Переводы с языка дельфинов

Юлия Миронова, 2015

Жизнь молодой красавицы Алины складывалась именно так, как она мечтала: учеба в университете, работа в престижной компании, обеспеченное замужество, до безумия влюбленный муж и, наконец, венец счастья – рождение ребенка. Но страшный диагноз сына прозвучал как приговор. Сказочная жизнь превратилась в полную драматических событий реальность. Чтобы преодолеть обстоятельства, Алине придется сделать свой главный жизненный выбор. Это захватывающая история об испытаниях и о безграничных возможностях материнской любви во имя жизни своего ребенка.

Глава 4

— Вот, ознакомьтесь. — Инспектор протянула Алине листочек, исписанный мелким почерком. Алина начала читать и остолбенела. Соседи снизу, сверху и через стенку, во главе с замухрышкой Козловой, написали на нее заявление в милицию! Козлова была бездетной женщиной лет сорока, со следами тяжелой жизни на лице и явными признаками злоупотребления алкоголем. По крайней мере, так показалось Алине, когда соседка впервые остановила ее у подъезда, выяснив номер квартиры Зубовых у консьержки. Тогда ее обвинения показались Алине смехотворными: мымра эта не может спать из-за того, что Алинин ребенок слишком громко кричит по ночам.

— Здесь у нас приличный дом, — шипела Козлова, — не какой-нибудь бомжатник! Я не позволю такого! Я напишу на вас заявление — все соседи напишут. Найдется и на вас управа.

Алина слушала ее вполуха, мало ли что эта психованная с похмелья наговорит, но теперь она поняла, что соседкины угрозы не были пустым звуком. Алина пробежала взглядом по списку жалобщиков. Не то чтобы она поддерживала особо отношения с соседями, но все-таки в лицо все друг друга знали, в лифте здоровались. И вдруг прямо удар в спину! Стало еще обидней. Алина постаралась успокоиться, сложила бумажку пополам. Сейчас она скажет этой милиционерше все, что думает. Алина открыла было рот, но инспектор Чибур, заметив выражение ее лица, не предвещавшее ничего хорошего, быстро продолжила:

— Заявление было передано вашему участковому, он дал мне полномочия для проверки по подозрению в жестоком обращении с детьми. Но я вижу, что вы женщина порядочная, дома у вас чисто. Мы вот что сделаем: вы напишете заявление, что у вас ребенок болен, ночью у него кошмары, вы обязуетесь его лечить, мы эту объяснительную предъявим заявителям в подтверждение принятых мер. Так положено.

— Он не болен! — жестко ответила Алина, забыв, что еще вчера ночью ей казалось, что Вове пора вызывать скорую, если он не замолчит.

— Хорошо, напишите «сверхвозбудим», — быстро сориентировалась инспекторша.

Алина хотелось поскорее покончить с этим делом, она не стала больше возражать и села писать. Всей своей сутью Алина понимала, что страдать должна змеюка Козлова, маленький ребенок ей, видите ли, спать мешает! Это соседка должна писать объяснительные за свой гнусный донос, а не она, Алина, которая бы счастлива была, если бы Вова был здоров и она могла спать каждую ночь, как прежде. И тут Алину словно током дернуло. «Если бы был здоров? А что, он болен?» Но думать об этом сейчас было некогда. Накарябав писульку, Алина отдала ее инспектору Чибур и выпроводила ее из квартиры.

Теперь она «под колпаком»! Страх, какой-то липкий и тяжелый, охватил ее. Если уж милиция заинтересовалась твоей персоной, просто так тебя в покое не оставят, думала Алина, в кино, по крайней мере, всегда так.

