Птицы на моей даче (сборник)

Юрий Саваровский, 2015

«…Каких только птиц я не встречал на своей подмосковной даче и в ближайших от неё окрестности во все времена года, кроме зимы. Зимой я на даче не бываю. Как и многие горожане, открываю дачный сезон где-то в середине или конце апреля, когда полностью исчезает снег и приходит тепло. Дача моя всего-то в ста километрах от Москвы и в тридцати километрах от Сергиева Посада, в деревне Фёдоровское, на берегу речки Кунья. Речка плёвая, стремительно бегущая вниз по пологой равнине к реке Дубна…»

© Саваровский Ю. С., 2015

© ПРОБЕЛ-2000, 2015

Ночная рыбалка

Сегодня Пашка загорал один, Витька не пришёл. Одному Пашке скучно сидеть на берегу Иртыша среди холмов речного песка, намытого землечерпалкой. Он не знает, чем себя занять, просто глядит на реку и впервые отмечает, что вода в Иртыше неопределённого цвета, не то серая, не то голубая, не то жёлтая. Вдоль берега носятся стрижи и громко свистят. Пашке, однако, кажется, что стрижи плачут. Справа у берега застучала землечерпалка, и заглушила свисты стрижей. Теперь в Пашкиных ушах только размеренный стук землечерпалки. Но и его заглушает раскатистый гудок парохода.

Вон он идёт на полных парах по течению, красивый, двухпалубный, пассажирский.

Пашка знал все пароходы, буксиры и катера на Иртыше, он даже различал их по гудкам и стукам моторов. За день их проплывало много. Чаще это были блиновидные, черномазые работяги буксиры. Они тянули против течения спаренные, длинные баржи с песком, гравием, брёвнами, углём и прочими грузами. Были среди буксиров крупные и мощные, были и маленькие, которых Витька прозвал жучками. Эти жучки обладали удивительной силой и упорством. Они буквально вгрызались против течения реки, таща за собой на стальных тросах огромные, перегруженные баржи. От них волны не шли. Прицепные баржи, как утюги, сглаживали их. Другое дело, если стрелой пролетит катер. От него шли настоящие волны, но они быстро затухали, не доходя до берега. Самые большие и продолжительные волны образовывались, когда проходил двухпалубный пассажирский пароход с поднятыми над колёсами брёвнами-волнорезами. Такие красавцы, как «Михаил Лермонтов», «Восьмое марта» или «Фёдор Достоевский» проходят всего два-три раза в сутки. Берег встречает их приветственными взмахами рук, одобрительными криками и завистливыми глазами. Пашка давно мечтал именно на таком пароходе доплыть до самого Ледовитого океана.

Сейчас по фарватеру шёл «Фёдор Достоевский» Пашка вскарабкался на вершину песка, замахал приветственно руками. В ответ с палубы парохода замахали руками и шляпами пассажиры. Пароход величественно скрылся за поворотом Иртыша. Щемящая грусть запала в Пашкину душу. Впервые он пропустил «девятый вал» и не покачался на волнах от пассажирского. Витька никогда не пропускал такого удовольствия и всегда первым бросался навстречу волнам, за ним Пашка. Витька, вообще, не давал Пашке покоя. Он заставлял его то бороться с ним, то играть в «ножичек», то нырять, кто дальше, то делать массаж. Витька был большой выдумщик подобных состязаний. Где-то в глубине души Пашка противился Витькиному диктату, но свое недовольство не показывал, даже когда ему вовсе не хотелось дубить и без того дублёную кожу Витькиной спины. А иногда со злостью выполнял очередную Витькину блажь.

— Давай Пашка, ещё рубани «капустки».

И Пашка, садился на Витьку и зло рубил оттянутую кожу на его спине.

— Ну, а теперь слазь! Теперь моя мазь! — кричал Витька, подмяв под себя Пашку.

Витька очень больно рубил «капусту». Пашка скрипел зубами и молчал.

Пашка с Витькой дружат давно, ещё с первого класса, как только оказались за одной партой. В первый класс оба пошли осенью после войны. У Пашки отец погиб на фронте, а Витькин на фронте не был, всю войну проработал на оборонном заводе, эвакуированном в Омск из Москвы. Витька на год старше Пашки, выше его на пол головы, и в свои четырнадцать лет выглядит на все шестнадцать. Учился Витька плохо, и вот, в шестом классе, ему предстоит переэкзаменовка осенью, не пересдаст экзамены по русскому языку и литературе, останется на второй год. Этого допустить было никак нельзя, и Пашка взял его на поруки, приносил на пляж учебники, которые Витька тут же зарывал в песок.

