Пробуждение

Юрий Сидоров, 2020

Редчайшая болезнь вычеркнула из жизни Алексея Карпунцова шестнадцать с половиной лет. В далеком туманном прошлом остались родители, жена с крохотным сыном, брат и сестра. Мир радикально изменился, изменились и близкие. Каково же теперь место Алексея в этих новых условиях? Не поломает ли его возвращение устоявшуюся жизнь родных?.. Перед глазами читателя проходит вереница судеб – близких Алексея и тех, кто сталкивается с ним волей случая или выполняя служебные обязанности. И жизнь каждого преломляется через «второе пришествие» Карпунцова…

Глава 6

— Ну чего, Витюха, давай обнимемся, что ли. — Артем Мелешкин шагнул навстречу Людмилиному брату, вышедшему из поезда и постоянно поправляющему сползающий с плеча ремень большой дорожной сумки. — Я уж думал, что сорвалось у тебя. Все уже, почитай, из вагона вышли, а тебя все нет да нет.

Виктор смущенно улыбнулся в ответ, с облегчением поставил сумку на перрон и попал в крепкие объятия родственника.

— Привет, Тёма! Что-то сморило меня перед Светлоярском. Всю ночь, считай, не спал, а тут задремал, да и крепко задремал. Меня проводница растолкала. Сумку сложил абы как, теперь плечо натирает.

— Ой, да ладно, нашел о чем думать. Тоже мне проблема! — отмахнулся Мелешкин. — Нам же только до машины. Я ее почти у входа в вокзал припарковал, метров пятьдесят, не больше. Пошли?

— Погоди, а где же Люда? — В глазах приехавшего мелькнуло беспокойство. — У Лешки в больнице?

— Да нет, у нее сейчас сделка на завершающей фазе. Две квартирки там неплохие, одна вообще «сталинка», в центре. Словом, хорошие денежки вот-вот капнут. Давай сейчас к нам домой, посидим чуток, отдохнешь с дороги. Людка придет, тогда и решать будет, что и как.

Артем заметил, что его предложение пришлось Виктору по душе. Тот снова взгромоздил на себя сумку и молча проследовал за Мелешкиным на привокзальную площадь, а затем с видимым облегчением загрузил сумку в багажник.

— Неплохая у тебя тачка, — произнес Карпунцов, пристегиваясь ремнем. — Раньше вроде другая была.

— Заметил? — Мелешкину стало приятно. — Машинку поменяли. Ничего, хорошая штучка. Даже по нашим дорогам вполне прилично пилит. А дороги у нас… впрочем, как и везде, сам знаешь.

— Дураки и дороги, — подхватил Карпунцов. — У нас в Подмосковье хоть что-то начали делать.

— Ну ты сравнил. Подольск — это почти Москва, — произнес Мелешкин, ловя себя на мысли, что они с Виктором перебрасываются дежурными, мало что значащими фразами, неосознанно, а может, и наоборот, осознанно пытаясь оттянуть разговор об Алексее.

— Хочешь сказать, что столичный житель? — улыбнулся Карпунцов. — Да нет, ни «севера», ни Подольск не выбили из меня меженский дух. Это вот Нина у меня подольчанка настоящая, во втором поколении, ну ты знаешь. А я как был провинциалом, так им и остался. В Москве вообще себя неуютно чувствую. У нас в Подольске тоже народа дай Бог, считай, как в хорошем областном центре, но все ж не так, как в столице. Я, когда из Москвы домой приезжаю, душой отдыхаю. У меня даже свое место есть постоянное, где настроение меняется. Мост через Пахру у нас помнишь? Вот переезжаю через него и чувствую себя дома. Странно я сказал?

— Что странно? — не понял Артем, притормаживая перед светофором.

— Не заметил? Я тебе только что говорил, что меженский я, что ничто из меня дух его не выбило. А потом сказал, что в Подольске чувствую себя как дома.

— Знаешь, Витя, — задумчиво произнес Артем, — а ведь так и есть на самом деле. И меженский ты, детство разве забудешь, и подольский уже стал. Сколько лет вы с Ниной там! Дети выросли. Ты же дед уже! Это у нас Машка пока замуж не собирается. А у Мишки твоего как на любовном фронте? Свадьбу когда гулять будем?

— Он тоже не собирается, — махнул рукой Виктор. — Есть одна девчонка. Нина ругается, что я ее за глаза пигалицей зову, но она действительно невысокая и худенькая. Но, помоему, до женитьбы там еще далеко. Вот в поход с ней сходить — это пожалуйста, все майские по лесам проблуждал, а что-то серьезное не проглядывается.

— Ладно, — кивнул Артем, — придет пора — женится. Каждому свое. А мы, смотри-ка, за разговором и доехали уже.

