Мишка для Танечки

Ю_ШУТОВА, 2022

Эта невероятная история началась новогодней ночью. И новогодней ночью же закончилась. Но уже через год. В ней были неожиданная встреча, верные друзья, сложные обстоятельства, романтика, препятствия и даже преступление. И, конечно, была в этой истории любовь. И еще плюшевый мишка.

За пожарную дружину!

Вот вы бы потащились поднимать с постели или вытаскивать из-за стола местную, пусть совсем крохотную, но власть, чтоб добить дело? Я б, честно, не пошел, сколько ни внушай: «Кирюха, надо!». Поленился бы. Я, типа, чужую фазенду потушил, всех спас. Медаль мне на грудь не повесят. Ну и все, пойду дальше встречать Новый год. Как говорится, мавр сделал дело, мавр может уходить. А Танечке все нужно до конца довести, чтобы было правильно. Сказала: «А», договаривай весь алфавит.

У сторожихи горел свет и сквозь завешенное окно доносилась музыка. Стучать пришлось долго. Наконец, дверь открылась, высунулась рука и затянула Таню внутрь:

— Заходь, не выстужай хату.

В тесной прихожей было жарко, шелестела бамбуковая штора, сквозь которую только что шагнула сторожиха.

Литой объем хозяйкиного тела был обтянут кумачевым платьем, дававшим свободный доступ к главному достоинству — тугой увесистой груди. Пахло ванильной сдобой и мясом с чесноком. В этот букет вплеталась знойная, удушливая «Болгарская роза» — Таня закашлялась.

— Зая, кто там? — донесся мужской томный голос из недр дома.

— Погодьте. Разберуся, — ответила сторожиха Зая, и уже Тане: — Ну? Чего тебе?

— Позвонить надо… Понимаете, мы гулять пошли, на горке кататься, а там дом горел. Вот прямо за углом. Подожги. Мы потушили. В милицию бы…

Таня говорила путанно, но Зая ее поняла:

— Это который подожгли?

— На Березовой. Новый. Нежилой. Там забора нет.

— А-а-а, — Зая закивала головой, увенчанной высоким шиньоном, — это прокурора. Токо-токо построился, не застраховал еще. Ишь, шельмецы, быстро уконтрапупили — в голосе ее сквознуло неприкрытое восхищение.

Таня повторила:

— Позвонить бы, а то мало ли…

— Ты сама-то откудова? Чего ночью по кооперативу мотаешься? Одна тут? — голос стал строже, Зая подпустила бдительности.

— Я с Кленовой, пятнадцать. И не одна, меня на улице ждут. Я же говорю…

Из комнаты раздался призыв:

— Зая, ты скоро? Мы скучаааем, — мужчина, скрытый от Тани шторой из бамбуковых висюлек, явно томился нетерпением.

Хозяйка это уловила и по-быстрому свернула разговор:

— Ну вот и топай, раз ждут. Нечего тут. Болтаются, заборы ломают. Фулиганьё.

— Мы не…

Но Зая борцовской рукой выдвинула Танечку на улицу и захлопнула дверь.

Оказалось, что приятели страшно заняты: слева от крылечка целуются Машка с Валериком, справа — Вероничка со своим вариантом. «Вот блин, у всех любовь, даже у толстой Заи, одна я между всем», — обиделась Таня и резко сказала:

— Давайте домой, не будет она никому звонить.

Подхватила санки, засеменила, оскальзываясь, по заледенелой дорожке, даже не оглянулась: идут ли приятели следом. А чего смотреть? Куда они денутся-то?

Около прокурорской дачи опять светился огонек, небольшой, но достаточный, чтоб разглядеть фигуру, хлопотавшую над ним.

— Ах ты гад! — завопила Вероничка и, размахивая руками, метнулась к поджигателю.

Если спасать, защищать или бороться, она всегда кидалась, не раздумывая. «У верблюда два горба, потому что жизнь — борьба», — дразнила Таня подругу, но, если честно, немного завидовала ей. Сама на такое была не способна. Сначала подумать, к чему приведет, да какой даст результат, может, обернется донкихотовщиной, а может, и сама огребешь по первое число, и лучше не ввязываться.