— Пусть отлежатся в песочке, успеется, не то всё снова забуду. — и, как всегда, начинал балагурить.

Сегодня он сообщил Пашке, что едет с отцом и с Хариным на ночную рыбалку.

— Ты тоже с нами поедешь, я уже о тебе договорился.

— Ты что, Вить! Я же никогда не рыбачил. Какой из меня прок.

— Прок будет, не волнуйся. Харин научит.

— А кто такой Харин?

— Харин… — Витька изобразил на лице такую гримасу, что будто бы не знать Харина всё равно, что не знать Пушкина.

— Харин — рыбак что надо! Батя раз пять с ним рыбачил и каждый раз приносил немало рыбы. Я тоже с ними был прошлым летом, натаскали щучек вагон и маленькую тележку. Я тебе разве не говорил?

— Нет, не говорил. Только, Вить, я всё равно не поеду. Мамка завтра в вечернюю смену, дома с Валеркой некому быть.

— Ерунда! Тётя Шура разрешит, скажи ей только, что с моим отцом едешь. — советует Витька. Пашка в замешательстве, не знает, что ответить.

— Заманчиво. — наконец вымолвил он. — Но я всё равно не поеду, не хочу обижать мать.

Я и так от дому отбился.

— Во, лопух! Принёс бы домой рыбы, а, вообще, как знаешь, решишься, приходи. Мы в девять отчаливаем. — досадно сказал Витька.

— А где будете рыбачить? — спрашивает Пашка.

— Как всегда на Зелёном! — отвечает Витька.

Пашка вглядывается в муарную даль, где у самого изгиба Иртыша лежит заманчивый Зелёный остров. Как давно мечтал Пашка попасть на него, побегать по мягкой траве и порыбачить. На ночную рыбалку Пашка в мыслях собирался не раз и даже рисовал в своей голове картину такой рыбалки.

Как только день перевалит середину, спадёт жара, рыбаки на лодках отплывают к заветному берегу Зелёного острова, не спеша, готовят снасти и ждут того часа, когда сядет солнце и рыба начнёт резвиться у самого берега в нагретой за день воде.

Рыбаки вслушиваются в ночную тишину, жадно ловят всплески резвящейся у берега рыбы, и начинается лов. Вот и первая выловленная рыбка, её отпускают снова в воду, иначе удачи не будет. А потом, наловив достаточно рыбы, запаливают костёр, варят уху и хлебают её ложками прямо из закопчённого котелка, и целую ночь рассказывают друг другу рыбацкие байки, прогоняют дремоту в ожидании утреннего жора.

И сейчас Пашка думает о ночной рыбалке, какой её он нарисовал своим воображением. Только теперь она не кажется ему такой несбыточной, стоит лишь ему решиться принять Витькино предложение. И Пашка решается, бежит домой уговаривать мать. Она долго противится, но потом после уговоров сына всё-таки разрешает.

— Возьми поесть и оденься потеплее, ночи уже прохладные. — наказывает мать.

Пашка собирается спешно, боясь опоздать к оговоренному часу.

— Паша, возьми меня с собой. — просит братишка, но Пашка оставляет его просьбу без внимания и бежит через улицу к Витькиному дому, доволен, что успел во время.

— Здравствуйте! — восклицает Пашка, переступив давно знакомый ему порог.

— Здорово, Павел, здорово! — как всегда приветствует Витькин отец, сидящий за столом с незнакомым Пашке мужиком, который исподволь оглядывает Пашку с головы до ног. Это, наверное, и есть хвалёный Витькой Харин — решает Пашка и с робостью смотрит на хмурого мужика, смолящего папиросу.

— Этот, что ль, твой друган? — обращается тот к Витьки.

— Он самый. — подтверждает Витька.

— Ну и дружки ж у тебя плюгавые. — пренебрежительно изрекает Харин. Пашка оторопел от такой характеристики, но Витька дружески подтолкнул дружка локтем в бок и прошептал на ухо:

— Не бери в голову, у Харина все вокруг плюгавые, видишь, какое у него пузо. Давай лучше помогай шмотки собрать.

