Цветущее сердце Шахерезады. Книга девятая

Юлия Пан

Сарнай выросла в диких степях Монголии. С самого детства она мечтала открыть с отцом собственный ресторан национальной кухни. Но однажды в их жизнь входит человек и рушит не только их мечты, но и жизни. Сарнай остаётся без родителей, и перед ней встаёт непростая задача: посвятить свою жизнь мести, или же исполнить волю папы и прожить жизнь по строгим принципам чести.

© Юлия Пан, 2023

ISBN 978-5-0060-9852-7 (т. 9)

ISBN 978-5-0059-6331-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Цветущее сердце Шахерезады

ГЛАВА 1

Сарнай исполнилось шесть лет, когда её родители решили перестать вести кочевой образ жизни и переехать из зелёных степей в расцветающую столицу Улан-Батор по приглашению некоего дяди Шалбана. Как сказал её отец Хаган, большому городу нужна еда, а если быть точным, то много еды. Хаган всегда твердил, что настоящему монголу нужна настоящая сытная еда из мяса и ещё раз из мяса, а в современных городах все только и делают, что открывают суши-бары. Взяли тоже моду: есть палочками рис с куском сырой и несолёной рыбы. Потом нечего удивляться, что дети в таком обществе растут дохлыми и бледными, как крылья платяной моли. Что и говорить, люди перестали чувствовать вкус настоящей еды. То ли дело Хаган, который с самого детства лелеял в душе мечту открыть свой собственный ресторан. Там, где он будет от всей души кормить гостей. Кормить их щедро и сытно, чтобы зимой было тепло даже без тулупа. Этими мечтами он успел прожужжать все уши своей жене Фамари, с которой они поженились, как только достигли совершеннолетия.

— Вот поднакопим денег — и откроем настоящий ресторан, — блаженно говорил он, глядя на то, как поднимается солнце над зеленеющей пустыней.

Маленькая, щуплая Фамарь с вечно впалыми щеками не могла понять такой страсти мужа к еде. Она была одной из немногих монгольских женщин, обладающих плохим аппетитом. И именно из-за своей худобы она выглядела такой тщедушной и малопривлекательной. В детстве Фамарь уже успела наслышаться от родной мамы, что если она будет такой тощей, то её никто не возьмёт замуж. Потому что мужчины не любят таких доходяг, как она. Фамарь безумно боялась остаться одна и потому иногда давилась бараньей похлёбкой, чтобы хоть немного поправиться. Или, как говорили её родные братья, «нарастить мясо». Но все старания были тщетными. Стоило Фамари хоть немного съесть лишнего, как её начинало тошнить. Боясь быть разоблачённой, Фамарь убегала далеко от родных юрт в пустыню и весь жирный и наваристый суп с зеленью и приправами вырывала обратно. Если кто из родных замечал это, то стыдил и запугивал её так, что Фамарь дня три не показывалась из своей юрты.

«Только зря добро переводишь», — говорили родные. «В тебя не идёт добро, потому что в тебе сидит злой дух». «Точно ты одержима дьяволом, который высасывает из тебя последние соки». «Оттого и глазюки у тебя такие огромные. Совсем немонгольские. Дьявол смотрит на мир через такие огромные зрачки, как твои».

Затравленная Фамарь всякий раз боялась как следует открыть глаза. Оттуда и пошла её постоянная привычка щуриться. Как ей было обидно и больно, что у всех её кузин красивый монгольский разрез глаз, круглые лица, такие маленькие носы, а главное, они такие пухлые и крепкие. А что с ней не так? И почему она родилась такой заострённой? Лицо как перевёрнутый треугольник, нос курносый и с худой выпуклой спинкой, а самое главное — глаза: огромные, почти на всё лицо. Порой ей самой становилось страшно от своих же глаз. Поэтому и в зеркало она почти не смотрелась. Нередко, когда Фамарь выходила играть с другими детьми или просто помогала матери по дому, она намеренно щурилась, чтобы её глаза казались чуть уже, чем они есть на самом деле. Но это мало помогало: другие дети всё равно не желали играть с ней. А когда она выросла и стала девушкой, никто из парней даже не рассматривал её как будущую невесту. Слишком худая и слабая. Такая женщина не сможет родить детей, а главное, что в постели от такой будет мало удовольствия. Короче говоря, она совсем не вписывалась в крепкое кочевое общество, отчего вся её юность прошла в одиночестве и тоске.

Когда Фамари исполнилось семнадцать лет, она стала нарочно надевать под одежду толстый стёганый халат, чтобы казаться чуть полнее. И всё равно на неё никто не смотрел. Фамарь уже была близка к отчаянию, когда вдруг в их племя пожаловал молодой и красивый парень Хаган. Его отец умер, когда Хагану исполнилось тринадцать. А маму Хаган даже и не помнил. Все родственники с папиной стороны твердили Хагану с детства, что его мать — бесчестная женщина, которая сбежала с любовником, бросив сына на произвол судьбы. Но, несмотря на постоянное промывание мозгов, Хаган не испытывал ненависти к матери. Он ничего не знал о ней, но ему было известно, что где-то на Горном Алтае живёт его сводная сестра Сюзанна. Иногда его посещали мысли съездить к Сюзанне и узнать о том, как поживает его мать, но он всё откладывал встречу до лучших времён. Хаган вырос с дядей в Калмыкии, и потому он воспитывался чуть по-другому. Ему сразу же бросилась в глаза одинокая фигура девушки, которая пасла в поле верблюдов, вдали от всех других стад. Хагана до слёз позабавило то, как Фамарь начала щуриться, когда он подошёл и заговорил с ней.

— Зачем ты это делаешь? — спросил Хаган.

— Что делаю? — неестественно прикрывая глаза, спросила Фамарь.

— Зачем ты делаешь вот так? — Хаган затряс веками, стараясь прищурить их так, как делала она.

Фамарь покраснела, а Хаган рассмеялся.

— Вовсе нет, — пролепетала Фамарь. — Я не делаю так, как ты показываешь.

— Тогда открой нормально глаза, — сказал Хаган, слезая с лошади.

Фамарь опустила лицо и посмотрела на него исподлобья.

— Не бойся меня, — сказал Хаган, подойдя к ней поближе.

Девушка не отступила, хотя и очень растерялась.

— Кто ты такой? — спросила Фамарь.

— Меня зовут Хаган. Я приехал сюда со своей семьёй. Мой дядя Бадма и твой отец с детства были лучшими друзьями.

— Понятно, — покачала головой Фамарь. — А вы надолго?

— Не знаю. Как дело сложится.

— Какое дело?

— Мой дядя хочет найти мне невесту из вашего племени.

Улыбка и былой интерес сразу же рассеялись с её лица, как облака над пустыней. Глаза её тут же пожухли, и она чуть прикусила верхнюю губу. Для неё не было сомнений, что Хаган выберет кого-то из её кузин. Они-то пышут красотой и здоровьем. Фамарь думала, что если даже все девушки Азии в один день вымрут, то её всё равно никто не возьмёт замуж. Вот почему её чуть было не хватил удар, когда она узнала, что этот богатырь Хаган выбрал именно её в качестве своей будущей жены.

— Почему ты выбрал меня? — спросила однажды Фамарь, когда они уже поженились.

— Потому что я всегда мечтал открыть свой собственный ресторан, — ответил Хаган.

— А я тут при чём?

— При том, что, глядя на тебя, я никогда не забуду о своей мечте. Ты такая худая, что мне всё время хочется тебя накормить.

Хаган ласково потрепал её за щёки. Фамарь снова покраснела и опустила голову. Ей всегда было стыдно, когда кто-то напоминал о её худобе.

— Что такое? — наклонился к ней Хаган. — Чего ты расстроилась? Я ведь совсем не имел в виду что-то дурное.

— Но из-за своей худобы я выгляжу как ребёнок. Во мне совсем нет ничего женственного, — забормотала Фамарь.

— И что? Зато я буду носить тебя на плечах всю свою жизнь.

Фамарь это нисколько не утешило.

— Хорошо, я открою тебе секрет, — шёпотом произнёс Хаган. — Ты худая, потому что никто из твоей семьи не умеет по-настоящему готовить. Я это заметил в первый же день, когда гостил у вас. Я покажу тебе, как нужно готовить. После моей стряпни ты быстро обрастёшь мясом. А потом мы откроем свой ресторан, и вот тогда у нас начнётся настоящая жизнь.

Фамарь по-детски уткнулась мужу в плечо и вдохнула запах его одежды. От её мужа исходил запах пустыни, верблюжьей шерсти, монгольского чая и дикого чеснока. Всё, что говорил Хаган, воспринималось ею как повеления, которые она была только рада исполнять. Фамарь будто была создана для послушания. Покорная, стыдливая, кроткая жена, о которой мечтают многие мужи пустынь. Ведь такая молчаливая и послушная жена снесёт все трудности и преграды. Не станет выносить мозги, капризничать на каждом шагу. И как будто в противовес характеру Фамари в их семье через девять месяцев появилась маленькая крикунья и хулиганка дочь. Сарнай — так они решили назвать свою малышку. Как только Сарнай появилась на свет, жизнь всего рода начала меняться. Все девушки в этой бескрайней степи пробивались на свет, как нежные стебли дикого лука сквозь сухую и твёрдую почву. А потом своевременно расцветали сиреневыми цветками. Нужно было успеть в этот период выйти замуж, а иначе девушка рисковала на всю жизнь остаться старой девой. Этого боялись многие девочки, но только не Сарнай. Сарнай была больше похожа на крепкий колючий куст, об который даже верблюд сломает челюсть. Она была дикая, бойкая, совершенно бесстрашная. Говорить научилась очень рано и поэтому уже в три года строила своих двоюродных сестёр, братьев и соседских детей в ряд. Столько жизни, озорства и вызова крылось во всех её движениях и голосе. Даже внешне Сарнай была крепче и выразительнее других малышей её возраста. Лицо у неё было круглое, как луна, а глаза, как вытянутые миндалики. Рот маленький, а губы пухлые. Но самым большим достоянием был её нос: длинный, чуть приплюснутый, но не такой широкий, как у представителей её народности. И главное во всём этом, что она всегда высоко держала свой нос. Ни при каких обстоятельствах её нос не наполнялся влагой, не раздувался пузырями и никогда не хлюпал. При взгляде на это важное круглое лицо сразу же чувствовалось: горячая монгольская кровь. Сарнай была хорошенькой для своих шести лет. Не было сомнений, что в будущем она может стать даже очень красивой. А это было немаловажно для девочек всего рода, но только не для Сарнай. Она предпочитала быть сильной, волевой и свободной. Прежде чем Сарнай сделала свой первый шаг, она научилась держаться на верблюде. А научившись ходить, она ни минуты не хотела сидеть на месте. Оставаться дома с матерью у плиты она не собиралась. Её постоянно влекли к себе степные ветра, песни песков, голоса подвижных дюн. Вот почему она предпочитала уходить с отцом на пастбище. Как и все дети кочевых племён, Сарнай очень быстро повзрослела. В каменистой пустыне нет особых условий для долгого детства. Игры у детей были однообразными и потому быстро надоедали. Иногда забавы ради дети убегали к ручьям или к подножью шепчущей пещеры. Такое название дала Сарнай ухабистой пещере, а точнее, ущелью между огромными валунами. Порой отчётливо слышалось, как из этого ущелья будто доносился чей-то шёпот, отчего мороз бежал по спине. Сарнай и двое братьев из соседней юрты, Баяр и Наран, бегали к этой пещере чуть ли не каждый день, и всё ради того, чтобы ещё раз испытать волнение и страх перед неведомым чудовищем, которое шепчет там в кромешной темноте.

— Там, наверное, сидит злой дух, — сказал Наран.

Ему совсем недавно исполнилось восемь лет, и он уже успел множество раз отхватить от шестилетней Сарнай по шее. Уже в этом возрасте в Наране проявлялось мужество, а точнее, больное мужское самолюбие. Наран даже не старался скрыть, что Сарнай ему очень нравится. И в то же время она его безумно бесила тем, что физически была сильнее и проворнее него. Если между ними возникали ссоры, а возникали они часто, Сарнай колотила его без всякой жалости. Садилась сверху и лупила кулаками по его плоской переносице, пока из носа Нарана не начинала течь кровь. Но, так как детей, которые бы хотели играть с Сарнай, было немного, она мирилась с Нараном до захода солнца, и уже на следующий день они снова бегали босиком по молодым и нежным колючкам как ни в чём не бывало.

— А почему сразу злой дух? — подхватил старший брат Нарана — Баяр. — Может быть, там добрый дух. Бывают же на свете добрые духи.

Баяру уже было десять лет. Если не считать его высокий рост, то в остальном он выглядел даже младше Нарана. По каким-то непонятным причинам у Баяра от рождения был совершенно девчачий голос, отчего он стал посмешищем для других мальчишек. Баяр был костлявым, вытянутым и всё время лохматым. Голова его была похожа на верблюжью колючку. Непослушные тёмные волосы кольями торчали во все стороны и даже не шевелились, если дул ветер. Но если их коснуться рукой, то эта стоячая копна превращалась в мягкий и нежный пух.

Несмотря на то, что Сарнай в этой компании была младше всех, всё равно всем шествием и играми руководила именно она. А Баяр был первым, кто ей с удовольствием подчинялся. Поэтому, когда Сарнай предложила спуститься внутрь пещеры и посмотреть, что там, Баяр почти сразу же согласился.

— А кто полезет? — спросил Наран.

— Я полезу, — вызвалась Сарнай. — Я маленькая, я пролезу.

Баяр почесал голову и посмотрел на отверстие. Хоть Сарнай и была маленькой, но худой её назвать было сложно. Так что всё равно дыра оказывалась для неё узкой.

— Тогда нужно расковырять камни по краям, — заключил Баяр. — Ты всё равно не пролезешь.

Сарнай с вызовом упёрлась руками в бока и сердито посмотрела на Баяра, который тут же насупился.

— Ну, или как знаешь, — пожал плечами Баяр.

Сарнай растолкала братьев и подошла вплотную к ущелью.

— Папа всегда говорит, что если пролезет голова, то всё остальное тоже, — деловито сказал Наран. — А у тебя голова огромная и круглая.

Сарнай угрожающе нахмурила брови и наморщила нос. Она так сердито посмотрела на Нарана, что тот сразу же насупился и чуть откачнулся в сторону на всякий случай. Сарнай тем временем подошла к валунам и посмотрела на чёрную дыру между ними. Отверстие было чуть зауженным, но на первый взгляд казалось достаточно широким, чтобы туда пролезла чья-нибудь упрямая голова. Недолго думая, Сарнай наклонилась и начала протискивать туда голову. Посыпались мелкие камушки, захрустела под ногами глиняная почва. Сарнай всегда с таким рвением бралась доказывать свою правоту, что даже не чувствовала боли от того, что её щёки и шею расцарапало до крови. Главное, ей хотелось во что бы то ни стало просунуть голову в эту щель, чтобы эти тупоголовые братья поняли, что были неправы. И вот, когда голова Сарнай оказалась внутри, она довольно усмехнулась.

— Что я вам говорила? — сказала она.

— И что ты там видишь? — спросил её Наран.

Услышав вопрос, Сарнай только тогда начала приглядываться к темноте. Всё это время, пока она протискивала голову, ей было совершенно не до этого.

— Что ты там видишь? — услышала она голос Баяра.

Сначала Сарнай ничего не видела. Сплошная темень, да и только. Сарнай продолжала всматриваться. Ничего не было видно.

— Нет там ничего, — сказала она.

— А чудовище, которое шепчет? — спросил Баяр.

— Сам ты чудовище, которое шепчет. Нет тут никого. И всё тут.

И вдруг в эту самую минуту с глубины мрака донёсся пугающий шелест. Дети на мгновение замерли. Сарнай от страха даже перестала дышать. Через миллисекунды она снова пришла в себя и со всей силы дёрнулась обратно. От такого резкого движения у неё даже что-то хрустнуло в шее, но голова так и осталась внутри пещеры. Шёпот на дне пещеры начал усиливаться. Охваченная ужасом, Сарнай принялась что есть силы тянуть голову обратно. Снова что-то больно хрустнуло в шее и в плечах, и из груди Сарнай вылетел раздирающий вой.

— Вытащите меня, придурки! — мучительно крикнула она растерявшимся братьям.

Баяр тут же ухватился за её туловище и принялся тянуть к себе. Сарнай заорала ещё отчаяннее. От её криков внутри пещеры поднялось такое эхо, что детям почудилось: кто-то живой и страшный пробудился на дне ущелья и теперь неминуемо поднимается, чтобы откусить голову Сарнай. Воображение Нарана тут же разрисовало сцену, где Сарнай носится по степи без головы и кричит, только непонятно, каким ртом, если голову оторвало. А вот Баяр представил, как со дна пещеры поднялось чудовище, а Сарнай держит его за язык и лупит по морде. Точно так же, как она это проделывала с Нараном при любой ссоре. А Сарнай тем временем делала тщетные попытки вытянуть голову и ревела во всё горло.

— Вытащите меня! Вытащите! — кричала она. — Не тяни так! Мне больно!

— Что же теперь делать? — дрожа от ужаса и растерянности, спросил Наран.

— Нужно позвать дядю Хагана, — наконец сообразил Баяр. — Подожди нас, Сарнай! Мы сейчас позовём твоего папу. Он нам поможет.

— А что, если чудовище откусит ей голову?! — заорал Наран.

Сарнай ещё сильнее взвыла от страха, а Баяр треснул кулаком по макушке брата.

— Заткнись, бестолочь! — приказал он. — Беги лучше в поле к дяде Хагану, а я побегу в деревню. Нам нужно позвать кого-то из взрослых. Подожди нас, Сарнай!

— Нет! Не бросайте меня одну! — взвыла Сарнай.

— Тогда я пойду в поле, а ты стой здесь вместе с Сарнай, — приказал Баяр.

Голос Баяра до того подлетел от страха, что теперь казалось: рядом кричала ещё какая-то истеричка. Баяр и сам стыдился своего девчачьего голоса, но ничего поделать не мог.

— Нет, ты тоже беги, — приказала, задыхаясь от исступления, Сарнай. — Папа может быть не в поле. А мама точно в юрте.

После непродолжительных споров и истерик мальчишки наконец кинулись врассыпную, а Сарнай осталась реветь, воткнутая головой в ущелье. Заливаясь слезами, она топталась на одном месте и тщетно пыталась вытянуть голову. Когда голоса мальчишек стихли, Сарнай постепенно начала приходить в себя. Сначала она перестала реветь во весь голос, а потом прекратила мельтешить на одном месте. Слёзы и страх вытянули из неё столько силы, и даже при всём желании она больше не могла кричать и рваться назад. Сарнай стихла. Ей было уже невыносимо больно стоять в таком неудобном согнутом положении. Глаза постепенно просохли от слёз, и Сарнай начала понемногу различать тени и образы под собой. Оказалось, что пещера была не такой уж и тёмной, как виделось сначала после яркого пустынного солнца. Теперь, когда её зрачки привыкли к темноте, Сарнай смогла разглядеть всю пещеру целиком. Она была похожа на правильный конус. Там, где застряла её голова, приходилась вершина конуса, а далее пещера расширялась, как юбка. Ущелье было достаточно глубоким, чтобы просто так в неё прыгнуть. Внизу пролегали неотёсанные камни и заострённые валуны. Стены пещеры были бугристыми и шершавыми, с тёмными кратерами и выемками. Местами казалось, что эти каменные стены нарочно покусало какое-нибудь чудище-камнеед. На самом дне пещеры протекал совсем узенький и мелкий ручеёк. Вода тонкой змейкой ползла меж глиняных камней. Иногда тонкая струйка наскакивала на гладкие булыжники или окутывала тонкие черепки. Именно эти незначительные движения воды и песчаников создавали звук, похожий на шёпот. Никаким чудовищем здесь даже в помине не пахло. Стоило из-за этого так рвать своё туловище на части? И только Сарнай так подумала, как ей сразу же стало смешно и стыдно за свою трусость. Всего-то вода течёт меж камней, а она себе такое разрисовала, что уже готова была головы лишиться. Когда страх окончательно её покинул, Сарнай принялась сердиться на Баяра и Нарана. Что они там так долго? У неё уже шея затекла, и спину ломило. Дышать становилось всё сложнее. Она уже приняла твёрдое решение, что как только выберется из этой пещеры, то в первую очередь хорошенько отметелит Нарана за то, что он так долго ищет её отца. На Баяра она даже в мыслях не могла сердиться, а в жизни никогда его не била. Отчасти потому, что Баяр был слишком высоким, отчасти потому, что он был больше похож на добрую девочку. На него сложно было сердиться. То ли дело Наран: вечно задирает свой нос и ходит, как сытый важный верблюд. Как тут не треснуть по носу? Сарнай уже представляла, как отыграется на Наране за всё, что ей пришлось здесь перенести. Вдруг она услышала чьи-то голоса. На этот раз это были точно человеческие голоса. Они были настолько явными, что их сложно было спутать с шуршанием воды или с заползанием горячего ветра в щели пещеры. Сарнай инстинктивно потянула голову назад, и снова её затылок и шею пронзила боль.

— Ай! — воскликнула она и тут же смолкла.

Она пригнула колени, как будто их мог кто-то видеть с внутренней стороны ущелья. На короткое мгновение снова стало тихо, а потом снова раздался чей-то синхронный бубнёж. Сарнай принялась оглядываться, чтобы понять, откуда же всё-таки доносились звуки. Там, где пещера максимально расширялась, как подол юбки, чуть виднелось небольшое пространство. Как будто у юбки был длинный шлейф, нависший над широким, но низким тоннелем. Именно оттуда один за другим показалась небольшая группа людей. Их было шестеро. Сарнай притаилась, но отнюдь не потому, что испугалась. Её пробирало любопытство: кто такие эти люди и как они оказались внутри пещеры? Они вышли и побрели себе спокойно вдоль ручейка, о чём-то мирно беседуя. Удивительнее всего было то, что речь их была совсем непонятной. Сарнай не знала, на каком языке они говорят. А определить сверху, как они выглядят, было сложно. Одно Сарнай разглядела точно: одеты они были, как обычные кочевые монголы. Они по очереди перепрыгнули журчащую канавку и приблизились к большому овальному камню. Выглядел он внешне, как самый простой несговорливый валун. Но каково же было удивление Сарнай, когда она увидела, что один из мужчин с белыми, как снег, волосами с лёгкостью отодвинул его в сторону. Когда этот беловолосый отодвигал камень, то вместо привычного грохота до слуха Сарнай донеслось глухое пощёлкивание. Как если бы сухое дерево ударилось о жёсткую поверхность. Как только проход был открыт, все по цепочке нырнули в тёмно-синий коридор. Последним вошёл тот самый мужчина с волосами, как снег. Потом из глубины мрака он протянул руку и снова задвинул деревянный валун на место.

Оставшись одна, Сарнай напрочь забыла о своём горе и о том, что она тут застряла. Теперь её наполняла только одна мысль: куда ведёт этот тоннель и кто были эти люди? Сарнай, как и все дети в её возрасте, безусловно, обладала мерой страха, но природное любопытство и тяга к авантюрам были в ней куда сильнее развиты, чем простое чувство безопасности. Сарнай не могла сидеть на одном месте. Обычные детские игры с куклами и мячом были для неё чересчур скучными. По правде сказать, у детей её посёлка было не так много игрушек. Была одна старая тряпичная кукла, с которой девочки играли по очереди. Сарнай никогда не могла понять, чего ради создаётся столько шума ради какого-то чучела. Однажды она так и сказала Хагану, что ей не нужны куклы, ведь у них внутри ничего, кроме ваты, а значит, они ненастоящие и совсем неживые. Сарнай поняла, что значит быть живым и искусственным, когда ей только исполнилось три года. Тогда она в первый раз увидела, как папа зарезал барашка. Кровь хлынула на землю, и Сарнай, вместо того чтобы прижаться от страха к маминой юбке, подбежала к Хагану. На все вопросы папа дал подробные объяснения. В тот день она узнала, что такое кровь и почему она тёплая. Она вспомнила, как часто наступала на колючки босыми ногами и как оттуда вытекала такая же красная тёплая жидкость. В тот же вечер она отобрала у толпы девочек одну-единственную куклу и эксперимента ради проткнула тряпичную руку гвоздём. Никакой крови оттуда не полилось. Вот так Сарнай в первый раз поняла, что жизнь — это кровь. А кровь — это обязательно боль. Сарнай всегда тянуло туда, где есть жизнь. Вот почему она предпочитала играть в поле с верблюдами и баранами, а не с мячом и куклами. От тех, у кого есть кровь, всегда веет теплом, запахом песков и влажных степей. Даже сейчас эти незнакомые люди нисколько её не напугали. Теперь, вместо того чтобы желать вытянуть голову из ущелья, она, наоборот, начала подумывать о том, как бы просунуть всё остальное тело внутрь и при этом умудриться не упасть на дно. Сарнай сделала ещё несколько попыток, прежде чем услышала голос Хагана, Фамари и соседей. Видимо, вся деревня сбежалась посмотреть, что же случилось с любопытной и неуёмной девочкой. Хаган и вся родня без особого труда расковыряли края валунов и высвободили на свет божий голову Сарнай. Ослепительные белые лучи брызнули в лицо Сарнай, и она болезненно зажмурилась. Ей показалось, что она целую вечность не видела солнца.

— Зачем ты туда полезла? — начала браниться Фамарь. — Что за ребёнок? С ума нас всех сведёшь.

Но смех Хагана тут же остановил поток брани. Он искренне упивался затеями свой непоседливой дочки. Хаган никогда не скрывал, что гордился Сарнай. Гордился тем, что она была смелой, отчаянной, сильной, динамичной. Несмотря на жалобы соседей, Хаган был рад, что у него в семье растёт особый ребёнок. Во всех её опасных играх он не видел ничего дурного или то, за что нужно было бы сердиться. Поэтому и в этот раз, когда Фамарь и соседи размахивали руками и причитали от возмущения, Хаган хохотал во всё горло.

— Что ты там забыла, дочь? — спросил он. — Что там такого интересного?

— Наран сказал, что там живёт чудовище, — пробубнила она, не поднимая головы.

— И что же? Ты хотела на него посмотреть?

— Нет, — покачала головой Сарнай.

— А зачем же ты туда полезла?

Сарнай помолчала с минуту, а потом честно призналась:

— Наран — дурак, сказал, что у меня голова круглая и большая. Он не поверил, что я смогу пролезть.

Хаган прыснул с новой силой, а над толпой промчался недовольный гомон.

— Тише вы там, — успокоил возмущённые голоса Хаган. — Что вы на неё взъелись? Слышали ведь, что произошло? Сарнай не собиралась спускаться в пещеру. Она просто доказала Нарану, что её голова пролезет, вот и всё. Не надо было этому мальчишке её провоцировать.

Хаган взял на руки расцарапанную и уставшую дочь и приказал всем расходиться. Казалось бы, такой инцидент должен был послужить уроком для Сарнай. Все ожидали, что теперь она точно угомонится. Но не всё так легко, как бы людям хотелось. В этот же вечер, после глубокого сна и плотного ужина Сарнай помчалась к соседней юрте и вызвала оттуда Баяра и Нарана. Она уже и забыла, что хотела отлупить Нарана. Всё, что ей сейчас хотелось, — это снова вернуться к той пещере.

— Ты что, больная? — разорался Баяр. — Если дядя Хаган узнает, то он нас убьёт. Иди спать.

— Из-за тебя меня сегодня мама отлупила, — вставил свои пять копеек Наран.

Сарнай посмотрела на Нарана и снова вспомнила, что хотела расправиться с этим вонючкой ещё днём. Ведь из-за него она застряла в этом ущелье. Она с такой яростью посмотрела на Нарана, что тот сразу же понял, на что нацелена эта хулиганка. Он уже было принял оборонительную позицию, но тут вмешался Баяр.

— Тише вы. Чего разорались? — зашипел он на них. — Сейчас снова сбегутся соседи, и всё начнётся по-новому.

Сарнай бросила на Нарана предупредительный взгляд и отвернулась.

— Что ты там увидела, Сарнай? — спросил её Бояр вполголоса. — Только не обманывай. Честно скажи.

— Там были люди, — прошептала Сарнай. — Они зашли под камень.

— Врёшь ты всё! — снова встрял Наран. — Как там могут быть люди? Ты врёшь. Специально так говоришь, чтобы мы с тобой пошли и так же застряли, как и ты.

В этот раз Сарнай терпеть не собиралась. Баяр даже не успел глазом моргнуть, как Сарнай набросилась на Нарана. Схватив его за чёрную копну, она принялась мотать его голову из стороны в сторону. Наран взвыл от боли, пытаясь высвободить волосы из-под цепких пальцев Сарнай. Но всё было тщетно. Когда Сарнай злилась, у неё в разы прибавлялось сил. Она дубасила Нарана так, что тому даже в голову не приходило дать ей сдачи. Всё, на что способен был Наран, — это защищаться. В этот раз, как и во все прошлые разы, их разнял Баяр.

— Успокойтесь! — пригрозил он. — Сейчас наш папа услышит, и нам всем достанется, а тебе, Сарнай, больше всех. Ты что, забыла, что тётя Фамарь приказала тебе сегодня весь день сидеть дома? Ты ведь наказана.

