Фёдор

Юлия Савагарина

Каждое лето Алёна приезжает в село помогать одной старушке по хозяйству.Но в этот раз к Валентине Ивановне, спустя долгие годы разлуки, приезжает ее единственный сын Фёдор.И если бы он так и остался долговязым подростком, каким его видела Алёна в последний раз, все было гораздо проще.А теперь Алёне приходится уживаться с красивым, умным и обаятельным мужчиной.И как тут устоять?

2

В общей сложности на пруду Алёна пробыла два часа. После своей неудачной попытки показаться незнакомцу эффектной, ей больше не хотелось даже у берега стоять. Угрюмая, обозленная на себя и скользкую трубу, она просидела двадцать минут под ивой, дабы обсохнуть, но не обгореть на солнце, а потом собраться и уйти.

Домой они шли небольшой компанией: пару девчонок, несколько парней и Алёна с Таней. Парни, конечно, шли впереди и распевали веселые песни, иногда нецензурные.

— Сегодня в клубе дискотека, — сказала Таня, — пойдешь?

Алёна замялась.

— Тань, не знаю. Ну я же не только отдыхать сюда приехала. Я же должна Валентине Ивановне помогать…

— Так ведь уже вечер практически. Ты думаешь, она до ночи на огороде копается, чего ей там помогать? Ну, посуду помоешь, полы, пока она там корову подоит. Ну, не знаю, делов-то?

Одолеваемая противоречивыми чувствами, Алёна кусала губы и обдумывала правильное решение. Конечно, ей бы хотелось потанцевать немного…

— Валентина Ивановна добрая, — продолжала Таня мягко надавливать на совесть подруги, — она поймет. Она, вообще-то, современная довольно-таки. Поймет, что тебе погулять хочется, с друзьями повеселиться. Ну? Идем?

Алёна шла, смотря сквозь обнаженные, уже обсохшие, спины идущих впереди ребят. Вадим то и дело украдкой оборачивался, надеясь поймать взгляд девушки, и не сдерживал триумфальной ухмылки, когда все же ловил цель. И пусть он не понимал, что взгляд ее был стеклянным, смотрящим в собственные думы, а не испепеляющим его тело, его тщеславие было удовлетворено.

— Ну что? Зайду я за тобой в девять?

Алёна глубоко вздохнула.

— Погоди, — уклонилась она, — надо же с Валентиной Ивановной поговорить.

— Да пустит она! Ну все, я зайду. Будь готова. Ой, — и она, уже предвкушая веселую ночь, затанцевала в движении, — туда все придут, все! Ну, как обычно. Хотя, нет, ведь ты приехала, и этот раз получается как раз не обычным.

Таня, как уже понятно, любила тараторить. Не говорить, не болтать, а именно тараторить. Порой, без интонаций, пауз, перебивая и других, и саму себя. И не из бесцеремонности, а просто потому, что сама не могла угнаться за собственными мыслями и языком. Вот такая Таня-болтушка, как ее многие называли.

Когда Алёна пришла домой, Валентина Ивановна поливала цветы на своем переднем дворе. Увидев девушку, она, конечно, улыбнулась.

— Ну, наплавалась, русалочка?

Алёна подбежала к ней, выхватывая железную лейку.

— Ох, дайте, она же тяжелая!

— Тьфу, у тебя что, солнечный удар? — Она поставила лейку на землю, вытаращив глаза на Алёну.

Губы у девушки задрожали.

— Простите, я же вам помогать приехала, я же, я…

— Да у тебя никак горячка, — она взяла ее лицо в ладони, потрогала лоб, слегка оттопырила веки, вглядываясь в зрачки. — Я же тебя не рабыней нанимала, Алёнка!

— Меня… меня… Танька в клуб позвала. На дискотеку.

Она цокнула языком.

— И ты из-за этого переживаешь? Ну что я, развалилась без тебя? Нет. Сейчас польем вместе все, ужин сготовим да иди ты куда хочешь. Право, панику тут развела. Ох, Алёнка, ох…

Алёна улыбнулась. Она так растрогалась добротой и пониманием своей чуть ли не родной бабушки (хотя выглядела Валентина Ивановна, несомненно, намного моложе и крепче своего фактического возраста), что слезы навернулись на ее глаза.

— А где же ваш сын? Где Фёдор?

— Ой, да тот совсем недавно пришел домой. Я его покормила, он, вроде как, был дома. Но, может, сейчас на огород вышел. Или в овраг спустился, за гусями следит, пока те купаются. А что?