Мелешкин поставил машину на привычное место во дворе, и они поднялись в квартиру.

— Давай, Витя, раздевайся, располагайся. Если захочешь с дороги в душ, там Люда специально банное полотенце розовое с краю повесила, найдешь. Может, выпить хочешь? — Артем снова поймал себя на том, что готов говорить о чем угодно, лишь бы обходить основную тему.

Похоже, и Виктором руководили подобные чувства:

— Выпить? Рановато вроде с утра. Ну, если только с тобой.

— Проходи в комнату, садись за стол. — Артем жестом показал гостю направление. — Сегодня без меня придется. Я ж за рулем. Ну, если только вечерком в Меженске.

— Вечерком так вечерком, — согласился Карпунцов, машинально теребя пальцами край покрывавшей стол скатерти. — А Люда скоро вернется?

— Надеюсь. Хотя как получится. В этом деле риелтор-ском мало что предсказуемо. Частенько бывает, что усилий вагон и маленькая тележка, а в итоге пшик. Что-то срывается, особенно когда сделка с альтернативой. То один передумал вдруг, оказывается, у него еще вариант был, то у другого жена взбалмошная. Помню, была одна такая. И квартиру раз пять смотрела, все вроде нормально, уже пора на сделку выходить, а ей цвет обоев в последний момент не понравился. Слишком розовые. Людка ей говорит, мол, обои другие переклеите, какие захотите, все равно ремонт делать, Вы же квартиру покупаете, а не обои. А та ни в какую. Типа комната смотрится хреново с этими розовыми обоями. Вот пусть хозяева сначала переклеят обои на светло-салатовые, а она потом придет и еще думать будет. Ну скажи, не дура?

— Может, дура, хотя скорее стерва, — сделал вывод Виктор. — И видно, квартира та ей не слишком была нужна, раз такое отчебучила. Да, непростое у Людки ремесло. А ты ей помогаешь или занят чем другим? Помнится, вроде торговлей заниматься начинал.

— Да всем понемножку, — обреченно махнул рукой Артем. — И Люде помогаю. В основном в качестве водителя. Ну и торговля немножко есть. Одна палатка у меня небольшая продуктовая. Раньше сам торговал, теперь девчонку молодую взял. Представляешь, институт закончила, а работы по специальности нет, вот у меня в палатке и сидит. В новом спальном районе это, магазинов там пока негусто, а место бойкое: люди как раз с автобусной остановки идут.

— У тебя же пенсия еще военная, — напомнил Виктор.

— Да есть и пенсия. — Артем скривил губы, как и всегда, когда приходилось затрагивать эту больную для него тему. — Еле добился ее. Там же выслуга нужна, а часть нашу в итоге расформировали. Да и подполковника мне не дали, взыскание влепили, потом второе. Ну, это я сам виноват, не надо было с комполка на конфликт идти. Хотел увольняться без выслуги, вот до чего меня все они достали. А тут Людка, светлая голова, давай, мол, в Светлоярск, в родные края хочется.

— Ты же в военкомат попал в итоге. Я ничего не путаю? — уточнил Карпунцов.

— Не путаешь, все так и есть. Всякими правдами-неправдами и перевелся. Сам удивляюсь, как получилось. Так и дослужил. Но подполковника не получил, майором остался. Да разве о таком мечтал, когда в военное училище шел? Ладно, не будем о грустном, перелистнул я в жизни эту страничку. Лучше о себе расскажи, о Нине. Ты все на заводе вкалываешь?

— Ага, там, — подтвердил Карпунцов и неожиданно для Мелешкина резко сменил тему: — Ты же видел Лешку? Как он? Это правда, что Люду не узнал?

— Правда, — опустив глаза, подтвердил Артем. — Сказал, что старая какая-то, только голос похожий. Меня вообще не признал. Я, правда, в уголке стоял, в сторонке. А Людка до сих пор в себя прийти не может, плачет. От меня скрывает, думает, что не вижу, а я всегда замечаю, когда глаза у нее красные.

— Получается, и меня Лешка не узнает? — подрагивающим голосом спросил Виктор.

— Он знает, что ты сегодня приезжаешь. И то, что все вокруг постарели, тоже уже знает. Ему пока не сказали, сколько лет проспал. Доктора считают, что надо постепенно. Термин у них даже есть — дозированно. Неплохой мужик там главврач Иван Петрович. Душевный очень, может, даже мягковат для начальственной должности. Ждут еще из Питера, из института профильного, и из Москвы. Будут Лешку изучать.

Из прихожей послышался звук открываемой ключом двери.

— Ну вот и супружница пришла! — Артем почувствовал внутреннее облегчение. Висевший гирькой на душе груз необходимости рассказывать Виктору о Лешке перекатывался теперь на Людмилу.

