«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том III. «Первый диктатор Европы!»

Яков Николаевич Нерсесов

Посвящается грядущему 200-летию со дня смерти (5 мая 1821 г.) Наполеона Бонапарта и совсем недавно прошедшему 250-летию со дня его рождения – то ли 15 августа 1769 г., то ли… годом позже?!

Глава 13. Поле битвы — земли бывшей Речи Посполитой

Первый «противник», который в конце 1806 г. встретил французскую армию — как всегда самостоятельно двигавшиеся корпуса Нея, Даву, Ожеро, Бернадотта, Сульта, Мортье и Жерома Бонапарта, в Польше, — непролазная грязь. «Я так глубоко проваливался в раскисшую землю, — вспоминал французский офицер, участник похода, — что с трудом мог вытащить оттуда ногу. Мои сапоги, наверное, остались бы в ней, не решись я нести их в руках и идти босиком…» Но вот наступают сильные холода, а авангард Великой армии уже входит в оставленную русскими Беннигсена Варшаву. Здесь французов принимают как спасителей, от которых ожидают независимости.

Восторженный Мюрат — именно он во главе своих лихих кавалеристов первым вошел в Варшаву — писал тогда своему императору: «Сир! Невозможно описать тот энтузиазм, который объял всю Варшаву при появлении Вашей победоносной кавалерии! Воздух содрогается от возгласов „Да здравствует император Наполеон, наш освободитель!“ Женщины без ума от моих удалых молодцов! Каждый варшавянин оспаривает у соседа честь разместить у себя наших лихих парней! В светских салонах и частных гостиных дают обеды для офицерского корпуса. Одним словом, Сир, радость царит всеобщая!»

Подлил «масла в огонь» и сам Бонапарт: «…Поляки всегда были друзьями Франции!» Наполеон прекрасно понимал, что встав в позу «освободителя», он сможет получить нового союзника в Восточной Европе, и, кроме того, к его уже изрядно уставшей за два года боев Великой армии, добавятся тысяч 50 храбрых польских солдат и офицеров, издревле люто ненавидевших русских. Именно это ему и было нужно: все остальное его мало волновало.

Осенью 1806 г. французский император вызвал в Берлин дивизионного генерала Я. Х. Домбровского, которого он хорошо знал еще со времен своей Итальянской кампании 1796 г. Под его руководством в составе французской армии тогда успешно действовали польские легионы. Вот и сейчас ему было поручено формирование польских войск и возбуждение национального духа среди польского населения.

Тогда же он близко познакомился с еще одной культовой личностью в истории Польши — одной из легенд польского оружия!

…Маршал Франции (16 октября 1813 г.), князь Речи Посполитой (1764 г.), Юзеф-Антон (Иосиф Антон, Йозеф Антоний, Жозеф-Антуан) Понятовский по прозвищу Польский Баярд (фр. Le Bayard polonais) (7.V.1763, Вена — 19.X.1813, река Эльстер/Вайсе-Эльстер под Лейпцигом, Саксония) — мужественный и талантливый человек, оказался не только единственным иностранцем среди наполеоновских маршалов, и но прожившим всего двое суток после вручения заветного маршальского жезла. Этот невероятно обаятельный красавец происходил из шляхетского рода, известного с 1522 г., был племянником последнего короля Польши Станислава-Августа Понятовского и сподвижником великого сына Польши Тадеуша Костюшко. Он стал маршалом после первого дня кровавой «Битвы Народов» под Лейпцигом осенью 1813 г., а в последний ее (третий) день, когда она уже была окончательно проиграна, трагически погиб. Героическая смерть этого славного героя польского народа легла в основу его культа личности. Ценивший Понятовского Наполеон, уже будучи на о-ве Св. Елены, утверждал: «Понятовский был благородный человек, полный чувства чести и храбрости. Я намеревался сделать его польским королем, если бы мой поход в Россию был удачен». Действительно, этот герой польского народа был достоин славы великих правителей Речи Посполитой — Стефана Батория и Яна Собесского…

Отец героя польской нации Юзефа Понятовского — литовский шляхтич Анджей Понятовский (1734—1773), известный на родине под прозвищем «австрийский генерал», почти всю свою жизнь провел в Австрии, где сделал военную карьеру. Женившись на онемеченной чешской графине из рода Кинских — Марии Терезе Кински (1736—1806), он вошел в узкий круг высшей аристократии Священной Римской империи. Современники утверждали, что Анджей Понятовский говорил лучше по-немецки, чем по-польски. Он стал близким другом императора Иосифа II, сына Марии-Терезии, просвященного монарха, в честь которого Анджей и назвал своего сына. Все это позволило ему достичь чина фельдмаршала-лейтенанта (чин, равнозначный генерал-лейтенанту).

В 1764 г. на престол Речи Посполитой избрали родного брата Анджея (дядю Юзефа), ее последнего короля Станислава-Августа Понятовского, кстати сказать, одного из первых любовников (и, возможно, отца одного из ее внебрачных детей — дочери?) российской императрицы Екатерины II. По законодательному акту Сейма Польши братья нового монарха и их потомство получили титулы князей королевской крови. Таким образом, будущий маршал Франции уже в годовалом возрасте стал польским князем.

Детство свое Юзеф Понятовский провел в австрийской столице, где получил блестящие по тому времени образование и воспитание. Правда, отца он потерял еще в 9 (10/11? данные разнятся) — летнем возрасте, но это нисколько не отразилось на его положении. Заботу о нем сразу взяли на себя два монарха — австрийский император, он же кайзер Священной Римской империи, и польский король.

В 1777 г. молодой князь Понятовский был представлен австрийскому императору. Произошло это на военных маневрах под Прагой. Умный, хорошо воспитанный и красивый мальчик произвел благоприятное впечатление на кайзера, и тот тут же произвел его в офицеры (поручики) австрийской армии. К этому времени Понятовский зарекомендовал себя не только способным, но и храбрым до безрассудства офицером. Однажды на военных маневрах он в полном снаряжении верхом на коне переплыл широкую реку Эльбу, немало удивив этим не только австрийских генералов, но и своих сослуживцев: никто из них на такой отчаянный поступок не отважился бы.

