Глава 2
Не помню, как прошла ночь. Утром приехал папа и повез меня в больницу. Я, как могла, держала себя в руках и старательно избегала сочувствующих взглядов отца. Я чувствовала себя словно виноватой и за свою внезапную болезнь, и за неудавшуюся семейную жизнь…
Где-то там, в другом измерении, остались заботливая мама, мой единственный сын и непутевый муж. Впереди новая, неведомая мне ранее борьба, битва за собственную жизнь, за право находиться рядом со своими близкими.
Чувствовала я себя паршиво. Сильно кружилась голова, подташнивало, я вся обливалась потом. К тому же еще жара в тридцать с лишним градусов. Июнь. Кто-то рванул на Кипр, кто-то в Сочи, а кто-то загорает на даче в ближайшем Подмосковье, и только я, словно маленькая девочка, иду за ручку с отцом и стараюсь из последних сил не потерять сознание.
Я украдкой взглянула на отца, и сердце мое сжалось от жалости. Мне показалось, что он состарился лет на десять. Лицо осунулось, седые виски стали еще белее. Болезнь не щадит ни того, кто болеет, ни его близких.
В больнице нам пришлось долго ждать своей очереди в приемный покой в душном, неприятно пахнущем коридоре. Уставшие больные люди стояли, опираясь о стену, некоторые садились прямо на пол, кто-то постанывал от боли. В очереди были пожилые, молодые и совсем юные. Мы все были обречены, но очень хотели жить и, как утопающие, хватались за соломинку, надеясь на современную медицину и Бога.
Отец тяжело вздохнул. Наши взгляды встретились, и я увидела в его глазах слезы. Он заговорил о себе, о матери, о том, как сильно они меня любят. Он говорил и незаметно вытирал влажные глаза. Я слушала как завороженная и даже не пыталась его перебить.
Я поняла, что просто обязана выкарабкаться. Ради своих близких. И еще я осознала, что пронесу этот разговор через годы и каждый раз с содроганием сердца буду вспоминать слова отца, которые вселили в меня надежду и веру.
Подошла моя очередь. Меня позвали, и я попрощалась с отцом. Врач попросил меня лечь на кушетку и стал осматривать распухшие лимфатические узлы. Я увидела недоуменно растерянное выражение на его лице, и меня охватил панический ужас. Скоро вокруг меня собрался кружок медиков. Они громко спорили, размахивали руками, и из всего этого я поняла, что шансов у меня не осталось. Мне захотелось крикнуть, что я еще живая, всё слышу и чувствую, что это очень жестоко, но силы оставили меня.
Очнулась я в палате. Я ничего не соображала.
— Не переживай, все будет нормально, — сказал кто-то рядом.
Я повернула голову. На соседней кровати лежала девушка.
— Вы это мне?
— Конечно, а кому же еще? Кроме меня и вас, тут никого нет. Палата двухместная. Тут только поначалу тяжело, а потом привыкаешь. Давай перейдем на «ты». — Девушка нервно улыбнулась. — При нашей болезни лучше не думать о тонкостях этикета. Тебя как зовут?
— Вика. Виктория…
— Красивое имя. Виктория — значит победа. А меня — Мила. Я тут уже целый месяц лежу.
— А что с тобой? — робко спросила я.
— Рак молочной железы. — Мила помолчала. — Самое страшное уже позади. Опухоль вовремя вырезали.
— Ты думаешь, у меня тоже есть шанс?
— Конечно. Иначе бы тебя сюда не положили. Шанс есть у всех, даже у обреченных больных. Держи себя в руках и не раскисай, — потребовала она. — Тут главное — иметь деньги. Есть бабки — будут лечить. Нет — сдохнешь, как муха.
— И много нужно денег?
— Много. Рак еще толком не изучен, поэтому покупаешь сначала один препарат, если он не подходит, покупаешь другой, пока не наткнешься на тот, который тебе действительно нужен. Ты замужем? — неожиданно спросила она.
— Вроде бы да…
— А почему «вроде бы»?
— Мне кажется, муж от меня отказался…
Мила прикусила нижнюю губу и уставилась в потолок. Потом резко приподнялась и ударила кулаком о стенку.
— Суки! Господи, какие же они суки!
— Кто?
— Мужики, кто ж еще! Тут полбольницы сплошные брошенки! Сволочи, разыгрывают из себя невесть что, а сами — обыкновенные, жалкие и ничтожные гады! Будь моя воля, я бы их всех перестреляла! А еще бы повыдирала их вонючие яйца…
— Тебя тоже бросили?