Виктор никак не отреагировал и продолжал сидеть, погруженный в свои мысли.

— Встречай сестру! — еще раз напомнил Артем.

— А? Что? — очнулся Карпунцов. — Люда пришла?

Виктор порывисто встал и размашистым шагом вышел из комнаты. Через считаные секунды из прихожей донеслись звуки объятий, восклицаний и легких всхлипываний жены:

— Витенька! Наконец-то я тебя дождалась. Теперь вместе будем.

— Людок, здравствуй! Конечно, вместе. И ты, и я, и Лешка с нами. Всё как когда-то, помнишь?

— Помню. С мамой-то как быть? С сердцем у нее все хуже и хуже. Как про Лешку скажем? Боюсь, удар может хватить. — На лице входившей в комнату в обнимку с братом жены Мелешкин заметил скатывающиеся слезинки.

— Сам всю дорогу об этом думал, — ответил Карпунцов, — и ни черта в башку не пришло. По обстоятельствам посмотрим, по тому, как она себя чувствовать будет. А ты когда у мамы была?

— Знаешь, Витя, выпороть меня, нерадивую, стоит. Ты вот как старший брат и давай. Даже не скажу точно, когда в Меженск мы ездили. В марте, похоже.

— Точно в марте, — решил подтвердить слова жены Артем, чтобы прекратить начинавшее раздражать его самобичевание жены, и сразу сменил направление разговора: — Люда, ты на сегодня все? Что твоя разлюбезная Марианна Марковна? Согласилась на сделку?

— Да согласилась вроде. Тьфу-тьфу, не сглазить бы! — Людмила бросила взгляд по сторонам в поисках ближайшей деревяшки и остановила свой выбор на дверном косяке. — Ладно, черт с ней, не об этом сейчас разговор.

— То есть на сегодня все? — уточнил Мелешкин.

— Все. Устала я с ней порядочно, с Марианной, семь пятниц на неделе у бабы. Ой, мальчики, вы ж голодные тут сидите, — всплеснула руками Людмила, бросая взгляд на стол. — Муженек, ты тоже хорош! Не мог ничего разогреть? В холодильнике все есть.

— Люда, да не хлопочи ты! Я совсем не голодный, потому и отказался. Тёма мне предлагал. Так что ты на мужа не наговаривай, — заступился за Мелешкина Карпунцов, — давай лучше план наметим: что сначала, что потом. С больницы начнем? Потом в Меженск?

— Ты на сколько приехал? — спросил Артем.

— Ах да, забыл сказать. — Карпунцов провел ладонью по лбу. — Значит, так, на работе меня отпустили до конца недели. Кстати, телеграмма главврача сильно помогла. Литовченко, это начальник мой, раз пять перечитывал, все никак поверить не мог. Я же никому на работе про Лешку не рассказывал никогда. А тут такое началось! На меня смотреть стали как на экспонат музейный, словно я знаменитость. Особенно наши кадровички. У тех вообще глаза размером с Луну сделались. Ну ладно, снова меня в сторону заносит. Короче, дома мне надо быть в воскресенье, билет обратный на субботу, на вечерний поезд.

— Сегодня вторник? — переспросила Людмила.

— С утра был вторник, — попытался немножко пошутить Мелешкин, но его никто не поддержал.

— Короче, сегодня полдня, среда, четверг, пятница целиком, ну и в субботу до вечера, — подытожил Карпунцов.

— Думаю, надо сегодня в Меженск ехать, — предложила Людмила. — Только вот не знаю, как мы у мамы втроем разместимся. Там же одна комната теперь вещами заставлена, шкафы перенесли, чтобы у мамы посвободней было. А то тетя Дуня говорила, что, когда скорую один раз вызвали, врач между шкафом и сундуком бабушкиным не вписался, ногу сильно ушиб, чуть ли не на сундук грохнулся, потом тете Дуне выговаривал, что за вредность молоко давать надо.

— На кухне раскладушку поставим, я там переночую. Тетя Дуня — это та, что этажом ниже? — уточнил Виктор, морща лоб.

— Она самая, — подтвердила Людмила, — хорошая женщина, дай Бог ей здоровья!

— Так может, позвонить, предупредить, что приедем? — в раздумье предложил Карпунцов. — Там же у соседки телефон домашний есть, ты сама говорила.

— Я тоже поначалу так думала, — ответила Людмила. — Но потом решили с Тёмой, что не стоит. Вить, ты вот сам рассуди. Что она подумает, когда узнает про нас всех троих? Наверняка решит: с Лешкой беда случилась. Нет, давай без звонка приедем, а дальше как получится. По маминому состоянию решим, когда и как сказать.

— Согласен, сестренка, — закачал головой Карпунцов. — На все сто согласен. Тогда к Лешке сейчас?