— Вот именно: наказана! А что припёрлась сюда? — драл горло разгневанный Наран.

Волосы его стояли дыбом, а по щекам текли слёзы. Снова Сарнай побила его. Как обидно.

— Ты дурак, Наран. Дурак, — шипела Сарнай. — Не хочешь — не иди. Я пойду с Баяром.

— С чего ты взяла, что Баяр с тобой пойдёт? Он мой брат, а не твой. Да ведь? Скажи ей, Баяр.

— Заткнитесь оба, — приказал Баяр.

Голос его прозвучал строго, как голос сердитой старшей сестры. Во время гнева голос Баяра как никогда звучал по-девчачьи.

— Сарнай, иди домой, — обратился Баяр к взлохмаченной девочке. — Если сейчас дядя Хаган узнает, что ты снова к нам приходила из-за этой пещеры, то нам всем будет плохо.

— Вы все трусы, — раздосадованно выпалила Сарнай. — Завтра я пойду туда без вас.

Она круто развернулась и побрела к себе в юрту. Не нужны ей такие трусливые друзья. Она сама пойдёт к ущелью, спустится туда и войдёт в туннель. Она обязательно узнает, что это за люди ходят там под землёй. Ей не терпелось узнать: откуда они там взялись и почему она о них ничего не знает? Ведь ближайшая деревня была за сотни километров от их поселения, а людей своей деревни она знает в лицо. Эти вопросы теперь ей не давали покоя. Целый вечер показался ей вечностью, а ночь — нескончаемо длинной. Она даже не могла вспомнить, удалось ли ей уснуть. Ей всё мерещилось, что она встаёт и идёт к этой пещере совсем одна. Пески вокруг неё воют и шепчут. И хотя Сарнай уже привыкла к их песням и совсем не боялась, но в эту ночь голос пустыни пробирал до костей. Хаган часто рассказывал ей, что это духи пустыни зазывают живых людей своими песнями. Эти песчаные призраки не хотят жить в одиночестве, вот почему они порой топят людей в дюнах. Хаган всегда говорил Сарнай, что эти духи ищут именно слабые души. Над сильными душами у них нет власти. Вот почему, чтобы выжить в пустыне, нужно быть сильным человеком. С тех пор как Сарнай стала осознавать себя, она в первую очередь стала приучать себя быть сильной. Ей совсем не хотелось быть проглоченной песчаной бурей и оказаться в плену пустынных призраков. Даже себе она не хотела признаваться, что на самом деле боится выходить в степь одна, а особенно ночью. И этой ночью ей было особенно страшно, едва она представила, как пойдёт к пещере совсем одна.

Но ночь закончилась, закончились и кошмары. Утром Сарнай проснулась и даже не сразу вспомнила, что ей приснилось. Зато, как только над дюнами показалось рыжее солнце, Сарнай сразу же вспомнила о своей затее. Она всегда просыпалась рано: ещё до того, как пастухи начинали погонять коней и верблюдов на пастбище. Прежде чем снова помчаться к пещере, Сарнай последовала своему привычному ритуалу: она помчалась за лошадиные загоны, чтобы там встретить рассвет вместе с Баяром и Нараном. Как бы они ни ссорились в течение дня, утром они всегда встречались на этом месте, и восходящее солнце каким-то чудесным образом восстанавливало их отношения и стирало все обиды прошлого дня. Сарнай не хотелось идти одной в эту пещеру, и не только из-за страха. Ей хотелось показать мальчикам скрытый туннель на дне ущелья. Тогда они поймут, что она всё это не выдумала. Сарнай точно знала, что эти братья никуда от неё не денутся. Они пойдут с ней к этой пещере, и никаких других разговоров и быть не может.

Рассвет в монгольских степях сродни восьмому чуду света. Юрты их деревушки находились на возвышенном месте, и поэтому солнце для них поднималось не из-за гор, а прямо из-за волнистой поверхности барханов. Место, где находилась их деревня, с трёх сторон было окружено горами, но солнце выходило из-за равнины. Сарнай с рождения наблюдала за этим чудесным явлением. Солнце здесь не поднимается и не выплывает из-за горизонта. Когда настаёт время рассвета, то кажется, что в каждой песчинке кто-то зажигает золотые лампочки. А потом эти горящие позолотой крупинки стекались в одно место, чтобы родить солнце. Именно так всё и выглядело: горящие песчинки стекались к небу и примагничивались к горизонту в виде правильной окружности. Всего несколько минут на рассвете солнце было ласковым и добрым. Даже поверхность этой палящей звезды в это мгновение напоминала чуть мерцающий велюр. Сарнай не знала, как выглядит велюр, но именно такое сравнение дал рассветному солнцу Баяр. Баяр вообще был странным. Помимо того, что у него девчачий голос, он ещё обладал девчачьими мыслями и любил отнюдь не мальчишеские развлечения. Он не играл в мяч, как все ребята, не носился с палками, как с ружьями. Баяр предпочитал сидеть дома и помогать маме по хозяйству. Или он часто уходил куда-нибудь за скалы и там проводил множество часов в одиночестве. Чем он там занимался, никто не знал. Все ребята издевались над ним, называя его девчонкой. А девчонки, кроме Сарнай, даже близко его к себе не подпускали, считая его недомальчиком. То ли дело Наран: это был самый настоящий мальчишка. Он носился по степям босиком, ловил за хвост ящерок, гонял соседских овец и верблюдов. Помогал отцу строить загоны, соревновался с соседскими мальчишками в скорости, дразнил девочек. Несколько раз Наран пригрозил Сарнай, что когда вырастет, то обязательно женится на ней. За это Сарнай ему выбила два молочных зуба. Но этому противному монголу хоть бы что. Он продолжал говорить всем подряд, что женится на Сарнай, и тогда-то уж она не посмеет его лупить. Едва Сарнай подумала об этих двух братьях, как вдруг они выросли рядом. Немногие дети выходят в такую рань, чтобы полюбоваться рассветом, но эти трое встречались на конце деревни каждое утро. Всего несколько минут, пока поднималось над пустыней солнце, в душах детей царил мир и покой. Им даже казалось, что на короткое мгновение они становились взрослыми. Они не дразнились, не спорили, не носились как угорелые. Вместо этого они просто садились вплотную друг к другу на прохладную землю, поджимали под себя ноги и смотрели на то, как медленно из песков рождается солнце. В этот раз всё было так же, как и в обычные дни. Баяр и Наран сели по обе стороны от Сарнай. Это было важно: сидеть так близко, чтобы плотно соприкасаться плечом к плечу: ночь и раннее утро в пустыне бывают очень холодными.

Когда солнце вышло наполовину, Наран вдруг оживлённо произнёс:

— Когда я вырасту, я уеду отсюда и буду жить в большом городе, как Улан-Батор.

— И зачем? — спокойно спросил Баяр. — В городе ты не увидишь такое солнце и такое небо.

— Ну и что? — хмыкнул Наран. — Зато у меня там будет японская машина и большой дом, как у дяди Шалбана.

Сарнай уже тысячу раз слышала об их легендарном богаче — дяде Шалбане, который живёт в самом центре Улан-Батора и разъезжает на японской машине. Этот Шалбан был наполовину узбеком, и ему досталось от дедушки огромное наследство. Когда Шалбану исполнилось всего двадцать два года, он открыл в центре Самарканда свой первый ресторан восточной кухни и назвал его «Караван». А потом точно такой же ресторан был открыт в Ташкенте и Бухаре. А потом, как грибы, по всей Азии и России стала выбухать сеть ресторанов «Караван». Два года назад «Караван» дошёл и до столицы Тывы, а оттуда перебросился и в Улан-Батор. Пока что этот ресторан не имеет большого успеха в Улан-Баторе. По словам Шалбана, вся проблема в том, что место для ресторана оказалось нерентабельным. Но умный дядя Шалбан уже ищет выход из ситуации. Никто не сомневался, что он его найдёт. Баяр и Наран всего один раз были у него в гостях, и с тех пор рот у Нарана не закрывается. При любом удобном случае он стремился напомнить остальным детям, что у него есть богатый дядя, который живёт в Улан-Баторе.

— Что хорошего в Улан-Баторе? — вздохнул Баяр. — Там такая же деревня, только скучная и не такая красивая, как здесь. На верблюде всё равно лучше кататься, чем на машине.

Наран хотел уже было что-то возразить, но тут заговорила Сарнай. Ей также хотелось поделиться своими мечтами.

— А я, когда вырасту, — сказала она, — мы с папой откроем юрточный отель и ресторан. Папа уже рассказывал мне, как это будет. Мы будем все вместе жить в этом отеле и сдавать комнаты туристам и путникам. А самое главное, что мы будем готовить настоящую монгольскую еду. Такую еду, что все будут к нам приезжать. Даже из твоего Улан-Батора к нам будут приезжать, чтобы попробовать нашу еду.

— Но мой дядя Шалбан точно не приедет, — усмехнулся Наран. — У него у самого столько ресторанов, что ему ваша еда просто ни к чему.

— Приедет, — утвердительно сказала Сарнай. — Ещё как приедет. Такой еды, как у нас, ни у кого нет и не будет.

— О, это точно, — вмешался Баяр. — Дядя Хаган очень вкусно готовит. Во всей деревне никто не готовит бууз и хуйцаа так, как он.

— И баранье мясо у него самое вкусное, — облизался Наран.

— Меня папа всему учит, — похвасталась Сарнай. — Вот увидите, когда я вырасту, то буду готовить так же вкусно, как и папа. У нас будет свой ресторан, и вы тоже можете к нам приходить.

Наран мечтательно опрокинулся на землю, как на мягкий диван, и, подложив руки под голову, протянул, как маленький мужичок:

— Как мне повезло! У меня будет жена, которая готовит лучше всех в деревне, — сказал Наран.

Сарнай нахмурилась.

— Наран, потом не ной, что Сарнай тебя снова отлупила. Видишь, ты сам нарываешься, — строго сказал Баяр.

— А что такого? — недоумевал Наран. — Наш папа тоже себе выбрал жену, когда ему было всего шесть лет.

— Наша мама была другой девочкой. Она не лупила папу по шее и не гоняла по всему полю палкой.

— Папа сказал, что я смогу воспитать свою жену как хочу.

Сарнай злобно щёлкнула зубами и сжала кулачки.

— Не обращай на него внимания, Сарнай, — сказал Баяр, не любивший склоки. — Он просто дурак.

— Сам ты дурак, — возмутился Наран. — Я хотя бы росту, как настоящий мужчина, не то что ты. Папа так и сказал маме, что у тебя душа женщины.

Только он так сказал, как по его носу прошёлся уже очень знакомый кулачок. Прежде чем Баяр успел что-то ответить на оскорбления несносного брата, Сарнай врезала по наглому носу Нарана так, что тот снова взвыл от боли.

— Дурак! — прикрикнула Сарнай. — Ты сам как девочка. Поэтому за тебя никто не пойдёт замуж.

Баяр, как и обычно в таких случаях, встал между Нараном и Сарнай, чтобы они не поубивали друг друга. Это было всегда в тот момент, когда Наран уже собирался дать сдачи. У Баяра было достаточно сил, но не для драк, а для того, чтобы разнимать дерущихся. Наран вскочил на ноги и чуть ли не на всю деревню крикнул, что когда вырастет, то непременно женится на Сарнай, и тогда она у него попляшет. Наран точно знал, как задеть эту несносную драчунью побольнее. Для Сарнай не было ничего оскорбительнее, как слышать, что Наран собирается сделать её своей женой. Она уже готова была кинуться на него и разорвать в клочья, но Наран бросился наутёк. Метнув в его сторону несколько шершавых камней, Сарнай успокоилась.

— Вот и пусть проваливает, — сказала она в ярости Баяру. — Я только тебе покажу тот туннель, а этому дураку Нарану не буду. Так ему и надо. Пойдём, Баяр.

— Сарнай, если дядя Хаган узнает, что ты снова ходила к этой пещере, то всем нам будет плохо, — осторожно произнёс Баяр.

— Он не узнает. Ты ведь не скажешь. Не скажешь ведь?

Баяр пожал плечами. Что ни говори, а спорить, ябедничать, задираться или дразнить Баяр совсем не умел. Он не мог долго возражать, а особенно Сарнай: она была в тысячу раз упрямее него. И в то же время, несмотря на то что все считали Баяра недомальчиком, он сам всегда ощущал себя старшим сыном в семье. Мама, которая любила Баяра больше, чем Нарана, с детства внушала первенцу, что он старший сын, а значит, ответственный за Нарана и других малышей в их семье. С этим чувством ответственности Баяр относился ко всем, в том числе и к непоседе Сарнай. Он даже в мыслях не мог себе позволить бросить её, когда та мчалась навстречу опасностям. В то же время отговорить эту упрямицу было всё равно что отмахиваться палкой от песчаной бури. Так что Баяр и в этот раз против своей воли последовал за Сарнай к той пещере. Он совсем не думал о том, есть ли там туннель или нет. Ему это даже было не особо интересно. Всё, что ему хотелось, — это проследить, чтобы Сарнай снова не застряла головой между камней.

Когда они пришли к назначенному месту, Баяр понял, что все его волнения по поводу головы Сарнай были напрасны. Вчера, когда Сарнай высвобождали из щели, мужчины так раздвинули камни и обтесали их края, что теперь вход в пещеру стал полностью доступным. Теперь в эту щель могла пролезть не только голова Сарнай, но и даже взрослый мужчина. Новые переживания охватили Баяра: как теперь сделать так, чтобы Сарнай не стала нырять внутрь? Хотя в глубине души он уже понял, что все его аргументы будут для Сарнай пустой болтовнёй. Уж если эта непоседа чем-то загорелась, то её не отговорить ни под каким предлогом. Поэтому, когда Сарнай сказала Баяру спустить её по верёвке, тот безмолвно развернулся и побрёл обратно в деревню. Через четверть часа Баяр уже снова стоял у пещеры с толстой верёвкой для верблюдов. Ни Сарнай, ни Баяр даже не думали бояться спускаться вниз. Выросшие в степи, дети не страшились опасностей. С самого рождения они учились лазать по горам и скалам, прыгать с одной крыши юрты на другую. Оседлать верблюда или лошадь не казалось для них чем-то особенным. Совсем по-другому развлекаются дети пустыни Гоби. Привыкшая к постоянному кочеванию, Сарнай воспринимала всю степь как родной дом. Хаган твердил дочке, что настоящая жизнь монгола начинается именно с гармонии с природой, которая достигается только там, где душа освобождается от стен и начинает слышать песни гор и шёпот песков. Сарнай была ещё совсем маленькой, но уже знала от Хагана, что настоящая красота кроется в свободе. Вот почему для Сарнай не было ничего запретного в родной пустыне. Так что никаких возражений со стороны Баяра она даже слушать не стала.

— Если ты упадёшь, дядя Хаган меня к лошадиному хвосту привяжет и по полю пустит, — сказал Баяр, обвязывая верёвкой острую скалу.

— Поэтому привязывай хорошо, и мой папа тебя оставит в живых.

Баяр без слов прикрепил верёвку к торчащей из-под земли скале, а другой конец верёвки уже нырнул в ущелье и там достигал самого дна. Когда Баяр ещё раз проверил надёжность узлов, позади раздался голос Нарана. Этот чумазый засранец вместо того, чтобы просто попросить взять его с собой, пригрозил рассказать всё дяде Хагану, если те его не примут в команду. Сарнай было не до него совсем. Она уже готовилась спускаться в пещеру, и глаза её горели в предвкушении. Поэтому Наран был принят обратно в команду по умолчанию.

— Давай сначала я, — предложил Баяр. — Я тяжелее. Если верёвка меня выдержит, то ты можешь спускаться.

Сарнай не терпелось коснуться сырого дна ущелья, но спорить в этот раз она не стала. Так что Баяр первый соскользнул вниз по канату.

— Всё в порядке, — крикнул он, воодушевлённо махая рукой.

Следующей спустилась Сарнай. Нетерпеливый Наран даже не стал дожидаться, когда она коснётся земли, и тоже, как слизень, легко стёк по верёвке до самого дна, так что он чуть было не раздавил Сарнай задом.

— Придурок! — вскричала Сарнай, отталкивая его зад от себя. — Чтоб ты прокис на всю жизнь!

Эхо подхватило её слова, и те, как упругие мячи, прокатились по каменным стенам. Дети изумлённо подняли глаза, словно желая поймать движение слов по воздуху. Только здесь голос будто становился видимым и даже осязаемым. Вход в пещеру теперь простирался над их головами, как ярко-голубая тарелка.

— Как красиво, — с любованием произнёс Баяр, высоко задрав голову. — Никогда не замечал, что небо такое синее.

— И где твой туннель? — язвительно вмешался Наран. — Я так и знал, что ты всё выдумала.

Сарнай сердито сжала губы и прошла мимо задиры, не сказав ни слова. Она точно помнила, где и как стоит тот самый камень, за которым кроется туннель. И хотя снизу всё выглядело несколько иначе, всё равно Сарнай без труда нашла заслонённый вход. Сверху этот камень выглядел как круглый серый валун, но теперь он больше напоминал огромный пористый осколок то ли проеденного короедами дерева, то ли вулканического камня.

— Баяр, отодвинь его, — приказала Сарнай.

— Как я тебе его отодвину? — испуганно оглядев громадный валун, сказал Баяр.

— Он лёгкий. Я сама видела.

Баяр почесал взъерошенный затылок, осмотрел пещеру, потом ещё раз смерил глазами камень и вздохнул. Ничего не поделаешь. Спорить с женщинами — дело неблагодарное. Этому его ещё папа научил. Баяр смиренно подошёл к камню. Наран тут же подскочил и припал к камню всем телом. Этот мальчуган никогда не упустит того момента, где он может проявить свою силу и ловкость. Братья поднатужились и начали считать до трёх. После слова «три» они рванули с места и чуть было кубарем не скатились вниз с валуном, который оказался вовсе не валуном, а окрашенной под цвет камня деревянной заслонкой. Наверное, даже одной Сарнай хватило было, чтобы сдвинуть его. Камень, как плоская крышка от огромной бочки, с треском скатился к журчащему ручью.

— Как покатился! — взбудораженно вскричал Наран. — Баяр, мы с тобой настоящие монголы! Жалко, что папа не видел, как мы с тобой такой огромный камень вытолкнули.

— Это вообще-то не камень, — буркнул Баяр. — И нечего позориться и рассказывать папе. Даже Сарнай смогла бы его сдвинуть.

Наран уже было хотел спуститься, чтобы ещё раз осмотреть валун, но тут Баяр крикнул во весь девчачий голос:

— Куда, Сарнай?! Нас подожди!

Но Сарнай уже ничего не видела и не слышала, кроме открывшегося перед ней тёмного коридора. Страх был настолько велик, что у неё даже застучали зубы, но любопытство, как всегда, взяло верх. Сарнай даже не стала оборачиваться, когда услышала, как Баяр её окликнул.

— Стой, тебе говорят! — крикнул Наран.

Братья переглянулись. По взгляду друг друга они поняли, что никто из них не собирается идти в этот туннель, но и бросить Сарнай одну тоже не могли. Останавливать же её силой было опасно для здоровья. Однажды они вдвоём попытались удержать эту девчонку от затеи пройтись по тонкому штакетнику без чьей-либо поддержки. Так вот Наран из-за этого снова получил по носу, а у Баяра навсегда на предплечье остался след от её зубов. Поэтому в последующие разы никто больше не пробовал удерживать Сарнай от её затей и игр, как, впрочем, и в этот раз. Братья гневно искривили лица, тяжело вдохнули и нырнули в темноту за Сарнай.

— Стой! — окликнул её Баяр. — Мы же договорились, что пойдём вместе.

Дрожа от ужаса, Сарнай остановилась и посмотрела на Баяра, который сам был бледный как смерть. Наран оглядел тёмные рельефные стены. Воображение тут же нарисовало ему рыло страшного чудовища или глаза усопших духов. Что только себе не напридумывал Наран всего за несколько секунд, прежде чем Баяр подошёл к нему и взял за руку! В этот раз Наран даже не думал строить из себя храбреца и истинного монгола. Вместо этого он крепче сжал руку брата и в первый раз за всю жизнь пожалел о том, что обзывал Баяра девочкой и смеялся над ним вместе с другими мальчишками. Сжимая ладонь младшего брата, Баяр приблизился к Сарнай и тоже взял её за руку. Ощутив тёплую ладонь Баяра, Сарнай почувствовала себя защищённой. Как будто папа сейчас шёл рядом с ней. Они медленно побрели вдоль туннеля, боясь обернуться назад. Каждый из них мысленно крутил свой ужастик в голове, но при этом никто из них даже не думал останавливаться. Земля под ними была плотная, утоптанная, гладкая. По краям натоптанной тропинки были разбросаны камни и обгорелые поленья. Даже воздух здесь был пропитан горящими угольями. Сначала туннель был прямым. Потому каждый раз, когда Наран оборачивался, он видел тусклый диск света. Коридор начал постепенно закругляться. Становилось всё темнее, а звуки от шагов отбивались от стен и теперь напоминали чьё-то злобное лязганье зубами.

— Нам надо вернуться, — преодолев ком в горле, сказал Наран.

Пока они шли молча, страх присутствовал в их воображении, но, как только дрожащий голос Нарана прокатился по стенам и потолку, в животе остальных с небывалой силой затрепетал холодный ужас. В такие минуты озвученный страх всего одного человека ослабляет всю толпу, что уж тут говорить про ребятишек. На глаза Сарнай набежали слёзы. Она крепче сжала руку Баяра, остановилась. Паника парализовала её тело, и она как будто приросла к земле. Все втроём поняли, что настало время бежать, но первым пускаться наутёк никто не смел. Внезапно странный рокот промчался по туннелю, как будто заурчало в желудке громадного монстра. И как по команде все трое сорвались с места и, не чувствуя опоры, помчались к выходу. Перед глазами Сарнай замелькали мошки. Она уже больше ничего не видела и не слышала. Бежать так быстро, как мальчишки, она была не в силах. Баяр взял её за руку и кинулся, как горный баран, наутёк, не рассчитав, что его ноги куда длиннее, чем ноги Сарнай. Пробежав вместе с долговязым Баяром несколько метров, Сарнай шмякнулась лицом вниз и пропахала носом гладкую землю. Что-то мокрое и тёплое побежало по её лицу, и в ту же секунду острая боль охватила всё тело, начиная с той руки, за которую держал её Баяр. Как во сне, Сарнай услышала собственный плач, от которого ей самой стало жутко. Так громко и исступлённо она не плакала никогда в жизни. Перед глазами всё поплыло, и Сарнай почудилось, что чьи-то тёплые руки подхватили её тело и куда-то быстро понесли. Вокруг слышались чьи-то голоса, среди которых она отдалённо узнавала крики Баяра и Нарана. Руки, которые несли её через всю тьму, не были похожи на руки мальчишек. Кто-то взрослый и крепкий нёс её через весь туннель, и она от боли и страха даже не могла сопротивляться. Обливаясь слезами и кровью, Сарнай, как в бреду, повторяла, что у неё ничего не болит и она хочет к маме с папой. Всё перемешалось, и, прежде чем окончательно потерять сознание, она снова увидела свет.

Сарнай пришла в себя от того, что кто-то касался её открытых ран на лице полотенцем из грубой махровой ткани. Она открыла глаза и увидела, как какая-то незнакомая девушка в двух шагах полоскала в ведре половую тряпку, а потом кто-то снова провёл по её лицу влажным полотенцем. Сарнай инстинктивно оттолкнула от себя мокрое полотенце. Почему-то она решила, что ей протирают лицо половой тряпкой.

— У меня ничего не болит, — слабым голосом произнесла Сарнай. — Я хочу к маме.

В ответ на её просьбы раздался гомон. Сарнай было больно открыть полностью глаза, так как щёки и лоб были расцарапаны до крови. Сарнай не могла нормально разглядеть людей вокруг, которые почему-то говорили на непонятном ей языке.

— Я хочу к маме! — вскричала Сарнай, отталкивая от себя незнакомые руки. — Мама! Папа!

— Тише, малышка, — услышала она вдруг ласковый женский голос, говоривший на монгольском. — Всё в порядке. Ты упала и расцарапала себе всё лицо. Мы тебе поможем.

Тёплая ладонь принялась гладить её по голове, и Сарнай стала медленно приходить в себя.

— Не плачь, девочка, — говорил тот же голос. — Ты в порядке. Мы тебя отведём обратно домой.

— А где Наран и Баяр? — всё ещё пытаясь открыть нормально глаза, спросила Сарнай.

— Они тоже рядом, только в другой юрте. Там за ними присмотрят.

— Я хочу домой. У меня ничего не болит, — продолжала твердить Сарнай, щурясь от боли.

— Поспи немного. Мы отведём тебя домой.

Этот голос действовал на неё как гипноз. Против своей воли Сарнай опустила веки и провалилась в сон. Перед тем как снова потерять сознание, она опять услышала гомон голосов, говоривший на непонятном языке.

В следующий раз Сарнай пришла в себя от раскатистого смеха Нарана и Баяра. Левый глаз открылся без труда, а правый как будто сросся с кожей. Она коснулась рукой правой части лица и ощутила на щеке ещё совсем влажные раны. От прикосновения у неё защипало, и она захныкала. Над ней тут же склонилась пухлая женщина лет пятидесяти с серыми зрачками, отчего казалось, будто пустынные ветра сдули с её глаз весь пигмент. А вместо привычно чёрных торчащих волос на голове этой женщины лёгкими буклями лежали соломенные локоны. Сарнай ещё не видела ни в одной деревне людей с такой внешностью. Она родилась и выросла в пустыне, где даже животные были чёрными и каштановыми. Вот почему такой странной показалась ей новая знакомая, которая склонилась над Сарнай, согревая её добрым и нежным взором.

— Болит где-нибудь? — спросила женщина.

Голос этот был уже знаком Сарнай.

— Нет, — покачала головой Сарнай и села.

Левым глазом она принялась осматривать помещение. Это была обыкновенная юрта, каких в их деревне полно. Те же столбы посередине комнаты. Печка, на которой уже закипал наваристый бульон. Стёганые ковры на полу, сложенные в стопку матрасы у окна юрты, высокий порожек у входа. На противоположной стороне висел небольшой деревянный крест, чего обычно не встретишь в юртах монголов. Из мебели, кроме низкого столика, у окна больше ничего не было.

— Вы кто? — спросила Сарнай, оглядываясь.

— Меня зовут Эльвира. А тебя, кажется, Сарнай? Так мне мальчики сказали, — ответила женщина.

— А где они?

— Играют снаружи с другими ребятами. Хорошо, что ты уже проснулась. У нас скоро начнётся молитвенная служба.

— Молитвенная служба? — переспросила Сарнай.

Она никогда не слышала, что такое бывает. Но само словосочетание звучало так торжественно и официально, что Сарнай непременно захотелось поприсутствовать на таком важном мероприятии.

— А что это такое? Мне можно остаться? — спросила она.

— Можно, — улыбнулась Эльвира. — Но сначала тебя нужно покормить, а то ты совсем слабенькая.

Сарнай поднялась с места и принялась с любопытством всё осматривать. У неё уже ничего не болело, и домой уже хотелось не так сильно. Снаружи доносились голоса детей, и Сарнай инстинктивно потянуло туда.

— Погуляй немного, — сказала Эльвира. — Я накрою на стол и вас позову.

Сарнай кивнула и вышла за порог. Её лицо тут же обдало яркое полуденное солнце. Из-за насыщенности событий и глубокого сна Сарнай решила, что это уже следующий день. Щурясь от боли, она прикрыла лицо руками, как козырьком, чтобы рассмотреть местность. Когда глаза привыкли к свету, Сарнай наконец разглядела толпу ребятишек. Их было всего пятеро, но голосили они, как целый табун. Среди них она узнала Нарана и Баяра. Они сидели на скалах с другими детьми, рассматривая в небе парящих коршунов. Заметив Сарнай, Наран поманил её рукой.

— Иди к нам, Сарнай! — позвал он.

Сарнай подошла, подозрительно разглядывая незнакомцев. Наран уже и здесь вёл себя как командир команды. Он указал на Сарнай и громко представил её ребятам:

— Это Сарнай. Она наша соседка.

А потом Наран начал поочерёдно указывать на ребят, называя их по имени. Всего незнакомых детей было трое. Среди них самым взрослым был мальчик лет двенадцати. Его звали Кызыл. Его папа — тувинец, а мама была монголкой, потому на монгольском он говорил сносно, как на родном. Второй мальчик был одного возраста с Баяром. Но, в отличие от Баяра, этот мальчик был не таким высоким и тонким. Это был породистый и очень упитанный малый. И выглядел он совсем иначе. Кожа у него была белая, тонкая, а волосы мягкие и золотистые. Таких мальчишек Сарнай ещё никогда не встречала. Разве что новая знакомая Эльвира была на него чуточку похожа. И звали его совсем не так, как она привыкла. Его звали Саша. Наран сказал, что Саша русский, поэтому у него такие светлые волосы и глаза. Саша в основном говорил на тувинском и русском. Поэтому его речь подхватывал Кызыл и сносно переводил на монгольский. Последним, третьим, незнакомым ребёнком оказалась маленькая девочка. Она всего на год была старше Сарнай. Её звали Апаш, и она была родной сестрёнкой Кызыла: маленькая, худенькая девочка с очень стыдливыми глазами.

