Что скрывает снег

Юлия Михалева

1907 год. Восточная граница Российской империи. Нечто странное пришло в прежде тихий провинциальный город об руку с затяжной метелью. Внезапно стали исчезать люди. Они пропадали неожиданно и бесследно. Даже те, кто был надежно защищен, не могли избежать этой участи. Вместе с падающими с неба хлопьями снега улицы засыпал страх. Больше никто не чувствовал себя в безопасности. Ведь город, где все знали друг друга в лицо, а наступающий день не отличался от ушедшего, на самом деле лишь притворялся.

IV. Бумажные хлопоты

— Ершов! Подумайте, куда Осецкий мог спрятать свои бумаги? — Деникин на всякий случай снова заглянул в письменный стол, но там по-прежнему стояла лишь одинокая пересохшая чернильница.

За столом он тоже смотрел. И под ним, и на полках. Даже в расщелины между досками заглянул — с минувшего дня помощник полицмейстера обрел кое-какие навыки. Однако в бывшем кабинете Осецкого — отгороженном углу управы — не удалось отыскать ничего, кроме пыли. Между тем, Деникин явно помнил: в те нечастые разы, когда он прежде заглядывал в эту мрачную конуру, все ее поверхности ломились под кипами документов.

Впрочем, на самом деле Деникина не особенно интересовала писанина. Вряд ли Осецкий держал при себе рукописную выписку из учебника по расследованию преступлений, где подробно описывал каждое действие. А именно это и стало единственным, что побудило Деникина обследовать закрома. Он рассчитывал найти какую-нибудь полезную книгу, в которой бы говорилось, например, о том, как можно использовать засохшие пятна крови. Или не крови. Как вообще понять, кровь это или нет?

Но, конечно, признаться в том Ершову было совершенно невозможно. Так что помощник полицмейстера сообщил, что намерен найти записи Осецкого — там наверняка остались какие-то зацепки. А вдруг он что-то знал или кого-то подозревал?

— Кончайте копаться, Деникин. Вас ждет его превосходительство, не забыли? Пошел второй день, и его терпение совершеннейше исчерпалось, уверяю вас.

— Он ждет не меня.

— Именно вас! То, что он изволил запамятовать вашу фамилию, никак не избавляет вас от исполнения долга.

За тонкой перегородкой послышался тяжкий топот, под которым прогибались подгнившие половицы — в управу ввалился Епифанов.

— Учитель реального Чувашевский тоже исчез. Нам искать?

— Конечно! Да, господин помощник?

— Ищите!

Половицы прохрипели снова, теперь в обратном порядке.

Окончательно устав от бесполезного занятия, Деникин вышел из укрытия. Ершов курил, нежа на груди раненую руку.

— Почему же вы не выяснили подробности, Ершов?

— Я должен бы переадресовать этот вопрос вам. Но, впрочем, ответ мне и без того известен… Боюсь, что мы не сможем найти никого, если будем пытаться искать всех одновременно. При том — не имея никакого представления о том, куда они могли подеваться. Думаю, для начала нам нужна хоть какая-то стратегия. Предлагаю делить пропавших по важности. В первую голову мы продолжим искать господина полицмейстера и капитана Вагнера.

— Но почему из всех вы выбрали именно Вагнера?

— Вы серьезно? Похоже, тут политический вопрос.

Это словосочетание и его возможные последствия вызывали у Деникина изжогу.

— Чувашевский — это тот ханжа и зануда, что вечно носил сюда кляузы?

— Вы скверно влияете на меня, Деникин — но да.

— А что беглецы? Их нашли?

— Говорят, что нет, но, думаю, они где-то поблизости. Их просто толком не искали. Кому охота таскаться по лесам в метель и стужу? Нам, то есть вам, надо бы самому выйти вместе с отрядом. При вас люди не разбегутся. Не смотрите на меня так: вы можете взять коня.

— Пожалуй, я прикажу заняться этим вам. Только, увы, придется отправиться пешим ходом: вряд ли вы сможете править одной рукой.

— Вы правы, Деникин: это весьма неловко. Впрочем, слушаюсь! Когда нам отправляться?