— Конечно, к Лешке. Только давай перекусим сначала, а еще лучше пообедаем и соберемся. Предлагаю после больницы сразу к маме поехать. Ты как, Тёма, считаешь, можно без заезда или домой стоит заскочить? — повернула голову к мужу Людмила.

— А чего заскакивать? Сейчас соберем, что нужно в дорогу, и в путь. В Меженск лучше пораньше добраться. Наверняка дорогу после зимы в порядок толком не привели. Когда с трассы сойдешь, сильно разбито там было, колдобина на колдобине. Машка знает, что мы к бабушке едем, так что можно не заезжать сюда.

— Где она, кстати? — вспомнил о племяннице Виктор. — Институт заканчивает?

— Четвертый курс, — с удовлетворением в голосе произнесла Людмила. — А твои Мишка с Васькой как отреагировали?

— Да никак, — замотал головой Виктор. — Васе мы позвонили, конечно. Но, знаешь, для них обоих Лешка… даже не знаю, как и выразиться… словом, Мишка, считай, его не спящего совсем не помнит. Васька, тот, думаю, помнит, но он еще мелким пацаном был. Короче, ни тот, ни другой желания ехать сюда в больницу не выразили. Мы с Ниной подумали и настаивать не стали. Может, и к лучшему это. Не зря врачи говорят, что дозированно надо.

— Конечно, для ребят наших Лешка словно не свой, — согласился Мелешкин. — Машка тоже как узнала, как-то со стороны рассуждать начала. Просто с интересом, что дядя после стольких лет в себя пришел, но не больше. Она ж Лешку точно не помнит. Да и в больницу давно не ходила.

— Вот и с нашими аналогично, — подтвердил Карпунцов. — Маша хотя бы тут, под боком, а наши пацаны далеко. Я уж и не помню, когда в клинике они были.

— Да о чем тут говорить! — послушав мужчин, включилась в обсуждение Людмила. — Положа руку на сердце, разве мы надеялись в последние годы, что Лешка придет в себя? За себя скажу — я давно отчаялась и смирилась.

— Я, сестренка, тоже, — грустно покачал головой Карпунцов. — Только мать с отцом и надеялись.

— Врачи всегда говорили, что не вечно это, — продолжила свои рассуждения Людмила. — Но со мной будто раздвоение случилось. Умом понимаю, что не вечно, а вот чувствами не верю. Даже сейчас до конца поверить не могу. Ладно, заболталась я. Пойду по-скорому приготовлю что-нибудь, поедим и собираться будем.

— А чего собираться? — посмотрел на жену Мелешкин. — Мы же вчера еще вечером гостинцы в сумку положили.

— Мне тем более собирать нечего, — подхватил Карпунцов. — Сумка вон стоит нераспакованная.

— Ну, это я так, к слову, — замахала руками Людмила. — Все, пошла на кухню. А вы тут пока поболтайте. Витя, может, рюмочку с дороги?

— Да что я, алкоголик, чтобы одному пить! — отмахнулся Карпунцов. — Тёме нельзя, он за рулем. Давайте лучше вечером все вместе. И потом, не хочу я к Лешке ехать, чтоб изо рта несло.

Мелешкин проводил взглядом жену, заспешившую на кухню, потом посмотрел на гостя и понял, что не знает, о чем с ним говорить. Про Лешку вроде все сказано. А другие темы не вырисовывались. «Недружные мы какие-то. Собрались, и поговорить не о чем. Наверное, и встречаемся из-за этого редко. А может, это я один такой нелюдимый? — начал терзать себя Артем. — Все оттого, что ни брата, ни сестры. Вон Людка другой выросла: старший брат, младший брат. Хотя сейчас с Виктором тоже без особого тепла разговаривала. А с чего я это решил? Чужая душа — потемки, хотя жена как-никак, за столько лет изучил. Искорка у Людки порой в глазах проскакивает. А сейчас чего-то не было, не заметил я».

Мелешкин попытался отогнать грустные мысли. Частично ему это удалось, в голове стало возникать все больше безразличного к горестям вакуума. Артем прикрыл глаза и оказался во власти возникающих и пропадающих, замирающих на месте и срывающихся в стремительный танец цветных пятнышек на фоне чернильной темноты. Хотелось просто сидеть, ничего не видеть и никуда не двигаться.

— Ты чего, заснул? — с досадой услышал он прогоняющий состояние покоя голос Карпунцова.

Волей-неволей пришлось очнуться и даже пробормотать в ответ:

— Нет, это я просто глаза прикрыл.

— Да ладно, — махнул рукой Карпунцов, — тут все свои. Меня вот тоже в сон потянуло. Перенервничал в поезде. Тысячу раз в башке прокрутил, как Лешку увижу. А все равно дрожь какая-то во мне засела… Словами толком не могу выразить. Само тело не дрожит, а что-то внутри ходуном ходит, ворочается, покоя не дает. Может, это душа и есть. Как думаешь, Тёма? У тебя такое бывает?