— Вот и тебе подружка нашлась, — сказал довольный Кызыл, обращаясь к Апаш.

Апаш покраснела и опустила глаза. Сарнай тоже сделала вид, что совсем не желает с ней дружить. Она взобралась на камень и села рядом с Нараном.

— Вот так мы и живём, — деловито произнёс Кызыл, оглядывая степь, стелившуюся под горой.

Только теперь Сарнай смогла осмотреть местность. С трёх сторон их окружали скалистые горы, проросшие тонколистовой змеёвкой и подсохшими саксаулами. По знакомым растениям Сарнай поняла, что они не так далеко от дома. Только их деревни почему-то не было видно. Юрт здесь было всего три. Они располагались прямо у выхода огромной пещеры. Самая большая юрта стояла по центру, а две маленькие — по краям. Эти юрты располагались так, что из-за скал и камней их почти не было видно. Чуть поодаль паслось стадо баранов и несколько верблюдов. Верхом на лошади рядом со стадом баранов расхаживал пастух, изредка взмахивая палкой.

— А что это такое? — спросила Сарнай. — Ваша деревня такая маленькая.

Кызыл расхохотался.

— Это не деревня, — сказал он. — Это церковь.

— А что такое церковь? — удивилась Сарнай.

Она никогда не слышала такое слово. Первоначально оно даже прозвучало как-то не по-монгольски.

— Это такое место, где люди молятся и поют вместе псалмы и хвалы, — пояснил Кызыл.

Это ещё больше затруднило понимание. Сарнай нахмурилась, а Кызыл продолжал трещать, не скрывая своего важного вида:

— Мой папа — Доржан — пастор этой церкви. Мы специально переехали сюда полгода назад из Суг-Аксы. Папа сказал, что здесь, в Монголии, небо тяжёлое из-за местных шаманов. Так что мы со всей семьёй переехали сюда и теперь молимся за эту землю. Папа сказал, что скоро эта часть пустыни превратится в цветущий сад.

Сарнай ни слова не поняла из сказанного, хотя Кызыл отлично объяснялся на её родном языке. Только в конце идея про цветущий сад в пустыне привела её в трепет.

— А вас тут много? — спросил Баяр.

— Нет, — ответил Кызыл. — Мой папа Доржан и мама Урана. С нами ещё живут родители Саши: тётя Катя и дядя Юра Семикашины. Дядя Юра играет на гитаре, а тётя Катя поёт. Ещё с нами живёт тётя Эльвира и её младший брат — Тамерлан. Они тоже русские, только выросли в Тыве. Тоже переехали с нами. Тамерлан смотрит за верблюдами, а тётя Эльвира работает на кухне и ведёт детские служения. Ты её видела, Сарнай. Это она тебе обработала раны.

Сарнай даже забыла, что у неё есть раны. Всё теперь казалось ей таким захватывающим. Незнакомые люди, названия, имена. Что-то тут такое важное происходит, чего совсем не происходит в обычных степных деревушках.

— Ещё с нами живёт Арыя. Она из тувинской деревни Хандагайты. Арыя помогает тёте Эльвире на кухне и по хозяйству. Арыя рассказывала, что, когда она была ещё девочкой, к ним в Хандагайты приехала девушка из России. Её звали Камила. Она всегда носила зелёную косынку на голове. Глаза у неё были узкие, как у нас, а волосы — тёмно-рыжие и длинные. Камила поселилась по соседству с Арыёй. Сначала Арыя была первая, кто подружился с Камилой. А потом об этой девушке уже знали все дети деревни. Камила всем раздавала зелёные косынки и маленькие Библии. Камила рассказывала детям о настоящем Боге и Его Сыне. Хотя тогда никто в Хандагайты не хотел об этом слышать, все называли себя истинными буддистами. Рассказывают, что после отъезда Камилы в Хандагайты всё же открылась маленькая церковь, куда и стала ходить Арыя с остальными детьми. Потом она переехала в Суг-Аксы и стала посещать нашу церковь. Вот так мы и познакомились. Она хорошая девушка. Папа говорит, что ей уже давно пора замуж. Нужно только найти ей жениха. Мы все за это молимся. А вон там пасёт баранов Оливия. Она тоже без жениха. Но, в отличие от Арыи, она, кажется, совсем не хочет замуж. Мы не знаем, откуда она и где родилась. Она очень мало разговаривает. По-монгольски говорит плохо, на тувинском тоже. Зато сносно говорит на русском, английском и на многих других языках. Мы встретили её в Улан-Баторе. Она работала в одном придорожном кафе. Сначала Оливия разговорилась с тётей Катей Семикашиной. А потом попросила взять её с собой. Сказала, что будет делать любую работу. Дядя Юра сказал, что у этой Оливии сложная судьба. Мы, конечно, не знаем, что значит сложная судьба. Но, видимо, это что-то очень плохое. Оливия мало говорит с нами и почти всё время проводит в полях с баранами. С ними она с удовольствием разговаривает. Правда, на разных языках. Мы до сих пор не знаем, какой у неё язык родной и кто она по национальности. Мы знаем, что она много читает, постоянно учит иностранные языки. Папа говорит, что Оливия — умная девушка и чтобы моя сестрёнка Апаш старалась быть похожей на неё. Вот и всё. Больше пока нашу церковь никто не посещает. Но мы молимся. Тут, помимо вашей деревни, ещё три. И все они по разные стороны гор. Когда вы к нам сегодня пришли, мы были очень рады. Мама говорит, что в детях и молодёжи есть огромная сила. Так что мы рады, если вы будете посещать наши служения.

Баяр и Наран переглянулись.

— Мне здесь нравится, — воодушевлённо сказал Наран. — Тут как-то всё по-другому.

— Тогда вы придёте к нам ещё раз? — спросил Кызыл.

— Придём, — утвердительно сказал Наран.

— Надо ещё маму с папой спросить, — тормознул его Баяр.

Наран отмахнулся от Баяра. Конечно же, Наран был уверен, что родители дадут своё согласие, а если даже не дадут, то всё равно сейчас не самое подходящее время думать об этом. Почти так же рассуждала про себя и Сарнай. Новые знакомые казались Сарнай пришельцами с другой планеты. Ни в одной деревне она не видела таких детей, как здесь. В них не было привычной строптивости и показного высокомерия. Глаза Кызыла горели гостеприимством. Саша хоть и говорил через переводчика, но тоже всем видом показывал, как рад новому знакомству. Только Апаш стыдливо опускала глаза, что как раз очень редко встречалось среди монгольских девочек.

Через полчаса из третьей юрты раздался голос Эльвиры. Она уже накрыла на стол и звала детей к обеду. Кызыл любезно пояснил, что детей здесь кормят до начала служения. На обед Эльвира приготовила суп из конины. Сарнай ела суп из конины много раз, но никогда он не был для неё таким вкусным, как сейчас. Точно такого же мнения придерживались Наран и Баяр.

— Это всё потому, что мы едим все вместе, — осмелилась наконец заговорить Апаш. — Мама всегда говорит, что в дружной компании даже хлеб с водой будет вкусным.

— Это да, — сказал Саша на ломаном монгольском. — Но тётя Эльвира действительно вкусно готовит.

— Мой папа тоже вкусно готовит конину, — смело сказала Сарнай. — Вы можете тоже прийти к нам в гости и попробовать. Папа готовит лучше всех в нашей деревне. Он всему меня научит. И, когда я вырасту, мы откроем здесь настоящий ресторан и отель.

— Прямо здесь? — спросил Кызыл.

— Да, — ответила Сарнай. — Прямо здесь. Мы будем готовить еду для всех туристов и местных жителей. Никто в этом краю не будет голодать. Так мой папа говорит.

— А наш дядя Шалбан уже имеет огромную кучу ресторанов восточной кухни, — снова завёл свою шарманку Наран. — Он назвал свою сеть ресторанов «Караван» и говорит, что этот «Караван» обойдёт весь мир. Мы там с Баяром один раз были, и он угостил нас пахлавой. Мы наелись до отвала. Да ведь, Баяр?

Баяр, которому не свойственно было хвастаться, быстро кивнул и соскочил с темы.

— А что мы будем делать после обеда? — спросил Баяр.

— О, потом увидишь, — с предвкушением сказал Кызыл.

— Но тебе точно понравится, — подхватила Апаш.

Теперь она уже не выглядела такой застенчивой. Сарнай даже начала нравиться эта девочка. Сарнай уже стала подумывать, что, возможно, именно с ней она смогла бы по-настоящему подружиться. Не до такой степени, конечно, чтобы играть с ней в куколки, но всё же.

Когда закончилось время обеда, в юрту заглянула женщина лет тридцати пяти. Лицо у неё было такое пухлое, а глаза такие круглые, что она напоминала матрёшку. Её тёмные кудрявые волосы были коротко острижены под мальчика, и этим она совсем не походила на монгольских женщин. Хотя что-то азиатское в ней всё же было.

— Вы уже поели? — задорным голосом обратилась она к детям.

Апаш первая соскочила с места и кинулась к порогу.

— Катя! — радостно вскричала она. — А у нас сегодня гости.

— Я уже слышала, — ласково смерив взором детей, сказала Катя. — Дай угадаю.

Она посмотрела в первую очередь на Баяра и увлечённо произнесла:

— Так, ты у нас самый старший. Тебя зовут Баяр. Правильно?

Баяр расплылся в улыбке и смущённо кивнул. Катя продолжила:

— А ты у нас самый разговорчивый. Тебя зовут Наран.

Наран расхохотался. Катя перевела взор на Сарнай, и губы её дрогнули в трогательной улыбке.

— А ты у нас та самая Сарнай. Это ведь ты привела сюда всю свою команду.

Сарнай уже и забыла, что изначально это была её идея. Только сейчас она вспомнила, по чьей вине они оказались в этом обществе.

— Баяр нам уже всё рассказал, пока ты спала, — выдал Кызыл.

— Что рассказал? — осторожно спросила Сарнай.

— Всё, — захихикала Апаш. — Он рассказал про то, как ты застряла в щели между камнями. Как увидела нас, гуляющих по дну пещеры. А потом — как тайком от взрослых привела сюда Нарана и Баяра. Дядя Юра и мой папа Доржан услышали грохот из глубины туннеля и пошли проверить. А там вы уже носились по туннелю как угорелые. Мой папа увидел, что ты упала и поранила лицо. Он взял тебя на руки и принёс сюда. А Баяр с Нараном сначала даже в драку полезли с папой. Они подумали, что папа хочет тебя украсть. Но потом с ними поговорил дядя Юра, и они успокоились. Вот так вы все оказались здесь.

— И мы вам очень рады, — подхватила Катя. — Ну а сейчас, если вы уже поели, предлагаю вам пройти на тот ковёр.

Все мигом встали из-за столов и ринулись в середину юрты. Баяр и Наран уже вели себя как дома, они подскочили и помчались на ковёр. Сарнай с подозрением посмотрела на всю эту беготню. Она не была из тех детей, кто так легко входит в доверие только потому, что тут вкусно покормили и обработали ей раны. Всё же это были люди, которые почему-то прятались в пещерах и жили отдельно от остальных деревень. А кроме того: что это за странная вера в Бога и Сына, о которой раньше Сарнай ничего не слышала? И только невзначай брошенная Кызылом фраза, что вскоре в этой части пустыни расцветёт сад, более-менее угомонила подозрения Сарнай. В конце концов, если эти люди хотят превратить пустыню в сад, значит, не такие уж они и плохие. Было бы хорошо, если бы среди этого сада она с папой смогла бы ещё открыть свой отель и ресторан. Думая таким образом, Сарнай поднялась со своего места и пошла ко всем остальным на ковёр.

Время пролетело незаметно. Катя рассказала захватывающую историю про мальчика по имени Иосиф, которого продали в рабство собственные братья. Там, в чужой стране, он усердно работал и стал главным слугой в доме влиятельного человека. Но потом бедного Иосифа бросили в тюрьму из-за того, что он не хотел совершать грех с женой хозяина. Иосиф прошёл много испытаний и трудностей, но потом всё же он стал богатым и влиятельным человеком по всему Египту. У истории очень хороший конец, и всё потому, что Иосиф оставался скромным парнем и, самое главное, продолжал верить в Бога. Никогда в жизни Сарнай не слышала ничего подобного. Такие истории не водились в их деревнях. Она много слышала о Чингисхане и о его подвигах, но ни разу ей не приходилось слышать, что человек, благодаря своей скромности, смог добиться царского положения. Ей хотелось прослушать эту историю ещё раз, но Катя разложила перед ними разноцветную бумагу, картон, карандаши, клей и ножницы, сказав, что теперь они переходят ко второй части служения. Сарнай не понимала, почему все остальные дети этому так обрадовались. Ведь слушать такую захватывающую историю было куда интереснее, чем вырезать из бумаги фигуры и клеить их на картон.

— А расскажи мне ещё раз про Иосифа, — попросила Сарнай, садясь рядом с Катей.

Катя погладила её по голове.

— Тебе так понравилось? — спросила она.

— Да, очень, — ответила Сарнай, у которой уже горели глаза.

— Если хочешь, Апаш может одолжить тебе детскую Библию. Там есть эта история. Ты ведь одолжишь ей, Апаш?

Апаш утвердительно кивнула и тут же выскочила из юрты.

— Сейчас она тебе её принесёт, — уверенно сказала Катя.

Через мгновение Апаш действительно вернулась, держа двумя руками толстую цветную книгу, одетую в твёрдую ярко-зелёную обложку. Апаш плюхнулась рядом с Сарнай и принялась с энтузиазмом листать яркие иллюстрации.

— Вот смотри, — шурша страницами, трещала без умолку Апаш. — Тут сначала про Адама и Еву, потом про потоп. После потопа — история Авраама и его сына. Тоже очень интересно. Потом про Иакова. Вот он тут видит ангелов на ступеньках неба. А вот отсюда уже начинается история Иосифа и его братьев. Видишь, как тут всё красиво нарисовано. Тут всё по картинкам можно понять, хотя читать всё равно интереснее. Я уже сто раз читала, так что можешь себе оставить эту книгу. Мне папа другую купит. Хочешь, я тебе её подарю? Хочешь, бери. Всё, подарила.

Сарнай с нескрываемым восхищением рассматривала иллюстрации, и ей чудилось, что все эти люди на картинках движутся и разговаривают, как живые люди. Она взяла книгу и горячо поблагодарила Апаш. На самом деле Сарнай не знала, как правильно выражать признательность, поэтому она просто уцепилась за книгу. Открыв первую страницу, Сарнай отвернулась ото всех и принялась с жадностью рассматривать картинки. Катя одобрительно погладила Апаш по голове.

— Молодец, что делишься с другими, — сказала Катя и снова обратилась к Сарнай: — А ты умеешь читать?

Не отрывая глаз от картинки, Сарнай отрицательно покачала головой.

— Она ещё маленькая, — влез Наран. — Ей в школу только через два года. Мы с Баяром уже ходим в нашу школу.

В другой раз Сарнай бы рыкнула на Нарана, чтобы тот заткнулся, и пригрозила бы ему кулаком. Но сейчас она была слишком поглощена странными историями о людях и Боге, поэтому даже глаз не подняла на Нарана. Катя наклонилась к Сарнай и вежливо предложила:

— Если хочешь, приходи в следующий раз. Я научу тебя читать.

— Да, приходи, — заверещала Апаш. — Катя меня тоже научила читать. Это совсем несложно. Приходи.

Сарнай ничего не ответила. Она продолжала рассматривать книгу, медленно переворачивая страницы. Говорить ей сейчас не хотелось, хотя она уже точно знала, что непременно придёт сюда завтра.

ГЛАВА 2

На следующий день, сразу же после завтрака Сарнай, Наран и Баяр примчались к пещере. Никто из них троих не смог рассказать родителям о своих новых знакомых. Каждый аргументировал это по-своему, но настоящая причина была до смешного простой: и Сарнай, и мальчики боялись, что им попросту запретят встречаться с новыми друзьями. Сарнай знала, что в их доме никакая другая вера, кроме буддизма, не признаётся. Хаган очень мало рассказывал об их религии, а Фамарь и того меньше, но всё равно вопрос веры в их доме был твёрдым. Никакая другая религия не может быть правильной, кроме той, к которой они уже привыкли. Точно такого же мнения придерживались все остальные жители их небольшой деревушки. Детям даже не пришлось договариваться между собой. Они без лишних слов и обещаний хранили свои похождения к чужеземцам в большой тайне.

Наран легко влился в новую компанию и теперь день напролёт гонялся по полю вместе с Кызылом и Сашей. Баяр большую часть времени проводил с молодой тувинкой Арыёй. Баяр стал её верным помощником с тех пор, как увидел, что Арыя тарахтит швейной машинкой с ножным приводом. Он даже не смог скрыть своего восхищения и любопытства, когда увидел, какие ровные и красивые строчки выходят из-под лапки швейной машинки. А какой она при этом издавала звук! Для Баяра звук швейной машинки напоминал приятное похрустывание унтами по снегу.

Сарнай же в свою очередь большую часть времени проводила с Катей и Апаш. Катя, как и обещала, взялась за обучение Сарнай, а Апаш ей в этом усердно помогала. Сарнай отнеслась к урокам со всей страстью и усердием. Ей не терпелось прочитать историю Иосифа самостоятельно. К тому же Апаш не давала ей скучать. Эта девочка всегда была рядом с Сарнай и подсказывала всякий раз, если та забывала какую-нибудь букву. Апаш ещё умела читать и писать по-тувински и немного по-русски, но никогда этим не хвасталась перед Сарнай.

После обеденного служения дети занимались рукоделием, рисованием, а потом играли в поле. Больше всего рукоделие любил Баяр, хотя всячески хотел показать своё равнодушие к этому занятию. Помимо того, Баяр прекрасно рисовал, но и это пытался тщательно маскировать. Ему как будто было стыдно за всё то, что у него замечательно получается. На одном из занятий Катя всё же осмелилась спросить Баяра, почему он так стыдится своего увлечения.

— Что плохого в том, что ты любишь шить, вышивать ковры и рисовать? — спросила Катя при остальных детях.

Баяр покраснел и опустил глаза.

— Кто вам такое сказал? — твёрдо возразил Баяр. — Мне совсем не нравится шить. Я вам что, какая-нибудь девчонка, чтобы любить подобное? Вы просто сами женщина, вот и предлагаете подобные развлечения. А нам остаётся только делать то, что вы говорите.

— Баяр врёт, — встрял Наран. — Он всегда любил рисовать и шить.

— Ты сначала докажи это! — вскричал раздосадованный Баяр, с опаской оглядывая других детей.

— И докажу, — смело выпалил Наран. — Думаешь, я не знаю, почему ты каждый вечер убегал ото всех и прятался за скалами? Мы с мальчишками однажды подкараулили тебя и видели, как ты сидишь там и пришиваешь пуговицы на старый мешок. Что так смотришь? Скажешь, нет? А я всё видел…

Не успел Наран докончить предложение, что он там ещё видел, как по его лицу прокатился кулачок Сарнай. Она, как молния, подскочила к болтуну Нарану и врезала ему по правому глазу.

— Заткнись, придурок! — вскричал она. — Вечно ты лезешь, куда тебя не просят!

Тут же со своих мест по направлению к Нарану рванули Саша и Кызыл. Разъярённый Наран уже готов был дать сдачи, но мальчишки вовремя их разняли.

— Ты достала уже! — вопил во всё горло Наран. — Ещё раз так сделаешь, не посмотрю, что ты девочка. Так заеду между глаз…

— Тихо! — перекричала их Катя. — Всем успокоиться!

Несколько минут ещё стоял переполох в юрте. Сарнай грозилась отлупить Нарана, как только они пойдут домой. А Наран в свою очередь снова при всех заявил, что женится на ней, и тогда она у него попляшет. От этого заявления Кызыл и Саша покатились со смеху, а Апаш спряталась за спину Кати. Когда все наконец умолкли, вперёд с речью выступил Баяр.

— Да, это правда, — сказал он, сдерживая слёзы стыда. — Мне нравится шить и рисовать. Я себя ненавижу за это. Мой папа считает меня недомальчиком и стыдится меня перед друзьями и соседями. Он не хочет меня брать с собой в город, чтобы его знакомые, не дай бог, не услышали мой девчачий голос. Он стыдится меня. Стыдится, что я такой. Я тоже стыжусь, что я такой. Мне противно, что у меня голос, как у девочки. Мне стыдно, что на самом деле я люблю шить и рисовать вместо того, чтобы гоняться за мячом, как все ребята из нашей деревни. Я просто не люблю всю эту агрессивную беготню. Может быть, я и не совсем мальчик. Я уже не знаю, где правда, но почему это должно быть плохо? Почему все находят смешным и стыдным то, что я люблю женские занятия? И кто вообще сказал, что шитьё и рисование — это девчачьи занятия? Вот Сарнай, например, не любит шить и рисовать. А ещё она лупит всех мальчиков подряд, особенно тех, кто меня обижает. Но ведь она остаётся при этом девочкой, и все это знают…

Он запнулся и сжал губы в тонкую нитку. Хотя все в деревне считали Баяра полудевочкой, никто никогда не видел, чтобы он плакал. Хотя при такой травле, которую переносил Баяр, любой ребёнок бы сломался.

— Не слушай их, Баяр, — выкрикнула Сарнай. — Они дебилы! И Наран тоже дебил!

— Ещё раз так скажешь — получишь по шее! — выпалил Наран.

— Это ты получишь! — не отставала Сарнай. — И вообще, это ты девчонка, раз постоянно получаешь от меня по шее и ревёшь, как баба.

Снова в бой вступили Кызыл и Саша. Им пришлось приложить немало усилий, чтобы удержать Нарана в этот раз. Сарнай даже не дрогнула при виде взбесившегося Нарана. Она встала в атакующую позицию и приготовилась к драке.

Наконец вперёд выступила Катя. Выслушав все стороны, она приказала всем сесть на ковёр. Если Катя говорит сесть на ковёр, значит, всех ждал очень серьёзный и строгий разговор. Катя была не из тех, кто предпочитал долгие и поучительные проповеди. Как и все женщины, она любила трещать по делу и без дела. Но когда она по-настоящему расстраивалась или сердилась, то говорила совсем мало. Но в глазах её было столько огорчения, что всем становилось не по себе. Именно такую Катю дети боялись больше всего. Странно, что в их сердцах был именно страх. А ведь Катя не ругалась, не бранилась и не наказывала их, как это делают родители. Но, когда её круглое весёлое лицо внезапно становилось печальным, а голос тихим и разбитым, это казалось детям самым тяжёлым наказанием, какое только может придумать взрослый человек. Именно такое лицо было у Кати в ту минуту, когда дети послушно уселись на ковёр и стыдливо опустили глаза.

— Мы больше так не будем, Катя, — заранее прослезилась Апаш.

Катя ничего не ответила. Она сидела на ковре и даже не смотрела на них.

— Кать, прости нас, — заговорил Кызыл, которому уже от одного её печального вида становилось больно.

— Да, прости, — поддержал Саша. — Мы больше так не будем.

Сарнай смотрела на эту картину и никак не могла взять в толк: почему прощения просят те, кто, в общем-то, ничего плохого не сделал? Сарнай не могла припомнить того случая, когда она просила прощения. Мама и папа учили её этому, но она никогда не могла пересилить себя и произнести эти заветные слова, даже если была сто раз виновата. Но в эту минуту она не испытывала ни малейшего угрызения совести. Она ни в чём не виновата. Она всего лишь отлупила Нарана, но ведь это было за дело. Поэтому с высоко поднятой головой Сарнай села на ковёр. Когда взглянула на грустное лицо Кати, вся её смелость мигом улетучилась. Катя не стала выжидать никакой паузы и нагнетать напряжённость в воздухе. Как только она увидела, что все уселись на места, Катя заговорила:

— Если бы Всевышний только захотел, то мы бы все выглядели как один человек. Но мы разные, и в этом кроется вся прелесть этого мира. Я хочу, чтобы вы запомнили, что, если кто-то не похож на других или не влезает в привычные представления о нормальности, это совсем не повод дразнить и травить такого человека. Это не ваше дело, почему и для чего рождаются люди, которые отличаются ото всех. Ваша дело — это любить и принимать личность. Вы тоже не по своей воли родились такими, какие сейчас. Никто не может выбрать себе красивую внешность, голос, национальность. Никто из вас не может сделать собственные глаза голубыми или волосы белыми. Так что это огромная подлость — издеваться над человеком только потому, что он отличается от вас внешностью. Быть некрасивым или красивым — это и не грех, и не заслуга. Это дар, а иногда и предназначение от Бога. А ты, Баяр, — Катя строго перевела взор на Баяра, — чтобы больше не прятался и не стыдился себя. Любишь шить и вышивать ковры, так найди в себе смелость признать это. В этом проявится твоё мужество, а не в том, чтобы прятаться ото всех за скалы и пришивать втихаря пуговицы.

Баяр чуть заметно качнул головой в знак согласия.

— А теперь все идите домой, — приказала Катя.

Дети переглянулись между собой. Расставаться на такой напряжённой ноте было для них совсем непривычно. Но ничего нельзя было поделать: Катя не была настроена на диалог. Поэтому Кызыл покорно встал с колен, и его примеру последовали остальные. На душе было так тяжело, будто кто-то положил тюки с песком на их спины. Когда они вышли из юрты, Баяр, Наран и Сарнай молча попрощались с остальными и нырнули в темноту пещеры. В глубине ущелья они по камням, как по ступенькам, поднялись к туннелю. Сарнай ещё раз обернулась, чтобы попрощаться с ребятами. Апаш стояла к ней ближе всех. Увидев, как Сарнай подняла руку, девочка прослезилась и тоже помахала в ответ.

До самой деревни дети шли молча, не смея произнести ни слова. Больше всего виноватым себя ощущал Наран. Всю дорогу он не сказал ни слова. На душе было тяжело как никогда. Сарнай ощущала, как в горле встал не ком, а целый клубок из верблюжьей колючки. И всякий раз, когда она хотела что-то произнести, этот клубок больно впивался в её горло. Вот так, в безмолвии и тишине, они дошли до родных юрт. Сарнай только и могла думать о том, чтобы скорее улечься на свою кровать, отвернуться к стенке и тихо поплакать в подушку. Так она и собиралась поступить, поэтому спешила домой. Но не успела она переступить порог юрты, как до её слуха донеслись восторженные и радостные возгласы родителей. Они кого-то очень горячо благодарили, а этот кто-то упорно отмалчивался. Сарнай осторожно приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Да, она не ошиблась: в их юрте сидел незнакомый гость. Вокруг этого гостя собрались чуть ли не все соседи. Среди них Сарнай увидела родителей Баяра и Нарана. Все чему-то радовались, а Хаган горячо пожимал гостю руку.

— Что там такое? — внезапно раздался знакомый шёпот прямо над её ухом.

Сарнай так перепугалась, что даже вскрикнула от неожиданности. Обернувшись, она увидела перед собой недоумённые лица Баяра и Нарана. Прошло всего пару минут после молчаливого прощанья и задумчивого настроения, а сейчас эти братья снова стояли перед Сарнай как ни в чём не бывало. Будто их совсем не отчитывали на ковре. А у Сарнай даже из головы вылетело, что минуту назад она хотела поплакать в подушку. Смелость снова вернулась в ней, и она мигом заперла дверь и строго обратилась к мальчикам:

— Что вы тут делаете?

— То же, что и ты. Подсматриваем, — ответил Баяр.

— Идите к себе домой и там подсматривайте.

— Бабушка сказала, что мама с папой у вас в гостях, — оправдывался Наран. — А если мама с папой здесь, то и нам можно войти.

— Если хотите войти, то вам нужно сначала спросить разрешения у меня, — настойчиво сказала Сарнай. — Я тут тоже хозяйка, так что…

Не успела она докончить, как дверь за спиной Сарнай отворилась — и на пороге возникла Фамарь. Она держала в руках ведро для угля. Увидев детей, Фамарь напрочь забыла, зачем шла во двор.

— Наконец-то вы пришли. Где вас только ветер носит? — сказала Фамарь и силой запихнула детей за порог.

Все трое влетели в юрту и предстали перед кучей взрослых чумазыми и пыльными. Среди всей этой толпы Сарнай не знала только одного человека: им был тот самый гость, которому Хаган постоянно жал руку. Гость этот был начищенным до блеска. Даже на расстоянии можно было ощутить от него запах стирального порошка, который напоминал аромат мандариновой корки. Хотя гость сидел на полу вместе со всеми остальными, по-турецки скрестив ноги, было всё же понятно, что он на две головы выше Хагана. Всем своим видом он напоминал статного молодого верблюда. Только кожа у него была не такая, как у здешних мужчин. Даже у женщин их деревни не было такого холёного и белого лица, как у него. Единственное, что портило его правильные и ровные черты лица, — это выпуклая шишка над левой бровью. Но даже эта шишка была ровной округлой формы, такого же цвета, как и сама кожа. Сарнай никогда не видела его раньше, но детское чутьё подсказывало, что этот гость не может быть человеком степей и пустынь. От него веяло большим городом и деньгами. Недолго ей пришлось ломать голову над тем, кто этот гость: прямо над ухом раздался оглушающий визг Нарана:

— Дядя Шалбан! — вскричал он и кинулся к гостю на шею. — Вы приехали к нам. Я так рад! Как здорово, дядя Шалбан.

