Папа
Не помню, смотрела ли я когда-нибудь ему в глаза. Помню руки. Жилистые, напряжённые. Он нёс жестяные вёдра, вода расплёскивалась — прямо на старенькие рваные кроссовки. Эти руки, со вздувшимися от натуги венами — носили и носили воду из болота.
⠀
Болотце располагалось в низине дачного посёлка. К нему вели полуразрушенные каменные ступени, поросшие крапивой и одуванчиками.
⠀
Еще там была ежевика. Она росла, где придется. Мы носились по кустам, вниз по ступеням, прямо к болоту с низким полусгнившим мосточком. Иногда съезжали по мокрой земле, траве, хохоча, наперегонки.
У пруда росли огромные лопухи, и ветви ивы клонились к воде. На мутной глади плавали клопы-водомерки. Как только он зачерпывал воду — насекомые тут же разбегались по сторонам.
⠀
Комары кусались, руки были синими от раздавленной ежевики. Глаза запоминали каждую травинку.
⠀
Он трудился. До самого вечера. Потом усаживался позади недостроенного дома — на деревянные доски, усаживал нас и давал каждой по куску хлеба и варёному яйцу. Смешно было стучать тупым концом яйца о деревяшку, чтобы скорлупа дала трещину. А потом ковырять потемневшим от грязи пальцем, очищая.
⠀
Руки он нам мыл в корыте. Там, в корыте, была своя жизнь. Карабкались жучки, плавали пожухлые листья. После поливал руки из пластиковой бутылки.
⠀
Потом, когда мы росли, этих бутылок становилось всё больше — они валялись под яблоней, отчего та сердито шелестела листьями.
⠀
Как было вкусно есть! Там, за недостроенным домиком, вечером, пока надоедливые комары жужжали вокруг. С хрустом откусывали свежий редис, держа его за хвостик. Слабый сладкий чай пили по очереди — из небольшой крышки от термоса.
⠀
Я не помню, сажал ли он нас на колени, разговаривал ли с нами. Но я знала, что он нас любит. Очень любит.