— Просто… боялась, что вы здесь…

— Что, померла? — Она рассмеялась. — Да не бойся, не дрожи. Ох, да ты, поди, голодная как собака. На воде жрать охота, конечно. Пойдем, пойдем, я такого борща наварила, ложку проглотишь.

Алёна была так сильно увлечена, что и вовсе перестала замечать голод. Есть ей хотелось ужасно, и она едва ли не обогнала Валентину Ивановну на пути в дом.

Она усадила ее за стол (сразу после того, как Алёна вымыла руки), налила ей добрую порцию подогретого на плите борща и, все приговаривая: «Кушай, дитё, кушай», засуетилась на кухне. Успокоившись, она села рядом с Алёной и спросила: «Ну как, вкусно?». Та, почти не жуя, продолжала есть и довольно кивать.

— Ой, а хлеб-то! Хлеб!

Она метнулась к шкафу, достала оттуда буханку свежего черного хлеба и поставила рядом с тарелкой девушки. В доме Валентины Ивановны не было принято пользоваться ножом, если дело касалось хлеба. Это была традиция, которую Валентина Ивановна блюла со строгостью.

Алёна любила бросать куски хлеба в борщ. Так она привыкла есть уже с самого детства, и спроси вы, какое у нее самое любимое блюдо на свете — борщ с хлебом!

— Вкусно? — Все не унималась старушка. — Мясо, мясо кушай! А то худющая, как скелет.

Посидев немного, она встала.

— Я пойду поливать дальше. Ты, как покушаешь, переодевайся и выходи на огород. Если добавки захочешь — кастрюля на плите, мясо в другой кастрюле. Хлеба, правда, больше нет, завтра в пекарне утром свежий будет.

И только она собралась уходить, как в дверях раздался голос:

— Это у нас кто здесь?

— Ох, Федя! Федя, так это ж Алёнка!

Алёна подняла голову от тарелки, оторопело смотря на мужчину, стоящего перед ней.

На того самого мужчину, который очаровал ее на пруду.

И вот он стоял перед ней, сложив руки на груди и опершись о дверной косяк, и улыбался своими сапфировыми глазами.

— Красная шапочка? — И теперь улыбнулись его вишневые губы.

Но Алёна, глядя на него, сейчас видела перед собой себя: разомлевшую, с набитыми, как у прожорливого хомяка, щеками и испачканным ртом. Больше всего на свете ей захотелось провалиться сквозь землю, и чтобы никто и никогда ее не видел.

— Ах, вы же сколько лет-то не видались! — Воскликнула Валентина Ивановна, приложив ладони к щекам. — И оба уже такие взрослые!

— И красивые, — добавил Фёдор вкрадчиво. Мать цокнула языком, но не сдержалась от улыбки.

— Особенно красивые, Федечка, это правда.

Голос у Фёдора как будто бы и не изменился: но стал более глубокий и сильный, хотя он так же разговаривал негромко, почти вкрадчиво; казалось, он совсем не умел кричать. Между тем, речь его всегда была уверенной, спокойной и ровной.

— Ну, вы пообщайтесь хоть, я пойду на огород. Алён, ты помнишь?

Девушка, пряча глаза в тарелку, кивнула.

Валентина Ивановна ушла. Фёдор проводил ее взглядом, а затем молча принялся разглядывать Алёну, у которой, к слову, кусок застрял в горле. Потупившись, она замерла на месте. Руки ее дрожали, лицо пылало, как будто она склонилась над костром. Откуда, с чего, почему такое волнение?!

— Сколько тебе лет теперь, Алёна?

Алёна тяжело сглотнула, по-прежнему не глядя на него.

— Семнадцать.

— А почему не смотришь на меня? Противен?

Он, конечно, и сам отлично знал, насколько абсурдно это звучит.

Так, Алёна совершила над собой поистине геркулесовское усилие посмотреть на него. Если и не в глаза, то хоть на нос можно посмотреть — он, впрочем, недурен. А если и не идеален, то нисколько не портит его внешность.

— А где ж шапочка твоя?

— Дайте доесть, — резко оборвала Алёна.

Он расхохотался.

— Я что, старик? Ну, спасибо, шапочка, вот как, значит, ты обо мне думаешь.

— Нет, — вырвалось у Алёны, — и… не называйте меня так.

— А ты старшим не приказывай. Кому здесь сто двадцать семь? Не тебе, уж точно.

Из этой шутки она поняла, что ему двадцать семь. Тот самый возраст, когда красота мужчины только начинает расцветать — и так до старости. Ах, какая несправедливость!

Конечно, Фёдор был не глупым человеком. По поведению Алёны было видно, что она еще чуждалась, стеснялась его, и ей просто надо привыкнуть. А пока бессмысленно ее журить — это только обидит ее. А ему этого, в самом деле, хотелось меньше всего.