Лицо гостя тут же просияло в улыбке, и, прежде чем он успел открыть свои объятия, Наран кинулся к нему на шею. Баяр тоже подошёл поздороваться, но только без визжания Нарана.

— Как вы выросли! — заговорил Шалбан, похлопывая то Нарана, то Баяра по спине. — Когда вы у меня были в гостях, то были совсем маленькими. А теперь настоящие воины. Как у вас дела?

Тут наперебой заговорил Наран. Он торопился рассказать своему дяде обо всём интересном, что с ним случилось. Наран так фанатично говорил, будто до смерти боялся, что его сейчас кто-нибудь перебьёт и он упустит важные мелочи рассказа. Наран рассказал о том, что уже знает буквы и умеет считать до тысячи. Потом начал хвастаться своими достижениями по бегу и борьбе. Попутно поведал о том, что хочет жить в городе, как и дядя Шалбан. Короче, Наран так обезумел от счастья, что чуть было не проболтался о том, куда это они ходят каждый день вот уже в течение трёх месяцев. Хорошо, что рядом стоял Баяр. Как только запахло палёным, Баяр тут же вступил в диалог.

— У нас в этом году прибавилось ещё десять коней и пятнадцать овец. Вы их уже видели? — спросил Баяр.

Шалбан изумлённо посмотрел на Баяра.

— У тебя всё такой же девчачий голос? — бестактно спросил он.

Наран противно расхохотался, сидя на коленях любимого дяди.

— Как у девчонки, — поддакнул Наран.

Баяр в этот раз не опустил глаза и даже ни на секунду не покраснел.

— Голос как голос, — смело возразил Баяр. — Мы не выбираем себе внешность, голос или национальность, когда приходим в этот мир.

Шалбан удивлённо приподнял брови, отчего шишка над левым глазом закатилась на лоб.

— Умные вещи говоришь, — уважительно произнёс Шалбан и пожал Баяру руку.

Заметив это, Наран ревностно затараторил:

— А я ещё могу так бороться, что меня никто в нашей деревне победить не может, — начал было хвастаться Наран.

— Только от меня получаешь каждый день, — хмыкнула Сарнай.

Она сказала так непроизвольно, что сама удивилась произнесённым словам.

Взгляд Шалбана тут же примкнул к стоящей на пороге девочке.

— А это твоя хвалёная дочь, Хаган? — с любопытством спросил Шалбан.

Хаган с нескрываемой гордостью улыбнулся и жестом подозвал к себе Сарнай.

— Да, — ответил Хаган. — Это моя дочь Сарнай. Прежде чем начать ходить, она научилась держаться в седле. В борьбе ей тут нет равных даже среди мальчиков. Всех подряд кладёт на лопатки. С такой дочерью и сына не надо.

— Подойди и поздоровайся с дядей Шалбаном, — кротко произнесла Фамарь, чуть подтолкнув дочь вперёд.

Сарнай смело шагнула в сторону гостя и поклонилась.

— Какая прелестная девочка, — не скрывая умиления, произнёс Шалбан и протянул ей шелестящую купюру. — Вырастет, станет настоящей красавицей. Такую нетрудно будет выдать замуж.

— Я замуж не собираюсь, — смело возразила Сарнай, пряча деньги в карман. — Я и папа откроем отель и ресторан монгольской кухни. Он будет стоять прямо в пустыне, как оазис. Мы уже с папой всё придумали. Да, папа?

Сарнай повернула голову в сторону Хагана. Тот расплылся в улыбке, а потом и вовсе расхохотался. Все гости тоже подхватили смех Хагана, и в юрте стало шумно.

— Дочь, подойди к папе, — протянул к ней руку Хаган, когда все чуть успокоились.

Сарнай подошла к Хагану и, плюхнувшись на его колени, как на мягкое кресло, уткнулась лицом в папино плечо. Ей было непонятно, почему все стали смеяться над её словами. Ведь она повторяет эти слова с тех пор, как научилась говорить. Все соседи и родственники давно знали о её жгучем желании открыть в пустыне ресторан монгольской кухни. А теперь все так смеялись, будто в первый раз это услышали.

— Сарнай, знаешь, зачем к нам приехал дядя Шалбан? — заговорил Хаган, когда стало тихо. — Дядя Шалбан пригласил нас работать в его ресторане «Караван» в Улан-Баторе.

Сарнай подняла голову и с замешательством посмотрела на отца.

— Но ведь у дяди Шалбана ресторан восточной кухни. Мне Наран уже всё рассказал. Зачем нам восточная кухня? Мы ведь хотели открыть свой ресторан.

Снова раздался смех.

— А у тебя дочь — настоящий воин, — сказал Шалбан. — Такая нигде не пропадёт.

— Это точно, — вздохнула Фамарь. — Она даже нас в ряд строит, если нужно.

— Сарнай, — ласково заговорил Хаган. — Папе сначала нужно всему научиться. Я начну работать в ресторане дяди Шалбана. Чуть заработаем денег, а потом откроем и свой ресторан, как и мечтали.

— То есть мы не насовсем туда уезжаем? — с надеждой в голосе спросила Сарнай.

— Нет, — покачал головой Хаган. — Не насовсем. Не бойся, папа нашу мечту не предаст.

Сарнай с сомнением посмотрела на улыбающегося Шалбана и снова уткнулась лицом в папино плечо.

— А когда мы уезжаем? — тихо спросила Сарнай.

— Завтра, — ответил Хаган.

— Завтра? — голос Сарнай дрогнул.

Она тут же вспомнила Апаш, Катю, Кызыла, Сашу и остальных людей той общины за скалами. Вспомнила игры и библейские занятия. Как она теперь уедет и будет жить без всего этого? Кто теперь ей будет рассказывать истории об Иосифе и его братьях? В груди Сарнай что-то больно сжалось.

— А как же наш дом и верблюды? — еле выдавила из себя Сарнай, удерживая слёзы.

— Родители Баяра и Нарана за всем присмотрят, — сказал Хаган.

— Не переживай, брат. Мы за всем присмотрим, — уверили его в один голос соседи.

— А потом со временем ты всё сможешь продать и поселиться в городе, — снова заговорил Шалбан. — Всё равно тут ловить нечего. Для твоей дочки в городе будет больше перспектив. Она там сможет выучиться. Там всё-таки цивилизация…

— Нет, — резко возразила Сарнай. — Мы не будем жить в городе. Не нужна нам ваша цивилизация. Мы хотим с папой открыть ресторан здесь. Да, папа? Скажи ему.

Сарнай не могла понять, почему ей так не понравился этот холёный городской дядя, о котором Наран готов был день напролёт петь оды.

— Сарнай, нельзя перебивать взрослых, — строго сказала Фамарь.

— Всё хорошо, — успокоил жену Хаган и снова обратился к Сарнай: — Не переживай так, дочь. Папа ведь обещал, что мы сюда вернёмся, значит, мы сюда вернёмся. В Улан-Батор мы поедем только на время. Папа тоже должен набраться опыта, ведь открыть свой ресторан — это не так просто, как ты думаешь. Нужно много всего знать. Поэтому и тебе нужно хорошо учиться. Ты пойдёшь в хорошую школу в Улан-Баторе, а когда выучишься, мы снова вернёмся в родную пустыню и откроем свой отель. Хорошо?

Сарнай кивнула. Когда она слышала голос Хагана, то на сердце становилось легко и радостно. Она знала, что папа не обманет. Папа сильный, и он держит свои слова. И хотя Сарнай убедилась, что они вернутся в родную степь, всё равно ей стало невыносимо печально оттого, что они так неожиданно и так скоро покидают родной дом. От одной только мысли, что она больше не сможет видеться с людьми из молитвенного дома, ей становилось тоскливо на душе.

Остаток вечера Сарнай сидела смирно, всё время грызя исподтишка ногти и думая и том, как бы сделать так, чтобы успеть попрощаться с друзьями из молитвенного дома. Когда гости стали расходиться, Баяр дал ей знак, что ждёт её за сараем.

— Я передам Кате и всем остальным, что ты уехала, — сказал Баяр.

— Может быть, утром я успею к ним? — спросила Сарнай.

— Лучше не надо. Дядя Хаган если узнает, то очень рассердится. Потом он расскажет нашим родителям, и они нас накажут.

Сарнай опустила глаза и снова принялась нервно грызть кожу вокруг ногтей. В эту минуту Баяр вложил в её руки мягкий носовой платок.

— Это тебе, — сказал он без доли смущения.

Сарнай развернула платок и при свете огромной луны разглядела вышитый Баяром рисунок. На тёмно-синем квадратном лоскутке было выбито бескрайнее звёздное небо Монголии.

— Там, в городе, нет такого неба, как здесь, — сказал Баяр. — Я тоже раньше не знал, что небо может быть другим, пока не побывал там.

Сарнай посмотрела на рисунок. Она родилась в этой степи, под этим бездонным небом, которое из-за огромного скопления звёзд порой казалось белым полотном с синими вкраплениями. Она сейчас даже не могла представить, что где-то там она больше не увидит такого неба, как здесь.

— Ты не забудешь родной дом, если всегда будешь помнить, какое здесь небо, — сказал Баяр с грустью. — Там, в городах, много всего красивого, но там никогда не будет такого неба, как здесь. Поэтому не оставайся там, а возвращайся домой. Ты всегда будешь мне очень дорогим человеком, — сказал Баяр и по-братски потрепал её по растрепавшимся волосам. — Я буду скучать.

Сарнай аккуратно сложила платок вчетверо и спряла его за пазуху.

— Я тоже буду скучать, Баяр, — сказала она. — Я обязательно вернусь. Буду хорошо учиться, а потом вернусь.

— Я тоже буду стараться. Когда я вырасту, то научусь очень хорошо шить, и тогда я сам подберу для тебя девчачьи наряды, — с гордостью сказал Баяр.

Сарнай рассмеялась. Она даже представить себя не могла в девчачьих нарядах. В такой одежде ведь никого не отлупишь как следует, не полазаешь по крышам юрт и сараев. Но Баяру она этого говорить не стала. Сейчас его голос звучал для неё как голос заботливого брата, пусть если даже при этом он звучит как голос сестры.

Баяр уже развернулся и хотел было удалиться, как вдруг перед ними из ниоткуда возник запыхавшийся Наран.

— Сарнай, ты уезжаешь от нас, — торопливо произнёс он. — А с кем же мне теперь бороться?

— С такими же хлюпиками, как и ты, — ответила Сарнай.

Наран подошёл к Сарнай и, как ужик, обвил её длинными руками. Оказавшись в ловушке, Сарнай даже не могла пошевелить руками, не то что уж оттолкнуть его.

— Отпусти, дурак! — вскричала Сарнай, отбиваясь от него.

Нарану пришлось отступить, незачем злить эту девочку с тяжёлыми кулаками.

— Ещё раз так сделаешь — я тебя закопаю в лошадином навозе, — зарычала Сарнай.

Наран отбежал от неё на приличное расстояние и снова крикнул во всё горло:

— Когда я вырасту, то женюсь на тебе, и никуда ты не денешься!

— Дурак! — крикнула Сарнай. — Проваливай отсюда, пока я тебя не забила в землю, как колышек. Ненавижу тебя!

Наран бросился наутёк.

— И ты иди домой, — снова зазвучал умиротворённый голос Баяра. — Завтра тебе рано вставать. Я слышал, что дядя Шалбан вас заберёт на своей машине. Твоя мама уже сейчас пакует чемоданы.

— Я не хочу домой, — сказала Сарнай.

Сердце её сжалось от мысли, что она, может быть, теперь очень долго не увидится с Баяром и родной пустыней.

— Тогда давай будем всю ночь смотреть на звёзды, — предложил Баяр.

Сарнай радостно улыбнулась. Они без труда взобрались на утеплённую крышу сарая и закопались в мягкую солому. Ночь была прохладной. Ветер бродил между юртами, принося с собой шуршание песков и звон близлежащих скал. Сарнай прижалась к Баяру и приятно зажмурилась. Баяр был тёплый и уютный, как папа. Несмотря на свою худобу, он всё равно казался мягким, как верблюжья шерсть.

— Посмотри, как красиво, — тихо произнёс Баяр. — Небо как будто синяя ткань, покрытая блёстками. Из такой ткани получилось бы самое красивое платье на свете.

Сарнай открыла глаза и посмотрела на небо. Оно было бескрайним, глубоким, всепоглощающим и отдающим. Тянулось от одного края пустыни до другого. Таинственная, пугающая и в то же время манящая красота, от которой было сложно оторвать глаз. Местами звёзды скапливались в причудливые формы, как будто мальчик по имени Баяр трепетно вышивал на синем полотне свои рисунки. Ближе к западу виднелось редкое скопление облаков. Они были настолько лёгкими и тонкими, что звёзды просвечивали сквозь их светлую дымку, окрашивая небо в нежно-сливовый оттенок. Вообще, облака над этой пустыней бывают разной палитры: розовые, аметистовые, коралловые, зелёно-голубые, серые и даже бордовые. Поэтому мало кто из детей этого края изображает в своих рисунках облака привычного белого цвета.

— Я всегда мечтал сшить платье, похожее на это небо, — мечтательно проворковал Баяр.

— А почему ты хочешь шить платья? — с наивной простотой спросила Сарнай. — Ты ведь мальчик. Ты всё равно не сможешь их носить.

— Разве обязательно надевать это платье на себя? Я бы сшил это платье, но его бы носила какая-нибудь девушка.

— А зачем шить такое красивое платье, чтобы его носили другие?

Баяр хихикнул и погладил её по голове.

— Маленькая ты ещё, Сарнай. Вырастешь и поймёшь.

— Я не маленькая, — возразила Сарнай. — Я всё понимаю.

— Да. Ты у нас уже большая. — Баяр крепче прижал к себе маленькую упрямицу и заботливо произнёс: — Кстати, большие девочки, как ты, уже должны спать в это время. Так что закрывай глаза и спи.

Сарнай не стала возражать. Она сама не заметила, как её веки сами собой опустились. Даже закрыв глаза, она как будто продолжала видеть блеск звёзд и то, как кружит над песками лёгкая ветряная воронка. Дети этой степи рассказывали, что такие воронки появляются тогда, когда по пескам шагают нечистые духи. Судя по часто встречающимся песчаным воронкам, их пустыня — это излюбленное место для прогулок всякой нечисти. Сколько таинственных и захватывающих историй было связано с этим местом! Как же она, Сарнай, сможет забыть родную землю? Как же сможет предать мечту всей своей жизни? Ведь даже во сне ей мерещилось, как тонкие стенки хрустальных бокалов чуть заметно касаются друг друга и распадаются на мириады осколков, которые тут же синхронно стелились по гладкому синему полу. И тогда казалось, что её пятки касались лезвия звёзд, а на запястья, как мягкие браслеты, висли созвездия. Вне всякого сомнения, в её ресторане будет именно такой пол, чтобы гости могли ощущать себя жителями гобийского неба. Мечтая об этом, Сарнай не заметила, как её мягко качнуло и понесло в мир снов.

Рано утром к ним на крышу взобрался сонный Наран и внаглую улёгся по другую строну от Сарнай.

— Подвиньтесь, — буркнул он спросонья.

— Обойдёшься, — ответил Баяр. — Что тебя принесло в такую рань?

— Последний раз встретить рассвет втроём, — ответил Наран и засопел, как ёжик.

Сарнай открыла глаза и посмотрела на спящего Нарана. Когда этот нахал спал, то лицо его было таким милым и добрым, что Сарнай невольно становилось стыдно за то, что она ему неоднократно разбивала нос. В такие минуты её так и порывало сделать самый большой подвиг или самую огромную глупость: извиниться за то, что била его. Сарнай повернулась к Нарану и ещё раз пристально посмотрела на него. «Вообще-то, не такой уж он и противный. Можно было бы и замуж за такого сходить», — подумала Сарнай и тут же отвернулась, как от страшного сна. Чтобы уж наверняка отогнать от себя мысли, которые ввели её в смущение, Сарнай что есть силы ущипнула Нарана за нос.

— Ай! — вскричал тот и зажмурился от боли. — Что ты делаешь?! Больно же!

— Ты пришёл рассвет встречать или дрыхнуть? Иди тогда в юрту и там спи себе дальше.

Наран зажмурился от боли, потёр свой нос и сел.

— Как хорошо, что ты уезжаешь, — проворчал он. — Я ни капли не буду скучать по тебе.

Сарнай пихнула его ногой.

— Будешь. Ещё как будешь, — фыркнула она сердито.

От всей этой возни окончательно проснулся Баяр.

— Как вы оба достали. Покоя от вас нет, — проворчал он. — Можно было хотя бы сегодня не ссориться.

— Она первая начала! — воскликнул Наран, указывая пальцем на Сарнай.

— Она первая начала! — искривив гримасу, передразнила его Сарнай. — Ноешь, как девчонка.

— Ты опять нарываешься, — пригрозил ей Наран.

— Хочешь снова со мной побороться? — усмехнулась Сарнай.

— Не надо, Наран. Знаешь ведь, что она тебя сделает. Лучше не позорься, хотя бы сегодня.

Наран презрительно фыркнул, но к совету Баяра всё же прислушался. Он встряхнул головой, и с чёрных жёстких волос посыпались обломки соломы.

— Больно надо, — сказал Наран деловито. — Когда мы ещё раз с тобой увидимся, то ты меня не узнаешь. Я тебя тогда жалеть не стану. Уложу тебя на лопатки, и потом не реви, как девчонка.

— Наран, не нарывайся. — предупредил его Баяр, заметив, что Сарнай уже начала сжимать кулачки. — Давай вы хотя бы сегодня не будете ссориться. Посмотрим на рассвет, а потом спустимся. Тебе, Сарнай, нужно собираться в дорогу.

Наран уличил момент, когда Баяр отвернулся, и показал Сарнай язык. Сарнай в свою очередь опустила руку и, нащупав локоть Нарана, что есть силы ущипнула его. Наран вскрикнул, но отвечать тем же не стал. Вместо этого он по обыкновению плотно прижался к плечу Сарнай и уставился в сторону восхода. Солнце поднялось в утро как-то уж очень быстро. Может быть, потому что всем троим хотелось как можно дольше побыть вместе вот так, просто сидеть рядом и смотреть на то, как сияющий круг выползает из-за волнистых дюн и одевает пустыню в ярко-красную парчу.

— Ты нас не забывай, Сарнай, — сказал вдруг Наран. — Сколько бы времени ни прошло, ты нас не забывай.

Наран никогда не говорил таких слов и уж тем более не пользовался таким жалобным голосом, как сейчас. В горле Сарнай защекотало.

— И мы тебя не забудем, — продолжал говорить тем временем Наран. — Мы будем помнить, какая ты сильная и смелая.

— А ещё очень добрая, — поддержал Баяр.

— Да, ты добрая, хотя ты злая, когда дерёшься. У нас таких девочек больше никогда не будет.

Сарнай опустила глаза. К горлу всё сильнее подкатывал ком. Дышать становилось сложнее, оттого что этот ком стал подниматься к самому носу. А там, в носу, уже так скребло, что на глаза накатило что-то влажное. Сарнай испугалась, что сейчас расплачется. Ещё ни один ребёнок в их деревне не видел, как она плачет. Ещё не хватало, чтобы Наран с Баяром увидели её такой. Что они тогда о ней подумают? Решат, что она какая-то девчонка. Ну уж нет, не быть этому. Сарнай резко подскочила на ноги и скатилась с крыши, как с детской горки.

— Мне уже пора собираться. А вы что там расселись? — крикнула она, убегая.

Пока она добежала до дверей родной юрты, ком в горле сам по себе растворился, и дышать снова стало легко и просто.

Время ещё было совсем раннее, а Фамарь уже не спала. Она, как мышь, скреблась в углу, укладывая в узкую дорожную сумку пока что всё самое необходимое. Посмотрев на то, как мама укладывает вещи в сумку, Сарнай вдруг вспомнила про детскую Библию, которую ей подарила Апаш. Если сейчас мама случайно наткнётся на эту книгу, то расспросов не миновать. Сарнай стала судорожно думать, как же сделать так, чтобы забрать с собой эту книгу, но так, чтобы ни мама, ни папа этого не заметили. Расстаться с историей Иосифа она просто не могла. Незаметно пробравшись к своему уголку, Сарнай нырнула под занавеску и тут же оказалась на своём тёплом матрасе. Она достала толстую красочную книгу в ярком твёрдом переплёте и прижала её к груди, как самую большую драгоценность. «Как же быть? — шептала она себе. — Как же её забрать с собой? Куда бы её спрятать? Нельзя, чтобы мама заметила».

— Сарнай, ты будешь брать с собой эти сапожки? — раздался голос Фамари.

— Какие? — крикнула в ответ Сарнай, осматриваясь по сторонам.

— С коричневым мехом.

— Ах, эти… — дрожа, как осенний лист, протянула Сарнай. — Зачем они мне нужны? Разве там, в городе, бывает снег?

— Какая ты смешная. — ответила Фамарь, и голос её стал приближаться. — Ты что думаешь, что Улан-Батор — это не Монголия? И вообще, выходи сюда и помоги маме собрать вещи. Что ты там притаилась, как мышь?

Сарнай судорожно открыла книгу, нашла знакомые иллюстрации с Иосифом и его братьями и безжалостно вырвала их. Прежде чем Фамарь сунула свой нос под занавеску, Сарнай успела сложить станицы вчетверо и спрятать их за пояс. Книгу же она снова бросила под матрас и уселась на подушку.

— Что ты тут делаешь? — с любопытством спросила Фамарь.

— Я… — расстроенно замигала глазами Сарнай. — Я тут думаю…

— Что ты думаешь?

— Думаю… Можно мне забрать с собой мою подушку?

Это самое первое, что пришло ей в голову. Фамарь рассмеялась, и Сарнай облегчённо выдохнула. Больше всего она не любила, когда допрос начинала именно мама: от неё было сложнее увильнуть, чем от папы.

— Зачем тебе эта подушка? — сказала Фамарь. — Мы тебе купим там новую.

— Но она не будет так пахнуть овцами и полем, как эта.

— Не выдумывай, Сарнай. Мы купим тебе подушку из бараньей шерсти в Улан-Баторе. Баран — он и в городе баран, везде одинаково воняет. Так что ты ничего не потеряешь.

Сарнай сделала вид, что расстроилась.

— Хорошо, — нехотя сказала Сарнай и поднялась матраса. — Пойду схожу во двор, может быть, там что-нибудь важное осталось.

— Сарнай, не вздумай тащить весь свой хлам в город. Мы берём только всё самое необходимое. Дядя Шалбан сказал, что всё остальное мы можем докупить в городе.

— Да знаю я, — фыркнула Сарнай и переступила порог.

Этим дядей Шалбаном она была уже сыта по горло. Кажется, он всем нравился, кроме неё. И все, кому он так нравился, на время начали действовать ей на нервы. Не в силах больше слышать о том, что там ещё сказал дядя Шалбан, Сарнай выскочила на улицу. Завернув за родную палатку, она сразу же оказалась у порога юрты, где жили Баяр и Наран. Подойдя к дверям, она наклонилась и почти шёпотом позвала мальчиков. Ждать долго не пришлось, почти в ту же минуту за дверь вынырнуло лицо Баяра.

— Что такое? — спросил он полушёпотом. — Мама с папой ещё спят. Так что не шуми.

Сарнай приложила палец к губам и тоже шёпотом произнесла:

— Мне нужно тебя кое о чём попросить.

Баяр вышел на улицу и плотно прикрыл за собой дверь.

— Что у тебя там случилось? — спросил он.

Сарнай осмотрелась по сторонам, а потом заговорщически прошептала Баяру на ушко:

— Там у меня под матрасом лежит Библия, которую мне подарила Апаш. Ты возьми её себе и спрячь, чтобы никто другой её не нашёл. А потом, когда мы снова увидимся, ты мне её вернёшь.

Баяр почесал затылок.

— А куда мне её спрятать?

Сарнай пожала плечами.

— Не знаю. Придумай что-нибудь. Ты ведь у нас старший брат.

— Хорошо, я подумаю.

— Сарнай! — раздался голос Фамари. — Куда запропастилась эта девчонка? Беда с ней!

Сарнай вздрогнула, поспешно попрощалась и помчалась обратно.

— Бегу! — крикнула она в ответ Фамари.

В девять часов утра Хаган и вся его небольшая семья и поклажа наконец загрузились в машину Шалбана. Сарнай села в салон последняя. Откуда-то в ней появилось странное предчувствие, что она ещё очень долго не увидит родные пески. Но даже сейчас Сарнай держалась из последних сил, чтобы не расплакаться. Уже из открытого окна машины она ещё раз посмотрела на Баяра и Нарана. Ветер гулял по полю, отчего волосы Баяра пуще обычного торчали в разные стороны, а глаза Нарана, казалось, стали ещё уже. А ведь за всё время их дружбы они не нажили себе ни одной общей фотографии. Больше всего на свете сейчас Сарнай хотелось запомнить их лица и никогда не забывать. Что тут говорить? Расставание на самом деле только внешне выглядело спокойным и простым. Сердца детей разрывались от боли разлуки, которую им предстояло перенести. Сарнай даже представить себе не могла, как завтра она проснётся в другом месте, где не будет ни Нарана, ни Баяра. С кем же ей теперь играть? С кем встречать рассвет или смотреть на звёзды? Всё происходящее казалось таким нереальным, что Сарнай с трудом верилось, что всё это происходит именно с ней.

Когда машина тронулась, Сарнай увидела, как Баяр и Наран взобрались на крышу самой высокой юрты и оттуда принялись активно размахивать руками. Сарнай отвечала тем же, да так усиленно, что ей стало думаться, что ещё немного — и заднее стекло машины лопнет от накала эмоций. Вся их небольшая деревня столпилась в одном месте, чтобы попрощаться с ними, но Сарнай видела только двух мальчиков на крыше юрты. Они медленно удалялись от неё, превращаясь в тёмные силуэты. Никогда ещё Сарнай не приходилось видеть родную деревню с такой дали. Крыши юрт постепенно отдалялись и теперь казались белоснежными сугробами, а Наран и Баяр совсем превращались в две точки. Сарнай продолжала махать до тех пор, пока вся деревня не обернулась сначала в тень, а потом и вовсе растворилась в песках пустыни, как обычный мираж. И тут странное чувство охватило Сарнай: ей вдруг почудилось, что на самом деле нет никакой деревни и что всё, что с ней там случилось с самого рождения, было всего лишь миражом или приятным сном. Чувство это было таким сильным и реальным, что Сарнай никак не могла разобраться, где теперь правда, а где её обычный вымысел. Она даже несколько раз пыталась себя ущипнуть, чтобы понять, что всё это на самом деле происходит с ней. А в это время за окнами машины стелилась огромная, бескрайняя пустыня, которую и пустыней-то было сложно назвать. Всё вокруг было цветущим и зелёным, как необъятный сад. Солнце светило ярко. Местами просвечивали красные островки песков, на которых уже образовались нежные полосы дюн. Солнце катилось по ослепительной синеве, умывая в лучах молочные локоны облаков. Зелёный ландшафт сменился ярко-оранжевыми волнами песков. Теперь их взору отрывались бескрайние барханы. Пустыня здесь была больше похожа на океан. Подвижные дюны так быстро сменяли узоры и рисунки, что больше напоминали накатывающие на берег волны. Сарнай даже представить себе не могла, что её родной край такой прекрасный. Она даже не знала, какое чудесное место она зовёт своим домом.

Машина тем временем продолжала катить по одной-единственной наезженной дороге. Порой даже через закрытое окно был отчётливо узнаваем голос пустыни. Сарнай уже с детства привыкла к этому странному явлению. Все знают, что в этих краях живут степные духи, которые любят нашёптывать путникам свои тайны. Очень скоро пески сменились на грубые камни. Теперь они ехали по окантовке гор и скал. Машина мягко проседала, накатывая на грубые валуны и булыжники. И вот тут детский желудок Сарнай дал о себе знать. В глазах её всё стало темнеть, а к горлу с каждой кочкой подбирался какой-то горький кубик, который всё сложнее и сложнее было сглатывать. Она закрыла глаза и чуть слышно шепнула Фамарь, что ей совсем плохо.

— Тебя тошнит? — спросила Фамарь, протирая влажный лоб дочери.

Раньше Сарнай думала, что тошнить может только лошадей или верблюдов, когда они съедали что-то не то. Она никогда в жизни не чувствовала ничего подобного. Сейчас Сарнай казалось, что она медленно превращается в верблюжонка и, того гляди, сейчас смачно срыгнёт прямо на спинку переднего сиденья, откуда торчала голова дяди Шалбана. Как во сне, она услышала, как Фамарь обратилась к Хагану и дяде Шалбану, чтобы те сделали привал.

— Мы уже подъезжаем к реке, — ответил Шалбан. — Там обязательно сделаем привал.

Фамарь прижала к себе измученную дочь и заботливо прошептала:

— Потерпи, дочь. Мы скоро сделаем остановку.

