Остров Безымянный

Юрий Александрович Корытин, 2023

Во время заурядной командировки на далёкий остров успешный московский предприниматель неожиданно оказался участником цивилизационного конфликта: индивидуалистические ценности ХХI столетия вступили в непримиримое противостояние с коллективистским мировоззрением, которое навсегда, казалось бы, ушло вместе с прошлым веком.

Глава 2

Мы приехали в аэропорт во второй половине дня. В огромном, сплошь остеклённом здании, подходя к условленному месту у табло с информацией, я ещё издали увидел полноватую фигуру Вадима. Он сосредоточенно смотрел куда-то вдоль зала, и даже наше с Толиком приветствие не заставило его повернуть голову в нашу сторону.

— Куда ты смотришь?

— Ты бы видел, какие ноги только что прошли!

Восхищение, которое я почувствовал в голосе Вадима, было настолько искренним, что я даже слегка присел, чтобы получше рассмотреть ноги, но было поздно: они уже ушли.

Мы с Вадимом партнёры, на паритетных началах владеем фирмой, снабжающей полстраны норвежской рыбой. Вадим, как и я, «сделал себя» сам — богатая тётушка не дарила нам стартовый капитал на день рождения. Фирма для нас — как ребёнок для родителей. Мы «родили» её, преодолевали её «детские болезни», вместе с ней осваивали новые возможности, время от времени сдавали нелёгкие «экзамены». И вот теперь, как результат всех «родительских» трудов, фирма сделала нас, как выражается мой компаньон, миллионерами средней руки.

Оценивая пройденный путь, я понимаю, что и мы с Вадимом теперь не такие, как раньше. Чтобы выжить и преуспеть в бизнесе, нам пришлось изменить самих себя. Первой жертвой стали те принципы, которым нас учили в советской школе. Очень быстро выяснилось, что в бизнесе они неприменимы. Жизнь нередко вынуждала шагать по головам и ломать судьбы людей. Мы заставляли наших офисных сотрудников работать столько, что они наживали трудовую мозоль на своём «рабочем месте». Дополнительный персонал нанимался только тогда, когда работники начинали падать от усталости и в результате совершать ошибки. Сложнее всего было научиться кричать на подчинённых — если ты не можешь заставить себя унижать людей, значит, ты плохой руководитель и непременно загубишь дело. Зато теперь в искусстве дрессировки «офисных хомячков» мы настолько поднаторели, что готовы составить конкуренцию братьям Запашным.

Но в отношениях между собой мы строго придерживаемся принципа Канта — всегда соблюдаем правила, исполнения которых каждый ожидает от другого по отношению к себе. Обман или простая неискренность между нами полностью исключены, поскольку они могут подорвать взаимное доверие, а без него рухнет вся система деловых отношений. В самые ответственные моменты я всегда ощущаю твёрдое плечо своего партнёра и отвечаю ему взаимностью. Мы понимаем друг друга с полуслова и у нас нет разногласий по поводу принципов ведения бизнеса.

В общем, наши отношения лучше всего описывает поговорка: «Два сапога — пара». После долгого периода притирки мы с Вадимом представляем собой сыгранный тандем: я выдвигаю идеи и определяю стратегию развития фирмы, а он осуществляет оперативное руководство. Вадим отличный организатор, наша бюрократия работает без сбоев и авралов, мой партнёр любит повторять: «Порядок в бумагах — порядок в голове!». Он искусный переговорщик, легко устанавливает нужные контакты — Вадим способен достичь компромисса даже с нильским крокодилом. Из двух альтернатив он каким-то образом всякий раз умудряется реализовать обе. С конкурентами, которые пытаются переиграть его в крестики-нолики, он разыгрывает шахматную партию, и это предопределяет результат. Фирма процветает!