— Никогда еще не видел, чтобы так ели борщ. Приятного аппетита.

И он вышел из кухни.

Алёна сидела в одиночестве еще десять минут. В голове эхом отражалось: «Приятного аппетита».

Ах, знал бы он, что после этих слов у нее закрутило в желудке!

Около часа Алёна и Валентина Ивановна работали на огороде: поливали, затем пололи. Обе рассказывали друг другу что-то интересное, шутили, смеялись и, в общем-то, наслаждались этим мгновением жизни.

— Знаешь, Алёнушка, — когда они сидели на заднем крыльце ее дома, потные, уставшие и оттого счастливые, заговорила Валентина Ивановна, — как я рада, что Фёдор приехал… Не могу объяснить… ты и не обязана понимать. Просто чувство такое.

— Какое?

Плотно поджав губы, женщина замолчала. Она смотрела на свои грязные ноги, искривленные шишками, и долго облекала мысль в стройное предложение.

— Я не видела его так долго, что не могу уже и счесть. Если скажу сейчас сто лет — получается, солгу. Но именно так и переживается долгая разлука с сыном. Понимаешь? Когда его рядом нет, я слишком уязвима. Я могу запросто насморк подхватить, могу уставать уже в десять часов вечера. Мигрень, ломота в теле. Все это, знаешь ли, зависит от нервов. А какие нервы, когда от тебя часть оторвали и забросили черт знает в какую точку света?

Алёна, внимательно слушая, обдумывала каждое слово Валентины Ивановны. По ее дрожащему голосу, слегка переменившему тон из-за волнения, можно понять, что женщину что-то очень сильно тревожит.

— Но ведь Фёдор приехал, — тихо сказала Алёна, — вы не должны ничего бояться. Радуйтесь.

Она всхлипнула, поднимая глаза на старую могучую яблоню.

— Когда я его еще увижу…

— Да что вы такое… — Речь Алёны оборвалась. Внезапно ей в голову ударила мысль, которую она сама так испугалась, что не стала озвучивать. — Разве он не приедет больше? И почему он так редко гостит у вас?

Она посмотрела на нее раскрасневшимися, но сухими, серыми глазами.

— Ты только не подумай превратно. И не сердись. Ведь он у меня… он у меня большой человек, Алён. Он отдал жизнь своему делу и не жалеет ради него ни времени, ни здоровья, Не забывает меня, звонит, когда время есть…

Валентина помолчала.

— Даже не знаю, как так получилось, что ему удалось вырваться ко мне. Ах, как я хочу, чтобы он побыл тут подольше…

Странное, пока еще неведомое Алёне чувство всколыхнуло ее сердце. Взгляд ее потупился на дощатой ступеньке крыльца, и она задумалась.

Некоторое время Алёна и Валентина Ивановна сидели в молчании, наслаждаясь тишиной и усталостью после труда. Алёна вдыхала запах сырой земли, сладкой клубники свежей травы. За забором то и дело проносился детский веселый крик, рев трактора и редко шум автомобильного мотора.

Алёна чувствовала, с какой теплотой разливается блаженство по всему ее телу. Сознание жизни обуяло ее в эти минуты с такой силой, что существо ее оторвалось от ума и едва не постигло то самое высшее блаженство, о котором говорят просветленные мудрецы. Беспричинная радость — вот она, цель каждого человека.

Неожиданно над головами сидящих женщин раздался голос:

— Секретничаете?

Алёна инстинктивно вздрогнула от этого голоса.

Каждая отодвинулась слегка в сторону, освободив посередине место для Федора. Сев на ступеньку и положив руки на плечи женщин, он слегка их встряхнул.

— Что-то не веселые секретики у вас.

— Ох, Феденька, ну какие секретики, — Валентина устало улыбнулась.

— Мам, ты в порядке? Перетрудилась, наверное?

— Да что ты, все отлично. А сколько времени?

— Половина девятого, — взглянув на свои мощные часы, ответил Фёдор.

— Ох, мама дорогая! Коровка!

— Сиди-сиди, — мягко надавив на плечо матери, Федор удержал ее на месте и сам поднялся. — Сам встречу твою Бурёнку.

— Марфушу!

— Конечно. — И он ушел. Две пары женских глаз устремились ему вслед, пока совсем не потеряли его из виду.

— Ну вот, хоть одно дельце освободилось. А у тебя когда эта, — как ее? — вечеринка?

