Глава 7. Коля
— Я служил в разведывательной роте танкового корпуса. Однажды под деревенькой Зозуля, это в Украине, мы нарвались на немецкую засаду. Силы были неравными. Мы отходили. И тут меня накрыло вражеской миной. Очнулся — темно кругом, холодно. Плечо болит. Оказалось — осколком его, навылет. В голове звон. Чувствую, кто-то меня по щеке треплет.
— Дядько! Дядько! Вы живы?
Открыл глаза пошире, вижу — мальчонка.
— Где я? — спрашиваю.
— В подвале.
— В каком?
— Фашистском, конечно. Вас полицаи7 притащили и бросили. Я думал, вы мёртвый совсем. Испугался сначала. А у вас зирки на погонах. Вы кто? Командир?
— Звать-то тебя как?
— Микола.
— Помоги-ка мне сесть.
Коля обхватил меня за плечо ручонками, худенький такой, лёгкий. Сволочи, думаю, фрицы. Детей и тех не жалеют.
— Как же это тебя, Коля, — спрашиваю, — сюда угораздило попасть?
— А так вот, — отвечает, — я знамя украл.
— Фашистское?
— Да нет. Наше, пионерское. Оно в школе висело на стене. Фашисты в него из наганов стреляли, а я выкрал. Зажигалку бросил в окно, бутылку такую с керосином. Ой, чого там началось! Огонь гудит, фашисты орут, шум на всю деревню! Только когда я тикал оттуда, меня полицай заметил. Здоровый такой. Вот и приволок сюда. Допрашивал.
— Бил?
— Бил, у меня даже кровь горлом пошла.
Прижал я его к себе. Дрожит он: видимо, лихорадка началась. А меня слёзы душат. Большой, взрослый человек, солдат, лежу, как колода, рёбенка защитить не могу.
— Эх, — говорю, — Коля, человечек мой дорогой. Нельзя ли отсюда как-нибудь выбраться?
— Трудно. Подвал глубокий. Здесь до войны динамит хранили.
— А в селе кто?
— Полицаи в основном. А немцы так — приезжают, уезжают.
— Скажи, а от подвала бежать можно?
— Можно. Овраг рядом, он в плавни выходит, к речке. Нырь — ищи в плавнях!
Боевой хлопец. Была не была, надо рискнуть! Убежит — весточку обо мне донесёт, а то сгинешь ни за что ни про что, без вести пропавшим.
— Знамя-то твоё где? — спрашиваю.
— Спрятал, не найдут.
— Молодец, — хвалю его нарочно. — Знамя — это святыня. Есть знамя — есть коллектив боевых людей. Потеряно оно — и нет коллектива.
У мальчонки глазёнки горят. Ну, думаю, теперь в самый раз. И о побеге ему.
Он загорелся:
— Бежим, товарищ командир!
— Мне-то куда бежать с такой раной? На ногах стоять не могу. Ты побежишь. Один.
Он вроде бы огорчился поначалу. Потом понял. Я рассказал Коле, кто я, как до наших добраться, что сообщить. У него родители в партизанах были. С бабкой жил. Bcё одно к одному складывалось. Договорились: как только полицаи за мной придут, Коля больным притворится. Надо, чтобы его тоже наверх подняли. А там…
Чуть не сорвалось. Два полицая пришли. Пьяные. Один молодой верзила. Вот на этого, — дядя Ваня ткнул пальцем в фотографию, — похожий. Заупрямились, поначалу. Пусть, мол, этот щенок в подвале и подохнет. А я припугнул. Дескать, разведчик, знаю кое-что, да не скажу, хоть стреляйте. А за мальчонку — извольте. Братишка это мой. За братишку на всё готов. Поверили или нет, не знаю. Скорее всего, нет. Только верзила говорит заплечнику своему:
— Бери его. Там посмотрим.
А Коля лежит, калачиком согнувшись, стонет. Взял его полицай, потащил. А верзила мне выбираться помогает. Схватил своими клещами за больное плечо — хоть вой! Самогоном от него прёт — тошнотой желудок скручивает. Терплю. Перед глазами туман красный. Только бы раньше времени сознание не потерять!
Вылазим наверх. Помню, день солнечный, ласковый. Жаворонок в небе заливается. Воздух мёдом пахнет. Вроде и войны нет. Вздохнул я — будто силы прибавилось.
Полицай, что Колю тащил, зажигалкой чиркает, никак сигарету прикурить не может. Верзила меня оставил, к нему подошёл. Свою зажигалку чиркнул. В самый раз! Собрал я все силы и верзиле сапогом бац между ног. Тот взвыл, пополам согнулся. Второго я за горло схватил. Пока боролись, Коли и след простыл… Ох и пинали же они меня тогда! Ох и пинали!
Коле повезло. Удрал он от полицаев, к партизанам пробрался. Через два дня меня вызволили из плена. Около года я в госпитале околачивался, еле очухался.
Незнакомец слушал дядю Ваню, не перебивая, только кивал головой и изредка помечал что-то в своём блокнотике. А когда дядя Ваня закончил рассказ, уточнил:
— Деревня Зозуля называлась? Точно?
— Никаких сомнений, товарищ половник.
— Сходится, — сказал незнакомец, как будто отвечал нa вопрос, поставленный самому себе.
Дядя Ваня взглянул на него не без любопытства. Видимо, ожидал уточнений. Но незнакомец продолжал спрашивать.
