Стеклянные люди. Роман

Юрий Меркеев

Роман – саморегуляция. Роман – психотерапия. Роман – философия. Роман – любовь. Каждый найдет для себя нужные символы. Роман – символ. Кто-то найдет детектив, кто-то окунется в любовную негу, кто-то отыщет философский путь. Одно несомненно – скучать не будете.

6

Мыслью можно заразить дух, и он сотворит чудо. Это опробовано. Внушение мыслью — один из лучших способов борьбы с недугом. Не зря сами медики считают, что верующие в помощь невидимых сил переживают болезни легче. Быстрее поправляются. А иногда случаются и чудеса. Главное — глубина переживания, сила веры. В одном из патериков описан случай чудесного исцеления слепой монахини. В женский монастырь пришел разбойник, переодетый в облачение святого старца. Вид у разбойника был внушительным — горящие очи, седая борода, худоба аскета. Потому и пошла молва в округе о том, что это есть великий пустынник, способный исцелять одним прикосновением. Монахини с благоговением встретили «старца», омыли ему ноги по древнему восточному обычаю. Подвели слепую. Опрыскали ее лицо водой после ног «святого старца», и слепая прозрела. Вот что значит сила веры. Сила внушения. Потенциал человека неисчерпаемо велик.

Потому-то я не торопился стать человеком хромающим. Вяло переставлять ноги и болтать о какой-нибудь чепухе, вроде политики, которую я, признаться, терпеть не мог, не входило в мои планы на будущее. Уж лучше что-нибудь придумаю, окружу себя духами-служителями, внушу мысль о полном исцелении с помощью веры, займусь плавной йогой, настрою себя на «мелодию боли», чтобы проникнуть в ее существо, сольюсь с ней в смирении, приму ее, как самого себя, полюблю ее, как производное меня самого. И в этой любви потеряю ее, забуду о существовании боли и хромоты, или… убью ее — удалю одним точным движением скальпеля. Сделаю операцию самому себе. Иными словами, смирюсь, не опустив руки. Не впаду в уныние, подниму свою голову высоко, как бы ни было плохо. Сам Бог советовал так поступать последним людям. А мы разве не последние? Каждый человек, чтобы жить в полную силу, должен ощущать себя последним человеком на земле. Чтобы любить на полную катушку, необходимо поверить, что ты — последний мужчина на земле, а с тобой рядом находится последняя женщина. Даже если она будет твоей первой любовью.

Не зря же наш ум называют рулем всего корабля по имени «существо человека». Куда поведет ум мой, туда и пойдет сам корабль — то есть я — человек хромающий, — и, возможно, плывущий по океану фантазий. В мире моих грез боли быть не должно. Как прозрела слепая монахиня от слепой веры, так должен «прозреть» ногами и я. Тем более, я не одинок в этой борьбе. Сколько людей одержало победу духа над плотью! Меня это радует. И не может не вдохновлять на подвиг мягкой войны с самим собой. Боль не вышибают клином — не тот случай. Боль вымывают из себя грезами и любовью. Фантом боли не может вернуться в обитель, очищенную от разрушений войны. Не может вернуться хищный зверь в публичное пространство, залитое солнцем любви и фантазий. Таков был мой продуманный подход к своему артрозу: сильнее, чем боль, ничто не мотивирует человека на перемены в жизни.

Итак, главная моя перемена произошла не в окружающем пространстве, а во мне самом.

Бутылка пива и реанимированная влюбленность к Наталье освежили мои мысли и настроили на позитивный лад.

Я допил пиво, переместился в комнату и приоткрыл там окно. Запах от вчерашних втираний в колено въелся, кажется, не только в мою плоть, но и в «кожу» квартиры — в стены с обоями, компьютерный столик, два мягких кресла, диван. Свежая струя утреннего воздуха скользнула вдоль занавески и остановилась перед кроватью, как вкопанная. Показалось, будто она в нерешительности колеблется — стоит ли ей преодолевать упругий змеиный дух. Ночью я несколько раз просыпался от боли и втирал в колено то пчелиную мазь, то змеиную. Мазь с ядом гадюки была крепче, злее и горячей. Впрочем, я точно не знаю, гадюки или кобры? В любом случае, помощь змеи была ощутимее.

