Ведьмы танцуют в огне. Том I и II

Юрий Чучмай, 2010

Молодой охотник на ведьм Готфрид Айзанханг спасает от жертвоприношения прекрасную девушку. Борясь с нахлынувшими чувствами и подозревая, что она не случайная жертва, он, тем не менее, решает скрыть её от неусыпного ока князя-епископа. Однако, вокруг девушки начинают происходить мистические события, а охоту за ней ведёт как ведовской ковен, так и верные псы инквизиции. Тем временем другая участница шабаша, Хэлена Каленберг, чудом избежав поимки, начинает свои поиски. Её интересует дьявол в железной маске, присутствовавший на шабаше. Эта история о конце самой кровавой охоты на ведьм в Германии. Сюжет основан на реальных событиях.

Глава 8

ЗНАКОМСТВО С ВЕРХОВНОЙ ЖРИЦЕЙ

Готфрид перешёл через Высокий Мост, рядом с которым обычно стояли наёмные кареты и повозки. Пожилой кучер открыл ему дверцу, и он уселся на мягкое, обитое кожей сиденье. Но направился он совсем не домой — путь его лежал на окраину города.

Карета катилась мимо дома Альбрехта Шмидта, стуча по булыжной мостовой деревянными колёсами. Не слишком медленно, чтобы никто не заподозрил неладного, но и не слишком быстро, чтобы можно было разглядеть опустевший дом кузнеца во всех деталях. Готфрид, приоткрыв занавеску, внимательно рассматривал здание: самый обычный дом в стиле фахверк, как и у него. Как и у большинства жителей Бамберга. Грязные потёки с крыши на серых стенах. Над дверью висело изображение молота и наковальни, освещённое последними закатными лучами багряного солнца. Деревянные ставни были открыты, но сквозь мутные оконца нельзя было ничего рассмотреть внутри. Готфрид вздохнул, поняв что ничего тут не разузнает, и бросил последний взгляд в пустые глазницы окон… внезапно ему почудилось там движение. Докатившись до конца улицы, он попросил кучера развернуться и вновь медленно проехать мимо дома кузнеца. Карета с грохотом развернулась и направилась обратно. Готфрид лишь слегка отодвинул занавеску, чтобы не было видно его самого, и продолжил наблюдать. Окна вновь были пусты, однако же входная дверь отворилась, и из дома вышла сгорбленная, одетая в чёрное платье старуха. У неё было сухое, покрытое пятнами лицо, растрёпанные седые космы, хищные глаза осмотрели улицу в обе стороны, а затем цепкие руки закрыли дверь на ключ. Старуха, опираясь на клюку из потемневшего дерева, ещё раз осмотрелась, и вдруг вперила взгляд прямо в лицо Готфрида.

Он хотел было задёрнуть занавеску, но сдержался, зная, что увидеть его с улицы невозможно. Однако же старуха смотрела так, будто знала кто он, и зачем приехал сюда. Её взгляд словно говорил: «Ах вот ты какой… Дай мне получше тебя запомнить…» Он перекрестился.

Вскоре ведьма скрылась из виду, но Готфрид ещё долго ощущал её взгляд, и по спине его бежал холодок. Не решаясь выглянуть на улицу, он прямо из кареты постучал кучеру и крикнул, чтобы тот поскорее вёз его домой, хотя и было немного стыдно перед собой и кучером за такое малодушие.

Как ему показалось, это была та самая старуха, что проводила ритуал в вальпургиеву ночь. Та самая, что привела туда дьявола, та самая, под чьим руководством выкрали Эрику. Ей Готфрид, конечно же, ничего говорить не собирался. Кто знает, а вдруг она испугается, придумает, что за его домом теперь тоже следят и сбежит от него?

Добравшись до дома, где перед дверью уже ждал Мартин, Готфрид вошёл внутрь. Эрика встретила его ароматом мясной похлёбки, который заполнил всё его жильё, выгнав даже въевшийся в деревянные перекрытия запах пыли.

Он сдержанно поблагодарил девушку, а затем вытащил из стоящего на столе котелка большую кость с ошмётками мяса на ней, и, выйдя на улицу, отдал Мартину. Пёс завилял хвостом, вцепившись в подарок, и начал глодать его, облизывая и отрывая кусочки мяса. Затем он подхватил своё сокровище и убежал прочь, цокая когтями по камням мостовой.