Служба молодого польского аристократа в австрийской армии складывалась удачно, он стремительно продвигался по служебной лестнице. Его заветной мечтой было стать генералом. Покровительство императора давало реальные шансы на то, чтобы эта мечта воплотилась в реальность. 8 февраля 1780 г. он произведён в ротмистры с назначением во 2-й полк карабинеров, в 1784 г. — майор, в 1786/87 г. — подполковник.

В ту пору в круг его знакомых входят и такие будущие «знаменитости» конца XVIII/начала XIX вв., как печально известный «герой» Ульма генерал Макк и «паркетный генерал» фельдмаршал Шванценберг.

…Между прочим, (повторимся!) будущий генерал-квартирмейстер и одновременно фельдмаршал-лейтенант австрийской армии, барон Макк фон Лайберих (1752—1828), обладал храбростью и упорством, но был скорее штабистом, чем боевым генералом. Будучи выходцем из дворян, за 24 года военной службы он прошел путь от рядового до генерала. В его послужной список входил неудачный поход во главе неаполитанской армии на Рим, закончившийся французским пленом в 1798 г. Выплатив огромную контрибуцию в 10 млн. франков, все свои неудачи он объяснил… «низостью итальянцев». Его карьера резко пошла вверх, после того как он приглянулся могущественному первому министру австрийского императора Кобенцелю. Держась в стороне от родовитых генералов, Макк не был сторонником самого известного и даровитого австрийского полководца той поры — эрцгерцога Карла и, тем самым, вызвал симпатию Кобенцеля. Поддержка последнего привела к тому, что будучи во время австро-русско-французской войны 1805 г. под началом эрцгерцога Фердинанда, Макк, снабженный бланками с подписями императора Франца I, на самом деле руководил им. Любопытно, но Суворов, сталкивавшийся с его «деятельностью» во время своей Итальянской кампании 1799 г., не без оснований считал Макка… «переметчиком» — предателем и шпионом! Сиятельному князю Карлу-Филиппу Шварценбергу (1771—1820), ветерану войн с Турцией и Францией, всегда не хватало уверенности на поле боя, к тому же, как все изворотливые царедворцы, он был слишком осторожен. Скорее дипломат и политик, чем боевой генерал (полководец) он отличался непревзойденным умением демонстрировать «шаг на месте». Шварценберг всегда действовал с осторожностью премудрого кота, лапой трогающего первый лед, выясняя, следует ли на него наступать или… нет!?.

К тому же, блестящий офицер Юзеф Понятовский, обладающий веселым и общительным характером, имел большой успех и в высшем свете. Его принимали как в императорском дворце, так и во дворцах высших сановников империи. Перед ним были открыты все аристократические салоны столицы, он блистал на балах и приемах. Знатный красавец, князь Юзеф не знал куда деться от дамского внимания: на дворе все еще царил галантный XVIII век — век менуэта (не путать с известной изысканной «плотской процедурой») и будуара с его чувственными наслаждениями или, как тогда цинично и легкомысленно говорили среди развращенной французской аристократии «После нас хоть потоп!».

…Между прочим, принято считать, что на авторство легендарной фразы: «Apres nous le deluge!» (по-франц. — «После нас — хоть потоп!») претендовали две очень известные колоритные исторические личности. По одной из версий ее сказал регент будущего короля Людовика XV Филипп II герцог Орлеанский (1674—1723). Этот 42-летний приземистый здоровяк и отчаянный бабник готов был любить всех женщин подряд — худых и полных, высоких и низких, красивых и безобразных, розовощеких крестьянок и томных принцесс. На постоянные упреки со стороны своей матушки старой сплетницы Шарлотты-Елизаветы во всеядной чувственности, Филипп лишь скромно пожимал плечами: «Ах, матушка, ночью все кошки серы!» Став регентом, герцог Орлеанский превратил французский двор в настоящий вертеп, и его чудовищным оргиям на знаменитых ужинах в Пале-Рояле или Тюильри, где присутствовали друзья и любовницы регента, любовницы друзей и друзья любовниц (в шутку Филипп называл их «висельниками» — столь законченные это были негодяи и развратники), удивлялась вся Европа. Все сидели за столом абсолютно обнаженными. Всем этим борделем заправлял «восхитительный кусок свежей вырезки» — так непочтительно отзывалась о Мари-Мадлен де Ла Вьевиль графине де Парабер, мать Филиппа. Эта остроумная и сообразительная, безумно темпераментная красавица с пухлыми губами а-ля Анжелина Джолли (понятно для «каких» утех-услуг, столь обожаемых мужчинами всех времен и народов!), бархатными глазами, великолепными ногами, округлыми бедрами и такой грудью, что у всех мужчин при виде ее формы начинали чесаться ладони и они тут же вспоминали о своем первейшем призвании — производить себе подобных, крепко держала в своих маленьких и пухленьких ручках сластолюбивого регента. Всю свою жизнь он оставался дамским угодником. Во времена правления этого умного, тонкого, изящного, большого ценителя искусств, но вместе с тем порочного, развратного и безбожного человека началась эпоха вечного праздника, Праздника Чувственности и Сладострастия. Богатство и женщин завоевывали и теряли с приятной улыбкой на устах. Полуживыми отправлялись на охоту, и самой красивой считалась смерть на балу, в театре или на любовном ложе в «бою» с парой-тройкой любовниц. По другой версии ее как-то бросила знаменитая фаворитка Людовика XV Жанна-Антуанетта де Этиоль, урожденная Пуассон, более известная как маркиза де Помпадур (1721—1764). Мещанка по происхождению, неглупая, интеллигентная по природе и сравнительно хорошо образованная (она была знакома с книгами Монтескье и Прево, умела рисовать, петь, танцевать, играть на арфе и ездить верхом), Жанна-Антуанетта не была ослепительной красавицей, ни пылкой любовницей, как это, порой, считается. Блондинка среднего роста, несколько полноватая, но грациозная, с мягкими непринужденными манерами, элегантная, с безукоризненно овальной формой и фарфорово-бисквитным цветом лица, прекрасными с каштановым отливом волосами, чудесными длинными ресницами, с прямым, совершенным формы носом, чувственным ртом (а-ля вышеупомянутым всем известным секс-символом Голливуда конца XX — начала XXI вв.), очень красивыми зубами, мраморного цвета грудью, чарующим смехом, она обладала глазами неопределенного цвета. Их неопределенный цвет, казалось, обещал негу страстного соблазна и в то же время оставлял впечатление какой-то смутной тоски в мятущейся душе. В целом ее нельзя было (повторимся) назвать классической красавицей, но в ней было именно то, что среди французов принято называть сколь коротким, столь и емким словом — шарман. Все ее многочисленные портреты с одной стороны показывают, что ни один из них не похож на другой, но с другой — в них есть именно эта одна общая черта — современно выражаясь, сексапильность. Как писал один ее современник: «Все в ней было округло, в том числе и каждое движение. Она совершенно затмила всех остальных женщин при дворе, а ведь там были настоящие красавицы.… Ни один мужчина на свете не устоял бы перед желанием иметь такую любовницу, если бы мог». Вот и король, которого окружали более молодые и по-настоящему красивые женщины из знатных дворянских семей, 20 лет находился под ее сильным влиянием и неизменно заканчивал свои нежные письма ей одними и теми же словами: «Любящий и преданный». Вполне возможно, что ее бабий (пардон, «животный») инстинкт очень точно подсказал ей — «как», в первую же ночь «так» «расстелить» короля, чтобы потом всю жизнь ходить по нему ногами в обуви на… каблуках-«шпильках»! Так бывает или каждому — свое… И тем не менее, несмотря на то, кому действительно может принадлежать авторство вышупомянутой фраузы («После нас — хоть потом!»), но именно в этой фразе отразилось отношение к миру всего развращенного французского первого сословия, а ему, как впрочем, и Парижу — тогдашней столице мирового соблазна — подражала вся Европа…