Процветает и Вадим. В отличие от меня, он умеет тратить деньги. У него очень привлекательная жена, женщина неглупая и со вкусом. Вика всегда старается взять её в компанию, когда отправляется по магазинам за покупками (сейчас это называется иностранным словом «шопинг»). Старшего сына Вадим отправил учиться в частную английскую школу. Я, впрочем, не понимаю, чему могут научить эти извращенцы? Представьте, они обожают тёмное пиво и разбавляют чай молоком! Не удивительно, что сын поначалу слал домой слезливые письма. Потом, правда, привык. А для спокойного и цивилизованного отдыха подальше от отечественных проблем у Вадима есть домик в австрийской деревне, он показывал фотографию — картинка, надо признать, красивая.

…Обстановка в аэропорту служила лучшей иллюстрацией избитому выражению «людской муравейник». К стойкам регистрации стояли длинные очереди, по мере продвижения люди в очередях передвигали свой багаж. Вдоль стеклянных стен аэровокзала в обе стороны ходили пассажиры, тягающие за собой чемоданы на колёсиках. Пройдя некоторое расстояние, они останавливались и начинали читать указатели, а затем продолжали свой путь. Большинство пассажиров стояло, некоторые старались примоститься на любых пригодных для сидения предметах, дети были усажены на багаж. Счастливчики, сумевшие занять места на пластиковых скамейках, дремали, но чаще просто тупо смотрели неподвижным взглядом прямо перед собой. Действительно, нет ничего тягостнее многочасового статичного ожидания, когда из всех возможных развлечений — только возможность выпить банку пива или стакан сока в кафе, а потом — извините! — сходить в туалет. Полное отсутствие какой-либо деятельности сказывается не только на всех членах тела, но и на мозге. Невозможность занять голову какой-нибудь мыслительной работой переживается не менее болезненно, чем вынужденная неподвижность тела. В запущенных случаях может даже грозить запор головного мозга — это куда хуже, чем словесный понос. По этой причине я никогда не понимал патологических лодырей, принципиально предпочитающих труду безделье.

Наиболее естественно вели себя дети — суматоха и несмолкающий шум толпы куда ближе детскому мироощущению, чем чинная атмосфера школьных уроков и постоянный домашний родительский контроль. Дети откровенно радовались смене обстановки и ожидавшим их впереди приключениям.

Регистрация пассажиров на наш рейс ещё не началась, и мы решили скоротать время в ресторанчике. Он призывно, но, впрочем, без особого успеха, манил полумраком и тихой музыкой маявшихся от скучного ожидания пассажиров.

Я солидарен с народной мудростью: ничто так не согревает душу, как холодное пиво. Однако в ресторане было только безалкогольное. Нет уж, безалкогольное пусть пьют алкоголики в завязке. Пришлось заказать себе рюмку коньяка, Вадим выбрал «Кока-колу», Толик минералку — ему ещё ехать назад, в город. Коньяк оказался просто «упоительный», свою цену он стоил.

— Так что мы будем делать с заводом?

Вопрос Вадима был мне понятен. Некоторое время назад мы завладели родственной фирмой на Дальнем Востоке, а вместе с ней прихватили и рыбоперерабатывающий завод на одном из островов. (В разговорах в офисе говорили просто Остров, опуская название, тем более, что и звался он Безымянным). Очень быстро выяснилось, что завод приносит одни убытки. Встал вопрос: что с ним делать? Мы решили съездить на место, оценить ситуацию, а потом принять решение. Можно было, конечно, послать какого-нибудь менеджера по продажам, но довод Вадима: «Давай поедем сами! Когда ещё увидим Дальний Восток?» меня убедил. Тем более, что наше отсутствие не могло повлиять на состояние дел в фирме, поскольку Вадим приучил сотрудников действовать по принципу: «Оркестр должен играть, даже если дирижер ушёл в запой».

И вот теперь мы ожидали начала регистрации на рейс.

— Вкладывать деньги в модернизацию, в любом случае, бесперспективно. Надо попытаться продать, пусть и по дешёвке, а если всё окажется настолько плохо, что никто не купит, просто закроем завод.

Ответ мой был очевиден, Вадим знал его и без меня, но, должно быть, хотел проверить всё ещё раз.

И тут неожиданно подал голос Толик:

— А Остров тоже закроете?