— Меня нет. Я не замужем. Правда, есть у меня один крендель на примете. Хороший такой крендель, навороченный. Мой начальник.
— Твой босс?
— Да, а что тебя так удивляет? Он у меня бандит высшей категории. Умопомрачительный костюм, золотая цепь с собачий ошейник, тачка за сто тысяч долларов, самый настоящий замок в пригороде, квартира на Кутузовском… Если бы ты только знала, как мне нравится весь этот антураж!
— Наверное, он у тебя очень красивый?
— Он не красавец, зато жизнь ведет роскошную: дорогие рестораны, зарубежные курорты, дамы.
— Дамы? И ты не ревнуешь?
— Ревнуют те, у кого комплекс неполноценности, а я самодостаточная женщина.
— Ты работаешь секретаршей?
— Нет. Секретаршей я бы не выдержала и суток. Я телохранитель. Охраняю своего босса и получаю за это очень неплохие деньги.
— Ты шутишь? — не поверила я своим ушам.
— Разве я похожа на шутницу? Девушки-телохранители уже давно вошли в моду. Ты только представь себе такую картинку: в сверхнавороченный ресторан заходит до ужаса неформальный мужик, а рядом с ним — молодая красивая женщина. Все удивляются: такой известный человек и без охраны… Принимают меня за любовницу. И тут появляется кто-то из его врагов, даже не подозревая, что я профессиональный телохранитель. Реакция у меня — что надо. В момент нападающий окажется обезоружен, а может быть, даже и обезображен. Я в совершенстве владею боевыми искусствами и метко стреляю. У меня есть разрешение на ношение оружия.
— И ты не боишься?
— Нет. Это же моя работа.
— А если нагрянет целая кодла, да еще с автоматами?
— Тогда у меня другая задача: прикрыть патрона собой, довести до безопасного места и вызвать ментов. У меня есть телефон купленного начальника милиции. Начнут стрелять — я должна отстреливаться, пока тот с командой не явится. У шефа тоже пушка есть, и стреляет он не хуже меня. Правда, нападений пока не было. Шеф очень боится за свою жизнь, поэтому я у него не одна. Часто с нами идет парочка здоровенных костоломов.
— Вот это работенка! Тебя же могут убить в любой момент…
— А куда мне деваться, если я ничего другого делать не умею? Работа рискованная, не спорю, но кто не рискует, тот не пьет дорогого шампанского. Женщины-телохранители сейчас в цене. Понимаешь, все обращают свое внимание на двух шкафообразных мужиков и не берут меня в расчет. Я сплю со своим шефом и надеюсь выйти за него замуж. Поэтому и охраняю его с тройным рвением. Если с замужеством не выйдет, скоплю деньжат и открою свою школу для девушек-телохранителей. Сейчас таких школ больше, чем бандитов. Правда, ничему дельному там не научат, бестолковщина одна.
— А если ты выйдешь замуж за своего шефа, разве сможешь его охранять? Тогда тебе самой понадобится телохранитель.
— Так это же здорово. Бизнес-леди тоже пользуются нашими услугами. Кому придет в голову, что одна из двух подруг — профессионал-телохранитель.
Мила замолчала и застонала.
— Ты что?
— Грудь болит. Вернее, то, что от нее осталось.
— И что, много вырезали?
— Немного, но ощущения не из приятных.
Скоро мне пришлось убедиться в этом. Биопсия еще раз подтвердила диагноз, и я согласилась на операцию.
Помню, как долго и тяжело отходила от наркоза. Потом мне назначили химиотерапию. Я все ждала и ждала Андрея, но он так и не пришел. Видно, уехал на свою Чусовую. Я тяжело переносила физическую и особенно душевную боль. В эти страшные дни меня поддерживала только Мила.
Однажды дверь в палату широко распахнулась, и к нам вломились два огромных мордоворота. За ними следовал тип не менее устрашающего вида, в дорогом костюме и ботинках из настоящей крокодиловой кожи.
Я сразу догадалась, что пожаловал не кто иной, как шеф моей новой знакомой. Один из мордоворотов встал у окна, другой замер у входа. Шеф поставил на тумбочку роскошную корзину ярко-красных роз и расплылся в улыбке. Мила слегка приподнялась и улыбнулась в ответ:
— Марат Владимирович, очень рада вас видеть. Спасибо, что не забываете меня.