— В девять вроде бы. Точно не знаю, — робко ответила Алёна, которая уже совсем позабыла о своих планах на вечер. Сосредоточенная в большей степени на внутреннем мире и в меньшей степени на внешнем, она редко чувствовала воодушевление от пребывания в шумных компаниях и на мероприятиях, где собиралось большое количество людей. Ее больше прельщало глубокое погружение в саму себя, чем в социум. И особенно она чуждалась всех этих дискотек, вечеринок, тусовок.

Но, с другой стороны, ей хотелось повидаться со старыми знакомыми и некоторыми друзьями. Она знала, что не потеряет время зря, если пойдет, и также не пожалеет, если останется.

— Сходи, тогда, в баньку пока. Пойду затоплю, а ты готовься.

Она спустилась с крыльца, направляясь к бане. Алёна окликнула ее:

— Валентина Ивановна!

— Да?

— Вы вообще ели сегодня?

Она рассмеялась.

— За меня не волнуйся, детка. Мне уже некуда расти. Беги собирайся.

***

В девять часов пришла Таня и Фёдор с коровой. Однако они не пересеклись.

Валентина Ивановна, питавшая к Тане необъяснимую неприязнь, все же пустила девочку в дом, пока Алёна еще приводила себя в порядок.

— Чай-то будешь? — Сухо спросила она Таню, наложившую на свое округлое личико несколько слоев материнской косметики.

— Ой, не, я так подожду. Баб Валь, а чья это машина около вашего двора?

— Сын ко мне приехал, — буркнула она, все-таки поставив чайник на плиту.

— Федя? Ого! — Тане уже не терпелось разнести эту новость по всему селу. — Он уже, наверное, совсем взрослый?

— Да, повзрослее тебя будет, — вздохнула Валентина Ивановна, стоя к девочке спиной.

— А?

— Ничего.

Через несколько минут в дом вошла Алёна, укутанная в банный халат, румяная и свежая.

— Ой, ну прям заново родилась, — рассмеялась Валентина Ивановна. Она с облегчением выдохнула: наконец-то она лишится общества этого кудрявого бесенка!

— Таня! Ты уже здесь!

Та улыбнулась, закинув ногу на ногу.

— Моешься сто лет! Давай одевайся!

— Да, котик, поживее, вам уже идти пора. — На самом деле, Валентина Ивановна торопила Алёну ради собственных интересов.

Алёна и не задержалась в комнате. К счастью, она не любила крутиться подолгу возле зеркала, перебирая разные образы и капризно отвергая каждый. А еще она пренебрегала косметикой, что значительно расширяло ее время на сборы куда угодно.

Выбор ее пал на бледно-голубые джинсы, порванные на коленках, и клетчатую красную рубашку. Волосы, как всегда, она оставляла распущенными.

Когда Алёна едва показалась на кухне, Валентина Ивановна выпалила:

— Ну все, удачи вам, красавицы! Бегите!

Когда девушки уже вышли на улицу, Таня схватила Алёну за руку.

— Ты знаешь, чья это тачка стоит около дома баб Вали? Конечно, знаешь! Это к ней Федор приехал! Не, ну ты видела? Я такую машину только по телевизору вижу и когда в город с отцом выезжаем. Вот это да! Он, наверняка, бизнесмен какой-нибудь! Вот это да! Ну и ну!

Алёна улыбалась подруге, но ничего не говорила. Не хотелось обрушивать на нее еще одну новость о том, что Фёдор оказался тем самым загадочным брюнетом, которого они встретили на пруду. Впрочем, она скоро и сама узнает.

В «сельском доме культуры» (фактически так назывался клуб) собралась вся молодежь. Также было несколько представителей старшего поколения — «старички», как их называли в младших кругах, те, кому недавно перевалило за двадцать пять. Страшный возраст для шестнадцатилетних и, в то же время, как им самим кажется, такой недосягаемый. К ним относились с насмешливым уважением — старше нас, но уже не круче.

Сам клуб держался еще с семидесятых годов, и с тех самых пор его перекрашивали в самые разные цвета каждые пять лет. Очередная модернизация пала и на этот год. Правда, к покраске еще не приступили. И, сдавалось некоторым жителям, традиция так и оборвется.

Пока что на нем уже облупилась розоватая краска — по мнению большинства, придающая зданию отвратительный облик.

Когда Алёна и Таня подошли к клубу, музыка уже сотрясала не только его бетонные стены, но и асфальт, выложенный полукругом возле ступеней.

Так как погода была комфортной (как раз с наступлением темноты воздух становился свежим), все собравшиеся находились на улице. Обычно внутрь заходили тогда, когда становилось прохладно (ну или когда хотелось подкрепиться алкоголем).

На широком крыльце стояла компания из пяти человек, среди которых был и Вадим. Он сразу же заметил Алёну, но не изменился в поведении никак. Разве что женственные губы расплылись в улыбке и больше не меняли форму.