Первые красавицы империи стремились обратить на себя внимание польского князя любыми способами. По сути дела они «стояли к нему в очередь», и Пепи (так его звали «осчастливленные» им дамочки) никогда не отказывал им в ласке, начиная ее с… томных аккордов на клавикорде! Более того, спустя годы ему удалось покорить сердце самой красивой сестры Бонапарта — знаменитой своей невероятной любвеобильностью Полины. О его любовных похождениях ходят многочисленные разговоры, обрастающие порой невероятными историями.

…Между прочим, несмотря на весь свой огромный успех у падкого на красивых мужчин слабого пола, Юзеф Понятовский оказался единственным маршалом Наполеона, так и оставшимся холостяком. Постоянная охота на него со стороны женщин «всех мастей, комплекций и возрастов» до того избаловала нашего жуира, что он так никогда и не женился, предпочитая «срывать цветы амурных удовольствий», «заполняя изысканные сосуды своей мужской живительной жидкостью». Но все же дважды он «прокололся» — «одно неосторожное движение» сделало-таки его отцом: 8 декабря 1809 г. некая Зофия Чосновска (Потоцка) родила ему внебрачного сына Кароля Юзефа Мориса Понятыцкого (такую фамилию ему дали родители) (1809—1855). Он стал офицером французской армии. В 1855 г в возрасте 45 лет, участвуя в колониальной войне в Алжире, сын Понятовского погиб. В его лице угас доблестный род, насчитывавший в своем прошлом целое поколение героев. По некоторым данным у Понятовского-старшего могла быть также и внебрачная дочь…

Но избалованный женщинами и мечтающий о карьере австрийского генерала, блестящий аристократ отнюдь не был «паркетным» офицером. Этот молодой светский лев одинаково уверенно чувствовал себя как среди великосветской публики (в том числе, в изысканно парфюмированной тиши будуара), так и в спартанской простоте солдатской казармы. Безрассудно смелый (к концу жизни его тело густо «украсят» шрамы — эти вечные метки храбрецов всех времен и народов!) вскоре получил и настоящее боевое крещение.

В 1788 г. прямо с Венской премьеры моцартовского «Дон Жуана» наш шалун и балагур и в тоже время подполковник шеволежер, мечтавший о боевых подвигах и славе, одним из первых отправляется на турецкую войну. В том же году он принимает участие в штурме турецкой крепости Шабац (Сабач). Хотя приближенного ко двору офицера никто и не помышлял посылать на крайне опасное дело, но молодой князь сам вызвался участвовать в штурме и, несмотря на сопротивление начальства, настоял на своем включении в команду добровольцев, идущих впереди штурмовых колонн. Отважный князь в числе первых пошел на приступ и получил опаснейшее пулевое ранение. Его жизнь спас простой кроатский солдат Кернер: полумертвого он вынесен Юзефа с поля боя. Позднее он многие годы верой и правдой служил Понятовскому. Врачи думали, что если храбрец и выживет, но навсегда останется инвалидом. И все же, молодой организм победил, и хотя и с трудом, но Юзеф выздоровел и снова встал в строй. Со своей первой войны князь Понятовский за проявленные при взятии Шабаца героизм и мужество вернулся в почетном чине 2-го полковника императорских шеволежеров. Более того, тогда же император Иосиф II назначил его своим флигель-адъютантом (1788). Получив флигель-адъютантство, он удостаивается чести был представленным прусскому королю, а затем сопровождает своего благодетеля на встречу с вошедшей в силу в европейских делах императрицей Екатериной II.