Мелешкин не ожидал услышать от гостя такого признания. Старший брат сестры всегда представлялся ему человеком не очень многословным, частенько даже замкнутым, точнее, не стремящимся свою душу распахивать наружу, чтобы кто-то мог туда заглянуть и поизучать ее глубины. А вдруг не так на самом деле? Ведь он, Артем, не каждый день Виктора видит. Это даже слишком мягко сказано. В последние годы вообще, считай, не виделись и не общались. Хорошо, если раз в год пересекутся они с Людмилой с Витькиной семьей, а то ведь и реже случалось. Телефонные поздравления с днями рождения и прочими праздниками не в счет: чего там скажешь за пару-тройку минут, да и говорит в основном только Люда. А вот сегодня по-другому пошло. Может, Виктор совсем иной человек, чем кажется? Артем ощутил, что его в ответ тоже потянуло на откровенность:

— Я, когда мы в субботу с Людкой первый раз в больницу поехали, сам не свой был. Вроде и никто мне Лешка, по большому счету. Ты только не обижайся, но так ведь? Не брат, не друг закадычный. Брат сестры. Не чужой человек, понятно, но я его толком и узнать не успел. Мы с Людкой по гарнизонам мотались, ну, сам помнишь, чего я говорю. В Меженск нечасто заглядывали. К чему это я? Ах да, про Лешку. Не знал я его особо, а потом шестнадцать лет эти, тут точно не узнаешь. Вроде мне-то отчего переживать сильно? Ан нет, сам не свой был. Понятное дело, сам держаться старался и Людку поддерживать. Она молодцом выглядела. А потом смотрю, лицо то белеет, то густо-розовым становится. Видно, целые шторма внутри бушуют. Когда вошли в палату, я в сторонке у стеночки стал, и напряжение ушло. Вижу, что Лешка меня точно не узнаёт, раз он даже Людку не признал. И мне легче стало. Во-первых, определенность появилась. А во-вторых, первый момент, самый волнительный, уже позади оказался. Вот поверь, и с тобою сегодня так же будет, уйдет волнение, спадет. Хотя ты ведь брат Лешке, тут может и по-иному быть.

Артем почувствовал, что выговорился, и замолчал.

— Спасибо тебе, — негромко произнес Виктор. — Помог ты мне сейчас. Хочешь верь, хочешь не верь, но что-то с души у меня снял ты своим рассказом.

Мелешкин не ожидал услышать такую благодарность. Искренняя она была, не наигранная, чувствовалось, что от сердца шла. Захотелось посидеть вдвоем, с глазу на глаз, потолковать с Виктором вот так, как сейчас пошло. Но появилась жена, начавшая таскать тарелки с закусками из кухни, и возникшее желание отошло в сторонку. Люда — она хороший человек, любимый, столько всего вместе прожито и пережито, но сейчас точно была бы лишней для такого разговора с Виктором.

— Сестренка, давай я тебе помогу, — сквозь раздумья услышал Артем голос Карпунцова.

Не дождавшись ответа Людмилы, Виктор встал и пошел на кухню. Артем остался в одиночестве.

Вспомнились давние среднеазиатские ночи, когда долгожданная прохлада манила возможностью спокойно отдохнуть до утра после бесконечно длинного дня на раскаленном солнцем полигоне и перед следующим, не менее изнурительным днем. В одну из таких ночей он испугался очень сильно. Где-то над ухом, вырывая из могучих объятий сна, пронесся короткий вскрик жены.

— Что, тревога? Дежурный по части звонил? — с досадой оторвал от подушки голову тогда Артем и открыл глаза.

И тут же в ужасе снова их захлопнул и изо всех сил зажмурился. Рядом на кровати сидела Люда с прямой, как гладильная доска, спиной и взглядом, полным… Честно говоря, Артем даже не мог толком сформулировать, что он успел заметить в глазах жены. Много раз потом пытался, но так и не сумел. В них было что-то доисторическое, первобытное, даже животное. Артем все же смог заставить себя еще раз открыть глаза. Взгляд механически упал на занавеску с забавными разноцветными слонятами. За ней на своей кроватке спала Машка, тогда она совсем маленькая была. Там не чувствовалось никакого движения. Видно, Машкин детский сон не был потревожен вскриком матери.

Артем осторожно переместил взгляд от занавески вбок, на сидящую рядом на кровати жену. Она по-прежнему была с неестественно выпрямленной спиной. А лицо! От него веяло мертвенной белизной, веяло сквозь заполнявший комнату предрассветный сумрак.