— Да разве тебя можно забыть! — Шеф сверкнул недобрым взглядом на меня и присел на краешек кровати. — Как самочувствие? Готовишься к выписке?
— До выписки еще далеко, но я не теряю оптимизма, верю — все будет хорошо.
— Это правильно. Оптимизм в наше время — самое главное. У тебя появился румянец. Я смотрю, новая соседка появилась, — заметил он, окинув меня заинтересованным взглядом.
Я слегка заерзала на кровати и испуганно опустила глаза. Раньше мне не приходилось видеть королей криминального бизнеса, тем более так близко.
— Это Виктория, — сказала Мила. — Совсем недавно ей сделали операцию.
Шеф сочувственно вздохнул и пробурчал под нос:
— Диагноз не спрашиваю. В этом мрачном заведении диагноз у всех один.
Минут через десять шеф Милы вежливо попрощался и удалился вместе со своими гренадерами. Мила уткнулась в подушку и расплакалась. Я с трудом встала с кровати и подошла к ней.
— Ты что? Ты же так хорошо держалась… — погладила я ее по голове. — Посмотри, какие роскошные цветы он тебе принес. Сразу видно, что он к тебе неравнодушен.
— Да ни хрена он обо мне не заботится! Пришел ко мне из жалости! — Соседка заревела еще громче.
— А разве у таких бывает чувство жалости? Мне кажется, что оно им вообще незнакомо…
Мила подняла голову и растерянно посмотрела на меня.
— Он пришел, чтобы дать мне понять, что больше не нуждается в моих услугах. Понимаешь, не нуждается, и все. Ни в охранных, ни в сексуальных. Скорее всего, он уже успел меня уволить и взять на мое место другую. Возможно, она не так красива, как я, но она здорова… Только в этой гребаной больнице начинаешь понимать, что красота не самое главное. Самое главное — здоровье.
Неожиданно на пороге нашей палаты появился ослепительно красивый мужчина, похожий на зарубежного киноактера. Его белоснежный костюм был безупречен. Казалось, незнакомец просто ошибся адресом, перепутал нашу больницу с каким-нибудь дорогим рестораном, где должен состояться грандиозный банкет. Шагнув в палату, он вдруг уронил на пол букет свежих роз и уставился на нас.
— Простите… А где мой сын? Он, что, умер?
Заметив, как бледность заливает его лицо, я не смогла произнести ни слова.
— Он жив, — торопливо привстала Мила. — Вы просто перепутали палату. Ваш мальчик лежит точно в такой же палате, только в другом крыле. Больница построена в виде круглой башни, поэтому тут легко запутаться.
— Костя жив? — Мужчина смотрел на Милу так умоляюще, что нам с ней стало не по себе.
— Конечно… — твердо сказала Мила.
Мужчина наклонился и трясущимися руками собрал цветы.
— Извините, ради бога, — пробормотал он и вышел.
— Сразу видно, породистый мужичок. Богачи все породистые, даже если и родословной никакой нет. У него тут сын лежит. Совсем молоденький, лет двадцати, не больше. Поговаривают, что протянет немного.
— Он должен умереть?
— К сожалению. Рак крови. Он уже, бедный, весь высох… Прямо труп.
— Вот горе-то какое, — вздохнула я и закрыла глаза.
Представилось детство и ласковая мама, аккуратно расчесывающая мои волосы. Даже страшно подумать, что от химиотерапии волосы поредеют за считаные дни…
Я испытывала комплекс вины перед родителями за свою болезнь, за неустроенность. Они прожили вместе около тридцати лет и смогли сохранить тепло семейного очага. Все эти годы я чувствовала огромную родительскую любовь и заботу. Мне хотелось сделать для них что-то приятное, как-то отблагодарить за любовь и поддержку. Я стала мечтать, что, когда выкарабкаюсь, обязательно заработаю денег и куплю дом где-нибудь на берегу Черного моря. Мама и папа будут отдыхать там целый год и наслаждаться красотами Крыма. А я буду смотреть, как они купаются, и украдкой вытирать слезы радости. Я просто как живой увидела этот домик. Каменистые ступеньки спускались к самому морю. Дом будет просто утопать в зелени — самый настоящий райский уголок. Во дворе станет шнырять моя любимая собака Зоська и лаять на соседских котов. Сын будет кататься на водном мотоцикле и весело махать мне рукой…
Все это будет, все это обязательно будет. Только сначала нужно выкарабкаться, сначала нужно выжить…