развития как биологического вида. Поэтому возможность получить живую особь снежного человека для нас очень важна. Вы уже видели пленку, он записана в декабре прошлого года под Ленинградом. Если сведения, что самка йети была тогда беременна, верны, то наша задача — найти детеныша и вывезти его в Штаты.

— Как мы протащим его через русскую таможню? — спросил Рэй, потеребив правую бровь.

Привычка дергать бровь, когда о чем-то задумывался, была у него с детства, он делал это машинально, не замечая. Если встречалась каверзная проблемка и требовала всестороннего обдумывания, в середине несчастной брови могла появиться и плешка.

Гостиничный номер был крошечный, кроме кровати сесть не на что, единственный стул у небольшого письменного стола, упертого одной стороной в стену, занял хозяин. «Хозяин, главный, босс, с ним можно связать любое из этих понятий. И он абсолютно уверен, что мы согласимся. Нет, что мы уже согласились. Раз приехали, значит, согласны, и больше обсуждать тут нечего. Вот вам задача, выполняйте. Так и хочется сказать: «Да, сэр! Разрешите выполнять?» И по стойке смирно».

— Это не самый сложный момент, — Полонски явно старался говорить доходчиво, будто читал лекцию школьникам, которые могли что-то упустить, не понять или не запомнить.

— У нас есть удостоверения работников Калифорнийского зоопарка и бумага с просьбой разрешить приобретение в СССР детеныша орангутанга. Под видом его мы и вывезем маленького йети из страны.

— Ваш институт практикует изготовление фальшивых документов? — усмехнулся Рэй.

Ему почему-то захотелось задеть этого невозмутимого поляка, чтобы рябь раздражения пробежала через его красиво-бесстрастное лицо. Но попытка не удалась, Юзеф, казалось, даже не заметил издевки. Вместо ответа он взял у сидевшего на уголке кровати Барни потрепанный портфель, тот не выпускал его из рук с тех пор, как вышел из машины. Кассета уехала в видеомагнитофон, стоявший рядом с телевизором, экран засветился, и опять показались уже знакомые сосны, казармы, улыбающиеся солдаты. Когда на экране появились ребята, показывающие следы йети, Полонски нажал кнопку стоп-кадра.

— Эти двое — студенты Ленинградского Университета. Это, — он показал карандашиком на рыжего бородатого парня, — Евгений Кулаков. Это, — карандаш скользнул к фигуре присевшего на корточки юноши, почти мальчика, с длинными, выбивавшимися из-под вязаной шапки, волосами, — Иван Тарханов. Вы должны найти их, они выведут вас в нужное место. А дальше уже ваша работа. Завтра мы вылетаем в Россию.

— Ну что ж, все ясно, шеф, дальше наша забота, — отозвался Барни.

Все это время он сидел с полузакрытыми глазами, как-то нахохлившись, как большая птица, едва не дремал. Но тут как бы проснулся и даже подался вперед:

— Ловить мы будем сачками, капканами или подманивать утиным манком? Мы же не успеем до завтра собрать все необходимое снаряжение. Надо хотя бы три дня. Хотя бы три.

— Успеете. Собственно, вам и не надо ничего собирать, всем необходимым инвентарем мы вас обеспечим.

Он так и сказал «инвентарем», это казенное слово царапнуло слух. «Будто мы на уборку казармы выходим, сейчас получим швабры, совки, ведра, что там еще, и будем полы драить».

— В вашей работе поможет вот этот прибор.

В руках Полонски, где только что был карандаш, вдруг оказался небольшой чемоданчик, матовый, то ли темно-синий, то ли черный. Он открыл его и извлек приборчик, похожий одновременно на радиоприемник и на осциллограф. На передней панели был круглый экранчик с сеткой.

— Это биопеленгатор. Вы, наверняка, знаете, что йети обладают мощным биополем и способны к телепатии. Все видевшие их утверждают, что слышали, как бы мысленный приказ: «Смотри сюда!», и повернувшись в ту сторону, натыкались взглядом на снежного человека. Вероятно, наличие телепатических способностей стало причиной того, что йети так и не научились говорить. Язык не развился за ненадобностью. Пеленгатор улавливает биотоки мозга, как направленные, так и хаотичные. Это позволяет засечь объект.

Полонски включил прибор. На экране появились три розоватые точки, почти слившиеся в одну.

— Это мы. Наши биотоки слабы и не имеют четкого направления. Поэтому точки бледные. Чем больше мощность биополя, тем насыщенней цвет. Управление прибором элементарно, справится и младенец.