Пометавшись по квартире, Алина решила позвонить Семену, все равно уже пора было забирать Вову и собираться к логопеду. Тут выяснилось, что неприятности действительно приходят все сразу, только успевай отворять ворота. Семен наотрез отказался ехать к врачу. На секунду Алине показалось, что он вообще забыл про их договоренность, но вроде дело было в каком-то форс-мажоре. Муж говорил «солнышко» и «заинька» чаще, чем обычно, и через пару-другую минут свернул разговор. Алина расстроилась еще сильнее. Она как раз собиралась сбросить с себя неприятный осадок от жалобы соседей, рассказать обо всем Семену, но про милицию ей даже слова не удалось ввернуть. Кроме того, ей показалось, Семен не слышал даже и того, что она успела сказать. Заехать за Вовой в сад девушка решила сразу на машине. И тут же вспомнила, почему так упорно вчера просила мужа отвези их: ее «мазда» утром категорически отказалась заводиться и была отбуксирована в автосервис. Алина бросилась звонить туда, но ее ждало еще одно разочарование: машина не готова. Алина была на грани отчаяния: ей хотелось сесть в коридоре на крохотную плетеную лавочку и рыдать, пока какой-нибудь спаситель не вытащит ее из этого кошмара.

Слезы текли по щекам, не принося облегчения. Должен же быть какой-то выход! Алина вдруг поняла, что если она не поедет к врачу сейчас, ей придется записываться на неделю позже. Прожить еще одну неделю в полном неведении касательно того, что происходит с сыном? Нет, это было совершенно невыносимо! «Так, без паники! Еще недавно я ездила на общественном транспорте, и сейчас доедем, не конец света». Всхлипнув еще раз и вытерев слезы, Алина схватила сумку и побежала в детский сад, забрала Вовку и повела его к метро. Но на подходе к кассам поняла, что между «недавно» и «сейчас» был нюанс, который требовал пристального внимания. Этот нюанс — хрипло орущий и упирающийся — она сейчас тащила за руку.

Первым делом нужно было купить жетон, лучше сразу два, в оба конца. Алина встала в очередь, Вова выдернул руку, разом перестал орать и разлегся на бетонном полу. Каждый, кто стоял в очереди, счел своим долгом уставиться на него. Конечно, Вовка их впечатлил. В меховой шапке и ботинках, которые так и не удалось уговорить поменять на другие, в куртке с мокрыми пятнами: по дороге он успел завалиться в свежие весенние лужи. Но Алине было все равно, ведь он лежал молча, всего лишь стуча ногами по бетону, и никуда не убегал. Наконец одна бабулька подала голос:

— А что же это мальчик у вас на полу лежит, простудится ведь!

Алина молчала, до заветных жетонов оставалось два человека. Старушка продолжила:

— Ой, бедный малыш, ему же, наверно, жарко в шапке.

Алина стиснула зубы и подала деньги в окошечко кассы. Сзади послышался возмущенный шепоток. Алина схватила жетоны, наклонилась и, сжав Вовину руку повыше локтя, начала поднимать его с пола. Вова тут же отреагировал истошным воплем и стал вырываться, пытаясь ударить мать ногой.

Бабулька была тут как тут:

— Да что же это он у вас так кричит?

К ней присоединилась разнаряженная матрона лет пятидесяти:

— Девушка, осторожнее с ребенком, вы же ему руку оторвете! — и добавила, обращаясь к толпе зевак: — Понарожают, а обращаться с детишками-то и не умеют!

Тут уже Алина не выдержала, и, развернувшись к очереди, рявкнула:

— Не нравится? Милицию вызывайте!

Любопытствующие возмущенно загудели. Алина оторвала Вову от пола и понесла его, орущего во все горло, на эскалатор. Бабка, неодобрительно бурча что-то себе под нос, засеменила следом. На эскалаторе рев утих, так как Вова занялся любимым делом: совал пальцы под едущие резиновые перильца. Пассажиры молча косились на растрепанную и покрасневшую от борьбы с собственным чадом молодую женщину и, не желая связываться с явно неадекватной мамашей, даже не пытались ей напомнить, что детские пальцы под движущимися частями эскалатора — это опасно.