— Выходите прямо сейчас.

Ершов растоптал окурок и встал. Между тем, приоткрывшаяся дверь впустила очередную порцию снега, а вместе с ним — ординарца генерал-губернатора, длинного худого солдата, от недоброго взгляда которого холодела кровь, и рябую девушку простого сословия.

— Как господин полицмейстер, вашеродие? Сыскали? Нам велено без него не вертаться, — солдат, разговоров с которым Деникин целые сутки столь успешно избегал, теперь обращался прямо к нему.

Сослаться на безалаберных подчиненных, посмевших не донести волю генерал-губернатора по адресу, уже никак не выйдет.

— Именно сейчас мы его ищем, и поиски близки к завершению, — Деникин изо всех сил старался добавить голосу металла, а взгляду — высокомерия.

— Ну, коли не сыскали, то его превосходство велело доставить к нему лично вас. Пойдемте с нами, вашеродие.

Деникин беспомощно посмотрел на Ершова, но тот тщательно отряхивал свой мундир от несуществующих соринок.

— Погоди же, я хотела бы сперва заявить, — самоуверенно возразила рябая девушка.

— Подождешь. Нам самим его превосходством велено! Мы сутки на улице стоим, пуще тебя притомились да околели.

— Господин помощник, позвольте побеспокоить! Вы как раз собирались сами нанести визит его превосходительству, чтобы передать отчет… Неловко отвлекать, но я вынужден просить вас задержаться всего лишь на пару минут…

Солдат шумно вздохнул.

— Извольте подписать те срочные бумаги, что я оставил на вашем столе в кабинете? Дело важное…

— И что, оно никак не может подождать до моего возвращения, Ершов? — царственно спросил Деникин. В сердце затеплилась надежда избежать прогулки в белокаменную резиденцию.

— Боюсь, что нет…

— Но отчего же вы не сообщили мне ранее, когда я не так торопился исполнить свой долг перед его превосходительством?

— Простите, Дмитрий Николаевич. Вы были так заняты, что я остерегся вас беспокоить — а о визите к его превосходительству и вовсе запамятовал…

Ординарец осуждающе-сочувственно покачал головой.

— Ну, что ж поделаешь… Подпишу.

Деникин отправился в закуток Осецкого и уселся на стол.

Сперва он ликовал, как ребенок. Но уже через миг в голову прокрались отрезвляющие мысли. Отсрочка долго не продлится. И хотя Деникин не сомневался, что солдаты не посмеют силком доставать его из укрытия, но когда-либо все же придется выйти. И отправиться прямиком к генерал-губернатору — человеку жесткому и жестокому.

— Что же вас привело, барышня? — тем временем спросил Ершов.

— Заявить хочу о пропаже.

— Пропаже чего? Имущества?

— Человека! Барышни нашей, госпожи Миллер. Она пропала намедни прямо из-за закрытой двери!

— Солдат! В управе курить не дозволено! — вдруг грубо окрикнул Ершов, изменившей своей раздражающей привычке к вежливости. — Попрошу выйти и ждать за дверью!

И снова его голос, уже в адрес девушки:

— Из дерева сложена! Мы так никогда с пожарами не справимся. Люди его превосходительства, а городские уложения не чтят. Так, давайте-ка я возьму бумагу и начнем сначала.

***

Деникин, почти не спавший накануне, задремал на стуле, положив голову на стол.

— Деникин, вставайте! Решительно не понимаю, чем вам так приглянулась управа в качестве места для отдыха. На мой взгляд, она совсем для того неудобна.

— Те люди ушли?

— Нет. Они солдаты — терпеливые. Стужа им нипочем. Впрочем, даже если бы и земля разверзлась, они бы не сдвинулись с места. Гнев его превосходительства, говорят, пострашнее непогоды.

Деникин вышел из-за огородки, зевая.

— И что теперь будет, Ершов? Зачем я тебя послушал? Как мне объяснить свой отказ явиться к господину Софийскому?

— Ничего такого я не советовал. Я вас лишь ненадолго задержал. А все остальное — ваше собственное решение.

— Сколько у нас сегодня пропавших?