Готфрид закрыл ставни, чтобы черти или злые люди не сглазили дом, вернулся обратно и запер дверь. Эрика уже накрывала на стол.

— Как прошёл день? — спросила она, пока он раздевался и усаживался за стол.

— Нормально, — ответил он без особого желания и вкратце рассказал о событиях дня, промолчав, однако, о том, что повстречался со старой ведьмой.

Эрика кивнула, поставила на стол крынку молока и отошла.

— А ты не будешь есть? — спросил он, твёрдо решив разговаривать с ней на «ты». Кто знает, сколько ещё времени предстоит провести им вместе?

— Нет, я потом… — неуверенно ответила она.

— Садись, — и он пригласил её за стол, — ты ведь моя гостья. Тем более, нам нужно поговорить.

Она посмотрела на него как-то странно, и неуверенно приблизилась.

— Садись, садись, — он жестом указал на стул напротив, и Эрика присела, сложив руки на коленях.

Готфрид смотрел на неё, не зная как начать. Ему не хотелось выглядеть слишком ласковым с ней, чтобы она не думала, будто за её красоту ей всё дозволено. Но и не хотел напугать, потому что искренне жалел её. Наконец он начал:

— Как думаешь, что может связывать бамбергских ведьм и твоего отца?

Она пожала плечами. Зажато и несмело — она всё ещё его боялась.

— Не знаю. Может быть то, что он всю жизнь был честным католиком. Ещё он побывал на войне, служил Католической Лиге.

— А чем он занимался после, когда стал кузнецом?

— Ковал оружие. Много оружия, у нас все стены им были завешаны. Он даже меня учил фехтовать, но я так ничему и не научилась, — Эрика опустила глаза, и Готфрид поймал себя на том, что ищет другую тему, лишь бы отвлечь её от воспоминаний об отце, потому что на глазах её блеснули слёзы.

— Хорошо, — поспешно сказал он, лишь бы она не плакала. — Очевидно, всё это связано с тобой и твоим отцом. Мы сейчас занимаемся этим делом, и я веду расследование, так что если что-то вспомнишь, обязательно расскажи мне. И теперь давай обращаться друг к другу на «ты». Хорошо?

Она кивнула и вытерла красные от слёз глаза. Готфрид ещё не подозревал, что произойдёт ночью.

* * *

Хэлена встретила Мать на окраине города. Тут повсюду были обшарпанные крестьянские дома, покосившиеся и изгнившие деревянные заборы. Старуха ковыляла по улице, опираясь на клюку, потемневшую от времени и отполированную её руками, через плечо у неё висела потрёпанная тряпичная сумка.

Вместе они прошли за город, на широкий тракт, и Хэлена взяла Мать под руку. Сзади светило заходящее солнце, длинные тени колдуний чернели перед ними, будто бы указывая дорогу. Когда они отошли на приличное расстояние, где людей уже на было, Хэлена сказала:

— Я всё узнала. Его зовут Готфрид Айзанханг, он сержант городской стражи, охотник на ведьм. Солдаты только о нём и говорят в последнее время…

— Я видела, — ответила Мать, кивнув. — Он проезжал мимо.

Они свернули с дороги и углубились в лес тайными тропами. Хотя, какие они теперь тайные, когда каждый распоследний городской стражник знает путь к Кругу Предков? Остаётся одна надежда на то, что суеверный страх перед древними изваяниями не подпустит любопытных горожан близко.

Хэлена рассказала всё, что удалось узнать о Готфриде. О его доме, родителях, друзьях, прошлом… Мать, погруженная в свои думы, кивала и шла вперёд.

Далеко за полночь они приблизились к Кругу Предков. Каменные идолы выглядели во тьме мрачно и таинственно. Мать знаком приказала молчать, прошла вперёд и начала делать пассы рукой, шепча заклинание. Оставалось лишь терпеливо ждать.

Наконец она удостоверилась, что никого нет поблизости, и пошла вперёд, поманив Хэлену за собой крючковатым пальцем.

Старуха подошла к высокому идолу, изображающему человека с мечом, возложила на него руки и закрыла глаза. Постояв так в молчании, она двинулась к следующему. Так она обошла их всех по часовой стрелке, останавливаясь у каждого и вслушиваясь во что-то.

Хэлена ожидала. Тишину нарушал только шум листвы да щебет птиц, которые по весеннему времени не умолкали даже ночью.

Наконец Мать отошла от последнего изваяния и приблизилась к алтарю.