Рэй протянул руку к пеленгатору, но Полонски неуловимым жестом убрал прибор, щелкнул замками футляра.

— Прибор пока останется у меня, я отдам его вам в Союзе.

Рэй что-то буркнул, стараясь скрыть досаду, сказал:

— Если инструктаж окончен, я бы двинул домой.

— Пожалуйста, встретимся завтра в аэропорту, но есть еще кое-что, — поляк открыл другой чемоданчик, скорее дипломат, который все время лежал перед ним на столе. В дипломате лежали деньги, американские доллары, перевитые банковскими бумажными лентами пачки.

— Это ваш аванс, здесь триста пятьдесят тысяч. Эта сумма вами не возвращается при любом исходе событий. Остальное традиционно получите в случае успешного завершения нашего предприятия. Так же наличными.

Положив дипломат на колени Барни, Полонски с вежливой улыбкой, тряхнув своей длинной челкой, протянул Миллеру руку. Рэй пожал ее, еще раз отметив про себя силу этих длинных пальцев.

***

Шоссе, влажно шурша, ложилось под колеса такси, бежала мимо обочина, украшенная огромными картонными призывами пожаловать в город. Размытый желток солнца, постепенно снижаясь, маячил в лобовом стекле. В приоткрытое окно врывался ветер, пьянил запахом майской сирени. Чистая юная листва буйно праздновала собственное рождение. Но праздник этот быстро кончился, надвинулся город с серыми стенами и пресным духом асфальта. Замелькали высокие дома, напыщенные, напоминающие старинные громоздкие гардеробы, в их арки высотой до пятого этажа спокойно могла въехать пожарная машина с поднятой лестницей. Широкий проспект обрамляли варварски обрезанные деревья, будто вычурные ампирные канделябры вместо свечей увенчанные пучками свежей зелени.

Было на удивление тепло, и, садясь в такси, Миллер снял свою вечную потертую джинсовую куртку, остался в футболке с пчелкой, логотипом «London Wasps», любимой команды по регби, неожиданно для всех ставшей чемпионом премьер-лиги в этом сезоне. Он следил, как за стеклом сменяются одна за другой картины города. Было здорово вот так вдруг оказаться в совершенно незнакомой стране, чужой, непонятной сейчас, но, возможно, при более тесном знакомстве она раскроет ему какой-нибудь свой секрет или хотя бы подарит какую-нибудь занятную картинку, которую можно будет держать в своей памяти, иногда вытаскивая на свет и заново разглядывая. Его всегда интересовали новые впечатления, новые встречи, новые люди. Во многом, именно охота к перемене мест и подвигла Рэя к выбору необычного ремесла. Погоня за новизной логично привела к охоте за неизвестностью.

Барни, все в тех же измятых брюках и старом джемпере, спокойно дремал рядом. В дороге, в самолете, в машине или на корабле он обычно спал большую часть времени. Его, казалось, совершенно не интересовала незнакомая страна, впрочем, он везде чувствовал себя как дома.

Полонски, в отличии от своих спутников закованный в безукоризненный костюм, неподвижно возвышался на переднем сидении, заслоняя плечами панораму в лобовом окне. Чем была занята его голова, Миллер определить не мог. Вечно невозмутимый поляк никого не впускал в себя дальше передней. Рэю казалось, что тот поглощен постоянной работой мысли, отсутствующий взгляд, неподвижное лицо, скупые движения. Но в каком направлении двигалась эта мысль, понять было невозможно. В дружественном или во враждебном? Это беспокоило Миллера, рядом с Полонски он терял свою невозмутимость, поэтому начинал злиться, пытался грубой подначкой вывести поляка из равновесия, но отступал, откатывался, как волна от утеса.

Помпезные здания за окном сменились более старыми, местами облезлыми, Они проехали по мосту. Промелькнула набережная с разноцветными дворцами: желтый с белыми колоннами, зеленый с башенкой, красный, очень длинный, но почему-то поставленный торцом к реке. Вскоре такси подкатило к гостинице, напоминавшей развернутую книжку-раскладку, такие Рэю в детстве приносила тетушка Хизард. Машина въехала по пандусу прямо к стеклянным дверям. Внушительного вида швейцар с военной выправкой, не истребленной ни годами, ни придверным положением, преградил вход. Но вид и взгляд Полонски, первым выбравшегося из нутра такси, были, видимо, достаточно убедительны для гостиничного цербера, он почтительно сдвинулся в сторону.

