Перекрестки

Юлия Нестеренко (2025)

Легкая любовная ироничная повесть о поиске своего места в жизни. Во время путешествия в Берлин Даша, переживающая кризис возраста и брака, влюбляется в настоящего волшебника. Но достаточно ли искренних чувств и древней магии рода Шериф, чтобы изменить привычное течение жизни мужчины и женщины? Где набраться сил, чтобы свернуть на новую дорогу, которая ведет к счастью?

ЧАСТЬ 1.

Кто-то неуверенно захлопал, когда шасси, два раза подпрыгнув, прижались к холодной поверхности посадочной полосы и, согревая ее, понесли самолет в сторону терминала.

«Не в этот раз», — пронеслось в голове у Даши. Она боялась летать. Жутко нервничала до рейса, ворчала на мужа по мелочам; как капитан дальнего плавания, долго и обстоятельно прощалась с детьми, оставшимися у мамы; настаивала на том, чтобы приехать в аэропорт заранее и два часа шататься между кофейнями и магазинчиками, то и дело сверяя с табло номер рейса и проверяя документы. В прогулках по аэровокзалу Даша долго разглядывала витрины и всякий раз удивлялась, что ей покупать ничего не хочется. А люди, бредущие с пакетами из duty free, казались воплощением уверенности: находясь между небом и землей, они покупали виски, рассчитывая открыть его вечером с друзьями. Их поведение граничило в глазах Даши с заносчивостью и даже наглостью: они будто крутили фиги прямо в лицо судьбе.

Зато после суеты аэропорта, шагая по теплому переходу в самолет, вымотанная до предела, она уже не оставляла страху не единого шанса: сил бояться не было.

— Ты идешь? — Андрей протягивал Даше пальто.

Она и не заметила, как ровная линия вскочивших с мест пассажиров дернулась, натолкнулась на преграду, снова дернулась и, сочетая медлительность и суетливость, потянулась к выходу, где дежурно улыбались стюардессы. Пробираясь по узкому проходу к бортпроводникам, Даша заметила, как натягивает улыбку. А потом вдруг хохотнула вслух и поймала раздраженный взгляд супруга, шагавшего впереди.

— Позже расскажу, — ответ уткнулся в напряженную спину Андрея.

Даше стало смешно от мысли, что стюардессы перестанут улыбаться ровно тогда, когда она подойдет к ним. Ее отчаянно веселила собственная реакция на ситуацию, которой еще не случилось. Там в параллельной реальности, где стюардессы сами выбирали, кого одарить улыбкой, Дашу очень бы задел равнодушный взгляд: а вы, к сожалению, сегодня наш не лучший пассажир. Это бы испортило настроение. И Даша еще долго думала: ну почему я? Не беспокоила весь полет, на входе поздоровалась — чем не угодила?

— Хорошего дня, — с этой реальностью пока все было в порядке, стюардесса улыбалась.

Даша искала в сонной и помятой послеперелетной толпе мужа: он ушел чуть вперед и сейчас ждал ее в очереди у паспортного контроля. Она знала, что не сможет рассказать Андрею о причинах своего дурацкого смеха. Часто в ее голове ситуация казалась забавной, Даша прыскала в самом неподходящем месте, а когда начинала объяснять близким, что ее насмешило, выходила полная ерунда. «Смех без причины…» — назидательно заключала ее мама, посылая снисходительную улыбку.

Среди трех дочерей в своей семье Даша слыла самой странной. Но за деловитость, которая удивительным образом сочеталась с временным отсутствием ее в реальности, и жизненную «устроенность» — руководитель отдела маркетинга в крупном бизнесе, отличный муж и милые дети, близкие прощали Даше чудаковатость. Но порой это их заметно раздражало, поэтому Дарья привыкла мимикрировать под окружающих. Собой себе позволяла быть только с близкими друзьями.

С Аней, например, которая и организовала им поездку в Берлин: приглашения, уютная большая квартира, желание оплатить билеты — еле отбились от последнего. Даша с Анькой дружили с университета, все студенческие тусовки и затеи прошли рука об руку.

Даше порой казалось, что веселее времени в ее жизни уже не случится. Как они ржали! Вот уж кому не нужно было объяснять, почему тебя скрутило от смеха. Достаточно, собрав силу воли, прервать на секунду сотрясающий каждую клеточку тела хохот и шепнуть одно слово, и Аня — лучший эксперт в причинах Дашиного веселья, упадет рядом, зальется звонким колокольчиком и продлит сеанс освобождающего смеха. Пока кто-нибудь из подруг не протянет севшим голосом: «Ой не могууу».

Три года назад Аня, талантливый дизайнер, рванула в Берлин, удивив всех вокруг, кроме, пожалуй, Даши. Анька так всегда жила, резкими рывками. Они могли быть незаметными внешне, но Дарья знала об эмоциональных метаниях родной души. Аня сама о них и сообщала по всем возможным каналам телекоммуникационной связи. Информация об очередном странном увлечении, новой безумной влюбленности, эмоциональной яме приходила в виде зашифрованного сообщения: «Привет, Даш. Меня опять размотало…». После следовали долгие разговоры-разборы, прерываемые хохотом, а порой и слезами. Даша заметила, сентиментальность в их беседах увеличивалась прямо пропорционально возрасту. «Стареем, подруга», — театрально вздохнула Аня, когда Даша рассказала о своих наблюдениях.

«Стареющая» подруга активно махала рукой Даше и Андрею, когда после всех проверок, они вышли через бесшумные двери к шумным встречающим. Даша ни капельки не удивилась, что самая яркая и громкая среди них — ее Анька.