Громовые раскаты начавшейся в 1789 г. революции во Франции потрясли Европу. На исторической родине Понятовского, в Польше, новый подъем национально-освободительного движения начался еще в конце 80-х годов XVIII столетия. В августе 1789 г. случилось знаменательное для всех поляков событие: сейм Речи Посполитой призвал всех соотечественников, служивших в иностранных армиях, вернуться в Войско Польское и принять участие в борьбе за ее освобождение от иностранной зависимости. Исполненный патриотических чувств к своей исторической родине (напомним, что родился-то он в Вене!) знаменитый светский ловелас, не задумываясь, одним из первых откликнулся на этот призыв. Он тут же ушел в отставку с австрийской службы и осенью того же года прибыл в Варшаву, 3 октября стал польским генерал-майором (в 26 лет!), шефом «пешей гвардии Коронной Польши» и принял участие в реорганизации польской армии. Сделанный им осознанный выбор, по всей вероятности, кроме горячего патриотизма, объяснялся также приверженностью семейным традициям и неписаным законам родовой чести, согласно которым каждый шляхтич должен был служить родине, прежде всего, на военном поприще.

В ту пору вся феодальная Европа в напряжении следила за стремительным развитием событий в революционной Франции. Там чернь уже вострила топоры гильотин, а знаменитый парижский палач Сансон готовился оттачивать на аристократических шеях свое непревзойденное мастерство отправителя людских душ к праотцам всего лишь одним легким мановением руки. Всем благочинным европейцам казалось, что сам дьявол вселился в души французских простолюдинов и заводивших их просвещенных «адвокатишек» и «стряпчих» всех мастей. Затем бесперебойно заработала столь любимая быдлом гильотина и благородная кровь французского дворянства брызнула во все стороны. Кое-кому посчастливилось оказаться за границей, как на пример, брату казненного Людовика XVI — графу Прованскому, будущему королю Франции эпохи Реставрации Бурбонов — Людовику XVIII, саркастически прозванному своими соотечественниками Желанным. Он, между прочим, закончил свой искрометный бег по дальше от пределов взбунтовавшей родины в варшавском дворце… Понятовских.

Во время очередного (в январе 1793 г.), уже Второго по счету в XVIII в., раздела Польши между ее большими и агрессивными соседями — Российской империей, Священной Римской империей (Австрией) и Прусским королевством, Понятовский — в армии своих соплеменников. Он занимал пост командующего Южной армии на Украине, отличился в сражениях при Зеленцах (награда в виде орд. Виртути Милитари) и Дубенке, 19 марта 1792 г. он — генерал-лейтенант. После победы Тарговицкой конфедерации сложил с себя командование и уехал за границу. Мечты князя Йозефа об освобождении его любимой Польши лопаются как мыльный пузырь. 28-летний Понятовский в то время не был вождём нации. На эту роль, скорее, подходил Зайончек — вечный антагонист князя Понятовского. Зайончек считал, что эта кампания, как, впрочем, и многие другие, была бездарно проиграна.

Новый раздел еще больше оскорбил национальные чувства поляков и вызвал весной (в марте) 1794 г. восстание против оккупантов и их приспешников, которое возглавил сын небогатого помещика Тадеуш-Анджей Бонавентура Костюшко (1746—1817) — один из наиболее известных военачальников среди польских военных той поры. Уже в апреле восстание охватило почти всю страну. Против Польши вновь выступили Пруссия и Россия, затем к ним присоединилась Австрия. Силы сторон были явно несоизмеримы.

Юзеф Понятовский, как пламенный польский патриот, естественно, возвратился на родину, поддержал восстание Костюшко, возглавил дивизию и прикрывал Варшаву с севера, которая в июле была осаждена прусскими войсками. Осада продолжалась до сентября, когда пруссаки были вынуждены ее снять. Но на других фронтах под ударами превосходящих сил противника поляки повсюду отступали, терпя одно поражение за другим.

9 октября в сражении при Мацеевицах (60 км юго-восточнее Варшавы) Костюшко был разбит русскими войсками, а его отряд почти полностью уничтожен. Сам польский главнокомандующий, будучи тяжело раненным, попал в плен. Заменивший его генерал Т. Вавржецкий приказал Понятовскому обеспечить отход отступавшей из западных районов Польши дивизии генерала Я. Домбровского. Молодой генерал блестяще выполнил поставленную задачу. Стремительно атаковав противника, он внезапным ударом захватил переправу через реку Бзуру, разгромил оборонявший ее прусский отряд и обеспечил отход Домбровского к Варшаве.

Несмотря на храбрость и желание поляков освободиться из-под гнета нависших над ними трех монархических «стервятников», восстание Костюшко потерпело крах, а вместе с ним растаяли как мартовский снег под лучами весеннего солнца и мечты о Польше как об едином государстве. Она перестала существовать. В 1795 г. произошел Третий раздел Польши. Российская империя распространилась еще дальше на запад: ей стали подчиняться Западные Белоруссия и Волынь, Литва и Курляндия.

После подавления войсками Суворова восстания Костюшко, Понятовский страшно переживал окончательную потерю самостоятельности своей исторической родины, «обида» на русских навсегда «поселилась в его пламенной душе». Его имения были конфискованы. Отказавшись принять от Екатерины II место генерал-поручика в российской армии, он получил предписание оставить Речь Посполитую и выехал на свою фактическую родину — в Вену. Только спустя три года — в 1798 г. — он вернулся в Польшу. Прусский король возвратил ему часть конфискованных имений, в том числе и Яблонну, расположенную в живописной местности на правом берегу Вислы,

близ Варшавы, где Понятовский поселился и занялся сельским хозяйством. В польской столице, где теперь хозяйничали пруссаки, он бывал лишь наездами. Вступивший на престол Павел I вернул имения Понятовскому и пытался привлечь его на русскую службу, но получил отказ.