— Вместе с дочерью господина архитектора — уже шесть.

— Эх, Александра Александровна… Красивая барышня.

— Ваша правда. Возможно, похищена. Но она — не дело первой важности. Как ни отвратительно мне говорить такие вещи.

— Если бы исчез его превосходительство…

— Вы, конечно, понимаете, Деникин, что если подобный инцидент свершится — упаси господь — наяву, то именно вы и будете мной заподозрены.

Ершов достал стопку свежей бумаги. На общем столе в посетительской лежали письма, найденные накануне в доме Вагнера, и приколотый к чистому листу запятнанный обрывок ткани, аккуратно вырезанный из рубахи пропавшего. А еще — книги. Деникин взглянул на обложки. Их-то он и искал! «Доктор Ганс Гросс. Руководство для судебных следователей, как система криминалистики», «Руководство для чинов корпуса жандармов при производстве следствий и дознаний, составил полковник Попов». Последняя — порядком устаревшая, как-никак 1885 год.

— И что, вы почерпнули оттуда что-то новое, Ершов? — стараясь не показывать особого интереса, спросил Деникин.

— Нет, я позаимствовал их у господина Осецкого, после того, как он нас покинул, и пока не нашел возможности прочесть.

Ершов уселся, поудобнее устроил перевязанную руку, обмакнул перо в чернильницу.

— Вы собрались писать стихи?

— Не склонен к поэзии, Дмитрий Николаевич, как ни прискорбно. Обделен сим талантом. Вместо того я планирую зафиксировать все, что нам стало известно. После же мы с вами разорим, с его будущего позволения, запасы вашего хорошего приятеля фельдшера и попробуем провести анализ обрывка ткани.

— И что это даст?

— Ну, если вы не погубили образец и не испортите реактивы, которые приготовите — я бы смешал их сам, но вы отстрелили мне руку — то мы узнаем, кровь ли на рубахе и принадлежит ли она человеку.

Околоточный подчистую присвоил себе замысел Деникина! Помощник полицмейстера разозлился.

— Мы можем допустить это и так, не занимаясь алхимией.

— Верно. Но, возможно и то, что господин Вагнер по неосторожности замарался вареньем. И он вовсе не похищен и убит, как мы предполагаем, а отправился туда, куда и, судя по письмам, собирался. Это изменит нашу картину, не так ли?

— Ну, допустим, мы все же решим поставить ваш опыт. Как же мы это сделаем?

— Не имею ни малейшего представления! Может, вы дадите мне указания? Ведь вы, в отличие от меня, образованны в достаточной степени, чтобы соответствовать образовательному цензу.

— А в книгах случайно о том не сказано?

— Весьма надеюсь, Деникин! Весьма!

Ершов вывел на листе бумаги большую цифру «1», и ниже — букву «В». Судя по почерку, в гимназии он числился самым прилежным учеником.

— Капитан Вагнер, предположительно, пропал еще осенью. Так и запишем — октябрь месяц, 1906 год. Что еще мы знаем? Писем пока не касаемся.

— В его доме работала каторжная прислуга, связанная с нынешними беглецами.

— Верно! И мы ими непременно займемся. Точнее, лично я, как вы и приказали, а вы тем временем навестите его превосходительство.

— С осени в городе ходят разговоры об отъезде инженера к государю. Источник их неизвестен.

— Пока неизвестен! Да, запишу. А еще отметим, что Вагнер руководил строительством участка железной дороги, ныне замороженным в связи с затруднениями технического толка до его возвращения.

— Инженер был очень дотошным начальником. Стремился знать все в мелочах, в том числе за пределами своих полномочий. Он слыл высокомерным, неприятным, нелюдимым человеком. Вечера проводил дома, общество не посещал, в карты не играл.

— Ответственный, принципиальный, честный офицер и добродетельный семьянин. И почему мы так упорно говорим о нем в прошедшем времени? Это не более, чем гипотеза.

— Складывалось впечатление, что он за всеми наблюдает.

— Да-да, и оно не обмануло.

— Тем не менее, пост Вагнера не позволял допустить мыслей о том, что его труд и персона способны заинтересовать государя лично.