Между ног у подруги был зажат плакат, левую руку отвешивал тяжелый букет каких-то мелких цветов. Когда Аня увидела пару, ойкнула, на секунду задумалась, куда пристроить букет, бросила его на пол и растянула в руках плакат: «Дорогие мои Лебедевы herzlich willkommen». Одной лишь надписью дело не обошлось. Плакат представлял собой коллаж из совместных снимков, общих шуток.

Даша глянула на Андрея, он улыбался. Оставив ему свой чемодан, Дарья с визгом кинулась в объятья подруги, спешившей с похожим воплем радости к ней.

Первый день в Берлине вернул Дашу в ее двадцать или пятнадцать. Они болтали с подругой без умолку. Чтобы Андрею было нескучно был призван Анькин бразильский бойфренд Даниэль.

Несмотря на языковой барьер, мужчины как-то быстро нашли подход друг другу. Даша видела, как приятно мужу демонстрировать свой английский: Андрей кайфовал от своих знаний. Она уже давно не видела супруга таким довольным.

Дома Андрей казался самым занятым мужчиной в городе, а ведь живут они в миллионнике, но Даша могла легко побиться об заклад: такого, как ее муж не найдешь. Андрей спешил; зарабатывал; злился, когда зарабатывал мало; дома требовал идеального порядка и дисциплины, потребовав, снова спешил по бесконечным делам.

Даша уже давно чувствовала себя приложением к его жизни. Красивым, нужным, но всего лишь приложением, функцией — хорошая, умная, привлекательная жена, на которую оборачиваются другие мужики, но что важно: близко она никого не подпустит. Даша с трудом узнавала в этом суровом обеспеченном мужчине парня, в которого она влюбилась двенадцать лет назад.

— Сначала думала, со мной что-то не так, сама виновата. Знаешь, как пишут: с настоящей женщиной мужчина растет, она его вдохновляет, ну и дальше в таком роде. А я получается не вдохновляю, раз он злее и злее с каждым днем, — Дарья перешла к самой важной теме, когда мужчины отправились в магазин, и был допит третий бокал вина.

Аня внимательно слушала, открывая вторую бутылку. Отсутствие мужчин позволило им окунуться в девчоночью атмосферу, которая царит во всех комнатах, где собираются лучшие подруги, и неважно сколько им лет.

Тени с улицы танцуют на стенах, а девочки говорят, говорят, говорят. И дверь в комнату словно оберегает от всего мира их обитель сокровенных секретов. Главная тема у этих разговоров вечная — любовь всей жизни, не иначе. Но по мере взросления подруг «мужиков» теснят «дети», «работа» и «деньги».

— Ты с Андреем говорила про то, как ты чувствуешь? — спросила Аня, наполнив бокалы.

— Андрей вообще не про чувства… Понимаешь? Андрей — машина. Андрей — робот. Пробовала, но он меня будто не слышит. Говорит, не понимаю. Цитирую: мне только ты нужна, у меня, правда, никого нет. А я про это и не спрашивала, — Даша вздохнула.

— К психологу ходили?

— Предлагала. Он не понимает, зачем. У нас все хорошо: никто налево не ходит, никто не пьет, все работают, дети — на кружках и секциях. Ну ты поняла логику…

— Даш, этой истории не один год, так? Может пора решиться на что-то? Ты сама себя изводишь.

— Иногда мне кажется, Ань, я зажралась. У нас все хорошо! Андрей хороший муж и отец. Вот что я к нему привязалась?

У входной двери в коридоре зажурчала музыка ветра, вернулись мужчины.

— Секретничали? — Андрей зашел на кухню с большими пакетами.

— А то как же! — улыбнулась Аня. — Кстати, чуть не забыла сказать, я записала вас, друзья мои, к очень крутому специалисту по массажу. Тут половина Берлина к нему ходит. Чудеса творит с клиентами.

— Спасибо, Ань, но это точно без меня. Не для процедур я сюда ехал, лучше мы с Даниэлем проверим какой-нибудь барчик, пока вы на массаже, — Андрей выгружал содержимое пакетов в холодильник.

— К нему запись на год вперед, чтобы ты понимал. Но по большой моей просьбе нашли три окошка, — Аня картинно надула губы — Ладно — ты! Но женщине твоей — это обязательно нужно. Смотри, какая вся зажатая. И чего вы только в России с ними делаете?

Даша расправила плечи:

— Чего это зажатая?

— Можно подумать, ты за три года забыла уже, что у нас с женщинами «делают»? Настоящие мужики у нас их холят, лелеют и берегут, — Андрей смотрел на Аню, сложив руки на груди. Даша услышала менторские нотки в его тоне и невольно сжалась. Если муж говорил из положения «сенсей», стоило ждать длинных нравоучительных лекций. Андрей был уникален в непоколебимости.

«Ты же знаешь, его не переубедишь», — оправдывала мужа Даша перед мамой во время мелких внутрисемейных дрязг. А про себя добавляла: «Да и тебя тоже». Теща и зять были удивительно схожи в святой вере в свою правоту. За это и уважали друг друга. Иногда Даше казалось, что Андрей больше сын ее матери, чем она. Когда Дарья слышала, как спорит кто-нибудь из них, воображение подкидывало ей всегда одну и ту же картинку. Человек стоит на рельсах и пытается остановить бронепоезд, мчащийся на полной скорости. Бронепоезд не останавливается, человек не уходит.

— В России, Андрей, с женщин слишком много требуют, — Аня решила быть бронепоездом. Даша поежилась, опасаясь ссоры. Конфликты слишком тяжело ей давались, поэтому она избегала их всеми путями.