Сарнай даже не нашла в себе сил просто кивнуть, не то что уж что-то ответить. Такой несчастной она ещё себя никогда не чувствовала. Тошнота усиливалась с каждой кочкой, и она уже стала ненавидеть эту машину вместе с её хозяином. Она держалась из последних сил, делая попытку за попыткой сглотнуть стоящий в горле упругий ком. Когда они наконец доехали до небольшого родника, Сарнай выскочила на улицу и, упав на колени, вырвала прямо под высоким кустом, усыпанным ярко-оранжевыми ягодами. Даже цвет этих ягод казался ей сейчас отвратительным. Всего несколько секунд Сарнай полоскало так, что ей казалось, будто она сейчас вывернется наизнанку, а потом ей вдруг резко стало легче. Рядом стояла Фамарь, так как Хаган не переносил, когда Сарнай становилось дурно. После того как всё ненужное вышло наружу, Сарнай под руку с мамой спустилась к роднику. Холодная вода привела её окончательно в чувство, и Сарнай сразу же повеселела. Только теперь Сарнай заметила небольшой водопад, сочившийся меж скал и задорно впадающий в родник. Сарнай сняла тапочки и помчалась по гладким камням вверх по течению, разрезая ногами прохладный поток. Внезапно она снова вспомнила Баяра и Нарана. Как было бы здорово оказаться снова рядом с ними. Как бы они сейчас бурно отреагировали, бегая по дну родника. Сарнай даже показалось, что она уже слышит их голоса. Наран, как всегда, начал бы орать и бегать, как дикий ослёнок, а Баяр стал бы восторгаться своим девчачьим голосом. Как же ей хотелось стать взрослой, чтобы делать всё, что захочется. Ведь если бы она была взрослой, то смогла бы сама решать, ехать ей в город или остаться в деревне. Если бы она только смогла решать сама, то непременно бы осталась там, где родилась. Выросла бы рядом с Нараном и Баяром и, кто знает, может быть, даже вышла бы замуж за этого наглеца Нарана, конечно, только после того, как открыла бы с папой свой ресторан. Сарнай остановилась и задумчиво уставилась на свои ступни. Резвый поток приятно омывал её ноги по самые колени. Дно было выложено мелкими кумушками и светло-зелёными волосками тины. Сарнай нарочно водрузила ноги в мягкий ил и пошевелила пальцами. Ощущение было непередаваемым. И всякий раз, когда ей снова становилось радостно из-за новых открытий, Сарнай начинала жалеть о том, что рядом нет Баяра и Нарана.

— Что такое? — услышала она ласковый голос Хагана.

Он подошёл к дочери и коснулся её плеча.

— Мне грустно, папа, — ответила Сарнай, взяв его за руку.

Лицо Хагана тоже стало чуть печальным.

— Почему? — спросил он.

— Потому что мы уезжаем. Мы ведь хотели открыть ресторан в пустыне. Зачем нам ехать в город? А вдруг тебе и маме там понравится и вы не захотите вернуться?

— С чего ты взяла? — рассмеялся Хаган.

— Потому что Наран рассказывал про Улан-Батор. Он сказал, что там так много всего — интересных и красивых вещей. Там есть всё, чего пожелаешь. Все хотят жить в городе, ведь так?

— Но только не мы с тобой, — убедительно сказал Хаган. — Дочь, мы вернёмся, как я и обещал. Папа и мама любят родную степь больше, чем другие взрослые. Я, твоя мама и ты — мы дети пустыни. Мы никогда не будем любить что-то сильнее, чем родную степь и кочевую жизнь. Поэтому я понимаю твои волнения.

На сердце Сарнай снова отлегло. Она знала, что папа не стал бы её обманывать. Папа любил её, и иногда Сарнай даже казалось, что папа любит её больше, чем маму. Только она так снова подумала, как услышала позади себя голос Фамари.

— Что там шепчетесь? — весело спросила она.

Они обернулись. Фамарь шла к ним, высоко задрав широченные штаны и опираясь на тонюсенькие ноги с выпирающими коленями.

— О чём говорите тут? — спросила она ещё раз, когда оказалась рядом.

— Мы говорим о нашем собственном ресторане, — ответила Сарнай.

Фамарь рассмеялась.

— Вы ни на минуту не перестаёте говорить об этом.

— Потому что это наша мечта, — смело ответила Сарнай. — Папа говорит, что мечты не предают.

— Правильно говорит папа, — улыбнулась Фамарь и потрепала дочь по волосам. — Мы не предадим свою мечту.

Сейчас, как никогда прежде, Сарнай ощутила себя защищённой. Страх перед неведомым отступил. Что им этот Улан-Батор? Ни один город не сравнится с тем прекрасным местом, где они родились и выросли. Мама с папой любят настоящую Монголию со всеми городами и песками так же, как и она.

Через час они снова сели в машину и продолжили путь. Сарнай чувствовала себя усталой и измученной. Положив голову маме на колени, она всю оставшуюся дорогу спала. Они добрались до места глубокой ночью. Сарнай смутно помнила, как Хаган взял её на руки и они вошли в чей-то незнакомый дом. Потом её положили на мягкую кровать и, как грудного младенца, укутали в одеяло. Даже когда она лежала на кровати на твёрдой земле, её продолжало качать и тормошить. Сарнай мерещилось, что кровать под ней проседает и раскачивается в разные стороны. Она почувствовала, как папа поцеловал её в лоб и вышел из спальни. Ей хотелось его позвать, но она была слишком уставшей, чтобы сейчас с кем-то говорить, пусть даже на самую волнующую тему: о ресторане в пустыне.

Утро наступило совсем не так, как она привыкла. Не было слышно, как ветер касается мягких стен юрт. Не шуршал горячий уголь в печке. Даже воздух здесь был пропитан совсем другими запахами. Сарнай открыла глаза и ещё долго осматривалась по сторонам. Через большое занавешенное окно уже пробивался утренний свет. Сарнай поднялась с дивана и раздвинула шторки. Каким же было её изумление, когда вместо бескрайней красной степи она увидела огромные многоэтажные дома, стоявшие друг напротив друга, как огромные квадратные многоглазые плиты. Внизу стелилась детская площадка и небольшой парк с деревьями. Даже трава тут росла совсем не так, как привыкли видеть её глаза. Трава тут росла строго в намеченном ей квадрате. Как будто кто-то нарочно выбрил землю, оставив только в некоторых местах идеально квадратные зелёные островки. Окна, из которых она выглядывала, так высоко располагались над землёй, что Сарнай даже становилось не по себе. Хотя в родной деревне она взбиралась на самые высокие скалы и даже тогда совсем не боялась. Небо над домами было светло-голубое, с редкими прядками перистых облаков. Всё тут было каким-то бледным, как будто кто-то нарочно разбавил все краски, превращая их лишь в оттенки. Вот значит, что имел в виду Наран, когда трещал день напролёт о больших городах.

То, что открылось перед глазами Сарнай в то утро, совсем не показалось ей красивым или, наоборот, устрашающим. Всё было таким необычным, что она раньше даже при всей своей фантазии не смогла бы вообразить нечто подобное.

Осмотревшись кругом, она увидела, что комната, где она спала, совсем не похожа ни на одну юрту, в каких ей уже удалось побывать. Стены твёрдые, облепленные от потолка к полу нежно-зелёными обоями. На полу лежал тёмно-серый ковёр. Вся спальня была обставлена мебелью и картинами. Не было ни единого промежутка, где она могла бы увидеть просто голые стены. Сарнай внезапно ощутила леденящий страх. А что, если её тут бросили одну? А вдруг она никогда больше не увидит своих родителей? Холод подступил к груди. Преодолевая панику, Сарнай выскочила за дверь и тут же очутилась в другой просторной комнате, только уже с красным ковром и белыми стенами. У этой комнаты было четыре двери. Сарнай наугад сунулась в одну из них и попала в нужное место. Комната за дверью оказалась самой большой из всех, что она успела увидеть за это утро. Там на разложенном диване спала какая-то тётя с ребёнком примерно её возраста. Прямо у порога на полу растянулся незнакомый дядя, согнув спину в крутой крюк. И вот, наконец, на полу у окна Сарнай разглядела маму с папой. Они мирно спали на разложенных матрасах. Фамарь, как обычно, спала лицом к стене, скрутившись в тугой узел. Хаган спал на спине, вытянув руки вдоль тела. Даже во сне он выглядел сильным и отважным. Сарнай ещё сама не осознавала этого, но своего отца она считала настоящим героем и воином. Для неё даже прославленный Чингисхан не стоял рядом с Хаганом. Она снова вспомнила, как чудесно борется её отец. Среди их общины никто не мог победить Хагана в монгольской борьбе. Обойдя посапывающее тело незнакомого мужчины, Сарнай подошла к родителям и осторожно улеглась между ними. Хаган открыл глаза. Увидев дочь, он укрыл её одеялом и, отвернувшись, снова сладко засопел. Сарнай принялась дальше рассматривать потолок. Это было в первый раз за долгое время, когда она пропустила рассвет. Наверняка Баяр и Наран уже сидят на скалах или на крыше курятника и смотрят на то, как из-за барханов поднимается солнце. Снова ей стало грустно. Она вздохнула и повернулась на левый бок. И тут она только заметила, что на неё уже давно смотрит пара любопытных глаз. На диване рядом со спящей женщиной сидел проснувшийся мальчишка лет семи. На первый взгляд он напоминал Нарана. Те же грубые монгольские черты лица, тот же живой и чуть надменный взгляд. Сарнай прижалась к Хагану и ещё глубже укуталась в одеяло.

— Ты кто? — спросил мальчик, не сводя с неё глаз.

Сарнай выглянула из-под плеча Хагана и назвала своё имя. Для неё было странно, что она смущается перед этим малышом. Она никогда не боялась детей и всегда была первой, кто начинал разговор с незнакомыми детьми, которых порой на короткое время забрасывало в их деревню. Но то была родная деревня, где она была полноправной хозяйкой. А здесь, в незнакомом городе и в чужой квартире, она не смогла найти в себе былую смелость и бойкость. Ей это пришлось совсем не по вкусу, ведь она привыкла быть смелой и брать всё в свои руки.

— А меня зовут Ильгиз, — продолжал тем временем мальчишка. — Я уже хожу в школу, а ты?

Сарнай отрицательно покачала головой и снова притаилась за спиной Хагана. Заметив её смущение, Ильгиз больше не стал ничего спрашивать. Он снова улёгся рядом с мамой и тоже сделал вид, что рассматривает потолок.

Сарнай никак не могла понять, почему она чувствовала себя так, словно её парализовало током. Она никогда не ощущала себя такой пугливой и беспомощной.

Через час проснулись все остальные, и дом стал постепенно оживать. Первой поднялась с дивана женщина, которая спала рядом с Ильгизом. По схожим чертам лица нетрудно было догадаться, что она мама мальчика. У неё было очень звучное имя — Гиляна. Это была полная женщина с белой, как снег, кожей. Такой белой кожи Сарнай не видела ни у одной женщины в их деревне. Когда Гиляна проснулась, то первое, что она сделала, — это натянула на нос очки в тонкой оправе. Сарнай с любопытством наблюдала за движениями этой женщиной. Она была полной противоположностью Фамари: упругая, крепкая, со здоровым румянцем и властным голосом. Было понятно, что утро в этом доме начинается тогда, когда просыпается эта женщина.

— Всем доброе утро, — поприветствовала она всех, раздвигая шторки.

Остальные сладко потянулись в постелях и ответили ей тем же приветствием.

— Я пойду приготовлю завтрак, а вы пока тут приходите в себя, — сказала она и тут же приказным тоном добавила: — Ильгиз, а ты собирайся в школу. Маме сегодня некогда с тобой возиться.

— А можно я сегодня останусь дома? — запричитал Ильгиз.

Гиляне даже не пришлось ничего говорить. Она так холодно и твёрдо посмотрела на сына, что тот сразу же всё понял.

— Уже иду, — пробубнил он, поднимаясь с дивана и всё время поглядывая в сторону Сарнай.

Выходя из гостиной комнаты, он случайно задел ступнями голову ещё не до конца проснувшегося хозяина дома — лохматого и такого же упитанного мужчины со звучным именем Алдар. Он только делал вид, что он в этом доме главный и первый. На самом же деле уже с первых секунд пробуждения было понятно, что Алдар — мягкотелый мужчина, во всём подчиняющийся своей жене и до умопомрачения любящий своего сына. Когда Ильгиз вышел за порог, Алдар сделал очень осторожную попытку уговорить жену оставить сына дома только в этот день.

— У нас ведь гости, — промычал он. — Пусть он познакомится со всеми. Мы ведь всё же родственники, хоть и дальние.

— Алдар, — строго обрезала его Гиляна.

И снова её глаза так сурово посмотрели на мужа, что казалось, ещё немного — и от напряжения лопнут стёкла её очков.

— Нет так нет, — вздохнул Алдар и поднялся с пола.

Ильгиз позавтракал раньше всех и ушёл из дома, обиженный и обделённый вниманием.

За завтраком Хаган рассказал Сарнай, что Алдар — его близкий родственник и приятель. Это с ним Хаган в первый раз заговорил о собственном ресторане. Алдар тоже поначалу горел этой идеей, но потом женился на городской диве Гиляне, и как-то его мечты отодвинулись на последний план. Как говорил сам Алдар, теперь он человек семейный, и ему в первую очередь нужно было думать о семье, а не от детских мечтах. Когда Шалбан открыл в их городе свой ресторан, Алдар был одним из первых, кто устроился туда на работу. Поначалу он был младшим поваром, но через пару годков, когда ресторан стал расширяться, команда поваров стала увеличиваться, вот тогда Алдара и повысили до заместителя шеф-повара. Амбиции Алдара были более чем удовлетворены, чего нельзя было сказать о его жене. Гиляна не желала видеть своего мужа на втором плане. Она вообще никого из своей семьи не хотела видеть обделённым. Может быть, потому у неё было вечно такое лицо, что ей чего-то в жизни недодали. Сарнай с первых же дней стала побаиваться эту женщину, хотя та держала себя ласково с девочкой.

После завтрака Гиляна деловито заявила:

— Я сегодня пойду в школу и договорюсь, чтобы вашу Сарнай определили в тот же класс, где учится Ильгиз. Вместе им будет веселей.

— Мне кажется, что Сарнай ещё рано идти в школу, — несмело произнесла Фамарь. — Ей только шесть недавно исполнилось. Мы могли бы подождать год, а потом…

— Чего тут ждать? — перебила её Гиляна. — У нас тут многие дети начинают ходить в школу с шести лет. Хотя… — она осеклась и тут же более любезным тоном произнесла: — Как знаете. Это ведь ваша дочь. Я просто сказала, как бы я поступила на вашем месте. В конце концов, Ильгиз помог бы ей адаптироваться на новом месте. Он-то у нас почти всех детей знает ещё с детского сада. Он бы никому не дал её в обиду.

— О, насчёт этого можно даже не беспокоиться, — расхохотался Хаган. — У нас Сарнай — очень боевая девочка. Она никому не даст себя в обиду. В нашей деревне она всех мальчишек клала на лопатки.

Гиляна усмехнулась.

— То было в деревне, а в большом городе всё по-другому, — сказала она. — Но вы потом сами в этом убедитесь.

Даже то, с каким голосом Гиляна произносила словосочетание «большой город», было понятно, за кого она держит тех, кто приехал из какой-то непонятной глуши. Между Гиляной, Фамарью и Алдаром завязался диалог о преимуществах жизни в больших городах, а Хаган тем временем обратился к растерянной Сарнай.

— Что ты скажешь, дочь? — спросил он. — Ты смогла бы пойти в школу уже в этом году? А то мы ведь с тобой совсем не занимались. Здешние дети уже в первом классе умеют немного читать и считать. Если хочешь, то мы можем подождать один год.

— Я умею читать, — пробубнила Сарнай и тут же осеклась.

Она совсем забыла, что ей нельзя было проговариваться о молитвенном доме в их пустыне.

— Да? — изумлённо приподнял брови Хаган. — А кто тебя учил читать?

Сарнай замялась.

— Это ведь несложно. Меня научили… — начала мямлить она.

— Кто тебя научил? — не отставал Хаган.

Сарнай пошарила глазами по углам, словно ища, кого бы позвать на помощь.

— Ну эти… — протянула она.

— Кто эти?

— Те, которые там…

— Сарнай, что ты темнишь? Говори как есть, — строго сказал Хаган. — Я не помню, чтобы тебя кто-то учил читать. Ты ведь весь день носилась по полям с ребятами. Когда у тебя было время научиться читать?

— Меня научили… — продолжала мямлить Сарнай.

Именно Хагану Сарнай никогда не могла соврать. Увильнуть же в этот раз не представлялось возможным.

— Прочти, что здесь написано, — попросил Хаган, пододвинув к её носу упаковку с молоком.

Сарнай по слогам прочла о пищевой ценности молока, отчего глаза Хагана полезли на лоб. Он тут же толкнул Фамарь в бок и громко, во всеуслышание заявил:

— Наша Сарнай, оказывается, читать умеет. Ты это знала, Фамарь?

— Нет, — удивлённо ответила Фамарь. — А когда это ты научилась?

— Летом, — ответила Сарнай, скрывая волнение в голосе.

Вот сейчас её начнут допрашивать, и она не сможет солгать. Тогда все узнают про молитвенный дом за горой и про тех замечательных ребят, с которыми они дружили всё лето. Тогда Хаган свяжется с деревней и всё расскажет родителям Баяра и Нарана. Никто в их деревне не принимает другую религию. Тогда, скорее всего, людей из молитвенного дома выгонят, а Баяра и Нарана сильно накажут. Воображение Сарнай рисовало самые страшные картины. Она уже готова была во всём признаться, но тут на помощь пришла Фамарь.

— Хотя я подозревала, — вымолвила Фамарь задумчиво. — Это, скорее всего, Баяр её научил. Ты ведь знаешь этого мальчишку. Он и раньше не любил беготню да всякие там мальчишеские шалости. Этим летом Сарнай много проводила с ним времени. Видимо, он между играми учил её читать. Так ведь?

Сарнай зажмурилась. Как сейчас ей ответить? Она уже приготовилась соврать, как снова случай пришёл к ней на помощь. На этот раз Гиляна вставила свои пять копеек:

— Что тут говорить? Дети быстро учатся. Наш Ильгиз тоже ещё до школы умел читать и писать. Хотя с ним особо никто не занимался.

— Как это «не занимался»? — воскликнул Алдар. — Ты ведь с ним день напролёт мучилась. Крики доносились до самого первого этажа.

Белое лицо Гиляны стало чуть ли не синим. Пухлые щёки дрогнули, видимо, оттого что она крепко стиснула зубы.

— Что ты выдумываешь? — удерживая гнев во рту, сказала Гиляна. — Это я только в самом начале его учила, но Ильгиз так упрямился, так, что я оставила его в покое. Зачем мучить ребёнка? Я лично так считаю: детям нужно давать больше свободы, тогда они развиваются быстрее. Когда я оставила занятия с Ильгизом, он потом сам засел за книжки и сейчас в классе читает лучше остальных детей.

— А мне казалось, что ты с ним до конца занималась, — не унимался Алдар. — Учителя потому и были довольны…

— Что ты вечно говоришь не то! — взбаламутилась Гиляна. — Откуда тебе знать, если ты с утра до вечера пропадаешь в своём «Караване». Говоришь всякую ерунду. Прямо бесишь меня!

За столом сразу же все притихли. Сарнай опустила голову и уткнулась носом в плечо Хагана. Она никогда не видела таких женщин, как Гиляна. Хаган заметил испуг дочери и потому поспешил разрядить обстановку.

— Что ж, — быстро начал он, — если наша Сарнай уже умеет читать и совсем не боится, то можно уже сейчас отдать её в школу. Так что мы тебе будем очень благодарны, Гиляна, если ты договоришься с директором. Тебя-то они, скорее всего, послушают. Ты ведь умеешь говорить правильно и красиво. А то мы люди простые, деревенские, нам ещё привыкнуть надо к таким важным разговорам.

Плечи Гиляны тут же расслабились. Она любезно улыбнулась, и напряжение в воздухе сразу же спало.

— Конечно, я поговорю. Мы с директором давние знакомые, так что можете не сомневаться. Дочку вашу точно возьмут.

— Спасибо большое, Гиляна, — горячо поблагодарила Фамарь. — Не знаю, что бы мы без тебя делали.

Такие разговоры, видимо, были больше по душе Гиляне. Она тут же расцвела и стала ласковее, чем прежде.

— Я всегда рада помочь. Я придерживаюсь таких принципов, что нужно поддерживать тех, кто слабее.

От этих слов лицо Хагана на секунду скисло, и это заметила только Сарнай.

— Так, — торопливо сказал Хаган, выходя из-за стола. — Мне уже пора. Нужно осмотреть квартиру, которую нашёл для нас Шалбан. Если всё понравится, то сегодня вечером мы сможем туда переехать.

— А мне пора на работу, — тоже вставая с места, сказал Алдар.

Когда Хаган вышел из кухни, Сарнай ощутила себя, будто скованной цепями. За тонкую Фамарь тяжело спрятаться, а взгляд Гиляны был настолько пронзительным и холодным, что Сарнай невольно съёжилась.

— Совсем не похоже, чтобы эта девочка укладывала всех мальчишек на лопатки, — усмехнулась Гиляна, разглядывая Сарнай.

Фамарь добродушно улыбнулась и погладила дочь по голове.

— Это правда, — сказала Фамарь. — Хаган с детства учил дочь монгольской борьбе. Ей не было равных в нашей деревне. Она совсем не похожа на всех девочек.

— Но здесь ей это навряд ли пригодится. Дети в городах не такие дикие. Народ в Улан-Баторе цивилизованный, так что драться тут необязательно. Можно всё словами решить. Так ведь, Сарнай?

Гиляна приторно подмигнула Сарнай, но та вместо ответа съёжилась и едва заметно кивнула.

ГЛАВА 3

Первая неделя в Улан-Баторе была так насыщена событиями, что Сарнай показалось, будто она прожила целых две жизни. Всё было новым. Хаган нашёл новое жильё. Фамарь купила ей новую форму для школы. Сарнай пошла в первый раз в школу, где всё было совсем не так, как она себе рисовала в голове. Ее класс уже успел проучиться вместе целых две четверти, и она была для всех новенькой. Сарнай и не думала, что в школе будет так много детей и такие маленькие дворы и учебные классы. После просторных степей и бесконечных скал всё выглядело крохотным и тесным. Сарнай никак не могла понять, как дети умудряются играть всей толпой на такой маленькой детской площадке. Как вообще можно играть при таком визге, который стоял каждую перемену. Отношения с одноклассниками у неё не заладились с первых же дней. Ошибочно полагала Фамарь, что Ильгиз будет её защищать и поддерживать, как ближайшую родственницу. Всё оказалось с точностью до наоборот: уже на третий неделе Ильгиз растрезвонил всему классу, что Сарнай — его бедная родственница, приехавшая из неведомой глуши.

— Она даже жила в нашем доме, — усмехнулся Ильгиз, задирая повыше нос.

— А почему? — спросил смуглый кучерявый мальчик по имени Фарид.

— Потому что у её родителей тут не было дома, — насмешливо выдохнул Ильгиз. — Им негде было жить, и мы их приютили на время.

Со всех сторон посыпались смешки и перешёптывания детей.

— Значит, она бедная?

— А по ней видно.

— Посмотрите, какая у неё одежда. Вся старая. Наверное, ей мама на барахолке её купила.

— А волосы какие жирные.

— Кожа чёрная и обветренная, как чешуя.

Дети залились смехом, но больше всех в этой толпе смеялся Ильгиз и его лучший друг Фарид.

Сарнай всё слышала, но сидела тихо за своей партой, делая вид, что рассматривает картинки в букваре. Она могла бы и дальше притворяться, что её не касаются эти насмешки. Но Ильгиз допустил самую большую ошибку, за которую тут же сполна поплатился.

— Её папа Хаган мечтает открыть свой собственный ресторан, — ехидно промолвил Ильгиз. — А вместо этого он будет работать простым поваром в ресторане «Караван».

И все дети уже были готовы прыснуть, но тут Сарнай подскочила с места и двумя прыжками оказалась рядом с Ильгизом. Не успел он скривить ей гримасу, как Сарнай со всей силы вмазала острым кулачком прямо в его наглую переносицу. Удар был таким звонким, что от этого даже у рядом стоящих готовы были посыпаться искры из глаз. Не успел Ильгиз опомниться, как Сарнай тут же заехала ему левой рукой по правому глазу. Ильгиз ухватился за глаз, а из носа тут же брызнула алая струя. Громкий истошный вопль вылетел из его широко раскрытого рта, откуда выглядывали окрашенные кровью кривые зубы. Ильгиз ревел, как девчонка. Все дети тут же расступились. Никто даже и не думал тягаться с Сарнай, которая обернулась к толпе и пригрозила всем кулаком. Даже Фарид сделал вид, что совсем ни при чём. Сарнай встряхнула кистью и направилась к своему месту. Никто не посмел ей даже слова сказать. Ильгиз, глядя ей вслед, принялся истошно закидывать её проклятиями, желая смерти ей и всей её родне. Сарнай обернулась и впилась в него суровым взором.

— Закрой рот, — строго пригрозила она. — И больше никогда не смей говорить ничего плохого про моего папу.

Ильгиз при всём желании не смог ей ничего возразить: так грозно прозвучали её слова. Ещё одного удара по другому глазу он бы уже просто не выдержал. Фарид подхватил бьющегося в истерике друга и вывел его из класса. Как только эти двое вышли за порог, в классе воцарилось гробовое молчание. Сарнай всем телом ощущала, как на неё устремились холодные, осуждающие взоры. Всем хотелось что-то сказать, но никто не посмел начать первым.

— Что тут произошло? — вдруг раздался голос молодой учительницы, выросшей на пороге класса.

Как только молчание было нарушено, классная комната взорвалась криками. Всё потонуло в неописуемом шуме, откуда едва можно было различить отдельные слова и фразы. Все как один кинулись показывать пальцами на Сарнай и защищать всеобщего любимчика Ильгиза.

— Прекратить гам! — скомандовала учительница, громко постукивая деревянной указкой по столу.

Она стучала так долго и надрывалась так сильно, что под конец охрипла и разбила указку надвое. И как только щепки с треском разлетелись во все стороны, класс начал понемногу успокаиваться. В эту самую минуту на пороге показался Фарид.

— А где Ильгиз? — обратилась к нему учительница.

Фарид, прежде чем ответить, окинул взором весь класс. Со всех сторон снова посыпались голоса:

— Ильгиз ушёл домой, потому что Сарнай его избила.

— Сарнай разбила ему нос, я сама видела.

— Нет, она сначала ударила его по глазу, а потом по носу.

— Да, по глазу в первый раз, а потом по носу. И у него сразу же пошла кровь из носа…

— Всё было не так. Я точно помню. Сначала Сарнай ударила его по носу, а потом по глазу…

Увидев, что весь класс ополчился против Сарнай, Фарид тут же расправил плечи и тоном, весьма возмущённым, принялся в подробностях рассказывать, как Сарнай ударила Ильгиза ни за что. Просто так подошла и ударила, в тот момент, когда они просто мирно беседовали. Все голоса тут же кинулись его поддерживать и помогать рассказывать, как всё было. И когда молодая учительница уже готова была произнести приговор для Сарнай, вдруг с передней парты поднялась фигура девочки и направилась к доске. Все тут же умолкли. Это была Гузалия. Она невозмутимо повернулась к классу, как она это обычно делала, когда просто выходила к доске, чтобы всем показать пример, как нужно готовиться к занятиям. Гузалия никогда не переживала и держалась спокойно при любых обстоятельствах. Уже после первой четверти стало понятно, кто такая Гузалия. Это была девочка из богатой и влиятельной семьи, чей папа спонсировал большинство школьных нужд. Кроме того, Гузалия была отличницей и настоящей красавицей. Одно то, что среди монголов и тувинцев она была единственной девочкой в классе другой национальности, уже выделяло её из толпы. Её мама была чистокровной арабкой, а папа — чеченец. От этой смеси Гузалия унаследовала всё самое прекрасное, о чём другие девочки могли только мечтать. У Гузалии были самые роскошные тёмно-рыжие волосы, легко вьющиеся, как мягкие волны. Иногда на свету её локоны будто превращались в расплавленное золото. Эти огненные волосы она унаследовала от своего отца. Выразительный разрез глаз обрамляли ресницы. А ресницы у Гузалии были густые, длинные, намного темнее, чем волосы, а под ними тонули серо-голубые зрачки, напоминавшие умытое дождями небо. Кожа была такая светлая и тонкая, без единой веснушки, отчего Гузалия казалась почти что прозрачной. С самого рождения Гузалия обещала вырасти настоящей красавицей. Уже в этом нежном детском возрасте она сумела разбить не одно мальчишеское сердце. Даже ребята из четвёртых классов не скрывали своей любви к ней. Гузалия это знала и относилась к этому спокойно, так же, как относилась спокойно к любой похвале от учителей, которые восхищались её умом. Гузалия была безупречной отличницей. За всё время она не получила ни одной плохой оценки: все предметы она знала на отлично. Короче, с какой стороны ни посмотри, а эта девочка была будто бы идеалом во всём. Поэтому, как только она начинала говорить, все тут же мигом смолкали. Так было и в этот раз: когда Гузалия после всего гама вышла к доске, все тут же стихли.

— Расскажи, как всё было, — обратилась к ней учительница.

Гузалия выдержала паузу, а потом, развернувшись к учительскому столу, спокойно заговорила:

— Всё было так: Сарнай сначала ударила Ильгиза по переносице.

