Не ходи служить в пехоту! Книга 4. Штурмовой отряд пехоты. 20-летию начала Второй Чеченской войны посвящается!

Юрий Тимофеев, 2020

Власти замолчали скорбный юбилей начала второй чеченской войны. Автор считает такое поведение властей позорным. Посвящается всем, кто служил в мотострелковых и танковых полках, всем, кто тянул лямку в пехоте и с пехотой. Время уходит и память о тех событиях стирается. Разве можно допустить чтобы мы забыли о людях ставших на защиту интересов России? Можно допустить забвение памяти наших воинов? Моя память – эта серия книг. Мой личный и непосредственный вклад в дело. Я не профессиональный писатель – поэтому не ждите от книги "высокого слога" и "высокохудожественного текста". Я самый обычный бывший армейский офицер, И мой рассказ о том как виделась эта война пехоте. Кто брал высоты на Терском хребте? Кто штурмом брал город? Самые простые солдаты, сержанты, офицеры. И вовсе не спецназа, а самая простая пехота. Это правда. Книга не только о войне, но и про жизнь. Основана на реальных событиях. Герои являются результатам воображения автора, совпадение с реальными людьми только случайные.

Глава 2

Город Москва. Сентябрь 1996-го года.

Общевойсковая академия Вооруженных Сил Российской Федерации. Самая настоящая кузница наших армейских генералов. Мечта каждого общевойскового командира, прямая дорога к должности командира мотострелкового (танкового, парашютно-десантного) полка, а там один шаг до академии Генерального штаба Вооруженных Сил Российской Федерации. До октябрьского переворота 1917 года именовалась Николаевской академией Генерального штаба, и не было во всей Российской империи более достойного военного учебного заведения.

Приятное ощущение перед получением новых знаний, даже трепет. Я соскучился по учебе, мне казалось, что в войсках я вообще отупел и разучился учиться. Действительно, бывало, что читаешь какой-нибудь приказ министра обороны, утвердивший какое-нибудь объемное наставление или руководство, и с первого раза даже не понимаешь, что там написано. А учитывая то, что в войсках совсем не было литературы о новом в военном деле, возникло полное ощущение отсталости, ведь все мы хорошо понимали, что военная наука все эти годы, пока мы были в войсках, не стояла на месте и поднималась на все более высокий технический и технологический уровень. И то, что наши генералы ничего об этом не знают, не означает, что офицеры передовых армий мира всем этим новым не овладевают.

Мои сокурсники приехали из разных уголков страны, очень разные люди с разным опытом. Среди слушателей были Герои России и награжденных было много, у некоторых наград побольше моего.

Первое впечатление. Отношение к слушателям в академии просто скотское.

Денежное довольствие не выплачивается, жилье семейным офицерам не дали. Дошло до того, что некоторые из моих сокурсников не каждый день кушали. Поэтому офицеры быстро начали искать подработку. Так, уже в конце октября все мои сокурсники работали в охране, в основном в «Лужниках», некоторые занимались частным извозом. Исправно отчисляя часть заработанных денег в качестве мзды командованию. Этот платеж среди офицеров, приехавших с востока страны, получил название «хабар», намекая на азиатское, восточное происхождение этого очень позорного явления и тем самым показывая пренебрежение к этому явлению. Я этим словом не пользовался, оно меня раздражало во всех смыслах. Первое время я даже подумал, что эта академия способна только искалечить. Опять же, совсем не так я представлял учебу в академии. Получается, что я, молодой еще офицер, жил какими-то представлениями середины семидесятых годов, то есть впечатлениями сослуживцев отца, и не удосужился порасспросить как следует выпускников последних лет, хотя такая возможность у меня, конечно, была.

Многие слушатели были еще полны некоторых иллюзий о чести, долге, честной службе. Но столкнувшись здесь с тем, что все решается, но для этого нужны деньги, и только деньги, ничего кроме денег, быстро ожесточились, появилась злость. Позже этот цинизм перестали скрывать. Не говорили, но я чувствовал, что некоторые затаили обиду на всех и вся, решили для себя просто терпеть и ждать, когда придет их время и они возьмут своё сполна.

У меня не было нужды искать подработку. У нас с Аллой не было нужды ни в деньгах, ни в жилье и вообще ни в чем. Я с жадностью и даже с некоторым остервенением ушел в учебу.