— Холят и лелеют, меня точно, — Даша подошла к мужу и чмокнула в щеку. — Но я столько работала последние полгода, что сил моих больше нет, поэтому массаж, который творит чудеса, не повредит однозначно. Все три блатных «окна» — мои.

— Вот и здорово. Не пожалеешь точно! Про Джабира говорят, что он волшебник, — Аня передумала рассуждать о гендерном вопросе в родной стране и принялась резать сыр.

— Джабир — волшебник, — почему-то следом за подругой повторила Даша и улыбнулась. — Звучит, как название восточной сказки.

На секунду в доме погас свет, а свечи, степенно горевшие на столе, вспыхнули ярко-янтарным.

— Так! Куда ты дел моего нетребовательного Даниэля? — Аня стукнула нож об доску и засмеялась. — Я его слишком долго искала, чтобы самой тут с электричеством разбираться.

На кухню зашел Даниэль с отверткой.

–There was a weak contact in the wiring. Don’t worry dear. It is ok now.

— Господи, счастье мое! Как же я тебя люблю, — Анька прильнула к своему мужчине.

— Лублу… — огромный Даниэль прижимал худенькую Аню к себе.

Даша подумала, что никогда не видела подругу такой счастливой. Она глядела на парочку, внутри разливалось тепло как от хорошего глотка виски. Обволакивающее, мягкое.

— И в Европах ваших с энергетикой не все гладко, получается… — бросил Андрей, устраиваясь на стул рядом с Дашей.

Ей будто пощечину дали. И все струящееся в ней счастье вдруг скукожилось и превратилось в горький комок в горле.

Даша взяла свой бокал и допила вино до дна.

Часть 2.

Клиенты Джабира называли его волшебником.

— Что вы! Я просто хорошо делаю свою работу, — он спешил их мягко переубедить.

Сам же вспоминал лицо деда, когда в детстве первый раз с гордостью продемонстрировал друзьям — мальчишкам свой дар.

Его приятель Ахмад упал с велосипеда и вывихнул плечо. Десятилетний Джабир подошел к другу и кивнул окружившим их притихшим пацанам: все будет хорошо, я умею. Он картинно возвел руки и с молитвой опустил их на плечо, раскачиваясь в такт со словами. Чтобы усилить впечатление, Джабир закатил глаза и изобразил величайшее напряжение.

Голосивший от боли Ахмад успокоился, то ли от завораживающих слов молитвы, то ли от изумления, и ошарашенно уставился на приятеля. Тогда Джабир потянул обмякшую руку друга на себя: щелчок, и головка плечевой кисти скользнула в суставную впадину. Джабир еще немного подержал горевшие жаром ладони на поврежденном плече, после с тихим речитативом, непонятным для компании мальчишек, потер их друг о друга, затем сцепил в замок, который поочередно приложил к своему животу, груди и ко лбу.

Ахмад шевелил рукой и не верил своим ощущениям: боль прошла. Совсем. О происшествии напоминали лишь дорожки от слез на его лице, да содранные ладони в густой и теплой пыли Феса. Эффект, которого так желал Джабир, был достигнут. Друзья с почтением расступились, когда он, подняв с земли Ахмада, пошел к своему велосипеду. Кто-то даже шепнул вслед: целитель!

Знали бы приятели, как попало ему дома за это показательное выступление! Дед никогда больше не был так строг с ним. Обиднее всего Джабиру было даже не то, что он сам простодушно выложил старшему все детали приключения. За живое задели слова, что дед сказал отцу Джабира, вернувшемуся с больничной смены.

— Все, Муса, закончился наш род врачевателей. Дальше — только вот такие комедианты, — дед указал рукой на зареванного Джабира. И добавил, пристально глядя внуку в глаза. — Хороший актер — это признание, а ломать дурную комедию таланта не нужно. Коль готов потешить гордыню и разменять свой дар на одобрение окружающих, значит, ты его не достоин.

Позже Муса успокаивал сына. Джабир хорошо помнил сумерки, окутавшие комнату, и голос отца, который гладил сына по голове. После дневной шоу-программы и резкости деда наступал желанный покой, папины руки будто снимали с маленького мальчика непосильное чувство вины: предал, не справился.

Пройдет тридцать лет, любимым отрезком суток у Джабира останутся сумерки. Пограничное время, когда день приглушает свои краски, а ночь по капле добавляет и размешивает в светлом свою черноту. Время оттенков и полутонов для него обернется временем, когда все становится ясным, обретает свои контуры и очертания.

— Ты же знаешь, Джабир, — говорил Муса, — мы должны помогать незаметно. Ну уж точно без закатывания глаз. Это одно из условий, на которых нам дарованы наши способности. Ты уже седьмой целитель в семье Шериф. Понимаю, тебе тяжело. На тебя смотрят шесть пар глаз твоих предков, как дед сегодня.

Отец нахмурил брови и посмотрел на сына:

— Мне — то гораздо легче…

— Почему?

— За мной наблюдают только пять таких пар…

Джабир прыснул: тоже мне, разница.

— Зачем они смотрят, сынок?

— Они ждут чего-то, папа. Мне так все время кажется.

— Чего?

— Что я стану таким же, как они.

— Нет, Джабир. Они ждут, что ты примешь дар, но останешься собой. Понимаешь, сынок?

— Угу, приму дар и останусь собой, — мальчик проваливался в сон.

Как дед и отец Джабир стал хирургом. Несколько лет работал в больнице Феса, выезжал в командировки в составе международной организации врачей в зоны конфликтов. И всегда делал больше, чем обычный врач.

— Вы чудеса творите, — говорили ему ассистенты после сложных операций, когда жизни в пациенте оставалось только на два вздоха, а доктор вытаскивал его с того света.