В 1798 г. Понятовский приезжал в Санкт-Петербург на похороны дяди и остался на несколько месяцев для улаживания имущественных и наследственных дел. Из Петербурга уехал в Варшаву, к тому времени занятую Пруссией. Ни в каких политических событиях все эти годы участия он не принимал, будучи подданным прусского короля, который по достоинству оценил лояльность Понятовского — признал за ним генеральский чин и даже наградил прусским орденом Черного орла.

События 1806 г. вновь призвали Понятовского на военное поприще.

Пруссия была разгромлена Наполеоном. В ноябре преследовавшие остатки прусской армии войска Великой армии Наполеона вступили на территорию Польши. В эти дни прусский король Фридрих-Вильгельм III вспомнил о Понятовском и обратился к нему с письмом, в котором поручил князю обеспечить общественный порядок в Варшаве, сформировав для этой цели в кратчайший срок «гражданскую милицию». Когда прусские войска готовились оставить Варшаву, Понятовский согласился принять королевское поручение, и был назначен губернатором Варшавы.

Но как только наполеоновские войска стали приближаться к польской столице и Наполеон пообещал восстановить Польское государство под эгидой наполеоновской Франции, Понятовский обратился с воззванием к полякам, сходным с прокламацией генерала Домбровского, выпущенной им в Берлине. В нем он призвал соотечественников во имя освобождения своей родины встать на сторону Наполеона в его борьбе против Пруссии и России. Его призыв нашел широкий отклик среди поляков. В ноябре они восстали против Пруссии.

Первым высокопоставленным французским военным, с которым Понятовский во главе вновь сформированных отрядов «гражданской милиции» встретился в конце ноября 1806 г. у городской заставы Варшавы был маршал Мюрат. Во главе своих легких кавалеристов тот настойчиво преследовал остатки прусских войск, разбитых в сражениях у Йены и Ауэрштедта. Импульсивный и по натуре рыцарственный гасконец был очарован аристократизмом потомственного польского шляхтича. В донесении Наполеону, сообщая о занятии его войсками Варшавы, Мюрат характеризовал князя в самых радужных тонах, заявляя, что тот «человек рассудительный и при этом несправедливо подозреваемый в симпатиях к Пруссии и России, а на самом деле добрый поляк».

Но пылкое послание зятя (Мюрат был женат на сестре Наполеона Каролине) не произвело на Наполеона никакого впечатления. Его политическое недоверие к польскому князю, сформировавшееся на основе данных разведки, поступавших к нему как по военным, так и по дипломатическим каналам, не рассеялось. Более того, в этом мнении его всячески укрепляли недруги Понятовского, поляки, уже долгие годы служившие во французской армии. Они не могли простить князю Иосифу его пассивности в деле освобождения своей родины после подавления восстания Костюшко, принятия им прусского подданства, чинов и наград, полученных от прусского короля. Все это в их глазах ассоциировалось с предательством. Кроме того, «французские поляки», как их тогда называли, опасались, что после возрождения Польши под эгидой Наполеона (а что такое произойдет, в этом они нисколько не сомневались) влиятельный в Польше аристократ Понятовский просто оттеснит их всех, простых шляхтичей, на задний план. Этого они стремились ни в коем случае не допустить. Их, борцов за свободу своей родины, сражавшихся вот уже более десятка лет бок о бок с французами под трехцветными знаменами Республики и императорскими орлами на всех фронтах, включая и затерянный на просторах Атлантики далекий о-в Сан-Доминго (там многие из них навеки упокоились), Наполеон хорошо знал еще со времен своего Итальянского похода 1796—97 гг. Естественно, он не мог не прислушиваться к их мнению. После участия в восстании Костюшко Понятовский действительно не слишком-то многого сделал для свободы своей родины.

В ответ на все восторги Мюрата, Бонапарт отрезвил своего зятя неким подобием холодного душа. В своем грозном послании император резко отчитал маршала за его политическую недальновидность, подчеркнув, что Понятовский «человек легкомысленный, непоследовательный и не пользующийся в Варшаве уважением». Последнее замечание означало, что многие «французские» поляки, вроде генералов Домбровского, Зайончека, явно могли настраивать императора против баловня дамских будуаров.

Только во второй половине декабря 1806 г. Наполеон снизошел до встречи с Понятовским, которая получилась весьма прохладной несмотря на открытый переход Понятовского на его сторону. В каждой фразе и жесте Наполеона ясно читалась холодная суровость и недоверие.

Через некоторое время произошла их вторая встреча. Будучи горячим сторонником обретения Польшей своей государственности при поддержке Наполеона, Понятовский во время этой встречи открыто заявил императору, что основу возрождения Польского государства он видит в личной власти Наполеона над Польшей или, по крайней мере, в назначении им польским королем одного из своих братьев. Столь откровенно продемонстрированная князем Понятовским лояльность произвела на Наполеона благоприятное впечатление. Его недоверие к этому человеку стало рассеиваться. На этот раз отношение императора к собеседнику было несравненно теплее прежнего. С этого времени судьба Понятовского оказалась неразрывно связана с Наполеоном.

18 декабря 1806 г. он — дивизионный генерал и военный министр Великого герцогства Варшавского, занимался реорганизацией польской армии. Теперь он никак не зависит от своих влиятельных недоброжелателей из числа «французских поляков», которые все оказались в его подчинении. 2 января 1807 г. — командир 1-го Польского Легиона (Legion polonaise) на французской службе. После заключения Тильзитского мира (7 июля 1807 г.) Наполеон наградил его Командорским крестом орд. Почетного легиона. В сентябре 1808 г. — главнокомандующий Войска Польского.

Правда, вместе с тем князя Иосифа ждало и разочарование: его мечтам не суждено было сбыться. Независимость Польши, о которой он мечтал, оказалась чистой формальностью. Великое Герцогство было присоединено к Саксонии, король которой одновременно стал и великим герцогом Варшавским.