В конце октября родилась дочь. Теща сразу принялась нам сильно помогать. Я как гражданский человек вовремя приезжал домой, ужинали, купали ребенка. Было легко. Всё что надо можно без всяких проблем купить в магазинах. А ведь еще три года назад невозможно было что-то купить, дефицит, очереди, знакомства. Сейчас нужны только деньги. Никаких знакомых в торговле, ничего не нужно, кроме денег. А деньги, если есть большое желание, можно заработать. Именно эти изменения в стране мне очень нравились. Да, к этим изменениям трудно приспособиться, особенно армейским офицерам. Тем более в подавляющем большинстве никто из нас не имел никакой коммерческой жилки, просто даже мозг не был на это настроен. Да и сама армейская среда, она всё-таки была оторвана от общества, от «рынка» и постепенно превращала нас в абсолютно не приспособленных к гражданской жизни людей. До меня впервые четко дошло, что именно поэтому мы, офицеры, нуждаемся в большой пенсии, ведь большинству из нас предстоит выйти на пенсию в возрасте 45—55 лет, то есть еще в трудоспособном возрасте, но будем мы уже совершенно не приспособленные к гражданской жизни, станем в какой-то степени даже асоциальными людьми.

В один из дней собрали гостей отметить рождение дочери. Я пригласил Игоря Копылова, он приехал с женой. Познакомились. Приятная девушка. Жены сразу нашли общий язык, что доставило двойную радость. Я внутренне очень боялся, что наши жены будут очень разными, не найдут общий язык и, как следствие, у нас с Игорем возникнут препятствия для дружбы. Его жена тоже из обеспеченной семьи, отец жены очень большой начальник в ФСК. Поговорили с Игорем и выяснилось, что именно отцу жены Игорь обязан тем, что попал служить в Москву.

— А как же он тебя отпустил в Чечню?

— Это был риск, но тесть мужик принципиальный и хотел, чтобы моя карьера была безупречной, поэтому совершенно осознанно отправил туда, еще в ноябре, все-таки не предполагая, что там будет в действительности происходить. Правда, когда узнал, то сказал мне, что больше я туда не поеду.

— Да, тут уж никакой карьерой не оправдаешься перед дочкой и внучкой, если что….

— Вот именно. Он все узнал в подробностях о спасении моей группы и агента. О тебе расспрашивал, говорит, что готов тебе помогать, если понадобится, есть такая возможность у него.

— Спасибо, Игорек, если что, не откажусь.

— Вот именно. Не хватало еще отказываться.

В отличие от своих сослуживцев, я хорошо высыпался и занятия не пропускал, мог полностью сосредоточиться на учебе. На самоподготовке я тоже время зря не терял. Результат дал о себе знать в первую же сессию. У меня были только отличные оценки.

Остальные мои сослуживцы влачили жалкое существование. Все заработанные деньги они отправляли своим семьям, а те, которые смогли привезти семьи и снять квартиры в Подмосковье, тем было ещё тяжелее. Денег никому не хватало, ведь часть из заработанных денег слушатели отдавали командованию, чтобы, уходя на дежурства, они могли пропускать занятия без последствий. Нищета полнейшая, многие могли позволить себе покушать только раз в день, да и рацион был своеобразный: китайская лапша, хлеб, майонез, чай или растворимый кофе. Конечно, никто в голодные обмороки не падал, потому что все-таки в любом случае один раз в день купить батон и майонез могли. Наше командование и преподаватели никому никаких скидок не делали, даже по физической подготовке. По физической подготовке, точнее, тем более не делали, хотя некоторые от бесконечных дежурств в охране и скудного питания засыпали «на ходу».

Пребывая в таком нищенском и унизительном состоянии, мои сослуживцы испытывали еще и большие нравственные страдания от самой работы охранника. Морально-психологическое состояние моих сослуживцев было на крайне низком уровне. Недовольство было всеобъемлющим, и особую неприязнь у них вызывал Ельцин, впрочем, Зюганов и коммунисты вызывали не меньшую брезгливость.