— Что вы! Это просто моя работа, — следовал неизменный ответ.

Кому молодой доктор Шериф мог рассказать, что он никогда не сражался со смертью, если наступал ее черед сыграть свою роль в заключительном акте человеческой жизни? Он с почтением встречал ее у операционного стола и в больничной палате. Порой помогал испуганным душам совершить переход. Джабира смерть не пугала. Она не была старухой с косой. Каждый видел ее по-своему. Солдатам она часто представлялась прекрасной девушкой, которая обнимала холодными руками и показывала новый путь.

Гораздо тяжелее было Джабиру заглядывать в прошлое людей, которые до ужаса боялись перехода, противились неизбежному и в прямом смысле рвали душу, готовую попрощаться с телесным пленом. Молодой доктор искал светлые воспоминания в их прошлом, чтобы помочь. И так и не привык к тому, что не у всех они были. Первый раз он в ужасе отчаянно шептал солдату, уходившему в страшных муках:

— Закончились твои беды, несчастная душа. До дна ты испила горечь этого воплощения. Лети! Ты свободна! Зачем ты противишься? Там нет боли: тебя ждет свет и покой.

— Что мне делать, если я снова не найду ничего хорошего? Как это возможно, отец? За что дается такая жизнь? — после потерянный Джабир звонил домой.

— Мы не можем этого знать, мы можем только помочь, сын. У каждого человека на этой земле найдутся девять месяцев безмятежности — аванс счастья. У кого-то вот на целую жизнь, — ответил Муса.

И Джабир, когда не мог отыскать радости в прошлом человека, провожал душу, покачивая ее на теплых материнских водах.

Спасал же он тех, кому не пришло время уходить, но они так отчаянно бежали от жизни, порой сами не осознавая, куда несутся, что в итоге — оказывались на пороге двух миров. За таких людей Джабир сражался. Помогал он и облегчить боль, родится новой жизни, уйти старой хворобе.

Когда молодой доктор Шериф вернулся из очередной командировки домой, оставив привычный ужас войны за спиной, дед объявил, что завтра они идут свататься.

— Амира станет тебе хорошей женой. Семья достойная, девушка очень красивая.

— Но, дед, я хочу жениться, когда встречу свою женщину. Позволь мне самому решать.

— Джабир, «твоя женщина» пока далеко, а твоя будущая жена ждет нас завтра на соседней улице, — дед любил туманные формулировки.

Вопреки ожиданиям, Амира очень понравилась Джабиру, а он ей. Через месяц сыграли свадьбу. Полгода, пока искрились первые чувства, доктор вспоминал, как одни из самых светлых в своей жизни. Симпатия, однако, не переросла в любовь, и вскоре Амира, которая в отличие от мужа, успела полюбить по-настоящему, стала требовать внимания. Громкие скандалы, молящие о чувствах глазах — Джабир не знал, что сложнее пережить. Он понимал жену, уважал, жалел, но полюбить ее не мог.

Через год он вернулся к длительным командировкам в бедные африканские страны, где всегда ждали его помощи. Жена писала ему длинные письма на бумаге. Джабир ждал этих посланий, обязательно отвечал, подробно описывая свой быт и работу. Иногда ему казалось, что он скучает по Амире. Он часто звонил ей. По возвращение заключал в горячие объятия. Но проходила неделя, и Джабир задыхался от заботы и любви, которыми окутывала его Амира.

Так прошло три года, мучительных для обоих.

А потом случилась командировка, из которой Джабир больше не вернулся ни в дом к жене, и в родной Фес.

— Какая Европа, Джабир? — Сердился в трубку дед. — Никто из Шерифов никогда надолго не покидал Марокко.

— Я стану первым, дедушка, — улыбался Джабир, представляя нахмуренные брови своего старика, который очень неумело изображал строгость. Когда ты умеешь заглянуть в будущее, тебя сложно чем-то сильно удивить.

Джабир был абсолютно уверен, его внезапный переезд не стал сюрпризом для деда. Он представлял, как тот, еще до сообщения от внука, выговаривал Мусе, сидя вечером в своем кресле под приглушенным светом старого абажура:

— Куда это годится, сын? Разве может Шериф лишиться своих корней? И что он будет делать в этой Европе?

Муса немного подшучивал над отцом:

— Ты хочешь поспорить с судьбой, отец? А может перехитрить ее?

— Для смеха причин мало, — будто бы обижался старик.

— Отец, сколько раз ты смотрел? Уже и со счета сбился. Сколько вариантов тебе показали?

— Один. Всегда один, — старик устало развел руками. — Так никогда не бывает. Десятки вариантов дорог у других, даже у меня, старого человека, есть выбор. Почему у Джабира один?

— Мы должны радоваться, отец: нашему мальчику понятно, куда идти. Почему ты печалишься?

— О, Муса, это так несправедливо…Как мы без него?

Дед закрыл лицо руками и заплакал. Сын подошел и обнял отца.

Даже, если ты спас сотни жизней, умеешь заглянуть за горизонт и сами звезды дают тебе советы, на этой земле ты остаешься просто человеком, чье сердце остро чувствует радость и боль.

— Задача каждого, кто приходит в мир — сохранить сердце живым и емким для счастья и печали, — говорил дед Джабиру.

И у старика это хорошо получалось. Для знакомых, соседей, пациентов старший Шериф был великим врачом, мудрым человеком широкой души, бесконечно уважаемым и почитаемым, но лишь сын и внук знали о масштабах его силы и знаний. Дед смеялся, когда Джабир показал ему фильм про доктора Стрэнджа.