По классу тут же промчалась волна перешёптываний. Гузалия выдержала паузу и продолжила:

— У Ильгиза пошла кровь из носа, и он заплакал.

Снова разнёсся тихий шелест голосов. Гузалия мельком покосилась на детей, которые чуть было не заглядывали ей в рот. Они смотрели на Гузалию с ожиданием и кивали при каждом её слове.

— Сарнай ударила его кулаками, я сама это видела, — продолжала Гузалия. — Она ударила его со всей силы сначала по носу, а потом по глазу.

— Значит, это правда, — заключила учительница, кинув на Сарнай презрительный взор.

Все как будто опомнились. На время, пока говорила Гузалия, все словно забыли о присутствии Сарнай. А та сидела нахмурившись, не сводя глаз с уголка своей тетради. Она не собиралась отвечать, но никто и не желал её слушать. Вместо неё снова заговорила Гузалия:

— Но перед тем, как Сарнай ударила Ильгиза два раза, Ильгиз оскорбил её отца. Он посмеялся над отцом Сарнай, посмеялся над его заветной мечтой. А ещё перед этим Ильгиз всему классу сказал, что Сарнай бедная и её родителям негде жить.

— Но ведь это так и есть, — вдруг вставил Фарид.

Гузалия даже не взглянула на него. Поэтому все остальные тоже проигнорировали слова Фарида.

— Ильгиз не просто рассказывал. Он смеялся над Сарнай и её родителями, — продолжила говорить Гузалия. — Сарнай ничего плохого ему не сделала перед этим. Не сказала ни одного дурного слова. Ильгиз первый начал выставляться и унижать Сарнай. Все смеялись над ней, но она молчала. Она молчала до тех пор, пока Ильгиз не начал смеяться над её отцом. Только тогда она встала, подошла к Ильгизу и разбила ему нос. Что плохого она сделала? Она защищала не себя, а свою семью. А Ильгиз получил за свой длинный язык. Теперь он будет знать, что нельзя оскорблять чужих родителей.

После этой фразы Гузалия снова прошла за свою парту, и класс окутала гробовая тишина. И в этой тишине уже ощущалась перемена настроя всех присутствующих. Сарнай вдруг из страшной преступницы превратилась в благородную героиню.

— Если бы о моей маме так сказали, я бы даже сильнее ударила, — сказала вдруг одна из девочек.

И тут же класс охватила новая волна возмущения.

— Я бы вообще убил за своих родителей.

— Так и надо этому Ильгизу. Сарнай ведь не обзывала его маму или папу.

— Мало она его ударила. Нужно было ещё по правому глазу заехать.

— Я вообще думаю, что родители — это святое.

— Да как вообще можно было так говорить?..

Все уже смотрели на Сарнай не просто с пониманием, а чуть ли не с восхищением. А Сарнай сидела как вкопанная. Она никак не могла понять, что же на самом деле только что произошло. Едва она смирилась с мыслями о том, что она преступница, как вдруг её чуть ли не на руках готовы были носить. Она не могла вспомнить: как и когда могла произойти такая перемена?

— Молодец, Сарнай, — сказала ей девочка, сидевшая впереди. — Так ему и надо.

Теперь, куда бы она ни посмотрела, все как один ей дружелюбно подмигивали и одобрительно кивали головой. Сарнай как через вату слышала голоса и видела лица окружающих. Не ощущая под собой пола, она встала с места и как во сне покинула класс. Ноги сами повели её по пустым коридорам и через заднюю дверь вывели из школы. Сарнай обошла здание начальной школы, прошлась по аллее и вышла за пределы школьного двора. Эту дорогу она ещё не знала, но ноги продолжали идти. Она не знала, что с ней происходит. Знала лишь то, что ей очень плохо. Дойдя до угла, она свернула с дороги и оказалась в тесном переулке. С этой стороны стены школы выглядели не так презентабельно, как с фасада. Со всех сторон облупливалась штукатурка. То здесь, то там виднелись огромные тёмные пятна, напоминавшие силуэты чьих-то призраков. Дойдя до конца переулка, она увидела гранатовое деревце, раскинувшее пышные ветви во все стороны, словно приглашая путников припасть к его колючим объятиям. Раньше Сарнай не видела таких деревьев. Тонкие ветки граната спускались почти до самой земли. Сарнай подошла к деревцу и осторожно протиснулась меж шиповатых ветвей к грубому стволу. Ветки сомкнулись за ней, как дверцы. Поджав под себя колени, Сарнай опустила голову и чуть слышно заплакала. Сарнай не понимала, отчего ей так плохо, но знала точно, что город ей не нравится. Она хотела бы вернуться в родную пустыню, к родным мальчикам — Нарану и Баяру. Туда, где всё настоящее. Туда, где всё большое и просторное. Слёзы катились по её щекам, впитываясь в подол дешёвого платья, которое так грубо обсмеяли ребята. Она уже начала было грезить о бескрайнем звёздном небе пустыни, как вдруг совсем рядом раздался уже знакомый голос.

— Что ты тут делаешь? — спросила Гузалия.

Сарнай подняла лицо и выглянула из-за веток. Гузалия стояла снаружи, ожидая, когда она выйдет.

— Ничего не делаю, — буркнула себе под нос Сарнай. — А ты что тут делаешь?

— Я шла за тобой. Боялась, что с тобой что-то случится.

Сарнай снова опустила лицо на колени. Она не собиралась говорить с этой отличницей. Это для других Гузалия — идеал и эталон, но не для неё. Сарнай даже не испытывала благодарности за то, что Гузалия заступилась за неё.

— Ты так и будешь там сидеть? — спросила Гузалия.

— А тебе какое дело? Где хочу, там и сижу.

— Хорошо, наверное, там?

— Нормально.

Сарнай ждала, когда эта примерная девочка соизволит уйти, но вместо этого Гузалия наклонилась и протиснулась меж веток к Сарнай.

— Испортишь своё красивое платье, — буркнула ей Сарнай, увидев, как Гузалия пристраивается рядом прямо на сырую почву.

— И что? — ответила Гузалия. — Ты своё платье тоже ведь испачкала.

— Но оно у меня дешёвое и простое. Меня мама за него ругать не будет.

— И меня не будет, — пожала плечами Гузалия. — Папа потом купит новое.

Сарнай с недоверием посмотрела на Гузалию. Теперь, когда она сидела так близко, да ещё и на земле под гранатом, то выглядела как простая девочка, а не дочь богача и примерная отличница. Сарнай никогда не дружила с девочками, если не считать короткое общение с Апаш. Там, где она выросла, все девочки с самого рождения только и думали, чтобы выйти замуж, нарожать кучу детей, а потом всю жизнь готовить баранину для мужа. Но в глазах новой знакомой Сарнай прочла нечто другое. В ней как будто намешалось всё красивое и нежное от девочки и всё смелое и сильное от мальчика. Сарнай уже знала о том, что все ребята были влюблены в Гузалию, а девочки подхалимничали и только и грезили о дружбе с ней. Но Гузалия ни с кем не дружила по-настоящему. Она ко всем относилась хорошо и справедливо. Никого не выделяла и ни с кем не водила дружбу. Отчего Сарнай показалось ещё более странным, что Гузалия пошла за ней и теперь сидит рядом прямо на песке в своём нарядном платьице.

— Что тебе нужно? — спросила Сарнай. — Это дерево я первая нашла.

— И что? Ты ведь его не сажала. Оно всегда тут росло.

— Но я первая заняла это место.

— Я что, тебя выгоняю? Сиди, сколько хочешь.

— А ты зачем тут сидишь?

— Где хочу, там и сижу. Я что, у тебя разрешения должна была спросить?

Сарнай покосилась на Гузалию. Сейчас она даже разговаривала не так, как обычно в классе. Не было в ней того официального и строгого тона и невозмущённого взора.

— Таким девочкам, как ты, нечего тут сидеть, — пробубнила Сарнай.

Гузалия хихикнула и спросила:

— А где должны сидеть такие девочки, как я?

Сарнай пожала плечами и фыркнула:

— На больших диванах и мягких подушках. Там, где сидят все богатенькие девочки.

— Где хочу, там и буду сидеть, — игриво ответила Гузалия. — Хочу — буду сидеть под этим гранатом, и ты мне не запретишь.

Сарнай отодвинулась от Гузалии и пропахала пальцем землю.

— Вот это — моя сторона, а это — твоя, — сказала Сарнай, прочертив между ними линию.

Гузалия с восхищением уставилась на Сарнай и вдруг залилась таким задорным смехом, что Сарнай даже вздрогнула от неожиданности.

— Что смешного я сказала? — возмутилась Сарнай.

— У тебя есть лучшая подруга? — спросила Гузалия, чуть успокоившись.

Сарнай отрицательно покачала головой.

— У меня есть только два лучших друга — Баяр и Наран. Но они со мной сюда не приехали.

— У меня тоже нет подруги, — сказала Гузалия. — У меня есть только младший брат Насим. Он меня на полтора года младше.

— Ты с ним дружишь?

— Нет. Он меня только выводит из себя. Иногда так и хочется его придушить. Иметь младшего брата — это наказание. Жаль, что я не умею так лупить мальчиков, как ты, а то я давно уже разбила бы его нахальную рожу.

На этот раз расхохоталась Сарнай. Никогда бы она не подумала, что Гузалия может на кого-то злиться и тем более желать разбить чью-то рожу.

— Я своего лучшего друга Нарана тоже часто лупила, когда он меня доводил. А сейчас мне даже скучно без него.

— Мы с Насимом тоже часто ссоримся, но без него мне было бы очень тоскливо. К тому же он не всегда бывает противным. Иногда мы с ним можем играть целый и день и ни разу при этом не поссориться.

— Он такой же противный, как этот Ильгиз? — насторожилась Сарнай.

— Нет, что ты! Насим совсем другой. Ильгиз болтушка и хвастунишка. Он ничего не может, кроме как выпендриваться перед всеми. А Насим спокойный, но очень упёртый. Он от своего не отступится, даже если будет не прав. А я очень справедливая, и поэтому меня злит, когда он не признаёт свою вину, даже когда она доказана.

— Ты как-то странно разговариваешь, — нахмурилась Сарнай. — Говоришь такими сложными словами.

— Это потому, что я хочу стать адвокатом. Моя мама говорит, что в этом мире полно идиотов, у которых нет своего мнения. Часто бывает так, что один идиот пускает дурной слух про определённого человека, а остальные идиоты подключаются и добивают его. Я с этим совершенно не согласна. И когда я вырасту, я буду защищать именно таких людей. Я хочу вырасти, выучиться в университете, чтобы потом защищать невиновных и слабых людей, которые стали жертвами безголовых, но болтливых идиотов.

После последней фразы в глазах Сарнай вспыхнул яростный огонёк.

— Я не слабая, — фыркнула она на Гузалию. — Мне твоя защита была совсем не нужна. Если понадобится, я всех отлуплю, и тебя тоже.

— Глупая ты, — спокойно ответила Гузалия. — Настоящая сила заключается не в кулаках, а в словах. Кулаками можно навредить только на время. Потом раны заживут, синяки пройдут, и вся боль забудется. А вот раны от слов могут оставаться в душе на всю жизнь. И никакая мазь их не залечит.

Сарнай едва понимала, что говорит эта странная девочка. Но где-то глубоко в груди Сарнай почувствовала, что Гузалия не хочет ей зла. К тому же она не была похожа на тех сопливых и визжащих плакс, которых Сарнай видела в каждой девчонке. Поэтому вместо очередной грубости Сарнай протянула обветренную смуглую руку и смела пальцами линию, которой ещё совсем недавно она сама разделила территорию под гранатом. Гузалия улыбнулась и мечтательно произнесла:

— Мне здесь нравится. Прямо настоящий шалаш.

— У меня был настоящий шалаш в нашей деревне, — ответила Сарнай.

— А расскажи, какой была твоя деревня? Что там было особенного?

Сарнай склонила набок голову, словно вглядываясь во что-то очень привлекательное.

— В той деревне, где я выросла, всё совсем не так, как здесь, — сказала она. — Там всё большое и настоящее. Там другое небо, другое солнце, другой воздух. Если бы ты там хоть раз побывала, то тебе бы очень понравилось. Папа говорит, что я дитя пустыни. А тот, кто родился в пустыне, никогда не сможет полюбить современные города.

— Здорово. Мне бы очень хотелось, чтобы меня звали ребёнком пустыни! — воскликнула Гузалия, не скрывая лёгкой зависти. — Я только однажды видела пустыню, когда была ещё совсем маленькой. Я видела её через окно машины, когда мы в первый раз въехали в Монголию. Моя мама даже сделала для меня комнату на чердаке, где всё выглядит, как в пустыне.

— У тебя на чердаке есть своя пустыня? — округлила глаза Сарнай.

— Да. Это только моя пустыня. Моему брату Насиму я туда разрешаю подниматься очень редко. Потому что, как только он где-то появляется, там всё почему-то рушится. Мама смеётся над ним и говорит, что у него руки, как переваренная вермишель. А папа ругает маму за то, что она так говорит. Папа уверен, что именно Насим должен стать адвокатом. Как это несправедливо. Мне он такого не говорит. Папа вообще считает, что мне незачем хорошо учиться. И всё потому, что он уже нашёл для меня богатого жениха. Я с этим не согласна. Я считаю, что девочки имеют такое же право…

— Подожди, — перебила её бурную речь Сарнай. — Ты сказала, что у тебя на чердаке есть пустыня.

В глазах Гузалии мелькнул задорный огонёк.

— Ты меня совсем не слушала, — рассмеялась Гузалия.

— Почему? Я всё слышала. Ты сказала, что у тебя на чердаке есть собственная пустыня.

Сарнай уже ни о чём не могла думать и ни на чём не могла сосредоточиться. Гузалия уловила в ней горячее любопытство и решила незамедлительно этим воспользоваться.

— Да, так и есть. У меня на чердаке есть своя пустыня. Мама сама мне её сделала. Там всё по-настоящему.

— И даже песок?

— И даже песок. Там даже есть маленький оазис и верблюжьи колючки. А если выключить свет, то можно увидеть звёзды.

— Но ты мне, наверное, не покажешь, — грустно произнесла Сарнай, которая уже истосковалась по родному краю.

— Почему же? Если хочешь, я тебе покажу.

— А когда? — с нетерпением спросила Сарнай.

— Прямо сейчас, если хочешь.

— Очень! Очень хочу.

— Тогда вылезай из-под граната и пойдём ко мне. Я тут недалеко живу.

Сарнай так воодушевилась, что совсем забыла обо всех пережитых неприятностях. Она вышмыгнула из-за колючих веток и быстро стряхнула с подола пыль.

— А мама твоя не будет ругаться? — спросила Сарнай.

— Нет, моя мама очень добрая. Она тебе понравится. Моя мама знает много сказок. Она может рассказывать их бесконечно. Мне так нравятся мамины сказки. Ты ей тоже понравишься. Я ещё никого не приглашала в гости. Вот она удивится, когда увидит тебя.

Сарнай на секунду задумалась. Теперь, когда Гузалия шла рядом и тарахтела без умолку, как трещотка, Сарнай едва верилось, что перед ней та самая серьёзная и примерная отличница, которой восхищается вся начальная школа. Больше всего Сарнай удивилась тому, что Гузалия удостоила её чести и пригласила в гости. В первый раз за всё это время в душе Сарнай приятно шевельнулось затронутое самолюбие.

— А почему ты пригласила меня? — спросила Сарнай, вглядываясь в собеседницу.

Гузалия остановилась и, задумчиво подперев пальцами подбородок, ответила:

— Ты смелая и справедливая. Мне нравятся такие люди.

Сарнай смущённо отвела взор. По правде сказать, Сарнай никогда не думала, что она смелая и справедливая. Но последнее слово ей очень понравилось. Сарнай сразу же решила, что она именно такая, как сказала её новая знакомая.

— А ещё мне нравится, что ты совсем не хочешь со мной дружить, как все другие девочки, — добавила Гузалия. — Ты относишься ко мне, как к простой девочке, и не больше.

Сарнай не совсем понимала, о чём говорит Гузалия. Уж слишком мудрёным казался смысл сказанного. Но Сарнай и не думала терзать себя догадками. Она просто благополучно об этом забыла и снова приступила к расспросам о пустыне.

— Моя мама тоже родилась в пустыне, — продолжала трещать Гузалия. — Только не в Гоби, а в Сахаре. Мама рассказывала, что её воспитывали бедуины после того, как её родители умерли. Она тоже называет себя ребёнком пустыни, а я ей так завидую. Мне бы тоже хотелось, чтобы меня так звали. Я даже обижаюсь иногда на неё за то, что она не родила меня в пустыне…

— Что такое Сахара?

— Это тоже пустыня. Только она больше, чем Гоби. Мама говорит, что в Сахаре водятся злые и добрые джинны.

— Кто такие джинны?

— Джинны — это духи, которые были созданы из огня.

Сарнай всё больше и больше поглощалась речами Гузалии. Она никогда не слышала таких историй, хотя раньше была уверена, что знает о пустынях всё.

— Из огня? — изумлённо переспросила Сарнай. — Это как?

— А вот так. Джинны созданы из огня, человек — из праха, а ангелы — из света. Но моя мама знает об этом лучше, чем я. Когда мы придём, ты её спроси. Она тебе всё с удовольствием расскажет. Мама знает столько сказок, что на всю жизнь хватит.

Сарнай невольно ускорила шаг. Ей уже не терпелось как можно скорее прийти в дом Гузалии. Сердце подпрыгивало от волнения. В последний раз она испытывала нечто подобное, когда вместе с Нараном и Баяром нашла новых друзей за тёмным туннелем. Жажда открытий снова захватила её дух, и Сарнай напрочь забыла о том, что ненавидит город и всё, что с ним связано. Они шли по натоптанной тропинке, и Гузалия без умолку рассказывала ей о том, как она мечтает стать адвокатом.

— Я буду так хорошо учиться, что мой папа обязательно заметит, что я нисколько не хуже Насима, — мечтательно делилась Гузалия. — Вся моя семья только и делает, что возлагает надежды на Насима только потому, что он мальчик. А я считаю, что это совсем неправильно. Нельзя делить детей по гендерному признаку. Стать адвокатом — это моя мечта. Если Насим тоже захочет, то я не против. Но я тебе вот что скажу: Насим не захочет. Знаешь почему? Потому что уже сейчас видно, что он не будет любить учёбу. Насим сходит с ума, когда слышит музыку. Мама говорит, что он родился с музыкой в сердце. Он будет музыкантом, это видно, хотя папа упорно продолжает это отрицать. Он говорит, что занятия музыкой и танцами предназначены для девочек, да и то только для того, чтобы им было как развлекать своего мужа после свадьбы. Зато все поголовно уверены, что Насим будет серьёзным и образованным парнем. А знаешь, что на это говорит моя мама? Мама говорит, что все музыканты — это тоже высокообразованные люди. Папа даже ничего не хочет об этом слушать. Из-за этих разговоров в нашем доме всегда ведутся споры. Папа не желает даже думать, что Насим может увлечься музыкой. Видела бы ты его. Он прямо превращается в вулкан. Так сердится на маму, что его рыжая борода того и гляди начнёт дымиться. А потом он кричит на маму и говорит, чтобы она лучше мною хорошо занималась, а сына он якобы будет воспитывать сам. Представляешь? А мама и без того мною всегда занимается. Это ведь она научила меня играть на пианино и танцевать.

— Твоя мама умеет танцевать? — захлёбываясь любопытством, спросила Сарнай.

— Ещё как. Моя мама лучше всех танцует танец живота. Папа только за это её и полюбил. Когда мама начинает танцевать, папа сразу же становится довольным до ушей. Она и меня научила этому. Мы с ней часто танцуем. Она тебя научит.

— Я? — воскликнула Сарнай. — Чтобы я танцевала? Ни за что! Я тебе что, девчонка какая-нибудь?

— А что, по-твоему, только какие-то там девчонки танцуют? — оскорбилась Гузалия.

— Но я никогда не танцевала. Я всегда занималась монгольской борьбой. В нашей деревне я была лучше всех среди детей.

— Одно другому не помешает. Ты научишься танцевать. Это очень красиво.

Сарнай скривила гримасу. Она даже представить себе не могла, что будет, как какая-то там девчонка, дёргаться под музыку. Глупости это всё. Гузалия хоть и использует умные слова, а всё равно такая же, как и все девочки: ей лишь бы помотать нервы мальчишкам да заниматься всякой там сопливой ерундой. Сарнай никогда не любила монгольские танцульки. Они всегда казались ей смешными. Даже во сне она не могла представить себя танцующей.

— Вот мы и пришли, — прервала её мысли Гузалия.

Они остановились у высокой белой ограды. Сарнай задрала голову и посмотрела наверх. Ограда была такой высокой, что напоминала неприступную крепость.

— Это твой дом? — спросила Сарнай, оглядывая стену, а потом огромные резные ворота.

— Да, — без доли хвастовства ответила Гузалия. — Заходи.

Гузалия напёрла всем телом на могучую дверь, и та медленно отворилась. Сарнай подошла к порогу и застыла. На мгновение ей показалось, что она увидела настоящий дверец, о которых она слышала только из книжек. У неё даже дыхание перехватило от восхищения. Её взору прежде всего открылся просторный двор, усаженный выстриженными кустарниками и пёстрыми цветами. Вдоль тропинки стелились серебристые вьюнки, ведущие прямо к светлой террасе. Сарнай поднялась по ступенькам и оказалась на мраморном пороге.

— Не удивляйся, — равнодушно сказала Гузалия, разуваясь. — Папа купил этот дом и потом ещё долго его выстраивал.

— Твой папа — принц? — еле выдавила из себя Сарнай.

Гузалия рассмеялась и махнула на неё рукой.

— Что ты такое говоришь? — сказала она. — Мой папа — обычный человек. Он родился в Грозном, а потом переехал во Владивосток. Там он со своим лучшим другом открыл казино. А потом они стали заниматься ещё каким-то бизнесом. Из-за этого бизнеса папа часто бывает в командировках. Кстати, в одной из таких командировок он и встретил мою маму.

— Твоя мама работала вместе с ним? — недоумённо спросила Сарнай.

Гузалия сложила обувь Сарнай на полку и стянула с себя рюкзак, набитый учебниками.

— Нет, — между делом рассказывала Гузалия. — Моя мама была обычной сиротой, которую воспитывали бедуины. Папа поехал в Марокко, чтобы что-то купить и продать. Там в одном из караванов он увидел маму и потерял голову. Что ты смеёшься? Это правда. Папа именно так говорит: он потерял голову. Это была любовь с первого взгляда. Он сразу же предложил за неё выкуп и женился на ней. Мы сначала жили в Марокко. Я и мой брат родились там. Но потом папе пришлось переехать сюда, так как у него там начались какие-то сложности. Я не знаю точно, но маме очень не нравится то, чем папа занимается.

Гузалия осмотрелась, чтобы убедиться, что за ними никто не наблюдает, а потом наклонилась к Сарнай и полушёпотом произнесла:

— Я иногда слышу, как мама по ночам плачет и ругается с папой. Они думают, что мы с Насимом спим, но я всё слышу. Мама говорит, что папина работа погубит нас всех. Потом она говорит, что ужасно боится за меня и Насима. А папа начинает нервничать и класться, что убьёт любого, кто приблизится к его семье. Короче, что-то там такое неладное творится. Мне иногда тоже бывает страшно, но я верю папе. Если он так говорит, значит, он нас защитит. Хотя мама всё равно ругается и плачет по ночам. Мне кажется, что она чего-то боится, поэтому и на улицу выходит очень редко. И нас с Насимом почти никуда не водит. Все родители гуляют со своими детьми, а мы в основном сидим дома. Так что я очень ждала, когда начну ходить в школу. Теперь хоть есть причина выходить на улицу. Хотя каждый раз, когда я ухожу, мама меня предупреждает по сто раз, чтобы я не разговаривала с незнакомцами. А я не глупая. Я знаю, как себя вести с незнакомыми людьми. Мама думает, что я ещё маленькая, но это не так. Я хорошо умею разбираться в людях. У меня чутьё, ведь я будущий адвокат. Вот почему из нашего класса я ни с кем не дружу и никого не приглашаю в гости.

Сарнай насупилась. В голове уже начали кружиться вопросы, но Гузалия тут же дала на всё ответ:

— А с тобой можно дружить, я в этом уверена. Ты не такая, как они все. Я даже не боюсь тебе рассказывать о своей семье: знаю, что ты не разболтаешь, как это бы сделали другие девочки из нашего класса.

Сарнай даже не знала, как воспринимать такие слова. Как похвала, они точно не звучали, но и на насмешку были совсем не похожи.

— Я что-то так много говорю, а ты всё время молчишь, — вдруг опомнилась Гузалия. — Но всё это потому, что раньше я ни с кем не могла поговорить. Это только в школе я выгляжу так, будто мне совсем не хочется ни с кем общаться, но на самом деле я обычный ребёнок: ничем не лучше и не хуже других. Просто приходится подстраиваться под статус, который наложил на меня мой богатый папа. Заходи, не стой на пороге. Я тебя сейчас с мамой познакомлю.

Гузалия наконец открыла входную дверь, и прямо с порога в лицо Сарнай брызнули янтарные блики, исходившие от огромной хрустальной люстры, свисавшей с высокого потолка. Сарнай сделала шаг — и стопы её потонули в узорах мягкого ковра. Глаза разбегались по сторонам. Она не могла поверить, что всё это предстало перед ней наяву. После маленьких юрт Сарнай понадобилось время, чтобы привыкнуть жить в квартире, которую нашёл Хаган. Даже она казалась Сарнай чрезмерно большой и запакованной мебелью и всякой другой утварью. Но в доме Гузалии всего было так много, что у Сарнай закружилась голова. Вся комната была обставлена мягкими, обитыми нефритовым бархатом диванами, на которых были раскиданы расшитые золотыми нитками круглые подушки. Окна были задёрнуты тяжёлыми шторами малахитового цвета. Стоявший посередине круглый стол был застелен плотной скатертью с резными узорами и пышной бахромой. Отовсюду, куда ни падал взгляд, тянуло роскошью и какой-то молчаливой торжественностью. Очарованная такой красотой, Сарнай прошла вглубь зала и замерла, как статуя. Гузалия встала рядом и тоже принялась осматривать уже привычную для неё обстановку.

— Красиво, правда? — спросила Гузалия.

— Да, — едва слышно пролепетала Сарнай. — Очень красиво. Я никогда не видела таких юрт.

Гузалия рассмеялась.

— Ты такая смешная, — сказала она. — Пойдём на кухню. Мама сегодня приготовит бирьяни. Ты пробовала такое?

Сарнай покачала головой. Она всё ещё была лишена дара речи от всего того, что её окружало.

— Моя мама превосходно готовит любые восточные блюда, — сказала Гузалия и потянула Сарнай на кухню. — Она может делать всё, что захочешь, но бирьяни у неё получается лучше всего. Тебе очень понравится.

Сарнай даже не заметила, как она очутилась на кухне. За широкой плитой спиной к ним стояла высокая женщина. Сарнай, привыкшая видеть низкорослую и тонкую Фамарь, была удивлена, когда к ним повернулась мама Гузалии. Это была крепкая, высокая, красивая женщина с огромными, как ночь, глазами. Сарнай ещё ни у кого не видела таких чёрных и таких выразительных глаз. Всё на лице этой женщины было крупным, и потому красота её была даже немного отпугивающей. Увидев Сарнай, женщина немного напряглась, но Гузалия тут же начала щебетать без умолку на незнакомом языке, и с каждым её словом испуг на лице женщины понемногу начинал отступать.

— Мама, познакомься, это Сарнай, — наконец сказала Гузалия на монгольском. — Она моя одноклассница и первая подруга.

Сарнай смутилась при слове «подруга», но возражать всё же не стала.

— Добро пожаловать в наш дом, — улыбнулась женщина и протянула ей руку. — Меня зовут тётя Наргиза.

Сарнай сразу же уловила, что тётя Наргиза очень плохо говорит по-монгольски.

— Идите мойте руки, а потом приходите к обеду, — сказала Наргиза.

Гузалия взяла Сарнай за руку и потащила прочь из кухни.

— Моя мама хорошая. Она тебе понравится, — снова завелась Гузалия. — Она только внешне выглядит немного скованной, но на самом деле у неё очень доброе сердце. Вот увидишь, когда ты с ней познакомишься как следует, ты сама…

Гузалия внезапно умолкла и пригнулась. Сарнай недоумённо уставилась на неё.

— Что такое? — спросила Сарнай.

Гузалия тут же притянула Сарнай за руку так, что той пришлось невольно пригнуться.

— Тише, — шикнула Гузалия, приставив указательный палец к губам.

Сарнай ничего больше не посмела спрашивать. Она пригнулась, как ей приказали, и отправилась вслед за Гузалией. Крадясь на цыпочках, как шпионы, они приблизились к большой деревянной двери. Сарнай не понимала, что происходит, но ей всегда нравились игры, где щекочутся нервы и подрывается страх и любопытство одновременно. Гузалия тем временем как можно тише толкнула дверь, и они заглянули внутрь. Сарнай выглянула из-за плеча Гузалии. Там, в большой светлой комнате, на полу сидел мальчик лет шести и, усердно слюнявя карандаш, что-то чертил на белом листе.