Некоторые офицеры, устроившись в охрану, продолжали искать более подходящую работу. Не находили и еще больше злились. Озлобление было невероятным. Один из офицеров, статный, высокий и красивый, перед поступлением в академию занимавший уже должность командира мотострелкового батальона, как-то сказал, что ему предложили уйти из охранников и предложили работу лакея у входа в казино, у лакея зарплата в четыре раза выше, чем десять в месяц суточных дежурств охранника. Эта работа была еще более заманчива, так как ему предстоит работать только в вечернее и ночное время, то есть не надо будет пропускать занятия и соответственно платить мзду командованию. Когда он это сообщил, в классе повисла тишина. Никто не готов был так вот с ходу согласиться работать лакеем, и поэтому никто не предложил ему немедленно хвататься за такое удачное предложение. То есть даже само название этой должности вызвало полную оторопь. Все ждали, что решит наш сокурсник. Да, красиво бы было гордо отказаться от такой подработки, но правда жизни выглядела иначе. Этот офицер ушел из охраны и выбрал работу стоять в ливрее у очень знаменитого казино, с удовольствием принимая большие чаевые в качестве дополнительного и очень большого заработка. Вот так всё это выглядело. Как он после такого сможет быть начальником штаба полка, командиром полка? Как? Как вообще после этого можно быть офицером? У меня тогда это совсем не укладывалось в голове. Не будет преувеличением сказать, что для меня и всех сокурсников это было самым настоящим потрясением. Можно прямо сказать, что в Москве мы опустились на самое дно и многие из нас не смогли достойно пережить это унижение, готовы были пойти на все что угодно, чтобы обеспечить себя этими самыми деньгами, даже на преступления. Можно сказать, что я даже заподозрил как-то троих своих сослуживцев в разбойном нападении на каких-то гостей из Закавказья, точнее, на их черную кассу маршрутного такси в районе метро «Пражская». Просто случайно услышал обрывок их разговора, но сделал вид, что ничего не слышал. Разумеется, я в этом их не осуждал и, наоборот, считал, что такой промысел гораздо лучше, чем работа в охране или лакеем.

Позже эти трое мне предложили поучаствовать в ограблении одного полковника милиции, который, по их наблюдениям, жил сильно не по средствам и который совершенно случайно попал в поле их зрения. Я отказался.

Однако через несколько дней я заметил, что у ребят появились деньги, некоторое время спустя из официальной хроники я узнал, что на очередного принципиальнейшего борца с уголовной преступностью в его загородном поместье совершено нападение с целью мести и теперь у всей столичной милиции появилось очередное «дело чести».

Опять сломалась машина. Мне не хотелось трогать имевшиеся у меня деньги из тех, что остались после покупки квартир. Полностью быть на содержании Аллы и её отца для меня было унизительным, и я начал думать, как заработать деньги.

За этими мыслями я прочитал объявление о продаже новых машин. Продавались ВАЗ-2109 по соблазнительно низкой цене.

После занятий я поехал в то место, где их продавали, на станцию метро «Текстильщики», с целью попробовать понять, как устроен их бизнес по торговле продукцией отечественной автомобильной промышленности, под видом покупателя. Уже предполагал, что скорее всего гоняют машины из Тольятти, а здесь продают. Я тоже мог бы гонять машины оттуда, но как продавать, не знал. Точнее, не знал, как все это должно работать.

Промышляли этим бизнесом кавказцы. Рядом с метро огородили стоянку, поставили небольшой вагончик и торговали «ГАЗелями» и продукцией ВАЗа.

Пришел. Посмотрел. Все машины новые, прямо с завода. Видел, как показывают машины, как берут деньги. Ушел.

Вместо идей по организации бизнеса созрела идея их ограбить. Вот такая незадача, ну нет у меня коммерческой жилки.

С другой стороны, подумал, как совсем обнаглели кавказцы. Торгуют машинами прямо у метро, страх потеряли. Как они смогли решить вопрос, чтобы им дали землю под торговлю у метро? Вот в чем изюминка бизнеса, просто надо решить вопрос со стоянкой для машин. Кто же мне место даст! А им дадут. Вот в чем, оказывается, коммерческая жилка. Все просто. Знают нужных людей и подкупают. Какой это рынок? Какая коммерция? Все остальное я вполне могу организовать. Нет проблем. Поведение у них, как у хозяев жизни. Очень нагло себя ведут. Нанимают для ночной охраны сторожей из задолбанных жизнью и слишком уж законопослушных офицеров.