— И чем я на него похож? Хорош герой, который прежде чем спасти мир, наполовину его рушит, — дед повторил движение рук за доктором — На тебя вот он похож. Ты так, наверное, делал, когда Ахмад упал с велосипеда.

Дед теперь хохотал, припоминая эпизод из детства своего внука.

В Германию, где обосновался Джабир после пары лет скитаний по европейским странам, отец и дед приезжали несколько раз. Дед удовлетворенно покачал головой, когда внук показал свою клинику мануальной терапии в престижном районе Берлина.

— Хорошо. Это, конечно, не палатка военного хирурга, — заметил он.

— Людям здесь тоже нужна помощь. Сынок, ты делаешь большое дело, я знаю, — Мусса похлопал сына по плечу.

— Дед, я долго сомневался, когда переезжал сюда. Нужны ли мои способности здесь, не бегу ли от дара? Десять лет я видел войны и боль, что они несли людям. Человек не остается прежним, хоть раз столкнувшись с этим кошмаром. Да что я говорю, вы сами все знаете! Но когда приехал сюда, то понял, что в своей сытой и уютной жизни люди скованы другими страхами. Они точат их изнутри, делают их тела деревянными. Таким людям я помогаю.

Очередь в клинику доктора Шерифа-младшего с каждым годом становилась все больше. Прием был расписан на полтора года вперед. Без рекламы и прочих маркетинговых ходов.

Старое доброе сарафанное радио. Когда пациенты говорили, что их жизнь изменилась после курса массажа или процедур у Джабира, они ничуть не преувеличивали.

Тело пациента для него было подобно карте. По напряжению в мускулах, посадке шеи, форме позвоночного столба, цвету кожи, доктор легко мог определить, какими маршрутам ходил человек прежде, чем оказаться в его кабинете. Джабир расслаблял стиснутые спазмами мышцы, а еще высвобождал и перенаправлял энергию, которая птицей билась в его пациентах, но не находила выхода и применения.

— Словно заново родился!

— У меня силы появились жить, доктор!

— Я решилась…

Слышал он от своих клиентов и вновь убеждался, что когда-то выбрал верный путь, перебравшись к людям, которым выпало счастье родиться в благополучном мире без потрясений, но это их не спасло от глубоких душевных ран. Некоторые пациенты Джабиру представлялись хрупкими бабочками, попавшими в липкую паутину страданий. Они сражались отчаянно, но проку не было. Им требовалось помочь, пока черный паук неизбежного не добрался до своей ослабевшей жертвы.

— Ты только не складывай крылышек, — шептал он такой душе на первом сеансе. — Я освобожу тебя.

— Доктор, вы настоящий волшебник, — говорили ему.

— Это просто моя работа, — следовал неизменный ответ.

ЧАСТЬ 3.

На третий день насыщенной экскурсионной программы Андрей умолял Аню притормозить.

Непростое это дело изучать город с дизайнером и художником, который фанатично обожает место, где живет, и так и норовит показать тебе все необычные скаты крыш у всех необычных домов эпохи классицизм. А ведь есть еще барокко и модерн.

Даша тоже устала от насыщенной программы, но если бы не муж, вряд ли бы попросила о снисхождении.

— Андрюш, но Аня же все планировала. Как-то неудобно…

— Даш, я уже, кажется, истоптал три пары железных сапог по местным улицам. Давайте на сегодня закругляться.

Троица исследовала центр города, когда экскурсионная группа взбунтовалась.

— Все, ребят, принимается. У нас по плану Шпрея. Поехали кататься на кораблике. Пиво там наливают, — Аня не стала спорить с неразумными созданиями, которые ничего не смыслят в противоречивости работ архитектора Шинкеля.

Даша обожала воду — реки, озера, моря. В каждой поездке она старалась поселиться поближе к источнику большой воды. Поэтому сейчас, сидя на верхней палубе и ощущая ветер в длинных волосах, чувствовала почти детскую радость. Редкое в ее сегодняшней жизни чувство, призналась она сама себе.

— Хорошо как! Спасибо тебе, Анька, огромное, вот такое, — Даша развела в сторону руки и заключила родного экскурсовода в объятья.

Аня прижалась к подруге, и женщины некоторое время ехали молча, не размыкая рук.

«Это же чудо, когда совершенно чужой тебе человек становится настоящим другом, — Даша по старой привычке в мыслях препарировала свои чувства и ощущения. — Сколько смелости надо, чтобы доверчиво раскрыться, рассказать тайны, вручить сердце,

а с ним обойдутся бережно, будут по возможности дуть раны и жалеть. И так поступает чужой, посторонний в прошлом человек».

— Ты не представляешь, как я рада, что вы приехали. Мучаю вас экскурсиями, это чтобы вы не заскучали. А вообще готова на руках носить, — хохотнула Аня. — Мне не хватает здесь тебя очень. Видеозвонки — хорошо, но вот так посидеть, помолчать вместе. Ой, сейчас заплачу…Дурная да?

— Так и я дурная тогда! Видишь? — Дарья вытерла скатившиеся слезы.

— На том они и сошлись, — улыбнулась Аня.

К женщинам подошел Андрей и принес им по чашке чая:

— С пивом решил повременить. Мы завтра с Даниэлем, как вы на массаж отправитесь, набег на местные бары планируем. Поэтому попридержу евро. Еще он обещал показать магазин одежды. Даш, помнишь, я новый костюм хотел? Поэтому в 11:00 у нас завтра мужской шоппинг, в полдень обед, а после — экскурсия по злачным местам.

Андрей закрыл ежедневник.

— Войны с Англией нет в твоем расписании? — Даша хотела улыбнуться, но не получилось. Вопрос прозвучал резко. Она видела, как муж нахмурился, и пожалела о своей несдержанности.