Мы, как по команде, уставились на Толика круглыми от удивления глазами. Было такое ощущение, что заговорила рыба в аквариуме, — до сих пор Толик никогда не задавал вопросов, выходящих за пределы его водительских обязанностей. Да и по природе он из молчунов.

— Мы не обязаны об этом думать. — Вадим произносил слова с явной неохотой, пересиливая себя. Так отвечают докучливому и некомпетентному собеседнику. — Мы бизнесмены, а не политики. Пусть государство решает, нужен ему Остров, или его лучше продать вместе с рыбозаводом иностранцам.

— Лучше для кого?

Я первый раз за время нашего знакомства посмотрел на Толика изучающе. Ничего особенного — сумрачная, как ноябрьский день, физиономия и такие же глаза, не выражающие ничего, кроме угрюмого упорства.

— Как для кого? Для всех! — Вадим начал повышать голос. — Если актив не приносит прибыль, от него следует избавиться, желательно, с выгодой для себя.

— С выгодой для себя всё понятно. А как быть с общественной выгодой?

Вопросы, которые продолжала задавать «рыба», стали меня раздражать. Что он понимает в бизнесе?! Придётся объяснить ему азы экономической теории. Я решил вмешаться, тем более, что Вадим уже был готов потерять контроль над собой.

— Повышая экономическую эффективность производства товаров, предприниматель не только преследует свой собственный интерес, но и действует на благо общества. — Фраза прозвучала так, словно я зачитал цитату из учебника. — Завод на Острове работает неэффективно, тем самым он отвлекает на себя ресурсы, которые в другом месте обеспечили бы бóльшую отдачу. Закрывая убыточное производство, мы не уменьшаем, а увеличиваем богатство общества.

— А люди?

— Люди — это те же самые общественные ресурсы. На Острове они используются неэффективно. Поэтому их надо переобучить и направить туда, где от них будет больше пользы. Это, между прочим, в их же собственных интересах! Для жителей их забытый властями остров на краю света, спрятанный где-то далеко за горизонтом, не намного лучше тюрьмы. При царях в тех местах была каторга, а теперь там люди должны жить?! Они будут только рады освободиться, наконец, от своей кабалы и переехать на материк, поближе к благам цивилизации.

На этот раз Толик промолчал, только отпил из стакана свою минералку. Я побоялся, что он опять попытается ввязать нас в дискуссию, и послал его посмотреть, что изменилось на информационном табло.

Едва дождавшись его ухода, Вадим воскликнул:

— Да кто он такой, этот Толик?!

Было заметно, что внутри он весь «кипит».

— Кажется, из бывших военных.

— Как он смеет лезть не в своё дело? Он же просто человек-функция. От него требуется крутить баранку, получать за это зарплату, а не рассуждать о проблемах, в которых он ничего не смыслит. Решать что выгодно, а что нет должны люди поумнее его. Меня бесит, когда такие начинают умничать.

Я попытался успокоить Вадима:

— У нас же демократия, он имеет право высказывать свои мысли.

Но Вадим явно не хотел успокаиваться, мой примирительный тон на него не подействовал. По его реакции я видел, что Толик своими вопросами задел его за живое, затронул очень важную, принципиальную для него тему, исключающую компромиссное решение.

— Не путай демократию и свободу. Я уж не говорю про субординацию. Когда вернёмся, если он не перестанет так себя вести, тебе придётся от него избавиться — нам ни к чему революционер за рулём.

— Ты хочешь заставить его держать рот на замке. А если он этого не захочет?

— Инохотец нам в фирме тоже не нужен.

Мы с Толиком до сих пор прекрасно ладили, однако конфликтовать с Вадимом по такому незначительному поводу было глупо, поэтому я ответил:

— Хорошо, я подумаю. Но не понимаю, что тебя так возмутило, почему ты так завёлся?