Предупредив жену, что иногда буду приезжать поздно, я начал отслеживать движение машин, время, когда сами хозяева уезжают, приезжают. На ночь на стоянке, с девяти вечера и до восьми утра, остается охрана — такие же офицеры, как наши, только из другой академии, мой наметанный взгляд сразу это вычислил.

Наблюдал со стороны, находясь на расстоянии. Все тщательно записывал в блокнот. Анализировал.

Больше всего продаж по субботам. К вечеру они собираются у себя в вагончике и там их можно брать. При малейшей опасности убивать, сразу. Ни в коем случае не допускать ранения, криков.

По субботам мы учились, но уходили раньше, без самоподготовки.

Оделся в темную гражданскую одежду. Взял один ТТ и один ПБ. Машину оставил дальше во дворах. Все просчитано. На сей раз продумано все основательно.

Начало девятого, стоянка плохо освещается. Кружит снег. Мороз. Их трое, и они хорошо видны в своем вагончике с включенным светом. Сегодня торговля у них удалась. Пьют чай и играют в нарды.

Иду не спеша, открыто, через вход, делаю вид, что сильно замерз. На глазах обычные очки, со стеклами без диоптрий, шея до самого носа замотана шарфом. По дорожке мимо стоянки продолжает ходить народ, по Волгоградскому проспекту сплошной поток машин.

Меня увидели, и один из них вышел встречать, дверь плотно закрыл.

— Что хочешь, брат? — дружелюбно спросил меня кавказец.

— «ГАЗель» надо, — ответил я.

— Смотри любую. Дешево отдам.

— Пойдем, гардаш, покажешь, — сказал я, повернувшись спиной к вагончику, обняв продавца за плечи и наставив ПБ ему в живот.

Кавказец сильно перепугался.

Я еле слышным голосом добавил:

— У меня пистолет с прибором бесшумной стрельбы. Я пришел у вас забрать деньги. Только деньги. Жизнь забирать не хочу. Сейчас мы с тобой идем в вагончик, я укладываю вас всех на пол, надеваю наручники, забираю деньги и ухожу. К девяти вечера придёт ваш охранник и начнет освобождать. Я уже буду далеко. Поможешь мне?

— Помогу, дорогой, только не убивай.

— Заходим в вагончик.

Я встал за его спину и воткнул пистолет ему в поясницу. Вошли. Закрыл за собой дверь. Остановил своего заложника.

— Быстро на пол упали, твари! Убью, если пикнете!

Меня не послушали. Остались сидеть на своих местах и смотрели на меня перепуганным взглядом.

— Быстро, бл…ь!

Я выстрелил в потолок и выключил свет. Двое мгновенно легли на пол. Достал наручники.

— Надень их сзади на этого, — я показал на ближайшего лежащего.

Потом приказал надеть наручники на второго, а потом сам надел наручники третьему.

Свет от фонаря, освещавшего стоянку, частично падал в вагончик.

Денег было много, только доллары, скинул их в сумку. Обшарил каждого, тоже нашел много денег. Нашел гильзу и забрал ее. Пистолет я не хотел выбрасывать.

Вышел из вагончика. Сразу услышал громкий голос. Открыл дверь и произнес:

— Убью, если не заглохнешь.

Взял со стола ключи от вагончика. Закрыл. Ключи вышвырнул в сторону шоссе в жижу. Быстро пошел. Шел к жилому дому. Зашел за него, потом выглянул. Всё тихо. Быстрым шагом дошел до машины, сел в нее и поехал на дачу.

Вот так всё просто, как обычно. Да, это стало уже обыденным. Так получается. Вот такие мы бывшие советские, а теперь российские офицеры пехоты. А не надо было нас до этого доводить, ведь настолько оборзели, что даже здесь, в Москве, вы опаздываете с выплатой денежного довольствия на два месяца, даже такого мизерного. Кроме того, я ограбил непрошеных гостей из бывшего СССР из Закавказья, оттуда, где нам орали: «Убирайтесь, оккупанты!» Я вам это никогда не забуду и не прощу. Всю жизнь буду мстить, при случае. Кто оккупант? Мы русские оккупанты? Это вы здесь всё оккупировали, а нас у вас не найдешь. Если на их месте были бы наши ребята, я бы не стал их обижать, даже если были бы «бандюки». А этих можно, этих нужно. Почему? Да хотя бы потому, что я знаю, что, если бы русский попробовал у них там заняться коммерцией, он бы костей не собрал. А им здесь все двери открыты. Вот такая моя теория. И плевать мне, кто и что по этому поводу думает. А если бы они оказали сопротивление? Убил бы? Никаких сомнений. Легко. Опять же, куда смотрят эти наши хваленые «бандюки», почему не обложили этих гостевых торговцев непомерной платой? Плохо наши бандиты работают. Плохо. Объявляю вам «выговор».