— Андрюш, ты бы в отпуске оставил это планирование. Отдыхай, — она примирительно погладила супруга по спине.

— Даш, да все правильно они придумали: магазин — до баров. И покушают наши мальчики перед тестированием пива. Мы можем быть спокойны. Кстати, Андрей, Даниэлю я бы не доверяла в выборе костюма. Ты видел в чем он ходит? Джинсы и майка. Почти круглый год. Если ты уговоришь его на что-то еще, я твой должник, — Аня отпила чай и молитвенно сложила руки на груди. — Пожалуйста, уговори его на что-то посолиднее. Будет у него костюм, он и жениться, может, надумает.

Даша и Андрей рассмеялись.

— Главное, чтобы только на мне, — присоединилась к общему хохоту Анька.

На речном причале, где кораблик высадил туристов, оказался магазин с сувенирами.

— Ребят, я сегодня три лавочки пропустила. Сюда зайду, ладно? — Даша направилась в его сторону.

— Началось, — раздраженно заметил Андрей.

Даша остановилась, резко развернулась и подошла к мужу:

— Сувенирная лавка есть в моих планах. Чтоб ты знал, — она сделала вид будто что-то листает. — Да, вот тут в моем плэнере, сразу после прогулки на пароходе. А планы — это святое. Спорить не станешь, правда?

Даша дернула дверь магазина. Аня, безуспешно пытавшаяся слиться с пейзажем во время ссоры друзей, юркнула следом за ней.

Все сувенирные лавки в мире похожи друг на друга. Совершенно разные товары в таких магазинчиках пребывают в добрососедских отношениях. Весло с надписью «Привет с юга» и чай в ярких упаковках. Где в обычной жизни они могли пересечься? Место первому — в отделе для активного отдыха, второму суждено занимать полки в продуктовых. Но в нежно-любимых Дашей лавочках для туристов они находились на соседних стеллажах, предлагая покупателям, как и остальные товары, пройти настоящий квест: найти среди гор ненужного что-то крайне необходимое.

Даша всякий раз с радостью принимала этот вызов. Рядом с магнитами, блокнотами, тарелочками, ловцами снов, которыми сувенирные лавочки целой планеты снабжал Китай, у нее получалось отыскать настоящие аутентичные сокровища.

— Смотри, какой мишка! — Даша с вызовом показала подруге игрушку. — Дочке куплю. И марципан — маме и сестрам.

Аня уставилась на штампованные сувениры, пытаясь подобрать слова.

— Отлично, Даш. А давай еще вон там посмотрим. Помнишь, ты меня учила заглядывать в самые дальние и темные углы таких магазинчиков. Там хитрые продавцы хранят все самое ценное, — пробормотала она.

— Желания нет, Ань. Настроения тоже, — Даша усадила медведя обратно — Вот почему он просто не сказал: «Дорогая, давай не сегодня»? Хотя он меня «дорогой и любимой» уже сто лет не называл. О чем я вообще? Мне кажется, он никогда меня так не называл, и меня все устраивало. Почему я сейчас взбеленилась?

— Все мы нежности хотим. Значит, раньше Андрей чем-то другим ее дефицит компенсировал. Цветы дарил, на руках носил, нет?

— Не помню, Ань. Помню, что все было по-другому, мне нравилось. А как точно было, не помню. У тебя такое случалось?

— Начнем с того, что у меня никогда не случалось замужества, да и работу я меняла каждые три года. Не успеваю почувствовать скуки от стабильности. Может в этом дело? Вам с Андреем сменить обстановку нужно.

— Чем мы сейчас и занимаемся, — горько усмехнулась Даша.

— Упс…Я такой себе психолог, — развела руками Анька. — Берем медведя?

— Успеем еще! Пошли уже домой. Завтра у нас на день разные маршруты, соскучимся друг по другу.

— Конечно, — слишком бодро поддержала подругу Аня. И, чувствуя вину за фальшивую игру, прикусила язык.

ЧАСТЬ 4.

Джабир только что попрощался с постоянным клиентом. Мистер Шульц бывал у него со дня основания клиники. И хотя, по мнению доктора, мужчина уже не нуждался в помощи, отказать ему Джабир не мог.

Даже сейчас, когда Густав Шульц умело управлял своей жизнью и выглядел счастливым, Джабир, глядя на него, все еще видел того маленького худенького запуганного мальчика, каким Густав оставался до своих сорока семи.

Лощеный, дерзкий, богатый мужчина почти десять лет назад с усмешкой шагнул через порог кабинета. Его мучили сильные головные боли. Он проходил бесконечные исследования, врачи назначали разные схемы лечения, но ничего не работало. А мистер Шульц привык, чтобы все работало, не болталось без дела: крутилось, умножалось, приносило выгоду. Без проколов и сбоев, строго по плану. Густав готов был простить многое, но не отсутствие видимого результата. Врачи сильно его разочаровывали: их советы и рекомендации не ра-бо-та-ли!

— Добрый день, доктор Шериф. Сразу хочу сказать, что я не верю во все эти «погладил руками — все прошло». Мне даже сильные препараты не помогли. Но! Мой партнер по бизнесу очень вас рекомендовал, — мистер Шульц говорил с презрением, а Джабир улыбался мальчику лет десяти с голубыми доверчивыми глазами и таким огромным сердцем, что доктору на мгновенье стало невыносимо больно, когда он представил, сколько мучительных инъекций разочарования пришлось вынести. Сердце должно было зачерстветь от их токсичного действия, но оно оставалось таким же большим и полным надежд, хоть и билось под броней из цинизма и натренированной жесткости.