Пашка успокоился и начал помогать. К половине десятого сборы закончились и все направились к дому бакенщика. Бакенщик долго не давал лодку, но Харин с ним сторговался. За вёслами сидел Витькин отец, Харин на корме, а Витька с Пашкой в носу лодки. Пашка свесил руку в воду. Вода была тёплая и приятно щекотала ладонь. Вечерние сумерки скрывали от взгляда удаляющийся городской берег, а Зелёного острова ещё долго не было видно. На небе проклюнули первые звёзды, и подул лёгкий ветерок, который принёс едва обоняемые запахи прелой травы, что указывало на близость Зелёного острова.

— Ты, Антон, загребай левее, чтобы в заводь угодить. — наставляет Витькиного отца Харин.

— Ты думаешь там свободно, поди, уже заняли? — сомневается дядя Антон.

— Рано ещё. Будем первыми, а если что, начхать, получат от ворот поворот. — уверенно заявляет Харин и в подтверждение своих слов демонстративно плюёт за борт.

— Ты, Харин, зря так людей обижаешь. — говорит Витькин отец. — Мест всем хватит, заводь большая, и никому не заказана.

— Ха, обидишь! — осклабился Харин. — Они, поди, так же врежут по мордасам, если сильнее.

— А тебе, дядя Федя, приходилось сталкиваться с теми, что сильнее тебя? — с детской наивностью интересуется Витька.

— Приходилось, ну и что? Тоже получал сдачу, и сматывал удочки. Поэтому сила в нашей жизни, во как нужна!

— Сильный всегда должен быть добрым. — не вытерпел, молчавший до сих пор, Пашка.

— Ишь, ты, умница сыскался! Сопливый ещё, чтобы меня учить.

Пашка не успел отреагировать на слова Харина. Лодка тупо уткнулась в берег Зелёного острова. Зелёный оказался вовсе не зелёным, каким он виделся с городского берега. На нём росла редкая, низкая трава, перемазанная песком и илом. Берег заводи был илистым и пологим.

— Выгребай манатки! — скомандовал Харин, и все принялись вытаскивать на берег рюкзаки и снасти. За работой Пашка забыл недавнюю неприязнь к Харину, он даже понравился ему в эти минуты. Харин умело развернул бредень, быстро скинул с себя одежду, смачно крякнул и полез с бреднем в воду.

— Для пробы. — объявил он. Пашка смотрел, как Харин, согнувшись, медленно и тяжело тянет бредень, не вытерпел и бросился ему помогать.

— Давай, давай, пацан, зарабатывай на уху. — одобрил Харин. Протянули метров десять и вытащили бредень на берег. Вот они щучки, бьются о песок, сбрасывая с себя ил. Пашка присел на корточки, взял в руки самую маленькую щучку. Она судорожно хватала жабрами воздух, глаза на выкате, как у Витькиного отца. Пашке стало жалко щучку и он осторожно опустил её в воду.

— Ты, что свихнулся! — заорал на него Харин. — Я пуп свой даром, что ли надрывал!

— Да, она же малюсенькая, ей ещё расти. — начал было оправдываться Пашка, но тут к нему подскочил Харин и прошипел:

— Слушай ты, гундосик. Если ещё хоть одну рыбу отпустишь, получишь по мослам. Валяй отсюда, пока цел!

Пашка, едва сдерживая слёзы, резко выпрямился и направился к костру, который раскладывал Витькин отец. Пашка уже точно ненавидел Харина, сидел недвижимо у костра и думал, как отомстить Харину. Харин же с Витькой продолжали делать заход за заходом, иногда подходили к костру перекурить и погреться. На Пашку никто не обращал внимания, даже Витька, он был поглощен Хариным и рыбалкой. Пашка ещё долго сидел бы обиженным, если бы его не окликнул Витькин отец:

— Ну, что Павел, заварим уху? — сказал он и по-отцовски шлёпнул Пашку по заднему месту. От этого шлепка Плашке вдруг стало спокойно и хорошо, и он с удовольствием стал помогать дяде Антону чистить рыбу.

Река и берег провалились в бездну ночи. Босые ноги стали чувствительны к прохладе земли и пришлось напяливать обувь.

— Вот, сволочь, как похолодало. — пробормотал Харин, присаживаясь к костру.

— Слышь, Антон, — обратился он к Витькиному отцу. — Подай-ка рюкзачок, пора опрокинуть стаканчик. Привычным движением коротких пальцев Харин открыл чекушку и опрокинул горлышком в кружку.