Почистил и спрятал пистолет.

— Ты где был? Почему так поздно? — спросила меня Алла.

— Подработка хорошая подвернулась, не мог отказаться.

— Что за подработка? У нас есть деньги. Чего ты переживаешь?

— Будет больше. Деньги к деньгам. Завтра будем машину выбирать, иномарку.

Я пошел в душ, а Алла принялась считать деньги.

— Где ты столько заработал?!

— Врать не буду тебе, а правду не скажу. Лучше скажи, что думаешь, куда их пристроить?

— А что тут думать? Квартиры купим. Есть отличные варианты. Или погорим с отцом, можно вложить в коттеджный поселок, который он строит. Ему тогда занимать у других меньше придется. Но ты мне всё-таки должен сказать, что ты натворил?

— Хорошо. Скажу. Без подробностей. Я совершил ограбление, без убийств. Легче стало? Да, именно ограбление. Или разбой? Я не понимаю разницу. Наплевать. Теперь ты знаешь правду. Не читай мне морали. Я не пойду работать в охрану! Понимаешь? Для меня это унижение. Я не смогу просто. Лучше сразу пулю в лоб. И жить за счет твоих родителей просто унизительно для меня. Я хочу быть сильным и не зависеть ни от кого.

— Поняла. Успокойся. Пообещай, что так поступать больше не будешь. Я просто тебя прошу.

— Если надо будет, еще раз, и не раз, поступлю так же. Перестану так делать, когда государство обеспечит меня так, чтобы я не задумывался над всеми этими гребаными бытовыми проблемами. Жизнь без денег или за счет родственников — это унижение моего личного достоинства, моего командирского существа. А ты хочешь, чтобы я как травоядное животное работал лакеем? Ты этого хочешь? Не будет этого никогда! Никакой охраны и прислуги из меня вы не сделаете! Не бывать этому! Никогда вы не сможете так меня унизить! Я буду драться за себя до последнего, понимаешь? — в конце фразы я уже сорвался на крик.

— Успокойся. Успокойся. Я тебя очень прошу. Я просто хотела сказать, что нет смысла так рисковать.

— Ты знала мой характер, когда замуж выходила. Я такой. Не пробуй меня перевоспитать. И знай, для семьи я сделаю всё, что только можно. Я хороший семьянин, не подведу.

На следующий день мы с Аллой поговорили с ее отцом и пришли к выводу, что деньги вложим в строительство поселка (на меня будет оформлена доля в его деле), а я куплю себе пригнанный из Германии «Опель». Новую и дорогую машину я сам не хотел, не хотел как-то слишком выделываться перед сокурсниками. Покупкой займется специалист из фирмы отца Аллы, потому что среди подержанных иномарок слишком много машин, собранных из обломков в Польше и Литве, и я сам не разберусь в таких вопросах.

Отец Аллы любил со мной посидеть и выпить, я тоже. Каждую субботу я приезжал к ним на дачу. Все выезжали туда в субботу утром, и к моему приезду там была всегда готова баня. Мы с тестем парились, потом ужинали. Он очень хотел, чтобы я уволился и помогал ему. В итоге мы с ним договорились, что я начну вникать в его дело.

Я порешал вопрос в академии и теперь буду уходить сразу после занятий, не оставаясь на самоподготовку, если надо — буду пропускать учебу, но я этого не хотел. Только в случае крайней необходимости. Все свободное время я буду заниматься вопросами, которые мне будет поручать тесть. Изначально мы с ним договорились, что я не буду курировать вопросы безопасности, так как мне это совсем не интересно. Тесть меня заверил, что этого не требуется, так как этим занимаются настоящие профессионалы.

