Лекарство от скуки

Юлия Флёри, 2020

Они встретились на пересечении двух миров. Мужчина и женщина. Так банально… И что же дальше? Искорка азарта и интереса в его глазах, скорая свадьба, «они жили долго и счастливо» в перспективе? Примерно так. Вот только перспектива отчего-то не задалась. Может, потому что не каждая готова стать просто дорогой игрушкой? Да и покорение мужчины – это вовсе не вершина, а всего лишь ступень на пути к ней. А, главное, была ли любовь? Так ли случайна их встреча? Так ли невинно вспыхнувшее вдруг чувство?.. Содержит нецензурную брань.

ГЛАВА 8

— Кто звонил? — Поёрзала, усаживаясь сверху, Анжелка, а я устроился удобнее, выставляя подушку у изголовья кровати.

— Измайлова. — Недовольно крякнул, отбросив телефон на середину кровати. Анжелка с наигранной весёлостью вздохнула.

— Так, это ты Измайловой грозился фотку своего члена выслать и херами забросал?

— А почему нет? Для любви у меня ведь ты есть, а с ней тогда что делать, а? Только херами и обкладывать. — Я провёл ладонями по гладким бёдрам, а Анжелка взбрыкнула, недовольно поджала губы и стрельнула глазами в сторону мирно лежащего телефона.

Так и не дождавшись более внятных пояснений, она соскочила, схватила аппарат и принялась жать на дисплей, чтобы увидеть имя звонившего, а потом раздражённо отбросила его от себя.

— Разблокируй! — Выдала она что-то в обиженно-приказном тоне. Я лишь понятно для обоих хмыкнул. Телефон убрал на прикроватную тумбу.

— Ты очень много говоришь. — Задумчиво произнёс. Не об Анжелке уж точно думал, а она вдруг испугалась, принялась ластиться, щекой в ладонь ткнулась, рассчитывая на ответную нежность.

— Далась она тебе… — Никак не желала успокоиться Анжелка, но говорила тихо и поглядывала виновато.

А пока я не успел ответить что-нибудь обидное, погладила ладошкой между ног, приподняла резинку трусов, давая ноющему от желания члену такой необходимый после своих необдуманных действий простор. Обхватила губами головку и тут же отпустила.

— Смотрит на тебя, как самка голодная… — Пожаловалась.

— Ты используешь свой рот не по назначению. — Недовольно рыкнул я, надавливая на затылок, а Анжелка увернулась и уставилась на меня.

— Олег? — Позвала тихо, и я не выдержал, скрипнул зубами.

— Зачем, вообще, её задеваешь? — Я устроился на постели сидя и поправил резинку трусов. Анжелка поджала под себя колени и поглядывала исподлобья.

— Да больно надо! Я, вообще, стараюсь не пересекаться с ней. Бесит!

— А вчера что было? Или мне показалось?

Она моргнула раз, другой, и непонимающе покачала головой.

— Ты о том, что тебя её любимчиком назвала? — Проговорила она и разозлилась за этот упрёк. — Вот уж точно Америку не открыла! Все знают, что ты у неё на особом положении.

— Все знают, а вякнула ты зачем?

— Чтобы ей стыдно стало! Крутится вокруг тебя и… — Задохнувшись потоком воздуха, уловив мой недобрый взгляд, Анжелка притихла. — Что у тебя с ней? — Проронила и замерла, а я, не веря тому, что слышу, разулыбался.

— Что?

— Я думала… — Начала она, но когда я подался вперёд, чтобы быть ближе, попятилась.

— А думать, детка, вредно. От этого волосы выпадают.

С кровати она сползла и бросила быстрый взгляд на настенные часы.

— Опаздываем. — Осторожно напомнила она и, прикрываясь, притянула к груди платье, что висело рядом, на стуле.

Я тоже посмотрел на часы, но, в отличие от Анжелки спешить и не думал. Рухнул обратно в постель и потянулся с тяжёлым рыком.

— Я ко второй. — Отмахнулся, а она замерла, уставившись на меня.

— Олег, подвези меня, я же опоздаю.

— А ты Захарову отсоси, он же у нас староста — прикроет.

— Олег…

— Анжел, исчезни! — Рыкнул я, а она глаза вытаращила и только рот беспомощно открывала. — Достала! — Вызверился я, но всё же потянулся через кровать, вытянул из кармана брюк портмоне и подкинул на край постели. — Возьми на такси и выметайся. — Я упал лицом в подушки, а она так и висела над душой. — Что ещё?