«Гад» поднялся навстречу Вероничке — в руке зажата какая-то дубина, блики огня пляшут на зверской роже. «Убьет!» — мелькнуло у Тани в голове, и она кинулась следом за подругой. Но Вероничкин вариант, Олег, в три прыжка обогнав девчонок, бросился на поджигателя. И по-быстрому, как сказала сторожиха Зая, уконтрапупил противника: трах-бах, слева-справа, дубина по дуге в сугроб, «гад» на снегу, руки в стороны крестом. Олег, а за ним и припозднившийся Валерик — еще бы не припоздниться, когда Машка благоверного крепко за хлястик держит — по новой тушат многострадальную прокурорскую дачу. А Танюша с Вероничкой склонились над поверженным врагом.

При ближайшем рассмотрении тот оказался вполне симпатичным парнем, никакой зверской рожи, легкая небритость, темная челка волной. Мороз, а он без шапки. Вероничка, присев на корточки и стянув вязаную варежку, похлопала парня по щекам. Никакого результата.

— Он там живой?

Вероничка сунула пальцы за ворот куртки:

— Пульс есть.

Машка ногой легонько потыкала в бок лежащему:

— Пошли отсюда, а?

— Ага, а он тут замерзнет. Минус двадцать. Ты зачем его так? — Вероничка переключила свой защищательный порыв на новую жертву: — Ты ж его убить мог! — метнула синюю молнию взгляда в Олега.

Она приподняла безвольную голову парня и тут же уронила:

— Ой! — выставила измазанную ладонь, — у него кровь.

Тут даже она растеряла весь боевой пыл. А Машка и вовсе попятилась, таща за собой Валерика. Даже Олег опешил, развел руками:

— Я ж не нарочно.

«Пожар на палубе» — это Танечкино. Действовать быстро, просто действовать, а думать потом.

— Берите его и тащите.

— Куда?

— Домой! Куда еще? Или вы думали, я предложу его закопать у дороги? Вон, санки приспособьте.

«Гад», видать, треснулся здорово, они дотащили его до Таниной дачи, уложили на диванчик, подсунув под кровоточащую ссадину на затылке какое-то застиранное полотенчико, суетились вокруг, не забыв, однако, наполнить стаканы самопальным ликером. И только когда Таня догадалась сунуть под нос «телу» салфетку, смоченную последними каплями коньяка, поджигатель очнулся. Захлопал ресницами, недоуменно уперся взглядом в нависшее девичье лицо и сказал:

— С Новым годом.

— С Новым счастьем, — на автомате ответила Танечка.

Но тут реальность догнала его: чуть приподнявшись, он зашипел от боли и потянулся рукой к ушибленной голове. В руку тут же был вставлен стакан. Не пустой.

— Это чего? — спросил парень.

— Ликерчик кофейный, — ответил Валерик, — взбодрись и объясни нам, зачем ты в Новый год дачников жжешь. Ты зороастриец?

— Кто? — не понял тот, и, нюхнув черную жидкость, быстро опрокинул содержимое стакана в рот.

— Огнепоклонник, — объяснил Валерик, — такой чувак, которого хлебом не корми, только дай честным людям напакостить, поджечь чего-нибудь.

— Кабы честным… — поджигатель вздохнул, печально как-то, не поймешь: то ли жаль ему, что не дожег, то ли что начал это дело.

— А что честных прокуроров не бывает? — Танечка прищурилась, глядя поджигателю в лицо.

Еще и губы поджала для пущей строгости укора. Хотя, где-то в глубине души, где-то, как говориться, очень глубоко, ей этот парень нравился. Чем, она бы даже себе не объяснила. Обычный парень. Без особых примет. Глаза серые, мягкого такого цвета, теплого. Что-то неуловимо со свитером ассоциируется. Или с котом. Да, мягкий бок серого котейки. Уютный. Как-то к нему магнитило. Сама себя останавливало: он же поджигатель, бандит! Может, и уголовник. Куда ты, Танюша, тянешься? Но не срабатывало. Нравился, и все тут.

— Прокурооор? — протянул Валерик, — фига се!

Танечка же не поделилась с приятелями сакральным знанием, что ей от Заи досталось.

— Мне сторожиха сказала, что это прокуроровы хоромы. Незастрахованные.

Валерик уважительно присвистнул. Остальные загудели: «Ого… Ух ты… Во дает…» Олег, разливая ркацители — ну извините, все что осталось — добавил: «Это надо обкашлять!» В ладонь поджигателя был воткнут новый стакан. После тоста: «За пожарную дружину!» все были готовы выслушать рассказ героя вечера. А тот после ликера с сухарем в накладку разошелся и, придерживая на затылке завернутую в полотенчико сосульку, сорванную для него Танечкой на крыльце, поведал народу печальную историю. Столь печальную, что у некоторых возникло желание пойти и завершить мероприятие, которому они помешали.