В вагоне Вова вел себя нормально, только всю дорогу пролежал на полу, заставляя пассажиров его обходить. На выходе Алина, не обращая внимания на возмущенный рев, перехватила сына поперек туловища и так вынесла на улицу. Отдышавшись — ноша-то тяжелая, — собрав волосы и отряхнув плащ, Алина потащила подвывающего Вову за руку. Когда они наконец добрались до кабинета логопеда, уставшую и измотанную Алину вдруг осенило, что она могла просто вызвать такси.

К счастью, логопед Алла Владимировна Цветкова принимала всех точно по расписанию и ждать им не пришлось ни минуты.

В кабинете было невероятно количество развивающих игр и игрушек. Шкафы были забиты до самого верха: коробки разных цветов и размеров громоздились тут и там. Кое-что даже озадачивало Алину: фанерные дверцы с разными замочками, игрушечная веревка с маленькими прищепками. Ей понравился огромный кукольный домик: пока логопед вытаскивала разные коробки и подсовывала их под нос Вове, Алина с интересом разглядывала окошки и крохотную мебель.

Вовку заинтересовали, конечно, машинки. Не произнося ни звука, он, проигнорировав деревянные деревья и домики, уверенно вытащил машинки из коробки и стал расставлять их ровными рядами по столу. Сначала маленькие, потом средние, потом большие. Он ставил их вплотную, добиваясь идеальной ровности линии, упрямо выправляя любые самые крохотные нестыковки.

Алина извинилась за мужа, который не смог приехать, посетовала на то, как трудно добираться без машины, и постепенно, под кивание Цветковой, начала излагать жалобы.

— Не говорит, совершенно ничего не говорит, — сказала Алина и вдруг растерялась. Теперь рядом с Вовой, спокойно играющим в машинки, все ее тревоги вдруг показались пустяковыми. Плохо спит ночью — а при чем тут логопед? Капризный и непослушный — ну так ему всего лишь два с небольшим года.

Цветкова заметила паузу и начала задавать вопросы.

— Скажите, а ваш мальчик… он в глаза смотрит, у вас зрительный контакт есть?

— Нет, — удивленно ответила Алина, вдруг поняв, что Вовик действительно никогда не смотрит ей в глаза. Алла Владимировна нахмурилась. Что-то записала в блокноте и спросила:

— Пальцем указывает на то, что ему нужно?

— Нет, берет мою руку и ею пытается взять или открыть.

— В еде избирателен? — продолжала заученно спрашивать Алла Владимировна, записывая ответы.

— Да, очень. Ест практически одни булки и йогурты, пробовать что-то новое не уговорить.

— А одежду новую легко дает надеть?

Алина удивленно покосилась на Цветкову — врач явно многое знала о Вове! — и многозначительно указала на меховую шапку и ботинки, которые она даже не попыталась снять.

Каждый новый вопрос вводил Алину все в большее замешательство. Логопед не спрашивала почти ни о чем, что относилось бы к задержке речи, в то же время Алину не покидало ощущение, что все эти вопросы задаются с определенной целью и, безусловно, представляются врачу очень важными. Алина отвечала: «Нет… не умеет… не играет… не понимает… не дает… не угощает…» — и ее все сильнее охватывало предчувствие чего-то ужасного. Только теперь она явственно осознала, сколько у них всяких «не». Логопед вкратце обрисовала, что умеет делать обычный ребенок в три года:

— Речь у ребенка в три года уже практически как у взрослого, только с маленьким словарным запасом, пассивная речь чаще всего опережает активную…

«До трех лет осталось меньше трех месяцев», — подумала Алина. Она уже понимала, что логопед сейчас скажет что-то определенное, то, что очевидно специалисту с первого взгляда, и с каждым полученным ответом она лишь убеждается, что не ошиблась.

А Цветкова продолжала:

— Конечно, я не могу ставить вам диагноз, да и в вашем случае диагноз — дело долгое. Скорее всего, до пяти лет, кроме задержки речи, официально вам ничего не поставят. Могут поставить вторичную задержку развития, хотя в три года и это вряд ли…

— А неофициально? — спросила Алина, уже готовая ко всему.