— И что собираешься делать? — Неловко переминалась она с ноги на ногу. Я пакостно усмехнулся.

— Дрочить буду. Догадываешься на кого?

Сорока вспыхнула ярым румянцем, но вовремя придержала язык.

— Ты не загулялся, нет?! А если Жорка тебя отметит?

— Что-то я не заметил, чтобы у него пара лишних рук выросла. — Буркнул я и закрыл глаза, хотя бы так добиваясь уединения.

Знал ведь, что тащить Сороку к себе дурная затея, что у неё в общаге будет быстрее и проще, но нет же! Голову поднял, а она всё смотрит. Сплюнул с досады, с места сорвался, распахнул окно и вытянул из пачки сигарету, что лежала здесь же, на подоконнике. Жадно затянулся.

— Олег, мы уже полгода вместе и…

— Что? Правда? — Я недоверчиво хмыкнул. — И что? Уже пора дарить плюшевого медведя?

— Я люблю тебя…

— Поздравляю! — Кивнул с готовностью.

— И осенний бал в эту пятницу. Ты меня так и не пригласил…

— Нет? Ну, значит, приглашу Измайлову. Потому что ещё пять минут, и отсасывать Захарову тебе придётся долго и упорно. — Я паршиво ухмыльнулся, а Анжелка в запале выскочила из комнаты в коридор, а вскоре и входной дверью хлопнула. Так быстро, будто пальто и сапоги вынесла в руках.

Настроение сразу улучшилось, дышать будто стало легче. Я затянулся последний раз и выбросил окурок через окно. С Анжелкой пора завязывать… Ни радости от её трёпа, ни удовольствия в постели. То ли дело Измайлова! Что уж тут скрывать, клина я поймал хорошего. Как увидел — запал. С нуля. И чувство это странное в момент первой встречи… будто у трёхлетнего мальчишки, что увидел в магазине игрушек огромный вертолёт или ракету. Такую, что предкам наверняка не по карману, но об этом как-то не думается. И полюбил её этой необъяснимой, маниакальной любовью, когда даже ответа никакого не требуется, ведь это просто игрушка! И показать это тоже сразу хотелось, впрочем, Измайлова поняла всё без слов. Из воздуха выцепила это желание, на нём поймала. «Расстояние вытянутой руки» — заявила тогда она, уже наверняка догадываясь, что преград для меня не существует в принципе. «Ты нарушаешь границы моего личного пространства» — раздражённо выдохнула, не понимая того, что теперь я и есть её пространство. Личное.

Детство, проведённое на улице, многому научило. Что за своё нужно бороться — было первым и основным уроком, и я его усвоил. Сдаваться Измайлова не хотела, а подминать её под себя, как любил делать я, не выходило. Блатная! Леночка из секретариата так и сказала, выразительно округлив глаза. Зная нашего ректора, можно только представить уровень этого блата! Нагибать себя он позволял нечасто, а то, что Измайловой не рад, Леночка доложила с тем же захватывающим душу восторгом.

Свою цену Наталья Викторовна знала хорошо и даже не пыталась скрывать этого факта, но были в ней эти первобытные инстинкты: желание покориться сильнейшему. Были и давали о себе знать в самый неподходящий момент. И азарт был. Такой… гнилой азарт, который тянет человека в пропасть. И ты понимаешь всё, пытаешься просчитывать варианты, но неминуемо толкаешь голову в петлю, практически собственноручно её затягивая. Этот азарт обычно либо врождённый, либо появляется после крутой мясорубки, когда человек уже многое повидал и считает, что хуже быть не может в принципе. И тогда, когда мясорубка отпустила… как мазохист, ты начинаешь скучать по этим ощущениям и тянешься, тянешься испытать всё снова. Осознанно. Потому что уже болен. У Измайловой, с вероятностью в сто процентов, где-то недалеко в жизни прокрутился вариант номер два. И она хотела вернуться. Чтобы доказать самой себе, что не страшно. Оттого и мутила воду. Это не была просто связь студента с преподавателем. Это была большая игра, в которой она хотела стать победителем. Я не был джентльменом, и уступать не собирался, хотя сама мысль оказаться перед Измайловой на коленях уже не пугала. Перед ней — нет, но такого варианта, увы, я не рассматривал.