— Я завёлся, потому что заурядный водила не имеет права судить о том, чего он не может понимать в силу ограниченности своего интеллекта! Нравится это кому-то или нет, но история доказала непреложный факт: человечество делится на две неравные части — интеллектуальную элиту и серую массу. Это общеизвестно, просто в современном политкорректном обществе не принято об этом говорить. В прошлые эпохи элита называлась по-разному — рабовладельцы, феодалы, капиталисты, но это всегда были аристократы, люди, возвысившиеся над средним уровнем благодаря своему уму, способностям, силе духа, наконец. Эти качества накапливались в генах многих поколений их элитарных предков, и они получали их по наследству, по праву рождения. А противостоящая им тёмная сила называлась смердами, чернью, пролетариатом, рабочим классом. Названия разные, а суть одна — быдлообразная серая масса. Ты знаешь, откуда произошло слово «смердить»? От смердов!

У Вадима в этот момент был странный взгляд, направленный не вовне, а вовнутрь, в себя. Я понял, что и адресована его речь не мне, он спорил с кем-то, незримо здесь присутствующим.

— А теперь настало наше время. Современной эпохой востребованы люди образованные, творчески мыслящие, способные на прорывные решения. Мы такие по той же самой причине, что и аристократы прошлого — мы от рождения обладаем высокоразвитым интеллектом. Поэтому мы, креативный класс — аристократы постиндустриальной эпохи. Это мы — двигатель прогресса мировой цивилизации. Мы знаем, как заработать деньги и умеем это делать. И зарабатывая для себя, мы обеспечиваем работой других, не способных на креативное мышление.

Громкий голос Вадима стал привлекать внимание сидящих за соседними столиками. Люди стали недовольно посматривать на нас. Признаться, меня раздражает ставшая модной с некоторых пор манера говорить нарочито громко в общественных местах. С моей точки зрения поступающие подобным образом хотят продемонстрировать этим своё превосходство над окружающими, а может быть, и презрение к ним. Но к Вадиму это не относилось. Он просто настолько погрузился в свои размышления, до такой степени «ушёл в себя», что не замечал никого вокруг.

— Мы рвёмся вперёд, в будущее, но инертная серая масса упирается и тянет нас назад, мешает нам строить цивилизованное общество. Эти люди по природе своей рабы, быдло, они не могут жить без хозяина, который за них думает и решает. Они не способны принимать самостоятельные решения и не хотят нести за них ответственность, поэтому всю тяжесть ответственности принимает на себя хозяин, босс. Разве у нас в фирме не так?

— Так.

— Вот именно. К глубочайшему сожалению, противостоящая креативному классу серая масса потомственных плебеев подавляет нас своей численностью. И это трагический факт. Именно он служит постоянным источником драматизма исторического процесса. Как там сказал классик: «История — это борьба классов»? Если не управлять поведением толпы, в своём стихийном движении она может разнести всё, что мы с таким трудом создали в этой стране. Толпой и управляют — с помощью демократических процедур. Если хочешь знать, демократия — это искусство манипулирования массовым сознанием, сознанием серой аморфной массы. Быдло не способно понять свой собственный интерес, ему его надо объяснить. Пусть твой Толик думает, что обладает свободой воли. На самом деле он не достоин свободы, и она ему не нужна. Согласись, зачем ему свобода, если он не способен думать самостоятельно? Ему только кажется, что он имеет собственное мнение, на самом деле он просто повторяет то, что ему внушили телевидение, газеты и в целом вся махина государственной пропаганды. Если он не привык думать своей головой, то от него можно услышать только то, что ему сказали по телевизору, и ничего другого. Подлинной свободы достойна только креативная элита, только она в силу своей интеллектуальной одарённости способна сформулировать цели и определить пути развития общества.

Вадим, наконец, немного остыл и перевёл дыхание.

— А быдло, поскольку у нас, как ты правильно заметил, демократия, имеет право голосовать за те решения, которые приняла элита.

Я до такой степени был изумлён этим «манифестом», что не нашёл, что ответить. Вадим, конечно, эмоциональный человек, но меня поразила явная несоразмерность реакции на столь незначительное событие. Я пребывал в растерянности, но тут, к моему облегчению, объявили начало регистрации на наш рейс.