— Ну, сейчас это весьма похоже на аутизм… — Цветкова продолжила говорить что-то про «аутичные черты», про то, что такой диагноз официально получить почти невозможно, но Алина уже не слушала.

Вот он, приговор… Алина не очень понимала, что значит аутизм, хотя смотрела «Человек дождя» и еще какой-то голливудский фильм. Враз исчезли все сомнения: ничего не было случайным. Каждая проблема, каждый Вовин крик, каждое его действие — все встало на свои места, пазл сложился в общую картинку, и вот он, диагноз, странный, непонятный, но известный врачам. На миг она почувствовала облегчение. До сих пор она уговаривала себя, что ее сын обычный, а все его закидоны в поведении относила на свой счет. «Да, — думала она раньше, оставляя его валяться на земле или после очередной бесплодной попытки почитать ему книжку, — хреновая из меня вышла мать, чего уж там». Теперь же оказалось, что какая бы она ни была мать, хоть золотая, все равно ее сын ходил бы сейчас по этому кабинету в зимних ботинках и расставлял машинки в аккуратные ряды по размеру и цвету. Ну, как бы то ни было, теперь она знает, что происходит, осталось выяснить, что с этим делать.

Вова закончил с машинками и стал тянуть ее за руку к двери. Однако Алина не собиралась уходить, не узнав ответа на самый главный вопрос.

— Алла Владимировна, а… что же теперь делать?

Логопед ловко смахнула рассортированные машинки обратно в коробку и достала лист бумаги. Она начала записывать координаты мам, у которых такие же дети.

— Я всего лишь речевой терапевт и не отвечаю за лечение. Предлагаю следующее: вот, позвоните этим женщинам, они подскажут вам, к кому лучше обратиться, и дадут практические советы, как вести себя с вашим малышом. Но одно могу сказать прямо сейчас: вам понадобится много работать с самыми разными специалистами и многому от них научиться.

Вова, увидев сложенные в коробку машинки, взвыл, начал снова их вытаскивать и аккуратно выпихивать логопеда из-за стола, чтобы расставить машинки ровно на те же места, на которые он их уже однажды поставил. Алла Владимировна невозмутимо освободила ему стол, отдав листок Алине, а Алина ошеломленно смотрела на Вову. Вот же оно, почему она раньше не замечала?

Она попросила разрешения подождать, пока не подъедет такси, и на прощание они обсудили вопрос о том, имеет ли вообще смысл вести логопедическую работу с неговорящим ребенком. Оказалось, что Цветкова именуется «речевой терапевт» не случайно и одна из ее задач как раз и состоит в том, чтобы побудить ребенка общаться.

Когда они сели в подъехавшую машину, Алина снова ощутила непреодолимое желание плакать. Умом она понимала, что ничего страшного не произошло, наоборот, теперь все будет понятно. Конечно, понадобятся врачи и все такое. Кроме того, разве она не вышла оттуда с тем же ребенком, что и зашла? Но сердце Алины чувствовало этот скорбный миг: не стало ее самого обычного здорового мальчугана, а появился другой человечек, чудной и невероятный — «особый ребенок».

Доехав до дома, Алина предоставила Вову самому себе, а сама ринулась в интернет. Вова, воспользовавшись шансом, ловко стянул на пол одеяло и подушку под стол, забрался туда сам, укутался и сразу заснул.

Первым делом она бросилась смотреть, что такое «аутизм» и каковы его симптомы. Она открывала одну за другой страницы, которые ей выдавал поисковик по запросу «аутизм», и начала их жадно читать. Представшая ее глазам картина шокировала. Каждая мелочь, над которой она смеялась или от которой отмахивалась, оказалась симптомом. Бегает по всей квартире и бесконечно выключает свет. Сидит неподвижно целый час, слушая музыку. Не показывает пальцем. Не играет с другими детьми. Расставляет предметы в ровный ряд.