Вместе с тем, Наполеон, всегда тщательно продумывавший свои действия, обеспечил высшую форму надзора и контроля за действиями новых польских властей. После заключения Тильзитского мира он, все еще не совсем доверявший новым польским властям, назначил генерал-губернатором образованного герцогства Варшавского неприступного и неподкупного маршала Даву. Он командовал всеми французскими и польскими войсками, крепостями и гарнизонами на территории герцогства, обладал полнотой высшей военной и административной власти.

Как известно, Даву никогда и никому не старался понравиться. Служить под его началом было очень трудно. Вот и отношения с военным министром герцогства сразу же у Даву не заладились. Строгий к себе и окружающим, человек до крайности педантичный и нелицеприятный, Даву управлял вверенной ему страной подобно древнеримскому проконсулу. Во время первого года своего резидентства в Польше Даву не понимал и не доверял Понятовскому. Маршал предостерегал Наполеона в октябре 1807 г., говоря, что князь — сомнительный человек, с подозрительным характером, который ведет себя «как женщина, ненавидящая французов и Францию».

Всю зиму 1807—08 гг. Даву непрерывно выражает недовольство императору на отсутствие сотрудничества со стороны князя Понятовского. Более того, маршал откровенно писал, что дом военного министра Польши — центр интриг и заговоров, что известные эмигранты и заговорщица мадам Вобан часто посещают его дом, и что князь такой же враг Франции, как и Наполеона. Он буквально изводил князя Юзефа своей грубостью и постоянными придирками, нередко доходящими до абсурда. Причина такого отношения Даву к Понятовскому заключалась в том, что он не доверял ему и подозревал чуть ли не в измене. Соответствующие доклады маршал Даву посылал и Наполеону, открыто высказывая свои сомнения в надежности нового союзника. Вечно хмурому и недоверчивому Даву, к тому же обладавшему очень тяжелым характером, постоянно мерещились всякого рода заговоры и предательства, его буквально преследовала какая-то мания подозрительности. Но Наполеон был доволен усердием своего маршала, ревностно стоявшего на страже его интересов.

Очень часто служебные встречи Даву и Понятовского превращались в скандалы. При этом изящный шляхтич часто не выдерживал методичных упреков маршала, который выдвигал их спокойно, почти равнодушно. Даву оставался невозмутимым и, не повышая голоса, обвинял князя чуть ли не в государственной измене. И после каждого такого обмена мнениями писал Наполеону все новые докладные, призванные посеять сомнения в надежности союзника. Лишь со временем и не без помощи мадам маршальши Даву — Луизы-Эме-Жюли (сестры знаменитого генерала В. Леклерка, зятя Наполеона, погибшего от желтой лихорадки в 1802 г. на о-ве Сан-Доминго, где он командовал экспедиционным корпусом) напряженность между ними исчезла. Она приехала к мужу и умно и тактично «перенастроила» его на нужную волну в отношениях с Понятовским.

В 1808 г. французские войска выводились с территории герцогства Варшавского, и маршал Даву, фактически создавший, вооруживший и обучивший новое Войско Польское (недаром в гербе Даву присутствуют «червленые леопардовые львы, вооруженные польскими пиками») решился обсудить давно волновавшую его проблему. Он поделился мыслью о том, что рано или поздно Россия и Австрия придут к пониманию о необходимости восстановления Польши под своей опекой, и тут же напрямик спросил Понятовского, что тот будет делать в подобной ситуации. Ответ князя последовал незамедлительно. Он сказал, что в феврале 1807 г. король Пруссии уже предлагал ему сформировать и возглавить польские национальные части в составе прусской армии, чтобы нанести удар в тыл французам, и что он, Понятовский, решительно отверг это предложение.

Cомнения Даву рассеялись окончательно, и знаменитый «железный маршал» с легким сердцем написал своему патрону: «Могу дать наилучшие свидетельства в пользу Понятовского, проявившего в своих поступках открытость, заслуживающую полного доверия. Его упрекают в слабости характера и легкомыслии, но это человек честный и человек чести, и я передаю ему командование над армией». Отправляя Понятовскому распоряжение о назначении его командующим войсками, Даву подчеркнул, что просит князя рассматривать этот шаг в качестве доказательства своего неограниченного доверия и уважения и ничто и никогда не сможет изменить этих его чувств. Получить такую рекомендацию от «железного» Даву удавалось считанным людям. Так что отзыв этот дорогого стоит. Князь Юзеф оправдал в полной мере оказанное ему доверие всей последующей службой.

В общем, благодаря совместным усилиям Даву и Понятовского, польская армия, получившая название Войска Польского, была создана. В ней числилось до 36 тыс., причем некоторые части этой армию были распределены вне пределов герцогства: три пехотных полка отправлены были в Испанию, один полк в Саксонию; кроме того, гарнизоны Данцига, прусских крепостей: Кюстрина и Штеттина, а также Торна, Модлина и Праги, — были заняты польскими войсками.

Таким образом само Герцогство Варшавское могло располагать лишь одной третью боевого состава своих войск.

Профессиональный, настоящий боевой офицер, князь Понятовский впервые стал командовать армией в 1809 г. Война герцогства Варшавского против Австрии стала боевым крещением для возрожденного Войска Польского и подтвердила его боеспособность. Пока Наполеон сражался на берегах Дуная с основной австрийской армией эрцгерцога Карла, другая австрийская армия под командованием эрцгерцога Фердинанда численностью 35—36 тыс. человек вторглась в герцогство и развернула наступление на Варшаву.

Наступил критический момент, угрожавший самому существованию Герцогства, которое должно было защищаться, впервые рассчитывая лишь на собственные средства.

Понятовский принял командование и pешил защищать границы Герцогства со всеми имеющимися силами. Несмотря на советы некоторых лиц, указывавших на опасность рисковать ядром зарождающейся польской армию, он отверг это предложение, как малодушное.

