Глава 3
Воистину, доброе утро начинается с вечера. А учитывая то, как у Амира закончился день вчерашний — утро добрым не могло быть по определению.
— Готовы списки? — спросил у Глеба, тенью шагающего за его спиной.
— Готовы, — отчего-то тяжело вздохнул тот.
— Дашь, я просмотрю в машине… Елена Васильевна, где мой кофе?
— Так вот же, Амир Шамильевич… Горяченький!
Амир кивнул, забрал из рук перепуганной домработницы свою чашку и на ходу отпил обжигающе-бодрящий напиток.
— Ну, а ты чего брови хмуришь? — спросил, не глядя. Просто интуитивно улавливая недовольство Громова, которое тот ни за что ему в открытую не показал бы. Так уж повелось изначально. Что-что, а субординацию Глеб соблюдал неукоснительно и беспрекословно. Спросят — скажет. Нет — оставит свои мысли при себе.
— Да так. Интересные вырисовываются фигуры в списочке.
Амир стиснул зубы. Качнул головой. Значит, не ошибся. Значит, Соня ему не привиделась… А он ведь почти себя убедил, что показалось. В два глотка допив кофе, Амир передал чашку подоспевшему дворецкому и снова обернулся к Глебу:
— А с водилой что?
— А ничего. Жив-здоров. Чего не скажешь о других. Уснул за рулем. Груз скоропортящийся, на таможне застрял, что-то с документами не так было, вот и пер без остановок, без сна и отдыха.
— Посадят?
— А как же… Причинение смерти по неосторожности двум и более лицам, — отрапортовал Громов, открывая перед начальником дверь подъехавшего прямо к дому авто.
Амир поймал его взгляд, кивнул и плавно скользнул в салон машины. Через несколько секунд Глеб устроился рядом.
— Вот. То, что просил.
Немного помедлив, Амир забрал свернутые в трубочку бумажки из рук охранника, но вместо того, чтобы их просмотреть, отложил в сторону и спросил, не глядя на Глеба:
— Сильно ее приложило?
— Не без этого. Ушиб грудной клетки, сломаны рука и нога. Нога со смещением, но уже все в порядке. Я говорил с врачами.
— Все необходимое…
–… у нее есть.
— Хорошо.
— Еще что-нибудь?
— Нет. Достаточно, — покачал головой Амир, не отрывая взгляда от проносящегося за окном пейзажа.
Нет, он, конечно же, знал, что Глеб может рассказать ему много чего интересного. Работа у него была такая — все знать. Другое дело, что сам Амир вряд ли был готов к этому «знанию». А почему так? С чего? Да ты же трусишь, Каримов, признайся… Амир растерянно провел по волосам, где-то даже злясь на себя… на неё! Очнись, Каримов! Какая Соня?! Чего тебе, тертому калачу, не хватает?! Чувств? Каких чувств, твою мать, приди в себя?! Что за детский лепет, Амирчик?! Ну, ведь не мальчик, поди, и даже не вьюноша! Ты столько всего на своем веку повидал — девок, предательства, грязи! Тебе сейчас зачем это все? Экстрима захотелось? Хочешь вены вспороть, чтобы хоть что-то почувствовать, кроме всеобъемлющего циничного равнодушия? Ничто тебя не трогает… Ничто! Заскучал?!
Нет! Нет, черт возьми! Не в этом дело… Просто никогда в жизни он не чувствовал себя так, как рядом с Соней, никогда не жил больше так. Вкусно, на разрыв, в удовольствие! А после нее… После нее все стало… никак. Пропали интерес и азарт. Он что-то делал, куда-то двигался, рвался, карабкался вверх, покоряя все новые и новые высоты, делал деньги, наращивал могущество и броню на сердце, но никакие победы и никакие деньги не дарили ему того ощущения счастья, что он испытывал рядом с ней.