— Мы ясно видим, что в городе догадывались о его истинных задачах.

— И потому он так тщательно спрятал свои бумаги между досками за стеной, да еще и в укладке с двойным дном.

— Действительно — он вряд ли предполагал, что кто-то из его гостей окажется способен не только видеть сквозь стены, но и столь поспешно их разрушать. И, по правде говоря, даже я не ожидал, что вы одним лишь ударом ноги обратите укладку в труху.

— Вы меня недооценили.

— Прежде, чем растоптать ее, вы могли позволить хотя бы взглянуть на тот хитрый замок. Но, впрочем, сделанного не воротишь. Итак, переходим к главному. Рубаха, спрятанная под половицей.

— Ее аккуратно сложили. Его жена?

— Не исключено.

— В таком случае, она знала о том, что случилось с супругом.

— И если так, то опасалась предавать дело огласке. Вот и спрятала рубаху, сложив по привычке — а сама поддержала весть об отбытии Вагнера. Или даже стала ее источником, что мы и выясним.

— Впрочем, спрятать рубаху могла и прислуга.

— Верно. Далее, в своих отчетах Вагнер доносил не только о взяточничестве и беззаконии. Он прямо намекал, что деньги, выделенные на строительство другого участка, присвоены. Однако о деталях умолчал, хотя и заметил, что обладает достаточными доказательствами. И потому просил министра о личной аудиенции.

— Но почему последние письма не отправлены?

— За ним следили? Или шантажировали?

Ершов отложил перо.

— И что мы имеем в результате?

— То, что желать исчезновения Вагнера мог едва ли не каждый в городе.

— Однако теперь мы знаем один из возможных — и самый вероятный из них — мотив. А вы не желали даже опросить эту няньку.

— Опять вы взялись за морализаторство, Ершов. «Полина Ефимовна», — передразнил Деникин.

— Павлина. Но мы запамятовали про супругу Вагнера.

— Она ушла куда-то, обманув няньку.

— Или ее похитили по дороге.

— Или нянька солгала нам.

Ершов пододвинул второй лист бумаги и вывел на нем цифру «2».

— Не желаете немного отдохнуть, Ершов?

— Изволите прерваться и навестить генерал-губернатора?

Деникин демонстративно фыркнул.

— Мы знаем из писем Вагнера — и городской молвы — что господин полицмейстер подозревался во взяточничестве, содержании дома терпимости и опиумных курилен, а также учинении беззакония и его потворствовании. В его чине все это — уголовное преступление.

— Верно, Ершов. Полагаете, что господин полицмейстер заставил Вагнера замолчать?

— Если предположить, что вышло именно так, то вряд ли бы он после этого столь стремительно скрылся в ночи. Господин полицмейстер — влиятельная персона, а не пьяный плотник, случайно зашибший собутыльника. Не думается, что он связан с пропажей Вагнера, и уж точно не таким образом. Хм… Мне по-прежнему кажется, что история берет начало в веселом доме. О том говорит не только биография господина полицмейстера, но и прием, оказанный нам. Впрочем, если бы не вы, то мы бы сейчас не терзались догадками, а знали наверняка, и даже, возможно, уже отыскали бы пропажу.

— Напротив — то ваша вина!

Однако в этом споре каждый из собеседников в глубине души не считал себя правым.

***

В тот вечер, который Ершов избрал для посещения борделя, принудив последовать за собой и Деникина, все сразу же пошло не по плану.

Сначала они отправились за переводчиком и доверенным лицом полицмейстера, первым поднявшим суету из-за отсутствия своего патрона. Помимо всего прочего, он еще и пользовался доверием обитательниц заведения.

Дядя Мишай жил — притом весьма скромно — поблизости от управы и особняка полицмейстера. Но дома его не оказалось, хотя и об исчезновении говорить пока было рано. Обе жены Цзи Шаня не выказывали никаких признаков беспокойства. Встретив гостей, молодые маньчжурки, наряженные и украшенные, как китайские куклы, и так умащенные благовониями, что воздух в жилище стал плотным, как масло, вернулись на ковер к своим трубкам.