Казалось, этот список никогда не кончится! Она жадно вчитывалась в каждое слово, и все, все подходило! Никакой новой одежды или еды. Указание на предметы с помощью руки взрослого или другого предмета. Смех без видимой причины. Все сходилось один к одному. Где были ее глаза? Проглатывая информацию и перескакивая с одного сайта на другой, она все больше убеждалась, что нет в мире ничего очевидней того факта, что у Вовы именно аутизм.

Алина сконцентрировалась на поисках лечения. Перейдя по первой же ссылке — так озадачило ее содержание найденного сайта, — она обнаружила форум странных родителей. Складывалось ощущение, что эти люди считают аутизм болезнью обмена веществ. На сайте шло активное обсуждение диет, вылечивания от глистов, восстановления микрофлоры желудка. Алине это показалось дикостью. Какое отношение кишечник может иметь к тому, что ребенок не выполняет простейшие команды и не смотрит тебе в глаза? Тем не менее ее поразила странная убежденность, даже фанатизм участников форума. Решив вернуться на этот форум позже и почитать внимательнее, Алина поставила закладку и перешла на более традиционные ресурсы. Идеи мелькали одна за другой: занятия с лошадьми, с дельфинами, просто плавание. Время от времени ей попадались чужие истории болезни. Она внимательно прочитывала: кто-то упоминал неудачные прививки, кто-то тяжелые роды… Ничего подобного у Алины не было и в помине.

Вся ее беременность протекала как сладкий сон. Семен буквально носил Алину на руках, исполнял любое желание. Наблюдение у высококлассных гинекологов в недавно открывшемся медицинском центре, роды в шикарной индивидуальной палате. Правда, сами роды она помнила плохо — все слилось в один ужасный кошмар. Семен присутствовать не захотел, сказал, что не сможет смотреть на ее страдания спокойно, но народу и так хватало: акушерки, гинекологи, сестры, педиатры и еще неизвестно кто, к концу ей это было уже неинтересно. Она смутно помнила, как выпрашивала наркоз, акушерка жалостливо смотрела на нее и говорила: «Подожди, милая, первые роды, рано тебе еще». В конце концов наркоз она выпросила, но уже и он не мог сгладить непрекращающуюся пытку схваток. С точки зрения врачей, роды были идеальными и родившийся Вовка-карапуз — три девятьсот, настоящий богатырь — тоже был сочтен образцовым младенцем.

Да и весь первый год своей жизни Вовик не вызывал у врачей никаких опасений. Да что там, когда он пошел в восемь месяцев, а в девять при ходьбе уже держал в руках мяч, опытная невропатолог записала в карточке: «опережение психофизического развития» — и долго восторгалась смышленым мальчишкой. Даже ортопед не мог придраться к Вовиной осанке и походке, что страдали у других малышей, рано вставших на ножки. Самой же Алине пришлось несладко в постоянной беготне за сыном.

Тогда Алина не заостряла внимания на бегущих днях и ночах. Она только жалела, что ее добеременная свобода испарилась навсегда. С самого момента Вовиного рождения она ощущала себя бесконечно замученной и не способной ни на что вообще. Два раза в неделю она переодевалась, красилась и ходила в ближайший супермаркет, но можно ли было считать эти походы выходом в свет, или же, напротив, они только усиливали в ней чувство беспомощности, она так и не разобралась. Теперь задним числом она помнила, что Вова был очень спокойным ребенком: спал всю ночь, не просыпаясь, мог сам себя занять, рано полюбил машинки, мозаики, поезда, которые можно было классифицировать по цвету и размеру и расставлять ровными рядами.

Когда же появились первые признаки надвигающихся проблем? Речь! Да, первое, что вспомнила Алина, — это пропавшие слова. Несколько первых детских слов, практически лепет: «дай», «пока» — они появились еще до года, но пропали через пару месяцев. Она вспомнила, что весь его второй год жизни она спрашивала у педиатра: «Почему же он ничего не говорит? Доктор, он, кажется, не понимает моих слов». И педиатр успокаивала ее: «Ну что вы, не волнуйтесь, мамочка, сейчас все дети начинают поздно говорить, а тем более мальчики». И невропатолог то же самое: «Подождите, вот сейчас лето наступит. Летом все дети быстро развиваются, нагоняют упущенное за зиму». И она ждала. Ждала, ждала… А что еще оставалась делать, если даже опытные специалисты не волновались.

