Воспоминания мертвого пилота

Юрий Собещаков

Думая о сексе, молодой командир самолёта-ракетоносца губит в Тихом океане свой экипаж. Судьба даёт ему второй шанс, но среднестатистический человек измениться не может и через несколько лет. В бесконечной погоне за лёгкими деньгами, находясь в далёкой тропической стране, он опять приводит к смерти ещё шестерых соплеменников и три десятка жителей джунглей. Однажды главный герой повести сказал: Я всегда сравнивал жизнь с зеброй, но только недавно до меня вдруг дошёл более глубокий смысл этого банального сравнения. Все знают о чередовании полос на боках этого животного, но не все продлевают свой взгляд до конца его тела. А если кто рискнёт сделать это, то с удивлением обнаружит, что за всеми этими полосками, под самым хвостом зебры, находится большая задница. И не зависимо от того, каких полос в жизни было больше – белых или чёрных, в конце концов мы все там окажемся. Невзирая на то, что события повести происходят в конце восьмидесятых, они актуальны сегодня и будут актуальны всегда, ибо природу не изменить. Человеку, как и любому живому существу, всегда будут нужны пища и секс, а для удовлетворения этих потребностей людям нужны деньги. Именно поэтому вся повесть пропитана сексом и алчностью, подлостью и предательством, и не рекомендуется для читателей моложе восемнадцати лет.

Глава 2

Должность командира корабля вместе с уважением окружающих и незначительным повышением заработной платы принесла с собой большое количество новых обязанностей. Теперь я не мог как раньше на два выходных дня пропасть в кровати у Людки Сальниковой или с опухшим от водки лицом явиться к врачу на предполётный медицинский осмотр. Раньше доктор иногда говорил мне, измеряя давление:

— Григорьев, ты хоть дыши в сторону. От твоего перегара у меня глаза слезятся.

Всё в раз изменилось. Кончилась моя беспутная молодость.

За день до страшной трагедии, в корне изменившей мою судьбу, я сидел, как и все другие командиры кораблей, на постановке задачи на полёты, назначенные на следующий день. Начальники служб поочерёдно докладывали о том, что нам следует завтра ожидать от погоды, вероятного противника, собственных служб тыла и связи. Всё это меня мало касалось. Из этой информации я почерпнул для себя главное: завтра утром, в восемь ноль-ноль я взлетаю первым и через четыре часа вернусь на базу, а ещё через четыре часа буду пить в офицерском общежитии с друзьями пиво, отмечая своё первое боевое задание. Поэтому, я в сотый раз разглядывал, висевшие на стенах класса подготовки к полётам, плакаты и схемы, и в сотый раз удивлялся чужой безалаберности.

На двух десятках плакатов, размером полтора метра на два, были описаны обстоятельства катастроф самолётов Ту-16 за последние десть лет. Почти все они были связаны с ошибками в техники пилотирования или с не верно принятыми решениями. То есть говоря научным языком — с человеческим фактором. Я усмехнулся: «Меня так просто в сопку не заведёшь. Я себя убить никому не позволю. Недаром мне в двадцать пять лет доверено лететь на боевое дежурство к Алеутским островам».

Я летал туда много раз, будучи правым лётчиком, но тогда в мои обязанности входило лишь одно — ни во что не вмешиваться. Сейчас обстановка изменилась. На мне лежала ответственность за подготовку экипажа к выполнению полётного задания. Но я измениться не смог. В душе я так и остался разгильдяем. Всего лишь один час уделили мы реальной подготовке к полёту вдоль американской границы. Мне следовало поработать над документами регламентирующими лётную работу подольше, и ещё я должен был проверить готовность каждого из членов моего экипажа. Но к нам подошли более опытные пилоты из других экипажей, и мы отправились в гарнизонный спортзал играть в волейбол. Последние два часа того рабочего дня мой экипаж провёл за карточным столом, закрывшись в кабинете врача. Доктор повесил на обитую технической ватой, а сверху чёрным дерматином, дверь своего кабинета табличку: «Не входить. Идёт осмотр больного» и наши ликующие, а порой негодующие возгласы не были слышны никому.

Утром следующего дня я сидел в лётной столовой и ждал, когда закреплённая за нашей эскадрильей официантка Люда принесёт мне завтрак. Мой лёгкий роман с ней закончился ещё полгода назад, но женщина прониклась ко мне чувством и это оказалось для меня сюрпризом. Я и не думал, что она строила свои жизненные планы в расчёте на меня. Мало ли с кем я спал за последние четыре года. Не на всех же из них я должен был жениться. И уж конечно не на Сальниковой….

Она имела фигуру гитары. Широкая грудная клетка, узкая талия и очень широкая тазобедренная кость. В постели с ней было очень здорово, но приглашать её в дом офицеров на танцы или в ресторан я стеснялся. А уж о женитьбе на ней я никогда и не думал. Боже меня упаси. Я постепенно свёл наши встречи к нулю и постарался остаться с ней в дружеских отношениях. Людмила не зная истинной причины моего охлаждения оставалась со мной приветливой и доброй. Когда же по гарнизону прокатился слух о моей женитьбе, её отношение ко мне резко изменилось.

Мало кто знал почему убеждённый холостяк отважился на такой шаг, как женитьба. Вернувшись из отпуска, я доложил командиру эскадрильи о выполнении одного из условий нашего договора. К моему сожалению он не стал делать из этого тайны. Как следствие его невыдержанности обслуживание моего экипажа в лётной столовой резко ухудшилось. Эскадрильские юмористы не упускали случая пошутить по этому поводу:

— С тобой, Валера, за один стол лучше теперь не садиться, — говорили они.

Или:

— Всё, Григорьев, твоё время прошло. Раз ты женился, то есть будешь последним.

В любой другой день я, может быть, и просидел бы до самого конца завтрака, пропуская мимо ушей насмешки товарищей. А дождавшись, когда все лётчики уйдут, постарался бы поговорить с Людой по душам. Но тот день был для меня особенным. Я торопился на предполётные указания и мне некогда было утирать слёзы своей бывшей любовницы.

Стараясь привлечь внимание официантки, я, как прилежный ученик, сначала поднял одну руку. Затем другую. Лётчики стали поворачиваться и смотреть в мою сторону. Многие перестали работать вилками в ожидании, что же будет дальше. И когда Люда, проходя в очередной раз мимо моего стола, презрительно сказала:

— Григорьев, ты можешь хоть ноги над столом поднять, а есть все равно будешь последним.

Я ответил достаточно громко, отделяя слово от слова, стараясь вложить в свои слова весь сарказм, на какой только был способен:

— Люда, ноги над столом поднимать, а особенно раздвинутые, это по твоей части.

Эскадрилья содрогнулась от хохота. Попавшаяся на злую шутку девушка бросила на пол поднос с тарелками и, разрыдавшись, убежала в комнату для персонала.

Через несколько минут дежурный по столовой прислал в наш зал другую официантку. Вера сразу подошла к нашему столу, и пока мы выбирали себе завтрак, она успела мне сказать:

— Я ей всегда говорила, что кроме гадостей она от тебя нечего не дождётся.