***

Покончив с формальностями, бросив вещи в свои комнаты и наскоро приведя себя в порядок с дороги, Рэй и Барни постучались в номер Полонски. Нужно было выработать четкий план действий, чтобы какая-нибудь мелочь не стала причиной неприятностей, а то и провала. После того, как на сборы им был оставлен один лишь вечер, да какие там сборы, Рэй просто поехал домой, собрал в сумку свежую одежду, и все, на этом его подготовка была закончена. Да, еще одно, Барни доверил ему всю сумму задатка. «Сходи, Малыш, в какой-нибудь банк, ты тут все знаешь, — сказал он, — брось на карточный счет, поделить потом успеем». А сам Барни, получив номер в том отеле, где их встретил Юзеф, сразу завалился спать, раз все равно делать ничего не надо. После всего этого Миллер чувствовал себя статистом в чужой пьесе. А примой безусловно был Полонски, это за ним коридорный вез на своей тележке два объемных и явно увесистых кожаных чемодана, это он определенно подготовился к операции, и, значит, план представить тоже должен был он.

— Заседание штаба считаю открытым, — Барни опустился в уютное кресло напротив телевизора.

Он успел переодеться, теперь крепкую его фигуру украшала вельветовая песочного цвета куртка, из-под которой выглядывала белая футболка, выразительно обтягивающая живот.

Полонски стоял у открытого окна. Оно выходило на залив, начинавший зеленеть у берега — сюда на пятый этаж долетал легкий запах цветущего пруда. На мощенной серыми плитами площади возле фонтана бегали и кричали дети. Полонски в последний раз вдохнул запах воды и водорослей, плотно закрыл окно. Прошел по комнате, машинально глянув в зеркало, мотнул головой, откинул назад свои светлые волосы, сел напротив Барни.

«Как заговорщики или шпионы из дешевого боевика», — думал Рэй.

Он, как вошел, так и стоял у двери, опираясь спиной о косяк. Потер пальцем горячий висок — заболела голова — больше всего ему хотелось сейчас расслабиться, выпить, повалиться на кровать, и чтобы тихая ненавязчивая музыка звучала, не задерживаясь в мозгу. Он взял стул у стены, третьего кресла в номере не было, и сел так, чтобы закатное солнце не било в глаза.

Совещались не долго, собственно все было решено еще в Лондоне и без участия Такера и Миллера. Первым делом найти ребят из передачи и договориться с ними о походе в лес, туда, где они нашли следы йети. Одновременно, как официальное прикрытие купить в местном зоопарке детеныша орангутанга, этим займется Полонски.

— Ну что, Юзеф, доставай свою игрушку, — Барни выразительно пошевелил пальцами, будто нажимал на кнопки.

Полонски открыл небольшой кейс и вытащил биопеленгатор. Небольшой приборчик Барни легко мог засунуть в необъятный карман своей куртки. Что он и проделал.

— Я прошу вас быть осторожными. Прибор очень дорогой. Фактически, он существует в единственном экземпляре. И это ваша единственная возможность засечь йети, — предостерегающим жестом поляк попытался остановить Барни, — возьмите футляр.

«Он специально сделал упор на слово «ваша», или мне показалось? ВАША единственная возможность… А у него есть ДРУГИЕ возможности?» — Рэй поерзал на своем стуле, машинально погладил пальцем бровь. «Почему, правда, я к нему все время цепляюсь? Чем он так плох, этот красавчик», — спросил он самого себя.

И сам себе ответил: «Плох, плох, есть в нем второе дно, нутром чую. Или я все-таки параноик?»

— Не беспокойся, парень, мой карман — самое надежное место. Эта штука прекрасно здесь уместится. А чемоданчик оставь себе, зачем нам таскать лишние вещи.

Аккуратный поляк вынужден был смириться. Он бросил последний взгляд на вместительный карман, куда уплыл пеленгатор, будто попрощался с дорогой семейной реликвией, откинулся в кресле, поправил волосы правой рукой.

— Теперь надо найти ребят, — Рэй решил проявить инициативу, но Барни сразу перехватил ее:

— Верно, Малыш, может этим и займемся прямо сейчас? Тут есть телефонный справочник. Дай-ка его мне, — полистал, — ага, нашел, — ткнул коротким пальцем в страницу, — Юзеф, звоните в Университет.