Когда пошел третий год Вовиной жизни, невропатолог стала смотреть озабоченно, даже прописала Вове курс стимулирующих таблеток. Но к тому времени Алина твердо уверилась, что с сыном все в порядке, ведь врачи не единственные, кто уверял ее в этом. И свекровь, и молодая мамаша с детской площадки, и воспитательница в садике повторяли именно то, что она хотела слышать: у каждого ребенка свой темп развития, мальчики начинают говорить поздно, не нужно сравнивать с другими, все дети разные. После очередного визита невропатолога она звонила сестре и возмущенно говорила в трубку: «Ты представляешь, она выписала Вовочке какие-то таблетки! Как можно травить ребенка химией, а тем более это что-то для мозга — наверняка опасное!» И удовлетворенно хмыкала, когда Юля поддакивала: «Конечно, лишние таблетки ни к чему».

Где, когда она должна была понять, что дела плохи? В какой момент ей надо было хватать Вовку и тащить по всем врачам без разбору? Сколько раз ей нужно было повторять: «Он не понимает речь, он не выполняет простые команды, с каждым днем все больше истерик. Доктор, что с ним?»

Жуткое давящее чувство вины захлестнуло Алину: никудышная из нее вышла мать! Конечно, материнство не доставляло ей особых радостей, но она думала, что, по крайней мере, хорошо выполняет свои обязанности. Вова был одет с иголочки, на столе всегда все свежее, отдельная комната, куча игрушек, врачи, приличный детский сад… Она думала, что сделала все, что положено. А теперь оказалось, что она ничего, ничего толком не сделала для единственного сына! Боже, да хуже, чем ничего! Алина похолодела. Она же лупила его по ночам, лупила, чтобы разбудить, и злилась на него ужасно, потому что своим бешеным криком он превращал каждую ночь в пытку. А теперь оказалось, что она била больного ребенка, которому снились бог знает какие кошмары!

Она должна что-то сделать. Врачи! Но какие, какие врачи? Она схватила сумочку, быстро перебрала листочки и нашла тот, что ей записала логопед. На листочке значилось «Таня» и номер телефона. Она схватила мобильный и набрала неведомую Таню.

Разговор получился сумбурный. Алина еще не до конца пришла в себя и то задавала вопросы, то постоянно возвращалась к собственной истории. Ей с трудом удавалось слушать, что отвечает Таня. К концу беседы она получила номер телефона психиатра. Ирина Петровна Юшкевич, так ее звали. Алина поняла, что Таня очень высоко отзывалась об этой Ирине Петровне, говорила, что начать обязательно надо с визита именно к ней.

Алина набрала и этот номер. Попасть на прием оказалось очень трудно, но ей удалось кое-как сократить срок ожидания до двух недель. На этот раз она непременно поедет туда с Семеном. Вот черт, Сема ведь еще ничего не знает! Как, какими словами сказать ему? Как он отнесется к этой новости? Алине всегда казалось, что Сема не слишком привязан к единственному сыну, а тут еще и такой диагноз. Что же делать? Алина плюхнулась в кресло, прикрыла глаза.

Она вспомнила летний день, когда Стася уговорила ее поехать на Васильевский остров. «Ну, кого мы здесь, в институте, себе найдем? — убеждала Алину подруга. — Бухгалтера? Экономиста? А вот на Ваське настоящие факультеты, филологический например». Алина не очень поняла, чем филологический лучше экономического, но спорить с подругой не стала, послушно надела выданную ей короткую юбку и откровенную кофточку. И девушки отправились соблазнять питерских студентов.