Алёна и Таня подошли к ним. Там ее поприветствовали те ребята, которых она еще не видела. Разрослась беседа. Постепенно расширялся и круг людей.

— В городе клубы, наверное, получше, а, Алён? — С колкой иронией спросила одна девушка с пухлыми, четко очерченными, губами и маленькими глазками-бусинками. Кто-то поддержал ее смешком, а кто-то недовольным цоканьем.

Алёна пожала плечами. Она знала, что ее пытаются несправедливо укорить просто за то, что она горожанка. И это было неудивительно принимать от такой ехидной особы, как Ангелина.

— Не знаю, не была ни в одном.

— По крайней мере, там не пахнет коровьим дерьмом, — она изящно отбросила прямые платиновые волосы через плечо, а издёвку вновь приняли как удачную шутку.

— Я не знаю, чем здесь дышишь ты, Ангелин, — спокойно парировала Алёна, сунув руки в задние карманы джинсов, — но я пока дышу цветами и ягодами.

Когда в окружении почувствовали накал ссоры, обеих девушек начали по-своему усмирять.

Алёну сложно было назвать конфликтным человеком. Когда дело доходило до спора, она старалась капитулировать как можно быстрее, не испытывая ни малейшего желания трепать свои нервы зря.

К облегчению Алёны, когда она заметила, что Ангелина вся напружинилась и приготовилась к атаке, неожиданно внимание компании было привлечено чьим-то визгом.

— Кого это так встречают?

Вокруг одной персоны столпились люди, преимущественно те самые «старички» и те, что равнялись на них.

— Кто-то, видимо, приехал в село. — Предположил один.

— Видать, известная личность, — посмеялся другой.

И тут ахнула Таня.

— Так ведь это, должно быть, Фёдор, сын баб Вали!

— Фёдор в село приехал?! — Воскликнул один парень, знавший его с самого детства.

— Лет десять его не было здесь! — Подхватил кто-то.

— Ну, пойдемте поздороваемся!

И все кинулись к кольцу людей, образовавшемуся вокруг Фёдора. На месте осталась Алёна.

— Ты чего стоишь? — Удивилась Таня, уже спустившаяся с крыльца.

— Да я… как-то…

— Да пошли!

Конечно, Алёна не присоединилась к остальным, а осталась в стороне. Она просто ждала, когда все угомонятся и начнут танцевать, а не ублажать своим вниманием Фёдора. Но удержаться и не посмотреть на него, хотя бы мельком, она не смогла.

Как ей было приятно осознавать, что он, несмотря на славу среди жителей, не был честолюбивым. Улыбаясь каждому, кто стоял рядом и говорил с ним, он все же держался просто и легко, как будто зарабатывал на хлеб так же, как отец вон того парня, сыплющего на него вопросы о жизни в большом городе, то есть, на тракторе в полях с раннего утра до позднего вечера, или как будто пользовался автобусом, чтобы добраться до города за продуктами, редко появляющимися в сельском магазине. Ей нравилось, что несмотря на успех, которого он смог добиться, он оставался тем же шестнадцатилетним мальчишкой с дедушкиным полароидом, любившем лазить по деревьям, собирать грибы с матерью и гонять в мяч с друзьями, пока ноги не устанут так, что трудно ходить. Он стоял прямо и твердо, пряча руки в карманы джинсов и сопровождая свою ровную неспешную речь жестами. Трудно было не восхищаться таким человеком и не брать с него пример.

Знала Алёна его историю совсем поверхностно. Валентина Ивановна, конечно, всем делилась с ней, да и говорила лишь о сыне, пока тот был недосягаемым для нее. В восемнадцать лет он поступил в университет, и, окончив его, он пошел на риск и уехал в Москву со своим одногруппником, где им, конечно, поначалу было невыносимо трудно, но, к счастью, их трудолюбие, целеустремленность и вера в себя помогла им исполнить мечту и открыть собственный бар. Еще ни одному уроженцу села Ш. не удавалось ничего подобного. Поэтому Фёдор теперь — единственный объект восхищения каждого второго дома здесь.

— Может, танцевать уже пойдем? — Зевнул Фёдор, наконец, когда ему надоело быть так долго в центре пристального внимания. Его, конечно, поддержали.

Круг людей рассыпался, разделился на маленькие группы. Алёна пыталась отыскать глазами в темноте Таню, куда-то запропастившуюся.

Когда она, обхватив локти руками, стояла лицом к клубу и разглядывала силуэты танцующих людей, кто-то положил руки на ее плечи. Она вздрогнула и обернулась.