— Звоните сами, Такер, вы же у нас специалист по русскому языку.

«Почему я уверен, что Барни не рассказывал ему про свою славянскую филологию? И почему это должно меня беспокоить? То, что мы имеем дело с серьезной компанией, я уже понял. Что стоило прошерстить прошлое Барни? А мое? Мое прошлое они тоже прошерстили? А если я скажу этому красавчику: «Вот когда я еще учился на четвертом курсе…», он сразу продолжит: «Вас, Миллер, выгнали после третьего»? В чем все-таки я пытаюсь его подозревать? Печаль…»

В результате двух-трех звонков охотники выяснили, что студент Евгений Кулаков живет в университетском общежитии на 5-ой линии Васильевского острова, что не так уж далеко от их гостиницы, а второй студент Иван Тарханов, в общежитии не живет, снимает комнату, а где, неизвестно.

— Прекрасно, одного пока вполне достаточно. Завтра вы его и посетите. Скажете, что вы киношники и хотите сделать фильм о поисках снежного человека, — Полонски поднял один из своих тяжелых чемоданов дорогой коричневой кожи, положил его на кровать и открыл.

Внутри оказались два кофра, явно, для киноаппаратуры, один побольше, другой поменьше. Он расстегнул застежки на большом, там была профессиональная видеокамера Betacam, в меньшем оказались всякие причиндалы для звукозаписи, микрофон, кассетник Sony, ауди — и видеокассеты.

— Во класс! — Барни взял в руки камеру, ласково погладил ее черный матовый бок. — Всегда хотел такую. Поснимаем ребятишек в лесу, а потом смоемся и займемся своими делами.

Довольный то ли тем, что все складывается удачно, то ли тем, что дали поиграться с любимыми игрушками, он рассмеялся тонко и высоко: «И-и-и-хи-и», — неожиданно и совсем неподходяще для своего объемного тела.

— Все на сегодня? Я бы не прочь выпить, — Рэй облизнул сохнущие губы. — Идем в бар?

— Идем, — Барни опустил камеру обратно в кофр, застегнул, повесил на плечо, второй взял в руку, — Вы с нами, Юзеф?

Полонски, о чем-то задумавшись, пропустил вопрос, но через мгновение спохватился:

— Да, конечно.

«О чем он все время думает?» — этот вопрос вспыхнул в голове Миллера и тут же погас.

***

Рэй толкнул тяжелую обшарпанную дверь, и они вошли в высокий холл-тамбур: серые стены, крашеные в незапамятные времена синие псевдоколонны, плиточный неровный пол. Там было холодно, как в погребе. Длинное тусклое зеркало, слинявшее от прожитых лет, меланхолично отражало унылую фигуру в стеклянной будке с окошечком.

Комендант общаги был на своем посту. За его спиной из стены торчали пронумерованные гвоздики для ключей, еще выше надпись на картонке грозно требовала предъявлять пропуск. Ключи коменданту никто не сдавал и пропуск не предъявлял, и сам он торчал в будочке не ради порядка, а спасаясь от вечного ворчания и ругани своей жены, заезжанной детьми, обедами, очередями, стиркой. Бессмысленное сидение комендант скрашивал полбутылкой 33-го портвейна. Она стояла на полу, как кошка, ласкаясь к его ноге.

Барни, приветливо глядя в рельефно отекшее лицо общежитской власти, попытался выяснить, где проживает студент Кулаков. Это не имело никакого успеха. Вряд ли даже пытаясь вникнуть в смысл звучащих слов, на все вопросы комендант неизменно отвечал:

— Не знаю, у нас ремонт.

При этом лиловый, опустившийся к самой губе нос его ехидно шевелился, будто имел обо всем собственное мнение.

— Ладно тебе, видишь, тяжко человеку. Пойдем, — Рэй потянул напарника за рукав, и они двинулись наверх по сношенным от времени каменным ступеням, надеясь встретить кого-нибудь, кто подскажет, где найти нужного человека.

Воздух был полон разнообразными перекрывающимися ароматами, пахло сырой известкой, вареным горохом и жареной рыбой. Жили здесь и какие-то давние запахи, оставшиеся еще от той эпохи, когда в доме были дешевые меблирашки «Нью-Йорк». Сквозняк вдруг выдувал откуда-то забытые ароматы сдобных булок, цветочной воды или слежавшейся в сундуках одежды. Но сильнее всего был запах гари и сгоревшей изоляции.

Конец ознакомительного фрагмента.