Решить вопрос с начальником курса стоило небольших (для меня) денег. Я мог уходить в любое нужное для меня время.

В офисе первым делом я занялся тем, что изучил, какой отдел или специалист чем занимается. Потом изучил планы застройки. Выехал на местность и все осмотрел. Особое внимание тесть просил уделить вопросам управления поселком, после того как построенное начнет продаваться. Это было «непаханое поле».

Эта гражданская работа мне очень понравилась, но я с большим трудом переключался с военных предметов в академии на чисто гражданские вопросы, и наоборот.

Однажды я приехал к метро «Текстильщики». Преступника тянет на место преступления, проверено. По всему выходило, что теперь на стоянке круглосуточно дежурил омоновец с оружием.

Частенько мои мысли возвращались в Чечню. Мне не с кем было их обсудить. Боевой опыт никого в академии не интересовал. Безусловно, академия расширяет кругозор военного человека, помогает смотреть на всё с более высокого уровня, но в ней продолжали готовить офицеров к войнам фронтами, армиями, корпусами, дивизиями, полками с НАТО и НОАК. Хотя уже тогда нам начали кое-что говорить о теории бесконтактного боя, о появившихся в армиях США и Израиля ПБЛА (беспилотных летательных аппаратах), автоматизированных системах управления (особенно в артиллерии), средств разведки и наблюдения, связи и много чего другого, для меня крайне интересного. Разумеется, само появление этих новинок в передовых армиях неминуемо приводило к изменению тактики ведения боевых действий и, как следствие, отражалось на оперативном искусстве. Нам рассказывали, иной раз и показывали, различные разработки нашей промышленности, которые никак не могли пойти в серийное производство из-за отсутствия денег и, соответственно, попасть в войска. А как бы они нам пригодились! Сколько жизней они могли спасти! Эти новые образцы могли кардинально поменять характер боевых действий в Чечне, коренным образом повлиять на действия мотострелковых, танковых и артиллерийских подразделений. Но больше всего они смогли бы повлиять именно на пехоту. В итоге вместо положительных эмоций мы заряжались еще большой злобой на руководство страны и этих самых «олигархов».

Я часто ставил себя в роль командира полка, накладывал на это то, что пришлось пройти в Чечне, и ответов не находил.

Самое главное — было непонятно, как воевать с этим чеченским народом. Как воевать с обученным и высокомотивированным мужским населением, с ненавидящим нас гражданским населением. Как их победить, если наш русский народ воевать не хочет вообще. И не надо мне отвечать догмами марксизма-ленинизма, что, дескать, народ победить нельзя. Можно, но методы должны быть соответствующие. Не надо говорить мне, что мы не воюем с чеченским народом, что мы воюем там с боевиками, а народ ни при чем. Бесполезно мне это говорить. Именно с народом воюем. Именно. Если бы народ нас поддержал, тогда бы мы там победили и без таких огромных жертв. Но мы потерпели горькое поражение. Для меня, опять. С Южного Кавказа уехал с чувством поражения, теперь с Северного Кавказа с такими же чувствами. Сколько можно? Когда же мы начнем побеждать? Как хочется ощущать себя победителем. Представляю, как было здорово нашим дедам, тем, кто дожил до победы. А мне не давали покоя мысли о погибших и раненых бойцах моей роты, да и всего батальона. И самое обидное, что всё зря и ни за что.

Нет, командир должен быть бездушным, как те генералы, которые командовали нами в Чечне. Не должно быть какого-то морализаторства, всякой толстовщины и достоевщины. Надо легко относиться к утрате боевых товарищей. Надо воспитывать в себе бездушие, такой «пластиковый» подход, циничный и безнравственный. Иначе мне генералом не стать, а я хочу. Да, мне не стыдно это говорить прямо. Да, я очень желаю стать генералом! И не однозвездным генералом, а генерал-полковником. Это моя действительная, честная цель по службе. Надо заставить себя относиться к гибели просто. Погиб значит погиб. Пополнят, не моя проблема. А я про себя нюни распускаю. Слабак. Надо в себе выжигать всю жалость, не думать вообще на эти темы. А я, наоборот, нашел время и перед академией перечитал Льва Николаевича Толстого. Ну кто так делает?! Интеллигентик нашёлся. А еще пехотинец! Представляю, что на это сказал бы тот генерал, что командовал нами во время бакинских событий. Что? Художественную литературу читаешь? Что, делать нечего? Что, всё прочитал по военному делу? И так далее. А может, внутри он совсем не такой? Не знаю. Может, и двуличный. Но не похоже. Он настоящий сталинист, точнее, джугашвилист. Хорошо, что его из армии прогнали, зато в Госдуму устроили. Что бы я о нём не думал, но он откровенный человек, вот и сейчас сидит там, в Госдуме, у коммунистов, естественно, и порет такое, что мне за всех офицеров нашей армии стыдно. Но как воспитать в себе это безразличие? Как перестать думать на эти темы? Эх, зря родители меня заставляли читать и выполнять всю школьную программу по чтению и литературе. Зачем? Зачем я читал всю эту русскую классику? Вредно её читать. Без нее легче жить. Сразу станет всё проще.