— Вот гадёныш, — заговорщически процедила Гузалия, посмотрев на Сарнай. — Ты видишь, что он делает?

— Да. Он рисует, — разочарованно ответила Сарнай.

Она ожидала увидеть нечто действительно захватывающее, а там всего лишь рисующий мальчик. Сарнай сразу поняла, что это и есть тот самый братик Насим, о котором Гузалия ей успела прожужжать все уши.

— Ну, я ему сейчас порисую.

С этими словами Гузалия шумно распахнула дверь и деловито упёрла руки в бока.

— Так, — строго и важно протянула она, — и что ты снова тут делаешь?

Мальчик тут же скомкал бумагу, сжал в охапку карандаши и спрятал их за спину.

— Я спрашиваю: что ты тут делаешь? — требовательно повторила Гузалия.

— Я… Ничего не делаю… Просто тут сидел… — запинаясь, пробормотал Насим.

Насим говорил как-то странно, комбинируя в одном предложении монгольские и арабские слова.

— У тебя что, нет своей комнаты? Или у тебя нет своих карандашей? — недовольно продолжала допрос Гузалия уже на арабском.

— У меня нет таких цветов, как у тебя. Я только один карандаш хотел одолжить. Тебе что, жалко?

Гузалия посмотрела на Сарнай и снова заговорила по-монгольски.

— Вот видишь, каково это: иметь младшего брата.

Насим поднял глаза и встретился взглядом с Сарнай. Сарнай обомлела: такие же светло-голубые глаза и такие же тёмно-рыжие волосы, как у Гузалии. Насим был поразительно похож на свою сестру, только ростом был чуть меньше, и взгляд у него был не такой смелый и уверенный, как у Гузалии.

— А это кто? — спросил Насим, глядя на Сарнай.

Он тут же забыл о том, что провинился. В их доме появился другой ребёнок, и это заставило его забыть о всяких там мелочах. Подумаешь, карандаш взял. Выражение лица Насима тут же переменилось. Из провинившегося мальчишки он тут же превратился в важного маленького мужичка.

— Что ты на меня кричишь? — смело заявил он. — Я всего лишь одолжил у тебя карандаш. Мой сломался.

Гузалия от возмущения захлопала ресницами.

— Что ты такое говоришь, гадёныш? — воскликнула она. — Сколько раз мне говорить, чтобы ты не заходил в мою спальню и не трогал мои вещи?! Ты что, не понимаешь? Я всё расскажу маме!

— Иди говори, ябеда.

Насим показал ей язык и вышмыгнул из комнаты.

— Сейчас ты у меня получишь!

Гузалия выхватила деревянную статуэтку в виде соловья и швырнула её вслед брату. Ещё немного — и она угодила бы ему прямо по лопаткам, но озорник успел увернуться.

— Ты это видела? — гневно выговорила Гузалия. — Этот гадёныш всегда заходит в мою комнату и трогает мои вещи.

Гузалия подошла к своему шкафу и открыла полированную шкатулку. Теперь Гузалия громко ругалась на привычном диалекте, который она переняла от мамы.

— Насим! — вскричала она в ярости. — Ты снова рылся в моей шкатулке!

Гузалия будто напрочь забыла о своей гостье. Она выбежала на порог и во весь голос крикнула:

— Мама, Насим снова взял мою золотую цепочку! Скажи, пусть немедленно вернёт!

— Насим, верни сейчас же! — раздался голос Наргизы из кухни.

— Верни, не то я всё расскажу папе. Ты знаешь, что он с тобой сделает за это! — пригрозила Гузалия.

Через несколько секунд на пороге снова вырос Насим.

— Давай сюда, — протянув открытую ладонь, потребовала Гузалия.

Насим насупился и пихнул ей в руку золотую цепочку.

— Я только немного хотел поносить. Тебе что, жалко? — фыркнул мальчик.

— У тебя есть своя цепочка. Носи её сколько угодно.

Насим показал ей язык и побрёл на кухню.

— Вот что значит иметь младшего брата, — вздохнула Гузалия.

Сарнай с любопытством взглянула на золотую цепочку. Гузалия это тут же уловила.

— Мне её папа подарил на день рождения, — пояснила Гузалия, показывая её Сарнай. — Но и Насим получил такой же подарок, только с другим кулоном.

Сарнай развернула упруго сплетённое украшение. Это была толстая цепь, совсем не подходившая для детской шеи. По плетёным жгутам болталась гладкая блестящая подвеска в виде скрипичного ключа.

— Как красиво, — не скрывая восхищения, произнесла Сарнай.

— Этот гадёныш уже не в первый раз её у меня стаскивает! — проворчала Гузалия.

— А что, ему не нравится его цепочка?

— Я думаю, что нет. Папа купил ему цепочку с пером, а мне со скрипичным ключом. Папа всё-таки надеется, что Насим вырастет и станет адвокатом. А Насиму нравится музыка. Он даже несколько раз просил меня поменяться подвесками, но я не соглашаюсь.

— Почему? Ты ведь всё равно не любишь музыку.

— Но я всё равно не хочу меняться.

— Ты просто вредничаешь.

На лице Гузалии промелькнуло несогласие.

— Почему это я вредничаю? Если я не хочу отдавать свою вещь другому, я имею на это право. Или скажешь, что это не так?

— Но тебе эта вещь не нравится так сильно, как ему. Ты могла бы поменяться.

— И не подумаю. То, что моё, то моё.

Гузалия задрала нос и спрятала цепочку в шкатулку. Сарнай была уверена, что теперь эта деловуша не захочет с ней дружить. Но, когда Гузалия закрыла шкатулку, она снова обернулась в весёлом расположении духа как ни в чём не бывало.

— Пойдём мыть руки. Скоро обед, — оживлённо сказала Гузалия. — Тебе понравится мамина еда.

Не спрашивая позволения, Гузалия взяла Сарнай за руку и потащила в ванную комнату. Всё это время Сарнай никак не могла взять в толк, как всего за несколько часов Гузалия стала для неё таким близким человеком. Гузалия вела себя так, словно они уже давно дружат. Сарнай последовала за новой подругой в ванную, а потом на кухню. Там уже был накрыт стол. Наргиза приветливо улыбалась. Перед едой она произнесла короткую молитву, где на своеобразном монгольском поблагодарила Всевышнего за то, что Он послал её дочери подругу. Потом они приступили к трапезе, и только тогда Сарнай заметила, что столовые приборы стояли только у её тарелки.

— По нашей традиции мы всегда едим руками, — пояснила Гузалия, увидев замешательство в глазах Сарнай.

— В особенности бирьяни, — добавил Насим. — Папа говорит, что бирьяни по-настоящему вкусный только тогда, когда его едят руками.

Сарнай осторожно взялась за край ложки и посмотрела на остальных. Фамарь всегда говорила ей, что есть руками неприлично и негигиенично. Сарнай никогда бы не подумала, что есть руками можно красиво. Именно так выглядело то, как Гузалия ела бирьяни. Её длинные тонкие пальцы аккуратно складывались в бутон и ловко отщипывали куски мяса и овощи, а потом мешали всё это с рисом. Рыхлый комок еды немного спрессовался пальцами, прежде чем отправить всё это в рот. Даже Насим, будучи ещё ребёнком, так расторопно ел руками, что любо и дорого было на это поглядеть. Во всём этом Сарнай не увидела ничего неприличного и уж тем более негигиеничного. Ей вдруг тоже захотелось оставить ложку и попробовать есть руками, но она испугалась, что не справится, и поэтому по привычке стала есть ложкой. Сарнай даже не знала, как на всё это нужно было реагировать. Она словно окунулась в совершенно другой для неё мир. В доме Гузалии всё было не так, как она привыкла. Всё здесь было таким огромным, сказочным, ярким. Даже то, как выглядела, говорила Наргиза, и то, как вели себя дети за столом, больше напоминало красивый восточный фильм. Всё время обеда Сарнай только и делала, что кивала и на все вопросы отвечала короткими предложениями. Ей всё ещё не верилось, что это происходит наяву. Блюдо, которое приготовила Наргиза, оказалось действительно очень вкусным. Сарнай никогда не пробовала ничего подобного.

— Вы научите меня готовить бирьяни? — в первый раз за всё время задала вопрос Сарнай.

Наргиза умилённо взглянула на Сарнай и потрепала её левой рукой по щеке.

— Если ты так хочешь, то я с радостью тебя этому научу, — ответила она. — Так неожиданно, что ты меня об этом попросила. Моя дочь никогда меня об этом не просит.

— Зачем мне этому учиться, если я буду адвокатом? — усмехнулась Гузалия.

— А разве адвокатам не нужно есть? — ласково обратилась к ней Наргиза. — Тебе всё равно не мешало бы учиться вести хозяйство.

— Зачем? — резко среагировала Гузалия. — Если я только начну учиться готовить, убирать и стирать, то меня тут же выдадут замуж. А я не собираюсь. Я буду учиться. Я ведь это уже тебе сто раз говорила.

— А у Гузалии уже есть жених, — встрял в разговор Насим. — Он живёт в Каире. Папа уже привозил его к нам в дом. Когда Гузалии исполнится восемнадцать, её сразу же выдадут замуж.

— Ещё чего? — вспыхнула Гузалия. — Никто от меня этого не дождётся.

— А тебя и спрашивать не будут, — Насим скривил ей гримасу.

— А ты вообще бы лучше помолчал, — раздражительно сказала Гузалия.

Было понятно, что Гузалия терпеть не может разговоры о замужестве. Одна только эта мысль выводила её из себя.

— Вы бы хоть при гостях не ссорились, — обратилась к детям Наргиза.

Гузалия и Насим перекинулись косыми взглядами и умолкли. Сарнай решила воспользоваться паузой. Она повернулась к Наргизе и спросила:

— А это правда, что вы знаете много сказок про пустыню? Гузалия сказала, что вы тоже родились в пустыне.

— Да, мама, расскажи Сарнай те сказки, которые ты мне рассказывала, — оживилась Гузалия. — Расскажи ей про песчаных призраков, про добрых и злых джиннов. Ей будет очень интересно.

— Я тоже хочу послушать! — выкрикнул Насим.

— Если будешь себя хорошо вести, то мы возьмём тебя с собой на чердак, — сказала Гузалия.

Насим сразу же стал смирным.

— Я буду себя хорошо вести, — клятвенно пообещал он.

Наргиза заговорщически взглянула на Сарнай.

— Хочешь послушать сказку? — загадочно спросила она.

Сарнай утвердительно кивнула. Все тут же как по команде быстро вытерли руки об кухонное полотенце. Наргиза медленно вышла из-за стола.

Гузалия, как на пружинке, вскочила с места и подбежала к большому музыкальному центру. После того как она пробежала пальцами по плоским кнопочкам, устройство загорелось ярко-зелёным свечением, и тут как будто по волшебству в комнату влилась ритмичная восточная музыка. Наргиза сняла с головы платок, и по её плечам рассыпались чёрные, как ночь, локоны. Потом она повязала этот платок чуть ниже талии и, подобно только что пробудившейся кобре, начала медленно раскачиваться. Наргиза танцевала какой-то совершенно неведомый для Сарнай танец. Сарнай никогда не видела, чтобы женщины из её деревни так танцевали. Сарнай никогда не видела ничего подобного. Крепкое тело Наргизы тут же преобразилось: из взрослой женщины она вдруг превратилась в гибкую, утончённую юную девушку. Раскачивая бёдрами под удары бубнов, она одновременно ласкала воздух пластичными кистями под убаюкивающую мелодию. Наргиза стала сочетанием лёгкой волны и звонкой весенней капели. Весь танец был наполнен неведомой тайной. Рядом с Наргизой уже пританцовывали Гузалия и Насим. Они приглашали Сарнай взглядом присоединиться к ней, но Сарнай так и осталась сидеть за столом как вкопанная. Внезапно томная музыка вдруг сменилась на быструю и ритмичную мелодию. Как будто миллионы жемчужных бусин посыпались с неба. Наргиза преобразилась вместе с музыкой. Теперь каждая часть её тела будто ловила падающие с неба перламутровые бусины. Сарнай никогда не видела ничего более красивого, чем этот танец. Раньше она смеялась над теми девочками, которые просто обожали дёргаться под музыку. Ведь для неё любой танец выглядел глупо и нелепо. Но танец Наргизы заворожил её настолько, что она напрочь лишилась дара речи. Против воли Сарнай ощущала, как в ней начали подёргиваться те и другие группы мышц. Словно её тело непроизвольно пыталось повторить все эти движения. Больше всего на свете ей сейчас не хотелось, чтобы музыка прервалась. Наргиза продолжала танцевать, привлекая их к лестнице, ведущей на чердак. Сарнай встала и последовала за танцующей троицей. Ей пришлось сдерживать свои бёдра, руки и ноги, чтобы они шли спокойно, а не покачивались под такт музыки.

— Мама сейчас расскажет нам сказку, — прошептала ей Гузалия, когда они поднимались по лестнице.

— А твоя мама всегда так танцует, когда хочет рассказать сказку? — полюбопытствовала Сарнай.

— Всегда. Она говорит, что танец создаёт настроение и атмосферу сказки.

— Я и не знала, что такие мамы бывают, — честно призналась Сарнай.

— А какими должны быть мамы? — удивилась в свою очередь Гузалия. — Я только так себе и представляю всех мам.

На это Сарнай ничего не стала отвечать. Ей не терпелось поскорее очутиться на чердаке. Музыка, оставшись позади, стала медленно стихать, словно Наргиза укачала мелодию на своих длинных гибких пальцах. Наконец они оказались у двери чердака. Гузалия толкнула дверь, и взору Сарнай открылось настоящее чудо. Когда Гузалия рассказывала, что у неё на чердаке есть своя пустыня, Сарнай и не думала, что всё это действительно правда. Даже теперь, глядя на ожившее перед ней море из жёлтого песка и волнистых дюн, Сарнай не верила своим глазам. Чердак был огромным. Стены и потолок были обклеены обоями, на которых оживал яркий пейзаж заката в пустыне. Где-то вдали виднелось очертание длинного каравана. Небо у восхода было ещё светлым, но чем дальше они продвигались, тем темнее оно ставилось. Будто они переходили из палящего дня к леденящей пустынной ночи. Стопы Сарнай мягко водрузились в гладкий песок, и на глаза её тут же набежали слёзы. Она вдруг вспомнила родную деревню. Вспомнила то место, где она родилась и выросла. Там она была на своей земле. В той земле она была своей и чувствовала себя хозяйкой. Ни один ребёнок даже не смел посмотреть на неё как-то криво. Сарнай опустила лицо, чтобы никто не видел её слёз. Наргиза, Гузалия и Насим продолжали танцевать, вороша стопами тёплые барханы. Справа от них открылся небольшой зелёный островок с финиковыми деревьями и искусственным озером. Именно туда они и направились. Наргиза пригласила их отдохнуть под пышноволосыми пальмами и послушать сказку. Наргиза грациозно села на зелёный островок. Голос её звучал волнующе и в то же время словно убаюкивал уставших путников. Сарнай прислонила голову к стволу пальмы и закрыла глаза. Сказка была о неком Джахангире, который был предан своим родным братом из-за зависти. Что там было с ним дальше, Сарнай не услышала. Едва она прислонила голову к пальме, как тут же провалилась в приятный сон. Во сне ей привиделась своя сказка. Она увидела мальчика по имени Иосиф. Красивый и умный мальчик Иосиф, у которого было много братьев. Они не любили его, потому что он носил красивую и яркую одежду. Но ещё больше братья не любили Иосифа за то, что он видел сны, где все в семье до единого кланялись ему до земли. Братья злились, потому что где-то глубоко в душе боялись, что так и может произойти однажды. Когда прошло достаточно времени, братья продали Иосифа, как вещь, неким торговцам. Бедный Иосиф пересёк целую пустыню, чтобы быть проданным в рабство в Египте. Там, в Египте, Иосиф так усердно работал, что понравился начальнику телохранителей Патифару. Патифар полюбил Иосифа и сделал его первым слугой в доме. Иосиф очень старался и работал изо всех сил. Но случилась другая беда: жена Патифара полюбила Иосифа и захотела быть с ним. Иосифу пришлось убегать от неё каждый день. Он не хотел предавать Патифара и больше всего не хотел огорчать Бога, в которого он неизменно верил. Жена Патифара оболгала Иосифа, сказав своему мужу, что Иосиф хотел надругаться над ней. За это Патифар бросил Иосифа в темницу. Но даже в тюрьме Иосиф оставался честным, сохраняя веру в Бога. Он продолжал делать добро там, где обитали в основном злодеи. За это его вскоре сделали начальником темницы. Как-то раз утром Иосиф услышал, как двое заключённых разговаривали о странных ночных сновидениях. Иосиф верно истолковал им сны, и они исполнились. Но даже тогда никто его не отблагодарил и не вспомнил его. Иосиф продолжал сидеть в тюрьме до тех пор, пока однажды фараону всего Египта не приснился устрашающий сон, пророчествующий о грядущих днях. Только Иосиф смог растолковать им эти сны, и за это фараон сделал Иосифа премьер-министром всей страны. Всего за один день Иосиф стал огромным и могущественным. Он женился и стал отцом двух сыновей. Он был уже почти счастлив, как внезапно ему снова пришлось вспомнить прошлое. Через несколько лет в Египет пришли его братья. Никто из них не узнал в Иосифе родного брата. Они пришли просить у него хлеба, но перед этим отвесили ему глубокий поклон до самой земли. И только тогда Иосиф снова вспомнил о тех снах, которые он видел в юности. Именно за эти сны и возненавидели братья Иосифа. Но теперь всё исполнилось в точности, как это было во сне. Иосиф смог бы отомстить им за все причинённые обиды, но вместо этого он обнял их и стал громко плакать. Иосиф помог всей своей семье выжить во время голода, хотя мог бы бросить их на произвол судьбы. Ведь с ним поступили даже хуже…

— Сарнай, ты спишь? — раздался голос Гузалии над головой.

Сарнай открыла глаза и сонно протёрла лицо.

— Угу, — сладко пробубнила она.

— Но ты прослушала всю сказку, — сказал Насим. — Это было очень интересно.

— Мне снилась другая сказка, — пролепетала Сарнай.

— Какая? — спросила Наргиза, проведя пальцами по её волосам.

— Сказку про мальчика в цветной одежде.

— Как интересно, — захлопала в ладоши Гузалия. — А кто тебе её рассказал?

Сарнай задумалась. Казалось, прошло так много времени с тех пор, как она переехала в Улан-Батор, но для неё будто пролетела целая вечность. Сейчас ей даже думалось, что всё, что с ней произошло в родном краю, было лишь сладким сном. И тем более люди, живущие за горой в молитвенном доме, ей теперь казались всего лишь фрагментом её ожившего воображения. Даже Наран и Баяр теперь стали для неё туманными силуэтами. Даже их имена для неё теперь звучали странно и незнакомо.

— Кто тебе рассказал эту историю? — вопросил Насим.

Сарнай пожала плечами.

— Я не помню, — ответила она и не соврала. — Мне кажется, что её рассказали мне люди, которые живут за горой в молитвенном доме. Там есть другие дети. Они целыми днями играют и кормят огромных коршунов из рук. Эти люди и рассказывали подобные истории. И моя любимая история была про мальчика в цветной одежде.

Гузалия и Насим переглянулись.

— За какой горой? — спросил Насим.

— В каком молитвенном доме? — добавила Гузалия.

— Оставьте её в покое, — вмешалась Наргиза. — Вы что, не видите, Сарнай очень устала. Правда, Сарнай?

Наргиза ещё раз по-матерински погладила её по волосам.

— Ты устала, доченька? — спросила она девочку.

Сарнай кивнула.

— Мне уже пора домой. А то мама будет волноваться, — ответила она.

— Посиди ещё с нами. Мама расскажет ещё одну сказку, — взмолился Насим.

— Я расскажу в следующий раз, — сказала Наргиза.

Сарнай протёрла глаза и осмотрелась кругом. Всё те же дюны и тот же ярко-рыжий песок. Её вдруг посетила мысль, что она находится в этом месте целую вечность. Время как будто потонуло в этих искусственных барханах.

— Мне уже нужно домой, — забеспокоилась Сарнай.

— Проводи её, — сказала Наргиза Гузалии.

Гузалия послушно вскочила на ноги и подала руку Сарнай. Сарнай уже не сопротивлялась такой странно возникшей дружбе. Она подала руку Гузалии, и они побрели по песку к выходу. У порога Сарнай ещё раз обернулась и помахала рукой Наргизе и Насиму.

— Мне у тебя очень понравилось, — сказала Сарнай, когда они вышли к воротам.

— Правда? Тогда приходи ещё раз.

— Не знаю, — пожала плечами Сарнай. — Если мама отпустит, то приду. А если не отпустит, то ты к нам приходи.

— А можно? — глаза Гузалии загорелись озорными огоньками.

— Конечно, можно. Моя мама приготовит суп из баранины. Она тоже вкусно готовит.

— Тогда я приду, — Гузалия захлопала ладоши. — Когда можно?

— Завтра после школы.

— Хорошо. Договорились.

Сарнай не знала, как нужно прощаться с подругами. Обычно с Нараном и Баяром они просто расходились по домам, даже не говоря друг другу слов прощания. Сарнай решила так и поступить с Гузалией. Она просто вышла за ворота и побрела по тропинке.

— До встречи, Сарнай! — крикнула ей вслед Гузалия.

Сарнай обернулась и увидела, что Гузалия энергично машет ей рукой. Рука Сарнай сама поднялась вверх и принялась махать в ответ. Это было так неожиданно, что Сарнай на секунду почудилось, что кто-то против воли управляет её рукой.

— До встречи, Гузалия! — крикнула она в ответ и побрела своей дорогой.

Сарнай шла домой и думала, что же сказать Фамари, если она спросит, почему она пришла так поздно. Если соврёт ей, то придётся врать и Хагану, а этого она не могла сделать. Сарнай сама не понимала, почему ей так важно доверие именно отца. Она ужасно гордилась, когда Хаган хвалил её перед родственниками. Глядя в его глаза, Сарнай видела нечто больше, чем просто отцовскую любовь. Хаган уважал её. Он относился к ней так, как обычно в её краях отцы относятся к сыновьям. Сарнай больше всего на свете ценила именно этот взгляд отца, поэтому до сегодняшнего дня делала всё, чтобы не подвести его. На обман и выкручивание она не пошла бы ни под каким предлогом. Уж лучше пусть Фамарь её накажет. Сопровождаемая такими мыслями, Сарнай остановилась у своего порога и решительно толкнула дверь. Как только она оказалась внутри квартиры, как до её слуха донеслись громкие голоса. В этом шуме она ясно различила голоса Хагана и Гиляны. Они о чём-то горячо спорили, и Сарнай сразу же догадалась, о чём идёт речь.

— Сарнай не агрессивна! — громко парировал Хаган. — Если она ударила Ильгиза, значит, на то были причины. Она никогда не лезет в драку просто так, для забавы.

— Учительница ведь сказала, почему она так поступила, — несмело встряла в разговор Фамарь. — Ильгиз первый задирался. Ему не надо было так её унижать. Этого бы любой ребёнок не выдержал.

— Что вы такое говорите! — негодующе разразилась Гиляна. — Дети есть дети. Время от времени они говорят всякую ерунду. Так все дети поступают. Иногда ссорятся, а потом снова мирятся. Но лезть с кулаками и избивать до крови?! Куда это годится? Чему вы только учите свою дочь? Она у вас растёт как дикарка! Мы не в джунглях живём! И если в вашей степи было приемлемо такое поведение, то в нашем мегаполисе соизвольте себя вести как цивилизованные люди.

— А твой сын прямо истинный пример цивилизованного человека, — горько усмехнулся Хаган.

— Я ещё раз вам повторяю. Ильгиз ещё ребёнок. Все дети время от времени говорят и делают глупости. На то они и дети.

Сарнай на цыпочках пробралась на кухню и осторожно выглянула из-за дверного проёма. Гиляна сидела за столом. Щёки её так и полыхали от гнева. Фамарь сидела, опустив голову и согнув плечи. Зато Хаган сидел с выпрямленной спиной, уперев руки в бока. Ни в одном его жесте не читалось раскаяние или стыд.

— Я с тобой полностью согласен, — сказал Хаган. — Дети время от времени говорят и делают глупости. Только мне непонятно, почему это твоему сыну, как ребёнку, можно распускать язык, а моей дочери нельзя защищаться от хулиганов.

— Мой Ильгиз не хулиган! — взорвалась Гиляна. — Это не он избил вашу дочь. Одно дело — сказать глупость, и совсем другое — нанести физическое увечье. Я всегда была и буду против насилия!

В эту минуту Сарнай вышла из своего укрытия. Ей на память тут же пришли слова её новой подруги Гузалии. Сарнай встала посередине кухни и громко, во всеуслышание заявила:

— Настоящая сила заключается не в кулаках, а в словах. Кулаками можно навредить только на время. Потом раны заживут, синяки пройдут, и вся боль забудется. А вот раны от слов могут оставаться в душе на всю жизнь. И никакая мазь их не залечит.

— Во-первых, здравствуй. Тебя что, не научили, что со старшими нужно здороваться? — ядовито выдавила из себя Гиляна.

— Сарнай, поздоровайся с тётей Гиляной, — строго произнёс Хаган.

Всё, что сейчас хотелось Сарнай, — это крикнуть в лицо этой разукрашенной женщине, что её сын Ильгиз — противный выпендрёжник. Но Хаган уже устремил на неё требовательный взгляд, и ей ничего не оставалось, как поклониться и сквозь зубы пролепетать приветствие.

Гиляна так фыркнула в ответ, что ещё немного — и она бы поперхнулась в собственной ярости. Она демонстративно вышла из-за стола и стремительно направилась к выходу. У порога она ещё раз остановилась и с нескрываемой брезгливостью посмотрела на Хагана и его дочь.

— Да кто вы вообще такие? — ядовито процедила она. — Приехали чёрт знает откуда. Если бы не я, вашу дочь вообще не взяли бы в школу. И вообще, вы могли бы остаться жить на улице. Это только в вашей глуши люди плюют вместо благодарности. Но я вам всё это ещё припомню. — Гиляна кинула на Сарнай ненавистный взор и добавила: — А ты, соплячка, держись от моего сына подальше. Ещё раз узнаю, что ты его хоть пальцем тронула, я тебе все руки переломаю.

— За языком следи! — выкрикнул Хаган. — Тоже мне, цивилизация! Это вот так ты против любого насилия?!

Гиляна что-то пробубнила себе под нос и покинула их дом.

Оставшись наедине с родителями, Сарнай приосанилась. Больше всего она боялась взглянуть в глаза Хагана и увидеть в них хотя бы небольшой намёк на разочарование.

— Сарнай, — подозвал её Хаган. — Подойди к папе.

Не поднимая головы, Сарнай приблизилась к Хагану.

— Расскажи всё, как было, — произнёс он.

Сарнай, не отрывая взгляда от узора на ковре, рассказала в подробностях о произошедшем. После того как она умолкла, Хаган опустил огромные ладони на плечи дочери. Сарнай почувствовала тепло отцовских рук. Даже через простое прикосновение Сарнай поняла, что Хаган совсем не сердится на неё.

— Сарнай, если ты хочешь кого-то отлупить, то выбирай себе соперников достойнее. Таких слабых людей, как Ильгиз, не надо трогать.

— Но он первый начал! — воскликнула Сарнай. — Ты знаешь, что он сказал про наш будущий ресторан?!

— Это неважно, — успокоил её Хаган. — Слова слабых людей ничего не значат. А если они ничего не значат, то и не надо на это обращать внимание и уж тем более драться. Больше не трогай его. Хорошо?

— Хорошо, — пробубнила Сарнай.

— Ты мне обещаешь?

Сарнай насупилась. Она не была уверенна в том, что готова дать такое обещание. Ведь, как только она вспоминала этого противного мальчишку, у неё так и чесались руки поколотить его ещё раз.

— Сарнай, я жду, — потребовал Хаган.

— Хорошо. Я его больше не трону. Я обещаю.

— Отлично. Я верю тебе, дочь.

— Я знаю, — тихо ответила Сарнай и прислонилась к отцовскому плечу.

Хаган обнял дочь и пригладил её волосы на макушке.

— Вот и поговорили, — облегчённо вымолвила Фамарь. — Сарнай, иди мой руки и садись ужинать.

Сарнай посмотрела на Фамарь. На удивление в лице Фамари не читалось ни одного упрёка. Обычно Фамарь негодовала на Хагана, считая его методы воспитания уж слишком экстраординарными. Но в этот раз Фамарь была полностью на стороне Сарнай.

— Я не голодна, — ответила Сарнай, взбираясь на колени к Хагану.

— Как это ты не голодна? — спросила Фамарь. — Весь день ходила непонятно где. Кстати, где ты была?

— Опять бродила непонятно где, — потрепал её по макушке Хаган. — Нашла, пожалуй, какую-нибудь пещеру.

— Нет, — улыбнулась Сарнай. — Я была в гостях у подруги.

Хаган и Фамарь переглянулись.

— Ты что, заболела? — хихикнула Хаган. — Что за подруга? Ты же не заводишь себе подруг. Все они плаксы. Помнишь? Ты сама всегда так говорила.

— Нет. Гузалия не плакса. Она будет адвокатом, — ответила Сарнай.