— Люда, что с тобой?! — Артем принялся тормошить за плечи жену, которая лишь шевелила губами и ничего не произносила. — Люда, тебе приснилось что-то? Почему ты вскрикнула? — Мелешкин все сильнее и сильнее тряс ее за плечи, пытаясь привести в чувство.

— Я испугалась, — наконец произнесла Людмила трясущимися губами.

— Чего? Чего ты испугалась? Я здесь, я рядом с тобой, я тебя никому в обиду не дам! — Артем пытался успокоить жену, а сам перебирал в голове один за другим варианты того, что могло случиться.

— Я… я испугалась… что не проснусь. Может, сон такой увидела, не помню, но страшно испугалась. Подумала, что буду как Лешка. — Людмила взглянула на мужа и добавила: — Тёма, а ты не бросил бы меня?

— Ты — двойная… двукратная дура. — У Артема отлегло от сердца.

— Почему? — продолжавшим дрожать голосом тихо спросила Людмила.

— Во-первых, с тобой никогда не случится. Запомни — никогда! Врачи разве тебе не говорили? Говорили! — Артем чеканил слова нарочито уверенно, словно вбивая гвозди в голову жене. — А во-вторых, ты дура, поскольку вообразила, что могу тебя бросить. Потому и двукратная дура или дура в квадрате — выбирай, что тебе больше нравится!

Потом такие случаи повторялись не раз, но было уже проще, привычнее, пожалуй, не было и страха. По крайней мере такого, как в ту далекую ночь, наполненную долгожданной южной прохладой.

— О чем задумался, Артем? — спросил Виктор, начавший под чутким руководством сестры таскать из кухни в комнату вилки-ложки, а потом и салат, точнее, пару салатов.

— Скажи, ты никогда не боялся заснуть, как Алексей? Ну просто потому, что ты брат. Раз с ним случилось, то может и с тобой случиться. Было такое?

Виктор поставил тарелку с салатом на стол, вздохнул, присел напротив Артема и признался:

— Было. Потом ушло вроде. А поначалу было. Но я старался не говорить, чтоб не тревожить. А Люда тоже, наверное? Я никогда ее не спрашивал об этом.

— Да, с Людой такое было. Поначалу очень она боялась. Очень. Я потому и спросил, — ответил Артем.

— Знаешь, мне тоже в первое время не по себе было. Крутились такие мыслишки в башке, — разоткровенничался Виктор. — Особенно по ночам. Лежишь, а чертовщина разная в башку прет, как будто там медом намазано. Еще я очень боялся Нине о своих страхах сказать. Она потом места себе не находила бы. Помню, случай один на «северах» у нас был… Ладно, не буду о грустном. Там все обошлось. Просто нештатная ситуация, парень один, что со мной работал, тяжелую травму получил, а мне повезло. Это я к тому, что Нина страшно переживает всегда, потому я и боялся слово проронить насчет страха стать как Лешка. А потом вроде ничего, нельзя же всю жизнь бояться. Сплю как все, бессонница иногда случается. Но лучше пусть бессонница, чем как с Лешкой.

— Витя! — раздался из кухни голос Людмилы. — Где же ты? Взялся помогать, а сам исчез.

— Все, пошел, — заспешил Карпунцов. — Обещал ей кастрюлю с супом сюда перетащить, чтоб разливать сподручней было.

— Может, мне тоже к вам присоединиться? — Мелешкину стало неудобно оттого, что гость вовсю таскает тарелки, а он сидит сиднем и воспоминаниям предается.

— Да ладно, Тёма, там осталось с гулькин нос. Сейчас кастрюлю принесу и все. А, еще сковородку с картошкой. Отдохни, тебе ведь потом за руль садиться, — ободряюще улыбнулся Виктор. — Дорожка небось на подъезде к Меженску та еще?

— Да, ничего там не меняется, — безнадежно взмахнул рукой Артем, — каждый год обещают расширить и заасфальтировать заново. А по факту только ямы да выбоины наиболее здоровые наспех закатывают. Толку никакого: зима проходит, и по весне снова ямы на тех же местах.

Виктор притащил суп, затем появилась Людмила с хлебницей в руках, и в итоге все трое наконец-то уселись за стол.

— Кажется, ничего не забыла. — Привычный взгляд хозяйки промониторил находящееся на столе.

— Да угомонись ты, Люда. — Мелешкин понимал, что жена суетится сегодня больше обычного, пытаясь таким образом не думать о том, как они с Виктором будут рассказывать матери о Лешке. — Ты бы лучше брату выпить немножко принесла, да и самой не помешало бы.

— Знаешь, Артем, — откликнулся Карпунцов, — при других обстоятельствах я не прочь принять рюмашку-другую, да ты знаешь. А вот сегодня не полезет в горло. Давай вечером, когда в Меженск приедем. Ума не приложу, как матери сказать. Такое потрясение, а сердце ни к черту.