— Потерялась? — Улыбался Фёдор.

— Нет, — сорванным голосом ответила Алёна.

— Значит, потеряла кого-то? — Он наклонил голову к плечу.

Алёна, заведя руки за спину, сказала:

— Подругу жду.

— Я понял. Какая громкая музыка! — Он засмеялся, как будто в этом было что-то веселое. — Давай-ка отойдем, нужно что-то сказать.

Сердце у нее гулко забилось от этих, по сути, ничего не значащих и не сулящих уж точно слов. Отошли они на пару метров, и Фёдор, положив руку на ее право плечо, склонился к ее левому уху так близко, что едва ли не касался его губами, и сказал:

— Матушка просила передать, что завтра вы идете вместе на базар, так что, не задерживайся. Но можешь быть здесь сколько хочешь, просто тяжело будет вставать утром. — Он посмотрел на нее и подмигнул.

— А утром, это во сколько?

Фёдор убрал руку и пожал плечами, устремив взгляд куда-то в сторону.

— Это во сколько заблагорассудится петуху.

Алёна нахмурилась, не совсем поняв смысл его слов, но Фёдор, видимо, заметив кого-то, поспешил проститься с ней.

— Ищи скорее свою подружку. Может, еще увидимся, — и он, откланявшись, ушел.

Алёна смотрела ему вслед до тех пор, пока он не настиг своего друга, Теклеева. Вместе они зашли в клуб. Через минуту, не успела Алёна отойти от возбужденного состояния, на нее едва ли не запрыгнула Таня, появившаяся так же мистически, как и исчезнувшая.

— Где ты была, Таня! — Возмутилась Алёна.

— Да я с Димкой болтала. Представляешь, Кристина опять его бросила!

Алёна закатила глаза.

— Не понимаю вообще, о ком ты.

— Ой, сейчас расскажу!

— Нет, Тань, давай лучше танцевать. Устала я от болтовни.

Когда всем надоело танцевать на открытом воздухе, забрались вовнутрь. В кабинете директора клуба, которого, конечно, на месте во время дискотеки не было, обычно собирались желающие выпить и поиграть в какие-нибудь игры или же просто поговорить. Но не все имели доступ к кабинету. Люди, которые собирались там, именовались «элитой». Таня всеми силами пыталась пробраться туда, но редко выпадал случай, когда ей открывался вход в кабинет.

— Да зачем оно тебе? — Ответила ей Алёна, когда подруга и в этот раз загорелась непонятным Алёне желанием.

— Там вся крутизна собирается! Это же какой престиж!

— Престиж?! — Брови Алёны изогнулись. — Дышать сигаретным дымом, пить пиво и слушать какую-то ахинею? Тань, давай танцевать и не думать о таких глупостях.

— Не будь ты занудой! О, Фёдор там, конечно! Кто бы сомневался, — и она, обиженно надув губы, скрестила руки на груди.

Алёна сочувственно улыбнулась. Она знала, как это было важно для тщеславной Тани — гореть в пылу популярности, какой бы они ни была. Алёне это казалось нелепым, а для Тани — драгоценным. И дело не в том, что это хорошо или плохо, а в том, как это воспринимается тем или иным человеком.

По традиции, дискотека завершалась парой-тройкой медляков. Алёна, опасавшаяся стать мишенью для Вадима, уже начала искать укромный уголок, где бы он не смог ее достать. Однако она не успела спрятаться, и на первый раз все же согласилась.

Конечно, он попытался добавить в танец хоть какую-то каплю интима и романтики, но получилось плохо — в глаза ему Алёна не смотрела, руки с бедер убирала, а на ласковые словечки зевала.

— Уже нашла кого-нибудь у себя там, в городе?

— В смысле?

— Ну, не притворяйся.

Алёна вздохнула. На нетактичный вопрос она решила ответить тем же тоном:

— Ищут потерянные ключи, а у меня всё есть.

Вадим усмехнулся, хотя и не понял метафоры.

— Так, значит…

— Это значит, — она отпрянула от него, — что музыка кончилась. Спасибо за танец.

Уязвленный, Вадим все же отступил в поисках другой партнерши, более отзывчивой, чем Алёна. На самом деле, танцевать ему особо не хотелось, но заставить девушку ревновать — безумно.

Алёна лишь безнадежно качала головой, наблюдая за ним и за какой-то обезумевшей от счастья девчонкой. Только позже, приглядевшись к его жертве хорошенько, она поняла, что это Таня. Она рассмеялась, зная, что музыка, пусть и менее громкая, заглушит ее смех.