Густав напомнил Джабиру его самого. Он тоже принял наследство, от которого трудно отказаться. Только вместо семейного дара врачевания младший Шульц получил целую бизнес-империю. И, к большому сожалению, старшие в его роду не считали, что их наследник может быть самим собой, управляя «большим кораблем».

Когда старший Шульц понял: пора готовить смену, счастливое детство Шульца младшего закончилось. Частная школа: боже, как рыдала мама и убивалась бабушка. Старший Шульц был разведен, мальчик жил с ним, но бывшей жене позволяли приходить, когда она пожелает. После волевого решения отца маме и сыну оставались лишь две недели на Рождество и короткие как миг летние каникулы. И чем старше становился Густав, тем меньше времени он проводил с самыми любимыми. Оно обменивалось на деловые встречи отца, на которых младший Шульц обязательно присутствовал со своих четырнадцати лет.

Густав хорошо играл на гитаре. Музыке его учила мама, до замужества она играла первую скрипку в симфоническом оркестре Мюнхена. Уроки были для мальчика настоящим счастьем, а камерные семейные концерты, где бабушка под их аккомпанемент пела «весьма недурно» — по ее собственному выражению — старинные песни, казались Густаву глотком воздуха в жизни, строго подчиненной графику.

Несмотря на все сложности и ограничения, Густав даже не думал перечить отцу. Он любил его, восхищался им. Похвала Щульца старшего была дороже любого подарка. Возможно потому что подарки случались как минимум дважды в год — на Рождество и день рождения, а добрых слов от папы можно было не дождаться за все десятилетие.

— Манульная терапия, мистер Щульц, это не совсем «погладил руками», но я понимаю ваши опасения, — ответил тогда Джабир.

После первого приема Густав впервые за много-много месяцев уснул без обезболивающего. Ему снился худенький голубоглазый мальчик, в котором он с трудом узнал себя. Мальчик играл на гитаре, а бабушка хлопала в ладоши и смеялась. Как только Щульц проснулся, он позвонил своему помощнику и попросил записать его на прием к доктору Шерифу: раз в неделю до конца года.

Со временем Густав и Джабир стали кем-то вроде друзей. И хотя их общение ограничивалось стенами кабинета и столиком ближайшей кофейни, оно было по-настоящему теплым. Мужчины доверяли друг другу. Джабир рассказал Густаву о военным прошлом, Густав — о годах, проведенных в фирме отца, трех неудачных браках.

Мистер Щульц, несмотря на большой жизненный опыт, так наивно доверял тем, кого любил, что две первые супруги чуть не оставили его без компании. Об обоих бракоразводных процессах много писали журналисты. Оба раза Густав чувствовал себя абсолютно убитым: он любил этих женщин и не подозревал в них коварства. Оба раза он уходил в затяжные запои. Правда, во второй раз алкогольная эпопея получилась в два раза короче.

— Опыт, — смеялся Густав, повествуя Джабиру о своих приключениях.

Третий брак в жизни Щульца-младшего случился тоже по неземной любви, но это не исключило очень жесткого брачного контракта, который, впрочем, не помог. Брак, где все было оговорено, продержался даже меньше, чем браки, где изначально договоренности отсутствовали, зато имела место импровизация.

— Любовь не выдерживает рамок, Джабир. Это как картина, для которой нельзя изготовить подходящего багета. Она всегда будет больше любой оправы.

После полугода постоянных приемов в клинике доктора Шерифа Густав взял в руки гитару, которую совсем забросил. Сам попросил у матери приглашение на ближайший концерт ее учеников, постепенно стал частью тусовки музыкантов и учредил ежегодную премию для одаренных учеников музыкальной академии, где все еще преподавала родительница.

А семь лет назад Щульц снова женился. На талантливой скрипачке. Молодая жена родила Густаву сына.

— Наследник у меня родился, смотри, — постоянный пациент показывал Джабиру фото.

— Замечательный новый человек. У него будет хорошая судьба, ведь у него такой мудрый отец, — улыбнулся Джабир.

— Так и будет, — ответил Густав.

Он, как показало время, стал чудесным, даже слегка сумасшедшим отцом. Джабир радовался переменам в жизни мистера Щульца-младшего. Но в последние несколько месяцев, болтая с Густавом о его семье, любимом сыне и жене, он стал замечать, что испытывает чувство похожее на зависть.

Когда впервые он ощутил ее присутствие, не поверил сам себе. А потом Щульц на приеме рассказал, какой сюрприз приготовила его Хелена на день рождения:

— Никто, кроме мамы, обо мне так не заботился. Я думал, что взрослые мужчины не должны так мечтать о нежности, я и не мечтал. Но появилась Хелена и я понял, что только этого и хотел: нежности, ласки и любви. Как маленький щенок. И мне совсем не стыдно в этом признаваться. Я уверен, что ты меня понимаешь, Джабир. Ведь так?

Доктор Шериф, заполнявший историю пациента, молчал. Еще в самом начале щульцевского монолога, он отметил, что старается натужно улыбнуться, чтобы призвать эмоции, которые бы хорошо вписались в эту ситуацию: откровения счастливого человека. Ведь это он, Джабир, в прямом смысле приложил руку и все свои знания, чтобы Густав увидел себя настоящего. Почему же тогда в сердце вместо положенной случаю радости шевелится зависть?

— Я не помню своей матери, — Джабир еле сдерживал себя, — но я понимаю тебя.

Несколько лет назад доктор Шериф развелся с женой официально. И тут же получил предложение от своей любовницы. Решительная блондинка, коллега из клиники, где когда-то он работал, позвала на ужин и сказала, что теперь они могут пожениться, он же свободен.