Действительно, что наш народ думает про армейских офицеров? Ответ известен. Думает, что у хорошего офицера — одна извилина, да и то от фуражки. «Сапог», одним словом. А что сами офицеры говорят про таких, как я, про пехотинцев? Тоже ясно. Что таких тупых и дурных, как мы, просто нигде не найти. Что пехотинцы умеют, кроме строевой подготовки? Ничего. Так думают самые дебильные. Куда нам до их величества ракетчиков или там спецназовцев! Понятно. Правда, такое мнение война опять подпортила. Те, кто поумнее и понаблюдательнее, уже поняли, что эта война вынесена опять именно на плечах мотострелковых полков и бригад, без подготовки и вообще без всего. Армия-то свою задачу выполнила как смогла, и опять же на плечах всё той матушки-пехоты. Вот такая незадача вышла. Можно демонстрировать свои сверхнакачанные участки тела и жонглировать пулеметом как палочкой, но в бою всё решает плюгавенький наводчик-оператор танка, БМП, такой же гранатометчик и пулеметчик. А как их, извиняюсь за выражение, «обсе…ли», сколько ушатов помоев эти все крутышки вылили на нашу пехоту! Гады! Какое вы имеете право так говорить? Несправедливо все как! Нет, это надо как-то изменить. Только такой как я, когда пробьется хотя бы к должности командующего войсками округа или Главнокомандующего сухопутными войсками, сможет всё изменить и поставить на своё место. Если пробьюсь, у меня все изменится, у меня пехота станет самой главной, как и есть по всей военной науке, во всех армиях мира. Надо будет ставить работу по созданию книг и кинофильмов про пехоту, про настоящую. Да, у меня есть цель, и я к ней пойду по-умному, не напролом. Ближайшая задача — красный диплом академии.

Хоть войска к тому времени и были выведены из Чечни, тем не менее, ни у кого из слушателей не было сомнений, что нам придется воевать на Кавказе. Надо готовить к этому войска. Но информация, приходившая из войск, говорила об обратном. Войска находились в очень плохом состоянии. Хроническое необеспечение денежным довольствием офицерского состава привело к тому, что это уже считалось нормой. Боевая подготовка отсутствовала из-за необеспеченности ГСМ. Укомплектованность частей находилась на предельно низком уровне. Деградация продолжалась. Теперь, еще через некоторое время войска получат наших выпускников на должности минимум командира батальона, а чаще начальника штаба полка или заместителя командира полка. Трудно себе представить, что, пройдя «такое» обучение и так выживая, эти офицеры будут вести абсолютно честный образ жизни, не станут участвовать в хищениях и прочих плохих делах. Более того, я был уверен, что когда мои сослуживцы вернутся в войска, то пустятся во все тяжкие. Натерпевшись и настрадавшись, увидев, насколько все прогнило, они неминуемо придут к выводу о том, что пришла теперь их очередь. Хотя всё-таки далеко не все так станут поступать, но всё же найдется таких немало.

В августе 1997-го года мне удалось собрать вместе Кузнецова, Прохорова, Герасимова и Василевского. Собрались мы в небольшом ресторанчике в центре Москвы. Оплатил его я, хоть офицеры и сопротивлялись.

Все выздоровели. Прохоров уже вовсю командовал ротой в Мулино, награжден орденом Мужества, медалью «За Отвагу», медалью Суворова.