И вдруг неожиданно чьи-то руки легли ей на плечи. Алёна, догадавшись, кому они принадлежали, инстинктивно содрогнулась, не решаясь обернуться.

— Не подарите мне танец, принцесса?

Алёна посмотрела на мужчину через плечо, затем повернулась полностью, отвечая на ироничный вопрос искренней улыбкой. Да и зачем бороться с собой?

Он был намного выше нее, и, чтобы смотреть ему в глаза, ей приходилось слегка откидывать голову назад. Только в темноте она могла смотреть на него.

— Не устала еще? Спать не хочешь?

Она отрицательно покачала головой.

— А я хочу. Но я-то старый, объяснимо.

Алёна скривила гримасу.

— Ты не старый.

Фёдор рассмеялся.

— Ну, раз обращаешься на «ты», значит, еще и правда молодой. А я тебя видел последний раз, кажется, лет девять назад, — или больше? — когда вы с родителями приезжали к матери за урожаем.

— Да…

— Мы с тобой в прятки еще успели поиграть, — он посмеялся, — я помню.

Перед глазами Алёны сразу предстала картина из детства, расплывчатая и неясная, но все же она коренилась в ее памяти прочно. Может, потому, что на ней присутствовал образ Фёдора, тогда еще совсем юного?

Ей нравилось чувствовать его руку на своей талии, ощущать теплоту его ладони, в которой покоилась ее ладонь, нравилось, что он держался от нее на приличном расстоянии, и все же достаточно рядом, чтобы можно было вдыхать его аромат — терпкий, мускусный, словом, мужской.

Едва она успела насладиться его близостью, как вдруг раздался грохот из кабинета. Потом поднялся женский пронзительный крик, затем мужская грубая брань.

Драка.

Все бросились на шум, кроме Алёны и Фёдора.

— Лучше уйдем отсюда. — Сказал он ей. — Я знаю, чем это все кончается.

— Но там где-то Таня!

— Она тебе не дочь. Пошли.

— Нет, надо забрать и ее.

— Это не садик, а ты ей не мать, — настаивал он спокойно (музыка, естественно, прекратилась). — Сейчас ты не понимаешь, но в будущем этот совет тебе пригодится: «Ты сама себе и мать, и дочь».

В конце концов, Алёна подчинилась. Они покинули клуб, а по дороге домой встретили несущуюся в сторону пункта разгоревшейся потасовки милицейскую машину.

— Вот видишь, — вздохнул Фёдор, украдкой взглянув ей вслед.

Алёна, переполнившаяся волнением, остановилась.

— А что, если Таня так и не ушла?

— Она наверняка не ушла, — кивнул Фёдор, не желавший успокаивать Алёну ложью, в которую сам не верил.

— У нее могут быть проблемы.

— Да, — и это подтвердил мужчина, — но они не твои. Пойдем домой.

— Но…

— Матушка будет переживать. Ты этого хочешь или вернуться в клуб за Таней?

Алёна поджала губы, смиренно опустив голову, и засеменила за Фёдором, идущим широким шагом.

Ночь была тихая, безветренная и безоблачная: небо было усыпано мерцающими звездами, единственными светилами этой ночи. Трудно было идти по невидимой земле с выбоинами, камнями и прочими неровностями. Близорукая Алёна боялась упасть, особенно потому, что ей не хотелось унизиться перед Фёдором, идущим так легко и свободно, как будто был зорким котом.

Вокруг пели сверчки, издавая уютные трели. Пахло полынью и медом от луговых трав и цветов.

Погрузившись в собственные мысли, Алён не заметила, как отстал Фёдор. Обернувшись, она увидела, как он стоял, закинув голову назад, и смотрел на него.

— Что там? — И она невольно посмотрела наверх.

— Там? — Откликнулся Фёдор. — Красота.

Мириады звезд, мерцающих, казалось, разными цветами: серебристым, голубым и даже золотым. Небо было похоже на необъятную искрящую паутину.

— Видишь что-нибудь? — Спросил Фёдор.

Алёна сразу же разглядела созвездие «Малой Медведицы». Она так и сказала.

— Это же слишком просто, — он посмеялся. — Иди-ка ко мне, сейчас покажу тебе что-то поинтереснее.

Она подошла к нему, и Фёдор указал рукой на небо.

— Видишь? — Он сделал непонятные ей движения. — Это Кассиопея.

Алёна сердито нахмурилась.

— Видишь? — Допытывал он.

— Да.

— И что?

— Звезды. Я вижу звезды.

— Ох, — недовольно выдохнул он и мягко взял ее руку, поднимая ее и управляя ею так, чтобы она смогла разглядеть фигуру, которую он рисовал в воздухе. — Напоминает букву «W». Видишь?