Алина знала, что обе они смотрелись неотразимо, и понимала важность мероприятия для будущего. Но именно сегодня мысль о том, что ей, юной беззаботной студентке, нужно искать какого-то завидного жениха, была далека, она совершенно забыла о поставленной подругой задаче и просто наслаждалась чудесным летним днем. И вот тут к ним и подошел Семен. Сначала он Алине не приглянулся. Не то монгольское, не то татарское лицо, одет, как говорится, бедненько, но чистенько. И все приставал к ним с какой-то ерундой о вреде курения. Единственное хорошее, что нашла в нем Алина, было его постоянное внимание именно к ней. Все-таки обычно молодые люди, встретив их со Стасей, долго переводили взгляды с подруги на подругу, не в силах сделать выбор между двумя очаровательными девушками. К Семену это не относилось. С первой минуты он всегда смотрел только на нее. Он учился на химическом факультете, и Алина изредка виделась с ним, когда приезжала с подругой в Петродворец. Его внимание льстило самолюбию, но не более того. По окончании института совершенно неожиданно оказалось, что они вместе будут работать в «Норме». Алина ничего не заподозрила, хотя постепенно другие кавалеры каким-то образом исчезали с горизонта один за другим, и везде они с Семой ходили только вдвоем.

Так все само собой и вышло. Алина уже не искала лучшей пары. Да и чего было искать: петербуржец, с квартирой, да и всем уже было видно, что он влюблен в Алину по уши. Так что, когда он пригласил посмотреть его квартиру, Алина решительно надела кружевное белье — она была готова ко всему. Ей ужасно польстило, что первым делом он сделал ей предложение, подарил немыслимо дорогое колье и только потом на нее накинулся. Алина вообще поражалась, что он так долго терпел. Сама она, конечно же, оставалась девушкой, она как-то и не испытывала интереса к сексу ни до ни после замужества. Да и тот первый их секс, который должен был стать счастливым и запоминающимся событием, она вытерпела только на душевном подъеме от только что полученного предложения руки и сердца, с которым она, конечно же, согласилась. И не прогадала ничуть! Ее жизнь с Семеном была именно такой, о которой она мечтала у себя в деревне. Медовый месяц в Испании, цветы, подарки. А как Семен был счастлив, когда узнал о ее беременности! Он тогда немного растерялся, но на радостях пытался срочно купить кроватку, обзванивал друзей, гордо заявляя, что скоро станет отцом. Алина смотрела на него немного снисходительно — вот ведь, молодой папаша!

Но прямо сегодня Алина должна будет ему сказать, что у их единственного сына аутизм. Вова все еще спал, поездка к логопеду сильно утомила его. Алина вскочила с кресла. Чтобы хоть как-то отвлечься, она пошла на кухню. Подумала было приготовить ужин, но, заглянув в холодильник, поняла, что это бессмысленно: в холодильнике полно готовой еды из кулинарии. Она снова уставилась в компьютер и стала перебирать ворох информации, хоть как-то связанной с аутизмом. Вскоре статьи и обсуждения на форумах смешались в голове Алины в густую кашу. Но это хоть как-то отвлекало ее от мучительного ожидания мужа.

Наконец замок в двери щелкнул. Алина вскочила, метнулась в прихожую и застыла перед вошедшим мужем. Однако выражение лица Семена явно означало, что нужно отложить все разговоры на потом. Инстинкт подсказывал ей, что не следует с порога выкладывать свои проблемы. Сначала ужин, граммов сто пятьдесят коньяка или текилы, которую Семен особенно любил. И только потом исподволь выяснять, в чем дело.

Семен мимоходом коснулся губами ее виска и молча прошел на кухню. Алина побежала за ним, посмотрела на него с отчаянием, открыла было рот, запнулась, но вдруг выпалила:

— Я не поняла, почему ты не поехал сегодня со мной к логопеду. Мы же договаривались!

Семен поднял на нее недоуменный взгляд, перевел его в окно за спиной Алины и пробормотал:

— Какая теперь разница…

Пока Алина переваривала услышанное, он выпил залпом стакан воды и ушел в спальню. Алина в бешенстве ворвалась следом за ним: Семен раздевался и развешивал одежду в шкафу.

— Как это какая разница?! Ты же знал! Я еще две недели назад сказала тебе! Что это значит: какая разница?