— У, зараза, щекочет нюх почище ухи. — воскликнул он, сложил три пальца перстом, перекрестил ободок кружки и опрокинул её в щербатый рот. В горле заклокотало, и, как паралитик, задёргался коленообразный кадык. Харин громко чихнул и удовлетворённо провёл пальцами по подбородку. За Хариным выпил Витькин отец и тоже чихнул. Пашка закрыл ладонями уши. Стало спокойно и тихо.

Вдруг Витька оттянул его руки и заорал:

— Ты что, глухой? Сколько можно звать? На, пей! Нам малость перепало, — сунул Пашке кружку.

— Что ты, Вить. Я ж сроду не пил, одурею.

— Не одуреешь. Я тоже боялся, когда в первый раз выпил. Знаешь, как здорово! Пей, не то простынешь, В воду ведь полезем. Харин говорит, что ещё пару заходиков нужно сделать.

— Разбавить бы… — говорит Пашка.

— Чё…? — услышал Харин. — Разбавить? Это тебе спирт что ли? Это ж московская, готовая к употреблению. Пей, пока дают, не то… Харин не договорил, и, матерясь, насильно прижал кружку к Пашкиным губам. Кружка сильно ударила по зубам. В глазах у Пашки потемнело, он всем телом отпрянул от кружки. Пролитая водка холодом обожгла подбородок и шею. Хохот взорвал ночь. Харин от хохота пошёл вприсядку и казался беснующимся шаманом в мерцающих бликах костра. Широкие полы его пиджака взлетали крыльями летучей мыши, оголяя голое пузо. Витька от смеха катался по песку, а Витькин отец сгонял пальцами слёзы смеха с выпученных глаз. Только Пашке было не до смеха. Он стоял, как вкопанный, его трясло от обиды. Смеялись долго, а когда смех закончился, Пашка вдруг почувствовал, что по телу побежало тепло и ему тоже захотелось смеяться.

Он громко захихикал и начал кривляться, но его грубо одёрнул Харин:

— Хватит комедиянить! Дохлёбывайте уху, и пошли в воду. Лодку окупать надо.

Ещё полчаса назад, когда уха только варилась, Пашка в нетерпении облизывал губы, а теперь, когда его насильно заставили хлебать, он ел уху вяло и без аппетита. Витька же хлебал уху с жадностью, отрываясь от котелка только для того, чтобы дурашливо улыбнуться.

— Глянь, Фёдор, как пацаны ноне заласканы, — приглашает к разговору Харина Витькин отец. — Растут мужики нам на смену, учёными будут, вот только хилые, не ровня нам.

Верно, я говорю?

— Верно, Антон, верно, — поддерживает Харин. — Где им быть здоровыми, ежели над учебниками корпят, да пылью в классах дышат. Я вот всю жизнь на свежем воздухе, то на стапелях, то на лесоповале.

— Во, и я о том же, — продолжает Витькин отец. — Я своему сколь раз говорил, что учиться дело нужное, станешь инженером иль бухгалтером, всегда чистеньким и денежным.

— Вот насчёт деньжат, я сомневаюсь, — договаривает Харин. — Инженеришки не много получают.

— Всё поговорили. Давай, Антон, ложись на «Храповицкого», а шпана пусть ещё поныряет, а то почти всех щучек пожрали.

Харин насильно поднял мальчишек, сунул им в руки бредень и загнал в воду.

Остывшая в ночи вода сразу отрезвила. Витька зашёл глубже, он едва доставал дна, иногда проваливался, уходил под воду с головой, но желание угодить Харину заставляло его тащить бредень. Пашка шёл параллельно Витьке, но ближе к берегу. Бредень дёргался, застревая в неровностях дна, собирая ил, водоросли, и вместе с ними полусонных, глупых рыбёшек. От напряжения и холода у Пашки дрожали руки и ноги, хотелось бросить бредень, но вдоль берега шёл Харин и кричал:

— Куда вздымаете! Прижимай ко дну! Давай дальше!

От его крика, как от удара кнутом, мальчишки ещё сильнее давили на бредень, отчего он шёл ещё туже, дёргался, как буксир на мелководье.

— Давай поворачивай! — командует Харин, и пацаны незамедлительно потянули бредень к берегу. Бредень пошёл легче и быстрее, как лошадь, почуявшая конец дальней дороги.

Рыбы взяли много. Харин, хихикая от удовольствия, орудовал в бредне обеими руками.