Пиво всосалось в кровь, легло на вчерашние дрожжи. Яд змеи. Почему-то в мыслях возник образ Натальи без одежды. «У мира дьявольский аппетит. Стриптиз бастует. Стриптиз победит». Лежит, стервоза, и издевается — мол, змеи тоже не раздеваются. Я улыбнулся. У нее было потрясающее тело, фигура языческой богини, «святой проститутки» — жрицы древнеегипетского храма Осириса. Она признавалась мне и в этом — будто бы видела себя «святой проституткой» во сне, отдающейся всякому посетителю мистерий во славу бога Солнца Ра или Осириса. Тело упругое, воспитанное многолетней гимнастикой йогов, со шрамом после операции, пикантной змейкой пробегающей от верхней части пресса до пупка. Этот шрам я называл «утренней дорожкой для променада». Наталья смеялась. В постели мы не знали запретов.

Я закрыл глаза и втянул в себя струю свежего воздуха. Мне было хорошо. Если бы я был каким-нибудь поэтом, то непременно назвал бы утреннюю струйку мартовской прохлады каким-нибудь нежным женским именем, например — Вероникой. Почему Вероникой, не знаю. Это первое, что пришло в голову. Называют же ученые всевозможные торнадо и тайфуны ласковыми женскими именами. Почему бы и мне не назвать эту бодрящую свежесть на фоне приятных воспоминаний женским именем?

«Вероника» преодолела себя и, нырнув вниз к полу, поползла по комнате и проплыла в кухню. Форточка там была приоткрыта. Заиграл сквознячок. Очевидно, моя «Вероника» встретилась там со своим сородичем — бесспорно мужского пола.

А мне стало зябко, и я вспомнил рекомендации врача — не допускать тело до озноба и всегда сохранять в колене тепло, желательно сухое. У меня был наколенник из собачьей шерсти, и я натянул его на ногу. Теперь Тихон-альтруист не посмеет прыгнуть ко мне на больное место. Собачий дух. Кошачья любовь к хозяину разобьется об это маленькое препятствие — в этом я почти не сомневался. Впрочем, кот уже спал в углу прихожей на обуви, обняв передними лапами мои старые зимние сапоги, и посапывал как человек — Тишка в одну минуту принял свою утреннюю дозу куриных лап. Как немного ему нужно для счастья. Можно позавидовать. Счастье наркомана. Счастье сытой плоти. Не надо философствовать, размышлять, бороться с собой. А впрочем, кто знает, какие мысли бродят в этой маленькой черепной коробочке, покрытой черной ласковой шерсткой? Ведь какие-то бродят? Или же одни инстинкты? Я одухотворяю беднягу, очеловечиваю его. Скорее, это нужно мне, а не ему. Наверное, Тихон был бы не менее счастлив, живя на улице вольной жизнью и питаясь на помойке. А вот мне без кота было бы тошно. Он мой единственный собеседник. Тихон — единственный, кто способен выдерживать часами мои философские бредни вслух. Это я нуждаюсь в нем, а не он во мне. Мне необходимо делиться с живым существом накапливающейся нежностью. Мой природный альтруизм нуждается в эгоисте, на которого я буду изливать свою любовь. Если нет рядом человека, цепочка «альтруист-эгоист» замыкается на коте.

Проходя в комнату, я не поборол искушения заглянуть в зеркало. Разумеется, свиной головы в отражении не увидел, но нечто расплывчатое и небритое тенью прошло вместе со мной. Необходимо было побриться — в этом я находил не просто косметический ритуал, но и своего рода элемент утренней стимуляции. Как чашечка кофе, как змеиный яд, как воспоминание о «святой проститутке». Когда я начисто брился, мне почему-то было уютнее во всем теле. Парадокс? Внушение? Или же факт научный? Бриться я привык еще по милицейской службе. Потом привычку перенес на работу журналиста. Привычки бывают разные, но эта держала меня в постоянном тонусе.