Понятовский со своими малочисленными войсками — от 12—14 до 15—16 тыс. чел. (данные разнятся) — вышел навстречу, пытаясь преградить им путь. С такими малыми силами у поляков было мало шансов победить. Схватка между обеими сторонами произошла у Рашина (Рачин) 19 апреля 1809 г. Но сломить силу духа наследников славы Стефана Батория и Яна Собесского их противникам было не под силу. Все сражались геройски, от главнокомандующего до рядового солдата. Сам Понятовский постоянно находился под огнем противника, вдохновляя свои войска личным примером и пренебрегая опасностью. Все офицеры и генералы его штаба один за другим выбыли из строя, одни были убиты, другие ранены. Но сам он остался невредим, хотя смерть ежеминутно витала совсем рядом. Вражеские пули и ядра проносились так близко, что их пронзительный свист почти не воспринимался, сливаясь в одну сплошную какофонию. В решающую минуту сражения он лично повел в атаку последний, еще остававшийся в его распоряжении резерв — батальон 1-го пехотного полка. Однако все усилия поляков оказались тщетными. Силы были слишком неравны, противник просто подавил отважно сражавшихся поляков своей численностью. Польская армия потерпела поражение и вынуждена была отступить за Вислу.

Стремясь спасти столицу от разрушений, Понятовский вступил с австрийским командованием в переговоры о сдаче Варшавы. Соглашение было заключено. Но когда австрийцы попытались нарушить его и захватить мосты через Вислу до истечения срока перемирия, то Понятовский решительно пресек их намерение, пригрозив, что в противном случае его войска будут сражаться на улицах города.

После капитуляции Варшавы польская армия отступила на юго-восток от столицы. Заняв район Люблин, Замостье, Сандомир, она создала серьезную угрозу тылам находившейся в Варшаве австрийской армии. Одновременно Понятовский угрожал вторжением в Галицию (тогда ее территория входила в состав Австрийской империи). Между тем на главном театре войны разыгрались события, изменившая весь ход дел: Наполеон уже вступил в Вену. Узнав об этом, эрцгерцог Фердинанд спешно покинул Варшаву, Торн и другие занятые им города и быстро отступил в Моравию. Тем временем Понятовский стал формировать новую 30-тысячную армию.

Оказалось, что князь Юзеф не только военачальник, но и способный политик. Он двинулся с армией на юго-восток, в австрийскую Галицию. Проживающее здесь польское население восторженно встречало свои войска. Весь край поднялся против австрийского владычества. Под его руководством польские войска добились успеха над противником при Грохове, Радзимине и Горе, после чего он победителем вступил в Люблин, Сандомир, Замостье, Львов, и 15 июля 1809 г. — вошел в древнюю столицу Польши, Краков. Поход этот был для Понятовского настоящим триумфальным шествием: население встречало польское войско, восторженно приветствуя князя Иосифа, как национального героя.

Боевые действия завершились летом 1809 г. По условиям Шенбруннского мира (14 октября 1809 г.) потерпевшая поражение в войне Австрия вынуждена была уступить Польше Краков и часть Галиции.

В ходе короткой кампании 1809 г. польская армия проявила высокие боевые качества, а ее главнокомандующий князь Понятовский показал себя талантливым военачальником. После окончания боевых действий князь довёл численность армии герцогства Варшавского до 60—100 (сведения очень сильно различаются) тыс. чел., создал инженерную и артиллерийскую школы, инвалидный дом, несколько военных госпиталей и целый ряд учреждений, необходимых для армии.

…Кстати, наградой от Наполеона за эту кампанию ему стал Большой крест ордена Почетного легиона (высшая награда наполеоновской Франции). Саксонский король наградил его орденом Св. Генриха, а польское правительство — Большим крестом ордена «Виртути Милитари» (высшая боевая награда Польши)…

В 1811 г. по поручению саксонского короля (он же глава Великого герцогства Варшавского) Понятовский ездил с дипломатической миссией в Париж, но она особого успеха не имела. Поляки надеялись, что Наполеон присоединит Галицию к Герцогству Варшавскому. Но император французов здесь еще раз показал, что восстановление старой Польши не входило в его планы и согласился лишь на присоединение к герцогству Краковской области, представлявшей территорию в 914 кв. миль, с полуторамиллионным населением.

К кампании Наполеона против России в 1812 г. войска Герцогства Варшавского подошли в следующем в составе.

Три пехотных дивизии и одна кавалерийская, образовали V-й корпус Великой армию, под начальством князя Понятовского, численностью ок. 30. тыс. чел.

Но кроме этих войск, по другим корпусам Великой армии было распределено еще 30 батальонов польской пехоты, 11 полков кавалерии Герцогства Варшавского, два кавалерийских полка на французской службе и 1 легко-конный полк в гвардии Наполеона, т. е. еще 37 тыс. чел. и 30 орудий.

Таким образом, Герцогство Варшавское, имевшее всего 4 млн. жителей, выставило на войну 1812 года с Российской империей 48 тыс. пехоты, 17.200 чел. кавалерии и 104 орудия, что, в общей сложности, представляло внушительную цифру в 67 тыс. чел., не считая инженерных войск, атиллерийских парков, обоза и нестроевых. Правда, ок. половины этого войска, содержалась на средства французского правительства, но, тем не менее, снаряжение его стоило огромных расходов и тяжким бременем легло на население страны.

3 марта 1812 г. он — командир V-го (польского) корпуса Великой Армии, принявшего участие в Русском походе, 30 июня 1812 г. перешёл Неман у Гродно и вторгся в Россию. По некоторым данным Понятовский в самом начале русского похода предлагал Наполеону двинуться со своим V-м армейским корпусом на Киев, чтобы вызвать антирусское восстание на Украине. Однако это предложение не нашло отклика у императора. Особо стремились отличиться поляки, вспомнив былую славу предков, в Смоленском сражении.