Джабир был ошеломлен не столько самим предложением, сколько тем, что он довел отношения до этой точки: не разглядел серьезный настрой женщины. То свидание стало для их пары последним. А привлекательный араб-доктор, владелец собственной клиники, мужчина с большим будущим и красивыми руками в настоящем — таким его видели женщины, готовые потерять голову, посмотри он пристальнее своими медовыми глазами, решил впредь быть аккуратнее. Поэтому оставался одиноким уже четвёртый год к ряду. Случайные отношения длиною в ночь или в совместные выходные — не в счет.

Той самой, которую так ждал Джабир, которую бы почувствовал сразу и узнал с первого взгляда, среди прекрасных, интересных, умных, образованных женщин, не было. Они были созданы для кого-то другого, просто иногда их путь пересекал его жизнь. Как у перелетных птиц бывают остановки в чужих странах.

Дед после развода внука пару месяцев с ним не разговаривал. А на приветы, которые Джабир передавал через Муссу, отвечал, что ему не нужны пожелания здоровья от человека, напрочь забывшего традиции. С годами характер у старика становился только круче.

— Твой дед совсем не похож на просветленного дервиша, застывшего с улыбкой умиления и всепрощения, — смеялся отец в телефон. — Сегодня он решил простить тебя. В очередной раз. Дед просил передать, сынок, что твоя женщина уже на пути к тебе. Между вами много преград. Но ждать осталось недолго.

— Звучит, как предсказание гадалки из цирка, — улыбнулся Джабир. — Слишком туманно. Но передай деду спасибо от меня и пожелания здоровья. Рад, что они снова принимаются.

— За что купил… — ответил отец. — Береги себя, родной.

Минул четвертый год, как дед посулил внуку женщину всей его жизни. Дни сменяли друг друга, и в них не было даже намека на судьбоносную встречу. Джабир уже и не ждал. Не искал ответной искры в глазах, которые на секунду могли показаться знакомыми.

Джабир понимал, откуда взялась его зависть к Густаву, упрекал себя за нее, подтрунивал над собой. Даже поделился своими чувствами с отцом.

— Похоже на то, что все идет, как надо. А ты не видишь, деля чувства на хорошие и плохие, правильные и неправильные. В этом вы с дедом очень одинаковые. Несмотря на дар, вы слишком земные, — констатировал Мусса.

— Ну а по туманности формулировок ты точно сын своего отца, — ответил, улыбаясь, Джабир. — И я по обоим вам уже очень соскучился. Когда вы соберетесь в гости уже наконец?

— Я про то, что к своим чувствам нужно с уважением отнестись… Мы тоже соскучились, сообщим, как купим билеты.

Джабир выключил видеозвонок и открыл расписание приемов на завтрашний день. Администратор аккуратно вносила все в программу. Предстоящий день не был сильно загружен: лето — все постоянные клиенты в отпуске. Поэтому в графе приемов — только пара знакомых фамилий и одна новая — Lebedeva.

Доктор Шериф попробовал произнести фамилию вслух, вышло так себе, словно карамельные конфеты во рту покатал. Он закрыл ноутбук и на выходе из кабинета вдруг почувствовал сладкий привкус на языке.

— Перетрудился. Надо бы отдыхать побольше, — сказал он сам себе вслух и улыбнулся в пустой коридор. Джабир обычно последним уходил из клиники.

ЧАСТЬ 5

— Нет, ты тоже интересная такая: все пытаешься убедить себя, что тебе показалось, будто в твоем браке что-то не так, — Аня пробовала смотреть на подругу, поднимая с глаз маску, которую тут же мягко, но настойчиво возвращала на место сотрудница спа-салона. У женщин случился выездной день красоты.

Даша лежала рядом, с маской на лице, закрывающей губы. Жестом она показала Ане, что диалога не выйдет.

— Сколько это длится? Вот сколько ты себя пытаешься убедить? — подруга решила заполнить тишину салона, которую разбавляла лишь далекая медитативная музыка, довольно эмоциональным диалогом. — Нет, я не пытаюсь убедить тебя, что Андрей плохой. Не думай даже. Мне он всегда нравился. Но я же не слепая: вот почему вы так раздражаете друг друга? Ты себе свободу вон выгрызаешь. Он из себя короля корчит. Что психолог говорит, Даш?!

Аня предприняла очередную отчаянную попытку приподняться на локте и снять маску с глаз. Один глаз, который ей удалось освободить, встретился с уставшим взглядом косметолога. Анька виновато улыбнулась и улеглась обратно.

— Но мне сложно судить. У меня не было долгих отношений, так что ты меня не слушай. Нашлась советчица! Но честно я и не стремилась. Не было такого, чтобы я замуж за кого-то захотела или просто без «замужа» мечтала бы всю жизнь с одним человеком прожить. Да как можно то, когда вокруг столько интересных и красивых мужчин, — Анька смеялась. — Мне кажется, что я в Европу переехала, чтобы подольше в свободном статусе побыть и не слышать, что «часики тикают». Но три раза в неделю мне об этом все равно напоминает моя мама. А как Даниэль пару раз махнул ей рукой во время наших созвонов, так она всем родным сообщила, что я замуж за бразильца скоро выйду и уеду с ним. А куда, Даш, мы уедем? Есть соображения? Конечно, в «Бразилию, где много-много диких обезьян» и дурацкий смех дяди Толи — на фоне… Ой я по ним порой так скучаю…Кстати, все чаще думаю, что вот за Даниэля я бы вышла замуж…Даш, слышишь? Как думаешь, он когда-нибудь предложит мне пожениться?

Конец ознакомительного фрагмента.