Игриво хихикая, женщины на ломаном русском, но все же вполне понятно, сообщили, что дядюшка ушел, и найти его можно: 1) в полицейской управе; 2) у полицмейстера; 3) в квартале китайских лавочек; 4) на складах; 5) у дядюшки Лао; 6) в кабаке; 7) в курильне; 8) в заведении дядюшки Фаня…

Каждый раз при перечислении женщины загибали пальцы — их едва хватило.

— В общем, он может быть где угодно, — резюмировал Деникин.

— Однако мы вряд ли обнаружим его в синематографе либо Общественном собрании, — съехидничал Ершов.

Относительно дальнейших действий мнения разделились. Деникин предложил сразу же отправиться в бордель (или же спокойно разойтись по домам — в тот день ординарец Софийского его еще не преследовал). Ершов, напротив, хотел во чтобы то ни стало найти Мишая, даже если бы пришлось обойти весь город. Деникин уже предвкушал бесконечную прогулку по темным улицам, по окна домов засыпанным снегом, как Ершов вдруг сдался и согласился на компромисс: сперва — к полицмейстеру, а потом сразу в веселый дом.

Деникин оказался прав: в особняке главы полиции их встретила лишь озадаченная прислуга, сообщившая, что не видела дядюшку Мишая с самого полудня. От предложения поднять слегшую с мигренью хозяйку визитеры отказались, и, наконец, направились туда, где ожидали встретить ответы.

Веселый дом встретил приветливо — объятиями и улыбками. В зале играли на пипе — инструменте наподобие лютни, пахло духами и бангом — дурманящими цигарками, приводившими в веселое настроение. Среди лиц, мелькавших вокруг — и русских, и китайских — виделось немало совсем юных и весьма смазливых. Однако Деникин был совсем не в настроении, а Ершов, по-видимому, испытывал к представительницам ночного ремесла брезгливость. Он явно нервничал.

А потом околоточный заговорил, и веселье рассеялось. Вместо того, чтобы проявить дружелюбие и попросить об услуге, Ершов сходу официально представился и ледяным тоном выложил цель посещения — поиски пропавшего полицмейстера. Он и впрямь забыл, что пришли они с частным визитом, и при том — к даме сердца пропавшего?

— Не понимай, — прелестно улыбаясь, отвечала на все вопросы голова с безумно высокой, унизанной шелковыми цветами, прической. Ее обладательница вышла навстречу Ершову с Деникиным после того, как прозвучало слово «полиция». Похоже, она занимала в иерархии веселого дома место выше, нежели обычные барышни.

Пробившись с ней минут десять, помощник полицмейстера и околоточный отчаялись, и, не сговариваясь, двинулись вглубь борделя. Голова побежала следом, хватая полицейских за спины миниатюрными ручонками с дьявольски длинными ногтями.

— Низя, низя, барина! Скока нада, барина? Все есть, все дам! — похоже, в итоге она решила, что Ершов с Деникиным пришли не то с облавой, не то с намерением и вовсе задержать обитательниц, а веселый дом — выселить.

Тревожные крики на китайском огласили здание сверху до низу. Девушки, еще недавно столь приветливые, разбежались. Музыка стихла, но сменившие ее стуки и шорохи спешных сборов звучали ничуть не тише.

— Вы сами все испоганили, Ершов. Зачем вы их распугали? — шепнул Деникин.

Околоточный выглядел крайне подавленным.

Не зная толком, что собирались найти, они стали распахивать подряд все двери. Те, что уже успели запереться, поддавались пинку Деникина.

— Цзи Шань! Мы ищем Цзи Шаня! — периодически оповещал Ершов.

Помощник полицмейстера очень хотел спросить: зачем? Но еще более его интересовало то, что могло случится, если бы напарник все же сыскал желаемое. Деникин дорого бы отдал, чтобы на это взглянуть! Какой-то околоточный, столь возмутительным образом — и, главное, совсем без повода — беспокоящий наперсника полицмейстера, да еще в его тайном логове! Нашел бы Ершов, чем объяснить свой поступок?