Обилие связей, их доступность сделали своё дело, и, несмотря на довольно юный возраст, испытать и испробовать я успел достаточно. Достаточно для того, чтобы банальный трах не стоял в таких случаях на первом месте. Бесспорно, желание было. Без вариантов, желание сильное. Но увидеть её с покорно склонённой головой хотелось куда больше, чем просто раздвинуть ноги. Пожалуй, именно это и сдерживало от необдуманных поступков, когда Измайлова откровенно провоцировала. Вариант решить вопрос по-мужски мог прокатить уже в первый вечер знакомства. Мы оба это понимали и чувствовали.

Переломным моментом стало её заявление о «любимом мужчине». В принципе та мысль, что кто-то её жарит, посещала голову, но то, с какой подачей Измайлова преподнесла данную идею, не нравилось в корне. Хотя, пожалуй, мысли мыслями, особо они меня не напрягали, но вот как реальный факт — это событие на вкус показалось горьким. Про Громова я узнал всё и быстро. Парой он ей не был — к бабке не ходи, но что-то всё же настораживало. Измайлова на него реагировала. Реагировала нехорошо. Как будто он не случайный знакомый, а бронебойный патрон. Проблема росла и крепла — это чувствовалось по общему напряжению. Вмешаться хотелось очень, но расстраивать любимого преподавателя в планы не входило. Даже сейчас так отчётливо представлялись эти её возмущённые возгласы вроде: «кто тебе дал право и бла-бла-бла». Я не сдержался — рассмеялся в голос. Девочку нужно было разгрузить — это как белый день понятно, вопрос в том, захочет ли она? Ведь из принципа может упереться рогами! Очень кстати в голове всплыло упоминание Сороки об осеннем бале, и решение было принято незамедлительно.

Измайлова без особого интереса подпирала стену и во время праздничного концерта, и пока шла торжественная речь. Не интересовали её ни конкурсы, ни разыгрываемые в них призы. Отбывала повинность, ведь была дежурным преподавателем. Я лично просил Леночку вписать её в протокол и та не отказала. Она никогда не отказывала. Не сдвинулась Измайлова с места и когда народ вяло поплёлся танцевать — градус ещё не тот. Мягкий вечерний свет скоро сменился на яркий, со светомузыкой. Мелодии из плавных, разогревающих, переросли в ритмичные, современные, а вскоре и вовсе превратились в оглушающие биты, что так отлично бьют по мозгам, дополняя эффект от выкуренной травки или ста граммов беленькой, смешанной с газировкой. Не в каждом баре смешают напитки так, как ловко это делал наш Смайл с третьего курса. Прямо в туалете разливал, не боясь быть пойманным за руку.

Измайлова, уже не таясь, кривилась, явно пытаясь справиться с головной болью, когда я двинулся ей навстречу. Завидев меня, улыбнулась. Она всегда улыбалась. Хотелось верить, что искренне.

— Привет, Татарин. — Поздоровалась первой, я же в ответ лишь кивнул. Крайне невежливо с моей стороны, но она и внимания не обратила. — Ты что задумал? — Спалила меня с ходу, и пришлось пожать плечами.

— А идёмте танцевать, Наталья Викторовна. — Я обвёл губы языком. Она подумала — чтобы подразнить, в реале же это азарт был. Азарт и предвкушение.

Измайлова с плохо скрываемым сожалением покачала головой.

— Извини, не сегодня.

Она крайне вежливо улыбнулась. Предельно вежливо. Аж до зубного скрежета, так вежливо. Я снова плечами пожал. Получилось как-то агрессивно. Измайлова сразу изменилась в лице.

— Да ладно! Вы же знаете, что дело не в танце. — Подался я вперёд, ограничивая её в пространстве.

Измайлова этого не любила в особенности и напряглась. Выровняла плечи, выпрямила спину, подбородок потянула вверх, желая перемахнуть в росте, да куда там! На полголовы ниже была, пусть даже вместе с каблучищами своими.

— Просто к вам хочу быть ближе. — Сцепил я зубы, осознавая, что она не собирается меня остановить. Осознал и наглость толкнула вперёд. Настолько, что ещё немного и Измайлова будет учиться ходить сквозь стены, но прикоснуться, останавливая меня ладонями, она не пожелала.

— Татарин, я сегодня не в настроении шутки с тобой шутить. Давай объявим временное перемирие, и ты будешь цеплять кого другого. — Дипломатично предложила, а я склонил голову набок, понимая, что бесит это её показное безразличие.

Конец ознакомительного фрагмента.