— Этот Готфрид… он очень добр к ней, — проговорила она. — Эрика ему нравится и он не причинит ей зла.

Хэлена ждала, но Мать больше ничего не сказала.

— А почему бы просто не оставить её с ним, раз он не причинит ей вреда? — спросила она.

Старуха покачала головой и ответила:

— Опасность грозит им обоим, но сейчас мы ничего не можем сделать. Спасать её рискованно, если только она сама не вернётся или Готфрид её не отпустит. Поэтому нужно выждать, — она посмотрела в темнеющее небо. — Ночью будет буря.

Хэлена бросила взгляд в сторону города и предложила:

— Может быть, переночуем в хижине? Тут недалеко…

— Круг Предков защитит нас, — сказала Мать спокойно. — Я знаю, как нам вернуть её. И появление Альбрехта оказалось как нельзя кстати…

* * *

За окном быстро сгущались тучи, словно невидимый пастух гнал их призрачными кнутами. Ветер завывал и отчаянно бился в окна, колотил ставнями, грозясь разнести в щепки всё, что попадётся ему на пути. Ещё немного — и лезвия дождя разрежут серый, спёртый воздух затишья перед бурей. Нужно закрыть ставни, иначе окна разобьются, и тогда стихия примется гулять по дому. Готфрид вышел на улицу, оставив шляпу дома. Холодные порывы били в глаза, и волосы трепались на ветру, неприятно щекоча лицо. Он спешил, захлопывал ставни, защёлкивал крючки: одна створка, другая, крючок, следующее окно. Вой в ушах становился всё сильнее и вдруг сквозь него — не показалось ли? — послышался безумный квакающий смех.

Убирая волосы с лица, Готфрид прислушался. Смех отчётливо доносился откуда-то сверху. Он поднял голову — там, на крыше, тёмная фигура в развевающемся платье, золотые волосы полощутся на ветру, как истлевший, рваный флаг. И отвратительный, квакающий смех, как квакает толстая и скользкая жаба.

Это была Эрика.

Даже не закрыв последние ставни, Готфрид бросился в дом. По скрипящей лестнице наверх, через открытый люк на чердак, и на крышу через слуховое окно. Эрика стояла спиной к нему на скользкой черепице, держась за флюгер и смеялась, квакая… или квакала, смеясь? И вращала тучи в небе, водя над головой руками. А они сходились тёмной, всклокоченной воронкой, и ветер всё яростнее рвал их мягкие брюха, всё отчаяннее выл в трубах.

Вдалеке, словно жаркие солнца или огни маяка, горели кресты на шпилях императорского собора. Ночью, в бурю, их не должно быть видно!

— Эрика! — закричал Готфрид, пытаясь подойти к ней поближе, но черепица так и норовила выскользнуть из-под ног.

И Эрика, услышав его голос, опустила руку, повернула к нему голову, и её жабий рот расплылся в чудовищной улыбке. Жаба, жаба в облике человека! Золотые волосы Эрики, которые так приятно пахли, сейчас трепещут перед большими глазами болотного цвета, скользкой холодной кожей, отвратительным лягушачьим ртом.

— Эрика! — ещё раз крикнул Готфрид и проснулся.

На улице бушевала буря, билась в закрытые ставни. Дождь барабанил по крыше, ветер завывал в каминной трубе.

Господи, помоги мне сегодня быть достойным милости твоей и остаться верному тебе, не впасть во грех, и не предаться мирскому.

Готфрид встал с постели и тихонько подошёл к лестнице. Эрика спала, завернувшись в одеяло. Её волосы, совсем белые в темноте, были разбросаны по подушке, словно пшеница после жатвы. Значит всё же сон. Некстати вспомнилась примета: убить лягушку — к буре. Или к дождю? Не важно. Нужно выспаться. Однако в груди засел горячий ком. Это был не страх, не беспокойство, а что-то вроде разочарования. И отвращения. К Эрике? Да нет, ведь это просто сон. Кто же по снам судит о человеке? Только безумец или колдун какой-нибудь, для которого любой сон имеет тайное значение.

Он так и пролежал до рассвета, ворочаясь и размышляя. А когда вышел на улицу, ветер сорвал с него шляпу и косые струи дождя ударили по лицу. Готфрид бросился вдогонку и поймал беглый головной убор, но отряхивая его от воды, бросил взгляд на крышу — туда, где во сне была Эрика.