Понимание этого тоже пришло не сразу. Амиру понадобилось несколько лет, чтобы осознать, что он напрочь утратил вкус жизни, что она стала пресной и совершенно безрадостной. Он тогда притормозил, на бегу остановился, как в бетонную стену врезался. Тряхнул головой, осмотрелся по сторонам, в попытке понять, а какого, собственно, черта?! И не нашел ответа. Тогда он забросил все дела и несколько дней тупо колесил по городу, глубоко погрузившись в себя, отстранившись от всего постороннего и неважного, просеивая сквозь сито памяти события последних лет.
Выводы, к которым пришел Амир после своих раздумий, были абсолютно неутешительными. Какими-то дикими даже. Он, хоть тресни, не мог понять, как такое вообще случилось. Как он, матерый волчара, по уши увяз в какой-то девчонке. Увяз так, что их расставание, о котором он и думать себе запретил, даже годы спустя аукалось гулкой звенящей пустотой внутри?! Тупой ноющей болью.
И ведь не вспоминал! Дал установку и не вспоминал! Первые года три-четыре. И не думал даже, что оно внутри есть! А ведь оно было. Сидело в груди кинжалом. И пока тот кинжал не трогали, даже не кровоточило…
— Вы, Амир Шамильевич, обработаться не забудьте, — напомнил Глеб.
Амир встряхнулся, выплыл из водоворота своих нерадостных мыслей. Моргнул. Черт, они и правда приехали, а он и не заметил.
— Не забуду, — кивнул Амир, выходя из машины.
Когда он попал в палату к дочке, та спала, подложив руку под щеку. Её непропорционально большую в сравнении с исхудавшим телом практически лысую голову украшала веселенькая косынка. Амир помедлил, давая себе время отдышаться, затолкать внутрь отчаяние и тихую ярость. Все уже позади. Его малышка поправится. Они справились. Они все преодолели. Худшее в прошлом. Он чувствовал, он знал!
— Папа?
— Привет. Я тут проезжал мимо, думаю, дай-ка, зайду!
— Привет, — улыбнулась девочка. — Я соскучилась…
Амир сглотнул, кивнул головой и подошел чуть ближе. С тех пор, как Карине поставили диагноз, в их жизни, в их отношениях многое изменилось. Как будто его девочка снова вернулась…
— Я тоже, малышка… Я тоже. Как ты себя чувствуешь?
— Нормально. Врачи говорят, что я молодец.
— Да, я слышал. Ты и правда молодец, милая.
— Раньше ты так не считал.
Амир поднял глаза. Поймал черный взгляд дочери.
— Сейчас все изменилось. И я надеюсь, что к прошлому возврата не будет.
Карина закусила губу и опустила ресницы, закрываясь, прячась от него:
— Не будет, — тихонько согласилась она.
Кивнув, Амир уселся на рядом стоящий стул. Он смотрел на дочь и вспоминал, какой она была еще совсем недавно. Сейчас Карина мало походила на саму себя образца полугодичной давности. Тогда она выглядела как дешевая пробл*дь. И вела себя соответствующе. Он так и не понял, в какой момент ее упустил. Когда она стала гулять направо и налево, забив на учебу, когда обзавелась такими же друзьями-бездельниками?! В неполные пятнадцать лет его дочь выглядела как прожжённая жизнью баба. Она одевалась, как проститутка, пила и курила, сутками пропадала в каких-то навороченных клубах, из которых они её с завидной регулярностью вытаскивали. Амир злился, орал, стучал руками по столу и оставлял без денег, но в глубине души… знал, что сам виноват. Сам… и никто больше.
— Врачи сказали, что если все так пойдет и дальше, тебя смогут выписать к Новому году.
— Да, я слышала.
— Вот и отлично. Я возьму отпуск, и мы хорошенько повеселимся.
— Серьезно? — недоверчиво протянула девушка.
— Без шуток.
— Ни хрена себе… — ошалело хлопнула глазами Карина.
— Карина… — поморщился Амир.
— То есть… Я хотела сказать — круто! Ага… Круто.
Конец ознакомительного фрагмента.