В ходе штурма Смоленска Понятовский командовал правым флангом французской армии. Его войска наступали на него с востока и юго-востока, сосредоточив основные усилия на овладении городскими предместьями Никольское и Раченки. Но в борьбе за них они понесли большие потери, так и не сумев ворваться в город. Впрочем, такая же неудача постигла и другие наполеоновские корпуса, наступавшие на Смоленск с других направлений. Овладеть Смоленском штурмом Великой армии не удалось.

Затем была кровавая Шевардинская «прелюдия» и Бородинское сражение. В нем корпусу Понятовского пришлось двигаться по Старой Смоленской дороге, чтобы сломить сопротивление русских в районе Утицы и, тем самым, помочь главному удару наполеоновских войск по Семеновским флешам. Однако Понятовский встретил упорнейшее сопротивление войск Н. Тучкова 1-го. Захватив-таки Утицу, польские войска большую часть дня потратили на то, чтобы овладеть Утицким курганом. Только к пяти часам вечера его корпусу удалось оттеснить русских, захватить курган и, казалось бы, выйти на оперативный простор. Однако сил, чтобы произвести дальнейшее нападение на сбитый левый фланг русской армии, у Понятовского больше не было. Его солдаты уже были измотаны и обескровлены.

Во время отступления из Москвы войска Понятовского сражались под Тарутино и Малоярославцем, 29 октября 1812 г. он был контужен при падении с лошади у Гжатска. Проявил себя с самой лучшей стороны у Вязьмы [22 октября (3 ноября) 1812 г.], пытаясь оказать совместно с корпусом Богарне, помощь арьергарду Даву, который был отрезан от остальной наполеоновской армии войсками Милорадовича. V-й корпус сам подвергся мощным атакам противника и вынужден был отступить. Тем не менее, отвлечение им на себя крупных сил противника серьезно облегчило положение арьергарда Великой Армии и в конечном счете позволило ему избежать неминуемого уничтожения.

Тяжелое отступление сильно сократило численность поляков. В Орше V-й Польский корпус вместе с Вестфальским корпусом Жюно (в котором поначалу числилось до 17,5 тыс.) насчитывал уже не более 1.5—2 тыс. чел., из более, чем…. 35 тыс. всех поляков (!), ушедших на Москву! Вот и все, что осталось от войск V корпуса, а также многих польских частей и соединений, входивших в состав других корпусов Великой армии, в том числе и Императорской гвардии — Легиона Вислы под началом Клапареда. К середине ноября 1812 г. польский корпус практически перестал существовать. К этому времени в его рядах оставалось не более 800 человек. Сам Понятовский, получивший в бою при Березине сильную контузию и к тому же еще вскоре серьезно заболевший, вынужден был покинуть армию и уехать в Польшу.

Оправившись от болезни и контузии, Понятовский вновь вернулся в строй и проявил большую энергию в деле организации новой польской армии. Однако воссоздать ее в прежнем виде ему уже не удалось. Значительная часть вновь сформированных войск пошла на укомплектование гарнизонов крепостей Модлин и Замостье, а с оставшимися силами (8—10 тыс. чел.) Понятовский отступил за реку Пилица на соединение с австрийским корпусом князя Шварценберга, а уже оттуда вместе с австрийцами отошел в Галицию.

В соответствии с договоренностью, заключенной с австрийским правительством, Понятовский отвел свои войска из Галиции в Саксонию, где присоединился к главным силам наполеоновской армии.

Понятовский очень тяжело переживал потерю большей части своих войск, но уже весной 1813 г. в Кракове он воссоздал польскую армию. Теперь это был VIII-й корпус новой армии Наполеона. Во главе него Понятовский участвовал в кампании 1813 г. в Германии. Однако на первом этапе этой кампании его немногочисленный корпус активного участия в боевых действиях не принимал. В конце данного периода он был направлен на прикрытие австрийской границы в район Циттау.

16—19 октября 1813 г. произошло решающее сражение под Лейпцигом, известное в истории как «битва народов», в котором его корпус весь день 16 октября действовал на крайнем правом фланге наполеоновской армии, южнее Лейпцига, стойко отражая удары многократно превосходившего его в силах противника (австрийцы) в районе Конневица. Поляки сражались доблестно. Они не только оборонялись, но и сами часто контратаковали врага, который под их бурным натиском вынужден был даже начать отступление.

Восхищенный героизмом своих союзников, мужеством и умелыми действиями их командира, Наполеон тут же, прямо на поле боя, производит раненного пикой в руку Понятовского в маршалы Франции (16 октября 1813 г.). В приказе по армии, отданном в тот же день, между прочим было сказано: «Желая выразить князю Понятовскому чувства особенного нашего уважения и признательности и вместе с тем связать его теснейшими узами с интересами Францию, пожаловали мы его в достоинство маршала нашей Империи».

Так славный сын польского народа, лихой кавалерийский рубака, стал предпоследним по счету, 25-м маршалом Наполеона. Правда, как уже говорилось выше, маршальские эполеты Понятовский носил всего лишь три дня.

Ни одного документа с его подписью маршала Франции не сохранилось!

…17 октября 1813 г. новый наполеоновский маршал направил свой последний рапорт императору Франции: «Неприятель не продвинулся ни на шаг. Войска проявили отвагу и выдержку, достойные удивления, но мы потеряли не менее одной трети людей и совсем не имеем боеприпасов». Весь день 18 октября, несмотря на все ухудшавшееся тяжелое положение наполеоновской армии, войска Понятовского сражались на юго-западе наполеоновских позиций с прежним упорством и доблестью. Наконец, полностью осознав невозможность дальнейшего удерживания своих все более и более сжимавшихся к центру и назад позиций, Наполеон в ночь на 19 октября начал отвод своей армии от Лейпцига…

Конец ознакомительного фрагмента.