Семен поморщился, надел домашний халат и пошел на кухню. Алина, не в силах больше сдерживаться, крикнула ему вслед:

— Ты хоть знаешь, что она сказала? Она сказала, что у него аутизм!

Семен обернулся:

— У кого?

Алина скрипнула зубами. Чертов Зубов! Он что ли совсем ничего не понимает? Их жизнь рушится по кирпичику, а он стоит тут в дверях и делает глупое лицо!

— Да у Вовы, у сына твоего, у кого же еще! У него все симптомы.

Семен остановился в коридоре и заботливо посмотрел на жену:

— Какие симптомы? О чем ты вообще говоришь? Он, конечно, неуравновешенный, упрямый, но разве это симптомы аутизма?

— Да ты не понимаешь! — Алина засуетилась, обрадованная, что ей удалось привлечь внимание мужа к основному вопросу. — Помнишь, он бегал по всей квартире и выключал свет? А помнишь, он расставлял машинки по размеру? А помнишь…

Семен устало вздохнул и перебил ее:

— Послушай, Алина, ты знаешь, я сам все время хотел, чтобы ты отвела Вову к врачу, потому что меня волновало его поведение. Но то, что ты говоришь, это вообще ерунда какая-то. Ну и что, что он выключает свет? Любой ребенок может так баловаться. Расставляет в ряд машинки? Ты сама-то подумай, на что ты жалуешься. Это нормально.

Алина в возбуждении размахивала руками прямо перед носом мужа, ходила туда-сюда, повторяя:

— Сема, это все симптомы! Там еще много признаков, я тебе не все назвала, но они все подходят. И что руку мою берет, когда указать на что-то хочет, и этот его крик по ночам…

Семен потер виски кончиками пальцев, помолчал, а потом твердо сказал:

— Алина, это полная чушь. Единственное, что тебе нужно теперь сделать, — найти другого врача, не логопеда. И еще одного врача, если этот скажет то же самое. Какой аутизм? С чего бы?

Алина растерялась:

— Я не знаю, как тебя убедить. Я, конечно, схожу еще к другому врачу. И наверное, не к одному. Но понимаешь, нам срочно надо записать его на множество специальных занятий: с лошадьми, с дельфинами, музыкальная терапия, занятие с психологом, с логопедом опять же. В общем, я займусь всем сама, а ты дай мне пока тысяч тридцать на ближайшие расходы.

Семен посмотрел на нее внимательно. Криво усмехнулся. И вышел из комнаты. Алина опешила. Она не могла понять, что происходит. На все ее просьбы, даже на случайные капризы, Семен всегда откликался с улыбкой. А сейчас, когда речь идет о здоровье его единственного сына, он ее не хочет понять. В недоумении она пошла за ним в гостиную, стараясь сдержать обиду и ярость. Семен сидел на диване и смотрел в пол. Когда она вошла, он поднял глаза и сказал:

— Нет, Алина, я не дам тебе тридцать тысяч, и вообще, пока у тебя не будет заключения нормального врача, проверенного и дипломированного специалиста, а лучше двух, я отказываюсь обсуждать какой-то там аутизм.

Он включил телевизор, давая понять, что разговор окончен. Алина стояла столбом, изумленно глядя на него. Такого ответа она не ожидала. Дело было даже не в его отношении к предполагаемому диагнозу, это как раз было понятно: какой родитель, любящий отец захочет так вот сразу признать в родном сыне аутиста? Алину больше всего поразил его твердый отказ на ее просьбу. Такого еще не бывало! Если бы все ее мысли сейчас не занимал Вова, ей было бы о чем подумать. Но ее мысли занимал только Вова: а ведь муж, возможно, в чем-то и прав, в конце концов, она уже записалась к одному психиатру, почему бы не записаться к двум, да и в детском саду просили справку. Алина развернулась и ушла к себе. Она села за компьютер и стала перелистывать страницы интернета в поисках телефона районного диспансера. Что ж, одна голова хорошо, а две лучше.