— Вот и я не приложу, — отрешенно ковыряя салат вилкой, согласилась с братом Людмила и подняла глаза на мужа. — Придется тебе, Тёма, на себя разговор брать. У нас с Витей нервы ходунами ходят.

— Я сам об этом начинаю думать. — Мелешкин понимал доводы Люды. — Ладно, прорвемся. В жизни всякое бывало, а мы прорывались. Тем более что новость-то радостная.

— От радости тоже сердцу может худо стать, если не умеючи сообщить, — вздохнула Людмила.

— Слушайте, родственники, давайте хоть немножко тему сменим? — предложил Виктор. — Как ваша Маша? Как у нее с учебой?

— Братик, дорогой, — удивленно подняла глаза Людмила, — ты же спрашивал уже о ней. Аль забыл? На четвертом курсе она. Целыми днями в институте.

— Ой, мать, неужели ты в это веришь? — иронично произнес Артем. — В институте и нигде больше? С приятелем своим время проводит. Почему, кстати, она домой к нам его не приводит, если у них все серьезно?

— Вот ты у нее и спроси об этом, — отрезала Людмила. — Ты же отец! Так поговори с ней по-отцовски.

— При чем тут по-отцовски? — Мелешкин не до конца был согласен с логикой жены. — Если бы сын, то понятно, а тут девчонка. Тебе как матери проще.

— А раз мне проще, то я, к твоему сведению, давно уже поговорила и не раз, — подытожила Людмила. — И тебе об этом рассказывала, только ты почему-то не веришь. С Сережкой у нее все несерьезно. И сам он парень не для жизни, юморной какой-то. С ним посмеяться и пошутить можно, а вот насчет большего сто раз подумать стоит. Маша это чувствует. Не надо думать, что у нас дочка белое от черного отличить не может. Слава Богу, разницу понимает. Она сама почувствует, с кем нас знакомить и когда.

Артем решил не спорить с женой, тем более что со многим в ее словах он был согласен. Маша — действительно девушка серьезная, не вертихвостка. Хотя и такой девушке может вскружить голову понравившийся парень. Подумает, вот он, принц на белом коне, и бросится, утратив осмотрительность, в омут страсти. А когда вынырнет назад, то окажется, что и конь под принцем отнюдь не белый, да и принца как такового не наблюдается, а торчит на его месте заурядный пацан. Хорошо еще, если после протрезвления чувств в животе ничего не добавится. Вон их сколько, матерей-одиночек, по белу свету ходит.

До слуха Мелешкина, задумавшегося о жизненных перспективах дочери, стали долетать фразы из разговора жены с Виктором. Карпунцова интересовали малейшие детали ее общения с Лешкой. Виктор не скрывал, что очень сильно волнуется.

Мелешкин подумал, что самое лучшее сейчас — это быстрее поехать в клинику и тем самым сократить время терзающего душу ожидания.

— А не пора ли нам в путь? — Дожевывая картошку, Артем обвел взглядом жену и Карпунцова. — В народе говорят: хуже нет ждать да догонять.

С предложением Мелешкина они сразу согласились, начали двигать стульями, носить посуду на кухню, упаковывать гостинцы для Меженска. Сам Артем таскал собранные Людой еще накануне пакеты, сумки и сверточки в багажник. Наконец, убедившись, что ничего не забыто, и оставив на столе подробную Людмилину инструкцию для дочери, что где находится и что надо купить, тронулись в путь.

* * *

Вахтер на КПП в клинике без препятствий пропустил внутрь Мелешкина с женой, благо их физиономии уже примелькались, а вот Виктора тормознул:

— Товарищ, постойте, вы у нас кто будете?

Виктор, намеревавшийся вслед за четой Мелешкиных пройти через турникет, остановился и с некоторой степенью недоумения в голосе представился:

— Я — Карпунцов.

— Карпунцов у нас в палате номер сорок пять лежит, — то ли съязвил, то ли действительно не понял вахтер.

— Я брат Алексея, старший. — Виктор достал из кармана паспорт и протянул его.

— Подождите, — вмешалась Людмила, — я же еще вчера говорила, что сегодня к Алексею брат приезжает.

— Вчера не я дежурил, а сменщик мне ничего не передал. — Вахтер изучил паспорт Виктора, тщательно пролистав все странички, даже пустые, и вернул его хозяину. — Проходите. Вы сначала к Ивану Петровичу загляните. Он как раз еще на месте, потом куда-то ехать должен, как мне секретарша говорила.

— Хорошо, так и сделаем, — ответила за брата Людмила.