Кузнецов уже был замкомбата в Гусиноозерске, поступил в мою же академию. Будет на курс младше учиться. Награжден двумя орденами Мужества.

Герасимов был начальником штаба батальона в Сковордино, поступил в нашу же академию. Тоже приехал учиться. Будет на одном курсе с Кузнецовым. Тоже награжден двумя орденами Мужества.

Василевский поступил на военно-юридический факультет Военного университета в Москве, с должности заместителя комбата по воспитательной работе на Сахалине. Будет учиться очно, три года, станет военным юристом, судьей. Награжден орденом Мужества. Если станет военным судьей, то для армии будет большая польза: именно из таких офицеров, прошедших войну, знающих военную службу, и должен формироваться состав военных судов.

Насчет службы у всех было самое мрачное настроение. Все верили только в худшее.

Но самое интересное рассказал Сашка Прохоров. Ему пришлось в 1996 году повторно поехать в Чечню, и оказался он в Грозном, когда его захватили боевики.

— Лебедь, конечно, большой рисовщик, и я его презираю. Но мы буквально молились на него, молились, чтобы он подписал соглашения с чеченцами. Там, в Грозном, был слоеный пирог, то есть еще хуже, чем, когда брали Грозный первый раз. Если бы пришлось там воевать, то нам было бы плохо. Все наши сильные стороны при бое в городе, были нивелированы, зато превосходство чеченцев в индивидуальной подготовке бойцов вышло бы при таком характере боевых действий на первый план. Повезло.

— Да и вообще хорошо, что Чечня стала независимой от нас, а мы от нее. Надо строить скорее настоящую границу, с зоной отчуждения, хорошо простреливаемой, — добавил Кузнецов.

— Это ты правильно говоришь. Но я вот думаю, а могло ли быть иначе? Почему чеченцы так ожесточенно воевали против нас? Ставлю себя на их место. А как могло быть иначе? Представьте, что кто-то начал бомбить любой русский город, в котором погибают все без разбору. Мирные жители, в основном, военных мало это задевает. Как бы мы отнеслись? — заметил Герасимов.

— Да, и это вместо того чтобы снять трубку и поговорить по телефону с Дудаевым, — добавил я.

Мы радовались, что остались живы, радовались, что все поступили в академии, кроме Прохорова (ему еще рано). Разумеется, вспомнили всех и всё.

Расстались, договорившись регулярно встречаться.

А у меня появилась новая забота: Коля, Андрей и Гена попросили помочь устроить их на подработку, по ночам или как получится. Денег у них нет совсем. Я обещал подумать.

В субботу поговорил насчет трудоустройства с тестем. Попросил.

Через несколько дней тесть дал ответ.

Проще всего с будущим юристом, Геной. Он будет подрабатывать при юридическом отделе, совмещать подработку помощника юрисконсульта с курьером. Приходить на работу после занятий в университете и уходить как придется. Но он не будет мальчиком на побегушках. Все предупреждены, что он не мальчик и его надо уважать. По мере того как он будет обучаться в своем университете и непосредственно в отделе, ему будут поручать более сложные вопросы. Зарплата очень большая по сравнению с его офицерской. Гена был очень рад и сильно меня благодарил. Быстро договорился со своим начальником курса в университете (конечно, за деньги) и уже через два дня вышел на работу.

Андрею и Коле могут предложить работу водителей «ГАЗелей» и охранников (в офисе).

Я дал выбор Андрею и Коле. Оба выбрали работу сменного водителя, друг друга будут менять. Зарплату тесть им назначил нормальную, все довольны.

Собрал всех троих в чешской пивной и строго проинструктировал, чтобы они не надеялись на мои родственные связи, а наоборот, сделали так, чтобы меня благодарили за их старание.

В одну из суббот в начале февраля 1998 года тесть приехал на дачу с большой задержкой. Я уже парился в бане.

Тесть был крайне взволнован. Потом мне рассказал, что не захотел лишний раз обращаться к своей крыше и вынужден был откупиться от каких-то залетных, наехавших на него чеченцев. Посчитал, что ему так проще и спокойнее, чем ждать потом от них мести. Тесть наводил о них справки, выяснил, что эти чеченцы — полные отморозки и все их боятся. Я попросил для интереса дать мне эту справку почитать.

Конец ознакомительного фрагмента.