Он ловко поддевал широкой пятернёй, как совком, из иловой кашицы сонных рыбёшек, окунал их в тазике с чистой водой и тут же бросал их в корзину. Щучки спросонок почти не шевелились, лишь оказавшись в корзине, начинали биться в агонии.

— Молодцы, шпендили! — хвалит мальцов Харин. — Ещё пару таких заходиков и полный порядок!

Витька и Пашка сильно устали, но мальчишеская гордость и похвала Харина заставили их вновь лезть в воду. Ушли метров на десять против течения. Там вода чище и рыба не пугана. Поменялись местами, теперь Пашка шёл глубже, а Витька ближе к берегу.

Бредень шёл тяжелее, чем в прошлый раз.

— Давай, Паша, жми! Харин с выручки деньжат подкинет! — кричит Витька.

— Зачем деньги? — удивляется Пашка. — Разве мы на него работаем? Это ж просто рыбалка!

— За просто так я бы не был водяным. — промычал Витька посиневшими губами.

Метров семь тянули молча, только сопели и отфыркивались от надоевшей воды.

И снова окрик Харина:

— Эй, голопупики! Чего замешкались, плавно нужно, в одном темпе!

Пашку бесит этот издевательский крик. После каждого такого окрика, он порывается бросить бредень и послать к чёрту этого рыбака Харина с его рыбалкой, но продолжает тянуть.

— Чего он всё на нас орёт? — жалуется он Витке.

— Глотка у него луженая, это верно, — соглашается Витька. — Ну, и фиг с ним, рыбак то он, что надо!

— Какой он рыбак!? Собака цепная! — не унимается Пашка.

Он решает, что такая рыбалка ему противна. Это ж не рыбалка, а просто принудительная работа. Тридцать метров показались Пашке, по меньшей мере, километром. Он ослабил руки, остановился, бросил бредень и направился к берегу.

— Куда ты? — услышал он крик Витьки и тут же увидел бегущего к нему Харина. Оттолкнув Пашку, он ухватил бредень и вытащил его на берег.

— Порвали бредень, сукины дети! — заорал он уже на берегу. Харин ползал на коленях вокруг бредня и выгребал из него грязь.

— Пусто! Одна тина! — негодовал он. Рука нащупала в бредне какую-то железяку. Он схватил её и бросился на Витьку.

— Видишь, водянка, что поймал?! Ты думаешь, что я тебя гулять привёз, а твоего отца спать на свежем воздухе! — орёт Харин, брызжа слюной.

— Где твой заморыш? Я ему, сучонку, рук и ноги переломаю! Крича, он набросился с кулаками на Пашку.

— Не тронь! — задрожал Пашка.

Харин сбил Пашку с ног и начал бить по лицу и по туловищу ногами, бил озверело и беспощадно. От каждого удара Пашка вскрикивал, извивался змеёй, соскакивал, пытался убежать, но снова падал. Витька оторопело стоял у грязного бредня. Пашка почувствовал, что от очередного удара по лицу из носа брызнула кровь. Стало страшно. Он дико закричал и отчаянно бросился на своего врага. От неожиданного удара в живот, Харин упал. Пашка автоматически схватил злочасную железяку и, весь, дрожа, замахнулся на поверженного Харина, но его руку перехватил, пришедший, наконец, в себя, Витька. На крик прибежал и Витькин отец. Он спросонок не понимал, в чём дело, метался вокруг дерущихся, не зная, что делать.

Со стороны Иртыша послышался характерный стук моторного катера.

Первым заорал Витька:

— Милиция!

Харин соскочил на ноги, как ужаленный, схватил бредень и подбежал к костру. За ним кинулись Витька и его отец. Пашка, зажав окровавленный нос, оставался стоять у самого берега. Он смотрел, как Харин затаптывает ногами еле дышащий костёр, а остальные спешно собирают шмотки и забрасывают их в лодку. Не понимая, отчего такой переполох, Пашка стал всматриваться в ночную темень и видит стремительно приближающийся к острову зелёный огонёк моторного катера. Это речная милиция, понял Пашка и бросился, не зная почему, бежать по направлению к лодке.

— Подождите! Подождите! — во весь голос закричал он. — Витя! Дядя Антон!

Но никто не отозвался. Харинская лодка беззвучно пропала в бездне ночи. Пашка ещё долго бежал вдоль берега и звал, и звал своего растворившегося в ночи друга.