В приемной перед дверью директорского кабинета — а Померанцев, с тех пор как стал исполняющим обязанности директора, часть дня проводил здесь — вертелась на кресле секретарь Лина. Она разглядывала в зеркальце результаты нанесения туши на ресницы. Дверь из коридора в приемную была открыта, и Лина не успела спрятать зеркальце и тушь в косметичку. Лицо ее от смущения покрылось краской, но Карпунцов с сестрой не обратили на секретаршу никакого внимания. Мелешкину же захотелось рассмеяться, но он сдержался, решив, что Лина может обидеться. В результате Артем лишь заговорщицки подмигнул девушке и получил в ответ благодарную улыбку.

— Иван Петрович, — Лина сняла трубку селектора, — пришли родственники Карпунцова.

Выслушав в трубку короткий ответ начальника, она рукой показала на дверь директорского кабинета и снова потянулась к зеркальцу.

Мелешкин взял инициативу в свои руки, первым подошел к двери и постучал. Услышав приглушенный голос Померанцева, Артем рывком потянул ручку на себя и переступил порог.

— Артем Иванович, здравствуйте, рад видеть! — Выходя из-за стола, главврач подал Мелешкину руку.

Пока обменивались рукопожатиями, Виктор с Людмилой тоже успели очутиться внутри. Померанцев поздоровался с Виктором и, усадив всех за гостевой столик у окна, тихо заговорил с Карпунцовым. Поскольку Виктор редко приезжал в клинику, а последние несколько лет вообще не заходил, главврач его знал плохо.

— Ладно, Виктор Васильевич, — резюмировал Померанцев, обращаясь к Карпунцову, — идемте к вашему брату. Да не волнуйтесь вы так! Все будет хорошо. Алексей вас ожидает, мы его предупредили. Юношей он вас увидеть не надеется, уже начал привыкать, что все кругом весьма… хотел сказать — постарели, но не будем о грустном… давайте так скажу — весьма изменились. Идемте!

Все вместе поднялись на четвертый этаж. В коридоре виднелся один из санитаров, восседавший на стуле около сорок пятой палаты с какой-то потертой книжкой в руках. Увидев Померанцева, он смутился, вскочил на ноги, спрятал книжку за спину и с виноватой улыбкой вытянулся во весь свой немалый рост.

Иван Петрович ограничился укоризненным взглядом, открыл дверь палаты и пропустил вперед себя Виктора.

— Раз-два, раз-два, сжимайте мячик пальцами и одновременно сгибайте руку, — раздавались команды молодого человека в распахнутом белом халате, ухитрявшегося одним глазом смотреть на стоящего перед ним пациента, а другим наблюдать за стрелкой зажатого в левой руке секундомера. Алексей послушно выполнял упражнения, он раскраснелся и учащенно дышал.

Мелешкин, остановившись у двери, наблюдал за братьями. Губы Виктора то открывались, то снова плотно сжимались. Казалось, он хотел что-то сказать, наверное, позвать Лешку, но не решался. Тот же находился к входной двери спиной и еще не успел повернуться и увидеть пришедших.

Виктор двумя быстрыми шагами подошел, почти подбежал к брату и приобнял сзади за плечи:

— Лешка! Вот мы и встретились, братуха!

Карпунцов-младший резко обернулся и застыл. Шарик, которым он тренировал кисти рук, выпал и покатился под кровать. Молодой человек в распахнутом белом халате отработанным движением ноги остановил движение шарика, нагнулся и положил его себе в карман. «Странно, — с недоумением подумал Артем, — почему я за этим шариком наблюдаю?» Он перевел взгляд на Карпунцовых, пристально вглядывавшихся друг другу в лицо.

— Братка, это ты? — со слезами в голосе наконец произнес Алексей.

— Я, Леша, я. — Плечи Карпунцова-старшего заметно задрожали. — Что, старый стал? Но я же, братуха, старшенький, мне и положено таким быть.

— А мать с батей приехали? — Алексей оглядел всех глазами, в которых поселилась робкая надежда. — И Манюська с Сережкой тоже?

Артем увидел, как Виктор оторвал взгляд от брата и беспомощно оглянулся сначала на Людмилу, потом на него. И дома за столом, и в машине, пока ехали в клинику, они так и не смогли решить, как правильно отвечать на вопросы насчет бати и Маши с сыном. Что лучше: тянуть как можно дольше или пора сказать горькую правду? Помочь советом могли только врачи. Но даже Померанцев, которому Артем задавал этот вопрос и при жене, и наедине, колебался. Представлений об особенностях психического склада пациента ни у кого в клинике не было. А за три прошедших дня нельзя было сделать достоверных выводов. Все могло повернуться совсем не так, как представлялось. Никто не мог спрогнозировать, как пациент может повести себя после длительной летаргии, уж очень редко она случается.

Конец ознакомительного фрагмента.