На компьютерном столике стояла фотография в рамке: смеющаяся Натали распластала вверх руки. Запечатлена была хорошей фотокамерой в прыжке где-то в горах в Швейцарии. С этой фотографией я иногда «разговаривал». Я знал, что Наталья слышит почти все мои монологи. Мы не раз проверяли это впоследствии в переписке. Странная особенность сверхъестественного общения на расстоянии. Я скептик, однако, вынужден подтвердить, что это факт. Иногда она передавала мне мой монолог с точностью до слова. Что ж! Это лишний раз подтверждает наличие тайных невидимых нам сил, энергий.

А иногда, глядя на эту фотографию, я безбожно ругался, особенно, когда был пьян, и Наталья тут же реагировала на это и замыкалась на месяцы. Потом в коротком сообщении писала, что совершенно перестает меня чувствовать.

За что я ее ругал? По существу, ни за что. Вероятно, изливал желчь. Вместе с нежностью во мне скапливалась и желчь. Иногда я творил глупости. Превращался в тирана, в «синюю бороду». Называл ее увлечения скалолазанием, полетами на дельтапланах «химерой и щенячьей радостью». Однажды так и написал в комментариях к фотографии, которую она выложила в социальную сеть: «Щенячья радость!» Она в очередной раз посетила какой-то старинный замок во Франции и снабдила фотографию сотней восклицательных знаков, многоточиями и обрывками фраз, типа: «Пережила опять это!!!! Провалилась в колодец времени!!!! Средневековье!!! Я видела, как меня ведут на костер инквизиции. Потрясающе!!!!! Словно в воронку времен скользнула. Вынырнула в настоящем. Такой кайф!!!!!»

А потом сам себя же и укорял. Ну, она такая. Что мне нужно от нее? Инфантилизм взрослой дамы? Да. Синдром Бенджамина Баттлера? Да. Какое право я имею ее осуждать? Я-то разве сам лучше ее? Чище? Да во стократ грязнее. Не принимаешь что-то в любимом человеке, так хотя не ругай. Понеси немощи, покрой недостатки. Ты же ведь называешь себя православным. Какой же я православный?

Мы расстались с Натальей по обоюдному согласию, но я до сих пор не могу понять, кто из нас двоих по-настоящему православный? Она ли, которая жила только своими ощущениями и называла это единственной собственной религией, связью с Богом? Или я, прочитавший сотню мудрых христианских трактатов, написавший тысячи православных статей, но так и не научившийся говорить от чистого сердца? Наташа жила ощущениями, оголенной душой она соприкасалась с миром самых разнообразных духов. Но интуитивно панически избегала духов зла. Грубость в любом проявлении, бестактность, иногда — просто дурной вкус или вульгарность в самовыражении, — все это заставляло ее ранимую и открытую душу тут же сворачиваться подобно ежу при намеке на угрозу. Однако, если у ежа были иглы самообороны, то у Натальи не было даже колючек. Единственным способом реакции на внешнюю грубость было молчание. Она замыкалась в себе и молчала. И молчание это могло быть очень долгим. Когда я процитировал ей совет христианского святого, призывавшего не отвечать бранью на брань, а молчанием заграждать уста хулящего, Наталья вдруг захлопала в ладоши и рассмеялась: «Ну, это точно как я!» И в это мгновение она была сущим ребенком.

Так, кто же из нас был православным?

Наталья, несмотря на все свои эзотерические причуды, все же была внутри много чище и наивнее меня. А причуды эзотерические есть у всех.

Я с улыбкой взял со стола ее фотографию и сказал, глядя ей в глаза:

— Святая проститутка. Змея. Ведьма. Если бы я был великим инквизитором, то сжег бы тебя на костре.