— Значит, Гузалия, — задумчиво произнёс Хаган.

— Да. Её зовут Гузалия. Она живёт рядом со школой в большом красивом доме. Я у неё сегодня обедала. Её мама, тётя Наргиза, приготовила бирьяни. Было очень вкусно.

— Неужели? — нарочито обиженно произнёс Хаган. — Хочешь сказать, что эта тётя Наргиза готовит вкуснее, чем твой папа?

Сарнай рассмеялась и замотала головой.

— Тогда в следующий раз пригласи её к нам, — сказал Хаган. — Мы угостим её настоящей монгольской кухней. Ты покажешь, как нужно готовить суп из баранины. Ни одна взрослая женщина не умеет так готовить суп из баранины, как моя маленькая дочь.

— Ты сейчас её перехвалишь, — проворчала Фамарь. — Хватит уже.

— А что я сказал? В её возрасте девочки даже яичницу не могут нормально пожарить, а она уже готовит суп.

Хаган прижал к себе Сарнай и снова замурлыкал ей на ушко о том, как совсем скоро они откроют свой ресторан монгольской кухни. Сарнай закрыла глаза и тут же представила себе огромные нарядные шатры. В их ресторане всё, чего может желать утомившаяся душа. Только у них гости поймут, из чего состоит душа настоящего монгола. Под их шатрами любой турист сможет увидеть истинную красоту их края. Ведь настоящая Монголия прекрасна именно бесконечными просторами, где совсем нет цивилизации. А настоящий монгол — это свободная кочевая душа, для которой дом не эти каменные скворечники, а бескрайняя степь и извилистые горы.

— В любом месте, где ты можешь поставить свою юрту, — это твой дом. — сказал Хаган, укачивая полусонную Сарнай на коленях.

ГЛАВА 4

С того дня, как у Сарнай появилась подруга, всё в её жизни стало постепенно меняться. С одной стороны, никто больше не смел задираться и принижать её. Но с другой стороны, появились новые трудности. Многим было непонятно, почему Гузалия предпочла в подруги такую невзрачную дикарку, как Сарнай. Из-за того, что Гузалия не скрывала своего особенного отношения к Сарнай, многим одноклассницам это пришлось не по душе. Теперь Сарнай стала объектом зависти и постоянных сплетен. Нередко Сарнай ощущала, как окружающие пристально следят за ней. Они ждали её ошибки, её провала, чтобы потом всё донести до Гузалии. Но Гузалия ни к кому не прислушивалась. Сарнай быстро привыкла к тому, что в школе Гузалия ведёт себя очень сдержанно и серьёзно. Она была всегда собрана и сосредоточена. Но после занятий она ждала Сарнай или же просила подождать её, чтобы вместе пойти домой. Ни с кем другим Гузалия не вела себя так открыто и простодушно, и это вызывало недоумение даже со стороны учительского состава. Несколько раз Сарнай слышала о том, что Гузалия получала предупреждение от классной руководительницы и завуча начальной школы. Они в один голос твердили, что дружба с такой хулиганкой, как Сарнай, может привести к моральному падению Гузалии. Ведь все были уверены, что Сарнай плохо влияет на людей.

— Не слушай их, — равнодушно махала на них рукой Гузалия. — Это ещё большой вопрос, кто на кого плохо влияет. Ты добрая и простая, а я та ещё высокомерная вредина. По крайней мере, Насим постоянно мне это говорит.

Сарнай и не думала волноваться. К удивлению Гузалии, Сарнай ни выказывала одержимого желания непременно дружить с такой популярной девочкой, как она. Сарнай дружила с Гузалией потому, что ей нравилось свободолюбие и независимость подруги. Сарнай видела в ней родственную душу и никогда не задумывалась, какую пользу она имеет от общения с самой богатой девочкой в школе. После первого визита в хоромы Гузалии Сарнай привыкла ко всей этой обстановке и перестала видеть в этом нечто особенное. Она с удовольствием ходила в гости к Гузалии после занятий. Прилежная Гузалия не приступала к играм, пока не заканчивала с домашним заданием, и потому Сарнай тоже приходилось пересиливать себя и садиться за учебники. Целый час они тратили на то, чтобы сделать домашнее задание вместе, потом играли в искусственной пустыне на чердаке, а под вечер занимались танцами с Наргизой. Иногда к ним поднимался Насим. Чаще всего Гузалия гнала его, но бывали дни, когда она разрешала ему остаться, и они втроём пропадали на этом чердаке до самого заката. Дружба с Гузалией была такой яркой и неординарной, что со временем Сарнай стала забывать родную деревню, молитвенный дом и двух мальчиков, с которыми она выросла. Порой ей казалось, что она родилась и выросла в Улан-Баторе и всегда зналась с Гузалией, Насимом и тётей Наргизой. Вот так незаметно пролетел год. Почти каждый день девочки проводили вместе. Они договорились ходить друг к другу по очереди. Так что один день они играли в огромных хоромах у Гузалии, в другой день — в маленькой детской комнатке у Сарнай. В этой маленькой квартире они устраивали пятизвёздочный отель. Фамарь никогда не бранилась на детей за то, что они на время меняли обстановку, вешали другие занавески, передвигали столы и стулья. Дома у Сарнай Гузалия с удовольствием училась готовить еду. А вот у себя в хоромах она ни за что не встала бы за плиту. За время дружбы Гузалия научилась сносно готовить баранью похлёбку, а Сарнай освоила непростое искусство восточного танца.

— Мне очень нравится у тебя дома, — сказала Гузалия, когда пару раз погостила у Сарнай. — Он такой уютный. Тут всё лежит рядом. Ничего не нужно искать и прятать. Всё на видном месте, и всё близко.

— И мне нравится наш дом, — сказала Сарнай. — Но больше всего мне нравится этот дом, когда папа приходит с работы. Сразу становится так весело.

Гузалия всего пару раз видела Хагана, так как он приходил очень поздно с работы.

— Мне кажется, что ты любишь папу больше, чем маму, — заметила Гузалия.

— Нет. Я и маму очень люблю, — поправила Сарнай. — Просто у нас с папой одна общая мечта. Мы с ним партнёры по бизнесу. Мы ведь хотим открыть огромный отель и ресторан.

— Это так необычно, что у тебя с папой такие деловые отношения. Вот бы мой папа ко мне так относился.

За всё время дружбы Сарнай ни разу не видела отца Гузалии. Он часто бывал в разъездах, а если приезжал, то почти не выходил из своей спальни.

— Мы с папой очень мало разговариваем, — поделилась Гузалия. — Когда он дома, то в основном уделяет время Насиму. Он рассказывает Насиму про нашу религию, готовит его к учёбе. Папа всем твердит, что Насим — единственный сын, а сын — это показатель его мужской силы. Поэтому папа хочет, чтобы Насим стал великим адвокатом, чтобы везде о нём говорить и хвастаться. Он уже всем своим друзьям и родственникам говорит, что Насим не такой ребёнок, как все. Папа считает, что Насим — гений, так как он всё быстро запоминает и стремится к новым знаниям. Мне это неприятно слышать. Насим — неглупый мальчик, но у меня память всё же лучше, чем у него. К тому же я больше, чем Насим, стремлюсь к знаниям. Мама считает, что это очень нескромно, когда я говорю о себе подобные вещи. Она считает это хвастовством. Знаешь, Сарнай, я бы ни за что не стала так говорить кому-то ещё. Только тебе. Мне так хочется, чтобы папа видел во мне личность, а не просто девочку, которой он уже нашёл богатого жениха их Каира. Кстати, я ни за что не пойду за него замуж. Просто из принципа не пойду. Потому что тогда папа будет думать, что он был прав насчёт меня.

Сарнай сидела и слушала. В такие минуты она не знала, что нужно говорить и как поддержать Гузалию. Поэтому она просто молчала и внимательно выслушивала все её жалобы и недовольства. После такой беседы Сарнай вдруг ощущала огромный прилив счастья. Ведь Хаган был совсем другим отцом. Сарнай вполне осознавала, как ей повезло, что папа никогда не стремился как можно скорее выдать её замуж, чтобы потом отдать в другую семью. Хаган видел в ней личность, и для этого Сарнай совсем не нужно было так стараться, как это делала Гузалия. Сарнай не нужно было никому ничего доказывать. Папа принимал её и верил в неё. Каждый день Сарнай засыпала с мыслью о том, чтобы поскорее вырасти и открыть желаемый ресторан. Она обязательно сдержит своё обещание. Хаган поймёт, что не зря возлагал на неё такие надежды. Сарнай только и мечтала о том, чтобы увидеть в глазах отца слёзы радости оттого, что их давняя мечта исполнилась. Ради этих слёз она готова была пройти через все испытания. Порой по ночам Сарнай выходила на балкон и смотрела на потухшие окна домов. На этом тёмном полотне спящих многоэтажек Сарнай живо рисовала просторные юрты, окружённые чудесным садом. Она уже не могла припомнить, когда и где она слышала о том, что кто-то страстно желает превратить кусочек пустыни в цветущий оазис. Ей смутно припоминались какие-то имена и лица. Там, где-то в глубине её памяти, потускневшим пятном мелькали люди, раздавались чьи-то голоса и смех.

Время для детей тянется долго, и порой только одна неделя могла показаться месяцем. Все новые переживания и мысли Сарнай теперь делила с Гузалией. Всё у них было поровну, всё пополам. Ни разу в их дружбе не промелькнуло даже тени сомнений или разногласия. Сарнай видела, что обычаи и традиции в доме Гузалии очень отличались от того, к чему она привыкла. С одной стороны, всё это казалось странным, но с другой стороны, ей безумно хотелось перенять некоторые их привычки или устои. Когда Сарнай в первый раз отложила ложку и сделала попытку есть руками, она растопила этим остатки недоверия в сердце Наргизы и ещё сильнее укрепила отношения с Гузалией. Но и на этом Сарнай не остановилась: она каждый раз старалась прийти как можно пораньше в гости к Гузалии, чтобы принять участие в приготовлении обеда. Наргиза с большим удовольствием её этому учила. Раскрывала ей все секреты. Сарнай сама не заметила, как она полюбила восточную кухню. Ей нравился цвет пряностей, вкус тушёных овощей, аромат чёрного чая с шафраном. Через год такой дружбы Сарнай уже без чьей-либо подсказки могла приготовить тот самый бирьяни, который на вкус был похож на тот, что она попробовала в первый раз.

— Я никогда не видела девочек, похожих на тебя, — поделилась Наргиза с Сарнай. — В тебе столько рвения и страсти. Я уверена, что у такой, как ты, всё получится. У тебя обязательно будет свой ресторан.

— Вы правда так думаете? — с трепетом произнесла Сарнай.

Она приходила в восторг от этих слов. Ей так горячо хотелось как можно скорее осуществить свою мечту, что порой даже злилась, что время тянется так долго.

— Не торопись, — успокаивала её Наргиза. — Тебе и Гузалии нужно сначала окончить начальную школу.

Сарнай тяжело вздохнула. До окончания начальной школы оставалось ещё целых два года. Это казалось для Сарнай целой вечностью. Для неё время в школе тянулось как резина ещё и потому, что Сарнай, в отличие от Гузалии, не особо любила учиться. Она готовилась ко всем занятиям только потому, что Гузалия никогда не вышла бы играть, зная, что Сарнай не сделала домашнее задание. Гузалия не уставала твердить, что учёба — это важнее всего в современном мире.

— В одной очень умной книге я прочла, что жизнь делится на сезоны, — аргументировала свои слова Гузалия. — Если весной ты не будешь готовить почву и семена, то летом тебе нечего будет сеять. Если летом тебе нечего будет сеять, то осенью тебе нечего будет пожинать. А если осенью тебе нечего будет пожинать, то к концу зимы ты умрёшь от голода.

— Я не понимаю, когда ты так говоришь, — хмурилась на неё Сарнай.

— Это значит, что в нашей жизни есть сезоны. Мы сейчас с тобой в периоде ранней весны. Нам нужно успеть сделать всё, что нужно успеть в этот сезон. Нам нужно подготовиться к лету. Всё должно делаться в правильное время. Таблицу умножения нужно учить сейчас, чтобы потом тебе было легче решать задачи посложнее. Правила монгольской грамматики нужно знать сейчас, чтобы потом уметь красиво выражать свои мысли устно и на бумаге. Для каждого дела отведено своё время. Ты ведь не будешь зимой искать овощи в огороде.

— Это тебе всё это нужно делать, ведь ты хочешь стать адвокатом. Тебе и нужно учиться.

— И тебе не меньше. Думаешь, открыть свой ресторан и отель так просто? Думаешь, если ты будешь уметь вкусно готовить баранину и бирьяни — этого достаточно? Тебе много нужно знать и уметь.

— Зачем? Мой папа всё уже знает. Он будет решать эти вопросы, а я буду заниматься едой и декорациями.

Глаза Гузалии вспыхнули яркими огоньками. Сразу было понятно, что ей уже не хочется дискутировать с Сарнай на эту тему.

— Если ты хочешь заниматься декорациями, то ты сама должна быть как одна большая живая декорация, — оживлённо произнесла Гузалия.

Сарнай недоумённо приподняла левую бровь.

— Пойдём со мной. Я тебе кое-что покажу, — сказала Гузалия, подхватив Сарнай под руку.

— Если это снова какая-нибудь умная книга, то сразу скажу: мне неинтересно, — пробурчала Сарнай.

Гузалия ничего не ответила. Она уже мчалась со всех ног в комнату Наргизы. Они почти никогда сюда не заходили.

— Твоя мама будет ругаться, — предупредила Сарнай.

— Не будет. Она знает, что я иногда к ней захожу и трогаю её косметику.

Они прошли вглубь спальни и остановились у платяного шкафа с узорчатой дверцей. Гузалия бесшумно открыла дверь, и взору Сарнай предстало изысканное одеяние цвета сочного граната. Твёрдый лиф и широкой пояс были плотно расшиты тонким бисером и гранёными камнями. Из-под пояса тянулась длинная лёгкая юбка, на которой словно зажгли сотни мерцающих звёзд.

— Это костюм для восточного танца, — сказала Гузалия и с трепетом провела ладонью по гладкой шифоновой юбке. — Только посмотри, как красиво! Моя мама в нём как принцесса. Когда я вырасту, у меня тоже будет много таких костюмов.

— А тебе зачем? Ты ведь будешь адвокатом, — недоумённо спросила Сарнай, отведя восторженный взор от костюма.

— И что? Одно другому не мешает. Я буду танцевать, как мама, дома.

— Для кого? Ты ведь не хочешь замуж за того дурака из Каира. Кстати, как его зовут?

— Не знаю, мне неинтересно. Я всё равно буду танцевать просто так, для себя. Я считаю, что нужно уметь делать многие вещи, а не быть зацикленным только на чём-то одном.

— А я и не зацикливаюсь, — тут же оправдалась Сарнай.

— А я вижу. Ты только и делаешь, что говоришь про свой ресторан. Вот что ты ещё любишь, кроме того, что связано с ресторанами и отелем?

Сарнай, не задумываясь, дала ответ:

— Мне ещё очень нравится монгольская борьба. Я могла бы и тебя и научить.

— Меня не надо. Научи лучше Насима.

— Насиму это не нужно. Он нежный и добрый. К нему никто не будет приставать. А ты ведь будешь адвокатом. Вдруг тебе придётся от кого-то защищаться?

Гузалия задумалась.

— Может быть, ты права, — сказала она, пожав плечам. — Я подумаю. Но не об этом речь. Я могу научить тебя танцевать. Хочешь?

Сарнай так и прыснула. Танцующей она себя даже во сне не смогла бы представить.

— Не делай такое лицо, — возмутилась Гузалия. — Я по твоим глазам поняла, что тебе нравится восточный танец. Когда моя мама танцует, ты глаз не можешь отвести. Ты даже себя еле сдерживаешь. Я издалека вижу, как подёргиваются твои руки и ноги.

Сарнай покраснела. Даже себе она не осмелилась бы в таком признаться.

— Вот и нет! — воскликнула Сарнай. — Мне не нравятся танцы.

— Нет, нравятся. Я видела. Ты меня не обманешь. Мы с мамой тебя научим. Знаешь, как это здорово. Мама говорит так: если тебе радостно, то нужно танцевать, чтобы выразить эту радость. Если тебе грустно, то тоже нужно танцевать, чтобы грусть смогла покинуть твоё сердце. Танцевать — это полезно. И не менее полезно, чем борьба. Иногда следует не драться, а танцевать.

— Глупости, — махнула на неё рукой Сарнай.

В эту минуту на пороге комнаты выросла Наргиза.

— Что вы тут делаете? — улыбнулась она.

— Я рассказываю Сарнай про то, как важно танцевать. Я бы хотела научить её танцевать, но она такая упрямая.

— Почему? — переведя взор на Сарнай, спросила Наргиза. — Неужели тебе так не нравится, когда мы танцуем?

— Мне очень нравится, — вырвалось у Сарнай.

— Тогда почему ты не хочешь попробовать с нами?

Сарнай снова покраснела и вдавила голову в плечи.

— Я думаю, что у меня не получится, — едва слышно пробубнила она. — Мне кажется, это очень сложно.

— Что ты такое говоришь? — добродушно улыбнулась Наргиза и оживлённо притянула Сарнай на середину спальни. — Иди сюда. Выходи вот сюда, на середину. И ты, Гузалия, тоже вставай. Будешь нам помогать.

Сарнай сжалась в комок, но всё же сделала так, как велела Наргиза.

— Вот и умница, — ободрила её Наргиза. — Для начала тебе нужно выпрямить плечи. Попробуй их для начала расслабить, а потом немного отвести назад. Вот так. Всё правильно ты делаешь. Посмотри, Гузалия, какая у Сарнай красивая тонкая шея. А теперь мягко отведи руки в стороны и чуть согни колени. Нет, это слишком сильно. Совсем немного. Вот так. Да, молодец. Весь танец будет строиться на мягких коленях. Даже самые резкие и твёрдые движения мы будем делать на мягких коленях. Ты умница. У тебя всё хорошо получается.

Сарнай ощущала себя смешной и глупой. Ей уже раз десять пришла в голову мысль сбежать из этого дома. Но нет: она ведь не из тех, кто бежит от трудностей. Сарнай в первый раз почувствовала, что всё её тело будто сковали цепями. Она и не знала, что управлять собственными руками и ногами может быть так сложно. Сарнай корчилась и пыхтела, но всё выходило как-то топорно. Сарнай несколько раз хотелось остановиться и сказать, что танцы созданы не для неё, но вместо этого она упорно делала попытку за попыткой повторить в точности эти грациозные движения. А через двадцать минут занятия Сарнай решила, что теперь ни за что не отступит. У неё обязательно получится. Сарнай со всей свойственной ей серьезностью принялась за дело. Она усердно занималась с Наргизой каждый день после школы. А приходя домой, пыталась повторить заученные движения перед зеркалом. Через усердных занятий, Сарная танцевала так сносно и ловко, что любо дорого было поглядеть на эту быструю маленькую танцовщицу.

— Мне очень нравятся танца, — призналась Сарнай, когда учебный год подходил к концу.

— Правда? — захлопала в ладоши Гузалия. — А я думала, что ты ни за что не будешь учиться этому ремеслу.

— Это сложно, но я хочу продолжать обучаться.

Гузалия обняла Сарнай.

— Ты моя настоящая подруга, — горячо произнесла Гузалия. — Я так рада, что мы подружились.

— Ты могла бы дружить с кем угодно. Многие мечтают дружить с тобой.

— Я знаю, — вздохнула Гузалия. — Именно поэтому я и не хочу дружить с такими. Мне не нужно, чтобы кто-то нарочно пытался завоевать моё внимание. Ведь когда человек хочет завоевать внимание, он готов сделать всё что угодно. Даже то, что он никогда обычно не делает. А это уже нечестно. Я хочу дружить с настоящим человеком, а не с тем, за кого он пытается себя выдать. Ты — настоящая. Я сразу это поняла.

Сарнай не знала, что ответить. Она не умела говорить так красиво, как Гузалия.

— Мне тоже нравится с тобой дружить, — ответила Сарнай. — Ты не такая плакса и пискля, как все девочки.

Гузалия рассмеялась.

— Пойдём в мою комнату, я тебе кое-что покажу.

Они встали на ноги, и Сарнай сразу же ощутила, какой лёгкой стала её поступь. Ей казалось, что она не шла, а порхала над коврами. Ощущение было непередаваемым. Они вышли из спальни Наргизы и направились к комнате Гузалии. Там их уже ждала привычная картина. Насим, стоя у туалетного столика Гузалии, рылся в небольшой деревянной шкатулке.

— Снова ты, воришка! — прикрикнула Гузалия.

Насим от неожиданности так быстро отдёрнул руку, что шкатулка слетела со стола, и все украшения рассыпались по полу.

— Я знаю, что ты там ищешь! — бранилась Гузалия, глядя в испуганные глаза Насима. — Сколько раз тебе ещё говорить, чтобы ты не рылся в моём шкафчике?

— Я просто хотел посмотреть на ту подвеску, — пробубнил Насим. — Тебе что, жалко?

— Я её спрятала. Так что ты её там больше не найдёшь. Быстро вон из моей комнаты!

— Жадина, — фыркнул на неё Насим и выбежал за порог.

— И что мне с ним делать? — деловито проронила Гузалия. — Постоянно роется в моих вещах. Иметь братика — это сущее наказание.

— Если бы я была его сестрой, я бы поменялась с ним подвесками. Зачем тебе этот скрипичный ключ? Ты ведь всё равно не любишь музыку так, как он.

— И что? У него подвеска в виде пишущего пера. Выглядит грубо и некрасиво.

— Но зато больше подходит тебе, чем ему.

— Всё равно я не буду с ним меняться. Я хорошо спрятала свою подвеску, так что он теперь её не найдёт.

— Вот ты вредная.

Гузалия равнодушно пожала плечами.

— Я не вредная. Будь я вредной, я бы давно выдала папе и маме его секрет.

В глазах Сарнай вспыхнуло любопытство.

— Какой секрет? — спросила она полушёпотом.

Гузалия огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает, а потом наклонилась к Сарнай и как можно тихо поведала тайну:

— Я видела, как Насим после школы куда-то ходит. Я за ним проследила и увидела, что он ходит к какому-то мужчине, который живёт недалеко от школы. Сначала он стучит к нему в дом, а потом вместе с этим мужчиной они спускаются в подвал. Я пробралась к нему во двор и заглянула в подвал через маленькое окно. И знаешь, что я там увидела?

Сарнай побледнела. Она уже готова была к самым неожиданным поворотам. Она уже рисовала себе самые невероятные картины.

— Что они там делают? — нетерпеливо спросила Сарнай.

Гузалия загородила рот ладонью и как можно тише прошептала:

— Они там стучат на барабанах.

Лицо Сарнай застыло от разочарования.

— Что? — чуть ли не выплюнула из себя Сарнай. — Какие барабаны? Насим ходит к шаману?

— Нет. Ты чего? — фыркнула Гузалия. — Какие шаманы? Ну ты даёшь. Они играют на настоящих барабанах. Ты видела по телевизору большие концерты? Там обаятельно есть барабанщик, который сидит за грудой каких-то тарелок и барабанов. Так вот, там, в подвале, есть точно такие же барабаны, и Насим на них так ловко играет. Знаешь, если папа узнает, что Насим начал заниматься музыкой, то ему несдобровать. Он как-то попросил папу купить ему гитару, так у нас дома скандал длился целый месяц. Папа абсолютно против такой ерунды, как музыка. Он считает, что Насиму не нужно терять времени на подобные занятия. Папа говорит, что большинство неудачников встречаются именно среди музыкантов. Вот так.

— И что теперь будет с Насимом, когда твой папа узнает?

— Ничего не будет. Я никому ничего не расскажу. Зачем мне портить Насиму жизнь. Каждый должен заниматься тем, к чему лежит душа. Он любит музыку, а я — право и конституцию. Так что всё справедливо.

— А ты сказала Насиму, что ты всё знаешь?

— Нет. Пусть думает, что никто ни о чём не догадывается. Так что видишь, не такая я вредная, как ты говоришь. И вообще, я позвала тебя в свою комнату не для этого.

Гузалия весело, как газель, подскочила к своей кровати и заглянула под матрас.

— Смотри, что у меня тут есть, — сказала Гузалия.

Сарнай пригляделась. Это был длинный зонт-трость. Гузалия не замедлила его раскрыть. Взору Сарнай тут же предстал целый мир кружев, раскинувшийся по всей поверхности зонта.

— Что это? — восторженно произнесла Сарнай. — Как красиво!

Гузалия принялась медленно крутить его. Кружева стали сливаться в белые полоски.

— Да. Мне тоже очень нравится, — сказала Гузалия. — Мне его мама подарила. Она сказала, что этот зонт принадлежал одной учительнице по литературе. Эта учительница использовала его как подстилку. А в один день она его починила, и получилась вот такая красота. Мама считает, что этот зонт сплетён из судеб самых обычных людей. За каждым узором прячется чья-то неповторимая жизнь, которая переплетает в себе множество чужих историй. Мы живём, соприкасаемся друг с другом, влияем друг на друга и даже этого не замечаем. Может быть, наша с тобой история тоже сошлась где-нибудь под одним из этих узоров. Правда, красиво?

— Очень. А кто эта учительница?

— Я её не знаю. Но мама рассказывала, что когда-то эта учительница была бездомной. Она подобрала только матерчатую часть зонта на мусорке. Когда ей хотелось отдохнуть на мокрой лавочке, она стелила под себя обрывок этого зонта, чтобы не намочить свои единственные штаны и куртку. Вот посмотри, на внутренней стороне зонта бывшие владельцы коротко писали о своей жизни.

— Какая замечательная вещь, — всплакнула Сарнай. — А что стало с учительницей?

— Мама надеется, что у неё потом всё хорошо закончилось. Так что не переживай.

— Твоя мама была лично с ней знакома?

— Нет, не совсем. Мама только о ней слышала. Вместе с этим зонтом передаётся его история.

— Это как? — заворожённо спросила Сарнай, обожавшая истории.

Гузалия чуть нахмурилась, будто пыталась вспомнить что-то очень далёкое.

— Очень просто. Каждый пишет на зонте несколько строк о себе, место и дату, — сказала Гузалия после непродолжительной паузы. — Изначально этот зонт сматирила некая Селима из Узбекистана. Потом этот зонт попал в руки одной балерины, которая решила отправить этот зонт владелице. Селима сделала несколько записей на нем и выбросила. Мягкую часть зонта подобрала та самая учительница по литературе. Она его использовала как подстилку. А потом зонт починили, и он попал в руки внучки этой учительницы. Потом внучка подарила его одной проповеднице, которая преподавала у них Библию в церкви. Потом эта проповедница уехала куда-то в Германию. Во Франкфурте у зонта появилась какая-то Хани. Вот смотри, она тут даже милого щенка нарисовала. Потом каким-то образом зонт оказался на берегу моря в Испании. Последняя запись была сделана влюбленными с инициалами «М» и «Я». От Испании до Марокко не так далеко. Он попал в руки бедуинов, среди которых была моя мама. Она сразу же полюбила этот зонт, поэтому сохранила его у себя. Когда мне исполнилось три года, она подарила его мне. Сказала, что если я захочу, то смогу подарить его своей самой лучшей подруге или сестрёнке. Сестрёнки у меня нет, зато есть ты. Напиши свою историю на зонте.

Сарнай взволнованно посмотрела на подругу. Она до конца не верила в то, что Гузалия осмелится подарить ей такую прекрасную вещь.

— Сегодня, когда ты танцевала, то была такая красивая, — сказала Гузалия. — Тебе очень идёт этот танец. Когда я на тебя смотрела, мне хотелось сделать для тебя что-то хорошее. Я никому не подарила бы этот зонт: он для меня как сокровище. Но ты для меня стала настоящей подругой, поэтому я хочу подарить его тебе.

Глаза Сарнай заблестели от слёз. Она уже едва себя сдерживала, когда Гузалия протянула ей открытый зонт.

— Ты мне его подаришь? Это правда? — не веря своим глазам, спросила Сарнай.

— Да, — уверенно кивнула Гузалия. — Мне его даже совсем не жалко для тебя.

Сарнай бережно взяла его в руки и покрутила перед собой. Снова кружева слились в одно белое полотно.

— Тогда я тоже тебе кое-что подарю, — поспешно сказала Сарнай, ища глазами свой портфель.

— Что это? — с любопытством спросила Гузалия.

Сарнай притянула за лямки свой портфель и ловко отстегнула клапан. Недолго думая, Сарнай перевернула сумку вверх дном — и всё содержимое тут же вывалилось на ковёр. Сарнай принялась шарить по груде бумаг, учебников, карандашей, ручек и шелухи от семечек.

— Что ты ищешь? — нетерпеливо спросила Гузалия.

Сарнай ничего не отвечала. Она перерыла кипу тетрадей, пока не наткнулась на небольшой ежедневник альбомного формата. Вместо того чтобы аккуратно пролистать страницы, Сарнай встряхнула ежедневник вверх ногами, и на ковёр упал небольшой прямоугольник. Гузалия пригляделась. Эта были сложенные вчетверо упругие страницы какой-то книги.

— Вот! — радостно воскликнула Сарнай, протягивая его подруге.

Конец ознакомительного фрагмента.