Однако, пройдя почти до конца коридора второго этажа, полицейские не встретили не только Мишая, но и вовсе ничего примечательного, кроме бегущих впопыхах горожан и шустро одевавшихся девок.

Но вдруг свершилось. Выбив очередную дверь, Деникин понял, что они определенно что-то нашли. В полутьме — лампу предусмотрительно загасили — к окну метнулась фигура. Посетителям веселого дома не грозила кара, у них не имелось резона так рисковать собой — значит, причина крылась в другом.

Но обо всем этом помощник полицмейстера подумал гораздо позже. В тот же миг он в мгновение ока достал оружие и спустил курок, целясь в ногу. И тут произошло нечто такое, чего он никак не мог объяснить…

Вместо того, чтобы устремиться к цели, пуля полетела назад.

Пусть Деникин и не назвал бы себя эталоном благородного джентльмена, но он точно не собирался, несмотря на все разногласия, исподтишка стрелять в бок Ершова.

Фигура скрылась в окне.

Околоточный закричал и согнулся. Деникин наклонился к нему, и тут краем глаза заметил движение. В комнате находилась еще одна тень — и она, как и первая, намеревалась улизнуть через окно. Помощник полицмейстера бросился к ней и ухватил за одежду.

Но тень — она оказалась женщиной — вырвалась сильным звериным движением. Она устремилась в коридор, оставив в руках Деникина солидный обрывок своего — как окажется на свету, желтого с красной вышивкой — платья.

Отбросив его, Деникин снова вернулся к Ершову.

— Черт, как же больно! Будь ты проклят, Деникин — чертова ты свинья! Ну зачем же ты это сделал?? Уйди — лови девку! — шипел раненый.

Деникин подчинился, полагая, что сейчас не самый годный момент для счетов из-за оскорблений.

Он перевернул весь дом, разбрасывая ящики с бельем, круша гардеробы и ломая стулья — но особа, одетая в рваное платье, канула без следа. Вскоре к нему присоединился малость пришедший в себя Ершов — раненую руку он замотал отброшенным Деникиным обрывком. Однако дальнейший учиненный ими разгром уже не нес в себе никакого смысла — добыча вырвалась из капкана.

Выпустив пар, Деникин с Ершовым в молчании направились в лечебницу, при которой квартировал Черноконь. Однако она оказалась закрыта, окна темны.

Пошли будить полицейского фельдшера.

— Я только об одном хочу спросить — как это вышло? — в дороге нарушил тишину Ершов.

— Я стрелял в ногу, — кратко отвечал Деникин.

— Мне?

— Да нет же! Ему. Тому, кто вылез через окно.

— Но это возможно только в едином случае. Постойте-ка. То есть как? Как вы смогли нажать на курок, держа пистолет дулом к себе — и даже не понять этого?

— Я спешил. Ты и вовсе ничего не сделал!

— А зачем вы вообще стреляли? Зачем нам тело? Они разговаривать не способны. Эх, Деникин… — Ершов неожиданно захохотал. — Да вы даже застрелиться сами не сможете!

Деникин недобро молчал.

Разбуженный полицейский фельдшер успокоил боль Ершова морфием, затем, ворча, достал пулю, обработал рану и наложил повязку. Закончив работу, он уверил Деникина, что жизнь его подчиненного совершенно точно находится вне опасности.

Вопросов о происшествии фельдшер, ко всеобщему удовольствию, не задал.

***

— Если бы не ваша попытка меня застрелить, мы бы непременно поймали и опросили хотя бы одного из них. А то и обоих. Я бы отправился за беглецом, а вы — за женщиной, на которой разорвали платье.

— Если бы вы не перепугали их с самого начала своими разговорами, а потом — поисками дядьки Мишая, они бы и вовсе не стали разбегаться!

— А ну разойдись! Срочное дело до господина помощника! — проревел знакомый бас за дверью прежде, чем она распахнулась.

В управу вошли околоточный Сомов в паре с почтовым ямщиком. Вместе с ними к Деникину явилось спасение от сегодняшнего визита в белоснежную резиденцию.

Однако в целом же ситуация теперь стала куда более запутанной.