Когда она, наконец, обнаружила это созвездие, радостный смех вырвался из ее груди. Смутившись, она отступила от него и пробормотала:

— Идем-м…, — едва ли не выговорив «идемТЕ», она осеклась, — … дальше.

Он не стал настаивать. Во всяком случае, придя домой, он сможет продолжить свои наблюдения. А вот девочке уже пора спать — вряд ли ей удастся проснуться на рассвете, если они задержатся.

Им осталось завернуть за магазин и перейти дорогу.

— И долго ты вот так к матушке приезжаешь? — Спросил он.

Алёна немного подумала.

— Три года.

— Каждое лето приезжаешь?

— Да.

— Нравится тебе здесь?

— Конечно.

— И на какой срок?

Алёна пожала плечами.

— По-разному. В прошлый раз оставалась на полтора месяца.

— Ничего себе, — сказал он просто. — В любом случае, ты очень помогаешь ей. Спасибо. Мне бы хотелось приезжать к ней каждое лето, но я боюсь, что другой такой отпуск я смогу себе позволить еще не скоро.

— Но почему? — Недоумевала девушка.

Федор вздохнул. Когда они подошли к дому, он остановился и посмотрел на нее. Холодный свет фонаря освещал его лицо.

— Понимаешь, — он сунул руки в карманы и покачал головой, пытаясь подобрать слова, — есть люди, которые работают на дядю. Этот дядя ежемесячно платит им зарплату, два раза в год позволяет отпуск. В общем, их жизнь тесным образом связана с этим самым дядей. Так вот, у меня этот дядя — я. А я слишком строгий и суровый начальник, поэтому не поощряю отдых.

— Но… — Обдумав его слова, заговорила Алёна. — Как же так жить? Ведь можно сойти с ума с такой загруженностью.

— Возможно. Но я пока в разуме.

— Но Валентина Ивановна, — продолжала Алёна, — она ведь не железная.

— Что ты имеешь в виду? — Озадачился он.

Ей не хотелось быть прямолинейной, да и сама она еще не понимала точно, о чем думала. Ясен был только страх, навеваемый этой смутной мыслью, страх, который обнимает своими ледяными цепкими руками и сдерживает так крепко, что никуда не деться. Это состояние время от времени появлялось в ее теле с того времени, когда они с Валентиной Ивановной обсуждали Фёдора на крыльце.

— Ей бы хотелось, чтобы вы… ты, — осеклась она, — бывал у нее чаще. Она скучает.

— И я, — он развел руками, — но она, к счастью, все понимает. И причины, по которым мы так редко видимся, действительно весомы. Проходи, — он открыл дверь, и она вошла во двор.

— Если ты когда-нибудь решишь воздвигать собственное дело, — продолжал он шепотом, когда они вошли в дом, — ты поймешь меня. Достижение цели во многом зависит от того, чем ты готова пожертвовать ради нее. И даже если в этот список будет входить свободное время, включая полноценный сон, впоследствии результат оправдает и это.

Никто из них не знал, сколько сейчас было времени. Валентина Ивановна специально оставила в коридоре включенным свет, чтобы Фёдор и Алёна спокойно могли пройти в свои комнаты. Перед тем, как расстаться, Фёдор улыбнулся:

— Надеюсь, ты не будешь думать над моими словами всерьез. Это тяжелая взрослая жизнь, а ты пока еще маленькая. Вот тебе совет на ночь: «Держи свою голову чистой как можно дольше». — Он наклонился к ней и негодующе покачал головой. — Но ты, кажется, уже запустила туда сор в виде гнетущих мыслей. Ты обречена.

— К-как… с чего ты…

— У тебя слишком серьезный вид. Расслабься, Шапочка. Доброй ночи.

Он закрыл за собой дверь.

Алёна тихонько прошла через гостиную, в которой спала (храпела) Валентина Ивановна, и уединилась, наконец, в своей спальне.

Переодевшись, она не легла в кровать, но запрыгнула на низкий подоконник и открыла окно, запуская благоуханье цветов и трав внутрь.

«А ты пока еще маленькая».

Эти слова задели Алёну. Почему же? Не потому ли, что ей хотелось казаться в глазах Фёдора достаточно взрослой? Но зачем? Зачем достаточно взрослой?

Эти вопросы кружили в ее голове, требуя ответа, но так и не получая его. Эти вопросы разгневались и лишили ее сна.

Вспоминая череду событий, произошедшую за сегодняшний день, Алёна невольно останавливала свое воображение на Фёдоре, которое специально усиливало все его явные достоинства. Сердце ее млело, на губах дрожала улыбка.

Что же она чувствует? И почему?